Реставрация (№3) - Похищенный рай

Он был доверху набит одеждой, причем детской. Беатрис достала оттуда маленький камзольчик. В темноте трудно было определить его цвет, но она заметила, что один рукав был порван у самого плеча. Под камзолом была пара таких же миниатюрных штанишек с протертыми коленями. — Это ваше? Дант вновь выглянул из-за шкафа:

— Если рваное и протертое, то мое. Мой братец был весьма щепетилен в вопросах своего внешнего вида. Он всегда гулял по хоженым тропинкам, никуда с них не сворачивая. В то время как я предпочитал бродить по грязным лужам и забираться в ручьи.

— А, ну да, так, конечно, гораздо интереснее, — усмехнувшись, сказала Беатрис, аккуратно сложила камзольчик и положила его обратно. Опустив крышку сундука, она продолжила поиски. К низкому шкафчику с выдвижными ящиками был прислонен какой-то плоский квадратный предмет, прикрытый материей. Беатрис сняла ее и обнаружила, что это картина, на которой были изображены два мальчика и огромный волкодав. Беатрис поднесла свечу поближе, чтобы лучше рассмотреть.

Один мальчик стоял около собаки, небрежно положив руку ей на голову. У него были песочного цвета волосы и мягкие голубые глаза. Другой мальчик сидел перед псом на земле, скрестив ноги. Волосы его были черны как смоль, а в глазах поигрывали золотистые искорки.

— По-моему, несложно догадаться, кто из этих двоих я, верно? — вновь подал голос Дант, который совершенно неслышно подошел к Беатрис сзади.

— А это ваш брат Уильям?

— Точно. Уже тогда он выглядел как будущий граф. Смотрите, какая у него осанка, какой уверенный вид. Не то что у меня, правда? Сорвиголова, как говаривала всегда миссис Лидс.

— Между прочим, мне известно, что миссис Лидс вас очень любит. Она рассказала мне о вашем благородном поступке. Я имею в виду отправку запасов провизии в тот поселок, где свирепствует чума.

Внезапно снаружи донесся порыв ветра, и стропила потолка протяжно застонали.

— Похоже, герцогиня не очень-то разделяет мнение миссис Лидс обо мне, — проговорил Дант тихо. Беатрис вновь прикрыла картину тканью.

— Зачем вы меня дразните, милорд? — Она зашла за высокий гардероб. — Разве так поступают настоящие джентльмены…

Беатрис застыла на месте, открыв рот. Впереди, у чердачного окошка, освещенная бледным светом луны стояла чья-то безголовая фигура.

Глава 11

Дант немедленно подбежал к Беатрис, привлеченный ее сдавленным возгласом.

— Что такое? Вы поранились? Что случилось? Беатрис не ответила. Она лишилась дара речи. И не могла даже пошевелиться. Просто неподвижно смотрела на тот страшный силуэт, а ветер пел за окном, словно заблудшая душа.

Или, может, это пела потерянная голова?.. Дант фыркнул, но не остановился на этом, а разразился в следующую секунду поистине гомерическим хохотом. Его веселье наконец вывело Беатрис из состояния немого оцепенения. Она резко обернулась и с подозрением посмотрела на него, будучи не в силах поверить, что он смеется над ней.

— Да это всего лишь муляж белошвейки, — проговорил Дант, поднося свечу ближе к страшной фигуре.

При свете вся картина мгновенно преобразилась и перестала быть пугающей. Беатрис почувствовала, что попала в глупое положение.

— Это принадлежало моей матери, — сказал Дант, все еще не оправившись от смеха. — А вы, Беатрис, конечно, подумали, что герцогиня явилась за своей головой?

Беатрис захотелось ударить его. И она даже толкнула его рукой, когда он повернулся обратно к ней, но промахнулась.

— Чепуха! Просто я вздрогнула от неожиданности. И потом, чего вы ждали от меня, после того что наболтали тут про всякие привидения? — Сердце все еще гулко билось в ее груди. Она вздернула подбородок и обошла вокруг Данта. — Вы все еще не оставили надежды отыскать своих солдатиков, милорд?

Он направился от нее в противоположную сторону.

— Нет, я знаю, что они где-то здесь. Мать никогда ничего не выбрасывала. А раз Феба попросила найти их, я их найду. Между прочим, может, они здесь?..

Он не договорил. Раздался ужасающий треск ломающегося дерева. В следующее мгновение Дант исчез из виду. А еще через секунду внизу раздался звук шумного падения. После этого наступила тишина.

Беатрис схватила подсвечник.

— Дант? Где вы? Ответа не было.

— Если это очередная из ваших шуточек, я просто не знаю, что сделаю с вами…

Она вглядывалась в то место, где он только что стоял. Подойдя поближе, девушка увидела, что пол чердака был проломлен и в нем зияла большая дыра.

— О Господи!..

Беатрис бросилась к выходу и торопливо спустилась по лесенке вниз. Там, на лестничной площадке, заваленный кусками сломанных деревянных досок, в облаке пыли растянулся на спине Дант. Он был неподвижен. Беатрис испугалась. «Только бы он был жив!» — промелькнула в голове отчаянная мысль.

— Дант? Вы меня слышите? Он застонал.

— О, слава Богу! — приближаясь к нему, выдохнула Беатрис.

— За что это вы, интересно, благодарите Бога? За то, что я свалился с чердака? — проговорил Дант, потирая затылок. Он попытался сесть. — Наверное, это мне наказание за то, что я посмеялся над вами.

— Не двигайтесь! — обеспокоено вскрикнула Беатрис и, навалившись на него сверху, заставила вновь лечь. Дант не ожидал подобного нападения, и голова его гулко ударилась о деревянный пол. Он застонал громче. — Дайте я посмотрю, может, вы что-нибудь сломали себе!

— Теперь точно сломал.

Беатрис стала торопливо ощупывать руками тело Данта. Его руки, плечи, грудь, живот и дальше, к ногам. Когда ее руки коснулись его бедер, Дант вновь простонал.

— Что, больно? — спросила Беатрис, осторожно пытаясь нащупать своими тонкими пальцами поврежденное место. — Перелом?

Дант схватил ее за руку.

— Больно, да? О Боже, подождите, я сейчас сбегаю за помощью! Я…

Она осеклась, натолкнувшись на его пронзительный взгляд. Дант не двигался и не стонал больше. Он прожигал ее глазами насквозь.

— Нет, Беатрис, нога у меня не сломана, но если вы и дальше будете так дотрагиваться до меня, боюсь, нам потребуется нечто большее, чем просто помощь.

Только сейчас она поняла, о чем он. Тут же вспыхнула и отвернулась.

— О…

— В том-то и дело.

Наступила неловкая пауза, которая продолжалась несколько минут. Рука Беатрис по-прежнему лежала у Данта на бедре.

— По-моему, будет лучше, если вы подниметесь с меня, Беатрис.

— Да, вы правы, милорд.

Но она не двинулась с места и руку не убрала.

— И отпустите, ради Бога, мою ногу. Уверяю вас, с ней все в порядке.

Беатрис только сейчас осознала, что до сих пор не убрала свою руку с его бедра. Она немедленно отдернула ее и поднялась с пола. Девушка ждала, пока Дант последует ее примеру, смущенно глядя себе под ноги.

Дант поднялся и встряхнул головой.

— Вы в порядке? — спросила Беатрис.

— Да, шишку на голове набил, а так все нормально. — Он забрал из ее рук подсвечник и посветил им в потолок на зияющую черную дыру. — По-моему, будет лучше, если я все-таки пошлю завтра утром на чердак слугу, как вы считаете?

Беатрис молча кивнула.

Дант сидел в библиотеке. Огонь камина согревал теплом ноги, коньяк согревал тело. Было поздно. Половину первого ночи часы пробили уже давно. После этого Дант перестал обращать на них внимание. Он не чувствовал усталости, к тому же голова была переполнена разными мыслями, которые не давали заснуть. Дант нередко засиживался в библиотеке по ночам. В такие часы ему думалось лучше всего. В доме тихо, слуги спят — и никаких дел…

Данту все еще трудно было до конца проникнуться мыслью о своем отцовстве. Никогда, даже в самых кошмарных сновидениях, он не видел себя несущим полную ответственность за другого человека. А ведь это был не просто человек, а очаровательная куколка, которая настолько сильно походила на него самого, что Данту становилось страшно. Он хотел иметь детей, но все время размышлял об этом как о чем-то относящемся к отдаленному будущему. В такие моменты он всегда говорил себе и другим: «Когда-нибудь, в один прекрасный день». Или: «Когда я стану старше». Но жизнь распорядилась по-своему, и эта ответственность свалилась на него неожиданно и раньше, чем он предполагал.

Кстати, в те редкие моменты своей жизни, когда он задумывался о детях, ему всегда представлялись сыновья.

Дант вспомнил, как Феба сама себя назвала незаконнорожденной, точнее, с детской невинностью повторила слова другого человека, сказанные в ее адрес, не понимая, в сущности, что они означают.

Но Дант то понимал хорошо. У него не было сомнений в том, что Феба станет в глазах общественного мнения незаконнорожденной дочерью Повесы. Ее подвергнут остракизму, над ней будут смеяться, и она станет расплачиваться за прегрешения своего отца, совершенные задолго до того, как она появилась на свет. Дант все это знал и чувствовал, что не может этого допустить. И не допустит.

Даже король не позволял, чтобы на его внебрачных детях всю жизнь висело клеймо незаконнорожденности. Он просто жаловал их дворянством. У Данта не было этой власти, но он знал, что сделает все от него зависящее, чтобы Феба не страдала из-за своего рождения.

— О, простите. Я и не думала застать здесь кого-нибудь в столь поздний час.

Дант поднял глаза. В дверях стояла Беатрис. Увидев, что она в одной ночной сорочке, он мгновенно почувствовал внутреннее напряжение.

Господи, ну что такого в этой девчонке? Она совершенно не походила на тех женщин, которые всегда ему нравились — темноволосые, как и он сам, высокие, величавые, элегантные и уверенные в себе. Беатрис была полной противоположностью им: невысокого роста, на целую голову ниже его, а волосы трудноопределимого оттенка, белокурые с рыжинкой. Цвет их был непостоянен и менялся с каждым поворотом ее головы.

Она стояла перед ним. Волосы рассыпались по плечам, отливая при свете камина медью. Скромная девичья ночная рубашка с пуговками, доходящими до самой шеи. Он опустил глаза и увидел, что она босая. «Боже мой!» Ему еще никогда не приходилось видеть столь соблазнительной женщины. Дант растерялся.

— Привет, Беатрис, — сказал он, пытаясь не думать о том, что ему хочется, чтобы она сбросила с себя эту рубашку и осталась нагой.

— Я была неискренна, когда говорила, что не думала кого-то увидеть здесь. Я заметила свет под дверью, когда шла сюда. И поняла, что это вы. Я надеялась на то, что это вы.

Дант обязательно поинтересовался бы, что она имела в виду. И он спросил бы, если бы не был занят другим: взгляд его был прикован к ее ногам.

— Вам тоже не спится? — спросила она. Он кивнул.

— Вы думали о Фебе сейчас, когда я вошла, правда? — Не дожидаясь его ответа, она продолжила: — Я поняла это по выражению вашего лица.

Беатрис обошла вокруг него и опустилась в стоящее рядом кресло, поджав под себя ноги. Она уперла локоть в подлокотник и положила на раскрытую ладонь подбородок.

— Вы хотите поговорить со мной об этом?

— А что тут говорить? Просто я размышлял о тех неприятностях, которые появятся в жизни Фебы только из-за того, что ей не повезло родиться моей дочерью.

— Как вы можете так говорить: не повезло?! Мне совершенно ясно, что вы относитесь к ней гораздо лучше, чем тот человек, который до сих пор считался ее отцом. Ведь вы бы никогда не выгнали ее из своего дома, правда?

Дант покачал головой:

— Вы про меня многого не знаете, Беатрис. В прошлом я совершал некоторые вещи, которыми трудно гордиться.

Беатрис посмотрела на него:

— Да, я многого не знаю про вас, Дант. Особенно про ваше прошлое. Но я знаю, какой вы теперь. Вы добрый, благородный и великодушный человек. У вас хватило честности признать, что вы не любили мать Фебы, но вы очень тепло к ней относились и искренне переживали, когда узнали о ее смерти. И к Фебе у вас есть теплое чувство. Я поняла это, когда узнала о том, что вы выгнали из дома эту ужасную мисс Стаутвел. И вот теперь переживаете за будущее девочки.

— Еще бы мне не переживать, ведь именно из-за меня у нее будет такое будущее. Ведь если бы не я….

— Если бы не вы, — перебила его Беатрис, — Фебы вообще не было бы на этом свете, а ее мать не узнала бы счастья, пусть и мимолетного.

— Но что же я могу предложить Фебе? Я не в силах дать ей то, чего она заслуживает. Разве я способен заменить ей мать, которая была ей предана беззаветно и любила больше всего на свете? Больше того, из-за меня у нее могут быть большие неприятности. Ее станут попрекать тем, что она родилась вне брака… — Дант замолчал, потом проговорил: — А какая она красивая, правда, Беатрис? Чудное создание. Такой ребенок, как она, должен быть окружен любовью и заботой, его нужно нежить и баловать. Она заслуживает того, чтобы стать такой, как все девочки: вырасти, выйти в свет. Она заслуживает того, чтобы за ней волочились многочисленные поклонники, чтобы в ее честь сочиняли стихи. Но я могу предложить ей лишь кров и материальную поддержку. Если бы она понимала, что ее ожидает после переезда к настоящему отцу, она, наверное, предпочла бы остаться у маркиза.

— Вы, Дант, можете предложить ей одну бесценную вещь, которой она никогда не дождалась бы ни от мисс Стаутвел, ни от мужа Элизы. Я имею в виду любовь.

Дант покачал головой:

— Нет, все-таки надо было мне слушать…

— Слушать? Что?

— Меня все предупреждали о том, что рано или поздно подобное случится. А я всегда считал себя выше всех этих дружеских намеков. Полагал, что ко мне это не относится. Думал, что уж со мной-то ничего такого не будет. И ошибался. В результате невинное дитя угодило в трясину. В мою собственную трясину.

Дант угрюмо смотрел в огонь камина и ненавидел себя.

Вдруг он почувствовал, что Беатрис встала со своего места. Он поднял на нее глаза и увидел, что она приблизилась и опустилась перед ним на корточки. Ему не хотелось заглядывать в ее глаза, ибо он боялся увидеть в них жалость к себе. В следующую секунду она нежно коснулась рукой его щеки.

— Мне ничего не известно о вашей прошлой жизни, Дант, но я знаю кое-что другое. Вы спасли мне жизнь и, если уж на то пошло, спасли жизнь и Фебе. Только в другом смысле. Не знаю, как для вас, а для меня это многое значит.

С этими словами Беатрис наклонилась к нему и коснулась его губ легким поцелуем. Дант невольно воспринял это как руководство к действию. Он ни о чем не подумал в то мгновение, ибо не хотел ни о чем думать. Просто ответил на ее поцелуй. Желание, которое за последние дни перешло в нем все границы и пределы, дало себя знать сейчас с еще большей силой. Сердце билось в груди, словно кельтский молот, гулкими толчками разгоняя горячую кровь по всему телу.

Дант притянул Беатрис к себе и поцеловал ее в раскрытые губы. Его язык коснулся ее языка, вкусил его нежность. Поцелуй не прекращался до тех пор, пока Беатрис не обняла Данта руками за плечи.

— О Дант… — прошептала она, задыхаясь.

— Боже, Беатрис… — простонал он. — У меня сейчас такое ощущение, что я способен покорить все на свете.

— И способен, — ответила она. Глаза ее блестели, и в них отражался огонь камина.

Дант обнял ее и опустил на ковер перед камином. Беатрис закинула руки ему на шею и принялась нежно гладить волосы. Она поцеловала его в щеку, в ухо, в лоб, а губы Данта в это время блуждали по ее тонкой шее. Он чувствовал своим ртом ее пульс. Боже, какая у нее ароматная кожа. Он на мгновение поднял голову и взглянул ей в лицо.

Беатрис улыбнулась и с поистине неземной невинностью пробежала кончиком языка по пересохшим от поцелуя губам. Грудь ее вздымалась, натягивая ткань ночной рубашки. Верхние пуговицы на воротничке расстегнулись. Девушка словно приглашала его расстегнуть и остальные.

В ту минуту Дант хотел ее больше всего на свете. До звона в ушах. Но при этом он сознавал, что не может, не должен. Он чувствовал, что познает с ней рай на земле, и вместе с тем понимал, что не имеет сейчас на это права.

— Боже, что я делаю? — прошептал он хрипло, уронив голову ей на плечо. Беатрис замерла под ним.

— Что?

Дант поднял голову.

— Я не могу, Беатрис. Не должен. Ведь мне даже неизвестно твое настоящее имя.

— Ну и что?

— А то, что когда память вернется к тебе и ты узнаешь про меня всю правду до конца, то посмотришь на все это иначе. И не простишь меня. Я хочу тебя больше жизни, ты сама видишь, но, если я уступлю своим желаниям сейчас, потом тоже не смогу простить это самому себе.

С этими словами он разомкнул свои объятия и поднялся с пола. Опустив взгляд на ее лицо, он заметил на нем выражение разочарования, тем более что Беатрис не понимала, в чем дело. Дант знал, что, если останется здесь еще хоть на минуту, он пропал.

Поэтому, преодолевая сильнейшее сопротивление своего тела, он повернулся и быстро вышел из комнаты.

Наутро Беатрис проснулась с рассветом. Солнце за окном как раз поднималось над вершинами затянутых туманной дымкой холмов. Данта уже не было дома. Он оставил для нее у Ренни записку, в которой напоминал о своем деловом свидании в Каслтоне и писал, что вернется лишь к вечеру. Он просил также Беатрис показать Фебе дом.

Что она и сделала после роскошного завтрака из яичницы с ветчиной и булочек, которые Беатрис запила чаем, а Феба подслащенным молоком.

Когда они вдвоем отправились на экскурсию по дому, Беатрис сама себе удивилась: оказалось, что она запомнила названия почти всех комнат. Даже Peu de Chose.

— Пю-дэ-Шоуз? — попыталась повторить за ней Феба, когда они подошли к двери. — Что это значит?

— Это значит, что в этой комнате никогда ничего не происходило, Феба. Peu de Chose с французского можно перевести как «что-то незначительное, никчемное».

— Как я, например?

Беатрис остановилась и внимательно посмотрела на девочку.

— С чего это ты взяла, Феба?

— Потому что у меня нет дома. Мисс Стаутвел говорила, что я что-то вроде лишнего и никому не нужного багажа. Меня никто не хочет, но вынуждены терпеть. — Она застенчиво улыбнулась. — Но лорд Морган, мой отец, сказал, что мисс Стаутвел глупая и плохая и что я не должна верить в то, что она мне говорила.

Беатрис опустилась перед Фебой на колени.

— И лорд Морган совершенно прав, дорогая. Не верь ничему из того, что тебе в свое время наговорила эта мисс Стаутвел. Она очень нехороший человек.

Можно задать тебе один вопрос? Как ты думаешь, я плохая?

Феба покачала головой:

— Нет, вы хорошая. Когда я с вами, мне не кажется, что я глупая.

— Потому что это не так. На самом деле ты очень смышленая. Спасибо твоей матери, которая столь многому научила тебя. Если бы она сейчас была здесь, то, я уверена, она сказала бы то же самое. Никчемных людей не бывает, Феба. Вот я, например. Все забыла. Не помню даже, как меня зовут. Но даже в таком состоянии я ощущаю свое предназначение. Как и все люди.

— А что это такое?

— Предназначение — это цель. Скажем, у солнца предназначение — светить людям днем, у дождя — способствовать тому, чтобы в природе все росло. Понимаешь?

— Да, — сказала Феба. — А у меня есть предназначение?

— Конечно. — Беатрис выпрямилась, взяла девочку за руку, и они пошли по коридору дальше. — В последнее время я много думала над этим, Феба. И пришла, наконец, к выводу. У нас с тобой предназначение одно на двоих. Мы оказались здесь каждая сама по себе, но ради одной и той же цели. Дело в том, Феба, что мы с тобой должны спасти твоего отца.

Глава 12

— Должен признаться, Морган, что был весьма удивлен, когда получил ваше письмо с просьбой об этой встрече.

Граф Девонширский был старше Данта лет на десять. Он носил черный длинный парик и был одет в роскошный бархатный камзол. Они встретились в небольшом баре таверны «Гузхилл армс».

— Спасибо, что согласились прийти, лорд Девоншир.

Граф подозвал служанку и приказал принести эля. От его внимания не укрылось то, как девушка, принесшая кружки, озорно подмигнула Данту и вильнула бедрами, прежде чем уйти.

— Надеюсь, вы понимаете, что я не смогу поправить вашу репутацию при дворе, Морган?

Дант отдал должное прямолинейности графа. В принципе он был готов к этому.

— Я не собираюсь просить вас об этом, милорд. Цель нашей встречи совершенно иная.

— Какая же?

Граф Девонширский не любил ходить вокруг да около и привык сразу переходить к делу. Данту это нравилось больше, чем любезные светские предисловия.

— Как вы знаете, милорд, меня какое-то время не было ни в Дербишире, ни вообще в Англии.

— Да. — Граф глотнул из своей кружки, пролив немного себе на подбородок. Утершись салфеткой, он сказал: — И как вы нашли Уайлдвуд после своего возвращения?

— Там все очень хорошо, милорд. Мне повезло с управляющим. Он прекрасно со всем справляется.

— Как дела в Версале? Дант улыбнулся:

— Полагаю, почти так же, как и в Уайтхолле. Разве что на другом языке говорят. — Он продолжал: — Слухи о вспышке чумы достигли французского двора, но они были сильно преуменьшены. Истинные же масштабы эпидемии стали мне ясны лишь несколько месяцев назад, когда я узнал о гибели своей матери.

Девоншир кивнул, глотнув еще эля.

— Хелена была одной из последних настоящих леди. Леди Девонширская, как вам известно, была с ней очень дружна. Вашу мать многие оплакивают.

— Но больше всех — я, милорд. Мне не дает покоя мысль о том, что я не был рядом с ней, когда она умирала… — Дант сделал паузу, а когда понял, что Девоншир не собирается ничего говорить, продолжил: — Но я встретился с вами сегодня не для того, чтобы говорить об этом, хотя дело отчасти касается эпидемии. Видите ли, на пути в Уайлдвуд из Дувра мне понадобились услуги лекаря…

Дант прервался. В последний момент он решил не пояснять, зачем именно ему понадобился врач, ибо после этого пришлось бы сказать о том, что он поселил у себя в доме молодую незамужнюю женщину. А считалось, что опасность бесчестия угрожает любой даме связавшейся с графом-повесой, вне зависимости от того, кто она такая и насколько он благороден. Словом, Дант решил не говорить всей правды.

— Моему кучеру пришлось остановиться на дороге при въезде в один поселок. Проезд был загорожен настоящей баррикадой.

Девоншир со знанием дела кивнул:

— Эйам. Мне известно их тяжелое положение.

— Мне тоже. По-моему, жители поселка поступили исключительно благородно и самоотверженно, решив не пускать страшную болезнь по белу свету. Сами они жестоко платят за свою храбрость жизнями многих близких.

— Священник Момпессон воистину человек будущего. Если хотя бы половина зараженных в Англии организовали подобный режим карантина, чума не выкосила бы уже почти треть населения всей страны.

Дант был поражен:

— Треть, вы говорите?

— Да, и это только официально известные цифры. Но многие отказываются признаваться в том, что больны, опасаясь преследований. Так что одному только Богу известно, сколько у нас на самом деле погибло.

— Вот мы и подходим к цели нашей встречи, милорд. Люди из Эйама сказали мне, что вы помогаете им не умереть с голоду, поставляя запасы продовольствия. Я тоже послал им кое-что из Уайлдвуда, но чувствую, что этого недостаточно. Ведь им нужно покупать ткани на одежду, сало для свечей, уголь для обогрева своих домов. Все это стоит денег.

Девоншир выпрямился, в глазах его появился интерес.

— Что вы предлагаете, Морган? Дант решил сразу перейти к делу:

— Мой отец владел вместе с вами на паях одной мельницей в Калвере, не так ли?

— Верно… — Девоншир подался вперед, и было видно, что он весь внимание.

— Как мне помнится, за несколько лет до его смерти вы предлагали ему продать вам свою долю, но он отказался.

— Он был упрямым человеком, ваш отец.

— Вот именно, милорд. Но я не таков. Недавно я навел кое-какие справки относительно этого предприятия, и мне стало известно, что за те три года, что я отсутствовал, дело еще расширилось и в настоящий момент процветает.

— В прошлом году пришлось сделать ремонт, но в остальном все так, как вы говорите….

— Вы все еще заинтересованы в том, чтобы приобрести долю Морганов?

Лорд Девоншир внимательно посмотрел на Данта.

— Я упрашивал вашего отца в течение почти десяти лет продать мне свой пай, но он отвечал отказом на каждое мое предложение. И дело было не в деньгах, конечно. Для него, как я понял, это было что-то вроде игры.

— Это вы верно заметили, милорд. — Дант улыбнулся. — Как-то его адвокат рассказал мне, что отец смотрел на это как на партию в шахматы. Разве что только доска была побольше.

Девоншир кивнул.

— Так почему же вы вдруг захотели продать мне вашу долю? Вам нужны наличные? Задолжали кому-то?

— Напротив, милорд. Разобравшись в деловых бумагах, я понял, что весьма неплохо обеспечен. Дела в мое отсутствие шли на удивление хорошо.

— У вас работают честные люди.

— Платите им по труду, и они не подведут вас. Так любил говаривать мой отец.

— Он был неглуп, что весьма важно для делового человека. Но вы меня заинтриговали еще больше, Морган. Зачем вы хотите лишиться столь прибыльного предприятия, как мельница в Калвере?

— Скажем так, я просто хочу навести порядок в своих запутанных делах.

С этими словами Дант достал из кармана камзола бумагу и передал ее лорду Девонширскому.

— Полагаю, вам эта сумма покажется разумной. Девоншир внимательно прочитал написанное.

Потом он посмотрел на Данта. Лицо его ничего не выражало. Наконец он проговорил:

— Я напишу своему адвокату в Лондон и распоряжусь, чтобы деньги были немедленно переведены на ваш счет.

— Вот в связи с этим я и хотел бы поставить свое единственное условие, милорд, — сказал Дант. — Я хочу, чтобы вы его выслушали и рассмотрели прежде, чем мы заключим с вами эту сделку.

— Что за условие?

— Переводить деньги на меня не нужно. Вместо этого я хочу, чтобы вы положили их на особый счет и снимать их оттуда могли только жители Эйама. Теперь, я хочу, чтобы с моей стороны сделка была анонимной. Я вам вполне доверяю, милорд, и поэтому передаю надзор за этими деньгами. Полагаю, вы проследите за тем, чтобы они тратились так как нужно. Мой отец всегда говорил мне, что вы честный и порядочный человек, милорд. Хотя и упрямый.

Девоншир с улыбкой допил свой эль, потом поднялся из-за стола и пожал Данту руку.

— Не знаю, как сказать это, чтобы не переступить через границы официального этикета, Морган, но я горжусь вами. И уверен, что старый граф тоже гордился бы своим сыном. Правда, сначала он хорошенько вздул бы вас за то, что вы продали мне мельницу.

Дант улыбнулся:

— Благодарю вас, милорд.

Девоншир швырнул служанке крону за эль и направился к выходу. У самой двери он обернулся:

— Прошу прощения за любопытство, Морган, но к чему вам анонимность?

Дант внимательно взглянул на него:

— Я знаю, о чем вы подумали: «Этим поступком молодой граф мог бы восстановить доброе имя Морганов, запятнанное его репутацией». Вот именно поэтому я и хочу, чтобы мое имя не упоминалось. В моем решении нет никакого двойного умысла. Я не хочу, чтобы люди думали, что тем самым я пытаюсь как-то оправдаться. Просто я понял, что должен это сделать. Не знаю, может быть, в память о матери. Не знаю… И потом, — добавил он, улыбнувшись, — я не хочу, чтобы в обществе распространилось мнение о том, что Повеса заделался филантропом.

Девоншир только молча покачал головой и вышел. Дант остался в таверне еще на кружечку эля. Он был доволен результатом встречи. Дант знал, что вполне может доверять лорду Девонширскому, и был уверен в том, что тот проследит, чтобы деньги, все до последнего пенни, были направлены на нужды жителей Эйама и никуда больше.

Наконец Дант поднялся из-за стола и направился к выходу, в очередной раз проигнорировав открытое приглашение со стороны служанки. Выйдя на улицу, он глубоко вздохнул и понял, что ему сейчас хочется только одного: поскорее вернуться в Уайлдвуд к Беатрис. Он не знал точно отчего именно — может быть, мысль о том, что он помог жителям Эйама, очистила его совесть, а может, так подействовало на него скупое одобрение его поступка лордом Девонширским, — но у него появилось ощущение, что он окончательно вступил на путь новой жизни. И как бы она ни сложилась, он не мог исключить из нее Беатрис.

Направляясь утром в Каслтон на встречу с Девонширом, Дант был задумчив. Он думал о Беатрис. О том, как душевно она отнеслась к нему и Фебе, несмотря на обстоятельства ее появления на свет. И Дант понял, что теперь уже не может позволить Беатрис уйти из его жизни. И плевать, что ему неизвестно ее настоящее имя. В том, что он нашел ее тогда на дороге, ему сейчас виделся некий символ. Символ начала новой жизни, которую он хотел провести с ней.

Дант задержался на площади перед лотком ювелира.

— Добрый день, милорд, — приветствовала его женщина, стоящая за лотком. — Чем могу помочь?

Дант пробежал глазами выставленные безделушки и проговорил:

— Я хочу сделать подарок одному человеку. Но мне нужно, чтобы это было что-то особенное.

— Подарок леди? — улыбаясь, спросила женщина.

— Вот именно.

Вдруг глаза его остановились на камне, который переливался сразу желтым, синим и фиолетовым. Он был в оправе и на золотой цепочке. Дант приподнял его на руке, и он весь заискрился в лучах солнца.

— Ага, — проговорила торговка, — вижу, вам пришелся по душе наш Синий Джон.

— Девушке, которой я хочу сделать подарок, этот камень очень нравится.

— Что ж, и верно, камень необычный. К тому же он заговорен одной умной старухой и принесет счастье и настоящую любовь своему обладателю.

Дант достал из кармана гинею и протянул ее женщине.

— Хватит?

— С лихвой, милорд, с лихвой, — взволнованно проговорила та, пожирая монету глазами.

Вернувшись в Уайлдвуд и соскочив с Гнева, Дант в два прыжка взлетел по крыльцу. Он совершенно не обратил внимания на карету, стоящую перед домом, и на дорожный сундук, лежащий у крыльца.

— Ренни, дружище! — воскликнул он, наткнувшись на своего управляющего в холле. — Где я могу отыскать сейчас Беатрис?