Любви тернистый путь

Карета прогромыхала по улицам, ведущим из города. Миген заметила, что под колесами уже расстилалась не булыжная дорога, а вокруг запахло свежей зеленью. Они остановились, проехав лишь милю или около того. Миген старалась не двигаться, прислушиваясь к разговору мужчин, которые, видимо, забыли, что она жива и способна понять их.

Первый луч надежды прорвал мрак в сознании Миген, когда она поняла, насколько тупы похитители. Вероятно, они ждали от кого-то дальнейших указаний. Тип, которого они называли Б., запаздывал, и с каждой минутой бандиты проявляли все большее беспокойство: как им следует поступить, если Б, вообще не появится.

Наконец в дверь кареты слегка постучали, и каждый из похитителей постарался выбраться на дорогу первым. Миген напрягла слух, но все трое отошли для разговора подальше.

Она знала, что это пришел Маркус. Но оставался вопрос: для чего это все? Попытка шантажировать Лайона? Если да, то для вымогательства есть более простые варианты, затрагивающие либо деньги Лайона, либо его политическую карьеру. Или и то и другое. Но, может быть, брат стремится отомстить гораздо серьезнее? Если бы только Маркус знал, как на самом деле складываются отношения между нею и Лайоном, то придумал бы что-нибудь получше по поводу того, как взять реванш за все свои неудачи в прошлом!..

* * *

И Присыпанный, и Злобный, как Миген окрестила их про себя, были довольно жирными и дурно пахнущими субъектами.

Сквозь тонкую муслиновую повязку она различала лишь их общие очертания, но заметила, что оба были неуклюжи.

Миген ощущала постепенное приближение рассвета и понимала, что ей пора действовать. До сих пор она не пыталась оказать сопротивления или привлечь к себе внимание, надеясь, что бандиты посчитают ее слабой и послушной женщиной. А похитители давились от смеха, обсуждая, как они израсходуют деньги за эту ночную «работу». Миген уже готова была действовать, когда услышала звук пробки, вылетающей из бутылки, а вслед за этим бульканье жидкости, разливаемой по стаканам.

Она сидела тихо, прислушиваясь к тому, как мужчины опрокидывали в себя отвратительного запаха виски. Присыпанный икнул и еще раз ввязался в путаный бурный спор о трате денег.

Он сидел рядом с ней напротив Злобного, и Миген решила, что наступило подходящее время. Задержав дыхание, чтобы не подавиться кляпом, Миген уронила голову ему на плечо. Присыпанный одеревенел и замолчал. Она чувствовала, как ее похитители уставились друг па друга. Миген захныкала. Бутылку вновь заткнули пробкой.

— Эй! Что там случилось с вами? — решительно спросил Присыпанный, явно опасаясь прикоснуться к ней и отстранить ее голову.

Миген стала тихонько плакать, а затем и жалостно рыдать.

— Может быть, она что-нибудь повредила? — придя в полное замешательство, поинтересовался Присыпанный.

— Да она же сидит здесь вот уже несколько часов. Как ее могли повредить?

— Откуда я знаю? Она такая маленькая, почти девочка. И так крепко связана…

— Ничего себе маленькая девчонка! — с гадкой ухмылкой заметил Злобный.

Он перегнулся, схватил ее грудь и больно сжал. Миген отшатнулась от него, сделав вид, что упала в обморок.

— Эй! Что ты делаешь? — заподозрил неладное Присыпанный.

— А что случилось? Какое тебе дело, что ей больно? Очень скоро девка все равно будет мертва! А пока давай с ней позабавимся! — Злобный снова схватил Миген.

Неожиданно последовал глухой звук удара, чье-то тело упало, и карета рванулась вперед. Миген почувствовала отвратительный запах Присыпанного и обрадовалась, что это был именно он. Бандит вынул кляп и возился с тряпкой на ее глазах. За это Миген вознаградила его озарившей темноту улыбкой.

Злобный был отброшен на противоположное сиденье. Кровь тонкой струйкой текла у него из носа. Миген рассмотрела лицо своего защитника, пока тот развязывал ее руки и щиколотки: нос луковицей и толстые складки жира вокруг маленьких глаз и узких губ. Одежда выглядела так, будто Присыпанный не снимал ее с первого дня минувшей осени.

— Благодарю вас, сэр, — пробормотала она тихим, испуганным голосом.

— Мне не нравится, когда с маленькой девчушкой так плохо обращаются, — проворчал он. — Хуже этого ничего быть не может.

— Но он сказал, что вы собираетесь убить меня?..

Присыпанный взглянул так, будто ему причинили боль.

— О нет, мадам! Не я! Он мне обещал, что я ничего делать не буду. Я даже не должен…

— Но вы бы ему разрешили? — мягко нажимала на него Миген; руки теперь были свободны, и она стала растирать их.

— Все дело в деньгах! Я просто хотел получить достаточно выпивки. Может быть, тогда я и забылся бы. У меня еще ни разу не было шанса иметь столько денег. Я должен был только помочь, чтобы вы не убежали. Ну, понимаете, как охранник…

— Не огорчайтесь, — утешила его Миген. — Есть способы получить деньги, и не убивая меня. Даже больше, чем вам обещали. Я вам дам этот браслет! — И протянула руку, чтобы показать его при лунном свете: единственный шанс на успех зависел от того, сумеет ли она сыграть на жадности похитителя. — Расскажите, как вы должны были убить меня.

Присыпанный несколько раз сглотнул. Его лицо покрылось каплями пота.

— Мы.., он.., вас должен был утопить в Делавэр, выше Трентона. Там вас кто-нибудь нашел бы по дороге в Нью-Йорк.

— Ничего себе, приятная неожиданность ожидала бы кого-то! — мрачно заметила Миген. — Но у меня есть идея поинтереснее. Я дам вам браслет, и вы сможете взять мою лошадь…

Присыпанный прервал:

— Мы ее и так получим. Мистер Б, должен представить вашу лошадь в доказательство выполненного задания.

— Он так хочет? Если только это — единственное доказательство, на котором он настаивает…

— Да. И вы, плывущая по реке!

— Этот ваш заказчик не такой уж умный, как я думала, — Миген скорчила гримасу, — если считает, что убитая жертва останется в реке на том же самом месте, где вы утопите и будете ждать, пока ее найдут! Мое исчезновение можно легко объяснить: меня смыло в океан!

Присыпанный скосил глаза-изюминки, явно благоговея перед сообразительностью Миген, и не заметил, как она резко изменилась за одну-две минуты.

— А теперь, — решительно продолжила пленница, — я хочу, чтобы вы оставили меня здесь. Поезжайте к реке Делавэр или возвращайтесь обратно, а когда ваш друг проснется, скажете ему, что он все проспал.

— Но вам это не поможет. Что вы будете делать здесь без лошади? Ночью…

Глаза Миген загадочно блестели в темноте.

— Обо мне не беспокойтесь.

— Он ни за что не поверит мне. Он знает, что я не мог бы…

— А вы скажите, что бутылка придала вам храбрости…

Или я свела вас с ума… Да и не будет он задумываться, если получит деньги! К тому же никогда не поверит, что такая хрупкая девушка, как я, смогла пережить в лесу целую ночь.

Присыпанный выглянул наружу, чтобы отдать приказ кучеру, но при последних словах Миген оглянулся через мясистое плечо.

— Да и я тоже так думаю, — сказал он, — что не сможете!

По-моему, вы просто сумасшедшая. Но в конце концов, речь идет не о чьей-то, а о вашей жизни…

— Прекрасно сказано, сэр, — проговорила Миген.

* * *

Был уже поздний вечер. Светящиеся серебряные облака то прятали, то открывали луну, а огненный водопад фейерверка освещал небо, завершая празднества. К десяти часам улицы обычно бывали пустынны, но сегодня жизнь на них продолжала кипеть, будто все понимали, что участвуют в неповторимом празднике.

Лайон возвращался домой из особняка Бингхэмов, отправив Джошуа одного на почтовой карете. Он страстно хотел увидеть Миген и сообщить ей новость, которая изменит их жизнь. Но ощущал и необходимость сначала остаться наедине со своими мыслями, обдумать события сегодняшнего, дня и их значение для будущего.

Банкет в таверне «Сити» был изобильным, атмосфера — веселой. Поднимали четырнадцать тостов, и каждый последующий был длиннее и оптимистичнее предыдущего. Лайон и Присцилла сидели рядом с Бингхэмами, и Лайон был удивлен, насколько изменилось его отношение к обеим женщинам. Присцилла пила много, не ощущая больше необходимости исполнять в его глазах какую-то роль. Девушка была, как обычно, банальна и ребячлива, но Лайон стал терпимее, чувствуя себя скорее ее старшим братом.

После третьего бокала вина Присцилла вовлекла Энн в разговор. Она уже коротко рассказала ей о своих планах выйти замуж за Маркуса. Между ними начался жаркий спор, который был немедленно прерван появлением в комнате Уильяма, и женщины ограничились лишь краткими любезностями. Присцилла, однако, продолжала излагать свои взгляды на причины такого решения. Лайон хладнокровно и спокойно поддержал ее, и Энн в конечном счете пошла на мировую с ними обоими. Миссис Бингхэм утверждала, что хочет для Присциллы самого лучшего и что все ее поступки и слова мотивировались только этим.

Лайон в этом очень и очень сомневался, но, по его мнению, наступило время всеобщего перемирия. Более того, он меньше всего хотел, чтобы Энн Бингхэм сердилась на него и на Миген.

Окна в доме на Пейн-стрит были темные. Горела лишь свеча, как обычно зажженная у входа.

Прогулка по нескольким кварталам лишь разогрела желание Лайона поскорее увидеть Миген. «Если ее расстроило, что я провел так много времени с Присциллой, — думал он, — то как же Миген обрадуется принесенной мною новости». Казалось, что с того утра, когда Лайон подарил ей рубиновый браслет, прошел целый год. Она тогда плакала, и Лайон понимал причину ее слез. Но в тот момент решил не говорить любимой о своих намерениях. Пока окончательно не разорвет с Присциллой. Теперь страданиям Лайона пришел конец, ибо наступило время предложить Миген занять то достойное положение в его жизни, к которому они оба так стремились.

Хэмпшир чувствовал, как с него упал тяжкий груз.

…Помывшись холодной водой, Лайон надел чистые бриджи и хрустящую рубашку с открытым воротом. И тут увидел на туалетном столике вазу. Каждый день в ней был букет, отражающий настроение Миген. Но такой был впервые. Лайон улыбаясь взглянул на керамического льва и потянулся к вазе, чтобы лучше рассмотреть таинственные цветы.

Медленно, по мере того как приходило понимание, улыбка блекла на его загорелом лице, мышцы напряглись и разгорелись, как расплавленная сталь. «Эти цветы, — подумал Лайон, — появятся в саду только в конце мая или в июне. И достать их было не так легко».

В вазе стояли синие, как его глаза, незабудки.

* * *

Закрыв глаза, Джордж Вашингтон откинулся на обитый диванчик. Начался легкий дождь, разрисовывающий узоры на окнах кареты, и только что взошедшее солнце пыталось пробиться сквозь пелену серых туч.

Полковник Дэвид Хамфрис, друг и помощник генерала, обменялся взглядом с Чарльзом Томсоном, третьим пассажиром в карете. Ирландец по рождению, секретарь конгресса, Томсон еще две недели назад был послан с неприятным заданием сообщить Вашингтону новость, которую тот ждал не без опасения, и добиться того, чтобы всем вместе вернуться в Нью-Йорк.

Будто почувствовав взгляды, которыми обменялись его попутчики, генерал приоткрыл глаза.

— Я не спал, а просто наслаждался своей собственной компанией. И покоем.

— Да, сэр, — согласился Томсон.

Дэвид Хамфрис был более уверен в себе. Большинство людей пугала кажущаяся суровость Вашингтона, но Хамфрис знал, что этот настоящий мужчина любит, как и все остальные, смех и остроумную беседу. По крайней мере так было в поместье «Гора Верной» после войны за независимость. Но создавалось впечатление, будто эти времена миновали.. Теперь генерал был напряженный, замкнутый… Вернется ли после вступления в должность Президента тот жизнерадостный человек, под началом которого в годы войны за независимость служил Хамфрис?

— Генерал! Должен сказать, что я был восхищен, когда сегодня утром вы отказались от охраны! Вы сказали им, что не можете быть защищенным, когда все мокнут. Теперь Филадельфия заговорит о вашей скромности.

Серо-синие глаза Вашингтона встретили взгляд Хамфриса, и генерал позволил себе ироничную улыбку.

— Человек начинает чувствовать себя ограниченным в поступках.., испытывать давление. Все эти поклоны и трезвоны рядом с каретой… Порой задумываешься, не сошел ли мир с ума?

Томсон осторожно занял оборонительную позицию:

— Все так почтительно относятся к вам, что я боюсь, не могут ли они порой переусердствовать…

В этот момент карета неожиданно свернула влево, и полковника Хамфриса толкнуло на колени Томсона. На дороге кричали, и Вашингтон обернулся, чтобы посмотреть назад.

— Там на дороге кто-то подскакивает! Похож на слугу. На нем башмаки на пряжках и все остальное. Но, конечно, отвратительно грязен.

Как только карета стала набирать скорость, человек побежал за ней.

— Скажите кучеру, чтобы остановился! — попросил генерал Хамфриса. — Возможно, это слуга с ближней фермы, и там кто-то попал в беду.

Забрызганное грязью существо подбежало к карете, где сидящий на козлах кучер поджидал его, положив руку на пистолет.

Вашингтон посмотрел на неизвестного через окно с нарастающим опасением — мальчишка, промокший, грязный, а глаза ясные, умные…

— Сэр, я отнюдь не уверен, что нам следовало бы… — Чарльз Томсон откашлялся.

Взгляд генерала был прикован к дергающему дверь человечку. Выражение лица Дэвида Хамфриса тоже изменилось.

— Я мог бы поклясться… — пробормотал недоверчиво Хамфрис.

— Откройте дверь, — изменившимся голосом сказал Вашингтон.

Приказ исполнили, и покой и тепло кареты были нарушены появлением взлохмаченного, мокрого, неряшливого мальчика, с которого ручьями стекала вода. У него были фиалковые глаза, сверкающие как огромные аметисты. Мальчишка сорвал с головы измятую шляпу, из-под которой рассыпалась блестящая копна роскошных черных локонов.

— О генерал! И полковник! — простонала она. — Слава Богу, что мне встретились именно вы. Никто бы ради меня не остановил коней. Да и не поверил бы моей истории!

Вашингтон протянул руку и погладил Миген по волосам.

— Господи, я совершенно уверен, что вы — Миген Сэйерс.

Если это не так, то считайте, что у меня просто старческие галлюцинации.

Глава 38

Уонг быстро ходил взад и вперед по коридорам. Он внимательно прислушивался, стараясь распознать любой звук, который предупредил бы его о приближении хозяина. Когда высокая девушка из кухни вышла в коридор, китаец не долго думая скрылся в ближайшей спальне.

За все время знакомства с Лайоном Хэмпширом Уонг не раз видел его отталкивающе злым. Но сейчас Лайон пребывал в несколько ином настроении. До сего случая Уонг всегда чувствовал себя в безопасности, зная, что по своей сущности этот человек был хорошим и уж совсем не жестоким.

Однако сегодня хозяин казался устрашающе чужим. Вся сила, которую Лайон надежно сдерживал в себе, выплеснулась наружу.

На этот раз его стальное тело излучало осязаемую опасность.

Мрачное, черное расположение духа Лайона было вызвано непереносимой болью. Даже Брэмбл была готова признать, что опустошающее чувство потери Миген свидетельствовало об истинной любви хозяина. Лайон был похож на большое дикое животное, смертельно раненное, но все еще способное нанести ответный удар любому, кто на свою беду встретится у него на пути.

Всю ночь были слышны действующие на нервы шаги Лайона, в ярости меряющего спальню взад и вперед. И Уонг, и Брэмбл тоже не спали. До трех часов ночи хозяин забрасывал их вопросами, повторяясь и повторяясь, будто повредился в уме. Потом поднялись с постелей другие слуги.

Чуждая страха, Брэмбл с самого начала призналась Лайону, что Миген попрощалась с ней и Уонгом и что они видели, как одетая в бриджи Миген исчезла в направлении конюшен, не сказав им, куда собирается уехать.

Лайон обрушил на слуг бурю оскорблений за то, что они, дескать, позволили ей уехать. Брэмбл стоически молчала и пристально смотрела на хозяина. Но Уонг стал дрожать на своем стуле и, хватаясь за соломинку, вспомнил утренний визит Кевина Брауна.

К рассвету Брауна доставили в дом на Пейн-стрит. Уонг притих у двери, ведущей в библиотеку, со страхом прислушиваясь к тому, что происходит за нею, и стремясь убедиться не только в том, что беседа все еще продолжается, но и в том, что молодой кучер в безопасности.

Лайон ходил из угла в угол, будучи не в силах заставить себя присесть. Кевин сидел в обитом парчой кресле, но во время беседы то и дело вскакивал. Ему и в голову не могло прийти, что капитан, этот законченный распутник, мог по-настоящему влюбиться.

— Я никогда не мог поверить, что Миген так мало ценит себя! — вскричал Лайон. — Вы сказали, что она пришла к выводу, будто больше всего во мне нуждается страна? — Он умолк, пригладил свои светлые волосы, что делал, судя по всему, в сотый раз, и снова повернулся к Брауну, ожидая окончания рассказа. — Скажите мне… Когда вы расстались с ней, чтобы пойти за фаэтоном и мальчиком, который бы правил им…

— Создается впечатление, что Миген поддалась панике. К тому времени, когда я вернулся, она, видимо, уже взяла свою лошадь и была в пути. Я отправился в дом узнать, что случилось, но все ушли на паром Грея.

Лайон пересек комнату и схватил Брауна за руку.

— Вы имеете в виду, что она поехала одна на Дитя Небес?

Целую ночь на лошади?

Хэмпшир посмотрел на окно, в стекла которого монотонно барабанил дождь. Прислонившись к столу о двух тумбах, он сел на его край и постарался выбросить все из головы и трезво обдумать сложившуюся ситуацию. В глазах его стояли жгучие слезы: «Мой Бог, что же я наделал!»

* * *

— Кларисса, у меня нет времени для дальнейшего обсуждения интриг. — Маркус гордо прошел к себе в кабинет, где, пристроившись на краю удобного кресла, его ждала Кларисса. — Еще позавчера вечером я говорил, что теперь вы должны планировать свои действия без моей помощи. Присцилла изо всех сил тянет меня к алтарю.

— Милый Маркус, вы приложили к этому немало стараний и теперь вам остается только радоваться! — Она лукаво улыбнулась. — Позвольте заверить, что у меня все в порядке. Ваша информация мне чрезвычайно помогла!

Наливая себе бренди, Маркус с любопытством взглянул на Клариссу:

— Что же вы сделали с девушкой?..

— Теперь она прогуливается по реке Делавэр. Не имея, конечно, лодки!

Черные брови Маркуса взметнулись вверх.

— Довольно решительные меры.

— На этот раз я не хотела допустить ошибку. Так или иначе, дело сделано, и дальнейшая дискуссия будет пустой тратой времени. — Ее небесно-синий взгляд был непреклонно суров. — Негодяй, которого я наняла, чтобы разделаться с Миген, пришел получить с меня остаток платы. И добавку к ней. Именно поэтому я здесь. У него с собой браслет, который носила эта несчастная. Наглец утверждает, что первоначально браслет принадлежал матери Лайона и Миген умоляла их не забирать браслет, на котором выгравирована фамилия Лайона. На браслете несколько рубинов. Бродяги хотят продать его мне по несусветной цене. Нужно, говорят, чтобы он не попал в руки опасных людей.

— Вы просите меня дать вам взаймы?

— Да.

— Решено. А теперь мне нужно отправляться в особняк Бингхэмов. У вас ко мне есть еще что-нибудь?

— Моя проблема состоит лишь в том, как сообщить о смерти девушки. Они говорят, что в реке быстрое течение и что ее сразу же унесло, поэтому тело обнаружат, надеюсь, нескоро…

Маркус, явно торопясь, отсчитывал деньги на столе.

— А вы все-таки не такая умная, как утверждаете. Пошлите ваших людей в особняк Бингхэмов, где они попросят поесть и заодно расскажут свою побасенку Смит. Пусть возьмут с собой лошадь Миген и скажут, что они прошлой ночью видели, как эта кобыла сбросила ее в реку. И, дескать, Миген унесло течением.

Сердобольная Смит, несомненно, попадется на крючок.

Маркус перегнулся через стол и вручил Клариссе кожаный мешочек, разбухший от гиней.

— С возвращением долга можете подождать до того момента, как станете супругой Хэмпшира. А пока нам следует избегать встреч друг с другом. Особенно после смерти девушки. Вы согласны? Вот уж без чего мы можем обойтись, так это без того, чтобы подозрение пало на нас.

* * *

Маркус четко разработал свой план, но Клариссу все равно изумило, как гладко все обошлось. Остается лишь одна проблема — рубиновый браслет. Единственный пункт, вносящий в их планы некую путаницу.

Она освежилась апельсиновой туалетной водой, внимательно рассматривая в зеркале свою безупречную внешность. Ни один русый волосок не выбивался из модной прически. Кларисса отрепетировала улыбку, которая раньше всегда очаровывала Лайона, и чуть поправила очень низкое декольте.

Мисс Клоссен прожила два мучительных дня с того момента, как Лайону сообщили о смерти Миген. Кларисса выжидала наиболее подходящий момент, чтобы выразить ему сочувствие.

Она не могла рисковать еще раз и боялась, что будет упущено время. Вдруг Лайон внезапно уедет в Нью-Йорк, желая забыться и найти утешение в тамошних празднествах?

Она заглянула в шкатулку для драгоценностей, чтобы убедиться в сохранности за столь высокую цену приобретенного ею рубинового браслета. Затем Кларисса развернула письмо, доставленное сегодня утром сохранившим инкогнито камердинером Маркуса, и перечитала.

"11 часов, 22 апреля 1789 года.

Завтра я буду Женат. Знание этого в сочетании с выпитым бренди размягчило меня в достаточной степени для того, чтобы написать вам последнее письмо. Я полагаю себя обязанным сообщить вам любую информацию, поскольку ваши неудача и разоблачение могли бы принести неприятности и мне. (Думаю, что в случае своего краха вы непременно захотите оказаться в чьей-либо компании.) События развиваются блестяще Насколько я понимаю, два ваших негодяя весьма убедительно сыграли спектакль в особняке Бингхэмов. (Слава Богу, что Брэмбл ушла к Лайону! Останься повариха там, она бы закрыла похитителям доступ к Бингхэмам.).

Ошеломленная горем Смит выслушала их и узнала кобылицу Уикхэм извлек пьяного Брауна из трактира «Виноградная братия». (Та девушка, оказывается, Брауна тоже возбудила) Он сообщил известную ему информацию Лайону. Тот, видимо, воспринял ее очень тяжело Смит регулярно ходит к ним в дом, ибо ситуация довольно отчаянная. Слуги просто боятся за Лайона: минувшие тридцать шесть часов он провел запершись в библиотеке Всякому, кто готов выслушать ее, Брэмбл рассказывает, что Лайон похож сейчас больше на разъяренного зверя, чем на человека.

Несомненно, вы на такую реакцию не рассчитывали, но мне она приносит скорее удовольствие Присцилла и я выезжаем в Нью-Йорк двадцать пятого апреля. Она хочет начать нашу брачную жизнь в поместье, которое я купил. Так что буду — в течение короткого времени — потворствовать ей. Я хочу провести в Нью-Йорке хотя бы два дня до инаугурации.

Возможно, если все будет по-прежнему складываться так же удивительно хорошо, мы встретимся там" наслаждаясь — вы и я — первой неделей супружеского блаженства Остаюсь вашим покорным слугой. М.".

Кларисса сложила письмо и спрятала его в один из ящичков туалетного столика Ее лицо было освещено уверенностью в своем умении околдовывать мужские особи, самыми блестящим представителем которых был Лайон Хэмпшир.

Независимо от того, насколько он был очарован этой служанкой, Лайон не относился к мужчинам, оплакивающим свои прошлые привязанности. Так считала Кларисса Клоссен. Он соберется с силами, а это означает, что Лайон возжелает женщину, которая согреет его остывшую постель Кларисса рассчитывала на то, что именно она и окажется в нужном месте и в нужное время * * *

Уонг был близок к истерик, когда пытался помешать ей подняться по лестнице.

— Прошу, мисси! Он говорить никого не видеть! Он убивает нас двух, если вы войдете. О, прошу вас!

Дама не обратила на него внимания. На десятой ступеньке Уонг дерзко схватил ее за юбку, и гостья повернулась, чтобы дать ему пощечину Впавший в неистовство Уонг споткнулся, и к тому времени, когда он восстановил равновесие, Кларисса была уже наверху.

Она постучала и услышала в ответ злой рык. Но самонадеянная женщина была убеждена, что именно на ее долю выпал долг напомнить этому мужчине, что он теряет в данный момент.

Лайон смотрел в окно на находящийся внизу сад. В одно мгновение, как только дверь на дюйм приоткрылась, его задумчивость сменилась враждебностью.

Кларисса остановилась на пороге комнаты, широко раскрыла свои небесно-синие глаза и дышала так глубоко, что ее груди соблазнительно поднимались из глубокого декольте.

— Убирайтесь вон! — прокричал Лайон в ярости.

На шее вздулись сухожилия. При виде его высвеченной солнцем фигуры Кларисса ощутила острую боль внизу живота и поняла, что по-прежнему пламенно желает этого упрямого Хэмпшира, — Дорогой, сейчас вы нуждаетесь во мне, хотя, быть может, и не отдаете себе в этом отчета. Невесту у вас похитили, и вы.., потеряли.., любовницу…

Лайон вдруг схватил Клариссу так сильно, что его пальцы, казалось, вонзились ей в кости.

— Заткнитесь и убирайтесь из моего дома!

Кларисса тут же попыталась расплакаться.

— О, Лайон, я просто хочу вам помочь. Разве вы не понимаете, что я вам нужна? Я могу сделать так, чтобы вам снова стало хорошо. Я знаю, что могу. Прошу вас…

Взбешенный Лайон снова встряхнул ее, и Кларисса упала на кровать.

— Если мужчина не может найти покой в собственной спальне, то для него настало время сменить декорацию. Извините, но вам придется ждать, пока я упакую свои, вещи, чтобы уехать.

Уонг вам потом Покажет выход.

— Нет! Вы не смеете игнорировать меня таким образом. Я знаю, что вы хотите меня столь же сильно, как я хочу вас! О, Лайон, разве вы не знаете, что я не спала и ночи с тех пор, как мы расстались? Вы нужны мне…

Лайон пронесся к бюро, даже не посмотрев в ее сторону.

Мраморное лицо Клариссы запылало от гнева, а небесно-синие глаза потемнели.

— Слабоумный! Неужели вы думаете, что можете отрицать свое истинное чувство ко мне? Послушайте меня! Посмотрите на меня! — Кларисса оказалась рядом с Лайоном. — Разве вы станете отрицать, что тоскуете по моему телу?..

Глава 39

Миген направилась в Нью-Йорк на инаугурацию избранного на пост первого Президента Соединенных Штатов Америки генерала Вашингтона, с которым в пути и поделилась некоторыми подробностями своей жизни. Она ехала в одной карсте вместе с одним из его ближайших друзей, помощником Дэвидом Хамфрисом, и они оживленно обсуждали ее будущее в Нью-Йорке.

— Проблема в том, где вы будете жить, — размышлял Хамфрис. — Большинство мужчин, уже переехавших вместе с правительством в Нью-Йорк, пока не привезли сюда семьи. И выбор у нас сузился до одной семьи. Я окончательно решил поселить вас у Джона и Сэлли Джейв. Как и вы, они импульсивны и полны энтузиазма. Так что, надеюсь, вы станете большими друзьями. Джейв уже здесь, и генерал обсудил с ним этот вопрос. Джон заверил нас, что его жена встретит вас с распростертыми объятиями.

— А потом?..

— Не надо беспокоиться, Миген, о будущем. Расслабьтесь и отдохните. После инаугурации суматоха уляжется, и мы спокойно решим, что делать дальше. — Хамфрис улыбнулся обнадеживающе. — Вы же знаете, как генерал любит детей. Может быть, после приезд" сюда миссис Вашингтон они захотят, чтобы вы жили с ними! — Единственная проблема в том, что я уже не ребенок! — вздохнула приунывшая Миген и подумала: «Все это произошло после моего отъезда с Присциллой из Виргинии».

— Все это теперь казалось Миген Сэйерс грандиозной буффонадой, безумнои, и томительно-сладостной иллюзией.

* * *

Джон и Сэлли Джейв вращались в центре светского вихря, царившего в элитарном Нью-Йорке. Их особняк на Бродвее оказался местом притяжения для самых влиятельных людей, съезжавшихся со всего света. Он славился отличными винами и французской кухней, которыми потчевала очаровывающая всех гостей хозяйка. Миген и Сэлли мгновенно потянулись друг к другу.

Они действительно были немного похожи: ясные, сверкающие глаза, изящные фигуры, готовая вспыхнуть румянцем персиковая кожа. У Сэлли Джейв в отличие от Миген были каштановые волосы, и она снова ждала ребенка.

Миген предоставили прелестную комнату на втором этаже, горячую ванну и гардероб Сэлли. Дети от четырех до четырнадцати лет плясали, то забегая в комнату Миген, то выбегая из нее, до тех пор пока она не почувствовала себя их старшей сестрой.

В особняке поселились и родственники Сэлли. В доме было такое множество людей, что Миген так и не поняла, кто же из них члены семьи, а кто — друзья дома. Сэлли относилась ко всему спокойно, сохраняя безмятежное и веселое настроение, так что Миген присоединилась к гостям и надеялась, что не доставляет хозяйке особых хлопот.

Вашингтон, разъясняя Джону Джейву положение Миген, начал с рассказа о ее богатых родителях и их неожиданной гибели, намекнув, что энергичная девушка старается уйти из-под опекунства тети Агаты и что его, Вашингтона, встретила совершенно случайно. Джейв поведал об этом любопытствующим домашним, которые умирали от желания разгадать тайну беспризорной девицы в мальчишечьей одежде. Что касается Сэлли, то положение гостьи привело ее в восторг. Но она дала Миген только три дня на то, чтобы та пришла в себя и расслабилась.

В особняке не кончался бесконечный поток визитеров. Казалось, что дом никто не навещал лишь в те часы, когда Сэлли и Джон изредка сами уходили на какой-нибудь прием. Они приглашали Миген вместе с собой, ей не хотелось покидать не только дом, но даже свою комнату. Особенно когда Джейвы принимали у себя гостей. А уж когда на чай приехали Бингхэмы, Миген категорически отказалась встретиться с ними, хотя Сэлли весьма ярко описала самую богатую и красивую даму Филадельфии.

Сэлли Джейв искренне беспокоилась о своей юной гостье, скрытность которой отнюдь не гармонировала с ее авантюристической склонностью ходить в бриджах. Миген была серьезной девушкой, способной на глубокие чувства, которые она старалась скрыть, но грусть в огромных фиалковых глазах выдавала ее переживания.