И только потому, что она так неровно дышала, Блейз раздел ее. Бормоча ругательства, он возился с бесчисленными крючками и пуговицами, криво повязанными лентами, гадая про себя, зачем женщины позволяют заключать себя в такие нелепые, похожие на клетки устройства. Ведь это же какая-то модернизированная версия средневекового пояса целомудрия! Хотя, мрачно подумал он, наконец освободив Тристу, некоторые женщины в таких вещах нуждаются!
Блейз обнаружил, что Триста явно не относится к тем, кто надевает на себя лишь самое необходимое. Он чувствовал себя так, будто разворачивает рождественский подарок, – сначала снял платье, потом несколько слоев юбок и, наконец, расстегнул тугой корсет, оставивший красные полосы на слишком бледной коже Тристы. Никакого белья! Нет даже кружевных панталонов, которые большинство женщин носят из соображений приличия. Вероятно, в своих постоянных поисках удовольствий она считает нижнее белье ненужной помехой!
Каждую деталь туалета Блейз бросал к противоположной стене, где они образовали беспорядочную кучу. Когда она сможет наконец продрать глаза, пусть все это разбирает! Мрачно глядя на Тристу, Блейз не мог заставить себя отвести взгляд от ее тела. Он думал о том, сколько мужчин видели его и скольким была дана возможность его трогать и использовать для собственного – и ее тоже – удовольствия. Так же поступал и сам Блейз в те времена, которые сейчас казались очень далекими. Триста лежала на животе, одна нога свешивалась с койки. Чтобы она не упала, Блейз грубо перевернул ее на спину, затем, не задумываясь над тем, зачем это делает, потянулся за одеялом, чтобы прикрыть ее наготу. Действительно, зачем? В конце концов, судя по тому, как Триста себя вела до сих пор… Проклятие! Вот теперь она лежит, раскинув ноги, как дешевая портовая шлюха, и даже не делает инстинктивных попыток их сдвинуть… Нет ни малейших сомнений, что такова она была и с другими – ноги с готовностью раздвинуты, соски твердые от возбуждения, черное облако волос раскинулось на подушке, а серебристые глаза ведьмы потемнели от похоти, приняв оловянный оттенок.
Но сколько их было? Заботило ли ее, кто они, или ей нужно было только одно – чтобы удовлетворяли ее ненасытное желание? Какое, к дьяволу, ему до этого дело? Испытывая отвращение к самому себе за то, что он вдруг снова ее захотел, Блейз натянул одеяло до самого горла Тристы. Повернувшись спиной, он начал с яростью раздеваться, обрывая непослушными пальцами половину пуговиц. Внезапно Блейза осенила одна идея, и он надолго застыл с циничной улыбкой на губах. Он подумал о том, что некоторые ее любовники должны были бы увидеть ее такой, как сейчас, еще более доступной, чем обычно, – когда она лежит здесь совершенно пьяная, ко всему готовая маленькая шлюха! Возможно, она и сама должна увидеть себя в таком состоянии!
А почему бы нет? Может быть, когда она протрезвеет, то даже испытает что-то вроде шока, увидев себя такой на рисунке. Нет, на этот раз он сделает не просто рисунки, он напишет большой портрет маслом и выставит его! Эта дрянь вполне такого заслуживает. Все еще кипя от гнева, Блейз сорвал с нее одеяло, сделал свет лампы поярче и стал наносить на бумагу каждый изгиб ее тела, каждую линию повернутого набок лица – все, кроме темного шелковистого треугольника, резко выделяющегося между ног…
Нет, черт возьми, это не для него! Даже если единственный способ избавиться от колдовских чар – лишить ее бессмертия, нарисовав непристойную картину.
Глава 21
– Сначала я встречусь с тем джентльменом, а затем, когда с ним закончу, – с этим созданием. Клянусь Богом, я не потерплю, чтобы на моем корабле промышляли проститутки и чтобы мои пассажиры и команда погружались в пучину разврата! Ты меня понимаешь, Прюитт? Хорошо! Потому что именно тебе предстоит точно передать мои слова мистеру Давенанту и этой… этой твари, которая столь бесстыдно выдавала себя за респектабельного молодого джентльмена, доктора всяческих наук! Ну, у меня есть полное право… Убирайся с моих глаз, ты, отвратительный слизняк! Чего ты здесь стоишь, мерзавец?
Прюитт, запуганный почти до невменяемости, был только рад возможности исчезнуть с глаз капитана и не видеть перед собой его багрово-красного лица с угрожающе набухшими венами. Ему и раньше случалось наблюдать капитана Мак-Кормика в гневе, но в таком состоянии полного бешенства тот еще не был никогда. Вдобавок капитан, как грозное оружие, сжимал в руках Библию в тяжелом переплете. «Господи Иисусе!» – думал Прюитт, переходя на бег. Лучше уж пусть пострадает эта грязная, лживая шлюха, чем он, который ни в чем не виноват! Теперь, когда Прюитт узнал о ее истинной сущности, он почти сожалел, что не вкусил ее прелестей, которые она так легко предлагает любому, судя по ее развязным манерам. Может быть, пока этот ее новый приятель-джентльмен будет объясняться с капитаном, Прюитту удастся ее попробовать? Он ведь утащил у нее тот маленький пистолет, которым эта лживая потаскуха вряд ли знает, как пользоваться! Ну а после того, как он ее поимеет – при этой мысли Прюитт плотоядно улыбнулся и облизал пересохшие губы, – эта сучка, возможно, пожалеет о том, что вообще села на корабль!
Искренняя радость по поводу неприятностей других и желание использовать ситуацию к своей выгоде придали Прюитту храбрости. Дверь в каюту, как он скоро обнаружил, была не только закрыта, но и заперта. Ага! Прошло ведь уже больше двух часов с тех пор, как они ушли вдвоем! Прюитт был столь поглощен сладострастными картинами, которые рисовало ему воображение, что потерял всякую осторожность. Он небрежно постучал, тут же открыл своим ключом замок и быстро распахнул дверь.
Потом Прюитт говорил себе, что должен был вспомнить свои первые впечатления об этом «джентльмене-художнике». Смуглый, с суровым лицом, выражением глаз напоминает какого-то злобного зверя, поджидающего добычу. Но, вскоре после того как он оказался на корабле вместе со своим другом-испанцем, этот джентльмен стал совсем другим человеком – рисовал то да се, заигрывал с женщинами, так что даже капитан стал обращаться с ним с плохо скрываемым презрением.
Можно ли было представить себе, что, передавая сообщение капитана, он едва не расстанется с жизнью? И за что – всего лишь за то, что выполнял свой долг!
– Он на меня прямо-таки набросился, вот как! Я едва успел открыть дверь – по приказанию капитана, конечно. Откуда мне было знать, что так все обернется?..
Единственное, что потом мог вспомнить Прюитт, – это сильную боль и неудержимые рвотные позывы. А откуда-то сверху доносился голос, который с притворным сожалением сообщил, что Прюитт должен обязательно спрашивать разрешения, прежде чем входить в чужую каюту, иначе это может быть для него очень опасно.
– Скажите спасибо, мистер Прюитт, что вы остались живы! Чтобы пережить все войны и революции и продолжать посылать редактору свои рисунки, мне пришлось многому научиться. Обычно я сразу убиваю – без всяких лишних вопросов. Надеюсь, у вас есть достаточно веские основания для вторжения?
Когда Прюитт смог отдышаться и немного прийти в себя, он с радостью унес оттуда ноги, надеясь только, что не слишком скоро понадобится капитану. А уж что там произойдет между капитаном Мак-Кормиком и этим удивительным мистером Давенантом – об этом он предпочел бы не знать!
Триста, погруженная во внезапно поглотившее ее забытье, вовсе не ведала о том, что происходит вокруг. Она спала, не сознавая того, что спит, не зная, где она, какой сейчас день и час и как она сюда попала. Постепенно выплывая из своих странных, неясных снов, Триста все еще была отрешена от реальности. Ее сознание желало оставаться в небытии, в то время как чувства начинали функционировать сами по себе, инстинктивно реагируя на происходящее.
Полузабытое, непривычное ощущение теплоты, тяжесть на ноге, не дающая перевернуться с бока на спину…
Сны относились к тем временам и событиям, которые Тристе почти удалось забыть. Неясные видения медленно всплывали из глубин сознания, взрываясь быстро сменяющимися яркими образами.
Болотная вода, Остров и Старуха, предупреждавшая ее о том, о чем нет необходимости говорить вслух:
– В тебе есть молодая сила, которая может дать тебе то, чего, как тебе может показаться, ты хочешь. Но всегда старайся помнить, что это ощущение силы обманчиво; когда ты используешь ее в своих целях, то она сама использует тебя…
Слова расходились все дальше и дальше, как круги на черно-зеленой воде бездонного колодца, вбирая в себя все цвета и оттенки цветов, так что вскоре Триста была частью всего и была всем. Центром водоворота и расходящимися кругами, поднимающимися из пучин болота волнами и вздымающимся до небес пламенем… Внезапно ей стало страшно. Слишком темной казалась тьма и слишком ярким свет. И то и другое подтачивало ее силы – и Триста отчаянно стремилась бежать, бежать! Но в то же время ее собственные ощущения не пускали ее – ее ощущения и…
– А-а-а! Нет, нет!
– Что «нет»? Черт побери, да перестаньте же орать и успокойтесь! Как вы мне уже надоели! Вы меня слышите?
«Может быть, это еще один кошмар?» – подумала Триста. Или это действительно он поднялся из той адской бездны, в которой ему самое место? О Боже, она ведь совершенно голая – как и он, между прочим. Так что же делает Блейз Давенант в ее постели? Господи, почему у нее в голове такое смятение, что она никак толком не очнется и даже не может ничего вспомнить!
Ему не следует говорить с ней таким покровительственным, самодовольным тоном!
– Так-то лучше! – сказал Блейз. – А поскольку у вас – что совершенно естественно! – болит голова, то ложитесь и поспите еще. Мы причалим к берегу через несколько часов.
Несмотря на то что ее голова действительно болела так, как будто по ней колотили чем-то тяжелым, Триста почувствовала, как у нее внутри все закипает от ярости.
– Вы, вы подонок! Вы подлый хам! Как вы посмели воспользоваться тем, что я спала? Видимо, это единственный способ сделать так, чтобы женщина не отвергла ваши… ваши гнусные притязания! О Господи! Если бы только у меня под рукой был пистолет или нож, я бы… я бы…
Больше всего Тристу бесило то, что негодяй спокойно повернулся на спину и закинул руки за голову, реагируя на ее слова лишь усмешкой и только изредка приподнимая одну бровь – когда ругательство было особенно смачным. Любого, кто сохранил хотя бы ничтожные остатки нравственности, эта брань хоть немного привела бы в смущение, но только не его! И более того, когда Триста на секунду замолчала, переводя дыхание, этот мерзавец рассмеялся ей в лицо! Это уже было просто нестерпимо!
– Подонок! Я… я готова вас убить! – И Триста принялась молотить кулаками по его голой груди, чтобы только стереть гнусную ухмылку с ненавистного лица Блейза. Но тут ее внезапно схватили за руки с такой силой, что ей ничего не оставалось, кроме как упасть на Блейза сверху. Лицо его находилось всего в нескольких сантиметрах от ее лица, а ее руки были разведены далеко в обе стороны. Беспомощно распростершись на его обнаженном теле, Триста чуть не плакала от бешенства.
– Ну и ну! – зло процедил Блейз. – Значит, все по-старому? Однако, душа моя, вам можно было и не заходить так далеко, чтобы пробудить мою память. Достаточно было просто попросить меня, как вы это делали раньше, притом так очаровательно! Неужели вы думаете, что я обо всем забыл?
– О Боже, как вы отвратительны! Мне следовало помнить об этом! Вы столь развратны, так низки, что наверняка изнасиловали меня, пока я спала. Наверное, вы проникли сюда с помощью подкупа – я ничему не удивлюсь! Вы – вы заставили этого слизняка-стюарда подмешать мне наркотики! А кто меня раздел? Что еще тут случилось, пока я… пока я…
Триста закричала, когда Блейз внезапно, без предупреждения, рывком перекатил ее на спину и придавил так, что она едва не задохнулась.
– Что еще? – сквозь зубы процедил он. – И вы еще спрашиваете, развратная пьяная девка! Наверное, это я заставил вас напиться до потери сознания, а потом выставлять напоказ свои груди – так, как сейчас, – перед всеми, кто находился в столовой! Впечатление было такое, что вы рекламируете свой товар, чтобы за него дали наивысшую цену. А потом, должен добавить, вас рвало, и если бы я не был настолько глуп, что стал вас удерживать, то вы свалились бы за борт – и слава Богу! Господи Иисусе! Сколько неприятностей вы мне доставили, пока лежали здесь в пьяном забытьи! И позвольте мне сказать вам – нет, молчите, пока я не закончу, я вас уже выслушал, – что вы стали самой настоящей шлюхой! Пусть я не дал вам выпасть за борт, но мне нужно было позволить Прюитту или капитану Мак-Кормику вас поиметь – хотя капитану могло прийти в голову наказать вас за внезапную смену пола! Черт побери, да любой мужчина на этом корабле мог переспать с вами, а вы об этом даже бы и не узнали! – Не давая Тристе возможности возразить на эти резкие слова, Блейз коротко хохотнул, и смех его был похож на рычание, и добавил: – Портовые шлюхи, особенно пьяные, меня не привлекают, и единственная причина, по которой я разделяю с вами постель, – это то, что вы разлили на мою полбутылки рома или вина, а я не люблю спать на насквозь промокших простынях! Это-то хоть дошло до ваших пропитанных алкоголем мозгов?
– Нет, нет – вы лжете, лжете! Вы думаете, я вам хоть столечко поверила? Вы просто пытаетесь возложить на меня вину за ваше… за ваше…
Почувствовав, что Блейз зашевелился, Триста решила, что он без лишних церемоний собирается ее покинуть. Но он только протянул руку, чтобы поднять несколько плотных листов… Увидев, что он держит в руках, Триста почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица. Так вот какой он ее увидел – грязной шлюхой! Рот раскрыт, ноги раздвинуты… «О Боже, нет! Он все это придумал… это не я! Он…» И тут Триста вспомнила те, другие рисунки, которые были вполне реалистичны. Но эти – эти просто ужасны! Неужели он действительно увидел ее такой? Да, именно он поцеловал ее тогда на палубе – сейчас Триста была в этом совершенно убеждена. И прошлой ночью он не испытывал к ней физического влечения – теперь, когда Триста увидела рисунки, она могла сказать об этом с уверенностью. Так почему бы ему сейчас не уйти, оставив ее один на один со своим унижением? Только бы не вести себя как совершенная идиотка и не расплакаться!
Глядя на побледневшее лицо Тристы, на ее по-детски закрытые глаза, Блейз против своего желания начал чувствовать себя тем самым низким развратником, каким она его назвала. Проклятие! Ведь он только хотел преподать ей урок. И если бы она проявила хоть малейшие признаки раскаяния, а не стала вместо этого во всем обвинять его, Блейз скорее всего замолчал бы. А теперь у нее такой убитый, подавленный вид, как будто он нанес ей смертельный удар! И какого дьявола…
Боже, как он ненавидит хнычущих баб! Особенно таких хитрых сучек, которые притворяются, будто сдерживают слезы, позволяя лишь одной несчастной слезинке скатиться по щеке… Черт побери! Теперь он точно знает, что она ведьма, – иначе его не обманула бы ее игра. Он бы не чувствовал, что хочет ее утешить, что снова хочет ее, – несмотря на то что в мозгу раздаются сигналы тревоги, несмотря на все то, что он о ней знает или о чем догадывается! Несмотря ни на что! Блейз вполголоса выругался. Теперь, когда он доказал свою правоту, пусть ее мучает совесть!
Но тем не менее Блейз наклонил голову и очень нежно поцеловал закрытые глаза Тристы, а потом эту чертову одинокую слезинку, которая еще не успела сбежать с ее лица. Почувствовав на губах вкус соли, он повернул к себе голову Тристы и принялся целовать ее холодные, дрожащие губы до тех пор, пока они не потеплели, не раскрылись и из них не вылетел протяжный вздох.
Некоторое время Блейз только целовал ее. Медленно перемещаясь, он досконально исследовал строение и форму ее рта – каждую из губ, их уголки, крошечную впадинку над верхней губой. Потом он принялся целовать мокрые щеки Тристы, ее все еще закрытые глаза, виски с крохотными пульсирующими венами, затем шею, чувствуя, как внезапно участилось ее дыхание, стала быстрее биться жилка на ее горле.
Если она скажет хоть слово, даже пошевелится – все очарование исчезнет! В этот миг Триста не хотела ни о чем думать. Не стоит гадать, как и почему все вдруг изменилось. Они знают друг друга, помнят, что нужно сделать, чтобы доставить партнеру удвольствие, как будто всегда были любовниками… Только не думать ни о чем!
Тело Блейза двигалось очень медленно, а губы продолжали исследовать ее тело – его возвышенности, впадины, пики… Триста застонала, выгнулась и утопила свои пальцы в его волосах. Ищущие губы и язык Блейза уже дотронулись до всех самых сокровенных уголков ее тела, и Тристе казалось, что она вот-вот умрет от наслаждения. Уткнувшись лицом в его плечо, она дрожала и всхлипывала. Голос Тристы поднялся почти до крика, когда Блейз вошел в нее и застыл, чувствуя, как внутри волнами поднимаются и опадают волны напряжения. Очень медленно, очень осторожно он начал двигаться, не переставая покрывать ее лицо и грудь нежными короткими поцелуями. И Триста почувствовала, как откуда-то из глубины поднимается странное ощущение. Все ее тело, ее кожа запылали огнем. Но Тристу не заботило, сгорит ли она сейчас или умрет. В этот миг, когда Блейз принадлежал ей, а она ему, желание превратило их в одно существо и все остальное не имело значения.
Внезапно Триста почувствовала, как тело Блейза содрогнулось. Но она не отпустила его, а, наоборот, глубже вобрала в себя, снова и снова сжимая. Триста услышала его хриплое дыхание, и, вместо того чтобы покинуть ее тело, Блейз продвинулся еще глубже внутрь. Оставаясь единым целым, они бесконечно долго лежали без движения, тесно прижимаясь друг к другу.
Но, как это обычно бывает, сон, длившийся, казалось бы, целую вечность, на самом деле занимает считанные секунды. Вы просыпаетесь утром, моргая со сна, смотрите на часы – и это становится совершенно ясно! Должно быть, она снова заснула, говорила себе Триста; и может быть, ей действительно только приснилось то, что она будто бы пережила. Единственное, что можно утверждать наверняка – нравится ей это или нет, – но придется некоторое время терпеть присутствие Блейза Давенанта. Кстати, он уже постарался заверить, что ее общество будет ему тоже не слишком-то приятно.
Если у кого-то из них и были надежды – так только у нее, и то призрачные. Сначала он оскорбил ее, как только мог, а потом – наверняка потому, что Триста поставила под сомнение его мужские достоинства, – очень искусно совратил. Это лишний раз доказывает, какой он интриган. И в будущем ей надо быть крайне осторожной. Укладывая немногие вещи, Триста почти сожалела о том, что не может больше выдавать себя за мужчину. Она ненавидела платье, которое он велел ей сегодня надеть. Без всяких церемоний Блейз зявил, что после «вчерашнего представления» ей нужно выглядеть «скромно». Конечно, по его мнению, это значит, что она должна выглядеть как гувернантка. Хорошо еще, что Триста не взяла с собой платье из черного бомбазина, иначе ей, несомненно, пришлось бы облачиться в него: сей наряд как раз удовлетворяет его странные представления о приличиях!
Это платье было серым. Продавщица тогда умиленно всплеснула руками:
– Оно так подходит к цвету глаз мадемуазель! Оно просто идеально для покупок и утренних приемов…
Триста скорчила рожу своему отражению в зеркале. Серый шелк напоминает о военной форме. На плечах и рукавах темно-серая окантовка, белый воротник поддерживает гордо поднятую шею. И спереди серебряные пуговицы до самого низа…
Вспыхнув от гнева, Триста вспомнила, как Блейз, криво улыбаясь и вызывающе приподняв бровь, произнес:
– Эти красивые блестящие пуговицы – они ведь очень удобны, не правда ли, любовь моя?
– Черт побери, я совсем не ваша любовь! И оставьте мои пуговицы в покое – и меня вместе с ними! Более того… – Однако похоже, что он никогда не даст ей договорить.
– Ради Бога, давайте не будем снова устраивать очередное представление! – раздраженно прервал ее Блейз. – Поверьте: и вам, и вашим пуговицам с моей стороны ничего не угрожает… – Тут негодяй остановился и, гнусно усмехнувшись, добавил: – По крайней мере сейчас! – А потом ушел, оставив ее упаковывать не только свои, но и его вещи. На прощание Блейз нанес удар ниже пояса, еще раз напомнив о том, что она может выбирать между его сомнительным обществом с Сан-Франциско в придачу и капитаном Мак-Кормиком, его стальным взглядом и намерениями кое-что с ней сделать.
Не желая больше думать об этом, Триста резко отвернулась от зеркала. Она вполне верила тому, о чем с присущей ему непомерной грубостью сообщил Блейз, и неудивительно, что ей теперь никак не удавалось унять дрожь. Нет! Даже отправиться в Сан-Франциско вместе с Блейзом Давенантом, несомненно, лучше, чем быть отданной на милость капитана. Лучше известное зло, чем неизвестное, думала Триста, не предполагая, что настанет день, когда она решит, что ошиблась.
Глава 22
Никогда в жизни Блейз Давенант не был так взбешен. И все из-за нее! Когда он впервые встретил Тристу, ему сразу бросилась в глаза ее безумная самоуверенность. Блейзу пришлось тогда несколько раз напоминать себе, что она еще ребенок, которому многому нужно научиться. А затем она сделала так, что он возжелал ее, – сначала неожиданно предложила ему себя, потом очаровала недюжинными ученическими способностями. Да, она всему училась быстро, иначе как бы смогла окончить один из ведущих европейских университетов с дипломом доктора медицины?
Блейз считал, что приобрел по отношению к ней иммунитет. Но когда он увидел Тристу одну на палубе, в плаще, с развевающимися по ветру волосами… Она походила на фигуру, какими викинги украшали нос своего корабля. И что-то против воли толкнуло Блейза к ней, заставив сначала только прикоснуться, чтобы убедиться, что это не сон, а затем повернуть к себе и целовать до тех пор, пока не наступит неизбежная капитуляция. Враг отступил – Триста вырвалась от него и побежала, как охваченное страхом животное, даже не заметив потери плаща. Она до сих пор не знает, что Блейз его подхватил и спас. Этакая туфелька Золушки! Правда, сейчас она отнюдь не невинная Золушка, и единственное, что между ними общего, – это взаимное вожделение. И ничего больше!
Когда Блейз возвращался в каюту, которую ему пришлось разделить с Тристой, он был в отвратительном настроении. Он злился и на нее, и на себя. На себя – за то, что уступил своим джентльменским привычкам (в существование которых, между прочим, Триста вообще не верила) и спас ее от последствий, к которым могло привести ее безрассудное поведение вчера вечером. Капитан, вероятно, заставил бы ее очень дорого заплатить за обман, тем более что дураком его выставили публично. У Тристы начисто отсутствует здравый смысл – да и у самого Блейза тоже, раз он так размяк из-за нескольких слезинок, пролитых от жалости к себе!
– Какого дьявола вы теперь-то запираете дверь? Пока вы тут лежали мертвецки пьяная, все, кому это было нужно, могли отпереть ее ключом Прюитта и сделать с вами все, что хотели.
Впустив Блейза в каюту, Триста демонстративно повернулась к нему спиной, но теперь она резко обернулась, окатив Блейза ледяным взглядом серых глаз. Губы ее были твердо сжаты.
– Боюсь, что дверь сама захлопнулась, когда я спала. А что касается второй части вашей сентенции, сомневаюсь, что кто-то еще мог воспользоваться моим «беспамятством», в то время как вы уже им вовсю пользовались, что и поспешили мне доказать! Причем полагаю, что, после того как вы вдоволь этим развлеклись, воспользовавшись моим беспомощным состоянием, вы вполне способны были развлечься еще больше, пригласив друзей и знакомых разделить с вами удовольствие!
Хотя Блейз не проронил ни слова, по его стиснутым губам и изменившемуся лицу Триста поняла, что, возможно, зашла слишком далеко. Но, несмотря на это, она выдержала его взгляд, ожидая, что сейчас вот-вот полетят искры, а затем с намеренно безразличным видом пожала плечами и отвернулась – якобы для того, чтобы проверить, хорошо ли заперты чемоданы.
– Но после драки кулаками не машут. По крайней мере теперь я знаю, что мне не следует слишком много пить на пустой желудок. Мы еще не подошли к Сан-Франциско?
Триста чувствовала, что Блейз дышит ей в затылок и готов растерзать ее в любую секунду – особенно если она сделает глупость и повернется. «Чего-то я не понимаю! – внезапно подумала Триста. – Почему я всегда чувствую его, даже тогда, когда он ко мне не прикасается? Или, не поворачивая головы, могу ощутить, что он находится рядом со мной?»
Когда Триста произносила свою намеренно провокационную речь, Блейзу стоило огромных усилий сдержаться. А когда она посмела повернуться к нему спиной и через плечо снисходительно закончить свою тираду, Блейз чуть было не поступил с ней так, как она того заслуживает и как она, очевидно, ожидала, – как с дешевой шлюхой! Нужно было треснуть ее несколько раз, а потом заставить заниматься любовью – так, чтобы он лежал на спине и только говорил, что она должна сделать. И без всяких дурацких нежностей!
На это Блейз не отважился, но он решил избавить себя от раздражающего присутствия Тристы. Надо сейчас же, ни слова не говоря, уйти, оставив ее решать те проблемы, которые она сама себе создала – неблагодарная дрянь!
– Сколько еще осталось? – нетерпеливо повторила Триста, делая вид, что ее не беспокоит зловещее молчание Блейза. Все еще не смея обернуться, она пыталась что-нибудь разглядеть через покрытый солью иллюминатор.
– Я думаю, часа три-четыре, – холодно ответил Блейз. – Это если ветер не утихнет. Однако, пока еще светло, моя дорогая, нам стоило бы выйти на палубу прогуляться и посмотреть на закат солнца. Я уверен, что вам не повредит свежий воздух, особенно после пребывания в этой норе – и, как я слышал, даже не первый день. Печально, что вы дали повод нашему капитану держать вас в заточении, хотя ваше счастье, пожалуй, что он не заковал вас в кандалы! Так что, идем?
У нее не было никакого выбора. Собственно, Блейз практически заставил сопровождать его. Они мучительно медленно прогуливались вдоль всей палубы – туда и обратно. Фланируя с Блейзом под руку (с отвращением, как гневно прошипела ему на ухо Триста), она была вынуждена выдерживать пристальные взгляды и многозначительные перешептывания леди, а также смущенное покашливание и плохо скрытые ухмылки джентльменов. Все они, очевидно, были свидетелями того представления, которое она вчера устроила.
Триста была готова провалиться сквозь палубу или выпрыгнуть за борт. Как может даже такой негодяй, как Блейз Давенант, быть настолько жестоким и бессердечным, чтобы заставлять ее терпеть подобные мучения? И более того, он время от времени наклоняет к ней голову и шепчет с притворной нежностью:
– Поднимите голову повыше и улыбайтесь, черт побери! Вы сваляли дурака и теперь должны всех их провести – слышите? Слегка улыбнитесь – вот так. В конце концов, вы же всегда были неплохой актрисой, ведь правда? Так смотрите правде в лицо, а не прячьте голову в песок, душа моя! Держите себя понаглее. Это единственный способ спасти хотя бы какие-то остатки репутации. Заставьте их недоумевать – ведите себя так, как будто ничего не случилось…
Самым худшим унижением для Тристы было сознавать, что Блейз прав. Любой ценой она должна держаться гордо, демонстрировать безразличие, игнорировать взгляды любопытных глаз, а тем более мнение о ней их обладателей.
Блейз не преминул напомнить: если она сама не особенно заботится о том, что скажут люди, ей все же нужно считаться с репутацией своей семьи, ведь большинство пассажиров тоже будут выходить в Сан-Франциско.
– И должен вам сказать, что некоторые из присутствовавших джентльменов шепнули мне, что вы хорошо известны, разумеется, в женском обличье, как знаменитая парижская куртизанка, чье расположение могли купить только богатейшие люди Европы. А несчастные дураки дрались из-за вас на дуэлях!
– В самом деле? Даже не знаю, следует ли мне радоваться подобным слухам или оскорбляться! – Триста каким-то образом сумела безразлично пожать плечами.
Она нехотя признала, что гораздо легче с вызовом смотреть в это непроницаемое лицо, чем заставить себя поглядеть на другие лица, выражение которых она легко могла себе представить. Лучше знакомый дьявол… или нет? Тристе внезапно пришло в голову, что она делает глупость. В самом деле, что ей могут сделать капитан да и любой другой? Особенно теперь, когда она отбросила маскировку и все знают ее истинный пол. То, что думают о ней и ее нравственности (или ее отсутствии), на самом деле не имеет большого значения. А то, что она женщина, даже обеспечивает ей некоторую неприкосновенность. Во всяком случае, Триста уже устала прогуливаться из одного конца палубы в другой в качестве наказания за грехи, которых вовсе не совершала! Если из них двоих кто-то действительно грешник и лицемер – так это Блейз. Этот мерзавец уже не раз пользовался ее слабостью!
Триста внезапно остановилась на полпути, напомнив Блейзу заупрямившегося мула. В таком случае помогает только одно средство… До сих пор Блейзу каким-то чудом удавалось сохранять самообладание. Но если она будет продолжать…
– Я пере… – начала Триста, одновременно пытаясь вырвать руку. Но в этот момент перед ними появился капитан Мак-Кормик. Его тонкие губы были сложены в некое подобие улыбки, плохо сочетавшейся с ледяным выражением глаз.
– А! Вот и наша преступница, если так можно выразиться! Как я уже говорил вашему мужу, мадам, я и в самом деле крайне раздражен. Своей шалостью – вы говорите, это было пари, мистер Давенант? – вы всех повергли в смущение. Ваше счастье, мадам, что муж так хорошо вас понимает!
«Муж! Как он подчеркнул это слово! Нет, то есть почему муж?»
– Дорогой капитан Мак-Кормик! – услышала Триста голос Блейза, как всегда, когда это было ему нужно, мастерски изображавшего южный акцент. – Я очень надеюсь, дорогой сэр, что маленькая эскапада моей жены останется между нами. – Он повернулся к Тристе, которая буквально застыла на месте, и пожал плечами, при этом больно стиснув ей руку. – Прошу прощения, душенька, но после твоей шалости мне пришлось во всем сознаться нашему доброму капитану, а также некоторым из удивленных пассажиров. Конечно, только затем, чтобы никто не мог превратно понять тебя, моя любовь, или неправильно истолковать цель тех маленьких спектаклей, которые ты так любишь устраивать, чтобы заставить меня ревновать!
