Я родилась в Луизиане. Говорят, что я наполовину испанка, наполовину француженка. Моей матери было пятнадцать лет, когда мой отец, которому самому было всего двадцать, погиб на дуэли. Его вдова осталась беременной. Обо всем этом мне только рассказывали. Но другой человек стал моим настоящим отцом. Он причинил мне боль один-единственный раз – когда умер.
      Мы приехали в Калифорнию, когда мне было, должно быть, три или четыре года. Меньше чем через год я чувствовала себя так, будто всегда жила здесь. Мне казалось, что в моей жизни всегда присутствовали этот неуклюжий старый дом, долина семи потоков и уступами возвышавшиеся над ней округлые холмы. У меня было два старших брата, Фернандо и Мигель. Кроме того, в доме было полно слуг, готовых исполнить мою малейшую прихоть. Таким образом, не составляло труда не думать о неприятном и сконцентрироваться только на настоящем.
      Тогда, вначале… Мне не нужно было, как теперь, задавать себе вопросы. Зачем? Я воспринимала вещи такими, какими они представлялись на первый взгляд, и думала только о себе, о своих желаниях. Я овладела искусством ездить на лошади едва ли не раньше, чем ходить, а к десяти годам я с той же легкостью научилась пользоваться пистолетом и ножом (и с уважением к ним относиться). Я всему обучалась (и до сих пор обучаюсь) быстро – считать, писать, плавать, загонять в ловушку самого злобного быка. В те дни мне хотелось быть мальчиком. В то время мне еще не нужно было ходить в школу – тем более в монастырскую школу! И я по пятам ходила за Фернандо. Я готова была совершить любой самый дерзкий, самый дурацкий поступок – лишь бы он обратил на меня внимание и, пусть даже неохотно, похвалил. Как это было глупо, как по-детски! Сейчас я презираю себя тогдашнюю, а также свое нежелание видеть то, что всегда было у меня перед глазами.
      Брак папы с моей матерью (если они вообще были женаты) оказался вторым. Его первая жена, мать Фернандо и Мигеля, была избалованной единственной дочерью состоятельной испано-калифорнийской четы, тесно связанной с генералом Вальехо. В те дни отец был капитаном торгового судна, ходившего из Бостона в Монтеррей с грузом шкур. Увидев его, прекрасная Жозефа прошептала на ухо своей лучшей подруге: «Это человек, за которого я выйду замуж!» Да, это была романтическая история! Как и другая, которую мне рассказали еще в монастырской школе в Бенисии.
      Любовь… ненависть… ревность… Неужели эти чувства действительно связаны между собой? Меня называли ведьмой – по-испански «бруха»; причем временами без того нервного, осуждающего смеха, который обычно сопровождает такое заявление. А что такого? По крайней мере теперь ведьм больше не сжигают. Возможно, потому, что они сгорают сами – когда слишком близко подлетят к пламени, слишком живо откликнутся на вызов.
      Вызов – да, меня всегда возбуждал любой вызов. И в то же время я умышленно закрывала глаза на то, чего не хотела видеть. Почему, например, я не замечала, что Фернандо ходит хвостом за моей матерью точно так же, как я хожу за ним? Как он ругался, когда она сбежала с рыжим ирландцем, у которого был собственный золотой рудник и который мог выбросить несколько миллионов долларов на любую прихоть! «Пута! – кричал он. – Шлюха!» Иногда казалось, что он адресует эти слова мне, что они относятся ко мне, а совсем не к моей матери. Поэтому, испугавшись сама точно не зная чего, я стала держаться подальше от Фернандо и, насколько возможно, его избегать. Я даже добровольно согласилась учиться в монастырской школе, а когда через полтора года меня отправили в другую школу, в Бостон, я почувствовала едва ли не облегчение. Теперь я понимаю, как мне нужны были дисциплина и строгий порядок. Мне так многому следовало научиться!
      За те годы, что мы вместе провели в школе, я очень многое переняла от Мари-Клэр. У нас было немало общего. Ее отец был француз, а мать американка. И ее мать тоже убежала с другим мужчиной… Потом был развод, ее отец вновь женился, и в новой семье Мари-Клэр оказалась лишней. Вот так!
      – Мне все надоело, надоело, надоело! Почему папа отправил меня в эту тюрьму? Ну конечно, все из-за его новой жены, которая ревнует меня к нему. Но я еще проучу ее – и его тоже! Клянусь, я выйду замуж за первого встречного! Все, что угодно, лишь бы вырваться из этого ужасного места!
      В год, когда мне исполнилось шестнадцать, папа взял Фернандо с собой в Бостон. И через неделю он обручился с Мари-Клэр. Она отчаянно стремилась обрести свободу, а мы с Фернандо воспитывались как брат и сестра. В любом случае, если говорить честно, Мари-Клэр красива, а я нет. У нее золотистые волосы, большие голубые глаза и груди. Мои же волосы черные как ночь, а глаза серо-стального цвета. Для женщины я слишком высока, а грудей у меня почти нет. Хотя мою внешность называли «интересной» – что это означает, не знаю. Знаю только, что так не говорят о красавицах или хотя бы о хорошеньких. Лицо у меня треугольное… скулы слишком широкие и острые… брови чересчур высокие. Но к чему вдаваться в детали? Главное, какая я внутри. Я ведь могу быть всем, чем захочу. Одним словом – ведьма!
      Мне часто говорили: «Ты очень похожа на свою мать». И я все гадала – чем? Мы никогда не были особенно близки, но я все же помню красивую женщину, которая всегда носила сверкающие бриллианты. Иногда я ее ненавидела, иногда любила, но вот понимала ли хоть когда-нибудь?
      Когда я вспоминаю о ней… Я мало проводила времени со своей матерью. Я действовала ей на нервы, потому что была слишком дикой и необузданной. Или я просто ей мешала? Но пожалуй, это не имеет значения. Для меня было не важно, здесь она или нет, потому что у меня был папа, который меня любил, и Мигель, который меня понимал.
      Мигель теперь стал отцом Михаилом. А тогда он только собирался поступать в семинарию. Мы могли проводить вместе столько времени, сколько хотели, потому что тогда я училась в Виндхэмской академии юных леди, а мисс Чэрити Виндхэм – это папина сестра.
      Мы посещали музеи, ходили гулять, катались на лодке. Каждый вечер мы с папой подолгу разговаривали. Иногда к нам присоединялась мисс Чэрити. В то время как все были заняты беседой, Фернандо и Мари-Клэр просто смотрели друг на друга. Мне кажется, что я обо всем догадалась еще до того, как однажды поздно вечером Мари-Клэр возбужденным шепотом сообщила мне, что они с Фернандо собираются пожениться.
 
      – Неужели? Какой сюрприз!.. В любом случае я рада за вас обоих.
      – Фернандо и капитан Виндхэм завтра должны переговорить с моим отцом. Я уверена, что он согласится: будет только рад сбыть меня с рук. Представь себе: скоро я стану респектабельной замужней женщиной, и тогда мы с тобой действительно будем как сестры!
      – Знаешь, Фернандо ведь нужна девственница. – Я надеялась, что мой голос будет звучать бесстрастно. – Как и большинство калифорнийцев, он в некоторых отношениях очень старомоден.
      Мари-Клэр тихо засмеялась:
      – Я это знаю! Он только два раза меня поцеловал – и все! Но я обещаю тебе, что в брачную ночь на простынях будет кровь, которая удостоверит мою… чистоту. И я позабочусь о том, чтобы ему было трудно впервые войти в меня – вот так вот!
      Меня больше не шокировало то, что говорила Мари-Клэр. Она уже рассказывала мне историю своей жизни, не упуская ни одной детали. Там были конюхи, слуги – любой мужчина, хорошо сложенный и достаточно похотливый, чтобы удовлетворить ее аппетиты. Я искренне надеялась, что Фернандо сможет ее насытить.
      – У него ужасный характер, так что будь осторожна.
      – Ерунда! Да нет, конечно, я буду осторожна и очень, очень осмотрительна, не беспокойся! Скажи мне только: у него большой?.. С ним хорошо заниматься любовью?
      Я была рада, что темнота скрывала мои пылающие щеки. Иногда Мари-Клэр действительно заходила слишком далеко!
      – Уверена, что ты очень скоро сама это выяснишь. – Я помню, что отвернулась, накрылась с головой простынями и сказала сдавленным голосом: – В любом случае откуда я-то могу знать о Фернандо что-нибудь подобное? Если ты помнишь, он мой брат.
      – Всего-навсего сводный брат, то есть на самом деле даже не родственник! Я бы не стала тебя винить за эксперименты с приятным молодым человеком, оказавшимся поблизости. Я бы так и поступила, а если ты пренебрегла этой возможностью, то ты просто дура.
      Факт остается фактом. Мари-Клэр наслаждалась подобными «экспериментами», как она это называла, а что касается меня, то мне никто этого и не предлагал. В шестнадцать лет все кажется трагедией, и, вспоминая издевку Мари-Клэр, я всю ночь проворочалась, мрачно размышляя о вещах, о которых предпочла бы не думать.
      Весь следующий день шел дождь, и я помню, что была этому рада: можно было с утра до вечера сидеть у камина в библиотеке и читать. У меня там было любимое кресло из красного плюша с потертым сиденьем, достаточно большое, чтобы я могла в нем уютно устроиться. Мне позволили выпить небольшой бокал хереса за счастье молодых, и, как я подозреваю, именно алкоголь поверг меня в сонное состояние. По всему телу разлилась тяжесть, глаза закрывались. «Дура», – вспоминала я слова Мари-Клэр, опустив книгу и пристально глядя на огонь. Неужели я и вправду дура?
      Было и в самом деле очень глупо уснуть там, когда можно было прекрасно выспаться наверху. Я почти с сожалением вспоминаю о своем тогдашнем оцепенении, но около огня было так тепло и уютно! В полусне я едва замечала, как течет время. Потрескивающий в камине огонь, должно быть, загипнотизировал меня: мне казалось, будто я вижу сквозь языки пламени какие-то картины. Они то увеличивались, то уменьшались, все время меняясь, все время превращаясь во что-то иное.
 
      Сквозь желто-зеленую листву я видела тигра, который беззвучно подкрадывался ко мне. Глаза зверя в темноте пылали зеленым огнем, под гладкой черно-желтой полосатой шкурой ровно ходили мышцы. С какой бы скоростью я ни бежала по извилистым, бесконечным тропам, тигр не отставал и все время смотрел на меня, смотрел. А вплотную за мной, наступая мне на пятки, держась настолько близко, что я могла чувствовать ее горячее дыхание, бежала пума. Я была их добычей. Кто из них схватит меня первым?
 
      – А-а-а!
      Неужели я кричала вслух? Я не могла этого вспомнить. Помню только, что открыла глаза и вздрогнула – прищурившись, на меня как-то очень странно смотрел Фернандо. Я почувствовала себя неловко и выпрямилась, опустив на пол голые ноги.
      – Я… я прошу прощения. Я не собиралась здесь спать! Наверное, тебе захотелось покурить… а я…
      Фернандо прервал мое бормотание жестом, который позволял сделать вывод, что сегодня он, вероятно, чересчур много выпил.
      – Думаю, что я уже и так выкурил слишком много сигар и выпил чересчур много вина. Моего уважаемого падре тетя благополучно доставила в постель, а моя невеста уже тоже отошла ко сну. Она предположила, что я застану тебя здесь, как обычно уснувшей над какой-нибудь нелепой книгой. Что-нибудь по медицине вместо романов, а? Продолжай в том же духе, сестренка, и ты кончишь так же, как бедная тетя, – без мужика!
      На несколько мгновений меня переполнила ярость, возникло острое желание запустить в него чем-нибудь тяжелым. Однако я сдержала себя и холодно сказала:
      – Думаю, тетя Чэрити просто счастлива, что ею не помыкает какой-нибудь грубый мужлан! А что касается книг, которые я читаю… Я не твоя сестра, Фернандо, и не нуждаюсь в твоих наставлениях!
      – Ты, конечно, моложе и вполовину не так красива, как она, – сказал Фернандо, как будто и не услышав моих слов, – но иногда ты все же слишком напоминаешь свою мать. Особенно сейчас, когда в твоих глазах пляшут черти. Так ты поэтому напоминаешь мне, что ты не моя сестра, да? Ты такая же пута, как и она?
      Я попыталась встать, но была настолько рассержена, испугана и смущена, что ноги меня не слушались.
      – Ты не отвечаешь? Или ты согласна? А?
      Теперь Фернандо стоял прямо передо мной, заслоняя собой свет пламени и тепло, идущее от камина. Мне внезапно стало холодно и – хуже того – страшно. Я стиснула зубы, чтобы они не застучали, и отчаянно попыталась найти слова, достаточно резкие и спокойные, чтобы привести его в чувство. Если бы папа или тетя Чэрити услышали то, что он сейчас сказал…
      Я не замечала, что вжалась в кресло так, как будто хотела растечься по нему. Но тут пальцы Фернандо ущипнули меня за щеку. Я громко закричала от боли и страха.
      – Ты боишься мне отвечать, а, маленькая ведьма? О да, я слышал все, что о тебе судачат! И не думай, что я не заметил, как ты разговаривала с лошадьми и они становились послушными, и не только лошади – даже тот свирепый бык, который никого больше к себе не подпускает! У тебя глаза ведьмы; мне приходится избегать их взгляда и избегать тебя! Какая же ты была навязчивая, все время тогда нас преследовала…
      Я почувствовала, как во мне поднимается ярость, прогоняя прочь страх. А затем вернулась способность здраво рассуждать. Фернандо пьян. Сейчас он не контролирует свои слова и поступки и, вероятно, потом о них и не вспомнит. Я уже видела раньше, как он поступал с теми, кто пытался ему противоречить, и сейчас ощущала проснувшуюся в нем, едва сдерживаемую жажду насилия, подогретую алкоголем. «Будь осторожнее! – предупреждал меня внутренний голос. – Будь очень осторожна!»
      Все еще потирая щеку, я поспешила сделать то, что напрашивалось само собой. Изобразить смущение и замешательство. Сделать вид, что не слышала или не поняла большую часть из того, что он говорил.
      – Фернандо… зачем ты сделал мне больно? Что ты имел в виду, когда говорил все эти ужасные вещи? Ты прекрасно знаешь, что я не вправе в чем-либо обвинять…
      На этот раз он буквально поднял меня на ноги и прорычал прямо в лицо:
      – Тогда скажи мне: сколько мужиков у тебя было? Ты еще не догнала свою мать?
      Он встряхнул меня так, что мои небрежно заколотые волосы рассыпались по лицу и плечам. Затем, отпустив так же внезапно, как и схватил, он нехорошо засмеялся и вновь пустил в ход руки – одна больно сдавила мне грудь, а другая…
      – Нет! – Я думаю, что моя ярость была такой же пылающей, как конец раскаленной кочерги, которая неожиданно оказалась у меня в руках. Видимо, Фернандо что-то понял: по моему взгляду было ясно, что я готова его убить или искалечить, если он попытается вновь ко мне прикоснуться. – Нет и нет! – почти беззвучно повторила я со всей силой своей ярости и пережитого унижения. – Пойми, Фернандо: я не Лоретта, я не такая, как моя мать! Я сама по себе, понял? Я Триста, и мне все равно, что обо мне скажут или подумают – хоть ты, хоть кто-нибудь другой. Я сама знаю, что сделала и чего не сделала и что это значит для меня. Когда я… если я позволю мужчине прикоснуться ко мне… хотя бы поцеловать, то я сама выберу этого мужчину… и время… и… и место! Но сейчас, я думаю… я считаю, что скорее останусь тем, кто я есть… или стану монахиней, как Консепсьон Аргуэльо. И если… если твои манеры обычны для отношений между мужчиной и женщиной, то я предпочитаю не испытывать этого вновь. Никогда!
      – Так ты еще девственница? И ни один мужчина…
      Но я уже плакала от разочарования и гнева. Я ненавидела себя за это проявление слабости, ненавидела Фернандо за то, что он сделал, и в то же время испытывала к нему жалость. Я жалела его за то, что он наверняка очень любил мою легкомысленную мать – со всей юношеской страстью.
      – Фернандо, пожалуйста, уходи. Через неделю ты женишься на моей самой близкой подруге Мари-Клэр и тебе предстоит заботиться о ней, а не обо мне! – Я надеялась, что мой голос не дрожит и в нем не заметно отчаяния. – И так как я… мы оба понимаем, что ты сейчас не в себе, будет лучше, если мы забудем обо всем, что сейчас произошло.
      – Твое оружие уже остыло, а твое неожиданное сопротивление, я думаю, просто притворство! Хуже притворства! Возможно, как твой старший брат, я должен выяснить для себя, правду ли ты только что наговорила. Ты знаешь, что к тебе уже сватались? Муж будет ожидать…
      – Если ты сделаешь еще один шаг, Фернандо, я тебя искалечу. Из тех «нелепых» книжек, которые я так люблю читать, я много узнала об анатомии, а кроме того, я умею очень громко кричать. Так как, начинать?
      Хотя мой голос и дрожал, но я говорила совершенно серьезно, и, думаю, Фернандо это понял. Долю секунды он колебался, затем пожал плечами и даже попытался изобразить на лице подобие улыбки:
      Я верю, что ты действительно способна на это! Ну-ну! Ты превратилась просто в мегеру! Возможно, какой-то мужчина когда-нибудь захочет тебя приручить, если сочтет, что ты этого стоишь! – Он отвесил мне подобие иронического поклона и, повернувшись, не очень уверенной походкой направился к двери. Но прежде чем закрыть ее за собой, Фернандо оглянулся через плечо и сказал, засмеявшись странным смехом: – Надеюсь, что ты будешь тщательно охранять свою добродетель, моя сводная сестричка! Потому что однажды, когда я стану главой семьи, я захочу убедиться, что отдаю одному из своих друзей неиспорченный товар. Надеюсь, ты меня поняла? Buenas noches, Триста querida!
      Я бросилась к двери и поспешно заперла ее. Меня трясло как в лихорадке. Я могу остаток ночи провести здесь, а утром объяснить, что, как обычно, заснула за книгой. Тетя Чэрити поймет… а что подумает Фернандо, меня больше не заботит. Он женится на Мари-Клэр, а я… Что ждет меня в будущем?

      – Браво, юная леди! – послышался вдруг незнакомый мужской голос.
      Вздрогнув, я повернулась и увидела в углу комнаты его обладателя. Это был высокий мужчина лет сорока. Глаза его насмешливо улыбались.
      – Кто вы такой? – с испугом спросила я. – И как сюда попали?
      – Я друг мисс Виндхэм. А как я попал сюда – сами догадайтесь. Кстати, мой вам совет: в следующий раз решите, чего вам действительно хочется. Возможно, и кочерга не понадобится.
      Слова незнакомца меня возмутили.
      – Это… это просто безобразие, что вы подслушиваете, а затем еще позволяете себе давать советы… в том, что вас вовсе не касается… Пусть даже вы друг тети – я хочу сказать, мисс Виндхэм, – но это не оправдывает недостатка у вас… у вас…
      – Такта или хороших манер? Должен признаться, что меня до сих пор обычно обвиняли в их полном отсутствии. Но что касается вас, юная мисс… Если бы вы были моей племянницей – или, упаси Бог, дочерью, – я бы определенно позаботился, чтобы вас, как испанскую девственницу, каждый вечер запирали на ключ. А днем приставлял бы к вам дуэнью, которая следила бы за каждым вашим шагом. Ваш драгоценный Фернандо мог вас изнасиловать, если бы был чуть более решителен или чуть менее пьян. Вы этого еще не поняли? Или вы на самом деле только этого и хотели?
      В последних словах незнакомца слышалось волчье рычание. Я это понимала и чувствовала, но была еще недостаточно опытна, чтобы как следует дать ему сдачи. Все произошедшее с Фернандо и смутные сожаления о том, что все так кончилось, – это уже достаточно плохо. Но выслушивать от совершенно чужого человека грязные, отвратительные обвинения – это уже слишком! Пусть он даже трижды «друг» тети Чэрити!
      Пока незнакомец не схватил меня за руки, я так и не осознала, что пытаюсь ударить его.
      – Ну что? – спросил он, ухмыляясь мне в лицо. И тут, как бы стараясь завершить начатое, он сказал худшее, что только мог придумать: – Вы еще слишком молоды, чтобы играть с несчастным и глуповатым Фернандо в такие игры. Боже мой, да, судя по вашему поведению, вам не больше двенадцати или тринадцати лет! Мне придется поговорить насчет вас с Чэрити… после того, как нас с друзьями накормят. Кстати, где она?
      Глаза незнакомца были золотисто-зеленого цвета, напоминавшего мне о болотах, а волосы – темно-коричневые, почти черные. На подбородке виднелась ямочка, а темные морщинки возле глаз говорили о том, что ему либо приходится очень часто, прищурившись, смотреть на солнце, либо слишком часто хмуриться. Лицо было достаточно смуглым, чтобы принять его за испанца или… Да кто же он такой, этот высокий и самонадеянный мужчина, который столь много на себя берет?
      К этому времени я прекратила бесполезные попытки освободиться и приняла надменно-пренебрежительный вид. Тем не менее меня по-прежнему разбирало любопытство. Мужчина был явно не похож на других так называемых курьеров организации, что была тогда известна под названием «Подземная железная дорога». Элитарная академия тети Чэрити была всего лишь одним из перевалочных пунктов на долгом и тернистом пути к свободе. Только она и я (по крайней мере я так тогда считала) знали о маленьком тесном помещении в подвале или об узкой потайной винтовой лестнице, ведущей из подвала в библиотеку. Если он ею воспользовался – значит, тетя Чэрити рассказала ему. Но почему тогда я до сих пор не встречала этого негодяя?
      – Соблаговолите… соблаговолите убрать свои руки, сэр! – с трудом выговорила я. Незнакомец продолжал сжимать мои запястья, причиняя легкую боль. – Вы должны были с самого начала сказать, кто вы и чем занимаетесь, вместо того чтобы читать мне нотации о том, что является исключительно моим личным делом!
      В конце концов он меня отпустил, но, к моему бесконечному раздражению, разразился тихим смехом.
      – «Соблаговолите убрать свои руки, сэр!» – повторил он, все еще задыхаясь. – Никогда не думал, что услышу эти слова не со сцены! Вы, наверно, начинающая актриса, да? Когда-нибудь вы с вашим отчаянно пылким Фернандо составите прекрасную пару – независимо от того, будет ли он все еще женат на вашей подруге или нет! Однако, как вы мне указали, это не мое дело, так ведь? И я уверен, что у вас достаточно времени, чтобы вырасти и превратиться в женщину – если Бог даст!
      Я едва не задохнулась от гнева. Его снисходительный тон привел меня в такую ужасную ярость, что, если бы в тот момент у меня под рукой оказалась кочерга или, еще лучше, ружье, я убила бы незнакомца без всяких колебаний. Особенно после того, как он имел наглость заявить, что я должна поспешить найти тетю Чэрити и сказать ей о том, что он здесь, а потом пойти на кухню и встать у плиты, конечно, если я умею готовить!..
      Я чувствовала, что по какой-то непонятной причине он специально изводит меня. А может быть, это у него такое хобби – играть на нервах?
      – А теперь поспешите, моя девочка, – я голоден как волк и мои друзья тоже! Странно, что Чэрити до сих пор здесь нет, хотя бы для того, чтобы воспрепятствовать вашим ночным приключениям!
      Если бы это зависело от меня, он навсегда остался бы голодным. Тоже мне – «моя девочка»! Как будто я ребенок или прислуга! Как я его ненавидела и как желала сказать ему об этом! Я определенно выскажу тете Чэрити, что думаю об этом последнем курьере, о его плохих манерах и, мягко говоря, недостатке воспитания. Где только она могла познакомиться с такой личностью?
      Я заставила себя быть достаточно вежливой, но мой голос звучал холодно – в той степени, в какой мне это удалось.
      – Конечно, если это действительно срочно, я поднимусь наверх и попытаюсь разбудить тетю Чэрити. Но если вам нужна только еда…
      Тут он меня оборвал, испытующе глядя на меня прищуренными золотисто-зелеными глазами, как смотрят на какое-то диковинное растение:
      – Значит, где-то под слоем льда горит огонь? Что вы за удивительное дитя! – И к моему изумлению, незнакомец улыбнулся странной улыбкой и приподнял за подбородок мое нахмуренное лицо.
      Терпение мое лопнуло.
      – Если хотите знать, я вовсе не дитя! Мне уже исполнилось шестнадцать, и я достаточно взрослая, чтобы выйти замуж и иметь детей, если захочу! – Если бы это не выглядело чересчур по-детски, я сейчас притопнула бы ногой. – И как женщина хочу сказать вам, мистер Как-вас-там, что вы самый невежественный, самый невоспитанный и самый грубый человек из всех, с кем мне приходилось сталкиваться. И если бы вы не были другом… знакомым моей тети, то я…
      – Благодаря тому, что я случайно услышал, могу себе представить!
      – Случайно? Да вы специально подслушивали! А потом, как будто это само по себе недостаточно низко и отвратительно, вы стали оскорблять и… и поучать и провоцировать меня. Будьте вы прокляты с вашим улыбчивым лицемерием, игрой словами и грязными намеками! Хороши же вещи, которые вы говорите ребенку, вы не находите? Вы достаточно ясно показали, что вы не джентльмен. Даже хуже того…
      – Стоп! Вы наговорили достаточно. Вам нужно научиться не повторять одно и то же по сто раз. И сдерживать свой дикий темперамент, если хотите чего-то достичь. – Он вновь насмешливо улыбнулся, но теперь тон его стал просительным. – Ну что ж, очень хорошо! Если вы не цените того, что я из самых лучших побуждений вам советую, тогда, может быть, вас смягчат мои жалкие извинения? Видите ли, мы с друзьями ужасно хотим есть и пить! Последний раз мы ели два дня назад… или три? Послушайте, если ваш Фернандо не прячется где-нибудь поблизости, я мог бы сам добыть себе продовольствие. Кажется, я еще помню, где находится кухня. Или, если хотите, я могу подняться наверх и разбудить Чэрити.
      Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я прижалась спиной к двери, широко расставив руки и прижав ладони к ее полированной поверхности. Меня нисколько не тронула внезапная перемена тактики, я вообще никогда не доверяла этому человеку.