Реставрация (№3) - Похищенный рай

Скажем, в северо-западной части дома на втором этаже располагалась Желудевая комната. Она называлась так потому, что однажды долгое время пустовала, и в ней обосновались белки, рассовавшие по всем углам свои запасы на зиму.

Тюремная комната… На протяжении последнего столетия в разные годы именно из нее трем девушкам из рода Тремейнов под покровом ночной темноты удалось сбежать к своим истинным возлюбленным, чтобы обвенчаться с ними против воли родных тайным браком.

Другим комнатам давались названия по цвету их отделки, а остальные прозывались по названиям месяцев года. Здесь была даже комната, которая называлась Peu de Chose *, потому что в ней никогда ничего значительного не происходило.

* здесь — никчемная.

Поначалу Беатрис это казалось немного странным, но, погуляв по дому подольше, она обнаружила в этом свою логику. Действительно, если бы все многочисленные помещения были безымянными, в доме запросто можно было бы заблудиться.

— А эта комната, — проговорил Дант, когда они остановились перед очередной дверью, — называется просто Музыкальной.

Он повернул ручку и толкнул дверь от себя, отступив в сторону и освобождая дорогу Беатрис. Девушка переступила порог комнаты и застыла как вкопанная.

Комната была очень красива. Сквозь высокие окна солнце, казалось, заливало все ее пространство. На одной из стен висел огромный красочный гобелен, изображавший смеющихся херувимов, которые водили хоровод вокруг майского дерева. В дальнем конце комнаты, у самых окон, стоял ореховый клавесин, его лакированный корпус был украшен перламутровой инкрустацией. Рядом — арфа, очаровательная арфа с двойным рядом струн, которые искрились от солнечного света. Вся комната была заставлена различными музыкальными инструментами, которые размещались на подставках или лежали в чехлах. Двойные ореховые скамейки, обтянутые шелковой светло-желтой парчой, стояли в центре комнаты и предназначались для слушателей. Рядом находился украшенный красивой резьбой станок для вышивания с начатым шаблоном. В край ткани была воткнута игла с ниткой.

Беатрис медленно вошла в комнату. При первом же ее осмотре в душе девушки что-то отозвалось. Она присела на низенькую скамеечку перед клавесином и заиграла. Дант стоял рядом. Беатрис играла долго. Пальцы ее с легкостью бегали по обеим клавиатурам инструмента, извлекая из него чарующие звуки. Закончив пьесу, она весело рассмеялась.

— Чему вы радуетесь, Беатрис?

— Вы слышали?

— Что?

— Вы слышали, что я сейчас играла?

— Да.

— И узнали?

— Еще бы. Это одна из модных нынче композиций. Беатрис вновь рассмеялась.

— Я смеюсь, потому что не знаю, что это я только что сыграла. Просто понятия не имею! Во всяком случае, совершенно не помню. А в то же время ведь сыграла так, как будто делала это всю жизнь!

Она поднялась. Глаза ее светились радостью.

— Разве это не забавно? Я умею играть на клавесине, Дант, хотя не знаю названия ни одной пьесы!

Она закружилась по комнате, пока не заметила флейту.

— Можно? Дант кивнул:

— Разумеется. Она снова заиграла.

— Как это называется? — спросила она, закончив.

— М-м, не помню названия. Но это детская песенка, в которой поется о том, как два враждующих между собой скандинавских короля сожгли дотла старый Лондонский мост.

Беатрис на минуту задумалась, а потом вдруг запела:

Бой закипает, мост догорает,

Щиты трещат, горны гудят,

Жар огня…

Злато и славу себе добывают

Два норвежских короля.

Хильдара клич перекрывает

Скрежет кольчуг и пение стрел,

Слабым конец…

Но Один на Олафа сам надевает

Славный победы венец!

Закончив петь, она вновь звонко рассмеялась. Дант тоже не удержался от улыбки. Смех Беатрис был поистине заразителен. И комната словно еще ярче осветилась солнцем. Девушка подбежала к Данту, раскинув руки в стороны.

— Я помню ее, помню! Всю до последнего словечка! Значит, я не все забыла!

С этими словами она обняла его, порывисто поцеловала в губы и тут же, отбежав, вновь закружилась по комнате, как счастливый ребенок.

Дант не мог вымолвить ни слова. Его будто поразило громом. Та реакция, которая родилась в нем, когда она на секунду прижалась к нему своей грудью, и он ощутил нежный вкус ее губ, была настолько сильной, что пришлось призвать на помощь всю свою волю, чтобы сдержаться. Сердце бешено колотилось и готово было выпрыгнуть из груди, дыхание сбилось.

— Интересно, смогу ли я сыграть что-нибудь еще? — воскликнула Беатрис, которая и не подозревала о том, в какое состояние ввергла Данта своим поцелуем.

Подбежав к массивной бас-виоле, она начала было пристраивать ее…

— Беатрис, боюсь, этот инструмент вам не совсем подойдет. Может быть, скрипка?..

Дант не договорил, ибо у него отнялся язык. Он замер на месте с открытым ртом, как последний дурак. Беатрис между тем весьма ловко пристроилась на низенькой скамеечке, пододвинула к себе виолу, а когда юбки стали мешать, девушка без колебаний подняла их. Взяв смычок, она начала водить им по струнам. При этом она, похоже, и не подозревала о том, что ноги ее обнажены больше чем наполовину.

Кровь застучала в висках Данта, пока он оторопело наблюдал за тем, как Беатрис сжимает колени вокруг деревянной деки виолы. Ему хорошо были видны шелковые подвязки. У него так и чесались руки распустить их. Беатрис медленно водила смычком по струнам, исполняя дивную мелодию. Она закрыла глаза, полностью отдавшись музыке, и томно склонила голову набок. Данту ничего больше не оставалось, как только смотреть на нее и представлять себя на месте этого массивного инструмента. Он воображал, как целует девушку в ее нежную шею и одновременно ритмично входит в нее… А она подается навстречу каждому его толчку…

Он даже не заметил, что она доиграла пьесу, и очнулся лишь тогда, когда она его окликнула:

— Дант? Милорд?

— Да? — В горле у него пересохло, и он еле смог выговорить это слово. «Господи, да что же это со мной творится?» Он вспотел так, словно только что принимал участие в скачках. Дант лихорадочно распустил шейный платок, чтобы вздохнуть свободнее.

— Что с вами, милорд?

Дант постепенно справился с собой.

— Ничего, право же… Должен признаться, Беатрис, что нахожусь под впечатлением. Обычно девушки не приближаются к виоле, особенно к бас-виоле. Собственно говоря, я впервые видел подобную картину.

— А почему, интересно? Ведь у нее такое красивое звучание. Просто окрыляет!

Окрыляет?

Если бы Данта попросили описать свое состояние в ту минуту, он, конечно, использовал бы более сильные слова.

— Среди женщин считается, что на виоле мешают играть юбки. Впрочем, вы, как я вижу, проблему эту для себя решили. — Дант тут же вспомнил, как она подняла свои юбки и обняла ногами деку инструмента. Улегшееся было возбуждение вернулось с новой силой.

Дант покраснел, чего с ним прежде никогда не случалось. Он понял, что ему пора выходить из этой комнаты. И чем скорее, тем лучше.

— Может быть, продолжим нашу экскурсию? — предложил он, поворачиваясь к двери. — Мы уже почти закончили. Осталась библиотека. У меня там кое-какие дела. А пока я буду работать с управляющим, вы можете ознакомиться с нашей коллекцией книг

Беатрис улыбнулась:

— Прекрасная идея! Благодарю вас, милорд, за то, что вы оторвались ради меня от дел. Надеюсь, я не очень вас отвлекаю?

Отвлекаю…

«Боже мой, что за выражения она подбирает!»

Если бы нужно было наиболее точно определить состояние, в котором пребывал Дант начиная с той минуты, когда он нашел эту девушку лежащей ночью на дороге, то пришлось бы сказать, что это форменное помешательство.

Глава 8

Зрелище было поистине захватывающее: ни в сказке сказать, ни пером описать.

Они остановились на вершине высокого холма. Лошади фыркали и били копытами, отдыхая после скоростного подъема. Гнедой жеребец Данта, Гнев, стоял чуть впереди.

— Вон, — показал Дант рукой в перчатке, — видите? Там, за деревьями. Это замок Певернл.

Беатрис заслонила глаза от солнца рукой, как козырьком. Строение было весьма грубой постройки и казалось возведенным из того же камня, на котором стояло. Верхушка высокой единственной башни исчезала в дымке, которая низко висела над гористой местностью. От этого замок казался каким-то нереальным, поднебесным и призрачным.

— Как будто в сказке.

Дант отпустил поводья, позволив Гневу пожевать свежую траву, которая росла на холме. Беатрис сделала то же самое со своей лошадью. Это была спокойная пегая кобыла по кличке Сахар. Назвали ее так, судя по всему, за ее любовь к сладкому. Беатрис сняла широкополую шляпу с плюмажем и откинула волосы с лица. От быстрой скачки по лужайкам и горным тропинкам они распустились. Беатрис подняла голову и с наслаждением вдохнула полной грудью свежий горный воздух.

— Замок никогда не предназначался для постоянного жительства, — проговорил Дант, восседая на своем жеребце.

Беатрис глянула на него украдкой и нашла его весьма красивым. Белая накрахмаленная сорочка резко контрастировала с черным костюмом для верховой езды.

«Да, он необыкновенно красив».

— Замок был построен почти пятьсот лет назад, вскоре после Покорения *, в качестве своего рода сторожевой башни, откуда можно было наблюдать за поселком и прилегающими землями.

* имеется в виду завоевание Англии норманнами в 1066 году.

Беатрис кивнула и, приглядевшись к замку, заметила осыпавшуюся каменную кладку.

— Он уже обветшал?

— Да. Его хозяева Певерилы лишились своего имения еще при Эдуарде III. Потом замок использовался какое-то время в качестве долговой ямы и тюрьмы для воров, но в основном пустовал. А вон, приглядитесь, видите, в просвете между деревьями вход в Дьявольскую пещеру? Прямо под стеной замка.

Беатрис прищурилась.

— О да, теперь вижу. Зловеще выглядит. Какое удачное название — Дьявольская пещера. Давайте сходим туда, посмотрим?

Дант усмехнулся:

— Боюсь, из поселка нам придется слишком долго до нее добираться. Туда ведет горная тропинка, которую и при свете дня непросто преодолеть, а мы, даже если поторопимся, вступим на нее уже после захода солнца.

Беатрис огорченно вздохнула.

Дант внимательно посмотрел на нее, думая о чем-то своем. Потом собрал поводья и сказал:

— Скачите за мной.

— Куда мы? Вы ведь сказали, что нам уже пора возвращаться в поселок.

— Верно, но у нас еще есть немного времени, так что мы можем позволить себе чуть отклониться от курса.

Беатрис легко пришпорила свою лошадь и последовала за Дантом по узкой дороге. С одной стороны рос лес, с другой — бежал маленький горный ручеек. Слышались только журчание воды и перестук конских копыт. Если не считать этого, то вокруг стояла мертвая тишина. Казалось, в эти места прежде не ступала нога человека. Природа выглядела нетронутой, девственно чистой.

Спустя некоторое время впереди показались скальные выступы. Дант подъехал к ним и остановил Гнева. Спрыгнув на землю, он сказал:

— Пойдемте с этой стороны. Здесь недалеко. Он помог Беатрис слезть с лошади и повел ее вперед.

— Куда мы идем? — снова спросила девушка, следуя за ним по узкой и темной тропинке. Дант шел вперед быстро и уверенно.

— Увидите.

Его упрямство раздражало ее, но еще больше бесило то, что она ничего с этим не может поделать. За поворотом скальные выступы образовали нечто вроде естественной лесенки, ведущей наверх. Дант взобрался сам и помог подняться Беатрис.

— Вот!

Он указал на небольшое отверстие в скале. Оно было почти скрыто от глаз буйной растительностью, если бы он не указал на него, Беатрис, возможно, ничего не заметила бы.

Девушка вопросительно посмотрела на Данта:

— Что это?

— Это пещера. Вы же хотели исследовать пещеру. Мы с братом любили играть здесь в детстве.

Беатрис с сомнением взглянула на темное отверстие:

— Но оно такое маленькое.

— Не все входы в пещеры столь велики, как вход в Дьявольскую. Но в данном случае считайте, что это обман зрения. Чтобы войти в пещеру, придется, конечно, нагнуться, но внутри можно будет выпрямиться в полный рост, уж вы мне поверьте.

Беатрис снова взглянула туда.

— Не знаю, Дант… Не думаю, что это удачная идея.

— Но вы же сами предлагали отправиться на подземную экскурсию. — Дант сделал шаг в сторону пещеры и протянул руку девушке. — Или страшно?

Этот его дразнящий тон отозвался в Беатрис неожиданным воспоминанием. Она словно услышала чей-то далекий голос: «Ну что, молокосос, теперь не страшно?»

Она, должно быть, покачнулась, потому что Дант одним прыжком оказался рядом и подхватил ее. В глазах его отразилась тревога.

— Что такое? Закружилась голова? У вас сейчас было такое странное, потерянное выражение лица. Здесь воздух немного разреженнее, чем внизу, но я не думал, что настолько…

Беатрис взяла его за руку. Она поняла, что ее только что посетило первое воспоминание о прошлой жизни. Самое первое.

— Нет, все в порядке. Просто мне показалось, что я услышала… Словно чей-то голос прозвучал у меня в голове. И этот голос поддразнивал меня точно так же, как вы сейчас. — Она посмотрела на него. — Он назвал меня «молокососом».

— Ну и что? Меня брат, бывало, называл так. Это обычное прозвище среди детей. Доктор Гринтри предупреждал о том, что, возможно, в вашем сознании поначалу будут возникать никак не связанные между собой, разрозненные образы прошлого. Вы можете сказать, какой это был голос? Мужской или женский?

Беатрис наморщила лоб:

— Не знаю… Просто был момент, когда я услышала этот голос очень отчетливо, а потом он вдруг пропал. — Она в огорчении закрыла глаза. — Ну почему я не могу вспомнить?

Дант сжал ее руку.

— Придется немного потерпеть, на все требуется время. По крайней мере, процесс начался. Это уже хорошо, не правда ли, Беатрис? Не переживайте, скоро все вспомните. А пока пойдемте все же в пещеру. Возможно, вы там увидите что-нибудь такое, что тоже натолкнет вас на воспоминания. А?

Беатрис согласно кивнула и последовала за ним. Дант оказался прав. Вход в пещеру был маленький, но, едва оказавшись внутри, они получили возможность выпрямиться. В пещере было темно, хоть глаз выколи.

— Пойдемте, — тихо проговорил Дант, взяв ее за руку.

Беатрис не тронулась с места.

— Но здесь темно. Мы не сможем отыскать выход.

— Здесь темно только первые несколько ярдов. Впереди должна быть скала, огромная и мрачная. Как только обогнем ее, станет светлее. Мы с братом верили в то, что это сказочный тролль, который в течение нескольких столетий охранял вход в пещеру, но потом вдруг обратился в камень. Нам придется сделать несколько поворотов, которые, думаю, я опознаю по памяти, а потом мы войдем в грот. Там под потолком есть другое отверстие, через которое поступает свет.

Беатрис неохотно позволила Данту повести себя вперед. Она крепко держалась за его руку, боясь ненароком потеряться. Впрочем, Дант оказался прав. Через минуту они уже входили в просторный грот, освещенный сверху. Свет поступал через узкую расщелину в потолке, где скала была расколота надвое. Отсюда вело еще несколько темных ходов, но, во-первых, все они были маленькие, а во-вторых, без фонаря туда нечего было и соваться.

Беатрис завороженным взором обводила высокие стены грота. Казалось, они поднимаются ввысь без конца. Пещера действительно была замечательная. По одной из стен вниз сбегали журчащие ручейки. Эхо, рождавшееся в многочисленных порах стен, разносилось по всему гроту. Пещера была украшена причудливыми оплывами слезника, который поблескивал на проникавшем сюда солнечном свету. У Беатрис было ощущение, что она находится в сказочном мире. Она сняла перчатку и провела ладонью по мягкой волнистой поверхности камня. Там, где свет попадал на него прямо, она заметила голубое и фиолетовое мерцание.

— Что это за порода? — спросила она тихо.

— В основном известняк, хотя есть и вкрапления камня, который встречается только на горе Трик-Клиф. Дербиширцы верят в то, что этот камень обладает магической силой.

— В самом деле? А как он называется?

— Это какая-то разновидность шпата, впрочем, местные жители прозвали камень Синим Джоном.

— Синий Джон… — эхом отозвалась Беатрис и стала поворачиваться к Данту. — Какой он красивый, я…

Она случайно наступила на полу длинной юбки и, потеряв равновесие, упала прямо в объятия Данту.

Беатрис уже подняла на него глаза, чтобы попросить прощения… Но не произнесла ни звука. Она была так близко к нему, что заметила золотистые искорки, игравшие в его темных глазах. Он стоял, небрежно опираясь спиной о стену, и держал ее в своих объятиях. И, похоже, не думал отпускать. А Беатрис тоже не делала попыток освободиться. Она была не в силах отвести глаз от его лица. Когда же он наклонился к ней, у нее перехватило дыхание.

Через мгновение их губы соприкоснулись. Беатрис не шевелилась, боясь, что исчезнет очарование момента и утихнет та буря эмоций, которая родилась в ее душе. У нее кружилась голова от исходившего от Данта тепла. Она прижалась к нему всем телом. Руки ее уперлись ему в грудь, и она слышала, как гулко бьется его сердце.

Сначала он поцеловал ее в губы, потом коснулся ложбинки около уха и стал спускаться вниз, к шее. Беатрис запрокинула голову, а он продолжал целовать ее, вот рука его скользнула по ее груди. Прикосновение это вызвало в ней взрыв возбуждения. Беатрис молила Бога о том, чтобы эта сладкая мука не прекращалась.

Но она прекратилась.

— Боже, что я делаю?!

Беатрис открыла глаза, и в это мгновение Дант отошел от нее. Сначала на шаг, потом еще на три. Беатрис застыла на месте, не зная, что ей сказать или сделать. Она сильно смутилась. Почему он отошел? Может, она не умеет целоваться?

— Милорд?

Увидев выражение, которое было на ее лице, Дант испытал горчайший стыд и почувствовал себя последним негодяем. Он отчетливо почувствовал, что она весьма живо откликнулась на его ласку. Дант понимал, что девушка спрашивает себя сейчас: почему он оттолкнул ее? Со своей стороны он знал, что если бы не остановился, то через минуту сделал бы то, что поклялся никогда не делать. Он соблазнил бы девственницу. Причем это была бы самая легкая победа над женщиной в его жизни.

— Я прошу прощения, Беатрис, — вырвалось у него. — Мне не следовало целовать вас. Я поступил недостойно.

Беатрис растерянно заморгала. Она молчала. Его слова лишь усилили ее смущение.

— Кажется, нам пора возвращаться в поселок, — наконец проговорил Дант глухо и направился в ту сторону, откуда они пришли. Беатрис ничего другого не оставалось, как последовать за ним.

Они вышли из пещеры, он подсадил ее на лошадь, затем вскочил на Гнева и молча направился вниз по горной тропинке.

Они почти не разговаривали и через полчаса добрались до поселка. Каслтон лежал в долине ниже замка Певерил и был окружен с трех сторон скалами. Красивые старинные дома из камня тянулись вдоль пыльной дороги, которая вела на площадь. На подоконниках всюду стояли цветы в горшках, на улице сушилось белье. Везде, где проезжали Дант с Беатрис, им вслед оборачивались и восторженно шептались.

Они остановились на площади. Дант спешился и отвел Гнева к привязи. Затем он помог Беатрис слезть с лошади. На противоположном конце площади стояли торговые ряды, где толкались местные жители. Дети играли тут же в тенечке.

— Я на почту, а вы пока, может быть, захотите побродить по местному базару?

Беатрис улыбнулась и кивнула. Она провожала его взглядом.

Дойдя до конца площади, Дант обернулся. Беатрис перебирала какие-то безделушки и разговаривала с торговкой. Всю дорогу от пещеры Дант заставлял себя не смотреть на девушку. Ибо чувствовал, что если увидит эти волшебные серебристо-серые глаза, то опять потеряет голову и… поцелует ее, забыв все свои недавно обретенные «моральные устои».

«Представляю, что она обо мне сейчас думает!» Он просто воспользовался ситуацией и теперь начинал думать, что каким-то образом, на подсознательном уровне, сам ее подстроил. В самом деле, неужели нельзя было поручить Ренни или даже лакею отправить письмо лорду Девонширу в Чатсуорт? Так нет же, Дант решил сам отправиться в поселок на почту. И Беатрис взял с собой, якобы на прогулку. Потому что в глубине души знал, что они будут одни. А поход в пещеру лишь все усугубил. Между прочим, ничто не мешало ему предупредить Беатрис о том, чтобы она смотрела себе под ноги. Но он не предупредил. А когда она потеряла равновесие и упала ему на руки, он не преминул этим воспользоваться.

И все же Дант не мог не заметить, что она живо откликнулась на его поцелуй. Ее ответ был искренним и столь же пылким, что еще больше подстегнуло его. Данту приходилось общаться с женщинами, которые красотой своей могли бы составить конкуренцию самой Венере, но ни одна из них не возбуждала его так, как Беатрис.

«Нет, действительно, что в ней такого, в этой неловкой девочке?»

Беатрис перебирала безделушки, смотрела на изящные кружева, отрезы красивых тканей, но в действительности едва замечала их. Мысли ее были заняты Дантом и тем, что произошло между ними в пещере.

Она сама не знала, как объяснить тот поцелуй. Просто когда она оступилась и упала в его объятия, а потом подняла глаза, чтобы извиниться… она увидела в его лице такое, что последовавший за этим поцелуй показался ей чем-то совершенно естественным. И ее собственный ответ на этот поцелуй — тоже.

Смущало другое: чем все это закончилось.

Может быть, Дант решил, что она оскорбилась? Но ведь она не отталкивала его, не говорила ему, чтобы он прекратил. В таком случае, может, объяснение в другом? Может, он, напротив, был неприятно удивлен тем, что она столь горячо откликнулась на его поцелуй? Да… из-за этого, пожалуй, могут быть неприятности. Ну кто ее просил так глупо оступаться?

Впрочем, если бы она не потеряла равновесия и не упала на него, он не поцеловал бы ее.

Теперь необходимо было решить, что делать дальше. Не могут же они притворяться, что ничего не произошло? Так будет только хуже.

Беатрис отчаянно пыталась найти выход из сложившегося неловкого положения и, наконец, решила, что лучше всего будет дать ему понять, что этот поцелуй для нее ничего не значил. А, следовательно, им больше не стоит о нем и вспоминать.

Поцеловались, ну и что с того? Ничего. Другими словами, она решила солгать.

— Вы готовы, Беатрис? С почтой я все дела закончил, к тому же скоро будет смеркаться. Пора возвращаться в Уайлдвуд.

Она вздрогнула от неожиданности, услышав за спиной его голос. Обернувшись, улыбнулась:

— Да, конечно. Но прежде чем мы тронемся в путь, я хотела бы кое-что сказать вам, Дант.

Беатрис сделала паузу. Он вежливо ждал продолжения.

— Пока вы ходили на почту, мне пришло в голову, что вы, возможно, думаете, что я переживаю из-за того поцелуя в пещере.

Дант оглянулся на уличного торговца-старика, который явно слышал их разговор. И даже подошел на шаг ближе.

— Понимаю.

— Так вот… Я просто хотела заверить вас, что совершенно не переживаю из-за этого. То есть это было с вашей стороны очень мило, но не думаю, что стоит придавать этому какое-то значение.

«Ага, ага…» Дант с трудом подавил улыбку.

— В самом деле?

— Да. Прошу вас, милорд, только не обижайтесь. Вы хорошо целуетесь, если уж на то пошло. Скажите, у вас большой опыт?

— Уж, наверное, побольше, чем у вас.

— О, конечно, что со мной сравнивать. Тем более вы должны понять меня. Давайте забудем об этом, и все. Вычеркнем этот эпизод так, как будто его вовсе не было. Нет, действительно, разве это повод для того, чтобы бередить разные сильные чувства? Между прочим, мне сильные переживания вообще не свойственны.

Дант молча смотрел на нее. Старик торговец ухмылялся в ус.

— Просто я хотела, чтобы вы это знали, — добавила Беатрис, радуясь тому, что у нее все так естественно вышло. — Мне не хочется, чтобы между нами из-за этого появились какие-то трения…

«Это надо же! Из мухи раздуть такого слона», — подумал Дант. Он был не настолько глуп, чтобы не понять, что она лжет ему.

— Ну что ж, спасибо за откровенность, Беатрис. Я счастлив видеть, что вы нисколько не оскорбились моим поступком, как истинная бесстрастная леди.

— Вот именно, — сказала девушка, — это вы верно заметили. Честное слово, я не подвержена страстям. — С этими словами она вновь обернулась к прилавку и лишь добавила напоследок: — Значит, договорились, милорд. Не придавайте значения.

Дант по-прежнему смотрел на нее, стоя на месте. На своем веку он целовал многих женщин и научился распознавать их реакцию. Поэтому в отношении объяснения Беатрис он был совершенно уверен в том, что она покривила душой. Он хорошо помнил, как пылко она откликнулась на его поцелуй. В сущности, именно этот ее ответ и завел его. То, что она наговорила ему сейчас, — всего лишь нехитрая уловка. «Признаем это без ложной самонадеянности».

Дант был убежден в том, что поцелуй взволновал ее не меньше, чем его. И он решил доказать ей это.

Беатрис закончила осмотр рынка и направилась к тому месту, где были привязаны их лошади. Но не прошла она и двух шагов, как Дант догнал ее, схватил за руку и резко повернул к себе лицом. Прежде чем она успела что-то сказать или сделать, он крепко обнял ее и приник к ее губам. И не отрывался до тех пор, пока не почувствовал, что она обняла его в ответ и что у нее ослабели ноги. Только после того, как он доказал ей то, что хотел доказать, он отпустил ее.

Глаза Беатрис блестели, рот был полуоткрыт, дыхание прерывистое. Рынок притих. Все взгляды были устремлены на них.

— Уже поздно, и нам в самом деле пора возвращаться в Уайлдвуд, — негромко проговорил Дант.

С этими словами он направился к лошадям, думая про себя о том, что, пожалуй, никогда еще женщина, «не подверженная страстям», не целовалась столь страстно.

Глава 9

— Я так рад, милорд, что вы вернулись! Когда они подъезжали к Уайлдвуду, то увидели Ренни, который стоял на ступеньках крыльца. Точнее, он выбежал, услышав их приближение. Несмотря на то, что сумерки уже опустились, Данту бросилось в глаза выражение его лица. Казалось, управляющий только что повстречался с самим дьяволом.

Дант спрыгнул с Гнева на землю.

— Что случилось?

— У нас гости, милорд. Я сказал им, что вас нет и что вы неизвестно когда вернетесь, но они все равно остались. Приехали еще днем и все сидят.

— Надеюсь, ты предложил им подкрепиться? — сказал Дант, тут же решив, что это, должно быть, Кассия и Рольф, которые приехали по его письму.

Ему почему-то не пришло в ту минуту в голову, что письмо было отправлено всего несколько дней назад и они просто не успели бы прибыть в Уайлдвуд так быстро.

— Да, милорд, но они только попили чаю. Они в гостиной. — Тут, понизив голос, Ренни прибавил: — Может, будет лучше, если мисс Беатрис сейчас оставит вас наедине с этими людьми?

— Ерунда, Ренни. Я ждал их приезда. В сущности, это касается именно Беатрис, и я думаю, что будет лучше, если все мы сразу же приступим к делу.

Дант считал, что чем скорее он представит Беатрис Кассии, тем скорее им удастся установить ее личность и отправить домой. Тем самым он сам спасется от наваждения, которое охватило его в последнее время и с особенной силой проявилось сегодня. Он уже понимал, что тот поцелуй на глазах у всего поселка был его ошибкой. Ему хотелось сказать тем самым Беатрис: «Я знаю, что ты солгала мне насчет первого поцелуя». На самом деле он доказал самому себе, что его влечение к этой девушке уже переходит все границы и превращается в слепую страсть. Дант чувствовал, что над ним сгущаются тучи. Он дал знак Беатрис следовать за ним и, подойдя к гостиной, распахнул дверь,

— Надеюсь, вы простите меня за то, что я так задержался…

Дант замер на пороге. Беатрис налетела на него сзади, но он никак не отреагировал на нее. Взгляд его был устремлен на гостей. Мало того, что то были не Кассия с Рольфом, Дант вообще впервые в жизни видел этих людей.

Женщина сидела так прямо, словно аршин проглотила. На ее черном платье был глухой узкий воротник под самое горло. Волосы настолько туго стянуты сзади, что на лице натянулась кожа, и оттого глаза казались чуть раскосыми. Тонкие губы сурово поджаты.

Рядом с ней стояла маленькая девочка с темными густыми кудряшками, обрамлявшими маленькое испуганное личико. А поскольку она смотрела прямо на Данта, тому ничего другого не оставалось, как прийти к выводу, что ребенок испугался именно его.

— Прошу прощения, — сказал он. — Я обознался.

— Вот именно, — проговорила женщина тоном, исполненным презрения.

— Может быть, вы все же назоветесь и объясните цель своего появления здесь? — после тягостной паузы спросил Дант.

— Я гувернантка этой девочки, Абигаль Стаутвел. Мисс Абигаль Стаутвел, — прибавила она, сделав ударение на первом слове. — А это леди Феба Хэйвлок. Точнее, она считалась леди Фебой Хэйвлок до самого последнего времени. Пока не выяснилось, что на самом деле она является вашей незаконнорожденной дочерью.

В комнате наступила тишина. Обычно такого рода сообщения сопровождаются пораженными восклицаниями, но Дант промолчал. И первым чувством, которое он испытал в следующее мгновение, было отнюдь не изумление, а ярость. Неистовая ярость.

— Одну минуточку, мисс Стаутвел, — с трудом сдерживаясь, проговорил он. Обернувшись к Беатрис, на лице которой застыло каменное выражение, он сказал: — Беатрис, я буду вам очень признателен, если вы заберете ребенка, пока я поговорю с мисс Стаутвел.

Беатрис молча вышла вперед и протянула руку девочке. Та вложила в нее свою маленькую ручку, и они обе вышли из комнаты. Дант проводил их взглядом. Затем обернулся к гувернантке:

— Поражаюсь, как такой женщине, которая говорит, словно ядом плюется, доверяют воспитание ребенка!