Хейл (№1) - Остров страсти

В свою очередь, Кэти рассматривала его с искренним интересом. За те несколько недель, что он провел в море, Джон набрал потерянный вес и теперь выглядел таким же крепким и мощным, как раньше. На сжимавших ее руках перекатывались литые мускулы, приводившие девушку в трепет. Лицо Джона вновь приобрело здоровый бронзовый оттенок, а борода, скрывавшая его худощавую твердую челюсть, была сбрита. Кэти почувствовала, как у нее по спине ползут сладкие мурашки. Она хотела коснуться губами его шершавой щеки… Должно быть, все ее чувства отразились на ее лице, потому что, глядя на нее, Джон внезапно задышал учащенно. Она поняла, что он тоже хочет ее. Огонь, тлеющий в глазах Джона, говорил не о гневе или ненависти, но о снедавшем его желании.

— Простите, капитан, не случилось ли что? — Взволнованный голос Марты вывел их из сладостного оцепенения. Кэти видела, как легкий румянец залил скулы Джона. Ее собственное лицо смущенно пылало Джон сделал вид, что остановился только затем, чтобы поудобнее перехватить Кэти, и через плечо с суховатым юмором произнес, обращаясь к Марте:

— Твоя хозяйка потяжелела с тех пор, как я носил ее на руках в последний раз. Но я все же постараюсь ее не уронить. После всех передряг, в которые мы с ней попадали, было бы жаль потерять ее именно сейчас.

Он многозначительно покосился за борт корабля, где пенились волны. Кэти шутливо поерзала в его объятиях, зная, что ничего, даже ураган, не заставит Джона выпустить ее из своих рук. Девушку распирало от счастья, когда он вместе с ней взбирался на ют. Он снова напоминал ей того Джона, которого она знала в Лае-Пальмасе. Доверчивым котенком свернувшись у него на груди, она с интересом смотрела на город, который должен был стать ее домом.

Чарльстон был оживленным южным портом, чье процветание зависело от близости океана. В его гавани бросали якоря корабли со всего света, привозившие сюда пряности, ром, сукно в обмен на хлопок, которым славились эти края.

Кэти глубоко вдыхала свежий воздух, наслаждаясь лучами солнца, ощутимо припекающими даже в середине февраля. В этом городе Джон родился и провел здесь свое детство. Какими бы горькими ни были его воспоминания, Чарльстон оставался его родиной. Кэти была уверена, что она тоже сумеет сделать этот город своим вторым домом.

Она запротестовала, когда Джон понес ее обратно в каюту. Ей казалось, что она могла бы следить за обычной портовой сумятицей и неразберихой весь день. Но Джон настоял на своем. Он сказал, что Чарльстон будет стоять на берегу еще очень долго и никуда не исчезнет, если она некоторое время отдохнет в каюте.

Пока Кэти дремала, Джон взял шлюпку и отправился на берег. Когда она проснулась, его все еще не было. К удивлению Кэти, Марта отправилась вместе с ним, оставив ее на попечение Петершэ-ма. Они вернулись на корабль, только когда стемнело.

Сначала в каюту ввалилась Марта, вся нагруженная свертками и пакетами. Следом за ней вошел Джон, навьюченный подобным же образом. Кэти привстала на койке, расширив от изумления глаза.

— Не могу же я взять жену в город закутанной в одеяло, — просто объяснил Джон, сваливая груду коробок на постели. Потеряв дар речи, Кэти переводила взгляд с пакетов на своего мужа и обратно. Джон продолжал: — Ребенок тоже не может ходить голым Здесь все, что может понадобиться вам обоим.

Он кивком указал на пакеты. Девичьи пальцы проворно зашуршали оберткой, а Марта, умиленно улыбаясь, не могла налюбоваться радостью Кэти. В одном из пакетов лежали три платья, размер которых мог бы удовлетворить любую леди на последнем месяце беременности, — желтого, бледно-зеленого и персикового цвета. В другой коробке Кэти нашла нижние юбки и белье, украшенные так, чтобы роженица была нарядной и чувствовала себя удобно. Кэти взяла в руки пару панталонов с эластичным поясом, способным растягиваться по всей окружности ее живота, и ошарашенно посмотрела на Джона.

— Неужели ты сам все это выбрал? — спросила она, готовая расхохотаться при мысли об этом.

Джон усмехнулся.

— Должен признаться, что нет, — сказал он. — Так же, как и бессчетное количество пеленок и распашонок для новорожденного, без которых — уверили меня — ни один приличный младенец не может нормально расти. Покупки делала Марта. Ты должна благодарить ее.

— Это капитан Хейл мне сказал, чтобы я покупала все, что считаю необходимым, — сказала Марта, благородно уступая Джону пальму первенства. — Он оплатил все счета. Не многие джентльмены поступили бы так.

— Ну, ну, не надо делать из меня Санта Клауса, — пробормотал Джон.

Кэти одарила лучезарной улыбкой сначала его, а потом нянюшку. Она схватила Марту за руку и, притянув старушку к себе, запечатлела на ее щеке пылкий поцелуй. Затем она повернулась и распростерла обе руки к Джону. Покраснев, он некоторое время колебался, но пристальный взгляд Марты вынудил его все-таки склониться над койкой в довольно напряженной позе. Кэти обвила его шею руками и прильнула к губам в нежном поцелуе. По телу Джона пробежала дрожь, его губы раздвинулись, а руки конвульсивно напряглись, как будто он собирался изо всех сил смять ее в своих объятиях. Марта несколько раз встревоженно прочистила горло, и этот звук отрезвил Джона. Он выпрямился, прерывисто дыша.

— Если вы, леди, меня извините, я, пожалуй… — скомканно пробормотал он, поворачиваясь на каблуках. Кэти смотрела ему вслед, любуясь мягкой тигриной грацией его движений. Марте пришлось окликнуть ее дважды, прежде чем она сумела оторваться от самозабвенного созерцания захлопнувшейся за ним двери. Старушке было ясно как день: девушка по уши влюблена в капитана. Насчет самого Джона Марта была не так уверена, но, в конце концов, мужчины всегда умели скрывать свои чувства лучше женщин. В общем, Марта имела все причины быть довольной, пока, улыбаясь, она помогала Кэти распаковывать приданое младенца.

К тому времени, когда Кэти переоделась в желтое платье, причесав волосы на скромный манер, подобающий юной матроне, и с помощью Марты аккуратно разложила детские вещи по сундукам, стрелки часов уже приближались к полудню. Джон битый час нетерпеливо расхаживал по палубе, время от времени просовывая в дверь голову, чтобы возмущенно поинтересоваться, что на свете может так задержать сборы. Кэти только улыбалась, но Марта восприняла подобные понукания как личное оскорбление. Она, шикая, гнала его прочь, приговаривая при этом, что туалет леди является нешуточным делом и настоящий джентльмен должен об этом знать и строить свои планы соответствующим образом. Джон хмурил брови, однако благоразумно воздерживался от дальнейших пререканий со старушкой. Бывалый солдат, он понюхал достаточно пороху, чтобы уметь вовремя признать поражение. Он с неохотой ретировался, оставляя Марту торжествовать на поле битвы.

Наконец Кэти была готова. Джон должен был отнести ее в шлюпку, а двое матросов получили распоряжение доставить туда багаж. С отвисшими челюстями они таращились на громоздящуюся посреди каюты гору из сундуков и коробок, пока зычный голос капитана не заставил их молодцевато вытянуться и героически взвалить на себя поклажу, которую им предстояло тащить до самого Вудхэма.

Когда Кэти увидела, как именно ее собираются переправлять с палубы «Маргариты» в утлую лодочку, плясавшую на волнах далеко внизу, она заартачилась. Она ни за что на свете не желала залезть в специальную люльку, сконструированную Джоном, которую должны были опускать на канатах вдоль борта. Ей казаось, что если она упадет с такой высоты, то будет лететь не останавливаясь до самого Китая. Она заявила, что предпочтет веревочный трап — пусть шаткий и прогибающийся — этой корзине для пикника. Марта энергично ее поддержала. При одном взгляде на это хитроумное приспособление старушку бросало в жар.

Джон упрашивал, увещевал, приказывал. Кэти наотрез отказывалась подчиняться. Наконец, потеряв всякое терпение, он сгреб ее в охапку и засунул в люльку, словно котенка, соблюдая, однако, все предосторожности, которые полагались при обращении с беременной женщиной. Видя, что деваться некуда, Кэти позволила ему себя привязать, а затем закрыла глаза и не открывала их, покуда корзинка, покачиваясь, ползла вдоль борта. Наконец ворот лебедки со скрипом сделал последний оборот, и Кэти, успевшая побелеть от страха, оказалась в шлюпке. Она всегда испытывала необъяснимую боязнь высоты.

После этого все пошло как по маслу. Тем же способом, правда куда менее церемонно, в шлюпку спустили Марту, и она плюхнулась на деревянную скамью, предварительно вымочив подол юбки. Вслед за ней в лодку по веревочной лестнице ловко забрался Джон. Путь к берегу не занял у них много времени.

Во время своего вчерашнего пребывания в Чарльстоне Джон нанял открытую коляску и велел кучеру дожидаться их около пристани. Он предполагал взять Кэти вместе с собой в Вудхэм, между тем как Марта должна была с багажом следовать за ними в другой карете. Старушка была сильно задета тем, что ее оставляли одну. Однако она с видом оскорбленного достоинства согласилась дождаться, пока на берег доставят их поклажу. Кэти поспешила ее умаслить, намекнув, что никто лучше нее не позаботится о ее целости и сохранности. Джон, мысленно благословляя своего отца за то, что он в свое время не догадался оделить его няней, быстро прыгнул в коляску рядом с Кэти и дал кучеру знак трогаться.

Кэти откинулась на обитое кожей сиденье, упиваясь разноголосым гамом вокруг. Коляска дребезжала по мощеным улицам, и мимо них проплывали ряды лавок, магазинчиков и лабазов, на которых красовались деревянные вывески, рекламировавшие все достижения человеческого гения — от дамских шляпок до зубочисток. Кэти предвкушала, как она после рождения ребенка проведет много неторопливых часов, сводя знакомства с местными портнихами и белошвейками. Когда они выехали за город, Джон внезапно схватил ее за руку.

— Вчера я купил тебе еще кое-что, — сказал он и, не выпуская ее руки, извлек из кармана маленькую коробочку. Затем он стащил с ее пальца обручальное кольцо и, задумчиво подержав его в стиснутом кулаке, небрежно швырнул под колеса. Кэти, обомлев, наблюдала за тем, как золотой кружочек, подпрыгивая, катится по дороге. Она негодующе повернулась к Джону. Он вручил ей коробочку.

— Открой, — отрывисто приказал он. Видя, что она колеблется, он сам откинул крышку коробочки ногтем большого пальца. Завороженно мигая, Кэти рассматривала драгоценности, мерцающие внутри на фоне черного бархата. В коробочке было два кольца: с солитером с двумя крохотными сапфирами по бокам и простое обручальное кольцо из золота. Она перевела вопросительный взгляд на лицо Джона.

— Моя жена будет носить мои кольца, — объяснил он, нетерпеливо нахмурившись. — Ну, надевай же.

Кэти застыла, не двигаясь, и тогда он сам поднял ее левую руку и натянул оба кольца на ее палец.

— Джон, я… — Проникнутая торжественностью момента, который явился своего рода повторной свадебной церемонией без того фарсового оттенка, что мешал им на «Леди Честер», Кэти попыталась вновь заговорить о своей невиновности. — Я и вправду не знала, что ты был в тюрьме. Пожалуйста, поверь мне.

Глаза Джона холодно сузились.

— Я тебе уже говорил, что эта тема исчерпана. Тебе не нужно понапрасну тратить время на эти смешные отговорки. Мы — муж и жена, я принял это, не знаю, к лучшему или к худшему, и тебе нечего бояться, что я начну мстить за прошлое. Тебе ничто не грозит.

Интонация, с которой Джон одарил ее этими унизительными гарантиями, задела девушку за живое. Она втянула в себя воздух, пытаясь удержать слезы, навернувшиеся на глазах.

— Смотри же, я пообещал тебе спокойную жизнь, — пробормотал Джон, разглядывая проплывающий мимо ландшафт. — Не вздумай опять выкинуть одну из своих штучек.

— Вот еще, — сердито огрызнулась Кэти. Она надменно вскинула подбородок. — Быть замужем — занятие прескучное. А я скучать не намерена!

— Сучка! — вполголоса выругался Джон.

Кэти расплылась в довольной улыбке. Если Джон думал, что она будет играть при нем роль бессловесного половичка для вытирания ног, то пусть он поразмыслит над этим получше. Она не собиралась ни в чем ему уступать.

Остаток пути они проделывали в полной тишине, которую нарушало только мерное чавканье грязи под лошадиными копытами. Наконец Джон стряхнул с себя угрюмый вид и указал вознице на какой-то узкий проселок.

— Приехали, — лаконично сказал он, обращаясь к Кэти. Кэти привстала, ей не терпелось увидеть свой новый дом, и она

была готова предать забвению их недавнюю размолвку. Проселочная дорога извивалась между двумя рядами высоких дубов, а с обеих сторон покато спускались зеленеющие поля. Издалека Кэти едва могла различить смутные очертания двухэтажного кирпичного дома. Когда они подъехали ближе, у девушки захватило дыхание. Это была

чудесная большая усадьба с величественными белыми колоннами у парадного входа. Дом по всей длине опоясывала застекленная веранда, к которой вели низенькие ступеньки. Около крыльца стояли магнолии, осыпанные белыми цветами.

Коляска остановилась на гравийной дорожке перед самым домом. Джон собрался было спрыгнуть вниз, но его нога застыла в воздухе в полутора ярдах от земли. Причиной этой заминки была вышедшая на крыльцо женщина, которая рассматривала его с большим интересом. Джон ответил на ее взгляд и, посуровев, вылез из повозки с нарочитой неспешностью.

— Доброе утро, Изабель, — бесстрастно произнес Джон. Кэти перевела взгляд с широкой спины мужа на женщину на

крыльце, которая, как она успела заметить, была одета по последней моде. Эта женщина была красива на броский латиноамериканский манер. У нее были жгучие черные кудри и огромные влажные глаза, однако крохотные морщинки, испещрявшие ее лицо, и увядшие губы говорили о том, что она была далеко не молода и, пожалуй, на несколько лет старше Джона. В голове Кэти забрезжило легкое подозрение относительно того, кем могла быть эта женщина.

— Джон, — кивнула она в ответ на сухое приветствие, обводя нагловатыми глазами его высокую, широкоплечую фигуру. Закончив осмотр, она с видом знатока прищелкнула языком, — ты очень изменился, мой дорогой.

— Ты тоже, Изабель, — скупо проронил Джон. Наконец, вспомнив о Кэти, он повернулся, чтобы помочь ей выбраться из коляски. Он очень осторожно подхватил девушку на руки и по дороге наткнулся на ее убийственно сердитый взгляд. Забавляясь тлеющей в ее глазах ревностью, Джон слегка улыбнулся.

— А кто это с тобой? — Изабель, прищурившись, изучала ее округлый живот.

Кэти надменно поджала губы. Она была до крайности раздражена тем, как по-хозяйски эта красотка вела себя с ее мужем.

— Это моя жена, — холодно сказал Джон, и, по-прежнему держа Кэти на руках, он начал подниматься по ступенькам, ведущим в дом. На предпоследней ступеньке он остановился. — Кэти, это Изабель. Моя мачеха.

Подозрения Кэти подтвердились. Значит, Изабель была той самой женщиной, которую подростком обожал Джон, женщиной, которая так жестоко развенчала его иллюзии, когда изменила его отцу.

Почти против воли она пробормотала какие-то вежливые слова, на что Изабель, впрочем, не потрудилась ответить.

— Потянуло на молоденьках, Джон? — подковырнула его Изабель. — Или тебя повела под венец суровая необходимость?

Плотно сомкнув губы, Джон промаршировал мимо своей ехидной мачехи. Кэти почувствовала, как ее щеки заливает румянец. Нравилось ей это или нет, но последняя реплика Изабель легла слишком близко к цели. Однако Кэти скорее дала бы сварить себя в кипящем масле, чем показала бы мачехе Джона свое смятение. Она изобразила вежливую улыбку, которая застыла на ее губах как приклеенная. Джон открыл дверь и вошел в дом. Изабель последовала за ним.

— Когда мужчина видит перед собой такую сногсшибательную красавицу, как Кэти, он обычно делает все, чтобы немедленно сделать ее своей собственностью. Ты об этом уже забыла, Изабель? Видимо, прошло много времени.

Ответ Джона не оставил Изабель равнодушной, о чем свидетельствовал внезапно изменившийся цвет ее лица. Она раскрыла рот, чтобы возразить, но Петершэм, торопливо вышедший из глубины дома, помешал ей дать достойный отпор пасынку.

— Петершэм, — кисло сказал Джон, — мне кажется, ты кое-что упустил. Я вижу, мои… м-м, распоряжения не выполнены.

— Простите, кэп, но она настояла на том, чтобы остаться. Сказала, что, мол, хочет встретить невестку. — Петершэм виновато встретил взгляд Кэти.

— А, ну разумеется, я хотела встретить твою жену, Джон, — с напускной веселостью проворковала Изабель. — В конце концов, я буду, ха-ха, ее приемной свекровью. Я представлю ее моим друзьям. Когда сегодня утром сюда примчался взмыленный Петершэм и сообщил, что ты собираешься вить в этом доме семейное гнездышко, я поняла, что должна это увидеть собственными глазами. Мне было очень трудно представить тебя образцовым семьянином.

— Ладно, теперь ты узнала, что я действительно обзавелся семьей, так что оставь нас. Моей жене нездоровится, и ей нужно отдохнуть. Петершэм, ты приготовил комнату?

— Бывшую хозяйскую, кэп.

Джон направился к лестнице, но Изабель схватила его за руку. Кэти испытала внезапный сладострастный порыв вонзить ногти в ее лицо, искусно покрытое слоем грима.

— Я купила в городе домик, Джон. Ты должен непременно меня навестить, после того как устроишь свою жену. Мы обсудим… старые времена.

— Может, навещу, Изабель. Ты, конечно, забрала всех домашних рабов, да?

— Они были моими, — пожала плечами Изабель, поглаживая тонкими пальцами с пурпурными ногтями его рукав. Кэти стиснула зубы, видя такое бесстыдство. — Твой отец завещал их мне. Тебе повезло, что ты получил усадьбу. В конце концов, ты не появлялся дома больше пятнадцати лет.

— Семнадцать, — холодно уточнил Джон, отворачиваясь. Он начал подниматься по лестнице, и Кэти покрепче обвила руками его шею. Петершэм шел следом за ними.

— Около дома стоит коляска, — бросил через плечо Джон. — Я рад предоставить ее в твое распоряжение, чтобы ты могла добраться до города.

— О, Джон, мой милый мальчик, ты так добр ко мне, — промурлыкала она в ответ. — Не забудь же навестить меня. Я знаю, как… одиноко… бывает мужчине, когда его жена находится в интересном положении.

Оскорбленная до глубины души, Кэти, раздув ноздри, с шумом втянула в себя воздух. Когда Изабель ушла, Джон скосил глаза на разъяренную жену.

— Ты к ней не пойдешь, — пробормотала Кэти приглушенной скороговоркой. Она не хотела, чтобы ее слышал Петершэм, но в то же время она не могла не выразить своего негодования.

— Ты мне приказываешь, жена? — Глаза Джона внезапно подернулись непроницаемой пленкой.

Опьяненная ревностью, Кэти кивнула.

— Не надо. — В тихом голосе Джона сквозила жестокость. — Я тебя простил, но моя доброта не безгранична. Ты не имеешь права совать нос в мои дела.

Кэти уставилась на него, чувствуя, как боль, вызванная его жестокими словами, пронзает ее насквозь.

— Я и не думала совать нос в твои дела, муж, — произнеся последнее слово, Кэти передразнила Джона. — Но тогда и ты не должен совать нос в мои. Не забывай, что и гуся и гусыню едят с одним соусом.

В этот момент Петершэм обежал вокруг Джона и открыл перед ним дверь в комнату, не дав, таким образом, разгореться ссоре. Джон вошел внутрь и осторожно положил Кэти на большую двуспальную кровать.

— Надеюсь, тебе здесь будет удобно, — с приторной любезностью произнес он, предназначая свои слова больше для насторожившего уши Петершэма, чем для Кэти.

— Конечно, милый, — ответила она не менее любезно, решившись не уступать в этом странном соревновании, которое привело бы их неизвестно к чему, если бы в разговор опять не вмешался Петершзм.

— Кэп, Марта с вещами уже здесь, — сказал он, выглядывая в окно. — Я, пожалуй, пойду помогу ей.

— Не надо, я сам. Мне все равно надо возвращаться обратно в город. Заодно я занесу сундуки. Оставайся с миссис Кэти, пока сюда не поднимется Марта, а потом сходи посмотри, что еще осталось от конюшен.

— Мы останемся здесь надолго, кэп? — спросил Петершэм.

— Надолго, — коротко сказал Джон и вышел из комнаты, не оглянувшись на Кэти. Она так сильно закусила губу, пытаясь удержать себя от того, чтобы не закричать ему вслед, что потекла кровь. Он сказал, что должен вернуться в город — конечно, чтобы встретиться с этой женщиной! Она не простит ему этого! Но, с другой стороны, рассудительно прошептал ее внутренний голос, она никогда не сможет узнать это наверняка. В Чарльстоне у нее нет ни подруг, ни просто знакомых, с которыми она могла бы посплетничать.

В течение последующих десяти дней подозрения снедали Кэти словно раковая опухоль. Джон редко бывал дома, а когда он там появлялся, то казался рассеянным и усталым. Кэти не могла быть вполне уверенной, что он встречался в городе с Изабель или любой другой женщиной, но это было более чем вероятно. В конце концов, на его пути к адюльтеру не стояло никаких препон. Хотя она и была его женой, он не был связан с ней обычными чувствами любви или даже вины.

Единственным признаком, не дававшим Кэти окончательно убедиться в его неверности, был неиссякающий приток негров в имение. Возможно, он был действительно занят, проводя время в поисках семян, удобрений и рабочей силы, которые были нужны, чтобы Вудхэм вновь стал процветающей хлопковой плантацией. Она узнала от Петершэма, что именно такими были планы его хозяина. Капитан, к удивлению старика, решил заняться выращиванием хлопка, а когда мастер Джон за что-то брался, он был готов расшибиться в лепешку, но выполнить задуманное. Петершэм говорил, что он не удивится, если следующим летом они соберут невиданный, даже по меркам Южной Каролины, урожай.

Хлопок был совершенно не интересен Кэти. Она была раздражительной, усталой и, честно говоря, скучала по Джону. Она с нетерпением ждала рождения ребенка, так же, как узник ждет своего освобождения из темницы. Как только ее тело вновь обретет привычные формы, она не постесняется использовать его, чтобы получать то, чего ей так не хватало: любви мужа.

На время беременности Кэти управление домом было полностью возложено на Марту, и старушка изо дня в день становилась все более суетливой. Никогда не имевшая дела с рабами, она относилась к ним с глубоким предубеждением и не позволяла никому из них находиться рядом с миссис Кэти. Она была уверена, что негры — это сплошь бунтовщики и заговорщики, которые, не задумываясь, перережут девушке горло, если им представится такая возможность. Постоянная суматоха, связанная с ее персоной, ничуть не способствовала безмятежному настроению Кэти. Она предчувствовала, что, когда она опять будет на ногах, ей придется заново переналаживать весь домашний уклад.

До первого марта погода оставалась теплой и солнечной. Затем прошел легкий дождик, немного скрасивший однообразное течение будней. Дробный шум его капель погрузил Кэти в дремоту. Весь день она чувствовала странное сомнамбулическое оцепенение, а бремя, которое она носила, казалось еще тяжелее, чем обычно.

Утром к ней заглянул Джон и с холодной вежливостью поинтересовался ее здоровьем. Он был одет для поездки в город, и Кэти глядела на его щеголеватое облачение с тлеющей обидой. Он обрек ее на неимоверные муки, а сам не страдал ничуточки! Кэти надулась и отказалась с ним разговаривать. Джон, отвесив ей шутовской поклон, поторопился к коляске, которая ждала его у ворот усадьбы.

За обедом Кэти свирепо кромсала цыпленка ножом и вилкой, воображая, что перед ней на тарелке лежит сам Джонатан Хейл. С мрачным удовлетворением отправив в рот кусочек куриного мяса, она вдруг вздрогнула. Поток воды, хлынувший по ее ногам, намочил простыни и матрас. Она в изумлении уставилась на нижнюю часть своего туловища. Она была мокрой! Затем Кэти сообразила, в чем дело. Время пришло. У нее начались роды!

Она огляделась в поисках колокольчика, которому полагалось лежать на столике подле кровати. Однако колокольчика не было. В вечных распрях между Мартой и сбитой с толку домашней прислугой нужных вещей никогда не оказывалось на месте. Однако Кэти требовалась помощь. Она попыталась закричать, но ее голос отразился от стен комнаты слабым эхом, и Кэти поняла, что ее никто не услышит. Стиснув зубы, она поставила ноги на пол и оторвалась от постели.

После многих недель, проведенных в постели, ее ноги были ватными, но она ухитрилась, цепляясь руками за мебель, доковылять до двери. Первый приступ боли пронзил ее, едва она шагнула в коридор. Кэти согнулась пополам, судорожно глотая воздух, но боль быстро исчезла. Кэти приободрилась. Может быть, роды и не станут тем страшным испытанием, которого она так боялась.

Ее спальня находилась через три двери от лестницы. Кэти добралась до площадки и, держась за перила, посмотрела вниз. Она не осмеливалась спуститься. Стоит ей упасть, и она может погибнуть сама и погубить своего ребенка.

— Марта! — позвала она неузнаваемо слабым голосом. — Марта! Дверь одной из комнат, выходящих в коридор, отворилась, и Кэти увидела ленивые блики свечей, которые отражались на отполированном секретере.

«Кабинет», — как сквозь сон подумала Кэти и открыла рот, чтобы закричать снова, но в этот момент из комнаты вышел Джон в сопровождении какого-то человека.

— Большое спасибо, Бейли, что заехали, — сказал Джон, пожимая его руку.

— Был рад вас видеть, капитан Хейл, — ответил человек.

Кэти прижалась к стене, не желая привлекать внимание к своему затруднительному положению в присутствии незнакомого человека, но очередной болезненный приступ выдавил из нее негромкий стон.

Джон небрежно повернул голову в сторону лестницы и ошеломленно застыл, увидев скорчившуюся у перил Кэти.

— Боже! — выдохнул он, кидаясь к ней. Она почувствовала, как его сильные руки обвивают ее с почти женской нежностью. Кэти откинула голову назад, пытаясь ему улыбнуться.

— Это… это ребенок, — прошептала она в промежутке между жестокими спазмами.

Джон кивнул; его лицо, несмотря на загар, было бледным.

— Сейчас я тебя подниму, — очень серьезно сказал он. — Тебе даже не придется держать меня за шею. Просто расслабься. Все будет в порядке.

Он взял ее на руки и быстро отнес назад в спальню. С беспредельной нежностью он уложил ее на постель и шагнул к распахнутой двери.

— Марта!!! — заревел он так, что дом сотрясся до самых стропил.

Глава 15

Родовые схватки продолжались почти целые сутки. С приближением ночи Марта поняла, что роды могут быть очень трудными, и послала вниз негритенка передать Джону, чтобы он пригласил в Вудхэм врача, хотя, согласно обычаям того времени, роды должны были принимать только женщины, живущие в доме будущей матери. Это послание запоздало. Джон, бледный и трясущийся, уже давно отправил нарочного за врачом.

Из-за дверей спальни доносились тихие стоны Кэти, перемежаемые отчаянными воплями, когда ей становилось особенно невмоготу. Джон мучился, покрываясь холодной испариной, и Петершэму вместе с одним из новых слуг приходилось силой оттаскивать его от лестницы, когда он порывался взбежать наверх и ворваться в комнату, где страдала его жена.

Старый доктор Сэндерсон прибыл в Вудхэм спустя три часа после того, как за ним послали гонца. Разъяренный Джон налетел на него с кулаками, хрипло интересуясь причиной такой задержки. В ответ доктор налил ему стакан чистого виски и коротко посоветовал посидеть где-нибудь в сторонке. Тряся седой головой, он начал взбираться по лестнице, вполголоса бормоча, что он предпочел бы разрешить от бремени десять рожениц, чем иметь дело с одним нетерпеливым отцом.

К вящей досаде Джона — и невыразимому ужасу Петершэма — выпитое виски не оказало на него ровно никакого действия. Джон опустошал один стакан за другим, но забвение упорно избегало его. Вскоре крики роженицы достигли такой надрывной ноты, что он стал уверен: его жена умирает. Проклиная свое бессилие, Джон, словно тигр, загнанный в клетку, мерил шагами коридор в непосредственной близости от спальни.

И весь последующий день Джон упорно отказывался хоть на минуту отойти от двери, за которой страдала Кэти. Он совсем не

спал и отверг предложенную ему пищу. Петершэм только качал головой: подумать только, виски, выпитого капитаном, было достаточно, чтобы свалить с ног лошадь, но хмель его не одолел. Старик умолял Джона полежать на диване в своем кабинете или хотя бы выйти во двор подышать свежим воздухом, но Джон оставался глух ко всем благоразумным советам. Он продолжал метаться по коридору, прихлебывая виски из горлышка, и останавливался лишь затем, чтобы открутить пробку у очередной бутылки. Каждый раз, слыша малейший звук из-за дверей спальни, он вздрагивал, а когда Кэти кричала, он становился бледным как смерть. Марта, которая периодически выскакивала из комнаты, чтобы принести воды или полотенца для доктора Сэндерсона, была потрясена состоянием Джона и, как могла, старалась его подбодрить. «Право же, — жалостливо думала она, — бедняга страдает не меньше самой миссис Кэти».

К сумеркам крики Кэти выросли в пронзительное крещендо. Джон больше не мог томиться ожиданием в коридоре. В безумном порыве он распахнул дверь и тут же, окаменев, прирос к порогу, все еще держась пальцами за дверную ручку. Доктор Сэндерсон держал за ножки крохотного, красного младенца и на глазах у Джона отвесил увесистый шлепок по его миниатюрным ягодицам. Ребенок истошно заорал, и тогда доктор Сэндерсон, засмеявшись, передал его Марте, которая улыбалась сквозь крупные капли слез, сползавшие по ее пухлым щекам. Колени Джона подогнулись от облегчения. Наконец-то все кончилось!

— Кэти? — хрипло спросил он.

Марта и доктор Сэндерсон, не слышавшие, как он вошел в комнату, повернули к нему удивленные лица. Удивление на их физиономиях сменилось неодобрением, но в конце концов доктор расплылся в улыбке.

— Успокойтесь, капитан, — сказал он. — Судя по всему, миссис Хейл сейчас в лучшей форме, чем вы.

— У вас родился сын, мастер Джон! — радостно воскликнула Марта, выставляя закутанного в одеяло младенца на обозрение Джону. Он рассеянно взглянул на маленький живой комочек, смутно отметив его красное сморщенное личико и черные волосики. Оторвавшись от запеленутого ребенка, его взгляд жадно остановился на матери среди смятых простыней.

— Подождите, мы ее обмоем, мастер Джон, — мягко посоветовала Марта.

— Я хочу поговорить с ней сейчас, — упрямо заявил Джон.