Глава 6

— Он чудом остался жив, — сказал доктор Сантос, на шаг отступив от койки. Нахмурившись, он разглядывал бесчувственное тело Джона, в тусклом освещении судовой каюты больше похожее на труп. — Если бы не его могучий организм, он бы непременно умер, потеряв столько крови. Да и сейчас он еще очень слаб и у него высокая температура. Он по-прежнему в большой опасности.

Кэти прикусила задрожавшую нижнюю губу. Джон не должен умереть, не должен! Если он умрет, то умрет из-за ее глупого упрямства, и она себе этого не простит. О Господи, как ей взбрело в голову бежать в незнакомый город, где у нее не было ни одного друга? Она хотела проучить его, огорошить… А вместо этого она чуть его не убила! Она привела Гарри и матросов с «Маргариты» уже после того, как Джона искололи кинжалами до полусмерти.

— Девушка, вы меня слушаете? — нарушил ее мысли нетерпеливый голос доктора Сантоса. — Я занятой человек, меня дожидаются пациенты. Хватит витать в облаках, а то я уйду.

Кэти покраснела и уже открыла рот, чтобы отбрить доктора. Она до сих пор не привыкла к неучтивому обращению. Но, вспомнив, что от искусства этого человека зависит жизнь Джона, она придержала язык. Если доктор сможет его спасти, она покорно выслушает любой нагоняй.

— Простите, доктор. Что вы говорили? — кротко сказала она.

— Он будет нуждаться в постоянном уходе еще несколько дней, может быть, даже недель. Его выздоровление зависит от двух вещей: справится ли он с лихорадкой и высокой температурой и не попадет ли инфекция в его раны. Повязки надо менять каждые четыре часа. Я оставлю вам порошок — будете посыпать им раны. И кроме того, он каждый день должен принимать по одной из этих пилюль, — сказал доктор, демонстрируя маленький пузырек. — Все мои указания должны выполняться весьма скрупулезно, иначе я не ручаюсь за здоровье больного. Вы сможете ухаживать за ним должным образом?

Суровые глаза доктора остановились на Кэти. Она нервно кивнула:

— Да, доктор. Конечно.

— Вы можете рассчитывать на всю команду, доктор Сантос, — вмешался Гарри, сидевший в изножье койки. — Мы будем ухаживать за ним по очереди. Эта… леди… уже достаточно потрудилась.

— Ухаживать буду я! — сердито воскликнула Кэти, а Гарри ответил ей злобным взглядом. — Я справлюсь с этим намного лучше, чем ты и твои грязные матросы, проклятый зануда! Если бы ты послушал, что я тебе говорю, вместо того чтобы изо всех сил тащить меня назад на корабль, ты, может быть, поспел бы туда вовремя и спас Джона целым и невредимым!

— Капитан велел нам тебя найти, — огрызнулся Гарри. — Откуда мне было знать, что ты говоришь правду? Я думал, ты хочешь меня провести, чтобы заманить в какую-нибудь ловушку! И вообще, если бы ты не оставила висеть эту проклятую простыню, которую было видно за десять миль, капитан бы тебя не хватился и не начал обыскивать портовые притоны!

— Довольно, — решительно остудил пыл спорщиков доктор Сантос. — Меня не касается, кто из вас виноват. Если вы и дальше собираетесь, как дети, ссориться, я уйду. А капитан Хейл почти наверняка умрет.

Кэти и Гарри, обменявшись угрюмыми взглядами, извинились перед доктором.

— Очень хорошо, — наконец сказал он. — Девушка, я оставляю капитана Хейла на ваше попечение. Я нахожу, что женщины в силу своего мягкого характера годятся в сиделки больше мужчин. Вы, — сказал он, посмотрев на Гарри, — должны следить, чтобы девушка время от времени отдыхала. Я так понимаю, молодой человек, что во время болезни капитана вы командуете кораблем?

Гарри кивнул.

— Хорошо! — улыбнулся доктор Сантос. — Теперь разберемся с вами, девушка…

Он дал Кэти подробнейшие инструкции об уходе за Джоном.

— Я с тебя глаз не спущу, — выпалил Гарри, после того как доктор Сантос ушел, оставив обещанные порошки и пилюли. — И учти, если Джон умрет и у меня будет хоть малейшее подозрение, что ты к этому приложила руку, я вздерну тебя на самой высокой рее. Понятно?

— Иди ты к черту! — взорвалась Кэти, готовая испепелить Гарри. Сдавленный стон, раздавшийся с койки, заставил ее позабыть обо всем на свете.

— Джон? — тревожно спросила Кэти, склонившись над койкой и щупая его лоб. Он был горячим и потным.

— Капитан? — почти одновременно встрепенулся Гарри. Джон стонал и метался, то выгибаясь дугой, то оседая под грудой наваленных на него одеял.

— Она ушла, — бормотал он. — Вот дьявол, она ушла! В Кадис. В притон душегубов… Как овечка… Там волки… Все пропало! Кэти! Кэти!

— Тсс. Я здесь, Джон. Со мной ничего не случилось, я здесь, — тихо шептала Кэти, стараясь его успокоить. Ее слова не могли пробить толщу лихорадочного забытья, владевшего Джоном, однако казалось, что ему стало легче от нежного прикосновения ее рук.

— Видишь, что ты наделала? — прошептал Гарри прокурорским тоном. — Как только Джон взял тебя на борт, я понял, что это добром не кончится. Я предупреждал его, но он не хотел слушать. Он сходил по тебе с ума, а ты его чуть не прикончила. Ведьма!

— С меня достаточно твоих оскорблений, — процедила сквозь зубы Кэти. Постепенно она начала раздражаться, несмотря на чувство вины, под тяжестью которого она изнемогала. Однако в произнесенной Гарри тираде было и нечто приятное. Он сказал, что Джон от нее без ума. От одной мысли об этом таяло ее сердце. Но правду ли говорил Гарри?

— Не строй из себя леди! — произнес Гарри. — Я видел, как ты на него смотришь, и я знаю, что ты ничем не лучше размалеванных шлюх с панели! Ты его хочешь, как самая обыкновенная девка. А потом имеешь наглость изображать, что тебе все это не по вкусу. Боже, держи меня подальше от женщин!

— Убирайся отсюда! — с презрением отчеканила Кэти. — Ты можешь выложить свои грязные мыслишки где-нибудь в другом месте! Если бы ты и вправду заботился о Джоне, ты бы увидел, что от нашей ругани ему делается только хуже.

— Если бы я и вправду заботился?.. — негодующе задохнулся Гарри. — Надо полагать, что заботишься о нем только ты? А всего лишь неделю назад ты его ненавидела. Быстро же ты меняешь свои пристрастия!

— Я на него сердилась, — призналась Кэти. Ее гнев несколько поутих. — Но теперь это прошло. Он… он сегодня ночью спас мне жизнь. Я буду заботиться о нем, Гарри, как о самом дорогом человеке, клянусь. Просто мне будет легче, если ты не станешь следить за каждым моим шагом, будто я собираюсь его отравить.

Искреннее выражение ее глаз было красноречивее любых слов, и Гарри смягчился. Некоторое время он смотрел на нее нерешительно, а потом сказал:

— Хорошо, я тебе верю. Но если с ним что-то случится…

— С ним ничего не случится, если это будет в моих силах, — тихо пообещала Кэти. — А теперь, пожалуйста, уйди. Доктор Сан — тос сказал, что Джону необходим полный покой.

Гарри махнул рукой и шагнул к двери. Около самого порога он замешкался.

— Когда Петершэм вернется на «Маргариту», я пошлю его сюда, чтобы старик помог… И еще… леди Кэтрин…

— Называй меня Кэти, — устало сказала она.

— Кэти, — какое-то мгновение Гарри колебался, а затем быстро выпалил: — Я извиняюсь за все обидное, что я тебе наговорил. Я просто волновался за Джона. Мы с ним друзья.

— Все в порядке. — Кэти ему улыбнулась и кивнула подбородком на дверь.

Гарри понял намек. Кэти показалось, что ему самому не терпится уйти.

— Я пришлю Петершэма, как только он вернется на «Маргариту», — повторил Гарри и вышел из каюты.

Кэти снова заботливо склонилась над Джоном. Он не приходил в сознание и что-то неразборчиво бормотал. Его смуглое лицо побледнело, голова вдавилась в белую, пышно взбитую подушку. Она с беспокойством заметила, что губы и веки Джона отливают синевой. Она полагала, что это из-за потери им большого количества крови. Когда она вместе с Гарри и наскоро сбитым отрядом из самых дюжих матросов вернулась в «Красную собаку», бесчувственный Джон плавал в кровавой луже. Рядом с ним валялось трое мерзавцев, которых он успел убить, прежде чем его повалили другие. Вымазанные кровью Джона, эти звери продолжали выпивать и закусывать, посчитав его мертвым. Те счастливчики, кто уцелел после жестокой бойни, которую устроил в «Красной собаке» экипаж «Маргариты», еще долго будут зализывать свои раны. Когда матросы выносили полуживого Джона из кабака, Кэти споткнулась о знакомую бородатую фигуру, безжизненно скрючившуюся у порога. Это был Билли, тот самый Билли, который ее ударил. У него была прострелена голова…

— Кэти? — позвал ее Джон капризным, как у большинства больных, голосом.

Кэти стиснула своими ладошками его руку, которая пылала жаром, словно вынутая из печи.

— Я здесь, Джон, — сказала она ласково и настойчиво одновременно, но ее слова не достигали его затуманенного лихорадкой разума. На протяжении нескольких часов он продолжал метаться и бредить. Кэти оставалось только сидеть рядом с ним и держать его за руку. Вдруг он хрипло попросил пить, и Кэти, плеснув в кружку немного воды, поднесла ее к губам Джона и влила ему в рот несколько капель, как наказывал доктор Сантос. Джон с жадностью проглотил воду и, казалось, уснул. Но затишье длилось недолго, и вскоре лихорадка разыгралась с новой силой. Тогда Кэти наполнила водой объемистый таз, откинула одеяла к ногам Джона и, сняв с него повязки, принялась обтирать мокрой губкой разгоряченное тело. Она делала это естественно и спокойно, будто позабыв о том, что вид нагого мужчины совсем недавно вселял в нее ужас. Прохладная ванна принесла Джону некоторое облегчение, и он лежал неподвижно. Кэти блуждала глазами по его рослому телу, восхищаясь скульптурными пропорциями всех членов, которые даже во время болезни выглядели жилистыми и мускулистыми…

С неохотой она вновь подтянула одеяла к его подбородку и укутала Джона со всех сторон. Она удивилась, когда, выглянув в окно, увидела, что зарницы уже окрасили розовым светом предрассветное небо. Скоро ей будет нужно опять менять Джону повязки…

Она ужасно побледнела. Достав из шкафчика одеяло, она расстелила его на полу перед койкой и улеглась, подложив под голову руки. Она мечтала сомкнуть глаза хоть на пару минут.

— Мисс Кэти? — прервал ее сон голос Петершэма. — Мисс Кэти, дело идет к полудню. Я принес вам поесть.

Кэти подпрыгнула как ужаленная. Ее встревоженный взгляд сразу же остановился на Джоне, который беспокойно метался под грудой стеганых одеял.

— С ним все в порядке? — выдохнула Кэти. Как она могла уснуть рядом с постелью больного Джона?.. Он так отчаянно нуждался в ее уходе!

— Все по-прежнему, — озабоченно доложил Петершэм. — Я пришел несколько часов назад и не отходил от мастера Джона. Вы не думайте, что ему стало хуже из-за того, что вы соснули. Кэти поднялась, тряхнув головой, чтобы отогнать сон.

— Мне надо сменить повязки. Доктор сказал, что каждые четыре часа…

— Я уже поменял их, мисс Кэти. Заходил мистер Гарри, и он мне все рассказал. Он велел не будить вас слишком рано, сказал, что, мол, вам сегодня пришлось несладко.

— Очень мило с его стороны, — сказала Кэти, поражаясь невиданному участию Гарри.

— Поторопитесь, мисс, вы должны успеть покушать и чуточку освежиться, прежде чем приметесь за работу.

Когда Кэти отрицательно покачала головой, он сурово добавил:

— Вам обязательно нужно покушать. Если вы уморите себя голодом, мастеру Джону от вас не будет никакой пользы. Покушайте!

Кэти немного поразмыслила. Аскетическое подвижничество и в самом деле ничем не поможет Джону. Она должна поддерживать в себе силы, чтобы ухаживать за больным, оставаясь крепкой и бодрой. Кэти мысленно поклялась, что Петершэм обмывал раны Джона в последний раз. Отныне она все будет делать сама. Это ее долг перед Джоном… И кроме того, Кэти начала получать немалое наслаждение, заботясь о его сильном мужском теле.

Петершэм пододвинул к ней стул, и Кэти, усевшись, почувствовала, как ее мышцы, затекшие после неудобного сна, жалобно заныли. Осторожно пошевелив челюстью, она чуть было не охнула. Боль I пронзила ее тело, как огненный гвоздь. Однако виною всему было ее собственное безрассудство, и Кэти храбро взяла в руки вилку.

Петершэм поставил на стол поднос с аппетитным завтраком. Здесь был свежий апельсиновый торт, тосты с фруктовым джемом и даже яичница с ветчиной. После высушенной солонины и черствых галет, которыми питались на «Маргарите» во время плавания, эта пища выглядела королевской. С трудом шевеля опухшей челюстью, Кэти тем не менее съела все до последней крошки. Петершэм расплылся в одобрительной улыбке.

— Спасибо, Петершэм. Было очень вкусно. Теперь я чувствую себя гораздо лучше.

— Я так и думал, мисс Кэти. Если вы хотите умыться, в тазике есть теплая вода. Через полчаса перевяжите мастера Джона.

— Спасибо, Петершэм. Когда понадобится, я тебя позову.

— Очень хорошо, мисс Кэти, — серьезно сказал он и вышел из каюты.

Прежде чем умыться, Кэти с трепетом положила руку на лоб Джона. Он беспрестанно ворочался и бормотал, но его глаза были закрыты, и казалось, что он абсолютно не замечает ее присутствия. Его лоб по-прежнему обжигал ладонь. Кэти нахмурилась. Она была несведуща в медицине, но могла поклясться, что за ночь состояние Джона ухудшилось. Первым ее порывом было снова послать за доктором Сантосом, но затем она решила дождаться более явного обострения болезни.

Пока один из матросов прошлой ночью бегал за доктором, Кэти торопливо сорвала с себя изорванную и грязную одежду Джона и вытянула первое попавшееся под руку платье. В тот раз ей было не до щегольства. Теперь же с недовольной гримасой она обнаружила, что напялила свое прелестное розовое платьице наизнанку. Она быстро переоделась и заплела свои волосы в простую косу. Затем перенесла на столик около койки таз, свежие бинты и порошок, оставленный доктором Сантосом.

Аккуратно расставив все припасы, она откинула одеяло. Затем, присев на край койки, Кэти начала отдирать заскорузлые повязки, стараясь не причинить Джону боль. Шесть ран, одна глубже другой, открылись ее взору. Рана на правом бедре была самой опасной. Длинная, с рваными зазубринами, она была нанесена горлышком разбитой бутылки. Начинаясь почти что от паха, эта распухшая посиневшая рана тянулась до самого колена. У Кэти на глаза навернулись слезы. Джон вытерпел эту боль ради нее…

Какими бы серьезными ни были раны, жизни Джона они не угрожают, так уверял ее доктор Сантос. По-настоящему опасно лишь заражение. Ослабленный организм Джона не сможет бороться с гангреной, если, не дай Бог, она приключится. Вздрогнув, Кэти продолжала очищать его раны от запекшейся корки. Единственным средством против гангрены была ампутация. Джон, потерявший огромное количество крови, не переживет такой операции. А если и переживет, то, оставшись калекой, наверняка предпочтет смерть жалкому существованию.

Когда Кэти начала обмывать теплой водой его бедро, Джон неистово застонал и стал рваться у нее из рук. Тогда она позвала на помощь Петершэма, опасаясь, что у Джона раскроются раны и вновь начнется кровотечение. Мгновенно явившийся Петершэм застыл на пороге, словно соляной столб, пораженный необыкновенным зрелищем. Кэти низко склонилась над обнаженным телом его хозяина, ее золотая коса упала прямо на его грудь, заросшую темным курчавыми волосами.

— Предоставьте это мне, мисс Кэти. Молодым леди неприлично смотреть на такие вещи, — вымолвил Петершэм, когда наконец он обрел дар речи.

Кэти нетерпеливо мотнула головой:

— Ты что, шутишь, Петершэм? Ты и сам знаешь, что я уже не один раз видела его без одежды. А теперь подержи его, пока я буду присыпать раны порошком. Я боюсь, что он начнет вырываться, и тогда снова пойдет кровь.

Петершэм медленно шагнул к койке. Его пунцовое лицо выражало крайнее неодобрение. Кэти стояла к нему спиной и скорее чувствовала, чем видела его состояние. Ей было жаль старика, но выздоровление Джона значило для нее много больше глупой стыдливости

Петершэма.

Когда на его раны начали сыпать целительный порошок, Джон жалостно застонал. Вскоре, проникая глубоко внутрь, жгучее снадобье превратило его стоны в настоящие вопли. Кэти хотелось отвернуться, чтобы не видеть его мучений, но она не могла себе этого позволить. Сейчас он нуждался в ней так же, как она нуждалась в его помощи прошлой ночью. Не прячась, Кэти мужественно обняла его голову своими руками и зашептала ему на ухо ласковые слова. Тем временем Петершэм прилагал все усилия, чтобы удержать руки и ноги Джона. Если бы Джон не был так слаб, то с ним не управились бы и четверо Петершэмов. Кэти с грустью смотрела на отважного капитана, который, потеряв силу, дает одолеть себя немощному старику.

Наконец боль уменьшилась, и Джон замер на койке в полной неподвижности. Кэти ласково погладила его влажные от пота волосы.

— Что вам еще угодно, миледи? — выпрямившись, проговорил Петершэм с чопорностью, которая свидетельствовала, что он до сих пор глубоко обижен. За долгие годы, проведенные с Мартой, Кэти научилась недурно разбираться в психологии слуг. Она вздохнула.

— Пойми, Петершэм, сейчас не время соблюдать условности и приличия, — попыталась она вразумить старика. — Капитан Хейл очень болен и нуждается в уходе. На мне лежат обязанности сиделки. Ты хочешь, чтобы я его бросила только потому, что он голый?

— Лучше я сам буду за ним смотреть, миледи. Когда мистер Гарри сказал мне, что вы будете за ним ухаживать, я сразу сообразил, что это… весьма деликатная задача.

— Петершэм! Что ты говоришь! — воскликнула Кэти, доведенная до белого каления. Она была слишком раздражена, чтобы умасливать старика. — Кому как не тебе знать, что я… что он… в общем, что наши отношения не ограничиваются… В общем, я знаю о капитане все, и его тело для меня не новость.

Собственная дерзость заставила Кэти покраснеть. Три недели назад она бы ни за что не поверила, что, забыв о скромности, может выдать такую тираду. Но, в конце концов, ее слова были чистой правдой, и не было никакого смысла рядить их в ханжеские одежки. Однако Петершэм продолжал обдавать ее холодом.

— Что ни говорите, а в вашем возрасте и положении на такие вещи смотреть не принято. Я могу идти, миледи?

Вздохнув, Кэти отпустила его. Непредвиденная щепетильность Петершэма была еще одной трудностью, которую ей предстояло преодолеть.

Прошло пять дней, всецело посвященных уходу за Джоном. Она обмывала и пестовала его раны и немедленно вызывала доктора Сантоса, когда ей казалось, что они начинают воспаляться. Доктор Сантос вскрывал скальпелем нарыв на его бедре и спускал накопившийся гной с прожилками крови в таз, который держала Кэти. Во время операций руки и ноги Джона привязывали веревками к спинкам кровати. Не имея возможности двигаться, он издавал леденящие душу вопли. По щекам Кэти рекою лились слезы, но тазик в ее руках ни разу не дрогнул. Она собирала пропитанные кровью бинты, а когда доктор Сантос развязывал Джона, прижимала к своей груди его голову и тихо-тихо над ним ворковала. Убаюканный ее бормотанием, он забывался беспокойным сном…

Вдобавок она кормила его с ложечки жидкой овсянкой, настойчиво пропихивая пищу сквозь его стиснутые зубы и дожидаясь, пока он не проглотит всю порцию без остатка. Она поила его водой и прикладывала компрессы к воспаленному бедру. Когда лихорадка усиливалась, Кэти чуть ли не каждый час обтирала его холодной водой, чтобы сбить жар. Она сама помогала справлять ему естественные надобности, не желая звать Петершэма, так как предпочитала не видеть его неодобрительной мины и не слышать его бесконечных поучений, как должны вести себя юные леди. Ее беззаветное служение у постели больного изумляло весь экипаж и саму Кэти.

Трудно было представить, что она — прежде не утруждавшая себя даже тем, чтобы поднять с пола булавку, — сможет стать безупречной сестрой милосердия.

Однако вопреки ее усилиям состояние Джона медленно ухудшалось. Доктор Сантос во время своих визитов выглядел очень озабоченным и качал головой. Кэти сходила с ума от беспокойства. Самой серьезной опасностью продолжали оставаться лихорадка и высокая температура. Доктор советовал ей как можно чаще купать больного и давать побольше питья. Он не скрывал, что выздоровление капитана находится теперь лишь в руках Бога.

Когда лихорадка особенно разгоралась, не приходящий в сознание Джон становился неспокойным и буйным. Тогда Кэти приходилось вызывать на подмогу либо Петершэма, либо Гарри, чтобы с ним справиться. Их предубеждение к девушке постепенно сошло на нет. Петершэма Кэти умиротворила тем, что пообещала немедленно одеть Джона в ночную сорочку, как только он пойдет на поправку. Пока же даже Петершэм понимал, что болезнь Джона слишком серьезна, чтобы тревожить бедную девушку разными пустяками.

Ее преданное отношение к капитану расположило к ней всю команду. Когда она выходила на палубу глотнуть свежего воздуха, матросы уважительно снимали перед ней шапки. В их манерах больше не было той сальной двусмысленности, с которой они обращались к ней при первом знакомстве. Кэти испытывала к матросам ответную благодарность.

На шестой день доктор Сантос торжественно заявил, что у Джона начинается кризис. Либо температура пойдет на убыль, либо его пациент умрет. Доктор посоветовал как можно чаще делать холодные компрессы и перемежать их молитвами. После его ухода Кэти сердито фыркнула. Молитвы молитвами, но, как часто говаривала старая мудрая Марта: «На Бога надейся, а сам не плошай». Руководствуясь этим девизом, она послала за Гарри и сказала, чтобы он отправил весь экипаж «Маргариты» на берег — прочесать Кадис в поисках льда. Когда Гарри запротестовал, утверждая, что в душном испанском городе льда никогда не было и в помине, она попросту отказалась его слушать. Джон должен выжить, а для этого ей нужен лед. Она будет молиться, чтобы их поиски оказались успешными. Все, ступайте!

Молитвы помогли. Меньше чем через час Гарри вернулся из Кадиса, волоча за собой огромную ледяную глыбу. На бледном лице Кэти отразилось облегчение.

— Слава Богу! А то Джону стало хуже. Теперь займись этим, — она заставила Гарри отщеплять от глыбы небольшие кусочки и бросать их в большой таз, полный воды. Когда вода стала холодной, она велела ему смачивать в ней простыню, а потом обматывала ее вокруг горячего тела Джона. Он стонал, но Кэти безжалостно повторяла эту процедуру, меняя простыни, как только они высыхали. Так прошло несколько часов: они смачивали, обматывали, снова смачивали… Наконец у Джона на лбу выступили крохотные капли пота, что являлось верным свидетельством благополучного преодоления кризиса.

— Она кончилась! — прошептала Кэти, словно опасаясь до конца поверить в существование капелек. — Гарри, лихорадка кончилась!

Распираемая восторгом, она бросилась Гарри на шею. Он непроизвольно сомкнул вокруг нее руки. Не прошло и секунды, как, опомнившись и покраснев, Кэти отпрянула назад. Внезапно на нее напала застенчивость, и она взглянула на Гарри сквозь полуопущенные ресницы. Его лицо поразило Кэти. На нем светилось неприкрытое обожание. Гарри в нее влюбился!

— Пусти меня, Гарри, — дрожащим голосом приказала Кэти, не зная, что делать со свалившейся на ее голову новой проблемой.

— Леди Кэтрин… Кэти.. — начал он.

Кэти поняла, что она должна все расставить по своим местам, пока ситуация не вышла из-под контроля.

— Ты не должен забывать о своем друге, Гарри, — мягко сказала она и, оглянувшись на койку, попыталась освободить свои руки.

— Друг? — бессмысленно переспросил Гарри и, приходя в себя, добавил: — Да, капитан.

— Да, капитан, — повторила она с легкой усмешкой. Гарри беспомощно опустил руки

— Пожалуйста, извини меня, — пробормотал он и, резко развернувшись на каблуках, исчез за дверью.

Покачав головой, Кэти снова подошла к койке. Джон по-прежнему был без сознания, но Кэти видела, что он испытывал огромное облегчение. Если бы не дурацкая сцена с Гарри, этот день мог стать для нее счастливейшим, начиная с той памятной ночи в «Красной собаке». Ах, до чего все-таки запутана жизнь!

«Странная штука любовь, — размышляла Кэти позднее, стоя около раскрытого окошка. — Она может возникнуть в самом неподходящем месте».

Абсурдно, непредставимо, печально. Гарри, который ее презирал, отныне будет покорно склоняться у ее ног. И все же, почему обожание одного мужчины оставляет ее равнодушной, в то время как один ласковый взгляд другого… У Кэти перехватило дыхание, когда она мысленно вообразила себе, как в серых глазах Джона горит любовь. Она улыбнулась. Джон никогда не станет умолять женщину подарить ему нежные чувства. Он будет требовать их как свое законное право и рассвирепеет, если получит отказ!

— Кэти? — в который раз за последние несколько дней позвал ее Джон. Ее присутствие не проникало за пелену лихорадки, которая окутывала его разум, но он бессознательно чувствовал, когда она сидит рядом с ним, и это действовало на него благотворно.

— Да, Джон, я здесь, — ответила она, подойдя к койке. На этот раз ее ожидал приятный сюрприз. Он смотрел на нее широко открытыми глазами.

— Джон! — воскликнула она радостно. — Ты видишь меня?

— Конечно, вижу, — произнес он слабо, но раздраженно. По — видимому, вопрос Кэти показался ему ужасно глупым.

— Как ты себя чувствуешь? — Присев с ним рядом, Кэти по привычке дотронулась рукою до лба. К ее облегчению, он был сухим и прохладным.

— Паршиво, — вяло ответил он. — Какой сегодня день?

— Среда, двадцать второе июня. Ты был без сознания шесть

дней.

— Что случилось? — спросил он и, не дожидаясь ее ответа, наморщил переносицу, пытаясь припомнить. Внезапно его гневный взгляд остановился на Кэти. — Дурочка, ты разве не знала, что идешь на верную гибель? Блондинок вроде тебя продают в местных борделях за сумасшедшие деньги. Если бы ты туда угодила, то провела бы там всю свою жизнь. Господи, почему ты убежала именно в Кадисе?! Почему во всем Кадисе тебя занесло именно в «Красную собаку»? Это же притон, в котором собираются беглые каторжники со всего побережья! Я не мог в это поверить, когда увидел твою идиотскую простыню, и пришел туда по твоим следам! Боже, когда я услышал, как смеются эти ублюдки, я подумал, что все уже кончено!

Его возбуждение нарастало. Кэти поймала его руку, пытаясь успокоить его, пока он не причинил себе какого-нибудь вреда. Джон перехватил девичье запястье своими длинными пальцами и сжал его с удивительной для больного силой.

— Ты не должна снова удрать, слышишь? — яростно произнес он. — Я тебя не отпущу! Я тебя запру! Я…

— Не надо, Джон, — тихо сказала Кэти, даже не пытаясь вырвать свою руку. — Обещаю, что не убегу от тебя. Я останусь, пока ты сам не захочешь меня отпустить. А теперь успокойся и лежи смирно. Ты был очень болен. Не хочешь ли овсяной каши или воды?

Джон пристально впился в нее глазами, и, казалось, лицо Кэти развеяло его сомнения. Разжав пальцы, он освободил ее кисть и откинулся на подушки.

— Каша! — недовольно фыркнул он. — Если ты всю неделю кормила меня овсянкой, то нечего удивляться, что я слаб, как младенец. Я хочу бифштекс и бутылку кларета!

— Ни за что, пока не разрешит доктор, — твердо заявила Кэти с улыбкой, тронувшей уголки ее губ. — Сегодня ты будешь есть только овсянку. Вот увидишь, тебе понравится.

Джон начал было возражать, но, встретив ее озорной взгляд, сам рассмеялся.

— Ладно, похоже, что я у тебя в руках, киска. Корми меня кашей, но учти, что я отомщу.

Кэти игриво показала ему язык и, вскочив с койки, поспешила к двери, чтобы позвать Петершэма. Запыхавшийся слуга явился стремглав, и она улыбнулась ему.

— Капитан наконец-то пришел в себя и очень голоден. Принеси ему поесть, Петершэм, как обычно, овсянки.

— Слава Богу! — воскликнул Петершэм, устремляясь на камбуз за капитанским обедом.

— Что, беспокоился обо мне, старый хрыч? — подмигнул Джон, когда Кэти снова уселась у него в ногах на койку.

— Все беспокоились.

— Все? Даже ты? — вопрос прозвучал небрежно. Его длинные ресницы нависли над серыми глазами.

— Даже я, — честно ответила Кэти. «Особенно я», — могла бы она добавить, но промолчала.

Тогда он схватил ее руку и поднес ее к своим едва дрогнувшим губам. Их обоих словно ударило электрическим током. Неестественно засмеявшись, Кэти отдернула свою ладошку.

— Хватит заниматься глупостями! Тебе нельзя волноваться. У тебя была сильная лихорадка и…

— Я не могу не волноваться, когда смотрю на тебя, — сказал он вполголоса, вновь завладев ее рукой. У Кэти учащенно забилось сердце, но она не поддалась захлестнувшей ее теплой волне. Вместо этого она поднялась на ноги и проворно скользнула к двери.

— Куда Петершэм запропастился? — громко спросила она и, спохватившись, мысленно распекла себя за то, что одним пустым вопросом выдала свою крайнюю растерянность.

— Кэти… — начал Джон, внезапно умолкнув, когда на пороге каюты появился Петершэм с дымящейся кастрюлей в руках. Позади него стоял Гарри. Кэти взяла из рук Петершэма кастрюлю и поставила ее на столик около койки. Оба мужчины приблизились к ложу больного. Джон слабо усмехнулся.

— Не хочется вас разочаровывать, джентльмены, но я еще жив.

— Слава Богу! — нервно произнес Петершэм.

— Хорошо, что ты снова с нами, кэп. — Гарри энергично сжал его руку и тряс ее до тех пор, пока не вмешалась Кэти.

— Гарри, — предупредила она, — умерь свой пыл, чтобы опять не открылось кровотечение.

— Прошу прощения, — сказал Гарри, резко выпустив руку Джона, словно она обожгла его кожу. Джон слегка сузил глаза, как бы оценивая внезапно возникшую фамильярность между девушкой и своим помощником, но вслух ничего не сказал.

— Как вы себя чувствуете, мастер Джон? — спросил Петершэм.

— Буду жить, — проворчал Джон.