Лондон, весна 1740 года
      – У Люсинды положительно дар к рисованию! Но с чего она вдруг вздумала изображать гроб? – Гермиона Малколм Чайлд, маркиза Хэмптон, наклонилась поближе к мольберту, вглядываясь в рисунок своей племянницы, сделанный мелом. – А это, случайно, не…
      Она подняла голову и встревоженно посмотрела на свою сестру Стеллу. Леди закончили одеваться для бала и перед отъездом зашли на минутку в детскую. В беззаботной атмосфере просторной светлой комнаты с разбросанными повсюду детскими игрушками трудно было понять причину выбора столь странной темы для рисунка.
      – Это, случайно, не молодой принц?! – с ужасом прошептала она.
      Скрывая тревогу, Стелла Малколм Пембрук, герцогиня Мейнуаринг, кивнула гордо посаженной головой в напудренном парике с плюмажем из страусовых перьев.
      – Да, это он. Вчера Люсинда видела его в парке.
      Женщины повернулись посмотреть на детей. Старшая дочь Гермионы, Лила, пыталась выстроить в шеренгу целый выводок малышей, но ее сестренка Кристина не слушалась и продолжала упрямо карабкаться на низенький столик. Старшие дочери Стеллы уже вышли из младенческого возраста, зато ее младшие детишки охотно включились в игру – все, кроме Люсинды.
      Семилетняя Люсинда тихонько сидела в уголке, увлеченно работая угольным карандашом. Изредка, когда раздавался взрыв веселого смеха или слышались громкие протестующие возгласы детей, она на секунду поднимала голову, а затем снова возвращалась к своему занятию. Зажатый в ее тонких длинных пальцах карандаш порхал над листом альбома. Она стянула ленточкой свои густые светлые кудри, чтобы они не падали на лицо и не отвлекали ее. По мере того как из-под карандаша рождалось изображение, ее подвижное личико с изящными чертами светлело от радости. Девочка не замечала, что запачкала углем шелковое голубое платье и кружева на манжетах.
      – Она такой спокойный, такой милый ребенок! – сказала Стелла, и в голосе ее слышались любовь и страх. – Никогда ничего не требует, только иногда просит посмотреть на свои рисунки. Как я могу запретить ей показывать их посторонним?
      Гермиона, будучи младшей из двух сестер Малколм, не привыкла, чтобы более властная и талантливая Стелла советовалась с ней. Впрочем, одаренные дочери не впервые создавали для семьи определенные трудности. Иногда приходилось собирать весь обширный клан Малколмов, чтобы договориться, как растить какую-нибудь девочку, с тем чтобы оградить ее от опасностей.
      – Со временем она захочет брать уроки живописи у настоящего художника, – огорченно предсказала Гермиона. – А тот станет повсюду болтать, и вскоре все узнают о том, что она рисует. Ты можешь себе представить, что произойдет, если после того, как она нарисовала принца в гробу, он вдруг умрет?!
      Стелла кивнула, не отрывая опечаленного взгляда от прелестной девочки с мечтательными синими глазами.
      – Мою бедную крошку будут поносить и станут ее сторониться, а ее отца удалят от двора из страха, что принц умер по его вине. А потом наш дом будут осаждать сотни людей, умоляя, чтобы она предсказала им судьбу. – Стелла вздохнула. – Я попросила супруга найти ей учителя, который не говорит по-английски. Люсинда очень способна к языкам, а как известно, самые хорошие художники – это французы.
      Лицо Гермионы просветлело.
      – И даже если этот француз расскажет о ее рисунках, на него никто не обратит внимания. Превосходно! – Но тут она снова помрачнела. – У нее действительно нет твоего дара ясновидения? Это стало бы тяжким бременем для девочки.
      Стелла вздохнула, и вокруг ее глаз собрались преждевременные морщинки.
      – Он проявляется только в ее рисунках, но ведь Люсинда пока этого не осознает.
      Гермиона поймала соскользнувший с плеч тончайший шарф, заправила его в декольте и огляделась в поисках веера, который положила на столик в детской.
      – Боюсь, скоро все изменится.
      Словно подтверждая сказанное, маленькая художница неожиданно вскрикнула, с ужасом уставилась на свой рисунок, торопливо смяла его в комок и отшвырнула в сторону. Дети тут же со всех ног бросились к нему, словно это была новая игра.
      Прежде чем они успели развернуть скомканную бумагу, герцогиня быстро пересекла комнату, шурша парчовым платьем, и, забрав у них рисунок, повелительно указала им на дверь.
      – Идите поцелуйте своих отцов перед тем, как мы уедем на бал.
      Расстроенная Люсинда медленно покинула свой уголок и последовала за братьями и сестрами. Герцогиня грустно посмотрела ей вслед. Как только дети ушли, женщины развернули смятый лист бумаги. Он весь был заполнен изображениями маленьких танцующих девочек.
      – Очаровательно! – воскликнула Гермиона. – Лучше рисунка я не видела даже в королевской галерее!
      Но, приглядевшись, она ахнула от ужаса. Стелла кивнула, как будто ожидала этого.
      – Я думала, что она уже перестала рисовать себя. Видимо, на какое-то время Люсинда забылась.
      Гермиона растерянно смотрела на рисунок.
      – Но что это означает?
      Стелла провела пальцем по очертаниям зловещего темного облака, парящего над головкой одной из малюток.
      – Надеюсь, это означает лишь неопределенность ее будущего. В противном случае…
      Гермиона быстро вырвала лист из рук сестры.
      – Главное, здесь никто не изображен в гробу. А это всего лишь облако! У детей такое странное воображение!
      Стелла с усилием вернула своему искаженному лицу обычное властное и уверенное выражение.
      – Да, конечно. Мы позаботимся о том, чтобы в свое время она благополучно вышла замуж, и будем с ней рядом, чтобы поддерживать в трудную минуту. Ведь для того и существует семья!

       Лондон, сентябрь 1755 года
 
      Леди Люсинда Малколм Пембрук накинула на голову капюшон своей серой накидки и торопливо зашагала по еще пустым залам Королевской художественной галереи, опережая толпу утренних посетителей. Она остановилась только перед портретом, на котором был изображен джентльмен, гарцующий на белом жеребце.
      Впрочем, не совсем джентльмен, подумала Люсинда, стараясь быть честной. Глядя на портрет, она снова подпала под магнетическое очарование загадочных темных глаз мужчины. У нее появилось ощущение, что он смотрит прямо на нее и их связывает какая-то замечательная тайна. Портрет был написан самой Люсиндой, так что она знала его секрет – этот бесшабашный джентльмен был плодом ее воображения.
      Она придирчиво рассматривала смуглое лицо с резкими чертами, неотразимую улыбку и смелый взгляд, вызывавший смущение. Ей нравился контраст между этим экзотическим лицом со шрамом на щеке, который придавал ему вид отчаянного пирата, и его элегантной одеждой. Люсинда намеренно посадила его на белоснежного жеребца и на втором плане изобразила нарядно одетых людей, пришедших повеселиться на ярмарку. Но как ни странно, это окружение удивительно подходило неизвестному повесе.
      На самом деле Люсинда лишь придумала этого человека. Если бы он действительно существовал, она никогда бы не решилась представить портрет на выставке. Тем не менее, во избежание досужих пересудов она указала на портрете лишь свои инициалы. Однако ее стиль был слишком хорошо известен, и в обществе уже заговорили о портрете. Люсинда никогда не понимала, почему люди находят в ее работах больше того, что она хотела выразить.
      И на этот раз граф Лэнсдаун лишил ее законного торжества за это замечательное полотно, выдвинув невероятные обвинения, вызвавшие в обществе такой скандал. Она потребовала бы у него извинений, если бы графа не хватил апоплексический удар после увиденного. А ведь Люсинда и не думала писать портрет убийцы.
      Звуки шаркающих шагов предупредили ее о приближении первых посетителей. Не желая, чтобы ее увидели, Люсинда быстро огляделась и спряталась в маленькой нише, которую заметила в другом конце зала.
      Ей не терпелось достать из кармана альбом и карандаш, чтобы запечатлеть эту толпу перед портретом своей работы. После такого скандала отец больше не разрешит ей выставляться, и она не сможет винить его за это. Ведь Люсинда и не думала, что ее работа приобретет столь зловещую славу, только хотела, чтобы и другие насладились портретом, в который она вложила всю свою душу.
      Девушка осторожно выглядывала из своего уголка, когда увидела высокого джентльмена, который так быстро шел в ее сторону, что его плащ раздувался у него за спиной подобно парусу. Статный торс с широкими плечами облегал черный, отлично сшитый по последней моде камзол. Это было очень странно и непривычно, ведь в Лондоне джентльмены не носили черной одежды, даже во время траура.
      Его белоснежный шейный платок был безукоризненно накрахмален, панталоны, доходящие до колен, были такого же светло-коричневого цвета, как и отделка на обшлагах и карманах камзола. Длинный жилет в тон панталонам украшала благородная по своей простоте черная вышивка, так что Люсинда не могла отвести от него глаз. Впервые видя столь строгое и вместе с тем выразительное облачение, она решила, что оно гораздо выгоднее подчеркивает мужественность джентльмена, чем принятый в обществе помпезный стиль. Но когда он приблизился к Люсинде настолько, что она смогла разглядеть его лицо, девушка в ужасе ахнула и отпрянула в глубь ниши.
 
      Сэр Тревельян Рочестер остановился перед портретом и, сложив руки на груди, стал внимательно его изучать. В нем закипала ярость, он перевел взгляд на нижнюю часть картины, чтобы рассмотреть подпись художника, и обнаружил, что этот подлый трус укрылся за инициалами Л.М.П.!
      Целых двадцать лет он потратил на то, чтобы из жалкого матроса превратиться во владельца собственного корабля, и за эти годы никто не осмелился столь дерзко оскорбить его и надеяться остаться после этого в живых! Он одерживал победы над жестокими пиратами, захватывал в плен французских каперов, сам получил от короля Англии каперское свидетельство – и все это для того, чтобы быть униженным каким-то неизвестным художником, до которого могли доходить лишь искаженные слухи о его подвигах!
      Если бы не страстная мечта о мирной и спокойной жизни дома, которую он предпочел очередной бессмысленной войне с Францией за колонии, Тревельян никогда бы не вернулся в Лондон. Или художник как раз на это и рассчитывал?
      Он заставит презренного сплетника пройти по доске, чем окажет обществу большую услугу. Любой уважающий себя капер считал своим святым долгом избавить мир от врагов короля и отечества. Правда, он уже больше не капер, и мистер «Л.М.П.» оскорбил не короля или отечество, а лишь его самого.
      По мере того как он рассматривал полотно, на его суровом лице появлялось озадаченное выражение. Действительно, это был его портрет, если только у него не было брата-близнеца, о существовании которого он не подозревал. Принимая во внимание некоторые особенности его благородной семьи, это было возможно, но маловероятно.
      На портрете определенно был изображен именно он – сэр Тревельян Рочестер, за доблестные подвиги посвященный его величеством в рыцарское достоинство, – восседавший на холеном белоснежном жеребце, украшенном красными ленточками, на фоне летней благотворительной ярмарки. По мнению Трева, художник посмеялся над ним, представив его, грозного капера, этаким франтом с белоснежным кружевным жабо и бестолковыми кружевами на манжетах, полностью скрывающими пальцы. Вместо чулок с башмаками на него напялили сапоги для верховой езды с отворотами, тоже украшенными кружевами, что уж совсем ни в какие ворота не лезло.
      Всадник был вызывающе изображен без шляпы и парика. Синяя лента стягивала на затылке его длинные черные волосы, одна прядь которых упала на щеку, обезображенную глубоким шрамом. Трев вынужден был признать, что художник точно подметил и передал смуглый оливковый цвет его кожи и резкие черты лица. Невозможно было отрицать наличие у его матери примеси ямайской крови. Этот цвет лица Трев унаследовал от своего темнокожего деда, согрешившего на берегу с белой девушкой перед уходом в море, где ему, как и всем морякам, приходилось подолгу обходиться без женщин.
      Но все равно Трев находил портрет безнадежно глупым. Мужчина выглядел приторно романтичным, несмотря на опасный огонек в глазах. Против этого Трев не возражал, но контраст между бесшабашным обликом мужчины и холеной белой лошадью казался ему просто смешным и нелепым.
      Ничего удивительного, что портрет вызвал такие пересуды в обществе. И тем не менее это не объясняло тот взрыв ненависти, с которым Трева встретила вдова его кузена, когда он появился у дверей их дома. Почти всю свою жизнь он провел на другом конце света и не был с ней знаком, но не успел он ей представиться, как она бесцеремонно захлопнула дверь перед самым его носом.
      Только от старого дворецкого Джеймса, осмелившегося потихоньку выскользнуть из дома, Трев узнал о портрете, взбудоражившем весь Лондон. Он приобрел такую известность, что сведения о нем дошли и до уединенной деревни на юге Англии, где обитала семья его покойного кузена. Джеймс так боялся хозяйки, что не успел объяснить, почему картина вызвала такой переполох, впрочем, может, он этого и не знал.
      Трева возмущала мысль, что он оказался в центре скандала, не успев ступить на землю Англии. Он приехал домой, рассчитывая вложить заработанные деньги в надежный купеческий корабль, чтобы оставшиеся годы провести в покое на родине, а не сражаться в далекой Вест-Индии. Он мечтал о том времени, когда наконец будет ощущать под ногами твердую и надежную сушу, и наивно рассчитывал, что его богатство обеспечит ему спокойную жизнь, несмотря на смешанную кровь и на отказ графа признать его своим законным наследником. Не знай он деда так хорошо, Трев мог бы подумать, что граф нарочно задумал еще больше унизить его.
      Трев рассматривал портрет, размышляя, за что он был так незаслуженно оклеветан и изгнан из дома своего кузена.
      На портрете он выглядел щеголем, но его не было в Англии, и он не мог позировать художнику. Впрочем, Трев не видел в этой работе оснований для огорчений, разве только насмешку над своей мужественностью. Это могло помешать ему в поисках жены, но он был уверен, что, оказавшись с ним наедине, ни одна женщина не усомнится в его мужской состоятельности. Он собирался покинуть зал, когда до него донесся шепот одного из зрителей, собравшихся у холста. Жизнь, полная опасностей, приучившая его полагаться только на самого себя, обострила его интуицию, и он сразу понял, что речь идет о нем.
      – Говорят, графа хватил удар прямо на месте. – Испуганный голос явно принадлежал женщине.
      Скрестив руки, Трев продолжал прислушиваться к происходившему у него за спиной, делая вид, что пристально изучает портрет.
      – Это уж точно одно из предсказаний Малколмов, – с благоговейным ужасом произнес второй голос. – Видите, там, в углу, тонущая яхта? Она принадлежит виконту, я сразу узнал этот красный цвет. Говорят, он уже давно пропал в море.
      Стиснув зубы, Трев вслушивался. Малколм? Значит, М. в этих инициалах означает «Малколм»? Он узнает полное имя негодяя, выставившего его на всеобщее обозрение, не спросив его разрешения!
      – Бывают и другие красные яхты, – насмешливо произнес мужской голос, – но этот тип определенно выглядит пиратом. Неудивительно, что граф его узнал.
      – Рочестер уехал из Англии еще в детстве и с тех пор не возвращался, – возразил первый женский голос. – Как же мог художник так точно нарисовать его? Граф даже не усомнился в том, кто изображен на портрете.
      – На побережье Суссекса не устраивают ярмарок, – лениво протянул мужской голос. – Это все выдумка.
      Трев не мог с ним не согласиться. Яхточка на картине была едва заметна, скорбящая вдова на скалистом берегу, скрытая вуалью, могла быть кем угодно. Это выдумка художника, противопоставляющая веселье горю. Его кузен уже давно утонул в море, поэтому изображение его яхты на дальнем плане – рассчитанный на скандал замысел, а вовсе не предсказание.
      Теперь Трев понимал, почему вдова кузена захлопнула перед ним дверь – портрет изображал его весело смеющимся на фоне тонущей яхты кузена. В конце концов, ему придется свернуть шею этому проклятому художнику. Лоренс был хорошим и достойным человеком, и его смерть не повод для насмешек.
      – В этом году в графстве была ярмарка, – возразил чей-то скромный голос. – Она была устроена на пожертвования нового графа Соммерсвилла. Как раз в это время яхта и затонула.
      В толпе зрителей разгорелся спор.
      – Он выглядит достаточно жестоким, чтобы убить своего кузена, – ответил кто-то на упоминание о шраме на лице героя.
      Трев фыркнул. Он не сомневался, что ни один уважающий себя убийца не стал бы носить кружева – они запачкались бы кровью. Попробуйте удерживать шпагу, когда ваши пальцы путаются в пышных манжетах!
      – Теперь, когда виконт погиб, после смерти графа его титул может унаследовать Рочестер, – снова сказал женский голос, а затем с ужасом добавил: – Тогда как его следовало бы повесить!
      Эти идиоты, сбежавшиеся поглазеть на его портрет, ничего не понимали. Они не знали, что у Лоренса был маленький сын, который и станет наследником, а самого Трева дед объявил незаконнорожденным. Хотя правда никогда не мешала сплетникам делать свое грязное дело.
      Оба замечания были заглушены более рассудительным голосом, который сказал:
      – Но говорят, что Рочестер недавно прибыл в Англию, а виконт умер прошлым летом.
      – Я знаю леди Люсинду, – вмешался скромный женский голос. – Она всегда изображает на полотнах одну из своих кошек. Видите вон там на дереве пеструю желтую кошку? Она умерла от старости в апреле. Значит, эта картина была написана прошлой зимой, задолго до того, как утонула яхта виконта. Я видела, как Люсинда работала над этой картиной.
      По толпе пронесся благоговейный ропот, а Трев просто заскрипел зубами, слушая всю эту чушь.
      – Если это написала ясновидящая, тогда это должно быть правдой, – сказала другая женщина. – Ведь нарисовала же она Пелема в гробу еще до его смерти.
      – А мою мать на Вестминстерском мосту до того, как он был построен!
      – Леди Роксбери упала в обморок, когда увидела ясновидящую в парке, где она написала ее мужа рядом с чужой женщиной и с чужими детьми.
      – Но вы же знаете, что его любовница носит от него ребенка, – пробормотал кто-то.
      Шепотки становились все громче, но Трев уже не слушал их, он понял главное: автор портрета – женщина! Пораженный ее невероятной низостью, он думал только о том, чтобы найти эту добивающуюся известности ясновидящую, которая представила его убийцей кузена, и заставить ее признаться перед всем Лондоном, что эта картина была всего лишь мистификацией. Он в бешенстве развернулся, чтобы выбраться из толпы зрителей.
      Увидев перед собой ожившего героя портрета, люди в ужасе расступились. Действительно ощущая себя преступником, Трев стремительно зашагал прочь, не глядя по сторонам.
      Люсинда еще глубже забилась в свою нишу и почти не дышала, когда мимо пронесся сэр Тревельян с темным, искаженным яростью лицом. Ее взгляд упал на шпагу, кончик которой торчал из-под его плаща, и она вздрогнула.
 
      Итак, этот человек на самом деле существует! Значит, граф Лэнсдаун прав! Люсинду охватило смятение. Как получилось, что она писала портрет пригрезившегося ей человека, а он оказался точной копией существующего в действительности мужчины? Значит, и другие слухи обоснованны? Неужели этот человек, этот пират действительно находился в Англии во время ярмарки, раз она нарисовала его? А может, она видела его где-нибудь прошлой зимой, когда его образ занимал все ее мысли?
      Люсинда боялась, как бы ее не заметили. Сэр Тревельян был настолько взбешен, что вполне мог совершить убийство. Однако ей показалось, что в его черных глазах промелькнуло выражение какой-то… печали… или сожаления о чем-то. Словом, в его облике было нечто такое, что вызвало ее симпатию и сочувствие. Она постаралась как следует скрыть под капюшоном накидки свои приметные белокурые волосы и быстро направилась к заднему выходу.
      Если эти слухи правдивы, то сэр Тревельян Рочестер действительно убил своего кузена, чтобы завладеть его титулом и состоянием, в которых отказал ему граф. Люсинде и раньше приходилось становиться причиной скандала, но не такого громкого. Она решила побыстрее скрыться из Лондона, пока этот пират не ворвался в их дом и не убил ее.
 
      Люсинда затолкала в ковровый саквояж стеганую нижнюю юбку и поспешно оглядела разбросанные по спальне вещи, прикидывая, что еще можно в него втиснуть. Всю первую половину дня она посвятила тщательному продумыванию плана своего бегства из дома.
      В комнату неожиданно влетела ее младшая сестра Сесиль и, увидев в спальне полный кавардак, сразу остановилась и подозрительно взглянула на Люсинду.
      – По-моему, ты сказала маме, что у тебя мигрень и поэтому ты не поедешь на бал.
      Люсинда вздрогнула.
      – Мне уже получше.
      – Синда, ты можешь не уходить из дома, – со страхом прошептала Сесиль, наконец связав упакованные в саквояж вещи с дошедшими до нее слухами. – Мама что-нибудь придумает.
      Мысленно упрекнув себя за то, что так задержалась, Люсинда пыталась застегнуть туго набитый саквояж.
      – Нет, – коротко ответила она.
      – Что ты хочешь этим сказать? Мама всегда найдет какой-нибудь выход. Помнишь, когда тебе было двенадцать лет и ты изобразила на новой софе ту красивую леди? А твой рисунок принца Стюарта с окровавленными руками? Мама сказала об этом папе, а папа сказал королю, и король вернул войска домой и успел предотвратить кровопролитную войну!
      По лицу Люсинды потекли слезы, и она грустно покачала головой:
      – Было предотвращено кровопролитие в Англии, а не в Шотландии. Если бы я не написала ту картину, разве все эти храбрые юноши погибли бы при Куллодене?
      Слишком юная, чтобы помнить этот период истории, Сесиль беспечно пожала плечами:
      – Ну, если бы они погибли не там, то где-нибудь в другом месте, на то они и военные. Главное, что мама и сейчас поможет. Они с папой обязательно что-нибудь сделают. Ведь наш папа – герцог.
      Вид юной сестренки с ее светлыми кудрями и встревоженным лицом укрепил решимость Люсинды покинуть дом. Сесиль только исполнилось шестнадцать, и она начала выезжать в свет. У нее уже появились подходящие поклонники, но за последнее время они не давали о себе знать, что становилось подозрительным. Видимо, история с этим злосчастным портретом заставила их задуматься, достаточно ли у них отваги, чтобы жениться на одной из сестер Малколм.
      Люсинда обязана была уехать из Лондона, чтобы три ее сестры благополучно вышли замуж. Ее время прошло, ведь ей уже исполнилось двадцать два года. В течение шести лет она честно пыталась найти себе подходящую партию, но теперь довольно. Девушки из рода Малколмов, одаренные опасным чувством предвидения, время от времени исчезали из поля зрения публики, так что не она первая. А неизвестность таила в себе возможность обрести свободу.
      – Я далеко не уеду, – пообещала Люсинда. – Кузина Фелисити сказала, что я могу остановиться у них с Эваном до тех пор, пока не решу, что делать дальше. Я уеду в Шотландию инкогнито и там буду жить под вымышленным именем. А на жизнь я вполне смогу зарабатывать пейзажами. Ведь я никому не наврежу, если буду писать реки и деревья. Думаю, вдали от Лондона мне будет намного лучше.
      Она столько раз уверяла себя в этом, что ее голос звучал весело и уверенно, хотя она солгала насчет Шотландии, чтобы сбить с толку Сесиль.
      – Как же ты туда доберешься? – испуганно прошептала Сесиль. – Шотландия так далеко, а на дорогах столько опасностей!
      – Лучше, чтобы ты ничего не знала – не придется потом лгать. Иди и запомни: сегодня вечером ты меня не видела. А через несколько дней к тебе вернутся все твои ухажеры, и все будет хорошо.
      Но Сесиль по-прежнему выглядела испуганной.
      – В Лондоне полным-полно грабителей! Я слышала, папа говорил, что сейчас небезопасно гулять по улицам. Не можешь же ты уйти без лакея и факельщика.
      – Обещаю обо всем позаботиться, – поклялась Люсинда, на этот раз совершенно честно. Она не отличалась особой храбростью.
      Она обняла расстроенную Сесиль и ласково подтолкнула ее к двери.
      Оставшись одна, Люсинда еще раз огляделась, затем выскользнула на балкон с саквояжем и коробкой красок. Нужно было поскорее исчезнуть, пока Сесиль не успела все обдумать. Родители уехали на обед, откуда собирались отправиться на бал, но это не означало, что их нельзя было быстро найти.
      Люсинда все тщательно продумала. Она наняла носилки, которые должны были доставить ее к харчевне, откуда через час отправлялся дилижанс в Шотландию. На самом деле у Люсинды было отлично развито чувство самосохранения, поэтому у нее и в мыслях не было туда ехать. В Шотландии слишком суровый климат.
      Бросив прощальный взгляд на свою уютную милую комнату и стараясь не думать о том, какой поднимется шум, когда сестры обнаружат ее исчезновение, она смахнула со щеки невольные слезы. Крепко сжав губы, Люсинда выкинула саквояж и коробку на растущие внизу кусты, затем опустила на лицо капюшон накидки и поспешила к лестнице для слуг. Свое изящное муслиновое одеяние она сменила на скромное платье горничной из грубой шерсти, чтобы не бросаться в глаза в харчевне, где собираются простолюдины. Наверное, она будет выглядеть ужасно, когда туда доберется, но в этом-то и заключался ее замысел – никто не должен был ее узнать.
      Двор их роскошного особняка окружала высокая стена, поэтому никто не мог увидеть, как она забирала свои вещи. В это время года сумерки наступают рано. Со старого дуба заухала сова, но девушка не испугалась. Теперь осталось самое легкое – она знала, где найти ключи от ворот.
      Люсинда осторожно вышла в каретный двор, и ворота тихо заскрипели, но все слуги обедали в холле, так что ее не могли услышать.
      Не успела она выйти из двора в переулок, как наткнулась на высокого, закутанного в плащ человека, который неслышно возник из темноты. Грабитель! Он крепко схватил ее за плечо, и от страха сердце девушки едва не выпрыгнуло из груди. Потом незнакомец отпустил ее, и она быстро прижалась спиной к воротам. Несмотря на густой сумрак, по мощному телосложению и черному камзолу, который мелькнул под плащом, она узнала человека, который так поразил ее сегодня утром. Нет, это не грабитель – это убийца!
      Сэр Тревельян пришел, чтобы уничтожить ее.
      – Ладно, успокойся, барышня, – ласковым бархатным голосом сказал он. – К чему такая спешка?
      Ничуть не ободренная его тоном, она еще глубже забилась под тень ползучих растений, увивавших стены. За спиной она неловко нащупывала задвижку ворот, стараясь как можно дольше разыгрывать из себя простушку.
      – А вы кто такой? – спросила она несвойственным ей уверенным тоном, надеясь, что голос не выдаст ее страха. – Здесь не может быть никого, кроме людей герцога. – Ей казалось, что именно так и должна была вести себя дерзкая служанка.
      Слабое освещение от фонаря в дальнем конце конюшни бросало колеблющиеся тени на пирата. Его плащ позволял только угадывать очертания фигуры, но он явно был выше отца Люсинды и гораздо шире его в плечах. Низко надвинутая на лоб треуголка скрывала лицо Рочестера.
      – Я только хотел навестить герцога и решил срезать дорогу. – Тревельян снял шляпу и низко поклонился.
      Когда он снова выпрямился, свет упал на его нос с горбинкой и глубоко посаженные глаза.
      Она сама написала это лицо, знала этого человека до мельчайших подробностей. Но сейчас он показался ей куда крупнее! Люсинда едва держалась на ногах от страха.
      – А вот сама ты кто и как здесь оказалась? – спросил он. – Не так уж много народу расхаживает тут по вечерам.
      Преодолевая страх, Люсинда проговорила:
      – Это не ваше дело, сэр. Идите себе по своим делам.
      В жизни она не разговаривала так дерзко. Что заставило ее сейчас так выражаться? Она с испугом посмотрела, при нем ли шпага, но, слава Богу, он ее не взял.
      Казалось, Тревельян не столько рассердился, сколько изумился ее ответу.
      – Похоже, я столкнулся с настоящей колючкой! Скажи-ка мне, милая, что герцог, дома? У меня есть к нему дело.
      Господи, милостивый Господи! Уж не собирается ли он вызвать отца на дуэль за нанесенное ее картиной оскорбление?! Озабоченная сохранением своего инкогнито, Люсинда решила, что ей следует привыкать ко лжи.
      – Его нет дома, сэр. Вся семья уехала из города на сезон.
      – Но в конюшне горят лампы, как будто кого-то ждут, – с уверенной усмешкой возразил он. Тревельян достал из кармана монету и повертел в руке, давая ей блеснуть на свету. – Я могу дать тебе эту монету, если ты скажешь мне, когда семья вернется домой.
      Пораженная его наглостью, она забилась дальше в тень, надеясь, что капюшон надежно скрывает ее лицо. Зажатая в пальцах монета снова блеснула, и Люсинда вспомнила о скромном содержимом своего кошелька. Она не умела копить деньги, которые выдавал отец, и полностью тратила их на краски.
      Что плохого в том, что она скажет ему, когда вернется отец? Все равно запряженная четверкой лошадей карета не сможет появиться бесшумно. Рочестеру стоит лишь подождать, и в конце концов он увидит ее родителей. А ей нужно поскорее избавиться от него – нанятый ею носильщик не станет долго ждать.
      – Герцог весь день провел в Уайтхолле, – солгала она, – и скоро должен вернуться домой. А его семья уехала без него на бал у Бересфордов. – Люсинда надеялась, что сочиняет весьма правдоподобно. Ее отец никогда не заставлял ждать мать, а вернутся они далеко за полночь.
      – Хорошо, – сказал Тревельян, по-видимому, удовлетворенный ее ответом. – А как тебя зовут, на случай, если я снова зайду?
      Что даст ему имя горничной? Дрожа, она покачала головой:
      – Хозяин не знает, что я вышла из дома. Я не назову вам свое имя.
      Он засмеялся:
      – А куда же ты направляешься? Может, мне тебя проводить? Такой молоденькой девушке не стоит бродить одной по ночам. В темноте подстерегают всякие опасности.
      Улыбка сразу меняла его лицо, оно уже не казалось таким грозным. Он становился человеком, предающимся безудержным страстям и извлекающим из них высшее наслаждение. Он опасный человек. Люсинда была мечтательницей и далеко не самой умной в семье, но сообразила, что лучше не флиртовать с прославившимся своими подвигами капером.
      – Смею сказать, сэр, одна я буду чувствовать себя в большей безопасности, чем с вами. Пожалуйста, пропустите меня.
      Он сощурил темные глаза, явно колеблясь, затем усмехнулся и протянул ей монету, которую она быстро схватила, подавив невольную дрожь, когда случайно коснулась его горячей руки.
      – В таком случае спасибо тебе, милая. – Рочестер поклонился, снова надел треуголку и зашагал прочь, как будто они просто обменялись любезностями. Через мгновение он скрылся за дальним углом каретного сарая, но Люсинда выждала несколько минут, чтобы он ушел подальше.
      Рочестер был дьявольски красив. Один только бархатный голос способен был вскружить голову любой женщине. Но девушка не сомневалась, что он задушил бы ее, если бы узнал, с кем разговаривает.
      Облегченно вздохнув, Люсинда торопливо прошла по переулку, ведущему к улице. Она хотела убедиться, что Рочестер не подкарауливает у дверей их дома. Но его нигде не было видно.
      Девушка и не представляла себе, до чего темно на улице, когда дорогу не освещает идущий рядом мальчик с факелом. К ее радости, портшез все еще стоял на условленном месте. Быстро забравшись в него с саквояжем и коробкой, она указала, куда ее следует доставить, и дала одному из носильщиков монету, полученную от Рочестера. Ее не смущало то, что, сбегая от него, она воспользовалась его же деньгами. Этот пират сам вынудил ее скрываться.
 
      Трев, стоявший в подворотне неподалеку от портшеза, слышал, как Люсинда назвала место назначения. Он мог поручиться всем своим состоянием – а это были немалые деньги, – что девушка с коробкой красок под мышкой и была той самой ясновидящей, которую он готов был убить. Эта случайная встреча крайне заинтересовала его. Сегодня вечером девушка явно хотела остаться незамеченной.
      Последние несколько часов Трев посвятил розыску леди Люсинды Малколм Пембрук, попутно выяснив, что она была дочерью влиятельного герцога и издавна доставляла людям проблемы. Все мечты о покое и благах цивилизации, ради которых он вернулся домой, вылетели у него из головы. Двадцать лет, проведенные в море, приучили его сначала нападать, а потом уже задавать вопросы.
      Но он в жизни не решился бы напасть на женщину. Рочестеру пришлось обуздать свою жажду мести. Увидев художницу лично, он напомнил себе, что она не имела отношения к гибели его кузена.
      Лоренс был единственным приятным и достойным человеком из всех Рочестеров, которых знал Трев. После долгих лет разлуки он с нетерпением ожидал встречи с ним. Лоренс был всего на несколько месяцев младше Трева и настолько же являлся воплощением чистокровного английского аристократа, с золотистыми волосами, румяным и свежим лицом и с добродушно-веселым характером, насколько далек от этого типа был сам Трев.
      Мрачно нахмурившись, он продолжал идти по улицам, разыскивая свою карету.
      Час назад Трев силой ворвался в дом своего деда, желая лично удостовериться, что тот действительно находится в коме после удара, постигшего его в галерее. Он не стал обвинять старика в зловещем замысле с портретом с целью безнадежно скомпрометировать его в глазах света, а лишь убедился, что граф и в самом деле прикован к постели. Граф Лэнсдаун публично обвинил его в убийстве кузена, слуги графа были настроены против Трева крайне воинственно, опасаясь, что он причинит вред своему деду, и хорошо еще, что ему удалось покинуть графский особняк живым и невредимым.
      Но Рочестер должен был узнать, почему его обвиняют в убийстве, которого он не совершал. Он должен был вернуть себе возможность ухаживать за какой-нибудь достойной молодой леди и впоследствии обзавестись семьей. И помочь ему в этом могла только леди Люсинда Пембрук. Он решил последовать за ней, чтобы вынудить ее публично подтвердить его невиновность.
      Окончательно настроившись на преследование таинственной девицы Малколм, Трев усмехнулся и, увидев наконец свой экипаж, подозвал его взмахом трости.

      Через несколько минут портшез свернул в боковую улочку, но упряжка Трева не смогла в нее протиснуться. От досады он скрипнул зубами, когда его экипаж в третий раз застрял в плотном потоке роскошных карет, доставлявших разряженных седоков в дом Бересфордов.
      – Вот вам наказание за то, что вы решили строить из себя важную персону в этой чертовой карете! – проворчал его кучер Мик. – Нужно было взять Рекса.
      Мик был отличным парнем, усердным работником и опытным матросом. До того как его забрали на флот его величества, он работал конюхом. Неделю назад, вернувшись в Англию, Трев купил жеребца по кличке Рекс и поручил его заботам Мика. Тот готов был отправиться в ад, лишь бы заниматься своими любимыми животными, но ни смирение, ни учтивая речь не были в числе его достоинств.
      То же самое можно было сказать и о самом Треве. Великосветское общество с его изысканными манерами интересовало его лишь как средство достижения своей цели. Он намеревался приобрести некоторый лоск, который помог бы ему подыскать себе приличную девушку и жениться. Но казалось, сама судьба – а может, его дед – предназначила ему совершенно иную дорогу. Ни одна достойная женщина не посмотрит на человека, которого обвиняют в убийстве.
      Увидев, что его жертва исчезает, Трев выскочил из экипажа. Он не собирался упускать ее. Названная Люсиндой гостиница находилась в знакомом ему с юности районе Лондона. Ему следовало расправиться с ней еще в переулке, но его восхитила отвага, с которой дочь герцога играла роль скромной служанки. Она должна была узнать его, когда он снял треуголку, но при виде его шрама она и бровью не повела. Смелость девушки пришлась ему по душе, поэтому Рочестер решил отпустить поводок в надежде, что она приведет его к тому, кто задумал насолить ему с ее помощью. Но он ошибся.
      – Я пойду пешком, Мик. Найдешь меня у «Красного льва».
      – Имейте в виду, здесь нет проходу от грабителей! – предостерег его восседавший на своем возвышении за экипажем Мик.
      Засмеявшись, Трев махнул ему рукой и устремился вперед. Если «Красный лев» не переехал, он найдет его без труда. Эта харчевня с гостиницей располагалась всего через одну-две улицы от дома его деда.
      Трев вошел в узкий переулок. Торопясь в темноте, он услышал за собой шаги – определенно один из ночных хищников решил поживиться толстым кошельком запоздалого пешехода. При мысли о возможной задержке Трев только вздохнул от досады. Ему приходилось сталкиваться и с более опасными ситуациями в местах, где преступники действовали мгновенно и незаметно, прибегая к любому оружию.
      Вскоре он уже оказался около Сент-Джеймса. В таком глухом месте грабителю достаточно было иметь хорошую дубинку и немного мозгов, чтобы заработать себе на жизнь. Трев продолжал идти дальше как ни в чем не бывало.
      Очевидно, уверенный в своей силе, бандит даже не думал красться тайком. Он ускорил шаги, когда Трев достиг самого темного места переулка, словно созданного для засады. Судя по всему, грабитель знал здесь каждый закоулок.
      Крякнув от досады, Трев внезапно метнулся в сторону и прижался спиной к стене какого-то дома. Бандит резко затормозил с дубинкой в занесенной для удара руке.
      Трев выставил вперед ногу, мгновенно ухватился за конец дубинки и обеими руками с силой дернул ее вниз. Потеряв равновесие, грабитель споткнулся и рухнул лицом в грязь.
      – Советую тебе подыскать для обитания другой переулок, – сказал Трев, перешагивая через распростертого на земле бандита. – Я здесь частенько бываю, и в следующий раз тебе так просто не отделаться. А сейчас мне некогда с тобой возиться!
      И не заботясь о том, чтобы лишить сыпавшего проклятиями разбойника способности преследовать его, Трев унес с собой его дубинку. Похоже, даже в благополучных районах Лондона жизнь его обитателей подвергалась серьезной опасности.
      Трев надеялся, что, вернувшись в Лондон, он обменяет свое богатство на спокойную и безопасную жизнь, которой был лишен с самого детства. Но и в Англии его продолжали преследовать неприятности. Если бы не этот проклятый портрет, сейчас он уже был бы в Уиллоузе и помогал бы несчастной вдове и ее ребенку.
      А может, он ошибся! Может быть, девушка, уехавшая в портшезе, была служанкой или воровкой, и он только понапрасну тратил время. Правда, при ней была коробка с красками, и как она ни старалась изменить свой голос, интонации безошибочно выдавали ее аристократическое происхождение.
      Что ж, пока что времени у него было достаточно, а ошибался он крайне редко. Может, он и не так много времени проводил в великосветском обществе Лондона – да и любого другого города, – но аристократов он мог определить с первого взгляда. Они держались с неприступной надменностью, которую невозможно подделать. Даже в платье простолюдинки девушка, которую он преследовал, повелевала им и носильщиком портшеза, как будто была наделена этим правом от рождения.
      Ему очень хотелось разглядеть ее лицо, но его скрывали низко надвинутый капюшон и темнота. И все же Трев был уверен, что ее горделивая осанка и стройная фигурка будут заметны в толпе простолюдинов, толкущихся в этой гостинице.
      Он подоспел к «Красному льву» как раз в тот момент, когда, звеня упряжью и трубя в рожок, из двора выезжал дилижанс. Крепкие лошади выбивали копытами искры из булыжной мостовой, а по бокам дилижанса раскачивались зажженные фонари. Через ограждение верха перегнулся пьяный матрос и сыпал отборными ругательствами, к вящему раздражению своих соседей, которые все до одного были мужчинами.
      Когда дилижанс проезжал мимо, Трев попытался разглядеть сидящих внутри, но там было слишком темно и тесно. Он прикинул, что носильщики не могли добраться сюда раньше его, следовательно, девушка не успела бы так быстро купить билет, дотащить до дилижанса тяжелый саквояж и занять свое место. Поэтому он продолжал следить за двором, ожидая ее появления, и рассматривал людей, слоняющихся у гостиницы.
      Он последовательно отмел обычных джентльменов в подпитии, деревенских сквайров и группку толстых жен фермеров. Задержав взгляд на стройной женщине в коричневом дорожном плаще, он отметил ее поникшие плечи и уставшее лицо – гувернантка, заключил Трев. Не найдя никого с гордой осанкой дочери герцогини или с коробкой красок, он стал ждать, облокотившись на дубинку.
      Рядом с ним, распространяя запах джина и крепких духов, остановилась дешевая проститутка.
      – Найдется для меня время, хозяин?
      Время-то у него было, а вот желания – ни малейшего. Не рискуя подхватить сифилис в каком-нибудь порту, он научился себя обуздывать, пока не окажется в знакомой гавани. Возмущение предательством деда и жажда со временем отомстить ему еще больше побуждали его соблюдать осторожность в общении с женщинами.
      Рочестер не собирался ни забывать о нанесенном ему оскорблении, ни отказываться от будущего, ради которого он приехал из такой дали. Он всегда добивался своей цели, так или иначе.
      Трев извлек из кармана серебряную монету.
      – Пойди-ка загляни в харчевню и посмотри, нет ли там леди в плаще с капюшоном и с коробкой красок.
      – Ну, хозяин, видать, на нее стоит потратить такие денежки. – Девчонка жадно схватила монету и бросилась внутрь, прежде чем Трев успел передумать.
      Вскоре она появилась с бутылкой вина и с крайне довольным видом на потасканной физиономии.
      – Ни одной леди, как и следовало ожидать.
      – Спасибо. – Рочестер не очень рассчитывал найти там девушку. В это позднее время таверна была полна шумных и пьяных мужчин – слишком опасного общества для путешествующей в одиночестве леди.
      Мик аккуратно вкатил на лошадях в ворота как раз в тот момент, когда очередной дилижанс высаживал своих пассажиров.
      – Я ее потерял, – с досадой признался Трев кучеру. – Последи за людьми во дворе, пока я потолкую с продавцом билетов.
      Войдя в гостиницу, он просмотрел расписание дилижансов, написанное на доске мелом. Тот, который он пропустил, направлялся в Суссекс. Позднее уходили только дилижансы в сторону застав. Единственный рейс в другом направлении был выехавший еще раньше дилижанс в Оксфорд.
      Рочестер подошел к билетному окошку.
      – На дилижанс в Оксфорд садилась молодая леди? – как можно небрежнее спросил он.
      – Что-то не припоминаю, – ответил старик, почесывая седую голову. – Туда ехали только джентльмены. С одним джентльменом ехала его кухарка, но она была не леди и уж точно не молодая.
      Как ни странно, Трев неожиданно встревожился. Молодая и неопытная девушка одна на улицах Лондона в такое позднее время! Он вспомнил, как она взмахнула золотой монетой, которую он ей дал. А может, носильщики обокрали и бросили ее где-нибудь. Трев чувствовал бы себя виноватым, если бы бедная девушка оказалась в беде. Нужно поставить кого-нибудь в известность, что она не прибыла в пункт назначения.
      Конечно, если Люсинда умышленно задумала своим портретом Рочестера восстановить против него все общество, он должен был злиться на нее, но даже уличные проститутки не заслуживают той участи, которая может подстерегать их на улицах города. Уж он-то прекрасно знал об этом. Приняв решение, Трев вернулся к своему экипажу и, убедившись, что портшез с девушкой так и не появился, приказал Мику вернуться к роскошному дворцу герцога Мейнуаринга.
 
      – На что вы намекаете, черт побери? У меня пропала дочь?! Да вы представляете, сколько сейчас времени?
      Прислонившись к мраморной колонне, украшающей портик герцогского дома, и лениво скрестив ноги, Трев достал из внутреннего кармана сюртука золотые часы, намеренно внимательно посмотрел на циферблат и кивнул.
      – Половина третьего ночи, ваша светлость. Рановато для того, чтобы вернуться с бала, но, полагаю, человек, у которого столько обязанностей, как у вас, вынужден ограничивать часы своего развлечения.
      Подкалывание и без того находившегося в дурном расположении духа герцога не способствовало мирному продолжению разговора, но Трев достаточно долго торчал на холоде у дверей, дожидаясь его возвращения. Дворецкий не впустил его в дом. И кто-то должен был заплатить за это оскорбление, даже если это будет лично его светлость.
      Аристократы, которые считают себя правой рукой самого Создателя, не вызывали трепета у Трева, хотя герцог Мейнуаринг выглядел весьма внушительно в своем завитом и напудренном парике и в шелковом вечернем наряде. Уже далеко не молодой, герцог не имел ни одной унции жира, а его глаза были умными и проницательными. Не хотелось бы Треву встретиться с ним в темном переулке.
      Но вот кто действительно произвел на него сильное впечатление, так это грозная матрона, облаченная в бархатные одежды и увенчанная высоким головным убором. Одним своим появлением она внушала трепет. Черт, будь он на месте девушки, тоже бы сбежал из дома.
      Трев испытал нечто вроде сочувствия к озорнице, когда герцогиня соизволила заговорить. Лед в ее голосе мог заморозить любого мужчину.
      – А почему, собственно, вас так заботит местонахождение моей дочери, сэр? – с королевским величием поинтересовалась она.
      – Любого мужчину заботит безопасность по отношению к леди, оказавшейся ночью на опасных улицах Лондона, ваша светлость. Возможно, до вас доходили слухи о разбойниках и грабителях, которые рыщут по ночам. – Трев заметил, как стоящий в дверях лакей вздрогнул и дал знак кому-то внутри. Он не удивился бы, если бы через мгновение по лестнице спустился целый полк кавалеристов. Его все еще должны были пригласить войти, даже при том, что он назвал себя. – Но если вам это безразлично…
      Его прервал мелодичный голос девушки в белом, которая, словно видение, возникла в дверном проеме.
      – Мама! Синда уехала! Несколько часов назад она сбежала в Шотландию!
      В Шотландию?! Черт побери! Значит, он понапрасну торчал на холоде все это время. Девчонка его провела. Она нарочно назвала носильщику портшеза ложный адрес, чтобы сбить его с пути, и поехала вовсе не в «Красный лев», а на пристань. Уж не сошла ли она с ума!
      Нет, она точно ненормальная, и он определенно свернет ей шею!
      Герцогиня пронзительно вскрикнула, воздушное создание в белом заплакало, а герцог громовым голосом стал отдавать приказания. И через мгновение в окнах огромного дома тревожно заметались огни зажженных ламп.
      Считая свой долг исполненным и видя, что готовится более тщательный поиск, чем мог обеспечить сам Трев, он ушел, помахивая добытой в бою дубинкой, как тростью. Похоже, в аристократических семьях привыкли время от времени терять своих отпрысков, так что его случай не такой уж необычный, как он думал.
      Ему стало неприятно, что он так ошибся, но слишком задерживаться на бессмысленных сожалениях он не привык. Ошибки следует исправлять, и в следующий раз он не станет недооценивать изобретательную художницу, которой удалось провести его.
      Треву было уже тридцать два года, и на вечную жизнь он не рассчитывал. Он едва не потерял глаз при отдаче выстрелившей пушки, чуть не умер от раны в грудь, нанесенной рапирой, и чудом извлек свою ногу невредимой из пасти аллигатора. Если он хочет прожить оставшееся ему время, лелея жену и воспитывая юных Рочестеров, которые должны будут унаследовать его состояние, ему стоило приступить к этому немедленно, пока из него еще песок не сыплется.
      Но ни одна приличная женщина не приблизится к нему, когда на нем висит обвинение в убийстве. Ему позарез необходимо поговорить с автором этого проклятого портрета и заставить ее признаться при свидетелях, что она стала участницей гнусного заговора его деда и что раньше никогда его не видела.
      Но, принимая во внимание поразительную точность портрета, смогут ли люди поверить ей или самому Треву?
 
      Синда протерла глаза, когда на рассвете дилижанс остановился в Соммерсвилле. За всю дорогу никто ни разу не выскочил из придорожных кустов, чтобы остановить дилижанс, так что можно было надеяться, что сэр Тревельян ее не преследовал. Но отец все равно проверит все постоялые дворы в Англии, если ему потребуется. Хорошо, что она догадалась послать носильщика купить ей билет и заплатила за эту услугу золотой монетой.
      Конечно, ее мать скоро вычислит, где она находится. От герцогини скрыться просто невозможно, даже если человек не хотел быть обнаруженным. Это был ее дар от природы.
      Усталая Синда спустилась из дилижанса, даже не пытаясь предположить, как будет действовать ее мать. Обычная мать просто сказала бы мужу, где найти их заблудшую овечку, или устроила бы дочери выговор за трусость и глупость, или просто послала бы за ней слуг. Но Стелла, герцогиня Мейнуаринг и признанная глава клана Малколмов, не была обычной матерью. И слава Богу!
      Синда не известила заранее кузину Кристину о своем приезде, а сейчас для этого было еще слишком рано. Ей уже приходилось посещать местную гостиницу, поэтому она решила там позавтракать и дождаться наступления дня.
      Девушка никак не могла успокоиться и все время размышляла, как ее угораздило оказаться в таком незавидном положении. Ведь она была скромной, далеко не самоуверенной особой и всегда послушной дочерью. Единственное, чего она хотела, – это писать свои картины, а не причинять людям неприятности. На портрете сэра Тревельяна она совершенно случайно изобразила на заднем плане ярмарку на берегу, желая подчеркнуть контраст между лихим пиратом и безмятежными деревенскими жителями. Почему люди продолжают видеть в ее искусстве больше того, что она хотела изобразить?
      Для нее это оставалось загадкой. Люсйнда припомнила непонятный обморок леди Роксбери, когда в парке та увидела сделанный ею рисунок. А Синда всего лишь зарисовала прохожего джентльмена, а потом решила изобразить рядом с ним красивую леди и детишек. Откуда ей было знать, что этот джентльмен недавно завел себе любовницу? Синде и в голову не приходило, что ее рисунок был воспринят как предсказание.
      Слуга принес чашку горячего шоколада. Синда наслаждалась вкусным напитком и наблюдала, как светлеет небо, постепенно окрашиваясь в розоватые лучи рассвета. Как ей хотелось превратиться в простую деревенскую девушку, которую никто не замечает!
      И тут к ней за столик подсела молодая женщина с каштановыми волосами в темном плаще с капюшоном.
      – Это гостиница уже не такая приличная, какой была прежде, – заметила женщина.
      Вздрогнув, Синда внимательно посмотрела на нее. Впрочем, что-то в ее лице показалось девушке знакомым. Вероятно, они встречались во время прежнего приезда Синды в здешние края, но сейчас она не могла вспомнить, как зовут соседку по столу.
      – Мойра Эббот, мой отец викарий, – представилась женщина, протягивая Синде тонкую руку.
      Непривычная к такой прямоте, Синда нерешительно ответила на рукопожатие.
      – Я… – Синда замялась, не зная, как ей представиться. Если она намерена сохранять свое инкогнито, то должна назвать вымышленное имя. И как она раньше об этом не подумала?
      – Вы слишком похожи на свою кузину, герцогиню, чтобы не быть одной из Малколмов, – предупредила ее ложь Мойра. – Вот если бы вы перекрасили свои приметные волосы или надели бы очки, вас нельзя было бы узнать.
      Удивительно! Женщина говорила так, будто читала ее мысли. Хотя, если Кристина разговаривала с дочерью викария – а ее кузина любила поболтать, – Мойра могла о ней знать.
      – Я как раз думала о том, чтобы на время стать другим человеком, – искренне призналась Синда. – Да, я Люсинда, но предпочла бы быть Мэри, Анной или Пег и жить в скромном домике, где могла бы без помех наслаждаться своей работой.
      – Добро пожаловать в Соммерсвилл, леди Люсинда, – сказала Майра. – Боюсь, что ваша слава опередила вас. Настоящий талант трудно скрыть.
      Сосредоточившись на побеге, Люсинда об этом и не подумала. Она надеялась, что Кристина поможет ей скрыться. Кузина была отличной выдумщицей и занимала видное положение в обществе, будучи герцогиней.
      – Мне хотелось бы писать пейзажи, – продолжила Синда. – И я не так уж знаменита. Женщин, которые занимаются живописью, считают недостойными внимания. Злополучный портрет – единственное, что я выставила в галерее.
      – Тем не менее за вашей семьей пристально наблюдает все общество, и даже в такой глуши обсуждается любой ваш поступок.
      – Видно, я никогда не заглажу своей вины перед принцем Чарли, верно? – Синда устало потерла глаза и откинулась на подушки дивана, мечтая только о том, чтобы выспаться. Потом она как-нибудь во всем разберется. А сейчас ей казалось естественным разговаривать с совершенно незнакомой ей женщиной так; будто они дружили всю жизнь.
      – Ну, вы, конечно, ее загладите, если будете писать только пейзажи, – успокоила ее Мойра. – У герцога есть неподалеку отсюда небольшой коттедж. В настоящий момент он пустует. Отвести вас туда? И тогда никто не узнает, что вы родственница герцогини.
      Люсинда просияла.
      – А вы сможете это сделать? – спросила она, испытывая необыкновенное облегчение. – Кстати, не знаете ли вы, чем можно покрасить волосы?

      После встречи с герцогом Трев, разузнав в Лондоне все, что ему было необходимо, отправился в поместье Уиллоуз, расположенное в Суссексе.
      – Бьюсь об заклад, нас встретят не лучше, чем в прошлый раз, – мрачно заметил Мик, когда упряжка уносила экипаж все дальше, направляясь к дому покойного виконта Рочестера – к дому, который должен был принадлежать Треву.
      Да, этот дом принадлежал бы ему, если бы дед не подкупил лондонских стряпчих, которые объявили незаконным брак его родителей, совершенный на Ямайке. Уиллоуз был частью приданого бабки Трева, которую должен был унаследовать после женитьбы ее младший сын, то есть отец Трева. Но, поскольку его брак был признан недействительным, поместье вернулось к графу, который имел право завещать его кому угодно по собственному желанию.
      Граф Лэнсдаун ненавидел своего отчаянного внука с такой силой, что никогда бы не вернул ему поместье.
      Удобно устроившись рядом с Миком, лениво подстегивая кнутом сытых лошадей и любуясь расцвеченным яркими осенними красками лесом, с обеих сторон обступившим дорогу, Трев с наслаждением вдыхал пряный свежий воздух.
      – А ты думаешь, мне не все равно? – небрежно поинтересовался он.
      – Еще бы, – проворчал Мик. – Можете делать вид, что вам все безразлично, но я был рядом с вами не в одной переделке. И вот что я вам скажу – в жизни не видел капитана, который так заботился о своей команде, как вы. А теперь вас тревожит судьба этой несчастной вдовы и ее осиротевших детишек. Передо мной вам нечего притворяться. Я уж давно заметил, что вы жалеете всех женщин и детей!
      – Ну, расскажи еще об этом жирной Пэтти, которая гниет в ямайской тюрьме, куда я ее засадил. – Трев усмехнулся при мысли, что его можно считать добрым и мягким.
      – Так ведь Пэтти разве женщина? Это же настоящая жена! А если бы вам действительно было все равно, вы бы переехали в большой дом графа и вышвырнули бы вон всех его слуг, а не тосковали бы по этому жалкому поместью вашего кузена. Вы имеете на оба дома такое же право, как и вдова. Графа-то разбил паралич, так что он не может ими заниматься.
      Трев взмахнул кнутом и сбил с дерева золотистый кленовый лист, который стал медленно кружиться в воздухе. Он мог бы возразить Мику, но вдаваться в объяснения ему не хотелось.
      Появившееся вскоре вдали небольшое загородное поместье было в его жизни единственным настоящим домом. С детства он бережно хранил в памяти каждый пожелтевший блок известняка в его стенах, каждый нависающий карниз из красного песчаника. Трев помнил полированные перила лестницы из красного дерева, по которым они с Лоренсом скатывались вниз. Впервые он отведал вкус тропических плодов во влажной духоте здешней оранжереи. Мягкая холмистая местность, по которой они сейчас проезжали, покрытая еще яркой зеленой травой, вызвала в его душе милые воспоминания.
      Ему не нужна была крепость графа в Сомерсете, которую после его смерти унаследовал бы Лоренс. Он хотел привести любимую жену в дом, где был когда-то счастлив, – в поместье, которое Лоренс обещал ему продать. Поместье, на которое он не мог теперь претендовать, потому что после смерти Лоренса им распоряжался граф, который скорее послал бы его гореть в аду, чем продал хоть горсть земли. Ненависть Трева к деду сгладила боль от утраты кузена, но, увидев сейчас дом, где прошло его детство, он вновь испытал чувства, которые лучше было бы забыть.
      – За городским домом деда присматривает дворецкий, – ответил он на рассуждения Мика. – А вот о доме кузена никто не заботится. Сейчас на полях должны быть рабочие, которые убирают на зиму сено и переводят овец в овчарни, собирают урожай, пока он не сгнил в поле, но что-то я никого здесь не вижу. Не такой уж я опытный фермер, но сумею стащить с кровати этих лодырей и заставить их работать.
      – Только если вдова вам позволит! – насмешливо заметил Мик.
      Да, все не так-то просто! Дока что виконтесса отказывалась признать в нем одного из Рочестеров, не то, что опекуна своих детей. Ведь они никогда не встречались, а он действительно мало чем походил на тех Рочестеров, которых она знала. Трев это понимал, но не обязан был с этим мириться.
      Трев смотрел на сверкающие на солнце стрельчатые окна, понимая, с какой настороженностью наблюдают за его приближением обитатели дома.
      Учитывая ситуацию, леди Рочестер имела основания опасаться его приезда. Он не знал, как убедить ее в том, что у него нет ни малейшего намерения присвоить себе титул и поместье, принадлежащие покойному кузену или ее малютке сыну. Его племянник может спокойно обладать и графством и всем состоянием. А Треву нужен только Уиллоуз, который принадлежал бы ему по праву майората.
      – Жалко, что нет таких школ, где бы можно было научиться, как обращаться с людьми, – пробурчал он, соскакивая на землю, когда экипаж остановился у парадной лестницы. – И как это политикам удается убеждать людей в своем мнении?
      – Змееныша воспитывает его мать-змея, – наставительно ответил Мик. – А вы – кошка, которую воспитывали волки. Ничего удивительного, что вы не знаете, как с ними ладить.
      Трев усмехнулся на это образное пояснение.
      – Я пума, дружище, а не какая-нибудь домашняя кошка.
      Мик насмешливо хмыкнул:
      – Верно замечено. Черная кошка!
      И он взмахнул кнутом и послал упряжку к конюшне, оставив Трева на пороге дома.
      Трев забыл отдать Мику свой кнут и, неловко пряча его за спиной, постучал молотком в дверь. Он был уверен, что обитатели дома видели его, и отлично представлял себе поднявшуюся в нем суматоху. Интересно, впустят ли его на этот раз? Как Трев ни старался, его короткая поездка в Лондон ничего не изменила. Он снова мысленно проклял пропавшую художницу.
      К его облегчению, в ответ на его настойчивый стук одна из тяжелых дубовых дверей распахнулась и появилась незнакомая ему миниатюрная женщина в тускло-сером платье с уложенными короной каштановыми волосами, спрятанными под кружевным чепчиком. Новая экономка?
      Вот черт, он забыл заказать визитные карточки! Трев понимал, что без шляпы, украшенный воинственным шрамом, да еще с хлыстом в руке, он должен был до смерти напугать здешнюю прислугу.
      – Я Тревельян Рочестер и приехал повидаться с леди Рочестер, – как можно мягче произнес он, хотя не видел надобности расшаркиваться перед служанкой.
      – Виконтесса сейчас отдыхает. Прошу вас, зайдите в дом.
      Горничная не сделала реверанса, но Трев был слишком ошеломлен приглашением, чтобы обратить на это внимание. Он не без опасений шагнул внутрь и оказался в просторном холле, где в последний раз видел своих родителей живыми.
      Его сразу окутал приятный аромат свежеиспеченного хлеба. Он глубоко вдохнул его, чуть ли не закрыв глаза от восторженного чувства возвращения домой. Так и должно было быть. Свежий и пряный осенний воздух, запах горячего хлеба, гудящий в камине огонь – и женщина, встречающая его на пороге.
      Проклятая сентиментальность когда-нибудь его погубит! Трев охватил взглядом внушительную лестницу с перилами и балюстрадой в поисках подстерегавших его солдат. От деда можно ожидать любой подлости! Не обнаружив в холле опасности, он прошел вперед по сияющему паркету и заглянул в голубую гостиную, затем обернулся к женщине, которая молча стояла, сложив руки на животе.
      – Вы кто такая? – резко спросил он.
      – Мойра Эббот. – Она опять не присела в реверансе.
      На этот раз он это заметил и недовольно нахмурился. Какая-нибудь подруга виконтессы? Так бедно одетая? Он насторожился и продолжал с подозрением рассматривать женщину.
      – Дочь викария, – пояснила она, наблюдая за ним внимательными глазами цвета бледного летнего неба. – Леди Рочестер немного нездоровится.
      – В отсутствие главы семейства я приехал, чтобы позаботиться об интересах леди. Мне нужно поговорить с ней, – заявил Трев.
      Мойра Эббот и бровью не повела.
      – Не угодно ли кофе? Я провожу вас в гостиную.
      Он последовал за мисс Эббот в пронизанную солнечным светом переднюю комнату, предназначенную для приема гостей. Его шаги глухо раздавались в просторном помещении.
      Женщина указала на кресло, которое она развернула к камину.
      – Сейчас пришлю вам кого-нибудь из слуг.
      Вместо того чтобы сесть в хрупкое, обтянутое шелком кресло, Трев стал беспокойно расхаживать по вытянутой в длину гостиной. Он плохо помнил эту комнату. Детям не разрешали здесь играть, чтобы не испортить дорогую шелковую обивку стен, старинную мебель и вазы эпохи Минь, поэтому они стремились преодолеть все запреты и затеять здесь игру в прятки. Вероятно, его наказывали за шалости, но для мальчишки важнее всего была победа, одержанная в игре, поэтому он не помнил о порке розгами.
      А что сейчас было для него важнее всего? Трев не мог бы сказать. Когда он получил от Лоренса известие о пошатнувшемся здоровье графа, в душе его возникла борьба между страстной жаждой мести старику и всепоглощающим желанием вернуться домой, в мир, который он помнил с детства.
      Теперь Лоренс умер, граф пребывал на краю могилы, и победа потеряла свою привлекательность.
      – Граф умер? – прошептал голос, как ему показалось, едва ли не его собственный, так как, кроме него, в комнате никого не было.
      Он стоял перед открытым окном, заложив руки за спину, поэтому выглянул наружу. Перед ним расстилались мягко закругленные холмы с пасущимися на них упитанными коровами, деревья и отлогий спуск примерно в двадцать футов высотой. В воздухе за окном не было видно никаких эльфов.
      Эльфы! Его взгляд упал на тяжелые складки дорогих портьер, и он вспомнил, как в детстве они с Лоренсом любили за ними прятаться. Он осторожно отодвинул портьеру ногой и обнаружил за ней пряжку на детском башмачке.
      – Когда я видел его в последний раз, твой прадед был еще жив, – мрачно сообщил он, обращаясь к портьере.
      – Значит, нам не придется уезжать. – В тоне ответа скорее прозвучал вызов, чем облегчение.
      – Если вы не хотите, то вам и не нужно никуда уезжать, – пообещал Трев с горячностью человека, уже пожалевшего о своих словах. Разумеется, он хотел, чтобы они переехали в дом графа, который принадлежал им по праву.
      – Даже если ребенок мамы окажется девочкой? – прошептала малышка в ответ.
      Ребенок мамы? Лоренс писал кузену, когда жена подарила ему сына и дочь, правда, о новой беременности не сообщил. Но какое имеет значение, будет это девочка или мальчик? У Лоренса уже и так есть наследник.
      – А няня говорит, что противный кузен выгонит нас из дома. – Девочка вдруг заплакала так сильно, что даже портьеры задрожали. – И папа не будет знать, где нас найти, когда вернется.
      Трев долго раздумывал, прежде чем ответить.
      Расстроенный тем, что причинил девочке – и наверняка ее матери – такое горе, он неловко опустился на колени, чтобы быть поближе к невидимому ребенку. Трев попытался говорить мягко и успокоительно – нелегкая задача для человека, который привык отдавать команды, пересиливая вой ветра.
      – Послушай, это ваш дом, так что вы можете жить здесь сколько угодно. И твоя мама, и твой брат, и тот малыш, который только должен родиться. – Он трижды проклял себя за глупость: наверняка жена Лоренса специально подослала сюда ребенка, чтобы задобрить и смягчить его.
      Мик был прав. Ему приходилось обагрять свои руки кровью мужчин, но он не мог причинить вред ребенку.
      Из складок портьер осторожно выглянули большие голубые глаза.
      – У меня нет братика. Он умер, и папа очень плакал.
      Трев судорожно перевел дыхание, чувствуя, как к глазам подступили слезы. Он не знал, как себя вести. Значит, Лоренс потерял сына? Какое же горе он перенес! Но маленькая девочка ждала его ответа.
      – Мне жаль об этом слышать, малышка. Мне приказать принести пирог, когда вернется мисс Эббот?
      Она благодарно улыбнулась, и на ее щечках появились очаровательные ямочки.
      – Правда? Пожалуйста! Я страшно проголодалась.
      Выпрямившись, Трев протянул ей свою внушительную ладонь. Поколебавшись, она вложила в нее свои хрупкие пальчики и позволила ему вытащить себя из-за портьер. Ее вздернутый носик был усеян веснушками, а на давно не стиранной шейной косынке красовалось жирное пятно от крема. И она очень напоминала Треву Лоренса, каким он запомнился ему с детства. У него больно защемило сердце.
      – Ты такой загорелый, – прочирикала она, рассматривая его лицо. – Папа не позволял маме запудривать веснушки. Ведь джентльмены не пользуются пудрой?
      – Черити, ты не должна находиться в этой комнате! – раздался резкий окрик.
      Жалко одетая ведьма в облике дочери викария стояла в дверях с подносом, наблюдая за ними своим странным взглядом.
      Взволнованный разговором с невинным ребенком, который так просто воспринял его пугающий вид, Трев не отпустил руку девочки, а галантно подвел ее к креслу у огня.
      – Мы с мисс Черити хотели бы пирога, если можно, – распорядился он таким тоном, как будто имел на это право.
      И оказывается, он действительно имел на это право, осознал Трев с испугом, от которого едва не упал. Если наследник Лоренса умер… Но он не мог об этом думать. Лоренс был единственным ребенком старшего сына графа, наследником графства, и пусть все так и останется.
      Ничего удивительного, что деда постиг удар. Если и Лоренса, и его сына нет в живых, следовательно, единственным наследником графа оставался Трев. Если только ребенок, которого виконтесса носит под сердцем, не окажется мальчиком… Он постарался отбросить от себя эти мысли.
      Черити коснулась его руки и улыбнулась ему.
      – Благодарю вас, милорд, – сказала она с гордостью ребенка, который усвоил недавно преподанный урок.
      Трев не стал делать замечание, что ей не следовало употреблять в обращении к нему титул, которого он никогда не домогался и на который не рассчитывал.

      – До сих пор не могу поверить, что ты решилась перекрасить свои изумительные волосы! – укоризненно заметила кузине Кристина, герцогиня Соммерсвилл.
      Был конец сентября, и молодые женщины гуляли по деревенскому лугу.
      – Да это всего лишь хна. Мойра сказала, что она постепенно смоется. А мне нравится новый цвет! Я стала чувствовать себя какой-то другой, более самостоятельной и непокорной.
      – Я бы предпочла, чтобы ты оставалась по-прежнему моей милой и спокойной кузиной Люсиндой. К тому же у тебя такой красивый цвет своих волос! Все сразу обращают на них внимание.
      – В том-то и дело, – отозвалась Люсинда, останавливаясь перед коттеджем, который за последние недели превратился в ее дом. – А ты, если не хочешь увидеть у своего дома убийцу и разбойника, должна держать себя так, как будто мы с тобой совершенно чужие люди!
      Высокая и стройная, с едва округлившимся животом, герцогиня завязала ленту капора и осмотрела луг. В такой погожий день сюда пришли порезвиться деревенские ребятишки в сопровождении своих родителей, так что внимательных глаз было предостаточно. Кивнув в знак согласия, Кристина вздохнула и остановилась перед коттеджем.
      – Я слышала, сэр Тревельян умчался в Лондон, чтобы представить в парламент просьбу назначить его на время болезни графа опекуном своего кузена. Если Рочестер докажет в британском суде, что брак его отца, заключенный на Ямайке, является законным, тогда он унаследует все. Так что сомневаюсь, что он снова покажется в здешних местах.
      Синда вздрогнула.
      – Подумать только! И надо же мне было приехать именно в ту деревню, где живет его кузен! Лучше бы я уехала в Шотландию к Фелисити!
      – Могу тебя успокоить – у графа и там есть имение. В конце концов, Англия не такой уж большой остров. И не можешь же ты скрываться всю жизнь!
      – Во всяком случае, до тех пор, пока не умрет граф. Тогда у сэра Тревельяна появится много других забот, помимо меня. – Взглянув за спину Кристины, она выдавила любезную улыбку. – Здравствуйте, миссис Фланаган. Как сегодня чувствуют себя ваши отпрыски?
      Вспомнив о своей роли, герцогиня передала Синде висящую у нее на руке хорошенькую корзинку.
      – Я так рада, что вы согласились нарисовать моего котенка, миссис Джонс. Надеюсь, этот коттедж вам нравится.
      Обернувшись к приблизившейся к ним матроне, она весело улыбнулась.
      – Дорогая миссис Фланаган! Я как раз хотела вас видеть. Вы знаете, покрывало алтаря…
      Синда усмехнулась, когда Кристина пустилась в оживленный разговор и увела с собой любопытную соседку. Ее кузина была слишком открытой и порядочной женщиной, чтобы лукавить, но все же довольно прилично справлялась со своей ролью. Дочери маркиза, вышедшей замуж за герцога, ничего не стоило сохранять аристократические манеры, гуляя по окрестностям или взбираясь на холмы к развалинам старинных замков. Значительно труднее было притворяться, что они с Синдой только недавно познакомились.
      Синда вошла в очаровательный коттедж, который якобы снимала у мужа Кристины, и ее сразу успокоила уютная атмосфера гнездышка, которое она в нем устроила.
      Не потребовалось больших затрат на то, чтобы украсить маленькие окна муслиновыми занавесками, выкрашенными в синий цвет при помощи индигоферы, которую дала Мойра, порывшись в своих неисчерпаемых запасах полезных растений. Простой деревянный пол закрывал окрашенный в синие и красные цвета тростниковый ковер. Перед окном, выходящим на юг и на фасад домика, стоял старинный мольберт – реликвия, найденная на чердаке герцога Гарри, как и вся остальная мебель.
      Синде очень нравились окружавшие ее красивые вещи, и хотя она не очень многое могла себе позволить, но для первого в жизни собственного дома он и так был хорош. Если ей удастся продать несколько пейзажей, она сделает его еще уютнее.
      Кристина дала Синде заказ на изображение огромного замка ее мужа Гарри, таким образом предоставив ей предлог бывать в нем, когда ей вздумается. Внешний вид замка, в котором самым невероятным образом смешивались разнородные и отдаленные друг от друга по времени архитектурные стили, пока не очень вдохновлял художницу, зато ее невероятно привлекали виды деревни и ее окрестностей. Кристина и Мойра обещали рассказать в соседних поместьях о таланте Синды, а жена одного сквайра уже спрашивала, нельзя ли написать для нее какой-нибудь пейзаж.
      Синда очень скучала по сестрам, но пока еще опасалась сообщить им о своем местонахождении. Волнение в семье улеглось вскоре после ее прибытия в деревню, следовательно, мать уже знала, что ее дочь находится в безопасности у родственников.
      Синда надеялась, что сэру Тревельяну удастся заставить парламент признать его права и тогда у него больше не будет причин злиться на нее. Анонимное положение ей очень нравилось, но вместе с тем она отчаянно тосковала по своей семье. Вернулись ли к Сесиль соискатели ее руки? Как там маленькая Белинда? По-прежнему тащит в дом всех бездомных котят?
      Синда собралась подвесить над огнем чайник, когда ее отвлек стук в дверь. Наверное, это миссис Фланаган, которой удалось вырваться от Кристины, подумала она. Эта пожилая леди была известной деревенской сплетницей, благодаря которой Синда всегда знала, где что происходит.
      Приветливо улыбаясь, Синда открыла дверь и замерла.
      На пороге стояла невысокая женщина на последних месяцах беременности, в богатом бархатном плаще и с кружевной накидкой на напудренных кудрях парика. На ее исхудавшем лице глаза, окруженные темными тенями, казались огромными. Рядом с ней стояла пожилая горничная, готовая подхватить свою госпожу, которая, судя по ее состоянию, в любую минуту могла упасть в обморок.
      – Вы, кажется, художница? – Голос с достоинством держащей себя элегантной посетительницы неожиданно сорвался.
      Пораженная печальным обликом богатой леди, которая должна была бы сиять здоровьем и радостью в ожидании рождения ребенка, Синда быстро пришла в себя.
      – Да, я обладаю кое-какими художественными способностями. Не угодно ли войти?
      Женщина кивнула и перешагнула через порог, и Синда поспешно положила ситцевую подушечку на деревянную скамью перед камином.
      – Я как раз готовила чай. Вы не возражаете?
      – Чай? Да, отлично, благодарю вас. – С помощью горничной женщина неловко опустилась на сиденье. – Боюсь, слабое состояние здоровья заставило меня забыть о приличиях, и я вам не представилась. Я леди Мелинда Рочестер.
      Рочестер?! Синда едва не выронила чайник и схватила полотенце, чтобы скрыть дрожь в руках.
      – Добро пожаловать, миледи, – отозвалась Синда. – Я Люси Джонс. – Няня называла ее Люси, и короткая фамилия Джонс показалась ей вполне подходящей, когда она подбирала себе псевдоним.
      Занятая кипячением воды и завариванием чая, для чего она щедро всыпала несколько полных ложек чая, Синда вдруг сообразила, что бедная художница, которая якобы считает каждое пенни, вряд ли должна угощать чаем своих гостей, но было уже поздно исправлять ошибку.
      Передав гостье чашку из тонкого фарфора с душистым чаем, Синда уселась напротив и стала терпеливо ждать продолжения разговора. Виконтесса действительно выглядела очень слабой, и она не хотела ее торопить.
      – Вы… Не могли бы вы… – Гостья бросила беспомощный взгляд на рисунок, прикрепленный к мольберту. – Я слышала, вы очень талантливы. Простите, а вы быстро работаете?
      Сдержав удивление при этом вопросе, Синда неторопливо отпила чаю.
      – Это зависит от характера заказа, миледи. Работа маслом занимает много времени, писать углем гораздо быстрее, а акварель хороша только для некоторых сюжетов.
      Женщина застонала от огорчения.
      – Ах, мне так хотелось бы иметь картину маслом, большую картину, на которой была бы изображена моя дочь в Голубой гостиной. Или сидящей на траве среди подстриженных деревьев… Или в оранжерее, где Лоренс… – Она подавила готовое вырваться рыдание, и горничная поспешно протянула ей носовой платок.
      – Видите ли, я не умею писать портреты, – с сожалением сказала Синда, которой не хотелось причинять этой женщине еще большие страдания. Кто знает, не проявится ли на портрете ее дочери какое-нибудь предзнаменование новых несчастий, ожидающих семью.
      Изящным жестом виконтесса промокнула глаза платком, и в ее голосе вновь послышалась решимость.
      – Наследник моего мужа находится сейчас в Лондоне. Он пытается там добиться согласия пэров на то, чтобы выгнать нас из дома.
      Ну что за негодяй! Как он смеет так обращаться с этой милой женщиной и ее детьми?!
      – Мне хотелось бы иметь на память картину этого дома, хорошо бы с нашими любимыми собаками, – продолжала леди. – Я не знаю, когда он вернется, не знаю, позволит ли он нам забрать что-либо из дома.
      Люсинда задумалась. Осмелится ли она ступить на территорию, принадлежащую мужчине, который только и думает о том, чтобы отомстить ей? Прежняя тихоня Люсинда при одной мысли об этом затаилась бы в своей комнате.
      Но теперешняя Люси с ее рыжими волосами только засмеялась про себя. Пусть сэр Тревельян попробует ее остановить!
 
       Начало октября
 
      Продвигаясь бешеным галопом по аллее, Трев сыпал ругательствами на всех языках, чтобы выпустить пар. Мик вышел навстречу ему из конюшни. Соскочив с измученного жеребца, Трев отодвинул кучера в сторону и сам стал прохаживать лошадь. Ему нужно было остыть не меньше, чем Рексу.
      – Ну что, приняли они ваши бумаги? – будничным тоном поинтересовался Мик, забирая поводья.
      – Думаю, они не приняли бы меня, даже если бы я поднял отца из могилы!
      – А вы вежливо говорили с ними, а?
      – Чертовски вежливо! Предъявил им письменные показания, данные под присягой свидетелями брака. Показал им обручальное кольцо отца и письма, которыми обменивались мои родители и в которых называли друг друга мужем и женой. Но их свадьба состоялась почти сорок лет назад в заброшенной деревушке да еще в далекой стране. Они не подписывали брачного контракта, церковь в браке не участвовала, и поскольку и мать и отец уже умерли и не могут подтвердить, что их брак состоялся по свободной воле, поверенные деда назвали их брак тайным и, таким образом, недействительным. Все это вздор, пустая болтовня! Представители парламента обещали, что их адвокаты в свое время рассмотрят мое дело. Знаю я, что значит – в свое время! – Трев стиснул зубы и стремительно зашагал вперед. – Поэтому я нанял собственных стряпчих, которые будут наседать на их адвокатов, пока они не изучат мои документы.
      – Верно, это вы верно решили! Играть в их игры, уж лучше и не придумаешь. – Мик решительно кивнул. – А вы сидели с ними в кофейнях, пили с ними? Улыбались их дочерям?
      – Каким еще дочерям! Они не позволили бы мне и на милю к ним подойти. Ведь все уверены, что это я убил Лоренса! – И Трев снова разразился проклятиями.
      – А тут без вас вдова наняла художницу, – с напускным безразличием сообщил Мик.
      Трев резко остановился.
      – Какую еще художницу?
      Мик продолжал размеренно шагать рядом с лошадью, которую вел в поводу.
      – Довольно симпатичную девушку. Говорит, что она тоже вдова. Она рисует оранжерею.
      – Оранжерею?
      У Трева при одной мысли о художниках сводило скулы.
      – Ага. Да еще притащила туда собак. – Обветренному грубому лицу Мика трудно было придать выражение невинности, но голос его звучал совершенно беззаботно.
      – А у этой художницы имеется имя?
      – Я слышал, ее называют Люси. Миссис Люси Джонс. А что? Приятное простое имя для молодой женщины. Раз уж вас интересуют художницы, я подумал, может, и эта подойдет.
      Трев готов был предъявить счет за все свои несчастья одной конкретной любительнице пачкать холсты красками. Предоставив Мику позаботиться о жеребце, он стремительно направился в сторону оранжереи, где намеревался отыскать художницу.
 
      Зарисовывая лениво развалившихся на полу оранжереи спаниелей перед высокими окнами, Люсинда благодарила Создателя за свой мирный нрав. В противном случае она поискала бы хорошую палку для того негодяя, который намеревался выгнать из дома виконтессу с дочерью.
      Пока сэр Тревельян наводил ужас на лондонское общество, леди жила в постоянной тоске и тревоге. Как же несправедливо устроен мир, если несчастная вдова может потерять свой дом только потому, что, возможно, вынашивает не сына, а дочь!
      Но даст Бог, у виконтессы родится мальчик, а тем временем и граф поправится, и наглый внук останется ни с чем.
      Синде неприятно было думать, что у романтического героя, портрет которого она написала, оказалась душа подлеца и негодяя, но тогда, в галерее, Она заметила холодный взгляд сэра Тревельяна. Он выглядел человеком, способным пустить в ход шпагу. Разумеется, он не раз ею пользовался. Ведь он был пиратом и убивал людей! Как можно ожидать от него чего-нибудь хорошего?
      Один из спаниелей поднял голову в коричневых и белых пятнах и принюхался. Синда подождала, когда он снова уляжется. Она и не думала, что писать животных с натуры так трудно – их непоседливость мешала ей сосредоточиться. Обычно девушка переносила на бумагу запечатленный в памяти образ животного, что было гораздо легче.
      В этот момент заскулила и вторая собака, затем встала и начала помахивать хвостом. Синда оглянулась, ожидая увидеть Черити. Девочка любила наблюдать за ее работой, но не могла долго усидеть на одном месте и без конца болтала: о своем умершем братике, о том, как она каждую ночь ждет, что папа вернется домой, о том, как надеется, что новый ребенок снова вернет радость ее маме. Синде с трудом удавалось удерживать слезы и улыбаться, чтобы не огорчать ребенка. Она и сейчас с улыбкой ждала появления Черити из-за пышной зелени тропических растений.
      Но вместо девочки увидела высокого мужчину, пробиравшегося к ней между огромными пальмами.
      Синда замерла от страха, узнав сэра Тревельяна. День был хмурым, и на лицо сэра Тревельяна с резко очерченными чертами падали тени. Одет он был так же просто и элегантно, как в тот день, когда она впервые его увидела, и его длинный камзол и жилет были расстегнуты, открывая белую рубашку. Синда судорожно перевела дыхание и опустила глаза, чувствуя на себе его пристальный взгляд.
      Поспешно поправив складки капора, она схватила другой карандаш. Успел ли он разглядеть ее в ту ночь? Было уже темно, а капюшон она надвинула очень низко. А если он ее узнает, ждет ли ее немедленная расправа на месте или он предпочтет застать ее одну в коттедже?
      – Полагаю, вы миссис Джонс? – не столько недоверчиво, сколько саркастически поинтересовался он, подходя и останавливаясь подле нее.
      Подавляя волнение, Синда слегка наклонила голову в знак приветствия и вернулась к своей работе, но рука у нее дрожала. Ей показалось, что Рочестер рассердился, не получив от нее ответа.
      Тревельян стоял позади, рассматривая рисунок. Она старалась держать себя невозмутимо, пальцем растушевывая на бумаге шерсть на хвосте собаки. Псы снова улеглись, устремив восторженные взгляды на мужчину.
      – Люси Джонс? – продолжал он, вкладывая в вопрос иронию.
      – Простите, но вы кто такой? – сказала она, не поднимая взгляда.
      Трев в замешательстве уставился на ее шею, где из-под капора выбивались рыжевато-каштановые пушистые завитки. Неужели он ошибся? Он знал, что все дочери герцога были блондинками. Художница сидела, поэтому он не мог определить, такого ли она роста, как встреченная им в переулке девушка.
      И она явно не отличалась утонченным воспитанием. Эта женщина держала себя с дерзкой уверенностью профессиональной художницы, увлеченной своей работой. Даже не сочла нужным голову поднять!
      Ему хотелось сорвать с нее капор и заставить повернуться к нему лицом, но под грубоватой внешностью моряка все еще жил джентльмен, каким его воспитала мать.
      – Я Тревельян Рочестер, двоюродный дядя Черити.
      Последовало долгое молчание, затем Синда сухо произнесла:
      – Очень жалко.
      – Что значит, очень жалко? – в бешенстве вскричал он.
      – Думаю, Черити предпочла бы родственника поближе к ней по возрасту, чтобы ей было с кем играть, – рассеянно пояснила Люсинда, набрасывая на рисунке очертания второго спаниеля.
      Треву захотелось разорвать проклятый холст и швырнуть его на пол, но он сдержался и решил продолжать эту странную игру в вопросы и ответы. Его всегда зачаровывала работа художников. Насколько он мог судить, девушка была очень талантлива. Всего несколькими штрихами она изобразила уходящую вдаль перспективу фигурных окон оранжереи. На рисунке быстро появлялись изображения собак. На заднем фоне он видел наброски, которые должны были превратиться в растения. Трев с восторгом следил за быстрыми и уверенными движениями ее руки.
      – Наша семья невелика, – сказал он. – У нас есть несчастная способность терять ее членов быстрее, чем обзаводиться новыми. Пожалуй, мне следует пригласить для Черити деревенских ребятишек.
      – Уверена, она будет очень рада этому, хотя считаю, что прежде нужно спросить у виконтессы. Она не совсем здорова.
      – Ее состояние ухудшилось? – встревоженно спросил Трев.
      Девушка бросила на него взгляд из-под темных бровей. Значит, все-таки она не блондинка, а рыжая. Любопытно! Да она прехорошенькая. Жаль, что из-за длинных ресниц ему не удалось разглядеть цвет ее глаз.
      – Чем больше растет в ней младенец, тем слабее делается леди Рочестер. За один год она утратила ребенка и мужа, а теперь еще опасается потерять свой дом. Впрочем, не думаю, чтобы вас заботили страхи этой женщины.
      Трев вздрогнул от ее ледяного тона. Она ничем не напоминала ту дерзкую девушку, которую он повстречал в переулке у дома герцога. Это была взрослая женщина, а не ребенок, и говорила так неприязненно, как будто с наслаждением проткнула бы его своим остро очинённым карандашом.
      – Я приехал сюда вовсе не для того, чтобы лишить ее дома, – уточнил он. – А с тем, чтобы позаботиться о нем, ведь кто-то должен этим заниматься. И только посоветовал ей перебраться в Лэнсдаун, который также принадлежит ей, только и всего.
      – Значит, вы намерены выгнать ее, когда унаследуете титул? – Синда вернулась к работе, и по ее резким штрихам было видно, что она сердится. – Очень великодушно, ничего не скажешь.
      – Я не собираюсь наследовать этот проклятый титул! – Так оно и было, что бы ни утверждали британские аристократы. – Но Лэнсдаун расположен в Лондоне, где очень хорошие врачи. Если она вынашивает наследника графа, ей следует занять полагающееся по праву место в графском доме. Да и старику может понадобиться помощь женщины.
      – А граф ее пригласил? – спросила Синда. – Вы сами имеете привычку появляться там, куда не приглашены? – Она задержала карандаш в воздухе, изучая только что нанесенную линию. – Ах, я и забыла! Ведь сюда вас не приглашали.
      – Господи, да у вас язык хуже, чем у гадюки! Что же мне было делать? Смотреть, как весь урожай гниет на полях, пока эта глупая женщина погружена в скорбь? Я же не какой-нибудь злодей! – прорычал Тревельян голосом, от которого, бывало, разбегались мужчины.
      – Ну, во всяком случае, и не джентльмен. Будь на моем месте леди Рочестер, она бы уже рыдала. Неудивительно, что бедняжка вынуждена прятаться от вас в собственном доме.
      – Как я понял, мои крики не действуют на вас, поскольку вы не леди?
      Она небрежно пожала изящными плечиками:
      – Вы – узурпатор, а меня сюда пригласили.
      Трев не мог припомнить, чтобы какая-нибудь женщина не испугалась его ярости, наводившей ужас на отъявленных пиратов. Он совершенно растерялся, не зная, как себя вести.
      – А собаки не виляют хвостами, – в замешательстве пробормотал он, взглянув на ее рисунок и указывая на спаниелей, которые снова уютно улеглись и задремали.
      – Сейчас нет, а потом будут вилять. Их лучше изображать в движении. Если бы мне потребовалось изобразить натюрморт, я обошлась бы и без собак.
      Трева раздражало, что она никак не реагировала на его присутствие. Может, его внешность и лишена изящества и привлекательности, но обычно женщинам нравилось подчинять его себе. Сумел ли он ее смутить? Он на это надеялся, потому что она повергла его в явное замешательство.
      Он встал между собаками и мольбертом. Она продолжала делать наброски, словно его там и не было. На щеку ей упал длинный локон каштановых волос. Поверх светло-голубого платья на ней был повязан белый фартук, чтобы защитить платье от угольной пыли. Она уже запачкала карандашом и фартук, и нос. Голова ее была склонена, так что Трев различал только безупречно нежную кожу ее щеки и никак не мог решить, была ли она той девушкой из переулка. Пожалуй, нет. Приученная вести тонкую светскую беседу дочь герцога не могла бы разговаривать так резко и прямолинейно.
      – А портреты вы пишете? – спросил, вынуждая ее поднять на него взгляд и осознать его присутствие.
      Синда взглянула на него. Ее глаза оказались синими, как море в ясную погоду, и Тревом внезапно овладела острая тоска по своему кораблю, который он назвал «Подружка пирата». Он страстно любил море, любил бороздить его бурные волны под парусами. Порой он недоумевал, спрашивая себя, что он делает здесь, на суше. Валяет дурака? Правда, в море ему больше нечем заняться. Теперь, когда богатых испанцев скоро изгонят с Вест-Индских островов, а война с Францией не за горами, не стоило рисковать ни своей жизнью, ни жизнью команды и продлевать разрешение на каперство.
      – Нет, портреты я не пишу, – равнодушно отвечала она. – А если вы так и будете здесь стоять, я уйду и напишу спаниелей по памяти.
      И все-таки у нее были голос воспитанной леди и нежные руки, не привыкшие к черной работе. Немного успокоившись после шока, пережитого из-за ясной синевы ее глаз, Тревельян восхищенно рассматривал ее свежее лицо без следов пудры. Уж конечно, дочь герцога чрезмерно пользуется косметикой, отчего кожа приобретает нездоровую бледность. А у этой художницы щеки горели естественным румянцем, вот только непонятно – от смущения или от гнева.
      – Леди нет причин прятаться от меня в собственном доме. Я не тронул бы и волоса на голове вдовы моего кузена. Это не моя вина, что она такая безвольная тряпка, – с вызовом заметил Тревельян.
      Люсинда гневно уставилась на него.
      – Но вы сказали ей об этом?
      – А как я мог ей что-то сказать? Она скрывается, как только меня завидит.
      – И вы так же орете на нее, как сейчас на меня?
      – Я не ору! Это только рыбные торговки орут! – Но все-таки Трев немного понизил голос.
      Ее губы тронула легкая улыбка. Трев едва не взвился от обиды. Но девушка была слишком хороша, и он передумал обижаться.
      – Мужчине не обязательно кричать, чтобы его услышали, – сухо заметила художница.
      – Но он вынужден кричать, когда бушует шторм, чтобы его слышали матросы. Мужчины реагируют на приказы, отданные криком, а не на сюсюканье.
      – А женщины реагируют на цветы и на вежливость, а также на улыбки и комплименты.
      – Чтобы я стал рассыпать комплименты этой дьяволице, которая приказала захлопнуть передо мной дверь, когда я впервые услышал о смерти моего кузена?! – снова заорал он. – А ей не пришло в голову, что и для меня его смерть – горькая утрата?
      Синда лишь выразительно приподняла красиво изогнутые брови, и, недовольно ворча, Трев отошел в сторону. Ему нужно уйти из оранжереи, он не привык к художницам и их язвительным насмешкам, кроме того, у него есть чем заняться.
      Он тяжело зашагал к пальмам, затем передумал и вернулся. За эти несколько минут на холсте появился силуэт мужчины. Синда начала стирать его, когда он наклонился и задышал ей в шею.
      – Мне нужно с ней поговорить. Пойдемте со мной, вы поможете мне держать себя в узде.
      Она недоверчиво посмотрела на него. Трев скрестил руки на груди и нетерпеливо барабанил пальцами по бицепсам предплечий. Очевидно, поняв, что с этой силой приходится считаться, она отвела от него взгляд, послушно отложила карандаш и вытерла пальцы тряпкой. Затем стала аккуратно складывать карандаши в коробку, закрыла ее.
      После наложила на свой набросок чистый лист бумаги и сняла его с мольберта.
      Когда Синда стала методично складывать мольберт, терпение Трева лопнуло. Достаточно эти проклятые аристократы поиздевались над ним в столице! Он предельно ясно дал ей понять, что намерен помочь виконтессе, поэтому она должна выйти отсюда следом за ним. Черт побери! Она женщина, поэтому он не мог столкнуть ее вниз по трапу, как поступил бы с непослушным матросом. Но он сумеет с ней справиться!
      Схватив миссис Люси Джонс за тонкую талию, Трев приподнял ее, и, бесцеремонно прижав к бедру, потащил в дом, не обращая внимания на ее возмущенные крики и отчаянные попытки вырваться.

      Пойманная врасплох, Синда пыталась высвободиться, но все ее усилия причиняли сэру Тревельяну не больше вреда, чем попытки мухи отлупить слона своими лапками. Он был такого высокого роста, что, когда оторвал ее от пола, она даже до уха ему не доставала.
      Тревельян перехватил ее поудобнее. Мускулы у него были как из железа. Вцепившись ему в руку, она укусила его в плечо через тонкую ткань рубашки. Это научит его одеваться тщательнее, если уж он намерен улаживать споры с помощью грубой силы. Кто-то должен научить его хорошим манерам!
      – Прекратите! – Трев бросил на нее яростный взгляд и продолжал тащить ее через оранжерею в коридор к передним помещениям дома.
      Что ж, укус на него не подействовал. Нужно применить новую тактику!
      – Я и сама могу идти, – произнесла Люсинда со всем доступным в таком положении достоинством.
      – Вам следовало сделать это, когда у вас была такая возможность. Я не терплю непослушания.
      – Непослушания! Да вы мне не хозяин! И не можете мне приказывать.
      В просторном холле он опустил ее на пол. Она поспешно оправила юбки, исподтишка касаясь своего тела, где остались следы его горячих рук.
      – Я плачу вам гонорар, а значит, имею над вами власть. – Доставив ее, куда требовалось, Трев одернул камзол и повелительно взглянул на Синду сверху вниз, как будто стоял на капитанском мостике своего корабля. Его темные глаза зловеще сверкали над выразительным шрамом.
      – Мне платит леди, а не вы, – стараясь не замечать смущавшей ее льняной рубашки, сказала Синда.
      – Ни у леди, ни у ее семьи нет ни единого пенни. Лоренс жил на доходы с земли и на деньги, которые получал от деда. Его душеприказчиком является граф, а он сейчас находится в коматозном состоянии. Так что, кроме моих, денег нет.
      Синда собиралась поставить его на место, но, увидев его суровое лицо, умолкла. Она не любила ссориться, но вместе с тем впервые подверглась жестокому обращению со стороны чужого человека.
      – Вы и слугам платите? – поинтересовалась она. Показалось ей или действительно его шрам едва заметно дернулся под ее внимательным взглядом?
      – Кто-то же должен им платить, а не то они начнут голодать и подыщут себе других хозяев. Теперь вы понимаете, почему мне необходимо поговорить с виконтессой? – В его черных глазах промелькнуло непонятное Синде чувство.
      Пират, только что бесцеремонно обошедшийся с ней, вдруг оказался филантропом, и она не могла сразу освоиться с этой несовместимой двойственностью, когда от его присутствия у нее кружилась голова. От ее платья все еще исходил его запах – запах табака, кожи и еще чего-то острого и приятного, – который она всю жизнь будет помнить.
      Видя, что она молчит, Трев сделал нетерпеливый жест и направился к лестнице.
      – Попробую не повышать голоса, – проворчал он.
      И он собирается предстать перед виконтессой в таком виде! От одного взгляда на него леди упадет в обморок. Опомнившись, Синда подбежала к подножию лестницы.
      – Постойте! Вы не можете так идти.
      Он остановился и недоуменно посмотрел на нее сверху.
      – Как это – так?
      Он указала ему на расстегнутый кафтан, на растрепанные волосы и на отросшую щетину на лице.
      – Она вас испугается. Вы этого хотите?
      – Поэтому я и попросил вас о помощи, но вы же отказались. Я не могу упрашивать вас, чтобы вы послужили между нами буфером, поэтому приходится действовать по-своему. Есть вопросы, которые мы должны с ней обсудить, хочет она того или нет.
      Люсинда отбросила со лба упавшую прядь волос, пожалев, что ей пришлось уехать из дома без горничной. Даже капор не мешает шпилькам выскальзывать из прически. Всего несколько минут в обществе этого пирата, и она выглядит такой же растрепанной, как и он.
      – Тогда разговаривайте с ней, как джентльмен с леди, а не как пират со своей жертвой. У вас есть камердинер?
      Он нахмурился, и по его лицу словно туча пробежала.
      – А почему, по-вашему, я ношу эти фитюльки?! – Он поднял вверх руку с отделанной кружевом манжетой.
      Хотя кружев было гораздо меньше, чем обычно носили мужчины, они были очень тонкими и изящными, и когда он поднял руку и рукав сполз вниз, она увидела бронзовую и необыкновенно красивую мускулистую руку. Синда постаралась скрыть свое восхищение, но готова была сию же минуту запечатлеть на холсте эту мощь мужской руки. Впрочем, она тут же напомнила себе, что больше не пишет портреты.
      – Найдите своего камердинера, – строго сказала она, стараясь не показывать волнения. – А я скажу садовнику, что вам нужны цветы. И приготовьте какой-нибудь комплимент. Когда будете готовы, первой к леди войду я, но если вы станете на нее кричать, я вас поколочу. – И что с ней стряслось? Она в жизни никому не угрожала.
      Трев таращился на нее целую минуту. Его угольно-черные глаза насквозь прожигали Синду, а ее резкость он просто пропустил мимо ушей.
      – Но вы не сбежите, – скорее приказал, чем попросил Трев.
      – Разве я похожа на трусиху? – возразила она, в глубине сердца зная, что была таковой, ведь сбежала же она от него.
      Он не ответил и отправился к себе, оставив Синду мучиться в неведении. Узнал ли он ее? Может, поэтому он так с ней обращается? Может, ей нужно поскорее убежать? Нет ничего легче, как уйти к Кристине и скрыться в огромном поместье ее мужа. Там ее никто не достанет.
      Но даже когда Трев бесновался, в глубине его глаз Синда видела боль, а его голос выдавал искреннюю озабоченность. Если он действительно оплачивал все расходы поместья – не надеясь на их возмещение, – тогда стоило ему немного помочь.
 
      Тщательно выбритый, напудренный и напомаженный, Трев повел плечами в сковывающем движения застегнутом жилете и узко пригнанном в талии камзоле, стараясь не смотреть в зеркало. Его камердинер был в восторге от того, что хозяин согласился надеть красочный жилет с вышитыми по ткани павлиньими перьями. Сначала Трев гневно воспротивился намерению камердинера напудрить ему волосы, но, вспомнив об ожидающей его внизу суровой даме, уступил. В результате пустоголовый щеголь чуть сознание не потерял от счастья.
      Слов нет, эта Люси Джонс была очаровательной девушкой! Трев дернул себя за шейный платок скорее для того, чтобы ослабить его узел, чем позволить своим мыслям задержаться на воспоминании о ее круглых грудях, прижатых к его боку, и тоненькой талии.
      Она выговаривала ему, как будто он был мальчишкой. Тревельян задумался. Нет, женщина, способная обозвать его жестоким негодяем, не годилась в жены. Ему нужна нежная и добрая подруга жизни.
      Спускаясь в холл, он увидел, что она составляет букет из ярких осенних цветов и листьев. Капор сполз ей на плечи, и волна каштановых волос с богатым золотистым оттенком освободилась от шпилек. В потоке солнечного света, падавшего из верхних окон, цвет этих волос составлял поразительный контраст с нежно-кремовой кожей ее груди, проглядывавшей в кружевной пене декольте. Она сняла свой передник и вымыла руки и лицо. Она уже не была похожа на художницу, а была такой же достойной леди, как и все, которых он знал.
      Конечно, такая сварливая черепаха не годилась ему в жены, но ощутить рядом с собой в постели это молодое тело с соблазнительными округлостями было весьма заманчиво. После возвращения в Англию у него не было женщин. И ему нужно позаботиться об этом поскорее, раз даже такая колючая ежиха кажется ему соблазнительной.
      Ему нужен был друг. Что ей сказать, чтобы она встала на его сторону? Она что-то весело напевала, отрезая длинные черенки цветов и расставляя в вазе цветы, создавая изящный букет из массы растений и злаков, и выглядела как ожившая Персефона. Трев надеялся, что она переведет его простые грубые слова на язык, понятный жене Лоренса. Даже под страхом смерти он не мог бы блистать красноречием.
      Услышав на лестнице его шаги, она посмотрела на него, и он едва не споткнулся, ослепленный ее улыбкой. В самом деле, она заставляла его сердце биться, как у неопытного мальчишки. Это ни к чему!
      Тревельян быстро пробежал оставшуюся часть лестницы, стуча проклятыми высокими каблуками модных туфель, которые заставил его напялить камердинер.
      – Ну а теперь, когда я выгляжу, как женщина, вы считаете, она снизойдет до беседы со мной? – недовольно пробурчал он.
      При виде ее довольной улыбки Тревельяну даже показалось, что она его одобряет, но его мужская гордость была уязвлена идиотскими кружевами. Он подавил искушение сдернуть жабо, которое щекотало ему подбородок, и вместо этого с досадой стер с носа пудру.
      – Сэр, вы выглядите невероятно элегантным! Ваш камердинер достоин похвалы. – Наклонив голову, Синда с одобрением посмотрела на его напудренные и заплетенные и косичку волосы. – При вашем темном цвете волос вам необыкновенно идет этот стиль.
      Откинув назад фалды длинного камзола, Трев галантно поклонился. За последнее время практики у него было предостаточно, так что поклон удался на славу.
      – К вашим услугам, мадам. Итак, навестим львицу в ее логове?
      Улыбка исчезла с её лица.
      – Я послала ей сказать, что вы хотите, чтобы она спустилась вниз выпить с нами чаю, но Мелинда отказалась.
      Прежде чем он, ворча, шагнул к лестнице, Люсинда сунула ему в руки вазу с цветами.
      – Наверное, она будет чувствовать себя увереннее в своей комнате. Я пойду первой и постараюсь ее успокоить. Помните, цветы и комплименты.
      Трев смотрел ей вслед, пока она не скрылась наверху, затем понюхал букет. На пол слетел кружась один желтый листок. Он поставил вазу на стол и стал нетерпеливо расхаживать по холлу. Если бы это была палуба его корабля, он приказал бы боцману вытащить труса из его убежища. Да, жизнь на море среди мужчин куда проще!
      Это верно, но на корабле не услышишь мелодичного женского смеха, не увидишь такой нежной кожи, не уловишь тонкий запах духов. Слушая, как где-то наверху Черити щебечет со своей няней, он мечтал о безыскусной любви собственного ребенка. Ничего этого в море не найдешь.
      Как бы ему хотелось, чтобы рядом был Лоренс! Он бы все привел в порядок. Его кузен сразу бы понял, следует ли ему преследовать художницу ради радостей плоти или ухаживать за ней, как за своей будущей женой. Он бы сразу сказал, за какой леди стоит ухаживать. Он бы рассмеялся, ободряюще хлопнул его по спине и предложил выпить бренди или прокатиться хорошим галопом, вместо того чтобы расшаркиваться здесь и позволять одевать себя как жеманного хлыща.
      Наверняка Лоренс не унижался до такого ханжества, чтобы угодить своей жене.
      Эта мысль казалось Треву пугающей, и он обрадовался, когда дверь наверху приоткрылась и в холл долетели голоса. Он поспешил к лестнице, желая поскорее закончить со всеми делами, а потом сбежать на свой корабль.
      Поднимаясь, он слышал тихие звуки возражений, долетающие из комнаты виконтессы. Ответы художницы можно было слышать более отчетливо. Слов он не расслышал, но тон ее был успокаивающим, даже ласковым, как будто она разговаривала с капризным ребенком. Следовало бы задуматься, почему Люси Джонс оказывала ему эту услугу, когда остальные считают его убийцей, но он был слишком сосредоточен на своей цели, чтобы рассуждать о ее мотивах.
      – Он кузен вашего мужа, миледи. Кому вы поверите – своему мужу или его деду?
      Ага, вот отличный довод! Трев напряг слух, чтобы расслышать ответ. Ему хотелось думать, что жена Лоренса не была безнадежной нюней. Первые слова леди он не разобрал, но, приблизившись к двери, он услышал ее последний аргумент:
      – …а если у меня родится мальчик? Он убьет и моего ребенка?
      Трева пронзила боль. Не отдавая отчета в своих действиях, он распахнул дверь спальни. Она ударилась о стену с пушечным грохотом, и обе женщины вздрогнули и с испугом уставились на него.
      – Я не убийца! – заорал он. – И мне не нужен ваш проклятый титул! Я хотел только вернуться домой!
      Виконтесса вскрикнула. Художница тяжело вздохнула и указала на дверь.
      – Цветы, – спокойно напомнила она. – И коплименты.
      Трев попытался заставить ее опустить взгляд. Он знал, что темное лицо и изуродованная шрамом щека пугала и большинство мужчин. Она же, не дрогнув, перенесла его пристальный, угрожающий взгляд. Круто повернувшись, Трев вышел из комнаты, бормоча под нос проклятия. Он быстро сбежал по лестнице и через несколько секунд снова появился, на этот раз с вазой в руках.
      Синде пришлось притворным кашлем скрыть невольный приступ смеха. Разодетый в кружева, напудренный, в шелковом камзоле с буфами и узких панталонах, сэр Тревельян представлял собой необыкновенное зрелище. Его элегантным чулкам не требовались подвязки, чтобы облегать его мускулистые икры. Но за упрямо стиснутой челюстью и сверкающими глазами она разглядела такое невыразимо виноватое, смущенное и сердитое выражение, что ей захотелось погладить его по щеке и заверить, что все будет хорошо. Она никогда не видела, чтобы столь мужественный человек до такой степени растерялся при виде женских слез, не говоря уже о том, чтобы продолжать сражаться за правое дело, вместо того чтобы проклясть всех и сдаться.
      И в одном он был совершенно прав: пышные кружева и высокие каблуки на таком мужественном мужчине выглядят просто нелепо. Ему следует уволить своего камердинера.
      – Миледи, прошу принять мои искренние извинения. – Войдя в комнату, Трев поклонился и протянул цветы. Мелинда не приняла их, и тогда он поставил их на туалетный столик перед зеркалом. – Я знаю, что прибыл в очень деликатный для вас момент, но вы должны знать, что я тоже потрясен этим горем. Лоренс был моим надежнейшим другом. Я хотел только помочь вам, как этого хотел бы он сам.
      При упоминании имени покойного мужа вдова прижала к лицу платок и разрыдалась. Тревельян растерянно посмотрел на Синду, спрашивая у нее совета, как ему вести себя дальше.
      – Вы хотите засвидетельствовать свое уважение перед могилой кузена, – шепотом подсказала она ему, проходя за его спиной к двери. – Согласится ли она проводить вас туда?
      Он упрямо напрягся и крепко сжал челюсти. Глупый человек! Он хотел обсудить с безутешной вдовой дела, касающиеся поместья. Долго же он отсутствовал в свете, если надеялся, что все будет так просто.
      – Миледи, мне хотелось бы засвидетельствовать свое уважение могиле моего кузена. Не будете ли столь добры проводить меня?
      Синда удовлетворенно улыбнулась и направилась к лестнице. Она хотела забрать свои принадлежности и поскорее скрыться, пока все здесь не пошло шиворот-навыворот и он снова не начал кричать. Она исполнила свой долг и сделала все возможное, чтобы исправить собственную ошибку.
      Когда она спускалась по лестнице, до нее донесся пронзительный крик рыдающей и возмущенной Мелинды.
      – У меня не было его тела, чтобы похоронить!
      Вот тебе на! Вздрогнув, Синда поспешила вниз. Она этого не знала. Не желая слышать, что ответит удивленный пират, девушка бежала вниз, хватаясь за столбики на повороте, чтобы не упасть. За ней слышался цокот высоких каблуков.
      Наконец она юркнула за лестницу и прижалась к стене. Не глядя по сторонам, сэр Тревельян вихрем пронесся мимо. К ее удивлению, он выскочил на крыльцо и громовым голосом потребовал подать ему лошадь.
      Господи! Что могла сказать ему виконтесса, если он бросился прочь, словно объятый огнем?

      Черт возьми, как он раньше не догадался обо всем расспросить?! Да потому что жизнь его складывалась таким образом, что он всегда ожидал самого худшего и сразу приходил в ярость и кидался в атаку, вместо того чтобы обдумать ситуацию и действовать осмотрительно.
      Осознав это, Трев перестал кричать. Мик уже вел к нему жеребца и смотрел на него так, как будто он сошел с ума – пожалуй, так оно и было.
      Итак, тело Лоренса не было найдено.
      Он-то, дурак, подумал, что это не имеет значения! А на самом деле это означает, что существует пусть маленький, самый крохотный шанс, что Лоренс жив.
      – Я сейчас вернусь! – крикнул он Мику.
      Не мог же он в таком шутовском наряде расспрашивать людей! Трев быстро вернулся в дом. Маленькой художницы не было видно. Он и сам не знал, поблагодарить ли ее за окапанную помощь или отчитать за то, что она выставила его дураком. Неужели она нарочно подсказала ему эту мысль навестить могилу кузена, зная, что ее не существует? Что за коварную игру она ведет? Но сейчас ему некогда было задумываться о намерениях этой женщины.
      Трев не стал тратить время, чтобы смыть помаду и пудру, а только сдернул с себя кружева и дурацкие туфли на высоких каблуках и нашел добротные крепкие башмаки и нормальный шейный платок. Для людей, с которыми он собирался встретиться, важно то, что он им скажет, а не тряпье, которое на нем надето.
      Добираясь до побережья, Трев мог как следует поразмыслить. Давая выход одолевавшему его нетерпению, он понуждал Рекса перескакивать через кусты вдоль дороги, чтобы не ждать, пока дорогу освободит лениво бредущая отара овец. Но когда жеребец замедлил шаг, Трев отпустил поводья и как следует выругал себя.
      Почему он так легко смирился с мыслью о гибели кузена? Возможно, потому что таким образом потерял многих хороших парней. Потому что граф своими обвинениями заставил его забыть обо всем. Потому что у него умирали и другие родственники. Но факт оставался фактом – Лоренс был отличным моряком и сильным пловцом. Еще мальчишками они вместе учились плавать. И даже если по какой-то причине яхта Лоренса потерпела в море крушение, он сумел бы удержаться на плаву. Кроме того, насколько Трев представлял себе направление течений в этом месте, тело Лоренса уже давно бы прибило к берегу.
      Трев отправил свой корабль в Голландию, чтобы продать там ямайский ром и накупить тканей и разных безделушек, но скоро корабль должен был вернуться. Рочестер тосковал по своей «Подружке», жаждал снова ощутить на лице соленые брызги моря и порывы свежего ветра. Но сейчас у него и на суше были неотложные дела. К наступлению ночи он уже въезжал в знакомую с юности деревню, расположенную на берегу моря.
      За эти годы Брайтон мало изменился. Это была по-прежнему тихая рыбацкая деревушка, которую легко мог смыть в море очередной шторм. Трев часто видел такое и здесь, и в Вест-Индии. Привязав коня поближе к берегу, Трев заметил, что старой таверны, которая, как он помнил, когда-то здесь находилась, уже нет. Видимо, ее подмыло течением и унесло в море. Он направился в расположенную неподалеку таверну с повисшей на одном гвозде вывеской, до того вылинявшей от солнца и соленой воды, что невозможно было разобрать ее название.
      Выждав, пока глаза привыкнут к полумраку, Трев оглядел грязную прихожую и увидел клубы дыма, вырывающиеся из зала дальше по коридору. Сняв треуголку, он пошел на этот дым. В нос ему ударил запах прокисшего эля и потных тел, но это был запах честных работящих людей, а не надушенных лондонских бездельников, и он был ему по душе.
      Трев сразу увидел в конце зала стол, за которым сидели местные жители и смотрели на него с настороженным интересом. В этот час в таверне собрались только старики, которые уже не могли выходить в море. Заметив за столом почти совсем лысого старика с трубкой, Трев направился к нему, по дороге заказав эль для всего стола.
      – Ник! – приветствовал он курильщика. Приглядевшись, Трев кивнул сидящему рядом с ним жилистому мужчине с морщинистым лицом, напоминавшим скорлупу грецкого ореха: – Джордж! Рад видеть тебя живым и здоровым!
      Довольно усмехнувшись, Ник указал ему на скамью рядом с собой.
      – Слышал я, парень, что ты вернулся домой. Все думал, помнишь ли ты нас.
      – Как я мог вас забыть! – Обойдя скамью, пока на стол ставили кружки с заказанным им элем, Трев здоровался с остальными рыбаками, медленно вспоминая их лица. Но именно Ник и Джордж научили его управляться с парусом.
      Когда хозяин удалился, все выжидающе уставились на Рочестера. Трев глотнул эля, чтобы смыть набившуюся в горло дорожную пыль и собраться с мыслями. Здесь он чувство-нал себя в тысячу раз уютнее и надежнее, чем в великосветских салонах Лондона.
      – Хотел послушать, что вы можете рассказать о том дне, когда погиб Лоренс.
      Старик энергично закивал головой, но заговорил Джордж:
      – Он вышел на этой своей яхте, на той самой, которую покрасил в красный цвет и назвал «Морской королевой».
      – Он писал мне о ней, – ответил Трев. – Она была крепкой посудиной, а не гоночной, потому что его жена очень за него беспокоилась.
      – Поверить не могу, чтобы она перевернулась, – согласился Ник. – Может, кит зацепил его своим хвостом, но Лоренс никогда слишком далеко не уходил, а как только погода портилась, сразу возвращался на берег.
      – Кто-нибудь из вас был здесь, когда это случилось? – спросил Трев.
      – Да все мы тут были. Это произошло как раз в ту неделю, когда герцог Гарри устроил здесь летнюю ярмарку. Шатры, актеры и фокусники – было что посмотреть, – сказал Ник.
      – Все леди так нарядились, а ребятня носилась под ногами, как будто это было Рождество. Ваш кузен привез сюда жену и маленькую дочку. Они остановились на ночь у Уэслисов. – Джордж отпил солидный глоток, как будто от этой речи у него пересохло в горле.
      Тут в разговор вступил один из мужчин, которого Трев знал не очень хорошо.
      – Виконт редко выходил в море, потому что его леди вынашивала ребенка. Он сказал, что выведет «Морскую королеву» в море в последний раз, а потом поставит в сухой док. Он даже подумывал продать ее, вон как.
      – Никогда бы он ее не продал! – возразил Ник.
      – Его леди терпеть не могла море. Буквально визжала от страха, – ответил Джордж.
      – Джентльмены. – Трев поднял руку, чтобы прекратить этот спор. – Лучше поподробнее расскажите мне об этом дне.
      – Он вышел в море поздно, перед самым заходом солнца. Ярмарка уже закрывалась, и все расходились по домам. Тогда мы и видели его в, последний раз, – с горечью сказал Ник.
      – И все? Может, налетел шторм? Или на берег выбросился кит? Может, вы слышали громкий взрыв?
      – Нет, ничего подобного. И тело его так и не прибило к берегу, – сказал Джордж. – Мы все думали, когда же нас станут об этом расспрашивать, но леди только все плакала, поэтому, когда он не вернулся, никто и не посмел ей ничего сказать.
      – А яхта? – спросил Трев.
      – Несколько дней к берегу приносило ее обломки. А шторм – да, он был на следующий день. Может, Лоренс убегал от ветра, но тщетно.
      Треву послышалось сомнение в голосе говорившего.
      – Лоренс всегда умел поймать ветер. Остальные кивнули, соглашаясь.
      – Да, этот парень умел схватить ветер и притащить яхту в гавань. – Ник откинулся назад и запыхтел трубкой.
      Трев переводил взгляд с одного лица на другое. Они что-то скрывали. Нахмурясь, он стукнул по столу кружкой.
      – Джентльмены, это вы научили меня морскому делу, и не надо ничего от меня скрывать. Кажется, меня нельзя назвать болтуном, верно?
      Ник и Джордж переглянулись и пожали плечами. И опять Джордж заговорил первым:
      – Последнее время здесь не видно было желающих шляться по морю в ночное время, но это не значит, что одна-две лодки не выходят в море, когда не видно луны.
      Другими словами, внезапно появлявшиеся корабли уже не приглашали деревенских рыбаков проводить их за скалы с лампами, но сами контрабандисты по-прежнему промышляли своим делом. В юности Трев пару раз сопровождал контрабандистов, хотя Лоренс всегда отказывался.
      С детских лет кузен понимал ответственность, которую налагало на него положение наследника графства, и не желал пачкать свою репутацию общением с сомнительными субъектами. Но унаследованный Тревом от отца непокорный характер заставлял его пускаться во все тяжкие, чем он, собственно, никого не удивлял.
      – А Лоренс погиб как раз в безлунную ночь? – спросил он, и в горле у него встал комок.
      – Верно, – подтвердил Джордж.
      – И течение по-прежнему выносит на берег все, что проплывает мимо скал, – добавил Ник.
      Итак, осколки яхты прибило к берегу, а тело Лоренса – нет. Трев сохранял бесстрастное выражение лица, но в сердце его вспыхнула надежда.
      – Не думаю, что вы сможете назвать мне какие-нибудь имена?
      – Теперь этим делом занимаются не местные ребята, – сказал один из стариков. – Они останавливаются здесь, когда погода им позволяет, чтобы, значит, продать свой товар, но все уже по-другому, не так, как было раньше.
      Трев услышал сожаление в его голосе, но сам порадовался, что деревня уже не зависит от незаконного промысла. Ему тоже не нравились высокие тарифы, из-за чего и было выгодно заниматься контрабандой, но преступное дело привлекало сюда опасных чужаков.
      – А вы знаете, откуда они могли прийти? – Вряд ли можно было надеяться узнать о Лоренсе от контрабандистов, но он решил использовать все возможности.
      – Мы уже старики, парень, – грустно сказал Джордж. – А молодые ребята ничего не сказали бы нам, даже если бы знали. Им кажется, что это они изобрели данное занятие.
      – Но вы можете что-нибудь разузнать?
      Они серьезно кивнули. Трев заказал рыбакам еще по кружке эля, поблагодарил их и вышел, охваченный невероятным возбуждением.
      Может быть, Лоренс жив! Трев лихорадочно размышлял. Если он жив, то почему до сих пор не связался с женой? Яхта потерпела крушение, и прошло уже три месяца с его исчезновения. Ночь была безлунной, и в темноте Лоренс вполне мог ошибиться и поплыть не в сторону берега. Его могло унести прочь случайное течение. Трев по себе знал, что морю нельзя доверять.
      Будь что будет, но он начнет искать кузена и не успокоится, пока не исследует каждую возможность, каждый след. Трев зашагал к берегу, исполненный решимости и надежды.
 
      – Что он сделал? – в ужасе переспросила Кристина у Синды, которая невозмутимо выдавливала из тюбика на холст масляную краску.
      С тех пор как сэр Тревельян так стремительно исчез, Синда снова устроилась в оранжерее со своим мольбертом.
      – Он пытался проявить сдержанность, как подобает джентльмену, но, видимо, сказалась его испанская кровь. Под его внешней холодностью скрывается довольно буйный характер.
      Не желая снова повторять рассказ о том, как он с ней обошелся, Синда поменяла положение, чтобы на холст падало больше света из окна, и стала наносить на задний план картины темно-бурую краску. Мысленно вздрогнув при воспоминании о том, как ей довелось испытать на себе этот характер, она от всей души надеялась, что Трев не узнает в ней разыскиваемую художницу.
      – Люди, способные терять голову, обычно кончают тем, что убивают тех, кого любят, – наставительно заметила Кристина.
      – Нет, это люди, способные хладнокровно задумать войну ради выгоды, приводят к убийству тысяч ни в чем не повинных людей, – возразила Синда. – По крайней мере рядом с сэром Тревельяном человек чувствует себя уверенно, если только он его не обманывает.
      – Я вижу, он тебе нравится! – вскричала Кристина. – Синда, ты сошла с ума! Да ты посмотри на себя – настоящий кролик перед хищным волком! Ты видишь в нем придуманного тобой, а не реального человека. Отец сказал, что сэр Тревельян так бушевал в парламенте, как будто лорды – это его жалкие матросы! И ты сама только что призналась, что он бесцеремонно протащил тебя через весь дом!
      – Да, он может нагнать страху, – согласилась Синда. – Полагаю, отчасти поэтому ему удалось добиться таких успехов. Мелинда мне сказала, что вербовщики загнали его на корабль, когда ему было всего четырнадцать лет.
      – Четырнадцать лет! – Пораженная Кристина опустилась на скамью. – Какой ужас! Но почему же его не спас граф, пусть даже он считает своего внука незаконнорожденным?
      – Не знаю, я с графом не встречалась. Интересно, знакомы ли с ним наши матери?
      – Кстати, стоит тебе только попросить, как они завтра же будут здесь, – напомнила Кристина. – Сэр Тревельян не для тебя.
      – Разумеется, просто он возбуждает мое любопытство. – Синда отступила назад, рассматривая нанесенный ранее рисунок, затем сделала еще мазок бурым цветом. – Я не умею угадывать зло, как это делает Фелисити, или видеть ауру, как это дано тебе, и мне с трудом удается распознавать людей. А соседи говорят, что сэр Тревельян всегда был непослушным ребенком.
      – Если я не ошибаюсь, Лоренс женился совсем молодым, когда мы с тобой были еще в детской, но, судя по нескольким встречам с ним, он очень спокойный и уравновешенный человек. Думаю, если бы они росли вместе, сэр Тревельян легко мог бы сбить его с пути. Может, это и разозлило графа.
      – Я тоже об этом думала. Это поместье когда-то принадлежало отцу сэра Тревельяна, если верить Куку, повару, который работает здесь всю жизнь. Родители Лоренса рано умерли от оспы; граф был вдовцом, и ему было неинтересно возиться с маленьким ребенком. Поэтому мальчики росли здесь под присмотром родителей сэра Тревельяна.
      – Если у него были и отец и мать, как он мог оказаться незаконнорожденным?
      Нахмурившись, Синда окунула кисть в льняное масло.
      – Я могу только делать предположения. У сэра Тревельяна весьма экзотическая внешность. Его мать была с Ямайки. Говорят, у нее была примесь далеко не аристократической крови. Может, ее отец и был испанским аристократом, но граф Лэнсдаун ненавидит Испанию, поэтому отец Трева скрывал свой брак, пока не вернулся в Англию с женой и ребенком. Все это очень романтично, но непонятно. Знаю лишь, что, когда Тревельяну было четырнадцать лет и они с Лоренсом только что окончили школу, его родители погибли. Они ехали в карете, и лошади понесли. Граф появился здесь, вернувшись с мальчиками с похорон, а вскоре после этого сэр Тревельян надолго пропал.
      – Я могу конфиденциально навести справки, но если наши матери узнают об этом… – Кристина грациозно поднялась, несмотря на свое положение.
      – Я знаю, знаю! – Синда рукой отослала ее прочь. – Спасибо, что навестила меня, но я чувствую себя совершенно здоровой. Скоро сюда придет Мелинда, так что тебе лучше уйти, если ты не хочешь меня выдать. Герцогини не снисходят до праздной болтовни с наемными художницами.
      – Ох уж этот глупый маскарад! – Кристина направилась к выходу из оранжереи, шелестя юбками. – Ты вполне можешь переехать к нам, у нас достаточно места, чтобы ты могла устроить целую галерею.
      Синда подняла голову от мольберта и одарила кузину любящей улыбкой.
      – Может, когда-нибудь до этого и дойдет, но сейчас я наслаждаюсь своей свободой. Я даже не представляла, какое это счастье – не переодеваться по десять раз за день и не улыбаться гостям, которые отвлекают меня от живописи. Я могу вести себя как заблагорассудится и писать хоть целые сутки напролет!
      – Я тебя понимаю и очень рада, что ты приехала в Соммерсвилл. Нужно только найти более удобный способ видеться почаще.
      Махнув на прощание рукой, Кристина покинула Синду, которая вернулась к работе. Девушка радовалась, что у нее такие понимающие родственники. Однако что они скажут, если узнают, что она решила разгадать загадку под названием сэр Тревельян Рочестер?

      Ближе к вечеру спустя неделю после встречи с Ником и Джорджем Трев зашел в оранжерею и остановился перед холстом, над которым работала Люси, пока он занимался поместьем. Крупные мазки тусклого цвета скрывали живой карандашный рисунок, который он видел в последний раз. При более ярком освещении он должен быть виден, но днем здесь находилась художница, а Трев предпочитал держаться в стороне. Последнее время он так много думал об этой женщине, что сон бежал от него.
      Тревельян поискал на холсте кошку или котят, но в этой смеси темных красок не рассмотрел даже очертаний собак. Наверное, он круглый дурак, если смог хоть на минуту заподозрить в невозмутимой и увлеченной своей живописью Люси Джонс коварную леди Люсинду Пембрук, которую так и не нашли нанятые им люди.
      Как ей удалось незамеченной проникнуть в дилижанс, который отправился в Суссекс? Скорее всего на пристани ее ждал возлюбленный, с которым она и сбежала. И все-таки он должен найти ее и выяснить, почему дочь герцога изобразила его убийцей своего кузена. Эта история наверняка не обошлась без участия его мстительного деда. А прежде всего ему необходимо окончательно убедиться в том, что Люси Джонс не имеет никакого отношения к Люсинде Пембрук.
      Он вернулся со свечой в холл, где его ожидал дворецкий.
      – Добрый вечер, Джеймс. Леди пообедали?
      Хорошо еще, что старые слуги помнили Трева. А с новыми горничными одни хлопоты – завидев его в коридоре, они испуганно исчезали в ближайшей комнате. Джеймс же выглядел таким же высокомерным, каким он знал его в юности, когда тот был еще молодым парнем и служил лакеем. Сейчас Трев воспринял этот взгляд как знак признания.
      – Добрый вечер, милорд.
      Трев хотел указать ему, что он неверно обратился к нему, но прикусил язык. Очевидно, Джеймс уже перенес свою преданность с Лоренса на человека, которого считал новым виконтом.
      – Мисс Черити просила вас, если можно, зайти к ней перед тем, как она уснет, милорд.
      Видимо, Джеймс взял на себя обязанности посыльного, поскольку горничные избегали общаться с Тревом.
      – Непременно зайду к ней, когда поднимусь, – кивнул довольный Трев.
      Сердце его дрогнуло, согретое чувством отцовства. Проведя полжизни в обществе грубых матросов, он сейчас с радостью ждал момента посидеть у детской кроватки и почитать ребенку книжку.
      Что толку сейчас копаться в причинах такого резкого изменения своих вкусов? Почти двадцать лет он отчаянно тосковал по дому, и если единственным способом обрести его была роль непрошеного гостя, который нянчится с чужим ребенком, то спасибо и на этом. Поднявшись по лестнице, он постучал в детскую. Ему открыла полная седовласая женщина, встретившая его недоброжелательным взглядом.
      – Мисс Черити уже легла спать, – холодно сообщила она.
      Чтобы его устрашила какая-то мисс Плам?! Глядя поверх нее, он окликнул:
      – Черити, ты еще не спишь?
      – Нет, дядя Трев. Ты мне почитаешь? Папа подарил мне книжку про корабли, а мама не хочет ее читать.
      Разве мог он отвергнуть такую просьбу! Трев яростно уставился на мисс Плам, и та поспешила ретироваться. Торжествуя, он прошел со свечой через классную комнату в спальню, которая когда-то была детской для него и Лоренса.
      Кровать со столбиками, заменившую их спартанские ложа, украшали белые кружева. На полках вместо моделей лодок и кораблей красовались куклы. Но у малышки, которая сидела в подушках, были светлые волосы и голубые глаза Лоренса, и Трев ни в чем не мог ей отказать.
      – Папа подарил тебе самую интересную в мире книжку! – сказал он, и девочка радостно засмеялась.
      – Папа сказал, что у тебя есть вот такой корабль. – У нее на коленях лежала развернутая книжка, на которую падал светлый круг от свечи, и она указала на шхуну с поднятыми парусами. – А где он сейчас? Я могу на нем покататься?
      – Как раз сейчас он возвращается в Лондон. – Трев и сам с нетерпением ожидал сообщения о прибытии «Подружки». Он буквально разрывался между желанием отправиться со своим экипажем на розыски Лоренса и необходимостью оставаться здесь, чтобы приглядывать за хозяйством. О кораблях и о поиске он знал куда больше, чем об овцах и фермах, но то было прошлое, а это – будущее. – Как-нибудь, если мама разрешит, я буду рад проводить тебя на его борт.
      – Ни один из моих детей и ногой не ступит на корабль, – произнес от дверей слабый женский голос.
      – Мама! – закричала Черити и протянула к ней руки. Не глядя на него, в комнату вошла маленькая виконтесса. В бархатном платье, волочившемся за ней по полу, и с забранными под чепчик волосами она сама выглядела не старше ребенка, если бы не выступающий вперед живот.
      До сих пор леди Рочестер ни разу по своей воле не появлялась в его присутствии. Трев чувствовал себя подобно боевому испанскому галеону в гавани, полной мелких рыбацких плоскодонок.
      – А папа обещал, что возьмет меня покататься в море, – обиженно сказала Черити, и у нее задрожали губки.
      – Корабли слишком опасны. – Виконтесса наконец подняла на Трева обведенные глубокой тенью глаза. – Вы не делаете мне добра, напоминая ей о вещах, которые она не сможет иметь.
      – Корабли не более опасны, чем лошади. Я потерял родителей, когда их карету понесли лошади, – с застарелой горечью произнес Трев. – Что ж, теперь прикажете обходить поместье пешком?
      Мелинда отвела взгляд в сторону.
      – Если бы это было в моих силах, я приказала бы вам уйти отсюда.
      Трева больно ранили эти резкие слова, но он не имел права позволить этой измученной слабой женщине заставить его отказаться от своих намерений.
      – Когда-то этот дом был моим, мадам. Вы также не делаете мне добра, напоминая о том, чего я не могу иметь.
      Бросив ей в лицо ее же собственные слова, он стремительно вышел из комнаты, сбежал вниз и вылетел на улицу.
 
      Синда зажгла в маленькой гостиной все лампы и при ярком веселом освещении рассматривала холст на мольберте. Работа над натюрмортами не очень ей нравилась, но нужно было унять каким-то образом беспокойство, охватывавшее ее по вечерам. Она тосковала по живому общению с сестрами, ей недоставало шума от бесконечно снующих по дому кузин, которые в изобилии предоставляли ей сюжеты для картин. Она скучала даже по выходам в театр или на концерты камерной музыки, которые вдохновляли ее, хотя и вынуждали на время оставить мольберт.
      Она еще не привыкла к новой жизни, решила Синда, внимательно всматриваясь в кувшин с осенними цветами и сосновыми ветками на покрытом синей скатертью столе. В композиции чего-то недоставало, нужно будет что-нибудь придумать, но это потом. А сейчас ей хотелось следить, как из-под карандаша появляется новый рисунок. Процесс рисования подчас интересовал ее больше, чем результат.
      Заманчиво было изобразить на холсте вздутый белый парус и синее море, но она устояла. У ее отца есть яхта, и раза два она каталась на ней, но эта яхта не соответствовала тому образу, который возник у нее в голове. Нужно держаться тех предметов, которые она знает, уж очень опасно давать волю воображению.
      Синда нанесла фон для цветов, но ей не понравились краски и освещение. Здесь необходимы синие краски и солнечный свет.
      Оставив холст сохнуть, девушка стала рыться в коробке с цветными мелками. Мелки предназначались для детей и дилетантов, но сегодня ей нестерпимо захотелось рисовать именно ими. Она набросала в альбоме несколько эскизов собак, играющих в саду. Может, потом она сможет перенести их на большой лист. Не гася лампы, Синда уселась на стул и увлеклась игрой красок. На рисунке уже появлялось синее небо, когда в дверь неожиданно постучали. Кто мог прийти к ней в такой час? Неужели что-нибудь случилось с Кристиной? Она отбросила альбом и поспешила открыть дверь. За ней стоял сэр Тревельян Рочестер, точнее, привалился к стене. Он покачнулся, удивленный тем, что ему открыли дверь, затем ухватился за косяк, чтобы не потерять равновесие.
      – Могу я войти? – вежливо осведомился он.
      Сегодня его волосы не были напудрены и напомажены. Выбившиеся из косички длинные черные пряди падали на шейный платок. Бакенбарды лишь слегка затеняли его резкие скулы, не скрывая белый шрам на щеке. Жабо повисло на одной пуговке, камзол и жилет, как обычно, были расстегнуты.
      Выражение боли и одиночества в его глазах смутили девушку, она отступила назад и позволила ему войти.
      – Здоровы ли Черити и леди Рочестер? – спросила Синда, выдержав паузу, за которую успела полностью осознать все неприличие своего поведения.
      Женщине не пристало жить одной, без компаньонки, поэтому она и назвалась миссис Джонс. Художницам и вдовам дозволена свобода, недоступная светским леди.
      – Леди упряма, непримирима и держит себя как королева, но, слава Богу, здорова. – Трев говорил вполне отчетливо. Войдя в комнату, он принялся разглядывать обстановку.
      Коттедж казался Синде просторным, пока в нем не появился сэр Тревельян. Головой он касался балок на потолке, а падавшая от него тень закрыла ее стул. От него сильно пахло ромом, сандаловым деревом и особым, мужским, запахом. Не иначе как этот запах и подтолкнул ее к безумствам.
      Она захлопнула альбом.
      – Присаживайтесь, сэр. Принести вам кофе?
      – Меня зовут Тревельян, а лучше обращайтесь ко мне – Трев. А то меня никто не хочет так называть! – Он уставился на ее стул, как будто забыл, как он здесь оказался. – А у вас есть кофе?
      – Да, садитесь же. А я разожгу огонь.
      Он не стал садиться, а, закинув руки за спину, начал рассматривать ее работу. Синде хотелось чувствовать себя умной светской женщиной, но вместо этого она казалась себе юной и растерянной девицей.
      Ее кузина наняла в деревне женщину, которая дважды в день готовила еду и прибиралась в коттедже. А в остальном Синда управлялась со своим небольшим хозяйством самостоятельно. Будучи наблюдательной по природе, она многому научилась у горничных: умела правильно сложить дрова в камине и разжечь огонь, умела заваривать чай и варить шоколад, но предпочитала кофе. И когда Синда занялась этими уже ставшими привычными для нее хлопотами, то постепенно успокоилась.
      Сэр Тревельян стремительно заметался по маленькой гостиной, и она снова испугалась. Уж не узнал ли он ее? Если и так, то по его лицу не было видно, что он намерен сегодня же с ней рассчитаться. И при нем не было шпаги. Все это внушало надежду, что ей нечего его бояться.
      Синда видела, что он пьян и явно от чего-то страдает. Ей стало любопытно, от чего именно мог мучиться этот сильный человек. Через минуту она принесла на подносе посуду и сахарницу и поставила их на стол, отодвинув натюрморт. Трев изучал незаконченный эскиз, который Синда прикрепила к стене. Ей захотелось узнать, что он о нем думает.
      – Сейчас принесу кофе. – Она вернулась на кухню, где начал закипать кофе. Почему ни один мужчина в Лондоне не привлекал ее так, как этот? Может быть, оттого что всю прошлую зиму она писала его портрет и теперь ей кажется, что она его хорошо знает?
      Все это глупо. Она знала об этом мужчине не больше, чем о короле… даже меньше, поскольку отец частенько баловал домашних рассказами о царствующей особе.
      Синда налила кофе в оловянный кофейник, найденный на чердаке дома герцога, и понесла его мужчине, дожидавшемуся ее в гостиной. Девушку одолевало любопытство по поводу его неожиданного визита.
      – Сэр… Трев, прощу вас, присаживайтесь, а то вы так мечетесь, что я боюсь, как бы вы снова не подхватили меня и не унесли из дома на ночь глядя! – Придерживая полотенцем горячий кофейник, она ждала, пока он поймет, что в комнате один-единственный стул и ему придется его занять.
      – Вот уж не думал, мадам, что вы можете чего-нибудь бояться. – Он отобрал у нее кофейник и кивнул Синде на диван.
      Вот так просто он завладел ситуацией. Она раздраженно подобрала платье и уселась на краешек дивана.
      – Если мне придется называть вас Тревом, тогда я – Люси, – чопорно поправила она. – Но только когда мы с вами наедине. Вы пришли сюда так поздно потому, что сочли меня храброй?
      Он налил кофе в чашку и передал Синде.
      – Я пришел сюда под воздействием паров алкоголя, желая наконец выяснить – враг вы мне или друг?
      Наполнив свою чашку, он попробовал крепкий черный напиток.
      – Насколько я понимаю, я вам не враг и не друг, – ответила Синда. – Я просто художница, приглашенная написать ваш фамильный дом. Несмотря на ваши устрашающие манеры, я пытаюсь быть вежливой. И буду и дальше держаться корректно, поскольку это вы платите мне за мое время и работу. Так уж устроен мир.
      Его густые брови сошлись на переносице в одну линию.
      – Вы выражаетесь, как мужчина.
      Синда громко засмеялась:
      – Благодарю вас. Моей матери это не понравилось бы, но я говорю очень похоже на нее. Мы с ней люди практичные. – Со странными и зачастую чудесными способностями, но об этом Синда не упомянула. Ей нравилось оставаться неузнанной. Дома ухаживавшие за ней молодые люди посматривали на нее с опасением, как будто она могла превратить их в лягушек. А ей хотелось знать, как они оценивают ее женские качества.
      Лицо Трева разгладилось, и он понимающе кивнул:
      – Про мою мать можно было бы сказать то же самое, она была… как бы поточнее выразиться… нечто среднее между бригантиной и шхуной. Она умела подчинять себе мужчин силой воли, а когда было нужно, могла незаметно проскользнуть мимо. Я и забыл про эту ее способность.
      – Я предпочитаю неуловимость шхуны. Если вы не садитесь рядом, то, может, возьмете подушечку и присядете на табурет у камина? Здесь очень тесно, я не могу пройти, потому что вы закрыли мне выход из гавани.
      Трев посмотрел на низкий табурет у камина, затем на удобный диван, на котором она восседала. Синда тут же пожалела о своих словах. Может, он и был пьян, но его взгляд остановился на ней с явным восхищением. Она не осмеливалась взглянуть, не выбилась ли из декольте ее косынка.
      Старательно удерживая равновесие, Трев медленно опустился рядом с ней на диван, не расплескав ни капли кофе.
      – Сейчас вы сорветесь и удерете, да?
      Это было скорее грустное утверждение, чем иронический вопрос. Синда сделала несколько глотков кофе и лишь потом ответила вопросом на вопрос:
      – А что, обычно женщины вас избегают?
      – Нет, во всяком случае, до недавнего времени. Очевидно, англичанки слабее, чем мне казалось.
      – Или вы огрубели, – возразила она. – Англичанки, как и любые другие женщины, предпочитают видеть приятные лица и чарующие улыбки.
      – Ну, про леди Рочестер я бы этого не сказал, – мрачно заметил Трев. – Она предпочла бы видеть мою гибель, даже если бы я рассыпал перед ней перлы мудрости и бриллианты вежливости.
      – Мелинда считает, что вы убили ее мужа и задумали выжить их с дочерью из поместья. Радуйтесь, что она вообще впустила вас в дом.
      – Это как посмотреть. – Трев расслабился, откинулся на спинку дивана и вытянул перед собой длинные ноги. – На прошлой неделе я узнал, что море так и не выбросило на берег тело моего кузена. У него нет могилы.
      Чувство, с которым он это сказал, заставило Синду внимательно посмотреть на него. Лицо Трева было невозмутимым, но он не отрываясь смотрел на свою чашку, словно ожидал от нее ответа.
      – Простите, я не знала об этом, – смущенно пролепетала Синда. – Должно быть, ужасно вернуться домой и узнать такое.
      Он пожал плечами:
      – Видите ли, я его не убивал. Ужасно, когда все вокруг верят худшему в человеке из-за какой-то глупой картины.
      Уж не играет ли он с ней? Знает ли он, что это она написала тот портрет? Или только подозревает?
      Взволнованная его близостью, Синда еще больше занервничала и выпрямилась, стараясь, чтобы их тела не соприкасались. При всей своей невинности она не была невежественной. Тревельян буквально притягивал ее своей мужественностью, и она мысленно представляла себе его сильное тело, скрытое одеждой. Никакие рисунки в анатомическом альбоме не способны были передать мощь и чувственную игру мускулов живого человека.
      – Возможно, это оттого что люди не улавливают разницы между капером и убийцей, – сдержанно заметила она и только потом спохватилась, что допустила бестактность.
      – Но существует огромная разница между убийством людей на войне и убийством из зависти и корысти, – мрачно пробурчал Трев. – Я убивал только в тех случаях, когда приходилось спасать жизнь себе или своим людям. Король не просто так посвятил меня в рыцари!
      – Вы хоть сознаете все неприличие этой темы?
      – Да, и мне не следовало приходить к вам, да еще в такое время, – согласился он. – Мне уйти?
      Синда знала, что необходимо выставить его за дверь. Он был пьян и чувствовал себя оскорбленным, потому что его ненавидела вдова кузена и потому что большинство соотечественников считали его убийцей. Потому что таким изобразила его она!
      – Мы с вами принадлежим разным мирам и не можем быть друзьями, – справедливо заметила Синда.
      – Сомневаюсь, чтобы вы или я принадлежали к тому миру, который признают другие. – Трев встал, забрал у нее чашку и поставил посуду на стол.
      Она вздрогнула и допустила ошибку, взглянув на него. В его чёрных глазах горело неукротимое желание.
      Он взял ее за руки и помог встать, и Синда не остановила его. Сила его рук парализовала ее волю.
      – Вот единственный мир, который нам сейчас нужен, – пробормотал он.
      Не успела она разобраться в потоке нахлынувших чувств, как Трев мягко завел ей руки за спину и привлек к себе так близко, что она почувствовала биение его сердца.
      Затем он опустил голову, коснулся ее губ своими, и мир перестал для нее существовать.

      Впервые в жизни ее целовал мужчина.
      Пораженная горячим прикосновением губ Тревельяна, Синда целиком отдалась незнакомым ощущениям. Не обращая внимания на привкус рома, она жадно впитывала новый для себя запах мужского тела, непривычный, невероятный и такой головокружительный! Усы слегка кололись, но эти сильные и нежные губы заставили ее забыть обо всем на свете. У нее действительно закружилась голова, она высвободила свои руки и обхватила Трева за талию, чтобы не упасть. Он нежно обнимал ее, и она самозабвенно отдалась поцелую, слегка вздрогнув, когда почувствовала на губах настойчивое прикосновение его языка.
      Она догадывалась, интуитивно чувствовала, что Тревельяну этого мало, но хотела как можно полнее насладиться первым опытом близости с мужчиной. Под тонкой тканью камзола мускулы на его руках напряглись, когда он властно прижал ее к себе, и она полностью подчинилась ему. Он старался сдерживать себя, но одолевавшее обоих желание опьяняло их. Побуждаемая инстинктом, Синда встала на цыпочки, прижалась к нему всем телом, и у него вырвался короткий стон. Откинув голову, Трев устремил на нее страстный взгляд.
      – Люси…
      Синда вдруг опомнилась и оттолкнула его. Он же принимает ее за другую! Сердце у нее сжалось. Нужно немедленно положить этому конец.
      Трев попытался обнять ее, но она быстро отпрянула, защищаясь руками.
      – Прошу вас, вам нужно уйти.
      В его глазах промелькнули боль и обида, но он тут же овладел собой, и лицо его приняло обычное бесстрастное выражение. Шагнув к ней, Трев взял ее руку, наклонился и поцеловал, затем перевернул вверх ладонью и ласково коснулся ее губами.
      – Прошу прощения, мадам, если по моей вине вам пришлось пережить неприятные минуты.
      Затем он быстро ушел, и дверь закрылась за ним, как будто его и не было.
      Синда осталась стоять посередине комнаты, чувствуя себя осиротевшей. Она все смотрела на свою ладонь, горевшую от легкого прикосновения его губ, и этот огонь разбушевался во всем ее теле.
      Трев считал ее овдовевшей художницей Люси Джонс, не подозревая, что именно она превратила его жизнь в кошмар. Конечно, ей не следовало позволять ему целовать себя. Синда была скромной невинной девушкой, а не вдовой с супружеским опытом, которая могла бы успокоить его душевные муки. Она никогда не позволяла ухаживавшим за ней молодым людям увлечь себя в укромный уголок и не знала вкуса сорванных украдкой поцелуев. Возможно, потому, что ее никогда к этому не тянуло.
      Но почему же Тревельяну удалось ее возбудить? Неужели впервые принятое самостоятельное решение покинуть семью подтолкнуло ее на путь греха? Как мог этот портрет до такой степени изменить ее сущность?
      Вся дрожа, она взяла поднос и отнесла его на кухню. Там она старательно вымыла чашки, уничтожив все свидетельства своего преступления против нравственности и приличий. Но ее разбуженное тело твердило о другом. Оно жаждало того, чего могло никогда не испытать. До сих пор она спокойно размышляла о том, что не выйдет замуж и будет довольна и счастлива наедине со своими холстами и красками. Но теперь, узнав вкус поцелуя мужчины и ощутив его физическую близость, она чувствовала себя иначе.
      Ее по-прежнему не слишком привлекала перспектива когда-нибудь стать женой и матерью и посвятить себя заботам о семье. Врожденная страсть к живописи заставляла ее забывать об остальных сторонах жизни или по меньшей мере не придавать им слишком большого значения.
      Синда в растерянности бродила по гостиной, взволнованная и напуганная своим состоянием.
      После долгих размышлений она наконец нашла кажущееся очень простым решение: больше она не станет целоваться с мужчиной и тогда не будет испытывать такой мучительной потребности в его ласках.
      Умывшись ледяной водой и остудив себя таким образом, она надела длинную фланелевую рубашку, забралась в холодную постель и поклялась, что отныне будет избегать общества сэра Тревельяна.
 
      Однако у сэра Тревельяна от этого вечера осталось совершенно иное впечатление. Сдергивая кружевное жабо и рассматривая себя в высоком зеркале, он жаждал новой встречи с этой дивной шхуной, которая так мастерски ускользнула от него.
      Когда она его оттолкнула, он поначалу испытал боль и унижение, но затем в голове у него прояснилось, и Трев осознал, что она реагировала на него с таким же волнением, как и он на нее. Просто она еще слишком молода и впечатлительна. Возможно, она в первый раз после смерти мужа оказалась наедине с мужчиной.
      – Ты, парень, по профессии охотник, – заявил он своему отражению, развязывая и отшвыривая в сторону шейный платок. – А эта девушка – такой трофей, на который не жалко ни времени, ни сил.
      – Сэр? – с недоумением подал голос его камердинер Манчестер, незаметно возникший в комнате с кувшином горячей воды.
      Трев не привык, чтобы вокруг него шныряли слуги. Недовольный тем, что ему испортили мечтательное настроение, он стянул с себя камзол. Манчестер поставил кувшин на туалетный столик и поспешил помочь ему раздеваться.
      – Как можно узнать, действительно ли женщина слишком застенчива или просто кокетничает? – спросил Трев у камердинера за неимением другого собеседника. Лучше было бы посоветоваться с Лоренсом или хотя бы с Миком, правда, тот наверняка пробормотал бы что-нибудь невразумительное.
      – Вряд ли я смогу вам сказать, сэр, – ответил Манчестер.
      – Я так и думал, – мрачно заметил Трев.
      Он вспоминал вкус нежных губ Люси, сладостное ощущение ее грудей у своего вибрирующего тела, полный восторженного удивления взгляд синих, как море, глаз… Черт, он готов умереть за один этот взгляд!
      – Здесь есть поблизости какая-нибудь лавка, где можно купить безделушки, которые понравились бы женщине?
      – Нет, конечно, сэр. Виконтесса приобретает кое-какие вещи у торговца в Соммерсвилле, куда их завозят по заказу герцогини, но настоящие вещи можно приобрести только в Лондоне.
      – Какая еще герцогиня?
      – Герцогиня Соммерсвилл, сэр. У герцога есть имение неподалеку от города, только в другом направлении. – Неодобрительно качая головой, Манчестер стал чистить от пыли камзол Тревельяна. – Вы можете оставить у нее свою карточку.
      Трев смутно помнил старого герцога и герцогиню. Они жили довольно замкнуто и, уж конечно, не собирались приглашать на свои редкие приемы невоспитанных молодых людей вроде него, не признанных своей родней. Впрочем, какое ему до них дело? Трев стал размышлять о красивой художнице. Эта прелестная молодая вдова жила без компаньонки, но пригласила его в свой дом, как будто это было совершенно естественно. Приходилось думать, что она пренебрегает принятыми условностями.
      – Мне нужен управляющий поместьем, который больше меня разбирается в сельском хозяйстве, – пробормотал он и тут же подумал, что тогда у него высвободится время, которое он сможет посвятить ухаживанию за художницей.
      Да, необходимо еще осведомиться о самочувствии графа. Прошло уже больше месяца после той безобразной сцены, когда ему пришлось сбить с ног дворецкого в доме деда, чтобы проникнуть в комнату больного. Во время последней поездки в Лондон он решил не навещать его, потому что был настолько взбешен отказом парламента прижать его требования, что мог бы убить лакея, попытайся тот задержать его.
      Может, старик уже пришел в себя? Треву было важно, чтобы дед находился в полном сознании, когда он наконец представит в парламент заявление о признании законным своего имени. Правда, если деда вынудят признать его своим наследником, он может получить еще один удар.
      Из Лондона Трев привезет какие-нибудь изящные украшения, чтобы соблазнить эту недотрогу Люси Джонс.
      – Мне нужно проверить, вернулся ли корабль, – сказал он вслух. – Упакуйте мои вещи для поездки в Лондон. Я отправляюсь завтра утром. – Трев надеялся, что «Подружка» уже вернулась в порт, где он оставил письмо с просьбой поставить его об этом в известность. Ему не терпелось начать поиски контрабандистов, которые могли видеть Лоренса. Не нужен ему этот проклятый титул! Он страстно надеялся найти кузена.
      Но деду об этом знать не обязательно!
      А если Люси Джонс предпочитала играть роль скромницы, он может научить ее, как играть в эту игру вдвоем. За время его отсутствия она должна будет по нему соскучиться.
 
      Синда проснулась с тяжелой головной болью и с таким острым чувством одиночества, что ей хотелось плакать от тоски. В комнате было очень холодно, и она закуталась в одеяло и села на кровати, чтобы посмотреть, какое окно забыла накрыть на ночь. Но стоило ей пошевелиться, как в голове у нее словно молотки застучали.
      У нее никогда еще не болела голова. С чего бы ей сейчас так сильно болеть? Она посмотрела на окно, которое было закрыто. Синда снова легла и закрыла глаза. Ей по-прежнему было холодно, но это не из-за сквозняка. Измученная, как будто провела всю ночь без сна, она снова задремала.
      Проснулась Синда от запаха жареного бекона. Должно быть, уже пришла Бриджет, а она даже не слышала. Никогда девушка не вставала так поздно. Она торопливо села, спустив ноги на пол, и голову опять пронзила острая боль. Синда со стоном стиснула голову руками, надеясь успокоить боль теплом своих ладоней.
      И вдруг сквозь эту боль в ее сознание проникло воспоминание о прошлом вечере, и кровь прилила к ее лицу. Как могла она быть такой наивной? Тревельян пришел к ней не как друг, а как мужчина, которому нужна женщина, потому что считал ее доступной. Тысячу раз дурочка!
      Синда неуверенно двинулась к умывальнику. Нет уж, больше она никогда не будет пить кофе на ночь, если после этого так болит голова. Синда никогда ничем не болела. Ее мать презирала болезни, во всяком случае, так она заявляла. Герцогиня Мейнуаринг умела испугать любую простуду. Как Синде ее не хватало! Она даже подумала, не вернуться ли домой.
      Но возвращение в лоно семьи означало поражение, а ей это было не по нраву. Она обещала виконтессе написать картину и сдержит слово – даже если для этого ей придется прятаться от Тревельяна. Кроме того, здесь ей все очень нравилось, вот только Тревельян… Если бы не он, она могла бы пригласить сюда сестер или чаще навещать Кристину.
      Разумеется, тогда ей пришлось бы обнаружить себя, раскрыть свое подлинное имя. Но к этому Синда тоже еще не чувствовала себя готовой. Она посмотрела в зеркало. Без льняных кудрей Синда казалась себе странной, но с выкрашенными хной волосами выглядела старше и загадочнее… почти как женщина с опытом.
      При этой мысли Синда презрительно фыркнула. Опираясь на опыт, полученный прошлым вечером, она может с уверенностью утверждать, что ей никогда не стать опытной женщиной. Отныне она никому не откроет дверь после захода солнца.
      Пока Синда одевалась, головная боль постепенно успокаивалась. Восхитительный аромат жареного бекона и горячего кофе заставил ее поторопиться. Она не сумела справиться со своими густыми волосами, поэтому кое-как заколола их шпильками и надела чепчик.
      – Доброе утро, Бриджет, – громко поздоровалась она, торопливо спускаясь вниз и пряча под чепчик выбивающиеся пряди волос.
      – Доброе утро, миссис, – ответил ей веселый голос. Мать десятерых ребятишек Бриджет умела привести коттедж и полный порядок за считанные минуты. – Какой вы вчера сделали красивый рисунок! Мой муж плавал на похожем корабле. Это было великолепное зрелище.
      Корабль? Синда остановилась на нижних ступенях, боясь ступить дальше. Она не умела рисовать корабли. Она отлично помнила, что хотела нарисовать… А правда, что же она собиралась нарисовать? Кажется, в этот момент в дверь постучал Тревельян и отвлек ее. Может, она нарисовала нечто, напомнившее Бриджет корабль? Синда прошла в гостиную посмотреть, не высох ли натюрморт.
      Холст был придвинут к стене. А на мольберте она увидела законченный карандашный рисунок с изображением мужчины, который натягивал канаты небольшого парусника, по всей видимости, сражаясь с внезапно налетевшим шквалом. По небу летели косматые серые тучи, паруса надулись от ветра, и мужчина на палубе был без плаща и без шляпы, как будто в теплую погоду.
      Синда без сил опустилась на диван и уставилась на мольберт. Она не могла этого нарисовать. Ведь она ничего не понимала в оснастке кораблей! Но на рисунке отчетливо были видны паруса и множество канатов с узлами. Она почти ощущала на своем лице хлесткий холодный ветер. Девушка вспомнила, что проснулась от холода, который неизвестно каким образом проник в комнату с закрытым окном.
      Синда испуганно вскочила и стала внимательно рассматривать эскиз. Лицо мужчины было написано смутно. Основную часть листа занимали затянутое тучами небо и паруса. За ними угадывался океан. На мужчине были белая рубашка и темные панталоны, но Синда не взялась бы определить, Какого они качества. Бросались в глаза широкие плечи и длинные ноги, которыми он упирался в накренившуюся палубу, во всей позе чувствовалась уверенная напряженность. Почему-то фигура мужчины напомнила ей Тревельяна. Может, он вернулся и зачем-то прикрепил этот рисунок к мольберту. В деревне никто не запирался на ночь, и любой мог незаметно войти в дом. Но глупо было сваливать авторство на другого – в каждом штрихе, в каждой линии Синда узнавала свою руку.
      Почти бессознательно девушка стала всматриваться в нижнюю часть рисунка, где виднелась палуба корабля. Сердце ее бешено застучало, когда она увидела изображение кошки, спящей на свернутом канате, что убедило ее в том, что она уже знала. Кошка выглядела точь-в-точь как котенок Белинды, которого та нашла после того, как был закончен портрет Тревельяна.
      Она поклялась, что больше не будет писать портреты. И вот написала пейзаж с мужчиной. Во сне.
      Это просто невозможно! И все же Синду охватил такой ужас, что она поспешила прикрыть рисунок чистым листом бумаги и отнесла его на чердак, подальше от чужих глаз. Она не может допустить очередного скандала. Господи, неужели она сходит с ума! Нет, нет! Этому рисунку должно быть какое-то объяснение. Нужно успокоиться и не торопиться с выводами.
      Синда решила не ходить сегодня в Уиллоуз, а свернула к дороге за деревней, после чего прямо через поля направилась к поместью герцога Соммерсвилла. Сейчас, когда стали поступать деньги от продажи урожая, молодой герцог приказал отремонтировать старую часть замка. Слева от подъездной дорожки стены замка скрылись за подмостками и строительными лесами. Каменщики перестраивали арку ворот в более подходящем здесь стиле Тюдоров, что связывало замок с поздней пристройкой справа.
      Синда знала, что кузина предпочитала находиться в центральной части замка, но, не желая, чтобы ее заметили рабочие, она прошла за дом, к входу для слуг. К огромной радости, она застала Кристину за работой в саду.
      – На помощь! – прошептала девушка, опускаясь на нагретую солнцем каменную скамью с резным орнаментом.
      Кристина подняла голову и радостно улыбнулась:
      – Синда! Как я рада тебя видеть! – Она поднялась и подошла присесть рядом с кузиной. – Ты считаешь, что твоя анонимность потеряла для тебя привлекательность?
      – Нет, боюсь, сейчас она нужна мне как никогда! – Синда надеялась, что мудрость Малколмов поможет рассеять ее страхи. – Скажи, ты чувствовала что-нибудь… необычное… когда впервые стала видеть призраки?
      – Необычное? – Кристина надолго задумалась. – Не помню. Просто я вижу вокруг призраков более сильную ауру, чем вокруг живых людей. А почему ты спрашиваешь?
      Не было смысла скрывать свою тревогу от Кристины, которая, наверное, уже видела исходящую от кузины ауру и поняла, что она необычайно взволнована. Стесняясь упоминать о мужчине, Синда коснулась темы, которую могли понять только Малколмы, и рассказала о своем странном утреннем открытии.
      – Я действительно не отдаю себе отчета, когда в моих работах появляется какое-нибудь предвидение, – продолжала она после изложения своих доводов. – Если бы я это осознавала, то, наверное, не писала бы эти сюжеты.
      Кристина с пониманием кивнула:
      – Как Фелисити, которая носит перчатки, чтобы не чувствовать боль, которую испытывают люди.
      – Вот именно! Не все наши способности полезны, и иногда они приносят разрушение и опасность. Было бы куда лучше, если бы их у нас вообще не было.
      – О нет! – с ужасом воскликнула Кристина. – Если бы я не видела призраков, я не смогла бы помочь Гарри восстановить поместье. И хотя для Фелисити это было очень болезненно, она помогла Эвану и многим другим. Я слышала, в последний раз Фелисити удалось вылечить девочку, которая не умела говорить: она просто сказала ее матери, что девочке угрожал человек, убивший ее пони. Важно только найти способ применения нашего дара. А что? Ты написала что-нибудь ужасное?
      – Не знаю. Я нарисовала мужчину, который управляется со снастями корабля. Может, я просто изобразила то, что мне снилось?
      – А до этого тебе никогда не доводилось просыпаться с головной болью или с ощущением холодного ветра?
      Синда покачала головой.
      – И твой рисунок выглядит так, как будто он содержит какую-то тайну?
      – Откуда мне знать? Я ведь постоянно рисую, днем и ночью. И только в части моих работ люди позднее угадывают какие-то признаки будущего, хотя мне кажется, что они видят там то, чего нет. Но поверь, я и не думала изображать в своем романтическом герое сэра Тревельяна, который мчится от моря, когда там гибнет его кузен, и я не считаю, что моя картина это доказывает.
      – А может быть, все твои работы отражают какое-то предвидение, только не все они определенны, – задумчиво сказала Кристина. – Зачастую мы, Малколмы, даже не знаем, на что способны.
      – Не говори мне об этом. Иначе мне придется совсем отказаться от живописи! – с ужасом сказала Синда. – А это равносильно тому, как если бы мне отсекли пальцы!
      – Но, дорогая, ты можешь научиться использовать то, что говорят твои картины, – заметила Кристина. – Для того тебе и ниспослан этот дар.
      – Даже сам Бог не мог предсказать, что на земле живет мужчина, который выглядит в точности как у меня на портрете, – возразила Синда.
      – Может, тебе выйти замуж?
      Синда в ужасе уставилась на свою красивую кузину, но та и не думала шутить.
      – Зачем? Почему?
      Кристина выразительно улыбнулась:
      – По некоторым причинам.
      Синда покраснела, стараясь не вспоминать прошлый вечер.
      – Все эти причины не имеют ничего общего со странным рисунком, появившимся у меня в гостиной.
      – Может быть. – И Кристина как-то странно посмотрела на нее.
      Синда опасалась, что ее выдала аура, но упорно отказывалась признать, что до вчерашнего вечера ни разу не целовалась. Но Кристина сама об этом заговорила:
      – Только после того, как мы с Гарри… поженились и стали более близки, я полностью обрела свои способности. А теперь, когда я ношу… – Она показала на свой живот. – Я могу делать вещи, которые не могла раньше. Я даже разговариваю с людьми, находящимися в могиле, призраки которых обычно не появлялись в этом доме. Вот вчера я беседовала с матерью викария.
      Синда во все глаза смотрела на Кристину.
      – Но викарий древний, как Мафусаил!
      – Да, и его мать давно умерла, – кивнула Кристина. – Она сказала мне, что Мойре нужна помощь, но не объяснила, почему и какая. Впрочем, я и не говорила, что мой дар всегда можно использовать.
      – Помощь Мойре?! – Синда не могла себе представить более независимую и самоуверенную особу, чем дочь викария. Она вздохнула. – А твои разговоры с привидениями вызывали тяжелую головную боль и ощущение холодного воздуха?
      – Нет, я этого не заметила. – Кристина успокаивающе погладила ее по руке. – Хочешь, я пошлю за тетушкой Стеллой?
      – Нет, пока не надо. Вполне возможно, что это… ну, просто случайный инцидент, который больше не повторится. – Синда решительно встала со скамьи. – Я даже уверена, что этим все и закончится.
      Особенно если она будет избегать сэра Тревельяна Рочестера. Вероятно, физическая близость с мужчиной обострила способности Кристины, и источником ее ночных кошмаров вполне мог быть его поцелуй.

      Из парка, украшавшего центр богатого лондонского квартала, Трев рассматривал фасад внушительного особняка герцога Мейнуаринга. В это раннее утро только горничная мыла лестницу, ведущую к парадному входу. В окнах не было заметно ни огонька, ни людей.
      – Можешь поухаживать за этой горничной, – небрежно заметил Трев своему спутнику.
      Внимательно взглянув на девушку, Мик пожал плечами:
      – Для меня она слишком молода. Пойду лучше потолкую с ребятами, что работают на конюшне. Хотя вряд ли они что знают, если только леди не вернулась домой.
      – Хоть бы это узнать, и то хорошо. Вчера в кофейне ни о чем похожем не судачили. – Трев нашел себе там укромный уголок, где никто не мог узнать его физиономию, и делал вид, что читает газету, прислушиваясь к болтовне завсегдатаев; но не уловил никаких упоминаний о леди Люсинде Малколм Пембрук. Либо это означало полное отсутствие интереса к ней, либо она уже дома, так что никаких оснований для разговоров не было.
      – Значит, вы не хотите, чтобы я пошел с вами? – недовольно проворчал Мик.
      – Конечно, нет! Если меня упекут в тюрьму, то лучше, чтобы ты оставался на свободе. – Трев угрюмо усмехнулся. – Ты знаешь, где найти моего поверенного.
      – Не нравится мне все это, – решительно заявил Мик. – Лучше бы вы оставили в покое этого старого стервятника и занимались бы своими делами.
      – Какими это делами? – поинтересовался Трев, пожимая плечами. – До тех пор пока весь Лондон считает меня убийцей, жену мне не найти, это ясно. И не могу же я купить себе другое поместье, когда у меня на руках имение Лоренса. Да и корабль мой еще не вернулся. Так что я вполне могу позволить себе развлечение и навестить старого хрыча.
      Мик только хмыкнул. По сравнению с преследованием К захватом пиратских кораблей предстоявший его хозяину прорыв в дом графа действительно был детской забавой. Трев проследил, как Мик перешел дорогу и исчез в переулке, ведущем к конюшням, расположенным позади дома герцога. Слуги куда охотнее станут болтать с равным себе, чем с ним самим.
      Помахивая тростью, он пошел дальше по улице, направляясь к дому своего деда. Это было недалеко, а времени у него было хоть отбавляй. Так что он вполне мог навести справки о здоровье графа.
      Лондонский дом графа Лэнсдауна был далеко не таким внушительным, как герцогский особняк, но выделялся своей изысканной архитектурой даже на фоне окружавших его богатых домов. Трев знал, что их владельцы имели крупные загородные имения, а городские дома открывали только на время работы парламента.
      По всем правам он должен был воспитываться и расти именно в этом фешенебельном районе Лондона и впоследствии вести здесь жизнь аристократа. А вместо этого еще мальчишкой он вынужден был служить жалким матросом, тяжким трудом пробиваясь к положению капитана. Впрочем, и свое первое каперское свидетельство он получил, едва достигнув возраста двадцати одного года, потому что мечтал отомстить графу. Трев сожалел не столько о потере богатства и титула, сколько об утрате семьи и друзей да о пережитых им жестоких страданиях, когда ему приходилось насмерть биться, отстаивая свое право на жизнь.
      И он заставит деда заплатить за все это! Осмотрев фасад графского дома, Трев и здесь не заметил никаких признаков жизни. Что ж, остается надеяться, он прибыл в удачный момент, когда слуги уже разошлись по всему дому, занимаясь утренними делами. В первый раз он допустил ошибку, явившись к парадному входу, как и положено джентльмену.
      Не заметив на улице ни души, Трев проскользнул к лестнице, которая привела его к расположенной в подвале кухне. Как он и ожидал, дверь уже была открыта, так как слуги то и дело ею пользовались. Он спустился на кухню, и повара и горничные в чепчиках испуганно уставились на него, но он уверенно прошел дальше, небрежно помахивая тростью.
      Никто не посмел загородить ему дорогу, пока он не поднялся на первый этаж и не оказался в главном холле, где его окликнул встревоженный лакей.
      – Просто зашел проведать своего деда, – с небрежной уверенностью кинул ему Трев. – Можете не провожать меня, старина, дорогу я знаю.
      Действительно, когда в детстве родители вместе с ним приезжали в Лондон, то всегда останавливались в доме деда. Не желая терпеть присутствие жены сына, которую он презрительно называл «чужестранкой», и рожденного ею «ублюдка», граф немедленно уезжал из дома, но Трев помнил, какие именно комнаты занимал дед.
      Трев должен был бы уже тогда возненавидеть деда, но граф был лишь непонятным темным облачком на ясном небосклоне его юности, и он совершенно о нем не думал, окруженный любовью и заботой своих родителей.
      Небрежно насвистывая, Трев поднимался на второй этаж. За эти годы в доме ничего не изменилось, если не считать того, что и мебель и все убранство одряхлели, как и их хозяин. Идя по коридору, он слышал за спиной тяжелые шаги дворецкого, поднимавшегося следом за ним по лестнице. Слуги уже, наверное, послали за констеблем, но Трев не собирался здесь долго задерживаться.
      Он распахнул высокие двойные двери, ведущие к покоям графа, и пересек гостиную. Разжигавшая камин горничная от страха рассыпала щепки. Его опередил плотного сложения лакей в парике и поспешил преградить ему путь с поднятой кочергой. Трев взмахнул тростью, кивнул горничной и, бросив на кочергу многозначительный взгляд, обошел лакея.
      – Сэр, я настаиваю, чтобы вы ушли:
      – Пошел вон, Джонси! – Трев помнил его имя еще c юности. – Мне нужно только увидеть, жив ли дед или здесь прячут его труп, а тем временем поверенные растаскивают его имущество.
      Не желая испугать графа до смерти, он осторожно приоткрыл дверь спальни. Его брови подскочили от удивления, когда Трев увидел графа, сидящего в кровати и обложенного подушками, тогда как камердинер кормил его с ложечки жидкой овсяной кашей. Лысая голова деда блестела, как кегельный шар, а когда-то полное лицо стало худым, щеки обвисли, утратив былую внушительность, но выражение его было по-прежнему брезгливым и высокомерным.
      При виде Трева граф что-то возмущенно залопотал, брызгаясь кашей и колотя высохшим кулачком по одеялу. Но было ясно, что он не может встать и выгнать непрошеного гостя. Треву приходилось видеть людей, сраженных ударом, так что симптомы были ему знакомы. Шансы, что его дед когда-нибудь снова сможет ходить, были слабыми, но все же были. Точно также, как когда-то он не испытывал к графу ненависти, так и сейчас не чувствовал к нему жалости.
      – Доброе утро, дедушка, – весело сказал он. – Рад видеть, что вы уже оправились. Куда приятнее, когда твой противник находится в сознании. Я подумал, что стоит дать вам знать, что ваши поверенные не занимаются делами Лоренса и его вдове грозит голодная смерть. Вам ведь это не нужно, верно? Тем более что она может родить вам наследника.
      Старый граф дернулся и снова беспомощно потряс кулаком.
      – Он меня понимает? – осведомился Трев у замершего от страха камердинера. – Не хотелось бы понапрасну тратить слова.
      – Он понимает… сэр, – настороженно ответил тот.
      – Вот и хорошо. – Трев отвесил официальный поклон. – Я сам выйду из дома. А вы, милорд, поскорее поправляйтесь. Нам с вами предстоит многое обсудить.
      Круто повернувшись, Трев решительно зашагал прочь, минуя Джонси и перепуганную насмерть горничную, и оказался в коридоре, где его поджидали вооруженные кухонными ножами и канделябрами лакеи, подбадривая друг друга.
      – Сейчас я ухожу, – обманчиво дружелюбно сказал им Трев. – А в следующий раз вам, пожалуй, придется впустить меня через парадный вход.
      «Черта с два они меня впустят, – с горечью подумал он, – во всяком случае, пока жив старик». Им приходилось защищать свое положение, и он им не завидовал.
      Расстроенный и злой, Трев быстро спустился на улицу. Упорное предубеждение, настроившее графа против Трева и матери, не одному человеку испортило жизнь. Трев подумал, не лучше ли ему вернуться на Ямайку, где жила семья его матери. Но если у Мелинды родится не сын, а дочь, поверенные графа в конце концов найдут какого-нибудь дальнего родственника, чтобы объявить его наследником. Поскольку Мелинда была бесприданницей, это означало, что ее с детьми попросту выгонят из дома, который оставил жене Лоренс. Если она не родит наследника, дед вполне способен на такой шаг.
      Трев не мог подвести Лоренса и считал себя обязанным заботиться о его семье, в противном случае душа его не будет знать покоя. Так уж он устроен. И если ему придется сражаться с графом, со всеми его поверенными и даже с самим парламентом, чтобы обеспечить семье Лоренса надлежащее ей положение, что ж, он готов. Да, Трев надеялся по возвращении в Англию зажить тихо и спокойно, но общество первым бросило ему вызов, а он был не из тех, кто уклоняется от перчатки.
      Погруженный в свои мрачные мысли и ничего вокруг не замечая, Трев стремительно шагал по улице, и люди поспешно расступались перед ним. Возможно, именно от деда ему передалась эта манера сурово хмуриться, которая способна была привести в ужас самого черта.
      Тем временем на улицах стало гораздо оживленнее. По булыжнику с грохотом катили свои тележки булочники и молочницы, кухарки спешили на рынок за продуктами. От запаха жареного бекона у Трева проснулся аппетит. Он наспех перекусил в гостинице. Однако это было совсем не то, что проснуться в собственной постели, встретив утро за завтраком и просматриванием свежих газет, а днем отобедать с семьей.
      Уютной семейной жизни Трев жаждал гораздо больше, чем пищи, но это был застарелый голод, который терзал его почти два десятка лет. Он потерпит его еще несколько месяцев, пока не разберется со всеми делами.
      Осень раскрасила листву деревьев в парке в золотые и багряные тона. Как он тосковал по этой смене сезонов, которую помнил с детства! Он остановился в парке и прислонился к могучему стволу кряжистого дуба, всей грудью вдыхая пряный свежий воздух, дожидаясь возвращения Мика.
      Спустя немного времени к роскошному подъезду особняка герцога Мейнуаринга подкатили две кареты, и сразу вслед за этим на лестнице показались леди в шелковых платьях и кружевах.
      В полной матроне с высокой напудренной прической он узнал герцогиню, которая усаживала своих дочерей в кареты. Среди них не было ни одной возраста и роста Люсинды. Как и говорили, все девушки были белокурыми и кудрявыми, хотя у одной, самой младшей на вид, спадавшие на спину волосы были гладкими.
      Трев надеялся, что Мику удалось что-нибудь узнать о пропавшей дочери герцога, потому что сам он не в силах был определить, нет ли среди весело щебечущих красивых девушек, в облаке кружев исчезающих одна за другой в глубине экипажей, той, которую он искал. У него просто голова пошла кругом, и ему показалось, что их слишком много, хотя он старательно сосчитал их в самом начале и знал, что их всего-навсего шесть.
      Он безуспешно пытался представить себе среди них Люси. Во-первых, у нее волосы были рыжими, что сразу бы выделило ее. Во-вторых, она двигалась спокойно и грациозно, что также отличало ее от этих подвижных и шумных девиц. И ведь она пригласила его в свой дом, чего никогда бы не позволила себе благовоспитанная дочь герцога. Нет, конечно, Люси не могла быть исчезнувшей художницей.
      Не успели отъехать кареты, как из переулка показался Мик и перешел улицу.
      – Ну? – нетерпеливо спросил Трев, поворачивая в сторону гостиницы.
      – Домой она так и не вернулась, но, похоже, здесь никто не находит в этом ничего особенного. Вообще мне показалось, что в этой семейке все женщины какие-то странные, и они все друг за другом присматривают. У них целая куча родственников – и старых и молодых. Так что она может быть у кого угодно.
      Но не мог же Трев разорваться на части? Ему важнее найти Лоренса, чем пропавшую леди.
      – Я могу нанять человека, который наведет справки в домах всех ее родственников, – вслух подумал он.
      – Ну, на это вам понадобится не один месяц, потому как одна из ее кузин живет в Шотландии, вторая приезжает из Бата, а еще у одной поместье совсем рядом с вами, в Суссексе. Пойди найди их, если только они не повыходили замуж за влиятельных джентльменов. К этой семейке так просто не подъедешь!
      Значит, одна кузина живет в Суссексе рядом с рыжей художницей. Он решил поразмыслить над этим позднее.
      – Ты еще что-то узнал? – Трев почувствовал какое-то сомнение в голосе Мика.
      Мик помолчал, затем с брезгливым видом, как будто случайно проглотил лягушку, мрачно добавил:
      – Говорят, они все колдуньи.
      Трев так громко ахнул, что на него обернулись прохожие.
      – Колдуньи? Подумать только, Британская империя завоевала целых семь морей, а ее жители по-прежнему верят в колдуний? Господи, да ты сам-то видел этих девушек? Они же все до единой настоящие белокурые эльфы, которые растают, стоит только брызнуть на них дождю. Колдуньи! – Давно ему не приходилось слышать подобной глупости, и он разразился хохотом, несмотря на рассерженный вид Мика.
      – Ну а по мне, люди не врут, – проворчал Мик. – Говорит, та самая леди, которая пропала, написала покойного принца в гробу еще до его смерти, а потом принца Чарли с окровавленными руками перед тем, как он напал на Шотландию. И есть еще более поразительные вещи. И здешние парни в это верят.
      – Конечно, верят, – искренне согласился Трев. – Это своего рода защита, которую используют умные женщины. Ведь они не владеют оружием, так что стоит убедить окружающих, что им свойственны какие-то чары, которых нет у других, и все станут их уважать и держаться от них подальше!
      – Верно, только это не объясняет картины, – упрямо возразил Мик. – Они показывают вещи, которые она не могла знать, – например, детей, которые еще не родились.
      Трев остановился и упер в Мика свою трость.
      – Значит, ты думаешь, что леди Люсинда изобразила меня в Англии во время смерти моего кузена, когда ты сам знаешь, что меня здесь не было?
      Мик нахмурился:
      – Это не значит, что она всегда права. Но ведь верно, что она нарисовала вас очень похоже, а сама между тем никогда не видела. По мне, так это очень даже странно!
      В его словах был смысл. Кивнув, Трев пошел дальше. Черт возьми, действительно, как эта леди смогла так точно написать его портрет, вплоть до шрама на щеке?! Несомненно, в этом было что-то необъяснимое.
      Но колдуньи? Трев усмехнулся и подумал, не зайти ли ему еще в пару кофеен, пока он ждет возвращения своего корабля. Вооруженный новыми сведениями, он смог бы навести разговор на интересующую его тему и узнать еще какие-нибудь сказки, а может, и более нужные сведения о леди Люсинде.
 
      С отъездом сэра Тревельяна жизнь Синды стала спокойнее. Она постаралась изгнать из памяти все, что с ним было связано, и целиком погрузилась в работу.
      Посматривая на спаниелей, уснувших на полу под потоками солнечного света, падавшими из высоких окон оранжереи, Синда боролась с искушением добавить сбоку розовое пятно. Как бы его оправдать? Как бы ей ни хотелось, она решила не изображать Черити на картине. Может, написать уголок розового платья, как намек, что в зелени оранжереи прячется ребенок…
      Нет, не надо! Пусть будут только собаки, красивые стрельчатые окна и чугунные подставки для цветов, ничего больше! Еще Синда мечтала написать портрет виконтессы в Голубой гостиной, но и от этого отказалась. Сохрани Бог! Ведь виконтесса не выдержит, если рядом с ней вдруг появится изображение тела погибшего виконта, опутанного водорослями.
      Услышав легкие детские шаги, Синда улыбнулась, радуясь возможности отвлечься. Когда Черити подошла ближе, девушка отошла в сторону, давая ребенку взглянуть на картину.
      – О, я уже вижу хвост Дэвида! – воскликнула она, подпрыгнув от восторга. – А где же его нос?
      – Он другого цвета, а я еще не смешала для этого краски. Сегодня я наношу только темно-коричневый и красно-коричневый цвета. – Синда указала кистью на крепко сжатую ручку девочки. – Чем это ты играешь?
      Черити осмотрела игрушку, как будто забыла, что держит ее.
      – Сэр Тревельян разрешил мне его взять. Здесь есть куколки, только они прямо крохотные.
      Синда взяла у нее кусок слоновой кости и увидела искусно выгравированные по обеим сторонам маленькие фигурки. Резьба была очень сложной, но филигранной, должно быть, потребовала уйму времени. Очевидно, в резьбу были внесены чернила, чтобы лучше различать рисунок.
      – А дядя Тревельян сказал тебе, где он это нашел?
      Черити забрала у нее свою игрушку и стала внимательно разглядывать фигурки.
      – Он сказал, что вот эта женщина очень похожа на мою тетю. Правда, красивая? – Она указала на изображение стройной женщины в ниспадающем до пола платье.
      Похожа на ее тетю? Что это могло означать?
      – Очень красивая. Постарайся не потерять и не повредить эту игрушку, она очень редкая и ценная.
      – Приятно знать, что вы так думаете, – неожиданно произнес рядом мужской голос.
      От неожиданности Синда вздрогнула всем телом.
      – Сэр Тревельян!
      Вместо привычной черной одежды сегодня он надел ярко-синий камзол поверх вышитого золотом жилета, в разрезе которого ослепительно сверкали кружева жабо, контрастно подчеркивая смуглый цвет его лица.
      – Миссис Джонс! – ответил он с насмешливым огоньком в глазах, словно спрашивая, почему вдруг она обращается к нему так официально.
      – Малышка, тебя спрашивала мама, – сказал он Черити. – А я привез тебе из Лондона маленький сюрприз. Почему бы тебе не сбегать наверх и не посмотреть, что это такое?
      – Сюрприз? Вы привезли мне подарок? – И Черити в восторге бросилась в объятия Тревельяна.
      У него на лице появилось выражение такого счастья, что Синда забыла о своем намерении держаться от него подальше. Крепко обняв девочку, он отослал ее к матери и проводил взглядом. Когда же малышка умчалась, он обернулся к Синде, и лицо его было, как обычно, спокойно и невозмутимо.
      – Я и вам кое-что привез. – Он поднял с пола коробку, которую опустил, чтобы обнять Черити. – В магазине сказали, что художнику это пригодится.
      Синда обожала сюрпризы, тем более по его намеку она догадалась, что в коробке могут оказаться ее любимые краски или кисти, но ей не хотелось быть обязанной этому мужчине. Никогда! Она даже сцепила руки за спиной, чтобы удержаться от искушения.
      – Очень любезно с вашей стороны, сэр, но вам не следовало этого делать. Я здесь на положении прислуги. Это неприлично.
      – Но эти вещи никому, кроме вас, не понадобятся, не выбрасывать же их! И раз уж я оплачиваю вашу работу, я предпочитаю, чтобы вы использовали самые лучшие материалы.
      Несмотря на его невинный тон, Синда сразу сообразила, что он лжет, и серьезно посмотрела на него.
      – Имейте в виду, что меня нельзя подкупить.
      Он усмехнулся:
      – Я тоже так думал, но все-таки решил попытаться. А если бы я вздумал преподнести вам какое-нибудь украшение или духи, вы наверняка швырнули бы их мне в лицо!
      Она готова была посмеяться над его нахальством, но считала излишним ободрять его.
      – Вы бессовестный человек, но я довольна, что вы догадались купить Черити подарок. Ей здесь так одиноко, а вы могли бы стать ей другом на всю жизнь.
      Говоря это, она разрезала веревки на пакете ножичком, который выудила из своей коробки с разными принадлежностями.
      – Признаться, я на это очень надеюсь, – серьезно сказал Трев. – Таким другом, на всю жизнь, был мне Лоренс, и мне хотелось бы, чтобы Черити знала, что в моем лице она обрела верного друга.
      Хотя коробка была уже открыта, Синда подняла голову и увидела в глазах сэра Тревельяна неприкрытую грусть. Поверить невозможно, что он мог убить своего кузена. Желая скрыть замешательство, она вернулась к коробке.
      – Лазурит! – в восторге вскричала девушка, увидев в коробке таинственно поблескивающий синевой камень. – Но я не могу его размолоть, это было бы преступлением! Ни в одной лавке для художников вам не могли дать для дробления отполированный камень!
      Раздвинув упаковочную ткань, Трев указал пальцем на коробку.
      – Там еще лежит кусок ляпис-лазури для изготовления ультрамарина. И другие краски, как мне сказали, самые распространенные. Но мне так понравился этот дивный синий цвет! Он напомнил мне ваши глаза, и я не смог устоять.
      Он заметил цвет ее глаз?! И находил, что они цвета лазурита? Синда знала, что по сравнению с красавицами сестрами ее внешность считается всего лишь приятной. Молодые люди никогда не делали ей комплиментов по поводу цвета ее глаз. Никто и никогда не сравнивал ее глаза с этой ясной синей краской, которую она использовала в работе, и уж тем более не покупал ценных камней в тон ее глаз.
      Синда настолько растерялась, что потеряла дар речи, а тем временем Тревельян отодвинул коробку и подхватил ее за локти, иначе она упала бы в обморок от его горящего взгляда. Синда уловила свойственный ему легкий запах сандалового дерева. Она понимала, что ей следует немедленно вырваться, но совершенно утратила волю и безмолвно ждала, что же произойдет дальше.
      Трев наклонил голову и нежно прильнул к ее губам.

      Поцелуй ее был подобен поцелую ангела.
      Не желая напугать Синду, Трев пытался обуздать страсть, но она так горячо и нежно встретила его губы, что он не устоял перед искушением.
      Он рос и мужал на море и, когда настало время, как и его товарищи, удовлетворял свои плотские потребности в портовых борделях и даже не помышлял о приличных девушках, считая их существами иного рода. Сейчас же он пребывал в смятении, не зная, как себя вести, и только чувствовал в душе райское блаженство, обнимая и целуя прелестную вдовушку, готовый на что угодно, лишь бы продлить эти дивные мгновения.
      В теплой и влажной оранжерее, воздух которой пропитывали тончайшие ароматы только что расцветшего лимонного дерева, ему казалось, что он пребывает в Эдеме, а Люси Джонс казалась ему Евой, встречи с которой жаждала вся его душа. В порыве невероятной нежности Трев крепко привлек к себе ее теплое трепетное тело. И в ответ на ее целомудренный поцелуй улыбнулся в душе и слегка коснулся ее губ языком, чувствуя, как обоих пронзила дрожь удовольствия.
      Трев провел руками по атласному шелку рукавов к ее изящным плечикам, покрытым кружевной косынкой, и, почти не сознавая этого, сдернул ее с корсажа и почувствовал под пальцами соперничающую с атласом теплую кожу у нее на шейке.
      У Синды вырвался слабый вздох. Трев мгновенно воспользовался моментом, дерзко проник языком в глубь ее по-детски ароматного рта и едва не потерял голову, когда она схватила его за плечи и даже привстала на цыпочки навстречу его страстному поцелую.
      – Дядя Трев! – разорвал блаженную тишину отчаянный крик Черити. – Помогите! Пираты!
      Люси вырвалась у него из рук и уставилась на него широко раскрытыми глазами, прижав длинные тонкие пальцы к припухшим губам.
      В ее глазах промелькнул испуг, смешанный с удивлением. Видимо, ее напугал пронзительный крик ребенка. Неохотно оставив Люси, Трев подхватил на руки подбежавшую малышку.
      – Глупенькая! Пираты бывают в море на кораблях, – сказал он ей. – А если ты будешь часто вот так кричать, люди подумают, что ты испугалась волка. Знаешь сказку про мальчика и волка?
      Но тут из дома донеслись возбужденные женские голоса. Трев быстро передал девочку Люси.
      – Побудьте здесь с ней!
      Он догадывался, что могло вызвать у служанок истерику, и побежал через весь дом к входу.
      – Кэп! – раздался знакомый мощный бас, перекрывающий визг женщин. – Да скажите им, чтобы они пропустили меня!
      – Калеб! Дурень ты этакий! Мог бы прислать посыльного из гостиницы, а не пугать бедных женщин своей страшной физиономией! – Вбежав в холл, где толпилась почти вся его команда, Трев весело хлопнул по спине своего первого помощника.
      Внешностью этот высоченный, атлетически сложенный парень был похож на статую древнегреческого бога, но манеры у него были не из изящных. Ухватив одного из лакеев за ворот, Калеб вздернул его в воздух. От дружеского хлопка Трева пальцы его разжались, и несчастный лакей поспешил убраться подальше. Трев радостно пожимал тянувшиеся к нему со всех сторон руки своих живописно одетых товарищей, которые успели испачкать блестящий полированный пол грубыми башмаками.
      Судя по испуганным крикам, доносившимся из гостиной, Трев понял, что виконтесса упала в обморок – в который уже раз! – и что ее гости пытаются как могут привести бедняжку в чувство. Тоже пугаясь ее частых обмороков, Трев надеялся, что это лишь следствие беременности.
      Дворецкий оглушительно зазвенел колокольчиком, вызывая лакеев. Один прибежал, застегивая на ходу камзол, видно, только что проснулся. Парень, чудом спасшийся от Калеба, пугливо держался за спинами товарищей. Бросая на непрошеных гостей сердитые взгляды, за которыми угадывался страх, они тем не менее решительно преградили вход в гостиную, где находилась их хозяйка.
      Возникшая между матросами и слугами виконтессы враждебность поставила Трева в тупик. Видно, его люди не могли освоиться с представлением, что их отчаянный капитан живет в доме, полном нарядных слуг. В то же время и женщины не могли примириться с их грозным присутствием. Черт возьми, что ему с ними всеми делать?
      Вдруг взгляды матросов переместились на кого-то, появившегося за его спиной, и по их восхищенным глазам он догадался, кто именно.
      – Предложите свои друзьям отдохнуть у вас в кабинете, а я тем временем загляну к Мелинде, – произнес нежный женский голос.
      Пораженный тем, как неожиданно появилась желанная помощь, Трев посмотрел с высоты своего роста на легкую фигурку женщины, которая последовала за ним, несмотря на его просьбу оставаться в оранжерее. Она вернула косынку на место, но волна рыжих волос по-прежнему ниспадала ей на спину. Тем не менее она выглядела такой трогательно невинной, рассматривая уставившихся на нее неотесанных мужчин, что у него замерло сердце.
      Черити крепко вцепилась в руку Люси, но, слава Богу, уже не плакала; В присутствии Люси матросы Трева сразу подтянулись, и даже лакеи, преграждавшие путь к дверям, старались выглядеть мужественнее. Она задержалась в дверях, задумчиво глядя на матросов, как будто запоминала эту выразительно живописную сцену для будущей картины. А его парни глазели на леди в благоговейном молчании.
      Ее предложение подвернулось как нельзя кстати. Верно, нужно немедленно убрать отсюда мужчин, подальше от женщин.
      – Я рад вас видеть, друзья. Идемте, я угощу вас ромом, который придется вам по вкусу.
      Отодвинув неожиданным для себя жестом хозяина Люси с Черити, Трев пропустил в коридор шагающих вразвалку товарищей, тем временем растерянно размышляя, следует ли ему сначала зайти к виконтессе и извиниться за вторжение своих людей, или приказать лакеям принести выпивку. От неожиданного вторжения у него голова пошла кругом.
      – Думаю, не стоит угощать гостей ромом в такой ранний час, – мягко заметила Синда. – Почему бы вам сначала не накормить людей? Попросите Кука принести кофе и пирог с бараниной. И поскорее распорядитесь, пока они насмерть не перепугали остальных горничных.
      Трев изумленно уставился на Люси, видя, что на нее не произвел никакого впечатления воинственный вид его отчаянных матросов. Он решил, что потом спросит, почему она их не испугалась, а пока счел за благо последовать ее разумному совету.
      – А вы, прошу вас, извинитесь за меня перед леди, – так же вежливо попросил он Люси. Казалось совершенно естественным, что они действовали заодно.
      Жизнь его складывалась так, что раньше Трев не испытывал нужды в союзнике. Хотя Люси уверяла, что ей было неизвестно об отсутствии могилы Лоренса, у Трева не было достаточных оснований для доверия к ней; впрочем, в такой ситуации он не доверял и самому себе. Приняв ее совет, он поспешно направился следом за своими людьми.
      Синда проводила его взглядом, на секунду позволив себе мысленно вернуться к сцене в оранжерее – он был с ней так ласков и нежен, что затронул ее сердце, пробудив желания. Но ей приходилось думать о ребенке, который доверчиво держал ее за руку, и о тысяче других вещей, так что она стряхнула с себя оцепенение и поспешила заглянуть в гостиную. У нее вырвался облегченный вздох, когда она увидела, что над распростертой на софе Мелиндой хлопочет дочь викария.
      – Джеймс, будьте любезны, – прошептала Синда дворецкому, – прикажите Куку послать наверх побольше еды и кофе гостям сэра Тревельяна. – Вспомнив, какими глазами они ее пожирали, она быстро добавила: – И если можно, пусть им прислуживает лакей, а не горничная.
      Словно привыкший получать распоряжения от странствующей художницы, надменный дворецкий поклонился.
      – Да, ми… – Он на мгновение смешался, затем с достоинством закончил: – Мадам.
      Но привыкшая к обращению «миледи», Синда и не заметила его заминки. Держа Черити за руку, она прошла в гостиную, где упавшие в кресла гостьи обмахивались веерами.
      – Миссис Фланаган, мисс Фланаган, рада вас видеть. Последнее время леди Рочестер чрезмерно возбудима, причины чего, надеюсь, вам известны.
      Она с видом заговорщицы посмотрела на женщин, которые ответили ей смешанными с недоверчивостью удивленными взглядами. Обычно Синда старалась держаться в тени, но случай требовал от нее решительных действий.
      – Черити, почему бы тебе не пойти в детскую и не принести те красивые рисунки, которые ты сделала вчера? Я уверена, что леди они очень понравятся.
      Будучи наблюдательным ребенком, Черити почувствовала несколько напряженную атмосферу и нерешительно замерла на месте, но Синда подбадривающе подмигнула ей, и, просияв, девочка сделала реверанс и убежала.
      – Как вы думаете, может, вызвать горничную леди Рочестер? – спросила Синда у дочери викария, стараясь отвлечь разговор о гостях сэра Тревельяна. Молодая виконтесса выглядела не очень хорошо, и Синда действительно встревожилась за ее состояние.
      – Садитесь же, Мелинда, ведь у вас гости! – упрекнула Мойра хозяйку дома. – Надо бороться со своей бесхарактерностью.
      Обе гостьи рты разинули от удивления, но резкий окрик Мойры возымел действие. Виконтесса с трудом села, откинулась на спинку дивана и вдруг смертельно побледнела, когда в гостиную донесся взрыв мужского хохота. Однако она постаралась овладеть собой и даже улыбнулась:
      – Да-да, простите, но это было так неожиданно!
      – Вы хотите сказать – то, что у сэра Тревельяна нашлись друзья? – с некоторым вызовом спросила Синда, сама не понимавшая, почему ей захотелось выступить в его защиту. Может быть, потому, что под его грубоватыми манерами и внешностью скрывался человек, который искренне любил Черити и догадался подарить художнице в знак внимания вещи, представляющие для нее настоящий интерес.
      – Принимая во внимание обстоятельства, действительно несколько странно, что у него есть друзья, – подтвердила Мойра не без язвительности.
      Синда и Мойра отлично понимали друг друга. В противоположность остальным Мойра знала, что это Синда написала портрет, навлекший немилость на сэра Тревельяна.
      Синда не раз задумывалась, не вернуться ли в Лондон и заявить, что в тот роковой день сэра Тревельяна не могло быть на берегу моря, но ведь ей никто не поверит.
      – Полагаю, эти люди – матросы с его корабля, – сказала Синда на замечание Мойры относительно друзей Трева. – Миссис Фланаган, мисс Фланаган, мне было приятно снова с вами увидеться. Если все в порядке, я вернусь к своей работе. Леди Рочестер. – Она почтительно присела в реверансе, собираясь покинуть дам.
      Но не успела Синда благополучно скрыться, как в коридоре послышались громкие мужские шаги, и виконтесса испуганно отпрянула на подушки. С трудом удержавшись от замечания по поводу ее неумения владеть собой, Синда осталась. Она узнала эти нетерпеливые шаги.
      – Я только зашел узнать, все ли в порядке, – заявил Трев, врываясь в изящную гостиную, как слон в посудную лавку.
      Взглядом знатока Синда восхищенно оценила его стремительную мощную фигуру в распахнутом камзоле, открывавшем белоснежную рубашку из тонкого льна, и воинственно съехавший набок шейный платок, но изнеженные дамы снова в испуге съежились в креслах. Глаза у них выкатились от ужаса, и они с такой силой обмахивались веерами, что странно было, как поднятый ими ветер не сорвал со стен картины.
      – Прошу прощения за вторжение моих людей, но я оставил в порту записку с просьбой по прибытии сразу явиться ко мне, – пояснил Трев и резко умолк, сообразив, что его появления никто не ждал.
      Трев мрачно оглядел женщин, не удостоивших его извинений даже кивком головы. Он беспомощно сжимал кулаки, стараясь подыскать убедительные заверения, что дамам нечего опасаться его друзей.
      Воспитанный джентльмен никогда не посмел бы появиться перед леди в таком виде. Трудно было не представить себе его широкую мощную грудь под тонкой тканью, когда он стоял перед ними, широко расставив ноги и скрестив на груди руки, как будто находился на палубе своего корабля, а его непокорные черные волосы ниспадали ему на плечи, словно их разметал морской ветер. Как бы изысканно камердинер ни вынуждал одеваться сэра Тревельяна, он все равно представал перед окружающими в облике грозного и неукротимого пирата.
      Пока Синда не узнала сэра Тревельяна поближе, он казался ей до такой степени сильным и уверенным в себе человеком, что она считала его несносное поведение нарочитым или продиктованным соображениями защиты. Теперь же девушка понимала, что он и не догадывается о том, какое впечатление производят в обществе его грубоватые и резкие манеры. Он действительно так же не соответствовал этой изящной гостиной, как устрашающие картины Караваджо с их экзотическими сюжетами, окажись они в будуаре утонченной леди.
      Разумеется, это ее не касалось, но Синда инстинктивно бросилась ему на помощь, как кинулась бы спасать жалобно мяукающего на дереве котенка.
      Она вышла вперед и, закрывая его собой, присела перед ним в глубоком реверансе.
      – Сэр, с вашей стороны очень любезно успокоить нас. Миссис Фланаган совсем ослабела от страха, но и она, и мисс Фланаган старались его скрыть, чтобы не напугать леди Рочестер. Признаться, ваши друзья производят весьма внушительное впечатление.
      Трев подозрительно уставился ей в глаза, пока она несла эту чепуху, но, не будучи дураком, быстро понял ее подсказку. Кивнув, он поспешно застегнул камзол, затем подошел к дамам Фланаган.
      – Еще раз прошу прощения, леди, если мои друзья напугали вас. – Он склонился над пухлой ладонью миссис Фланаган. – Вы так добры, что заботитесь о моей невестке, когда она очень в этом нуждается.
      Синда сочла свой долг исполненным и предоставила ему самостоятельно загладить свой проступок перед сразу оживившимися дамами, хотя Мойра, казалось, не собиралась так легко его прощать. Но Синда предпочитала роль наблюдателя, а не активного участника событий. Больше всего на свете сейчас ее привлекали тишина оранжереи и возможность поработать, а сэр Тревельян мог и сам о себе позаботиться.
 
      И хотя это было действительно так, Трев огорчился, когда художница быстро ушла.
      С некоторым удивлением он выслушивал банальности неожиданно осмелевших дам, которые отважились даже кокетничать с ним. Трев мысленно направлялся вместе с Люси в оранжерею и мечтал как можно скорее покончить со светскими любезностями, чтобы оказаться с ней наяву.
      Но женщины продолжали щебетать, жеманно улыбаясь, и мускулы его лица машинально сокращались в ответной улыбке, тогда как он думал о Люси Джонс.
      Эта женщина насквозь его видела и сразу поняла, что, если не заставить его вспомнить о приличиях, он непременно выльет свое раздражение на этих вечно ноющих трусих, чем привел бы их в настоящий ужас.
      Да, ему следовало бы почаще вспоминать о недостатках своего воспитания. Слишком много времени провел он в обществе простых мужчин и женщин, чтобы так скоро отвыкнуть от своих грубых привычек.
      Ничего не поделаешь, усмехнулся про себя Трев, решив поскорее вновь приобрести светский лоск в надежде когда-нибудь подыскать себе жену из достойной семьи. Он вдруг повеселел и перенес внимание на хозяйку дома и на неприступного чертенка, который называл себя дочерью викария.
      – Миледи, приношу вам глубочайшие извинения за моих неотесанных товарищей. Они не один раз спасали мне жизнь, поэтому я высоко ценю их дружбу, но я постараюсь больше не искушать ваше терпение их визитами. Соблаговолите простить меня. – И он склонился над хрупкой рукой виконтессы.
      Как ни странно, виконтесса приняла его извинения без ропота. Он расценил это как шаг в нужном направлении. Маленькая колдунья-художница была права – ключами к взаимопониманию могли служить лесть и изысканность манер.
      Маленькая колдунья!
      Вспомнив предостережение Мика, он едва удержался от смеха. Того и гляди, эта Люси Джонс со своей проницательностью заставит его поверить в существование колдуний!
      – Разумеется, сэр Тревельян, – слабым голосом проговорила Мелинда. – Вашим… друзьям здесь должна быть оказана гостеприимная встреча.
      Трев тревожно смотрел на жену своего кузена. Вряд ли она моложе Люси, но ее огромные глаза и маленький дрожащий подбородок делали ее похожей на ребенка. Глаза были обведены темными кругами: результат перенесенного горя и тяжело проходящей беременности. Как он только посмел навязать себя этому хрупкому и несчастному созданию!
      – Если желаете, я могу переехать в гостиницу, чтобы не беспокоить вас новыми сюрпризами, – предложил Трев, хотя покинуть этот старинный замок, который он считал своим родным домом, было для него равносильно смерти.
      Казалось, она готова была согласиться, и он затаил дыхание. Дочь викария сильно сжала ее плечо, и леди со вздохом взглянула на свое обручальное кольцо.
      – Мне сказали, что вы изо всех сил стараетесь справляться с обязанностями, которыми я пренебрегаю… по состоянию здоровья, – нерешительно пробормотала она. – Лоренс очень огорчился бы, если бы я не оказала вам такого же гостеприимства, как это сделал бы он. Надеюсь, вы простите мне мою слабость. – Несмотря на вежливые извинения, было ясно, что она его по-прежнему боится.
      Треву хотелось кричать, что он не убивал ее мужа, но он усвоил преподанный ему урок и сдержался. Почтительно поклонившись вдове, он кивком попрощался с гостьями и покинул гостиную.
      Трев тоскливо посмотрел в сторону коридора, ведущего к оранжерее, но громкие споры, доносившиеся из его кабинета, заставили его вспомнить о команде, которую он так надолго оставил.
      Он бросил еще один взгляд в сторону своего нового горизонта и круто повернулся, направляясь к товарищам. Он знал, где найти Люси Джонс, когда для этого настанет время.

      На следующее утро Синда проснулась с мучительной головной болью и поняла, что у нее нет сил встать. От страха и чувства одиночества она даже заплакала, уткнувшись лицом в подушку.
      Обхватив ее руками, она прижала подушку к себе, и вдруг сквозь эту страшную боль в мозг ее проникло воспоминание о сильных руках, обнимавших ее. Она жадно ухватилась за это воспоминание, призывая на память успокаивающие запахи кофе и сандалового дерева, прикосновение его горячих губ к своим, и еще глубже забилась под одеяло. Ее пронизывало желание, боль сменилась возбуждением, но от этого ей не стало легче.
      Наконец Синда решила встать, села на кровати, свесив ноги, и тут же обхватила голову руками. На этот раз она не пила перед сном кофе, так что ей не на что было свалить вину за эту сильнейшую боль.
      Она чувствовала себя бесконечно усталой и вдруг заметила, что в пальцах сжимает мелок.
      Синда с ужасом уставилась на испачканные синим цветом пальцы. В последний раз, когда она проснулась с таким же ощущением несчастья…
      Но нет, не может быть! Стараясь успокоиться, девушка несколько раз глубоко вздохнула. Она подошла к умывальнику и сполоснула лицо холодной водой. Ничего, сейчас она спустится вниз, сварит себе кофе, поджарит тосты и после завтрака почувствует себя лучше. Бриджет предупредила, что сегодня ее не будет. Но… вчера она целовала Тревельяна, а сегодня утром проснулась с мелком в руке. Синда боялась идти вниз.
      Нельзя быть такой трусихой, убеждала она себя. Смело спускайся и узнай, что тебя там ожидает. Дай Бог, чтобы на рисунке, если он действительно появился за ночь, не было ни крови, ни гроба.
      Она стала медленно одеваться, стараясь не делать резких движений, чтобы не обострить головную боль. Наступил уже октябрь, и сильно похолодало, поэтому под платье из тафты Синда надела стеганую и отделанную кружевами нижнюю юбку. Нужно было захватить из дома побольше теплых вещей. Она нашла самые толстые чулки, которые оказались в ее саквояже. Если ей придется провести здесь всю зиму, нужно будет купить побольше угля, чтобы ночью поддерживать в камине огонь, не то однажды она просто замерзнет в постели.
      Размышления о житейских делах очень помогли ей. Она и не думала, что так приятно иметь свой собственный дом. Может быть, если она как следует попросит прощения у отца, он снова станет давать ей денег на жизнь и позволит и дальше жить здесь. Или по приказу матери отправит ее в Нортумберленд. Никогда не узнаешь, что ей взбредет в голову! Пытаясь оттянуть пугающий момент, Синда сначала разожгла в плите огонь и поставила кипятить воду. Делать нечего, нужно идти. И потом, ведь из-за ее последнего рисунка не произошло никакого несчастья. Решительно настроив себя, она быстро прошла в гостиную, отдернула занавески на окнах и повернулась к мольберту.
      Ах! Там и в самом деле появился новый рисунок, но Синда совершенно не помнила, как она его делала. Ей хотелось сорвать рисунок и, не глядя, порвать на мелкие кусочки, но любопытство превозмогло, и она повернула мольберт к окну. На первом плане была изображена пристань, на краю которой сидел мужчина, свесив ноги и слегка наклонив голову. Сильными загрубевшими руками он сплетал отдельные нити жгута в толстый канат. Его светлые волосы были покрыты красным платком, из-под которого виднелась белая полоска, напоминавшая бинтовую повязку. Рядом на пристани лежала теплая куртка, он был без жилета, а рубашку из дешевой ткани вздувал на спине ветер с моря, которое было обозначено в уголке рисунка яркой синевой. День казался теплым и солнечным, и мужчина как будто с удовольствием грелся на солнышке, занимаясь своим делом. На заднем фоне виднелся небольшой коттедж, над крыльцом которого висел горшок с вьющимися цветами.
      Итак, она снова изобразила человека! На этот раз черты его лица все-таки можно было различить, но Синда его не знала и не могла бы сказать, тот ли это мужчина, что был изображен на ее первом ночном рисунке. Ни на сегодняшнем, ни на предыдущем рисунке не было ни крови, ни гроба, которые могли предвещать беду. У Синды не было знакомых рыбаков, и ей некого было предостерегать! Что же делать?
      Может, пойти посоветоваться с Кристиной? Уж не водили ли ее рукой какие-нибудь призраки? Да, стиль рисунка, несомненно, был ее собственным, и изображение котенка, который пытался схватить конец веревки, тоже указывало на это. Но сюжет… Лучше пригласить Кристину сюда, она сразу скажет, посещают ли ее коттедж привидения.
      Синда торопливо выпила кофе с тостами. Захватив яблоко, девушка завернулась в теплую накидку, чтобы не зябнуть от утреннего холода, и чуть не бегом направилась через поля к поместью герцога Соммерсвилла. Ей не стоит показываться в Уиллоузе, пока она не узнает, что с ней происходит.
      Только добравшись до места, Синда сообразила, что нужно было захватить складной мольберт, чтобы сделать вид, будто она пришла сюда работать. Было слишком рано, и Кристина не могла еще спуститься в сад. Придется постучаться в дом. Но в какую дверь подобает наемному художнику стучаться: в парадную или в дверь для слуг?
      Впрочем, это не имеет значения, подумала Синда и решительно направилась к новому крылу, поскольку старое еще скрывали строительные леса. Она постучала в дверь тяжелым молотком и стала ждать ответа, надеясь, что Кристина уже встала и находится где-нибудь рядом.
      Дверь открыл лакей и недоуменно уставился на нее, но Синда успела вспомнить, что у нее в кармане лежит огрызок карандаша и маленький альбом, и теперь выразительно предъявила их слуге.
      – Меня зовут миссис Джонс. Я пришла, чтобы зарисовать домашних животных ее светлости. Мне назначено.
      Слуга проводил ее в гостиную, попросил подождать и поспешил подняться на второй этаж, чтобы доложить о ней. Синде показалось, что сверху доносятся голоса, но дом был очень большой, и в нем всегда гуляло эхо. Покойный герцог не успел обставить мебелью это крыло, и Гарри, его наследник, уделял больше внимания укреплению старых стен, чем новому крылу – возможно, по совету Кристины.
      К ее удивлению, вместо легкой походки Кристины на лестнице послышались тяжелые мужские шаги. Она поспешно встала, когда в гостиной появился Гарри, герцог Соммерсвилл, явно не успевший привести себя в порядок.
      – Я так и думал, что вы появитесь, – с усмешкой приветствовал он кузину жены. – Утром Кристина опять поссорилась с ребенком, что за последнюю неделю случается каждый день.
      – Если она чувствует себя не совсем хорошо… – Синде не хотелось ее беспокоить. Живя в семье, в основном состоящей из женщин, она понимала возможные причины утреннего недомогания, хотя срок беременности Кристины, казалось, исключал это.
      – Она уверяет, что мой сын пытается настаивать на своем мнении, но прав не он, а она. Я же предпочитаю ее не расспрашивать!
      В смеющихся глазах Гарри плясали радостные огоньки, и Синде отчаянно захотелось когда-нибудь иметь мужа, который настолько был бы с ней счастлив, что не стал бы обращать внимания на утренние капризы или на мелкие ссоры с еще не родившимся младенцем. Только за такого мужчину и стоило выходить замуж, но они так редко встречаются!
      Гарри был замечательным человеком, но он – муж Кристины.
      Синда шла следом за Гарри вверх по лестнице, а затем длинными коридорами в старую, тюдоровскую часть замка. Она слышала, как Кристина с кем-то громко спорит, но Гарри не замедлил шаги и, распахнув широкие двери своей гостиной, пригласил Синду войти.
      – Не думаю, чтобы она сейчас пожелала меня видеть, поэтому оставляю вас с ней наедине. Скажите, что я зайду к ней, когда она будет готова к завтраку.
      Поправив под халатом шейный платок, Гарри подмигнул Синде и вышел.
      Синда приблизилась к двери, за которой находилась комната Кристины. Они с кузиной были ровесницами, и их связывали близкие отношения, но вот уже полгода, как Кристина стала замужней женщиной и герцогиней, и Синда стеснялась у нее появляться.
      Не успела она постучаться, как Кристина распахнула дверь.
      – А, это ты! Отлично! Если бы Гарри еще раз спросил у меня, не хочу ли я чаю, я бы швырнула в него чашкой! А потом страдала бы от своей грубости!
      В утреннем капоте, с рассыпавшимися по спине белокурыми волосами, Кристина стремительно вернулась в спальню, по которой были разбросаны какие-то странные предметы, старые журналы и рисунки. Она порылась среди бумаг в ящике секретера, нашла то, что хотела, и помахала перед лицом Синды каким-то письмом.
      – Наша с тобой кузина Ниниан сообщает, что не помнит, чтобы она спорила со своим сыном до его рождения, но ведь он – Айвз, а они все очень разумные. Ты знала, что ее сын овладел искусством переносить шары по воздуху?
      Синда давно уже поняла, что с Кристиной невозможно разговаривать, когда на нее находил стих просветительства. Она покорно уселась в уголке спальни на стул, предоставив кузине взволнованно расхаживать по комнате, хотя и опасалась, что бедное дитя в ее чреве превратится в пудинг, если Кристина и дальше будет так размахивать руками.
      – Мой сын считает, что мне нужно есть горох и морковь. А ты знаешь, я терпеть их не могу! Он будет точно таким, как Гарри, вот увидишь. Мне нужен сын, который способен управлять шарами, а он, видите ли, руководит моим пищеварением!
      Синда сдержала улыбку. Кристина умела сделать так, что тревоги человека начинали казаться ему глупыми и бессмысленными.
      – Значит, ты уверена, что носишь под сердцем именно сына?
      – Только мужчина приказал бы мне есть горох с морковью, тогда как я мечтаю лишь о горячем шоколаде и пышках. – Она тяжело опустилась на стул перед туалетным столиком. – Скоро он станет запрещать мне исследовать римские руины, потому что это слишком опасно.
      – Но беременной женщине зимой бродить по старым развалинам действительно очень опасно! – робко возразила Синда, не понимая, откуда у нее появилась способность спорить с Кристиной. Может, это воздействие окрашенных волос?
      Кристина подняла на нее удивленный взгляд.
      – И ты с ним заодно? Как тебе не стыдно! – Со своей манерой неожиданно менять тему разговора, она внимательно вгляделась в кузину. – У твоей ауры появился новый оттенок. С тобой что-то происходит. Ты снова рисовала во сне сегодня ночью?
      Сдерживая волнение, Синда стиснула руки.
      – Да, опять нарисовала рыбака, который сплетает толстенный канат. Пойми, я никогда не видела, как это делается и из какого материала!
      – Рыбак тот же?
      – Кажется, да. На этот раз у него можно разглядеть лицо, но я не знаю этого человека! Никогда его не видела!
      Синда с надеждой смотрела на Кристину, ожидая, что кузина во всем разберется и успокоит ее, заверив, что она не сходит с ума.
      – Ну что ж, я вижу призраков, а ты – рыбаков. Уверена, если бы люди нам верили, с нами было бы о чем поболтать за обедом. – Кристина повернулась на стуле и взглянула в зеркало.
      – Может, мне лучше вернуться домой? – неуверенно спросила Синда.
      Кристина беспечно взмахнула рукой.
      – Только в том случае, если тебе этого хочется. Поскольку твоя мать не шлет мне писем с расспросами, полагаю, она уже знает, где ты прячешься, и уверена, что здесь тебе ничто не угрожает. Ты никому не приносишь вреда. – Она внимательно рассматривала в зеркале отражение Синды. – Хотя ты можешь навредить самой себе, если будешь часто рисовать во сне. Тебе стоит немного поспать днем.
      – Это сказал тебе твой сын? – сухо спросила Синда.
      Кристина задумчиво сдвинула брови:
      – Ты думаешь, он это может? Уж не вынашиваю ли я будущего врача?
      – Врач Малколм? – Синда предпочитала говорить о ребенке, а не о себе. – Что ж, вполне возможно. Хотя ему будет трудно совмещать врачевание людей с обязанностями маркиза и наследника герцогства. – Синда готова была играть в эту игру предположений, лишь бы отвлечься от своих проблем. Малколмы обладали такими необыкновенными и странными способностями, что провели немало дождливых дней за их разгадкой.
      Кристина состроила забавную гримаску.
      – Вот еще одна серьезная причина, почему нам лучше не рожать сыновей. Обязанности мужчины в сочетании с нашей чувствительностью могут свести человека с ума. – Кристина подошла к гардеробу, чтобы выбрать там платье. – Я хочу посмотреть на твои рисунки. Помоги мне с этими застежками, и я вызову карету. Гарри запрещает мне ходить в деревню пешком.
      – Запрещает ходить пешком? Все пять месяцев? Но это вовсе недлинная прогулка. Правда, сегодня довольно холодно, а тебе ни к чему простужаться.
      Кристина смерила ее изучающим взглядом.
      – Ты определенно изменилась! Прежняя Синда просто согласилась бы со мной.
      – Прежняя Синда и по ночам крепко спала.
      – И украдкой не целовалась с пиратом. – Кристина приподняла сзади волосы, чтобы Синда могла застегнуть крючки на ее платье. – Вчера ты снова с ним целовалась?
      Синда покраснела, но не успела ответить, как в дверь внезапно постучали.
      – Войдите, – окликнула Кристина. – Это моя новая горничная, Салли, – прошептала она Синде. – Она очень впечатлительная, так что постарайся при ней не говорить ничего лишнего.
      В комнату робко вошла молоденькая горничная и удивленно воззрилась на свою почти одетую госпожу.
      – О, ваша светлость, вы должны были вызвать меня…
      – Не обращайте внимания. Вы принесли нам какое-то сообщение?
      От возбуждения глаза Салли еще больше округлились.
      – Матильда велела сообщить вам, что к его светлости пришли люди короля.
      – Люди короля? – Явно удивленная, Кристина стремительно направилась к выходу, так и не подобрав разбросанных по спине волос. – По какому же делу?
      – Не могу сказать, ваша светлость. – Салли вжалась спиной в стену, чтобы ее не задели юбки Кристины. Успев уже привыкнуть к эксцентричному поведению герцогини, она и бровью не повела, застав в ее спальне Люси.
      – Может, вы позволите горничной сначала убрать вам волосы, – окликнула ее Синда.
      Кристина недовольно нахмурилась, но покорно вернулась и уселась на стул.
      – Пожалуйста, чепчик или что-нибудь – побыстрее.
      – Говорят, в Лондоне леди завивают волосы спереди, – пробормотала Салли, обрадованная поддержкой.
      – В Лондоне леди носят красные каблуки и ходят пешком. Если вы посмеете приблизиться ко мне с щипцами для завивки, я выброшу их в окно.
      Синда тихонько усмехнулась. Супруги явно оказывают друг на друга не очень хорошее влияние. Она нервно посмотрела на дверь, вспомнив, что отец содержит целый полк на собственные средства. Уж не прислал ли он за ней солдат?
      Она нетерпеливо ждала, когда горничная закончит возиться с прической кузины, которая надела старое платье, предназначавшееся для работы в саду. Но с каким величием она двигалась в нем, с восторгом думала Синда, глядя, как кузина выплывает из спальни.
      Характер у Кристины был неукротимый. Синде всегда хотелось быть такой же уверенной, но в шумной толпе сестер и кузин Малколм она всегда была тихоней.
      На лестнице раздавался громкий голос Гарри, и встревоженная Кристина ускорила шаги. Синда последовала за ней, придерживаясь за перила. Что могло заставить обычно такого добродушного Гарри повысить голос? Это был недобрый знак.
      Она увидела, как двое солдат в красных мундирах вышли на крыльцо и статный дворецкий захлопнул за ними дверь. Тот факт, что в столь ранний час дворецкий появился в передней части дома взглянуть на гостей, говорил о многом. Должно быть, весь дом всполошился. Синда вся дрожала и только после того, как в холле появился Гарри, осмелилась войти. Если солдаты приходили за ней, Гарри ее не выдаст. Увидев на лестнице Кристину, Гарри остановился, и сердитое выражение на его лице сменилось весельем.
      – Они приходили не затем, чтобы меня забрать, – крикнул он дамам. – Думаю, долговая тюрьма пока по мне не плачет!
      – От тебя все еще исходит сердитая аура, Гарри, так что не пытайся меня обмануть. Зачем они явились? – Торопливо спустившись вниз, Кристина остановилась перед мужем, положила руки ему на плечи и потянулась вверх, чтобы поцеловать в щеку.
      Синда украдкой вздохнула, наслаждаясь этой нежной семейной сценой. Она радовалась, что Кристина нашла себе мужа, способного выносить ее выходки. Неужели и ей когда-нибудь встретится особенный человек? Но с чего это ей в голову приходят столь странные мысли? До сих пор она отвергала даже мысль о своем замужестве… До сих пор.
      Гарри поднял взгляд на Синду и дождался, когда она тоже спустится вниз, чтобы не нужно было кричать.
      – Они искали сэра Тревельяна. Кажется, дед обвинил его в убийстве, и они рассчитывали, что я, как член магистрата, помогу его поймать.
      Синда испуганно охнула.
      – Но это же безумие! – воскликнула она.
      И прежде чем ее успели остановить, Синда подхватила юбки и выбежала из дома.

      Зная, как понравилась Люси безделушка из слоновой кости, подаренная им Черити, на другой день в качестве своеобразного предложения мира Трев принес в оранжерею другой бивень, покрытый куда более изящной резьбой. Как он и думал, вчера художница сбежала от него, и он заставил себя проявить джентльменскую сдержанность и не стад беспокоить ее визитом в коттедж.
      Но он не мог забыть, как легко и непринужденно художница помогла ему в общении с дамами и с его людьми. Без нее Трев оказался бы в дурацком положении. И он хотел откровенно признаться ей в этом в надежде, что она оценит комплимент…
      С подарком в руках и с приятными словами на устах Трев вошел в оранжерею и… сразу почувствовал, что ее там не было. Воздух не вибрировал от присущей ей энергии и не нес в себе легчайшие нюансы сирени и лаванды, свойственные Люси. Точно так же на море он всегда инстинктивно чувствовал, где находится.
      Он пошел по проходу между густой листвы лишь затем, чтобы убедиться в своей правоте. Мольберт с ее картиной был занавешен, кисти и краски аккуратно сложены. Значит, сегодня она еще не приходила.
      Может, он так ее напугал, что она сбежала окончательно? В таком случае Мелинда ему этого не простит. Виконтесса по-прежнему пребывала в уверенности, что, вступив в права наследника графства, он тут же выгонит ее на улицу. За одно это Трев готов был задушить деда, не говоря уже о других причинах, по которым он желал злобному старику захлебнуться собственной желчью!
      Нужно любыми способами заставить художницу вернуться. Жена его любимого Лоренса должна жить в счастье и довольствии, и на поздней стадии беременности ей вредны какие-либо волнения. И без помощи Люси Джонс здесь не обойдешься!
      Сунув безделушку в карман, Трев начал аккуратно выдергивать длинные стебли орхидей, украшенные белоснежными хрупкими цветами, составляя букет. Из своих странствий по свету он присылал Лоренсу множество образцов различных растений. Обладавший обширными познаниями в ботанике, его кузен с увлечением определял вид и названия каждого экзотического растения, полученного из Вест-Индии, и тщательно заносил их в особую тетрадь. Будь он сейчас здесь, он подсказал бы Треву, какие цветы подходят для подношения леди.
      Трев порылся под скамьей, нашел там вазу, наполнил ее водой и поместил в нее цветы. Букет получился не таким изящным, как ему хотелось бы, но все-таки это были цветы. Хорошо бы набрать такие же синие цветы, как ее глаза, но их пришлось бы долго искать в этом буйстве природы.
      Не желая показаться окружающим каким-то влюбленным молокососом с этим букетом, Трев приказал подать вместо жеребца карету. А Мик никому не скажет, куда он ездил.
      – Слышал, маленькая художница даже Калеба заставила вести себя прилично, – заметил его кучер, когда Трев забрался в карету с цветами и с корзинкой лепешек, которые он прихватил на кухне.
      – Эти черти едва с ног не попадали, стоило ей появиться, – ревниво проворчал Трев. – А если ты скажешь еще хоть слово по этому поводу, отправишься в море вместе с ними!
      – Значит, снова отправляете корабль, да? – пропустив мимо ушей угрозу, спросил Мик через открытое оконце вверху экипажа и тронул лошадей. – И какой груз будет на этот раз?
      – Никакого, они будут кое-кого разыскивать. – Трев приподнялся и захлопнул оконце. Не хватало еще, чтобы все считали его сумасшедшим, узнав о его вере в то, что его кузен выжил после кораблекрушения.
      Трев страстно молился, чтобы так оно и было. Сам безмерно тоскуя без Лоренса, он решил поскорее отправить своих людей на его поиски главным образом из-за Мелинды, не в силах переносить ее молчаливое горе.
      Желая отвлечься от мрачных мыслей, Трев постарался представить Люси Джонс в ее маленькой гостиной за работой. Он не видел кошки ни на ее рисунках, ни в коттедже, так что она не могла быть этой лгуньей Малколм, которая стала причиной его скандальной репутации. И Люси подарила ему то, чего ему так не хватало – по ее взгляду он видел, что она считает его достойным восхищения, а Треву так важна была некоторая доля уверенности в себе!
      Правда, еще она находила Трева человеком, которому недостает опыта в светском обхождении, но это его не возмущало. Напротив, он охотно следовал ее подсказкам – как она принимала его советы в вопросах, в которых сама не разбиралась. Вряд ли английское светское общество одобрило бы такое равенство во взаимоотношениях мужчины и женщины, но Трев повидал мир и в отличие от напыщенных ослов, безмерно гордившихся своей родословной, знал, что женщина может быть такой же сильной и умной, как и мужчина.
      И наоборот. Он улыбнулся. Несмотря ни на что, ему все-таки удалось найти подход к Люси, и он сможет многому научить ее в вопросах любви, когда она это позволит. Трев не задумывался о том, каким же был ее муж, если оставил ее такой наивной и неопытной. Его интересовал только настоящий момент. А если она пожелает, когда-нибудь сама расскажет ему о своем замужестве.
      Карета остановилась перед скромным кирпичным коттеджем, который снимала художница. В эту пору поздней осени в саду красовались только маргаритки, и тропинка была устлана толстым ковром опавших листьев. Он поднялся на крыльцо. Из трубы поднималась тонкая струйка дыма, но вокруг царила настораживающая тишина.
      С букетом и корзинкой в руках Трев постучался и с волнением ждал, когда Люси откроет ему. В юности его влекло к женщинам гораздо старше себя по возрасту и такого положения, что их нельзя было бы привести в дом и познакомить с матерью, будь она жива. Со временем вкус его изменился, и иногда у него появлялись любовницы весьма благородного происхождения, но ничего подобного тому, что он сейчас переживал из-за таинственной художницы, с ним никогда не происходило.
      На стук никто не ответил, и Трев посмотрел вдоль улицы. В этот час на ней было мало прохожих. Не ушла ли она за покупками?
      Холодный ветер хлестал по нежным цветкам орхидеи, и Трев спохватился, что, наверное, их нельзя держать на холоде. Ему чертовски не хотелось тащиться назад с этим букетом.
      Может, сделать ей сюрприз? Кажется, женщины любят сюрпризы.
      Он еще раз постучал и, не получив ответа, проверил, заперта ли дверь, но от первого же толчка она распахнулась.
      Можно было оставить букет и записку. А лучше возбудить в ней любопытство, которое заставит ее прийти к нему. Идея пришлась Треву по душе.
      Он прошел в гостиную. День был облачный и хмурый, но занавески были отдернуты. Он легко нашел чайный столик и положил букет, а рядом поставил корзинку, в которую поместил слоновый бивень, чтобы она догадалась, что это от него.
      Рисунок на мольберте притягивал его. В прошлый раз Люси писала вазу с фруктами, но ему показалось, что сейчас на мольберте что-то другое. Подойдя ближе, он недоуменно нахмурился, разглядывая изображенного на пристани мужчину. Зачем она берется не за свою тему? Что она понимает в пристанях? Из окна коттеджа не видно никакой пристани.
      Трев повернул мольберт к свету и едва не задохнулся, когда узнал объект рисунка. Не может быть! Должно быть, у него галлюцинация и он вообразил себе то, чего так страстно желал, но что просто невозможно!
      Он открепил рисунок от мольберта и поднес его к окну. Лоренс! Конечно, это Лоренс. Он не видел его почти двадцать лет, но вот у него над бровью небольшой шрам, который кузен получил в детстве, упав с дерева, теперь он гораздо меньше, но на том же самом месте. Это его светлые волосы, голубые глаза, глубокая бороздка на подбородке, как и у Трева. Внешне они с Лоренсом мало похожи, если не считать подбородков.
      И этот мужчина на портрете скручивал веревки в канат слева направо – а Лоренс действительно был левшой!
      Означает ли это, что Лоренс жив? Видела ли его Люси? Неужели его дед по какой-то непонятной причине держит Лоренса где-то заложником? И если эта картина отражает действительность, с чего это его кузен работает, одетый, как бедный рыбак, и даже его огрубевшие руки это доказывают?
      Треву казалось, что он сходит с ума, пока он не заметил котенка, который пытался поймать конец каната. Котенок! Знак Люсинды Малколм Пембрук! Люси Джонс.
      Боль при мысли о ее вероломстве мгновенно перешла в такую бешеную ярость, что Трев готов был разнести на кусочки весь коттедж, чтобы найти обманувшую его коварную ведьму! Она наверняка в сговоре с его дедом, если зашла в своем предательстве так далеко. Что они сделали с Лоренсом? Ну, попадись она только ему в руки!
      Стук в дверь отвлек его, и он увидел, что едва не порвал драгоценный рисунок. Трев бережно вернул его на место и выглянул в окно.
      Солдаты! Приняв во внимание внезапное исчезновение художницы и глубину ее предательства, Трев сделал единственно возможный вывод: солдаты неспроста появились здесь именно в тот момент, когда он сюда приехал, – их навели на него!
      Должно быть, когда он выглянул в окно, они тоже его заметили. Раздался громкий крик, и кто-то стал колотить по двери ногой.
      Не раздумывая Трев бросился вон через выход в кухне, проклиная себя за то, что взял карету, которая выдавала его. Если бы он приехал на жеребце, тот сейчас спас бы его от преследования.
      Над его головой прогремел выстрел из мушкета, и он нырнул под белье, развешанное на веревке в соседнем дворе. Заплакал маленький ребенок, из дверей выскочила женщина и, подхватив его на руки, снова скрылась в доме. Раздался еще один выстрел, на этот раз пуля пролетела прямо над его плечом. Проклятые солдаты! Мушкеты не оружие для джентльменов. Где их шпаги? Кстати, а где же его шпага? Дома, конечно!
      – Именем закона – стойте! – вслед ему крикнул солдат. Навстречу ему по лужайке подбежали еще двое солдат и остановились, прицеливаясь. Их разделяли веревки с бельем, дети и женщины. Под прикрытием развешанного белья Трев мог незаметно выскочить мимо другого коттеджа на улицу, где Мик держит лошадей наготове, но в домах полно детей, стариков и женщин, и солдаты могли по ошибке ранить кого-нибудь.
      Трев не мог этого допустить. Чувствуя себя обреченным, он остановился и высоко поднял руки, показывая, что он без оружия.
 
      Добежав до начала подъездной дорожки герцога, Синда вдруг остановилась, представив, какое расстояние ей предстоит преодолеть. Миля до деревни, а оттуда еще целая миля до Уиллоуза. Нужно найти тележку с пони или лошадь, чтобы добраться побыстрее. Если она успеет вовремя предупредить Тревельяна, он сможет скрыться на своем корабле.
      Синда даже не подумала о том, что собирается помочь сбежать убийце. Тревельян не был убийцей, она знала это всем сердцем. Гарри, да благослови его Господь, уже сбежал следом за ней с крыльца и приказал слуге немедленно подать экипаж.
      – Гарри, вам нельзя ехать со мной, – сказала она. – Если вы сможете одолжить мне верховую лошадь или пони с тележкой, я буду вам очень признательна. Но вы судья и не должны принимать в этом участие.
      – У меня на это гораздо больше прав, чем у вас. Я представитель закона, а у вас с этим человеком нет ничего общего. Ваша мать превратит меня в лепешку, если я позволю вам вмешаться. Так что идите в дом и составьте Кристине компанию, а тем временем я узнаю, что можно сделать.
      – Должно быть, у Кристины гораздо больше терпения, чем я думала, если она может вас выносить, – с досадой возразила Синда. – Делайте свое дело, а я буду делать свое!
      Круто повернувшись, она поспешила вперед, предоставив Гарри самому решать, послать ли за лошадью, за каретой или остаться дома. У нее было ощущение, что честный Гарри не многим поможет Треву, а она не могла оставаться дома и ждать.
      Пешком она могла сократить путь и скорее добраться до поместья виконта, чем в карете. Солдаты были на конях, но Синда надеялась, что они не застанут Тревельяна дома или что после того, как Гарри прогнал их, им нужно сначала доложить своим командирам обстановку и получить новые распоряжения.
      Она отошла на обочину дороги, услышав сзади стук копыт и грохот колес экипажа. Как могли грумы Гарри так быстро запрячь лошадей, удивилась она и обернулась. Рядом с ней резко затормозила тележка с одним пони.
      С тележки неловко слезла Кристина.
      – На ней ты доберешься быстрее, чем пешком. Но Гарри отправляется следом за тобой. Будь осторожна!
      Не найдя слов для выражения благодарности, Синда только порывисто обняла кузину и забралась в тележку. Пони послушно тронулся рысью, стоило Сйнде лишь шевельнуть поводьями. Она понятия не имела, почему вдруг решила спасать этого надменного пирата… Разве только потому, что по ее вине на него свалились все эти несчастья.
      За время пути от дома Гарри до Уиллоуза ей не встретился ни один солдат. Она приближалась к поместью заброшенной дорогой, чтобы не пробираться по оживленной улице деревни. Может, солдаты не знают о существовании этой дороги и ей удастся их опередить.
      Она погнала пони быстрее, когда впереди появилось поместье. Как ей поскорее найти Тревельяна? Она оглядывалась по сторонам, но не видела ни красных солдатских мундиров, ни пирата.
      Наконец она въехала в усадьбу и остановилась около конюшни. Во дворе стояла запряженная карета. Может, Тревельян уже услышал про солдат? Синда облегченно вздохнула и помахала кучеру рукой.
      – Мне нужно срочно поговорить с сэром Тревельяном. Он здесь?
      Кучер мрачно посмотрел на нее, потом проворчал:
      – Вы приехали помочь ему или навредить?
      Облегчение Люсинды тут же сменилось острой тревогой.
      – Помочь, конечно! А что, солдаты уже приехали?
      – Они схватили его и увезли в Брайтон. – Кучер с подозрением смотрел, как Синда выпрыгнула из повозки. – Вам известно что-нибудь, что может ему помочь?
      К Синде подбежал грум, чтобы забрать пони. Синда без колебаний передала ему поводья и потянула на себя ручку на дверце кареты.
      – Возможно. Я не хочу, чтобы он думал, что у него нет друзей.
      Обе руки ее были заняты объемистыми юбками. Подняться в карету без лесенки было очень трудно, но она не могла ждать, пока кучер решит, ехать ей или нет.
      – Вы сможете его вызволить? – продолжал допытываться кучер.
      – Как я могу знать это наверняка? – Неизвестно, откуда у нее взялись силы, но она сумела влезть в экипаж. Наконец получив знак от мрачного кучера, грум захлопнул за ней дверцу, и карета понеслась по дорожке, как будто за ней черти гнались.
      Синда крепко ухватилась за ручку внутри экипажа. Упряжка стремительно уносила ее вперед, а она так и не могла придумать, чем помочь сэру Тревельяну. Но она считала совершенно необходимым, чтобы у него была хоть какая-то поддержка.
      Синда вспомнила о своей семье. Может, если семья пустит в ход свое влияние, Трев будет спасен? Родственники непременно последуют за ней, как только узнают, во что она ввязалась. Даже Кристина не сможет удержать в тайне эту отчаянную выходку кузины.

      Люсинда знала, что кучера зовут Мик и что когда-то он ходил с Тревельяном в Вест-Индию, но ей было не до разговоров. Экипаж на бешеной скорости катил по деревенским дорогам, подпрыгивая на корнях деревьев так, что она головой ударялась о крышу. При такой скорости они должны были приехать в Брайтон раньше солдат.
      Она знала, что до Брайтона миль десять в сторону юга, но не имела представления, где содержат заключенных. Нужно было дождаться Гарри, подумала Синда и с горечью осознала, что допустила уже не одну ошибку. Главное, она должна была признаться Тревельяну, кто она такая. Правда, сейчас от этого было бы мало толку. Если его дед только на основании портрета ее кисти решил обвинить Тревельяна в убийстве, он еще более ненормальный, чем она. А может, граф Лэнсдаун располагает какими-то другими доказательствами, о которых ей неизвестно? Но тогда о них болтали бы по всему Лондону!
      Не успели они отъехать от деревни и милю, как одна из лошадей потеряла подкову. Синда предложила взять другую лошадь и ехать дальше, но мрачный кучер на это не согласился. Он настоял, чтобы они вернулись в деревню и нашли там кузнеца. Опасаясь, что Гарри заставит ее вернуться, Синда собиралась остаться в карете, но вспомнила, что ушла из дома без денег. Если уж приходится задерживаться из-за лошади, можно с пользой потратить это время.
      Пока Мик занимался лошадьми, она через задний двор проскользнула к своему коттеджу. У нее оставалось немного хлеба и мяса, которые можно было съесть позднее. Платы за свои пейзажи она еще не получала, так что денег у нее было мало. Вбежав в гостиную, чтобы взять там корзинку для провизии, она испуганно остановилась.
      На столике лежала опрокинутая набок синяя ваза с прекрасными орхидеями, вода из нее стекала на пол, прямо на валявшуюся там корзинку с лепешками и… Синда нагнулась и подняла длинную тонкую полоску слоновой кости, покрытую изящной резьбой. Господи, здесь побывал Тревельян! Он принес ей цветы и подарки.
      Судя по разгрому, именно здесь его и настигли солдаты. С щемящей болью в сердце она собрала цветы, поставила их в вазу, захватила корзинку с лепешками, а остальное оставила как было. Солдаты затоптали ее разбросанные по полу рисунки, но теперь для Синды они были ничего не значащими листами бумаги. Значение имели только Тревельян и его свобода – и это было нужно не только ей, но и виконтессе, и Черити, и всем, кто живет и работает в Уиллоузе.
      Она ни перед чем не остановится, пока не добьется справедливости. И если ей придется признаться, что она и есть автор того злополучного портрета, – значит, она пойдет и на это!
      Подумать только, Трев принес ей цветы! От сознания жестокой несправедливости Синда едва не расплакалась.
      Лошадь наконец подковали, и они с Миком снова пустились в путь. Вскоре небо почти полностью заволокли темные тучи, и стало темно, как вечером. Однако Мик по-прежнему уверенно правил лошадьми. Карета то и дело подпрыгивала на ухабистой дороге, казалось, у нее вот-вот отвалятся колеса. Когда наконец они въехали в Брайтон, Синда была вся в синяках и совершенно измучена, но знала, что самое страшное еще впереди.
      Только теперь она поняла, что действовала опрометчиво, заранее ничего не обдумав. В жизни девушка не совершала ничего подобного. И все из-за чего? Только потому, что ее очаровали поцелуи этого мужчины? Или потому, что всю зиму она писала портрет человека, который оказался точной копией Тревельяна, и влюбилась в свою мечту?
      Взглянув на мрачное строение, к которому подъехал Мик, она засомневалась, поможет ли им ее звучное имя. Синда достаточно разбиралась в законах, чтобы знать, что в этой маленькой тюрьме людей содержат только до окружного суда. Она смутно помнила, что при более серьезных преступлениях приходилось ждать королевского суда. Но кто будет судьей и когда состоится следующая сессия суда? И кому она должна представить свои доказательства до суда? Ничего этого Синда не знала. Казалось, ее приезд Тревельяну ничем не поможет.
      Мик соскочил со своего высокого сиденья позади кареты, открыл для нее дверцу и вытянул лесенку, чтобы ей было удобно спускаться. Накидка у Синды оказалась слишком тонкой и слабо защищала от порывов соленого холодного ветра, налетавшего со стороны океана.
      – Может, они разрешат вам увидеться с ним, мисс, – дружелюбным тоном сказал Мик. – Скажите ему, что я сообщу обо всем его людям. На это понадобится не один день, но мы будем наготове, когда он скажет.
      Охваченная страхом, Синда рассеянно кивнула, хотя и не поняла, о чем он говорит, и, оробев, нерешительно рассматривала угрюмого вида строение. Из тюрьмы не доносились ни крики, ни стоны ее обитателей. Все-таки король посвятил Тревельяна в рыцари, и здесь не посмеют грубо обращаться с узником его положения.
      – Солдаты должны быть внутри? – прошептала она.
      – Наверное. Граф прикажет одному из своих полковников предъявить ему обвинение. Должно быть, к нему вернулась речь. Но если не хотите, можете туда и не ходить. Я могу отвезти вас в гостиницу, оставить там лошадей, а потом вернусь назад.
      Денег на гостиницу у нее не было, и в любую минуту мог появиться Гарри. Синда понимала, что должна его дождаться, но чувствовала, что вина за обрушившуюся на Трева несправедливость целиком лежит на ней. Она только попросит разрешение увидеть Тревельяна, чтобы сказать ему, что у него есть друзья.
      Приняв это решение, девушка облегченно вздохнула, натянула поглубже на голову капюшон и поднялась на крыльцо. Постучать или просто войти? Молотка у двери не было. Глубоко вздохнув и едва не задохнувшись от вони в сточной канаве, Синда повернула ручку двери.
      Внутри запах был не лучше. В полумраке дешевые сальные свечи шипели и брызгали искрами, добавляя свой смрад в пропахший кислым потом и табаком воздух, в котором преобладало исходившее из туалета зловоние. За шатким столом сидел толстый лысый человек и жадно запихивал в рот огромные куски пирога с мясом.
      Люсинда подавила приступ рвоты, увидев, что он поднял голову и вопросительно на нее уставился. Реальная жизнь составляла жуткий контраст с тем уютным и надежным миром, которым окружала ее семья.
      – Мне сказали, что сюда привезли сэра Тревельяна. Могу я его увидеть?
      Мужчина рыгнул, отхлебнул из кружки, чтобы запить пирог, и только тогда спросил:
      – А кто вы такая?
      Да, это непростой вопрос. Следует ли ей назваться своим настоящим именем – леди Люсиндой Пембрук, дочерью герцога, автором портрета, на основании которого Тревельяна обвиняют в убийстве? Тюремщик наверняка только расхохочется и позовет своих приятелей, чтобы и они повеселились. В своем скромном платье и стеганых юбках она не похожа на дочь герцога. Да и Тревельян может убить ее голыми руками, если узнает об этом.
      Впрочем, может, именно сейчас, когда он находится за решеткой, будет легче сказать ему об этом. Со временем он успокоится и решит, как распорядиться этими сведениями. Сложив руки на животе, она постаралась говорить увереннее.
      – Я Люси Джонс, подруга виконтессы Рочестер, которая послала меня узнать, как он себя чувствует. – Синда позволила себе сделать легкий намек на принадлежность к аристократии, чтобы произвести на дежурного некоторое впечатление.
      Мужчина за столом снова фыркнул. Господи, до чего же он похож на свинью, с омерзением подумала Синда, нужно только сделать более плоским его нос картошкой и пририсовать копытца.
      – Можете отнести ему его ужин. Он швырнул им в человека, который его принес. Не стал бы беспокоить его еще раз, но это стоящее зрелище. Здесь впервые заявляют о своих правах на графство. – Он с трудом отодвинул стул и поднялся. – Красивых подносов у нас не водится, так что захватите остатки пирога и кружку с элем. – Кивком он указал на щербатую кружку и сверток из коричневой бумаги. – Я провожу вас.
      Поняв, что этот достойный страж сожрал бы ужин Трева, если бы она не пришла, Синда крепко стиснула зубы, чтобы они не выбивали дробь, забрала жирный сверток и тяжелую кружку и пошла за тюремщиком по темному коридору, освещенному несколькими мигающими лампами. Ей следовало взять с собой Мика. Вокруг не было видно ни солдат, ни одного приличного человека.
      Но она сможет сделать то, на что способны другие женщины. Если уж решила жить самостоятельно, то нечего ссылаться на имя своего отца: за независимость нужно платить.
      Они прошли мимо нескольких дверей с маленькими зарешеченными окошками, но из-за них не слышалось никаких звуков. Вероятно, в брайтонской тюрьме не много заключенных.
      – Эй, вы! К вам пришла леди! – постучав в одну из дверей, крикнул тюремщик. – Приведите себя в приличный вид.
      Сжимая в руке сверток с пирогом, так что жир потек по ее запястью, Синда ждала, пока тюремщик отопрет дверь. Тревельян не должен был попасть в эту вонючую дыру. Ему следовало стоять на палубе корабля под солнечным светом, с волосами, которые развеваются от ветра, каким она изобразила его на портрете.
      Дверь открылась, но внутри было так темно, что она ничего не видела.
      – Тревельян? – неуверенно позвала Синда.
      – Это вы! – Из мрака появилась рука, схватила ее за кисть и втащила в камеру. Кружка упала, разбилась и обрызгала ее юбки элем.
      Синда молчала, когда он толкнул ее к стене. При слабом свете, который падал от лампы в коридоре, она различала только силуэт мощной фигуры Тревельяна. Он занес кулак и так стремительно нанес удар неуклюже топтавшемуся рядом тюремщику, что она даже не успела связать это движение со стоном последнего. Только когда его обмякшее толстое тело сползло на пол, она осознала смысл происшедшего.
      – Вы пришли поиздеваться надо мной в тюремной камере? – зарычал Тревельян, снова хватая ее за руку и толкая к открытой двери. – Вы считали меня прирученной собачкой, которая бежит на ваш зов, чтобы вы могли держать меня на длинном поводке? – Затащив тюремщика в камеру, он захлопнул дверь и повернул ключ.
      Не выпуская ее руки, Трев быстро двинулся по коридору, так что Синде приходилось семенить за ним, путаясь в юбках. Перед входной дверью он остановился и, приоткрыв ее, осторожно выглянул на улицу. Очевидно, то, что он увидел, его удовлетворило, и он вытащил Синду наружу.
      – Благослови тебя Господь, Мик! – крикнул он, подбегая к карете. – Гони на запад, скорее! Я скажу, когда остановиться.
      Казалось, Мик нисколько не удивился, увидев хозяина на свободе. Он проворно забрался на свое сиденье, пока Тревельян подсадил Синду и сам вскочил в экипаж.
      Раскачиваясь из стороны в сторону и подскакивая на ухабах, карета неслась вперед, и Синда только теперь вспомнила, что так и держит пирог в руке.
      – Вы пришли, чтобы позлорадствовать, или для того, чтобы удостовериться, что достигли своей цели, прежде чем доложить об этом моему деду? – мрачно спросил Рочестер. До крайности взбешенный, Трев выхватил пакет из рук Люси… нет, из рук леди Люсинды. От него пахло луком и жиром, но Тревельян был слишком голоден, чтобы обращать на это внимание. В ярости расхаживая по своей камере, он покрыл расстояние не меньше пятидесяти миль, проклиная свою судьбу и подлую предательницу. И теперь, вонзив зубы в смятый пирог, он откусил от него кусок с таким наслаждением, с которым голодная собака хватает кость. Ему нужно было занять чем-нибудь свои руки, иначе он задушил бы эту женщину.
      Синда хранила молчание, и он всмотрелся в ее лицо. Она аккуратно вытирала руки кружевным носовым платочком. Кружева! Могут ли скромные художницы позволить себе такую роскошь? И почему он раньше не обратил на это внимания?
      Как законченный дурак, он попался на первое же хорошенькое личико. Эта мысль заставила Трева еще больше помрачнеть.
      – Так и будете сидеть, изображая из себя святую невинность? – спросил он, нарочно вытирая рот тыльной стороной ладони, как это сделал бы грубый моряк, каким он и был. – Вы считали, что я настолько тупой, что без всяких вопросов попадусь на ваше обаяние? Признавайтесь, что вы сделали с Лоренсом?
      «Ага, – с удовлетворением отметил он, – сразу встрепенулась!»
      – С Лоренсом? С виконтом? А что я могла с ним сделать?
      – Вы нарисовали его, я узнал бы его где угодно. Значит, вы его видели. И кстати, как вам удалось написать мой портрет без моего ведома?
      Она выронила испачканный платок и схватилась за края своей накидки.
      – Когда я написала портрет виконта? – спросила она со странным спокойствием.
      – Нарисовали, а не написали. Мелками. На своем мольберте. А вам разве не сказали, что меня схватили прямо у вас в доме? Я подумал, что это довольно забавно. Только не могу понять, как вы все это устроили.
      А он еще принес ей цветы и подарки, с досадой подумал Трев и замкнулся в себе. Он действительно начинал думать, что вернулся домой и обрел уют и спокойствие. Значит, он гак и не усвоил преподанного ему когда-то урока, забыл, что все это не для него!
      Но он сумеет помочь Лоренсу, выяснит, какое еще коварство затеял его дед, привезет Лоренса домой, а потом уедет подальше отсюда. И пусть за все заплатит эта подлая, гадкая женщина.
      Голос Синды слегка дрожал, когда она заговорила:
      – Набросок на моем мольберте? Вы его видели? Рыбака?
      – Это не рыбак! – Трев готов был задушить ее. Вместо этого он открыл верхнее оконце и крикнул Мику: – Вези нас к Джорджу. Помнишь его? Севернее от дороги?
      Мик ответил утвердительно. Успокоившись, Трев снова стал рассматривать скромную мисс, сидевшую перед ним. Покончив с пирогом, он облизнул пальцы. Ему до смерти хотелось выпить эля. Поддев ногой корзинку, валявшуюся на полу, он поднял ее и осмотрел содержимое – лепешки, так и не съеденные. Но он уже насытился.
      – Если вы скажете мне, где найти Лоренса, я отправлю вас к вашему отцу и не причиню никакого вреда. – Он говорил первое, что приходило ему в голову, так как был слишком потрясен ее вероломством, чтобы размышлять спокойно.
      – Как? Значит, вы действительно могли убить вашего кузена? Может быть, граф стремился защитить его от вас?
      Трев, конечно, заслужил этот холодный, отчужденный тон, но ему хотелось разнести все вокруг или душить ее, пока она не поймет. Правда, ни то, ни другое не привело бы его к цели.
      – Тогда он должен был бы заботиться о наследнике Лоренса, которому предстоит родиться, а он ровным счетом ничего не делает! Бросьте! Виконт не сделал вам ничего плохого. Где он находится?
      – Я никогда не встречалась с виконтом Рочестером, – ледяным тоном ответила Синда.
      – Но вы же его нарисовали! – вскричал он в бешенстве. – И он сращивал канат левой рукой, как делал всегда, потому что он левша! И над левой бровью у него маленький шрам, который я помню с детства! Да, я не видел Лоренса двадцать лет, но узнал его, понимаете, это он! И должен вам заметить, дорогая моя леди Люсинда Пембрук, – Трев произнес ее имя с язвительной насмешкой, – как художница вы куда талантливее, чем соблазнительница!
      Вздрогнув, она еще глубже надвинула на лоб капюшон и отвернулась к окну.
      – Я запечатлела на бумаге лишь то, что видела в своем воображении. – Она гордо вскинула голову. – Я даже не надеюсь, что вы мне поверите.
      – Вы хотите убедить меня, что вообразили Лоренса?! – недоверчиво переспросил Трев. – Вот таким, каким вы его нарисовали? Виконт Рочестер, наследник Лэнсдауна – в облике бедного рыбака на пристани?
      – Я не знала его имени, а видела обыкновенного рыбака. Точно так же, как не знала вашего имени, когда изобразила вас на ярмарке. У меня в воображении родился ваш образ, и я только перенесла его на холст. Это присуще всем художникам и называется творчеством.
      – Понятно, а пиратам присуще похищать и грабить людей, – со злобной усмешкой сказал Трев. – И убивать их, как, должно быть, и думает мой дед. Ну хоть я и не был пиратом, но теперь мне терять нечего! Вы скажете мне, где найти Лоренса, или предпочтете стать моей первой жертвой?
      – Люди воспринимают мои картины как акт ясновидения, – прошептала она голосом, в котором звенели подступившие слезы. – Может, ваш кузен решил стать простым рыбаком, а не заниматься поместьем. Я не знаю, ничего не могу сказать. Я только рисую.
      – Вы думаете, что когда-нибудь в будущем мой кузен станет рыбаком? – недоверчиво спросил Трев.
      – Говорю же вам, я нарисовала только то, что видела в своем воображении! И больше мне ничего не известно.
      Он слышал в ее голосе боль и слезы и всей своей грешной душой хотел ей верить. Но к счастью, он достаточно оправился от потрясения и теперь принимал ее за ту, кем она была на самом деле. Место ярости занял холодный рассудок.
      – Сколько бы ни заплатил вам мой дед, я могу дать больше. Я владелец довольно крупного состояния. Просите что хотите, только скажите, как мне найти Лоренса.
      Она молчала.
      – Мой дед вас шантажировал? – с трудом сохраняя терпение, спросил Трев. – И таким образом заставил вас нарисовать тот проклятый портрет? Если это так, я узнаю, чем он вас шантажировал, и освобожу вас от его власти. Только назовите свою цену.
      Она снова ничего не ответила.
      Трев чувствовал, что в любую минуту снова сорвется и как следует встряхнет ее, чтобы вырвать ответ. Но этого нельзя было допустить! Нужно спокойно и хладнокровно составить план действий, он должен переиграть графа в его игре.
      И все же у него невольно вырвалась мольба:
      – Что я вам сделал, за что вы обрушили на меня такое несчастье?!
      Она повернулась и взглянула ему прямо в глаза.
      – Вы мне не верите. До тех пор пока вы мне не поверите, нам с вами не о чем разговаривать.
 
      Синда замкнулась и за весь вечер больше не произнесла ни слова. К заходу солнца они добрались до крошечного рыбачьего домика Джорджа у моря. Водворившись в домике с хранившей презрительное молчание леди Люсиндой, Трев отдал необходимые распоряжения Мику и своему старому другу.
      Вскоре его люди с каретой отбыли куда-то, и Трев с Синдой остались одни, однако у нее не вырвалось ни единого слова протеста. Но когда Трев стянул ей кисти рук и привязал ее к кровати своим шейным платком, леди Люсинда Пембрук ожгла его таким неистовым взглядом, что он чуть не сгорел от стыда.

      – Как вы смеете! – кричала Синда, пытаясь высвободиться, пока Трев ловко привязывал ее шейным платком к кровати.
      – Что, вам понадобилось в туалет? Или вы не можете заснуть без шелковых простыней? – издевательски поинтересовался Трев. – Вы получите все, что желаете, если только скажете, где я могу найти кузена.
      – Насколько я знаю, вы утопили своего кузена и его яхту, как и утверждает граф! – Изо всех сил сдерживая слезы, Синда безуспешно пыталась избавиться от пут. И она еще винила себя за то, что он оказался в тюрьме! Увидела ту проклятую вазу с цветами и размякла! Как же, разве преступник может дарить даме цветы!
      Трев помрачнел.
      – Я мечтал лишь о том, чтобы вернуться домой и мирно зажить со своей семьей. А вы с этим проклятым портретом превратили меня в негодяя и преступника!
      Проверив надежность затянутого узла, он повернулся к ней спиной, что было очень кстати, потому что ей нечего было ответить на его отчаянное признание. Ведь ей самой пришлось сбежать из дома, чтобы защитить родных от скандала. Она обманывалась, наивно полагая, что в своих работах отражает только собственные грезы.
      Тревельян снял камзол и остался в тонком шелковом жилете, так плотно обтягивавшем его широкую спину, что на нем появились складки, когда он протянул руку за кружкой с элем. Его густые черные волосы были небрежно стянуты на затылке лентой, из которой одна прядь выбилась и повисла вдоль щеки. Темная щетина на скулах придавала ему разбойничий вид.
      Коттедж представлял собой хибарку с одной-единственной комнатой и пристроенным навесом для скота. Мебелью служили грубо сколоченный стол, два стула и металлическая кровать. Владелец хибарки вместе с Миком уехал исполнять какое-то поручение Тревельяна. Ни один из мужчин не проявил к ней сочувствия, так что ничего хорошего ждать от них не приходилось.
      Синда была подавлена. Почему она думала, что может играть с волками и они не посмеют ее укусить? То, что Тревельян Рочестер одевался как джентльмен и обладал определенным шармом, не означало, что он изменил своим жестоким привычкам. Каперы – опасные хищники.
      – Вы об этом пожалеете, – тихо сказала она, хотя знала, что Рочестер ей не поверит. – Моя мать найдет вас, а мой отец добьется, чтобы вас повесили, и все только из-за того, что я хотела помочь вам.
      – Не очень-то на это рассчитывайте. – Он уселся перед очагом и поворошил дрова. – Я послал Мика с каретой на запад, чтобы сбить с пути солдат. А Джордж к утру подыщет нам другое средство для передвижения. Так что мы окажемся на моем корабле еще до того, как они поймут, что шли по ложному следу.
      Синда неловко выгнулась, кое-как подсунула подушку под спину и оперлась на изголовье кровати.
      – Моей матери не нужны солдаты, чтобы меня найти. Я знаю, что вы мне не верите, но это так. И я очень сожалею обо всем этом из-за Черити.
      – Я тоже… по многим причинам. Кстати, советую вам поспать, пока есть возможность. Нам предстоит трудное путешествие. – Тревельян уставился на огонь и показался ей таким же измученным и одиноким, какой чувствовала себя она. Но через мгновение он снова надел на себя маску безразличия, сел на стул и поднял кружку с элем.
      Синду не интересовало, куда он собирается отвезти ее. Из-за него у нее больше не осталось иллюзий, и она сомневалась, стоит ли и дальше жить в мире, лишенном грез.
      Скорчившись на кровати, она повернулась к нему спиной и кое-как устроилась на жестком матрасе, но сон не шел к ней. Почему же все-таки во сне она нарисовала кузена Тревельяна? Если бы Синда лучше понимала смысл своего дара, может, она смогла бы найти выход из этой ситуации. Если виконт действительно жив… Но возможно ли это? Или вместо своих грез она выразила на рисунке мечту Тревельяна?
 
      При мигающем свете лампы Трев сушил над огнем свои сапоги, стараясь не оглядываться на заснувшую наконец Люсинду. Сам он все равно не смог бы уснуть. Голова у него горела как в огне, мысли путались.
      От усталости и выпитого эля его ярость улеглась. Чувство собственного достоинства и невозмутимая гордость леди Люсинды приводили его в еще большее недоумение. Он никак не мог представить себе причин, по которым она могла навлечь на него обвинение в убийстве кузена. С другой стороны, после его возвращения в Англию у деда были основания бояться своего непризнанного внука. Какая-то связь здесь присутствовала, но он никак не мог ее обнаружить.
      Нужно держать Люсинду при себе, пока он не разгадает эту загадку. Определенно она видела Лоренса, возможно, еще до его смерти. Может быть, она давно сделала этот рисунок. Но почему же он изображен в одежде простого рыбака?
      Не понятно, совершенно ничего не понятно! И он не отпустит ее, пока не разберется во всем. Можно было бы попробовать заснуть или как следует напиться, прислушиваясь, Как она беспокойно ворочается на кровати.
      Он и не глядя представлял себе, как по подушке разметались ее рыжие волосы. Рыжие! А он думал, все девицы Малколм белокурые. Вот еще одна загадка. По крайней мере, она больше не скрывает свое имя.
      Леди Люсинда Пембрук, дочь герцога. Как, должно быть, она смеялась над ним в душе, когда он так уверенно целовал ее! Он, простой рыцарь с запятнанной репутацией, осмелился украсть поцелуй женщины, за которой мог ухаживать любой европейский принц! Почему же она не вышла замуж и не осчастливила одного из них своим огромным приданым и кучей детишек?
      Лучше больше не пить, а то он еще возьмет и спросит ее об этом.
      Накинув на себя плащ взамен одеяла, Трев улегся на пол около камина, чувствуя себе ничуть не хуже, чем на голой палубе своего корабля. По крайней мере здесь его не донимают ни ледяной ветер, ни тропическая жара.
      Трев не знал, долго ли проспал, когда услышал какой-то неясный звук и, мгновенно проснулся. Замерев, он прислушивался, гадая, не лошади ли потревожили его сон. Но Джордж не должен был вернуться раньше рассвета. Или к нему заявились нежданные гости?
      Плач. Черт побери! Это же Люсинда проснулась и плачет. Вот уж не думал, что она может плакать! Он попытался не обращать на нее внимания и снова заснуть, но она ворочалась и ерзала в кровати, как будто пыталась освободиться. Он упорно продолжал лежать к ней спиной. Если он не будет ее видеть, ему будет легче поверить, что она коварная искусительница, а не невинная…
      Трев вздрогнул. Господи, так она же не вдова! Ничего удивительного, что она не умеет целоваться! Пока Синда ворочалась, стонала и плакала, он проклинал себя на всех языках. С его-то жизненным опытом и не угадать в ней невинную девушку!
      Конечно, и среди аристократов встречаются распущенные девицы, но про нее ничего подобного не говорили. Как же все-таки удалось его деду подчинить ее своей воле? Или она действительно считает его разбойником, который хочет завладеть поместьем? Тогда Люсинда просто наивная девушка, считающая своим долгом сражаться за правду и справедливость, когда каждый человек знает, что их не существует.
      Отказавшись от попыток уснуть, Трев встал и, захватив лампу, приблизился к кровати. Ее голова металась по подушке, волосы в беспорядке падали ей на лицо, когда она пыталась вырваться из стягивающих ее пут. Трев ожидал встретить ее полный ненависти взгляд, но глаза девушки были закрыты, а по щекам текли слезы.
      Наверное, из-за него ей снится какой-нибудь кошмар. Он и сам частенько видел дурные сны. Трев готов был рассчитаться с ней так же жестоко, как и с дедом, но предполагал, что она оказалась замешанной в деле, смысла которого не понимает.
      Трев смотрел на ее прелестное лицо и сознавал, что его сбили с толку эта утонченная красота, ее невинные поцелуи и неподражаемая сдержанная улыбка в сочетании с тихой гордостью. И если бы он стал и дальше об этом думать, Трев просто срезал бы веревки и отпустил бы леди Люсинду.
      Вместо этого Трев задул лампу и, присев на край кровати, погладил ее высокий гладкий лоб своей огрубевшей рукой. Она затихла, но так и не проснулась. Когда же она снова стала беспокойно метаться, он приподнял ей голову и стал легонько поглаживать по затылку. Это помогло. Она опять затихла и перестала стонать. Несколько минут ее дыхание было тихим и легким.
      Он еще посидел рядом, восторгаясь тончайшим шелком ее волос, гладкой нежностью кожи, тонким ароматом теплого девического тела. Будь он действительно негодяем, он снова зажег бы лампу и стал бы следить за тем, как тихо в такт дыханию поднимается и опускается ее грудь под этим изящным корсажем.
      Но любящая мать воспитала его порядочным человеком, и Трев понимал, что каждого подлеца и негодяя еще здесь, на земле, ждет адское возмездие. Из-за этой леди Люсинды и так у него сердце не на месте, не хватало еще усугублять дело вожделением. Лучше держаться от нее подальше. Но он не убирал руку и продолжал осторожно ее поглаживать, пока не убедился, что она успокоилась.
      Да, тоска по женщине слишком сильная штука, чтобы ею пренебрег даже самый хладнокровный и рассудительный человек на свете.
 
      – Тетя Стелла! Наконец-то! – радостно вскричала Кристина, герцогиня Соммерсвилл, когда из роскошной кареты спустилась пожилая леди, облаченная в модный лондонский наряд, как будто она уехала с бала, чтобы к рассвету добраться до их поместья. – Слава Богу, вы приехали! Дело в том, что Синда сбежала с сэром Тревельяном!
      Кристина понимала, что скрывать это бессмысленно. Ее тетке рано или поздно становилось известным все, что происходило с членами их большого семейства. Сам факт, что она уже проделала длинный путь из Лондона, хотя Кристина только что отправила ей письмо, говорил о многом.
      – В самом деле? – с иронией спросила Стелла, герцогиня Мейнуаринг, мать Люсинды. – Так говорят все эти безмозглые дурни?
      Кристина прикусила язык и стала ждать, когда ей объяснят, что же произошло на самом деле. Гарри уже устроил солдатам суровый разнос за то, что они упустили пленника. Накануне вечером он уехал, чтобы организовать его поиски, и приказал Кристине оставаться дома, но она очень волновалась, зная, что Люсинде может угрожать опасность. Она поверить не могла, чтобы ее тихоня кузина помогла сбежать сэру Тревельяну, как утверждали солдаты.
      – Герцог созвал всю семью, – объявила Стелла, – и приказал приготовить яхту для спуска на воду. А где твой муж? У нас нет времени на ожидания.
      Кристина просияла, поняв, что она не останется в стороне.
      – Я сейчас же пошлю за ним. Прикажу Куку приготовить завтрак, чтобы мы взяли его с собой. Вы уже знаете, где Синда?
      В первый раз Кристина видела, что ее величественная тетка выглядит такой же неуверенной, как любая мать, потерявшая ребенка.
      – Признаться, еще нет, – пробормотала она.
 
      Синда проснулась с головной-болью, ощущая ломоту во всем теле из-за того, что всю ночь она провела в одном положении. Вряд ли она что-то рисовала во сне, ведь она была связана, поэтому девушка решила, что голова болит от страха и холода. Хотя сон в корсете тоже не способствовал хорошему отдыху.
      Она слышала, что в комнате кто-то движется.
      – Джордж принес завтрак, и нас ожидает повозка. Если вы сейчас не встанете, то весь день будете голодной, – услышала она голос Рочестера.
      Даже лежа спиной к комнате, Синда почувствовала, что Тревельян стоит рядом. Она хотела сказать, что напрасно он связал ее, ведь она не может ударить его и сбить с ног, как он это сделал с тюремщиком. Но девушка слишком его боялась и только постаралась не стонать, когда он наклонился над ней и стал развязывать ей руки. Когда он отошел, она стала растирать себе запястья, не поднимая головы.
      Синда была уверена, что мать уже все знает и соберет на ее поиски всю огромную родню, так что уже к концу дня Тревельяна могут схватить и четвертовать!
      С этими мстительными мыслями она с трудом поднялась, воспользовалась ночным горшком за занавеской, которую он повесил специально для нее, и кое-как умылась. Чувствуя себя ненамного лучше, она заколола волосы оставшимися шпильками, затем гордо вскинула голову, вышла из-за занавески и уселась за стол. Ее платье безнадежно измялось, но это ее меньше всего беспокоило. Тревельян опять не брился, так что его щетина стала еще заметнее. Со лба на лицо спадала все та же непокорная прядь, а глаза ввалились. Он выглядел также плохо, как чувствовала себя Синда, все равно сердце ее дрогнуло при виде этого красивого мужественного лица с впадинкой на подбородке и резко очерченными скулами.
      В плотно обтягивающих его мускулистые ноги панталонах и в белой рубашке с кружевным жабо, но без шейного платка, Трев выглядел мужественнее, чем лондонские щеголи, посещавшие их дом. Его крупному телу, казалось, было тесно в маленькой комнатке. И без того смущенная его присутствием, Синда заметила прикрепленную к его поясу шпагу, и горло у нее стиснуло от страха, так что она едва могла есть. Очевидно, повозка, о которой он упомянул, привезла оружие.
      – А почему у вас рыжие волосы? – неожиданно спросил Трев. Он стоял около огня и пил крепкий напиток, который называл кофе.
      – А почему у вас они черные? – с вызовом сказала Синда, очищая сваренное яйцо.
      – Хорошо еще, что не седые! Вы надумали сообщить мне, где найти Лоренса?
      – В сундучке Дэви Джонса, как сказали бы вы сами. – Она отломила кусочек остывшего тоста.
      – Допускаю, что вы нашли его тело, выброшенное волнами на берег, и мумифицировали, чтобы можно было держать его у себя в шкафу и по вечерам копировать с натуры. – Он ударил ногой по дровам, и они рассыпались в угли. – Заканчивайте с завтраком. Если мы хотим застать «Подружку пирата» в ближайшем порту, нам придется поторопиться.
      – Что за «Подружка пирата»? – поинтересовалась Синда.
      – Так называется мой корабль. Экипаж ведет его к южным портам, и они будут проходить неподалеку отсюда.
      Сумеет ли мать найти ее, если она окажется на корабле? Герцогиня способна определить ее местонахождение, но даже Малколмы не умеют летать. Синда быстро допила кофе, размышляя, не оглушить ли чашкой этого негодяя, но решила, что скорее разобьется чашка, чем его голова.
      Видя, что она не торопится, он схватил ее за локоть и потащил к выходу. Ей хватило ума понять, что бороться с ним бесполезно, особенно при всех этих юбках и корсете.
      Синда не стала спрашивать, куда он намерен отправиться, опасаясь, что он назовет острова Вест-Индии. И страшно смутилась, когда осознала, что на самом деле готова следовать за ним хоть на край света.
      Осеннее небо заволокло тяжелыми тучами, над землей носился буйный ветер, заставляя деревья трепетать от страха. Она дрожала от холода в своей легкой накидке, но никогда бы в этом не призналась.
      – Мик считает, что вы и все ваши родственницы – колдуньи, – небрежно заметил Тревельян, подсаживая ее в грубо сколоченную из простых досок повозку. – Он думает, что вы можете превратить меня в жабу.
      – Скажите Мику, что ему нечего бояться, – милостиво ответила Синда, складывая руки на коленях. – Вы уже и так жаба.
      Мрачно усмехнувшись, Трев забрался на козлы и взял поводья.
      – В Америке водится так называемая рогатая лягушка. Должно быть, это я. А таких сколько ни целуй, они не сбросят кожи и не предстанут перед вами прекрасным принцем.
      Синде показалось, что в словах «рогатая лягушка» скрывался непонятный ей смысл, но по описанию это земноводное было весьма безобразным и очень соответствовало ее теперешнему душевному состоянию.
      – Принцев уж слишком переоценивают, – надменно сказала она. – Насколько я знаю, большинство из них квакают, как жабы.
      – Ну понятно, ведь вы герцогская дочь и у вас немало знакомых принцев! Видимо, я кого-то из них задел, и поэтому вы превратили мою жизнь в ад?
      – Благодарю за комплимент. – Синда рассердилась и заставила себя посматривать по сторонам, как будто ее интересуют окрестности. – Надо сказать, что большинство окружающих считают меня замкнутой и пугливой, и мне льстит, что вы находите меня достаточно смелой, чтобы навлечь на себя месть пирата.
      – Пугливой?! – Трев недоверчиво рассмеялся. – Я знаю, в обществе полно дураков, но не думал, что все они еще и слепые. Назовите мне хоть одну аристократку, которая осмелилась бы явиться ко мне в тюрьму, кишащую крысами.
      – Сколько угодно! Моя кузина Кристина, герцогиня Соммерсвилл, кузина Ниниан, графиня Айвз и Уистан. Моя сестра…
      Тревельян знаком заставил ее замолчать.
      – Теперь я понимаю, почему женщин клана Малколмов зовут колдуньями, – сухо заметил он. – Значит, меня может преследовать целая толпа отважных женщин… помимо солдат. Что ж, очень интересно! А то что-то последнее время жизнь моя стала слишком уж скучной и монотонной.
      – И похитив меня, вы надеялись ее разнообразить? Но вам достаточно оставить меня в ближайшей гостинице, и мои родственники оставят вас в покое.
      – Если они умеют определять местонахождение людей, то сначала пусть найдут моего кузена, тогда я вас отпущу. Но не раньше!
      – Не думаю, чтобы у них были веские причины искать его, и, честно говоря, я не уверена, что они способны найти человека, не принадлежащего нашей семье. Наши способности иногда непонятны нам самим, во всяком случае, мы никогда не можем предсказать заранее, как они проявятся.
      – Ничего себе! Написать незнакомого вам человека – это вы называете непонятным?! Только я не верю, что вы не скопировали меня с портрета, который каким-то образом у вас оказался. Никак не пойму, зачем вам понадобилось это делать.
      – Очевидно, мне было скучно и захотелось увидеть человека, приговоренного к виселице. – Когда я выполню свое жизненное предназначение, вероятно, мне придется выйти замуж за жабу и производить на свет головастиков.
      От смеха Трев едва не поперхнулся, но Синда даже не взглянула на него. Она слишком негодовала, что он ей не верит. Впрочем, рассудила она, с ее стороны глупо ожидать, чтобы мужчина понял ее особенности, тем более что она сама как следует не понимала, как и почему этот дар проявляется.
      Достав из кармана альбом и карандаш, Синда попыталась сосредоточиться на работе.
      – Вы хотите нарисовать мой портрет, чтобы поместить его на доске с объявлением о розыске? – с интересом спросил Трев. – Или это карикатура для газеты?
      – Больше мне делать нечего, только учить дураков, – рассеянно ответила Синда, поглощенная делом. Если действительно на рисунке появится виконт, то ей хотелось успеть нарисовать как можно больше, пока на их след не напали солдаты. Если Лоренс Рочестер жив, это можно считать чудом. Куда приятнее рисовать живого, а не мертвого!
 
      Тревельян терпеливо направлял лошадь в известном только ему самому направлении. Когда Синда закончила рисунок, солнце стояло уже высоко над головой. Откинув на спину капюшон, она вырвала листок и молча протянула его своему похитителю.
      Он стал внимательно рассматривать рисунок, время от времени отвлекаясь, чтобы заставить дряхлую клячу обогнуть отару тревожно блеющих овец. Синда думала, что он с насмешкой скомкает его и выбросит, но Трев бережно спрятал его в карман.
      – Вы это только что нарисовали?
      – Нет, это копия моего наброска мелом, который я сделала в коттедже и спрятала у себя на чердаке. Имейте в виду, я совершенно не разбираюсь в парусниках и их оснастке. Просто утром я проснулась и увидела этот рисунок на моем мольберте на следующий день после… после вашего визита. Я не знаю этого человека, не знаю, каким образом появился этот набросок, но в углу рисунка, видите, есть изображение кошки, которая похожа на одну из моих.
      Синда не сомневалась, что он рассмеется или обвинит ее во лжи. Что ж, больше она никак не может убедить его в том, что в этих рисунках сказывается ее таинственный дар. Пусть сам решает, верить ей или нет.
      – Оснастка выглядит точно такой же, какую Лоренс заказал для своей яхты, – холодно сказал Тревельян. – Когда ее построили, он прислал мне рисунок. Судя по всему, он готовится встретить шторм.
      – Я тоже так подумала, – тихо сказала Синда. – Море вокруг очень бурное, почти как сегодня.
      – Да, или как перед летней грозой, – подтвердил Трев. Яхта виконта затонула летом.

      Трев рассчитывал застать «Подружку пирата» в рыбацкой деревушке Гастингс, находившейся на востоке от Брайтона. О близости деревни говорили все чаще появлявшиеся повозки и пешие жители. Сама гавань откроется, как только они поднимутся на вершину холма.
      В деревне уже могли быть солдаты или многочисленные родственники Синды.
      Трев незаметно взглянул на сидевшую рядом девушку. Весь этот долгий путь ей пришлось провести на деревянной скамейке тряской деревенской повозки, открытой холодному пронизывающему ветру. На ее месте любая изнеженная леди уже давно бы изнемогла от усталости и умоляла бы остановиться на привал. Но мечтательный взгляд этой леди скользил по окрестностям, схватывая каждую деталь. Время от времени она вынимала из кармана альбом и быстро делала какие-то наброски. Трев не сомневался, что, несмотря на кажущуюся рассеянность, она могла точно описать своим родственникам путь, который они проделали. Видимо, она настолько была уверена, что они скоро за ней приедут, что даже не пыталась сбежать.
      Спрятанный в кармане рисунок не давал Треву покоя. Вряд ли на каком-то другом паруснике существовала точно такая же оснастка, как на яхте Лоренса. Тревельян мог еще понять, что Люсинда каким-то образом запомнила расположение парусов, если видела яхту на море, но положение канатов? Даже ему было бы непросто воспроизвести его по памяти.
      У человека на паруснике не было платка на голове, а на втором рисунке у рыбака, который так походил на Лоренса, был. Что же это могло означать?
      Это гадание на кофейной гуще с ума его сведет. Трев надеялся все выяснить, когда найдет пропавшую леди Люсинду, а вместо этого открыл настоящий ящик Пандоры, полный новых загадок. И при этом утратил уверенность в том, что она состояла в заговоре с его дедом, и стал сомневаться, что ей известно о местонахождении Лоренса.
      Ему было бы легче на нее злиться, если бы она была угрюмой, раздражительной и вообще вела бы себя недостойно той леди, которой он восхищался с самого начала. Но Синда держалась с достоинством, невозмутимо занималась своими зарисовками и как будто совершенно его не замечала. Вероятно, именно это задевало его больше всего – он хотел, чтобы она так же ощущала его присутствие, как он – ее. У него же при каждом ее движении от волнения мороз пробегал по коже.
      – Я заметила, как в таверну вошел солдат, – проговорила Люсинда, отвлекая его от размышлений. – И если ваш корабль больше рыбацкой лодки, думаю, его здесь нет.
      Трев тоже уже увидел солдата и обратил внимание, что его корабля нет в бухте. Проклятие! Удача, как всегда, отвернулась от него. Он и не предполагал, что на его поиски выделят такое количество солдат, что они смогут одновременно искать его и на востоке, и на западе.
      Что же касается «Подружки пирата», она могла задержаться из-за бурной погоды. В таком случае ему придется затаиться здесь на несколько дней, дожидаясь ее прибытия. А может, его матросы уже расспросили здешних жителей и ушли. Пока же необходимо скрыть от солдат присутствие леди Люсинды.
      Трев направил лошадь к просвету в густых зарослях кустарника, росшего вдоль дороги, и остановился под прикрытием раскидистого дуба, который скрывал их своей ярко окрашенной осенней листвой. Леди явно насторожилась, но Трев не испытал ни малейшего удовольствия от того, что наконец-то сумел внушить ей страх.
      – Солдаты ищут не только меня, но и вас.
      Больше он ничего не стал объяснять, а только стянул у нее с головы капюшон и собрал в узел густую копну ее рыжих волос. Она замерла, но не сопротивлялась. Для моряка, вернувшегося на берег после шестимесячного плавания, один вид этих шелковистых длинных прядей был таким же соблазнительным, как и сама женщина. Трев предпочел бы наслаждаться этой роскошью спокойно и не торопясь, перед камином с пылающим огнем, зная, что их ждет постель, но, видно, этому не суждено сбыться.
      Сплетя ей волосы в тугую косу, он стянул ее сорванной с себя лентой, после чего свернул в узел и заколол на затылке.
      Поймав на себе сердитый взгляд леди, он неохотно отнял руки от шелковистых прядей и снова накинул ей на голову капюшон.
      – Так они вас не заметят. Если не хотите попасть со мной в тюрьму, ведите себя тихо и не высовывайтесь.
      – А за что, собственно, меня могут арестовать?
      – За то, что вы помогли мне сбежать. Солдаты не задают вопросов, а только исполняют отданные им приказы. Вам они поверят не больше, чем мне.
      Решив, что теперь ей будет над чем подумать, Трев вывел лошадь на дорогу, и вскоре они въехали во двор приличной на вид гостиницы. Мик привез деньги, которые он держал дома на всякий случай и которых хватит надолго. По опыту Трев знал, что деньги способны творить чудеса. Но на них не купишь откровенность леди Люсинды. Он уже начал понимать, что под ее внешним спокойствием кроется несгибаемая воля.
      – Предупреждаю вас – ни слова, в противном случае сегодня могут погибнуть ни в чем не повинные.
      Синда метнула на него взгляд, полный ярости, но Трев и бровью не повел и, остановив повозку во внутреннем дворе, помог леди спуститься на землю. Бросив монету мальчишке, который подбежал, чтобы взять лошадь, он ухватил Люсинду под локоть и повел ее по грязному двору в гостиницу.
      К ним поспешно подбежал хозяин, на ходу вытирая руки о передник и бросая обеспокоенные взгляды на шпагу Трева и на женщину рядом с ним. Трев сразу понял, что их запыленная и помятая одежда в сочетании с гордой осанкой леди породили в бедном парне множество вопросов. Сам он не мог претендовать на то, чтобы его приняли за джентльмена – этому мешали его ненапудренные и не заплетенные в косичку волосы, но вполне мог выдавать себя за купца.
      – Наш экипаж перевернулся недалеко отсюда… из-за этой отвратительной дороги сломалась ось. Но моя жена торопится в Дувр, чтобы встретить своих родственников, поэтому нам пришлось нанять какую-то жуткую повозку и продолжать путь, – с нарочитым презрением проговорил он. – У вас найдется комната, где мы могли бы привести себя в порядок и отдохнуть? Завтра утром мы отправимся дальше.
      – Да, сэр, конечно, сэр. – Хозяин снова поспешно взглянул на Люсинду, лицо которой скрывал капюшон. – Прислать вам воду для мытья и обед?
      – Да, пожалуйста. Мы оставили багаж в карете с нашим кучером. Не думаю, что у вас найдутся модистка или портной, которые смогут обеспечить нас новой одеждой?
      Люсинда вырвала у него свою руку. Вероятно, ей пришлась не по вкусу мысль провести с ним ночь в одной комнате, но ночью больше или меньше… Какая разница! Если ее отец намерен с ним расправиться, все равно – двум смертям не бывать! Хотя вряд ли ее королевское высочество способна оценить разницу.
      – У нас есть и модистка, и портной, сэр. Я сразу же за ними пошлю. Позвольте мне проводить вас в вашу комнату. – Явно нервничая, хозяин повел их наверх, подальше от переполненного зала. Отпирая дверь, он боязливо оглянулся через плечо. – Здесь были солдаты, они искали человека, который по описанию похож на вас, – прошептал он.
      Надежный парень, бывший моряк, догадался Трев. Наверняка в его подвале хранится контрабандный ром. Он отблагодарил его золотой монетой и весело кивнул:
      – Я уже заметил одного. А что, из тюрьмы сбежал какой-нибудь прощелыга, да? Если я его встречу, то сниму с него скальп, чтобы нас с ним больше не путали.
      – Просто не хотелось бы неприятностей, – смущенно пояснил хозяин.
      – Не волнуйтесь, их не будет. Попозже я спущусь к вам и представлюсь, если уж это так необходимо. – И Трев снисходительно засмеялся, как человек, уверенный в своем положении. – Но, думаю, мне стоит держать мою даму при себе. Мы же с вами не хотим, чтобы своим острым язычком она задела ваших славных гостей, верно?
      – Мой яд опасен только для пьяной деревенщины, – мелодичным голосом произнесла леди, о которой шла речь.
      Сочетание нежного голоса с грубым тоном так испугало хозяина, что он поспешил удалиться, чтобы не присутствовать при семейной ссоре. Трев едва не расхохотался.
      – Не так уж плохо, дорогая. Он нас запомнит. Но я вижу, слухи уже дошли и сюда.
      Распахнув дверь, он втащил Люсинду внутрь и запер дверь на щеколду.
      Она откинула капюшон, и лучи низко стоявшего солнца заиграли на ее шелковистых рыжевато-каштановых волосах. Черная лента оскорбляла эту красоту, и Треву захотелось ее убрать. Но поскольку ему хотелось не только этого, он поспешно сунул руки в карманы и стал ждать обещанного нападения.
      – Вы испытываете судьбу, – тихо и с упреком выговорила она ему. – Вы собираетесь спуститься вниз и насмехаться над солдатами. Это неблагоразумно. У вас запоминающаяся внешность, а у меня нет ни малейшего желания прослыть гулящей женщиной.
      Не сводя с нее взгляда, Трев прислонился к двери и сложил руки на груди.
      – Нам необходимо как следует отдохнуть, и я должен выяснить, заходил ли сюда мой корабль. Мне не остается ничего другого, как пренебрегать опасностью.
      Синда повернулась к нему спиной и стала расстегивать накидку, но снять ее не решилась. В комнате было так тесно, что ее юбки касались сапог Трева, и ее беспокоило наличие одной широкой кровати.
      – Нет, выбор у вас есть, – напомнила она ему, – только вы всегда выбираете самый опасный путь. Такой уж у вас характер. Я поняла это, когда писала ваш портрет.
      Наверное, она представляла себе Трева таким, каким хотела его видеть, а не таким, каким он был на самом деле. Ей так нравился выдуманный ею образ уверенного в своей привлекательности беззаботного кавалера. Она не поняла, что на самом деле он был безрассудно отважным и непокорным пиратом.
      – Вы изобразили меня на белой лошади да еще с какими-то красными ленточками, – недовольно заметил Трев. – Так что ваш герой вовсе не смельчак, а глупый щеголь!
      – Простите мне мои женские фантазии, – сухо сказала она. – Если бы я знала, что вы пират, я изобразила бы вас на черной лошади размахивающим черным флагом с изображением черепа и скрещенных костей.
      – Мне довелось захватить несколько кораблей, которые ходили под пиратским флагом. Если бы вы встречались с их хозяевами, вы бы поняли, почему мне не нравится, когда меня называют пиратом, – мрачно ответил Трев. – Но можете не беспокоиться, я уйду только после того, как слуги обслужат нас и удалятся.
      Если Синда его и оскорбила, то не стала себя укорять. Ведь он тоже оскорбил ее, открыто обвинив в предательстве. Девушка подошла к окну, выходившему на улицу, отчаянно жалея, что невозможно повернуть вспять время, хотя бы на неделю назад, когда ее занимали только поцелуи этого мужчины.
      – Можете послать в гавань кого-нибудь из слуг, чтобы он узнал о вашем корабле. Вы знаете, куда он должен пойти дальше?
      – Они идут вдоль берега от Лондона до Корнуолла, останавливаясь в любой гавани, которую увидят, и расспрашивая о Лоренсе и контрабандистах.
      Синда слышала, как он движется по комнате, как его шпага задевает за стены. Она боялась, что если представит его сражающимся с солдатами, то станет по ночам рисовать гробы.
      – Ваша команда разыскивает виконта? – удивленно спросила она.
      Он отвечал ей недовольным тоном, словно смущенный своим признанием:
      – Ведь его тело так и не прибило к берегу, хотя течение в той гавани выбросило его яхту. Мой кузен был отличным моряком и выносливым пловцом. Я должен надеяться, что он сумел спастись.
      Значит, он хочет найти своего кузена! Но ведь виконта считают мертвым, и если Трев докажет законность своих притязаний, он унаследует поместье или хотя бы право на его опеку! Поразительный человек! Теперь понятно, почему он так разволновался при виде ее рисунка.
      Стук в дверь возвестил о скором обеде. Синда предпочла бы сначала смыть с себя дорожную грязь, но ее смущало присутствие Трева. А если она попросит его выйти, он станет дразнить солдат. Казалось бы, какое ей до этого дело, но она все равно тревожилась за него. Девушка никак не могла расстаться со своей глупой фантазией, что Трев был ее ожившей мечтой.
      Синда отвернулась от окна и стала смотреть, как прислуга расставляет на маленьком столике у камина тарелки с едой. Не успели они сесть за стол, как появилась швея. Под нетерпеливым взглядом Тревельяна женщина поспешно записала что-то на листке бумаги и удалилась, даже не сняв мерок. Синда не могла себе представить, что за наряды она сможет получить за столь короткое время, но готова была надеть что угодно вместо измятого и грязного платья из тафты, в котором ей пришлось спать. После тюрьмы от него все еще неприятно пахло элем.
      – Я могу запереть вас здесь, а сам спущусь в таверну, – предложил Тревельян после того, как они остались одни.
      – Превосходная мысль! – сказала она. – И захватите с собой мою одежду, чтобы солдаты или мой отец застали меня обнаженной. – Она понятия не имела, когда обрела способность к таким резким речам, но они словно сами собой срывались у нее с языка. Синда даже не покраснела, когда Трев окинул ее с ног до головы оценивающим взглядом.
      – Я с радостью останусь и помогу вам раздеться, если желаете.
      Синда сбросила накидку на кровать, стоявшую между ними.
      – Я сожалею, что написала ваш портрет. Я сожалею, что узнала о вашем существовании. Хоть бы этого никогда не было! Вот мое основное желание.
      – Ну а мои желания гораздо скромнее, – сказал он. – Портрет… Что ж, пусть бы он провалился ко всем чертям! Но я нисколько не жалею, что познакомился с его автором.
      Он повернулся к зеркалу, поправил жабо и оглянулся вокруг в поисках какой-нибудь тесьмы, чтобы связать волосы на затылке.
      – Вот, возьмите. – Синда стянула ленту со своих волос и протянула ему. От его признания у нее бешено забилось сердце, но она строго одёрнула себя. Он ей не верит, увез с собой, совершенно не задумываясь о губительных последствиях для ее репутации. Нет, он не должен ей нравиться!
      Но игнорировать его было выше ее сил. Он был исполнен такой жизненной энергии, такой неотразимой мужественности, что в его присутствии в ней трепетали каждая жилка, каждый нерв!
      Тревельян шагнул к ней, крепко схватив ее протянутую руку с лентой. По его горящему взгляду Синда поняла, что он хочет поцеловать ее, и быстро подняла свободную руку, останавливая его.
      – Сначала поешьте. Я не желаю отвлекать вас от еды.
      Он не двигался, продолжая пожирать ее взглядом, пока ей не показалось, что она сейчас вспыхнет от этого огня. Рядом с ее рукой его рука казалась почти черной и грубой. Он не мылся, но исходивший от него запах мужского тела не был ей неприятен. Наконец он, видимо, одумался, взял ленту и отошел.
      – Признаюсь, я очень проголодался. Если вы составите мне компанию… – Он жестом указал на столик.
      Она вернулась на свое место у окна, откуда могла наблюдать за улицей.
      – Я хотела бы быть готовой, когда за мной приедет моя семья. – Она сказала это без малейшего злорадства, но испытала некоторое удовлетворение, когда Трев выразительно скривился. Пусть он тоже поволнуется.
      – Вам не захочется, чтобы вас нашли. – Он уселся за стол. – Я же сказал хозяину гостиницы, что мы с вами супруги. Так что ваш отец потащит нас к викарию под дулом ружья.
      Синда подумала и покачала головой:
      – Пожалуй, отец Кристины так и поступил бы, но мой отец более рассудительный человек. Сначала он все продумает, а затем, если решит, что вы достаточно богаты, он даст согласие на наш брак, который будет фиктивным, после чего заберет у вас все, что сможет, а меня запрет дома.
      – Похоже, у английских аристократов и пиратов много общего. – Трев невозмутимо продолжал расправляться с жареным мясом.
      – Оставьте меня здесь, а сами уезжайте по своим делам, – предложила Синда. – Я не возражаю против того, чтобы меня заперли в башне из слоновой кости, ведь я привыкла к уединенному образу жизни.
      – Нет, не могу я вас отпустить. У вас в руках ключ к исчезновению моего кузена. Так что свободу вы получите только через мой труп.
      – Что ж, уверена, рано или поздно об этом кто-нибудь позаботится. – Синда старалась выглядеть равнодушной, хотя мысль о холодном и безжизненном теле Трева, лежащем на улице, привела ее в трепет.
      Стараясь не смотреть на кровать, Синда думала, намерен ли он и сегодня связать ее на ночь.

      Не желая терпеть изощренную пытку, наблюдая, точнее, прислушиваясь к тому, как моется леди Люсинда, Трев оставил ее в комнате и запер за собой дверь. Хотелось бы ему, чтобы здесь была его команда, чтобы поставить у комнаты часового, но приходилось рисковать. Или отдаться пламенному желанию того, что ему не суждено иметь.
      Он подумал, стоит ли побриться или оставить щетину, скрывавшую его приметный шрам на щеке, и принял решение отращивать бороду.
      Спустившись вниз, Трев нашел в зале стол, за которым мог сидеть спиной к стене и наблюдать за входившими. Он не сомневался, что к ночи солдаты снова здесь появятся. Сидя за кружкой эля, он припомнил одну ночь на Тортуге, несколько лет назад, когда в таверну ворвалась команда испанской шхуны, жаждавшая его крови, а сын Толстой Патти сбежал из тюрьмы, чтобы отомстить ему. Он сидел вот так же в углу, исподволь натравливая их друг на друга, чувствуя себя ловким и сильным. Потом он пошел навестить женщину, которая с нетерпением ожидала его, а ночью матросы сожгли таверну дотла, и с тех пор он считал этот день самым счастливым в своей жизни.
      Может, он стареет, но у него не было желания отвечать на заигрывания толстой служанки, которая нарочно касалась его плеча мощной грудью и дышала ему в шею.
      Его мысли занимала стройная рыжеволосая девушка, находившаяся сейчас в комнате наверху. Он был очень озадачен, так как раньше не считал овдовевшую художницу заслуживающей чести стать его женой, но теперь положение круто изменилось. Не то чтобы он хотел на ней жениться, напомнил он себе, просто ему не по душе, что его считают недостойным этой своевольной дочери благородного аристократа. Если бы Трев был расположен рассуждать здраво, то признал бы, что это правильно.
      Когда наконец в таверне появились красные мундиры, он даже обрадовался. Вот она, конкретная проблема, с которой он в состоянии справиться.
      Может, он был круглым дураком, что решил испытать судьбу, но его возмущало, что он должен скрываться, когда ни в чем не виноват. И если уж ему все равно торчать здесь до прибытия корабля, он не хотел проводить время в мучениях, оставаясь один на один с леди Люсиндой.
      Оба солдата взяли по кружке эля и прислонились спиной к стойке, осматривая зал. Трев, играя роль скучающего джентльмена, достал из внутреннего кармашка часы, с досадой вздохнул, взглянув на циферблат, и снова убрал их. Постукивая пальцами по столу, он допил остатки эля, затем со стуком поставил кружку и вышел из своего укромного уголка.
      Как он и надеялся, в дверях сразу появился трактирщик, в ожидании скандала нервно теребя передник. Он метнул взгляд на распрямившегося во весь свой рост Трева, затем перевел его на молоденьких солдат, которые пыжились выглядеть грозными воинами, ведь при них были шпаги!
      – Ага, вот и ты, приятель! – весело крикнул Трев хозяину, подражая говору лондонского купца. – Ну как, закончила модистка платье для моей леди?
      – Она только что ушла, ми… сэр, – смутившись, сказал хозяин и покосился на солдат.
      Трев сдержал улыбку. Ему было только на руку, если хозяин гостиницы считал его лордом, переодетым в купца. Он остановил нетерпеливый взгляд на худом солдате, который шагнул вперед, преградив ему дорогу.
      – В чем дело? Я уже говорил с вашими славными ребятами. Мне не терпится оказаться рядом с женой. У нее, правда, острый язычок, но стоит подарить ей шелк и кружева, и она станет ласковой, как котенок. Хочу поскорее воспользоваться такой возможностью.
      Деревенские жители за столами засмеялись и повернулись посмотреть на этого веселого парня.
      Солдату было не больше двадцати лет. Его нежное лицо порозовело, но он стоял твердо, не снимая руки с эфеса шпаги.
      – Одно слово, сэр. Назовите свое имя.
      – Что ж, спрос – не беда, за него денег не берут. – Сложив руки на груди, Трев играл на публику. Он бывал в подобных тавернах для простого народа тысячи раз и отлично знал правила игры. Он готов был ручаться, что этот солдатик был сынком богача, который много учился, но жизни не нюхал. Треву хотелось снисходительно потрепать парня по темноволосой голове. – Скажите, а что, я действительно выгляжу похожим на сбежавшего заключенного?
      – Да, сэр, очень, – смело ответил солдат, а его товарищ встал плечо к плечу с ним. – Мы должны просить вас пройти с нами.
      Трев громко расхохотался и хлопнул паренька по спине.
      – Здорово, парень, действительно здорово! Буфетчик, подай-ка этим славным ребятам пару кружек. Я вижу, они еще не успели жениться. – Он повел рукой на ухмыляющихся слушателей. – А теперь я спрошу вас, друзья. Часто ли ваши жены ждут вас в постели?
      Мужчины завопили и застучали кружками о стол.
      – Разве настоящий мужчина станет трепать языком с ищейками, когда в постели его ждет женщина? Если вам есть что мне сказать, ребята, то говорите!
      – Никогда не вставай между мужчиной и Веселым Роджером! – крикнул какой-то остряк из-за стойки.
      – Разве какой-нибудь убийца станет покупать жене шелка? – закричал другой.
      – Оставьте его в покое. Схватите его потом, когда он ослабеет и будет только довольно ухмыляться, – посоветовал солдатам старый рыбак. – А пока идите к нам и выпейте, как подобает настоящим мужчинам. Здесь нет никаких убийц.
      Служанка подошла к солдатам и вручила им кружки, завлекающе касаясь их своими роскошными телесами. Молоденький солдат покраснел еще больше.
      – Я буду наверху, ребята, мне есть там чем заняться! – Трев снова хлопнул парня по спине. – А хотите, можете поехать с нами в Дувр. Если у вас есть желание таскаться по всей стране из-за пустяков, я с удовольствием представлю вас своей теще, этой костлявой гарпии!
      Мужчины встретили эту шутку оглушительным хохотом, вскочили, возбужденно подтолкнули солдат к стойке, окружив и отрезав их от Трева, который воспользовался моментом и быстро ушел.
      В коридоре он задержался в темном углу под лестницей. К его радости, из темноты возник мальчишка, которого он еще раньше послал в порт. Трев достал из кармана монету и вопросительно поднял брови.
      – Он уже был здесь, сэр, и ушел, – прошептал мальчишка. – Вчера ваши люди походили по деревне и на рассвете вышли в море.
      – Молодец! Если тебе что-нибудь понадобится, ты знаешь, куда идти.
      – Да, кэп. – Мальчуган схватил награду и снова исчез в темноте.
      Насвистывая с деланным безразличием, Трев поднялся наверх. Итак, «Подружка пирата» уже ушла дальше. Придется ему следом за Миком направиться на запад – прямо навстречу солдатам графского полка.
 
      Тревельян вошел в спальню мрачный как туча, и Синда сразу пожалела, что надела ночную сорочку, которую ей принесла швея. Сорочка была сшита из тончайшего батиста, и она не устояла против изящного рисунка из роз, только накинула на себя одеяло. В тот момент ей это казалось разумным.
      Но сейчас все выглядело невероятно глупо. Нужно было надеть на себя все, что можно, чтобы не замерзнуть, и убежать, предварительно оглушив швею ударом по голове. Но ничего этого Синда сделать не догадалась, a теперь было поздно. Девушка прижалась к стене, испуганно наблюдая, как Трев раздраженно мечется по маленькой комнатке.
      Казалось, он не замечает ее присутствия, и ей хотелось встать перед ним и крикнуть: «Посмотрите же на меня! И скажите, что вы намерены со мной делать!» Но нет, не такая она глупая, чтобы задавать такие опасные вопросы!
      Чтобы успокоиться, Синда достала альбом и карандаш и стала быстро рисовать, не осознавая, что на рисунке появляется портрет Тревельяна. Она поспешно зачеркнула его и отбросила альбом на стол.
      Она никогда не видела Тревельяна холодным и сдержанным джентльменом, каким он представал перед окружающими. В нем всегда бурлила неуемная жажда жизни, в глазах его горел огонь ума и любознательности, а походка обличала в нем человека непокорного и неустрашимого. Но сейчас огонь заволокло черной тучей, и Синда боялась неверным словом вызвать грозу.
      – Ложитесь спать, – приказал он, неожиданно отвлекая ее от фантазий. – А мне оставьте одеяло, я постелю его на полу.
      – Я предпочитаю остаться здесь. – Синда буквально падала с ног от усталости, но ей не хотелось снова переживать унижение, когда он станет ее связывать.
      – Идите в кровать, или я сам вас туда уложу. – Тон его был суровым, и он не смотрел на нее. – Не хватало еще, чтобы вы заболели от недосыпания.
      А ей казалось, что Трев совершенно забыл о ней!
      – Я не желаю, чтобы меня связали, как рождественского гуся!
      – Вы предпочитаете, чтобы я не спал и всю ночь расхаживал по комнате? Имейте в виду, если я не высплюсь, это не улучшит моего настроения.
      И с каким безразличием он это произнес! Синда подавила возмущение.
      – Я никуда не уйду. Ведь не ушла же я, когда вы были в таверне?
      – Я бы увидел, попытайся вы сбежать. Я верю, что вы не позовете солдат, но на этом мое доверие к вам исчерпывается. Забирайтесь в постель. Мне нужно помыться, пока вода совсем не остыла.
      Лицо Синды залила горячая краска. Она избегала смотреть на этого человека, который своим крупным телом занимал почти всю комнату. Господи, конечно, ему тоже хочется вымыться. Какая глупость с ее стороны считать своей привилегией в любой момент потребовать горячую воду и чистые простыни, совершенно не думая о других.
      – Не связывайте меня, – попросила она. – Я не могу спать в этом положении.
      – Ничего, вчера вы прекрасно спали. И должен вас предупредить, что, если вы станете сопротивляться, я не могу обещать, что не сделаю вам больно. Будьте же благоразумны и ложитесь.
      Но ей не хотелось быть благоразумной, ей хотелось кричать и колотить кулаками ему в грудь. Стиснув зубы, она уселась на край кровати.
      Тревельян остановился напротив Синды, загородив собой комнату. Она не поднимала глаз, пока он связывал ей руки своим шейным платком. Ткань была мягкой, так что повязка не причиняла боли, но сердце Синды болело, оскорбленное недоверием Тревельяна.
      Синда чувствовала его напряженное состояние и не осмеливалась смотреть на его панталоны, когда он прикреплял импровизированную веревку к кровати. Если кому-нибудь станет известно, как она провела эти ночи, она погибла. Ей придется стать его женой, спать с ним в одной постели и познать все тайны супружеской близости. Синда едва не поддалась искушению и не потребовала, чтобы он сделал ее своей – тогда бы уже ни о чем не надо было беспокоиться.
      Но она понимала, что в ней говорит низменная плоть. Отец никогда не принудит ее спать с пиратом. К тому же в результате супружеских отношений появляются дети, а она к этому еще не готова. Разумом Синда понимала, что ей следует поскорее убежать от этого человека. Но физически и эмоционально она жаждала его близости и не хотела, чтобы он оставлял ее одну, как бы бесцеремонно Трев с ней ни обращался. Она нахмурилась, когда он привязал концы шейного платка к стойке кровати. Будь она посмелее, она укусила бы его!
      И как будто почувствовав ее внутреннее сопротивление, Трев отошел, но она успела заметить бугорок, появившийся у него под панталонами. Невинная девушка не поняла бы или не заметила этого, но, будучи художницей, Синда отлично разбиралась в анатомии человеческого тела и замечала многое из того, что не следовало бы.
      Конечно, мужчины всегда реагируют на существа женского пола. Синда сорвала с себя одеяло и швырнула его на пол, представ перед Тревом в своей прелестной ночной сорочке. Пусть видит, от чего он отказался, обращаясь с ней, как с воровкой! Под его горящим взглядом грудь ее напряглась.
      Заглушая стон, Трев набросил на нее покрывало, после чего удалился за ширму, где стояла ванна. Она повернулась к комнате спиной, чтобы не видеть, как сверху на ширме появляется его одежда, но не могла не слышать плеска уже остывшей воды. Как он это выносит?
      Трев быстро вымылся и долго растирался полотенцем. Видно, вода действительно была ледяная. Интересно, надел ли он новые панталоны и рубашку, которые принесла швея? Или решит спать без одежды, чтобы не измять ее? Она устояла и не стала подсматривать.
      Трев закончил одеваться, и вдруг Синда услышала, как открылась дверь, и затаила дыхание. Неужели он уйдет и оставит ее здесь, одинокую и беззащитную? До нее донеслись звуки голосов, затем дверь закрылась. Она напряженно прислушивалась. Наконец Синда больше не смогла вынести гнетущую тишину и повернулась лицом к комнате, слабо освещенной огнем в камине. Именно в этот момент Трев вернулся. На нем были новые панталоны и рубашка, распахнутая у ворота. Синда попыталась удержать вздох, но, видимо, ей это не удалось, потому что он перевел на нее взгляд своих черных глаз. Она упивалась мужественной красотой его торса. Незастегнутая рубашка открывала его широкую бронзовую грудь, поросшую крутыми черными завитками. Но он быстро повернулся к ней спиной.
      – К утру наши вещи постирают и вычистят. – Больше он ничего не стал объяснять, уселся на стул у огня и положил ноги на другой стул, не дав ей повода заговорить.
      Синда пожалела, что за обедом так мало ела. Сейчас она чувствовала такой голод, что у нее заныл желудок. Немного поразмыслив, девушка заподозрила, что болит он вовсе не от голода.
      Подавив стон, она с трудом перевернулась на другой бок, чтобы не видеть Тревельяна, стараясь внушить себе, что ненавидит его всей душой.
      В эту ночь ей снились сны, исполненные холода и одиночества.

      От крика Трев, неожиданно для себя задремавший, рухнул со стульев на пол. Он долго не засыпал, взволнованный ее восторженным взглядом. Поднявшись и потирая ушибленную лодыжку, он подошел к кровати, на которой стонала и беспокойно ворочалась во сне Люсинда. Ну вот, опять из-за него ей снятся жуткие сны.
      Трев попытался, как и в прошлую ночь, успокоить ее поглаживанием, но она отталкивала его даже во сне и так неистово мотала головой, что он испугался, как бы она не ударилась об изголовье. Тогда он сел на кровать и взял ее на руки, но она неожиданно вскрикнула, и Трев быстро накрыл ее рот своим и крепко прижал девушку к себе. Не хватало еще, чтобы сюда ворвались солдаты!
      От ее легкого ароматного дыхания у него закружилась голова, но он не отрывал своих губ, упиваясь выпавшим на его долю поцелуем. Люси перестала вздрагивать и умолкла. Он прижимал к себе ее нежное гибкое тело и гладил его поверх тонкой сорочки, которая не мешала его ладони ощущать все его женственные изгибы. Вчера Трев едва не взорвался от резкого возбуждения, когда она вдруг предстала перед ним в этом полупрозрачном одеянии. Господи, это дивное девичье тело словно создано для соблазна! Кто знает, может, ему дано в последний раз испытать это блаженство, грустно подумал он и снова нежно поцеловал свою спящую принцессу. Она застонала от удовольствия, и он коснулся ее языка своим, и девушка порывисто выгнулась навстречу ему. Трев накрыл ее упругую круглую грудь ладонью, и она зарыдала от желания.
      Глаза ее были по-прежнему закрытыми. Трев убеждал себя, что просто старается внушить ей более приятные сны, но его самообладание подвергалось серьезному испытанию, и он с трудом удержался, чтобы не развязать ленточки на ее сорочке. Потом он хотел было опустить ее на кровать, но она протестующе захныкала и ухватилась за его руку. Наконец Трев сдался и уложил ее, обняв рукой и целуя в затылок, а сам кое-как устроился рядом на кровати. Она затихла и, казалось, задремала, хотя постанывала каждый раз, когда он ее целовал.
      Нестерпимое желание огнем терзало его, и, борясь с ним, Трев поддался сну только к рассвету.
 
      Синда проснулась вся в поту и от ощущения какой-то тяжести, мешавшей ей дышать. Когда же она осознала, что рядом спит Трев и во сне обнимает ее, сильная головная боль притупила ее реакцию, и она продолжала тихо лежать, вперив взгляд в низкий потолок.
      Кто бы мог подумать, что ее семье понадобится столько времени, чтобы найти ее! Две ночи, проведенные с этим мужчиной, угрожали погубить не только ее репутацию. Он уже пробудил в ней желание, а что же будет дальше?!
      Равномерное тихое дыхание Трева щекотало ей кожу около уха. Синда попробовала отодвинуться, но он только крепче прижал ее к себе. Его большое тело занимало почти всю кровать, так что она оказалась прижатой к стене. Руки у нее были связаны, поэтому она не могла даже убрать от своей груди его горячую ладонь, под которой ее соски покалывало от возбуждения. Она хотела его ненавидеть, но предательская плоть не желала слышать голос рассудка – она жаждала ласк мужской руки.
      Синда решила разбудить его и ударила пяткой, но Трев только легонько простонал и, не просыпаясь, улегся поудобнее, уткнувшись лицом ей в плечо. Тогда она попыталась толкнуть его локтем, но ей мешала его тяжелая рука, и она добилась только того, что его пальцы погладили ей грудь, вызвав такой острый прилив наслаждения, что она едва не закричала.
      Синда свернулась клубочком, и ее ягодицы коснулись его бедер. Он застонал и лизнул ее в ухо. От неожиданности Синда резко дернулась, задела головой его по носу и… Трев скатился спиной на пол.
      Не испытывая ни малейшего чувства вины, она смотрела на его ошеломленное лицо.
      – Посмейте еще раз коснуться меня, и я сама не знаю, что с вами сделаю!
      Он что-то бессвязно пробормотал и затрясся от беззвучного хохота, закрыв руками обросшее темной щетиной лицо. Но Синда была удовлетворена – она выкинула его из постели и снова могла дышать.
      – Прекратите этот дурацкий хохот и немедленно развяжите меня! – потребовала она.
      Он покатывался от смеха, колотя по полу босыми ногами, кажется, не осознавая всей серьезности ситуации.
      – Ночной горшок находится в другом конце комнаты, и я не могу до него добраться, – холодно сообщила она ему между приступами хохота.
      Это его отрезвило, и он перестал хохотать, хотя уголки его рта продолжали подергиваться.
      – Доброе утро, ваше королевское высочество. – На смуглом лице ослепительно сверкнули белые зубы. – Приятно видеть, что вы проснулись в таком хорошем настроении.
      – Прекратите кривляться, никакое оно не хорошее! Да перестаньте вы ухмыляться и развяжите меня! – Синда протянула ему связанные руки.
      – Кажется, вы чем-то недовольны? – поддразнил он ее, одним движением распуская узел на веревке. – Уверяю вас, это можно исправить. Правда, кровать недостаточно широкая, зато мягкая, а я больше чем готов служить вашему высочеству.
      Не на шутку рассерженная тем, что он понял ее состояние, Синда едва удержалась, чтобы не ударить его, и быстро пробежала за ширму.
      – Мне нужна моя нижняя юбка! – крикнула она, решив сразу одеться, чтобы снова не появляться перед ним в этой полупрозрачной сорочке.
      – Служанка принесет ее вместе с завтраком. Если вы оттуда выйдете, я переставлю ширму и разожгу огонь.
      – Я не могу выйти! У меня нет одежды!
      – Одежда у вас есть, у вас отсутствует нижнее белье. Такой поворот меня очень устраивает, так что не искушайте меня оставить все как есть.
      – Вы свинья, настоящая невоспитанная свинья! – Расстроенная и еще не оправившаяся от головной боли, Синда отодвинула ширму и в одной сорочке и с упавшими на спину волосами пробежала на середину комнаты. – Понять не могу, почему мне казалось, что вы будете для Черити подходящим опекуном! Вы наверняка заставили бы ее страдать.
      Трев вздрогнул, словно она его ударила, но, скрывая боль, со злорадной усмешкой смерил ее взглядом с ног до головы.
      – Как это ни странно для вдовушки, дорогая моя, сегодня вы выглядите просто невинным ангелом.
      Синда бросила в него подушкой. Поймав, он швырнул ее назад и угодил ей по голове. Пораженная его нахальством, Синда во все глаза смотрела на его ухмыляющуюся физиономию. Затем с неожиданной для себя яростью стала колотить его по плечам подушкой. Усмехаясь, Трев стоял подбоченившись и широко расставив ноги, предоставляя ей бить себя, пока она не запыхалась. Затем ловко ее обезоружил и зашвырнул подушку подальше.
      – Ну что? Теперь вам лучше?
      – Нет! Я хотела бы убить вас!
      В дверь постучали, и Синда поспешно схватила покрывало и закуталась в него.
      – А я уже начал думать, что у вас не больше характера, чем у медузы! – возразил Трев, открывая дверь и впуская служанку с горячим завтраком.
      Синда в бешенстве бросилась к двери, забыв о том, что не одета, но Трев стремительно подхватил ее на руки. Она пыталась вырваться, колотя кулаками ему по плечам, а прислуга только удивленно таращила глаза на эту неприличную сцену. Трев лишь усмехался.
      – Жена требует свое белье! – выразительно прокомментировал он ситуацию.
      Служанка сделала реверанс и удалилась, закрыв за собой дверь.
      – Внизу бродят солдаты, которые только и ждут момента, чтобы упрятать меня за решетку и подвергнуть допросу с пристрастием, – прошептал Трев на ухо Синде. – Если не хотите оказаться там вместе со мной, советую соблюдать приличия.
      – Если меня поместят в отдельную от вас камеру, я готова на это согласиться! – Она вырвалась у него из рук, как только Трев опустил ее на пол, на самом деле не испытывая ни малейшего желания оказаться в тюрьме, от которой у нее остались самые жуткие воспоминания. Так же, как люди не могли обойтись без воздуха, она не смогла бы и дня прожить без солнца и своих красок.
      Господи, когда же родственники ее спасут?!
      – Скажите мне, где найти Лоренса, и я сам доставлю вас к порогу вашего дома, – пообещал Трев.
      – А вы не привязывайте меня к кровати, и я наверняка нарисую во сне место, где он скрывается, – ответила Синда, хотя в действительности вовсе не была уверена, что его кузен еще жив и что она сможет его нарисовать.
      – Я сделаю это, когда мы окажемся на моем корабле, откуда вы уже не сможете сбежать.
      Трев подтащил стул к столу и стал снимать крышки с судков.
      – На корабле? – испуганно переспросила Синда, поняв, что он говорит серьезно. Она не могла представить более ужасного удела, чем оказаться одной на корабле, полном мужчин, отрезанной от своей семьи целым океаном.
      Он даже не взглянул на нее.
      – Разумеется. На борту «Подружки пирата» меня не достанут ни дед, ни его солдаты. Может, мне придется даже заняться контрабандой до тех пор, пока граф не умрет и не оставит меня в покое.
      – Я думала, что вашего корабля здесь нет, – прошептала Синда.
      – Так оно и есть, – подтвердил Трев. – Придется нам замаскироваться и отправиться на его поиски.
 
      – Ее здесь уже нет, она уехала! – Из кареты спустилась величественная матрона и с отвращением окинула взглядом рыбацкую деревушку Гастингс.
      – Но ведь Гарри еще не сказал нам об этом, тетушка Стелла, – возразила Кристина. – Это самая приличная здесь гостиница, вы сами говорили. И мы так быстро до нее добрались. – Действительно быстро, принимая во внимание, что они отправились в погоню за пропавшей парой довольно поздно и что им пришлось остановиться на ночлег, не доезжая деревни. Сейчас было около полудня.
      – Говорю тебе, она уехала, и ее увез этот проклятый пират. Ты знаешь, я терпеть не могу Лэнсдауна, но, возможно, не так уж он заблуждается насчет своего внука! – Герцогиня Мейнуаринг выглядела, старше своих лет, когда с горечью осматривала двор гостиницы. – Синда слишком хрупкое, слишком ранимое дитя, чтобы устоять против такого зрелого мужчины. Он ее погубит.
      – Вы научили ее быть сильной, тетушка Стелла, – сказала Кристина, нетерпеливо ожидая, когда из гостиницы выйдет ее муж. – Она осталась с ним по своему желанию.
      – Она еще ребенок и ничего в этих делах не понимает.
      Синда и Кристина были ровесницами и далеко не детьми, но Кристина не решилась снова возражать расстроенной тетке. Все родственники были встревожены, а в такую минуту не стоило ссориться друг с другом.
      Она радостно улыбнулась, когда наконец из двери гостиницы показался ее муж и быстро направился к ним. Как всегда, он выглядел решительным и уверенным. Гарри предложил дамам взять его под руки.
      – У вас поразительно точный инстинкт, герцогиня! – торжествующе воскликнул он. – Пара, за которой мы следим, уехала отсюда на рассвете. Я. уверен, что это были они, и трактирщик сказал, что они направились в Дувр. Вам следует немного отдохнуть и выпить кофе, пока я отправлю солдат по ложному следу.
      – Они не поехали в Дувр, а снова поменяли направление, – упрямо поправила его герцогиня. – Пошлите в Брайтон, на яхту герцога сообщение, чтобы он высматривал их, а как только появится кто-нибудь из ребят Айвза, скажите, чтобы он скакал в ближайший порт, расположенный к западу отсюда.
      Кристина и Гарри переглянулись. «Ребята Айвза» были уже взрослыми женатыми людьми и жили отдельно, но если тетушка Стелла сказала, что они едут, кто станет с ней спорить? Ведь солдаты в гостинице даже не догадывались, что их жертва провела ночь прямо у них под носом.
      А тетушка Стелла в этом нисколько не сомневалась.
 
      – Уж не знаю, как это надевать, – проворчала Синда, стоя с другой стороны занавески, натянутой внутри крытого фургона.
      – Буду рад вам помочь, – весело отозвался Трев, сидя на сундучке и оглядывая свое последнее приобретение. Конечно, цыганский фургон невозможно сравнивать с «Подружкой пирата», но для того, чтобы путешествовать по земле, он явно имел свои преимущества. Правда, леди с этим не соглашалась и сбежала бы с цыганами, если бы он ее не удержал.
      – Нет, благодарю вас, – раздраженно отказалась Синда.
      Через некоторое время она отдернула занавеску и вышла. Ее рыжеватые волосы падали на собранную тесемкой у ворота и сползающую с плеч блузу. Яркая пестрая юбка волочилась по полу, и ее приходилось подбирать, чтобы не запутаться в ней.
      Отстранившись, Трев с восторгом смотрел на результаты своих хлопот. Хорошо, если бы юбка была покороче, чтобы были видны пальчики ног леди Люсинды, но цыганка, которой принадлежала эта юбка, была выше ростом и плотнее сложена, чем его изящная пленница.
      – И волосы у меня не похожи на цыганские! – пожаловалась Синда, поправляя ворот блузы, которая тут же соскользнула с другого плеча.
      – Зато у меня как раз нужного цвета. – Восхищаясь белизной ее плеч и роскошными золотистыми волосами, Трев поднялся, почти касаясь головой полотняного верха фургона. – И темный цвет моего лица тоже отлично подходит для маскировки. Пусть люди думают, что я украл вас из-за ваших рыжих волос.
      – Они у меня светлые, – пробормотала Синда, подбирая волосы в прическу.
      – Может, вы станете уверять меня, что день – это ночь? Глаза у меня есть, и я отлично вижу, что они рыжие.
      Синда яростно топнула ножкой.
      – А я говорю, светлые! Малколмы все – кроме Лилы – блондинки. Просто я их покрасила. Так что если вам нравятся рыжие волосы, забудьте обо мне. Я настоящая блондинка.
      Путаясь в юбке, она протиснулась мимо Трева и вышла наружу. Трев какое-то время растерянно смотрел ей вслед, пытаясь осмыслить ее слова. Она лгала ему о своем имени, о своем положении, о том, что знает о его кузене. А теперь и цвет ее волос оказался ненастоящим?
      Принимая во внимание все, что он о ней теперь знал, Трев не поверил бы ей, если бы она стала убеждать его, что дважды два – четыре!
      Он сбежал за ней по лесенке, опасаясь, что довел ее до того, что она убежала, но его страхи были напрасны. Всего в футе от фургона Люсинда балансировала на одной ноге, поглаживая уколотую босую ступню, и смотрела на него с мрачным укором.
      – Что же делать, башмаки цыганки оказались больше вашего размера, – пояснил он. – А ваши туфли слишком элегантны для этого экзотического наряда. Так что лучше уж вам сидеть в фургоне.
      – У меня замерзли ноги! Мне нужен огонь. И вообще, как мы будем согреваться по ночам?
      Трев постарался сдержать улыбку, услышав этот вопрос, только еще раз доказывавший ее невинность.
      – Будете надевать на ночь мои сапоги, – серьезно заверил он ее.
      И тут она расплакалась.
      – Люсинда, послушайте… Я…
      Не обращая внимания на его протянутую руку, она, прихрамывая, прошмыгнула мимо, взлетела по лесенке и закрыла дверь на задвижку. Что ж, она только поставила его на место! Треву и самому претила роль жестокого пирата, думающего лишь о своих интересах.

      Синда перевернулась на соломенном тюфяке, стараясь унять судороги в озябших ногах, отчаянно тоскуя по дому, где она могла бы согреть их горячими кирпичами. Ей казалось, что хуже уже быть не может, но тут утром у нее начались женские недомогания. И она страдала не только от унижения и сознания, что репутация ее погублена, но и от сильных болей внизу живота.
      А тем временем ее похититель запрягал лошадей, беззаботно насвистывая. Господи, с раздражением и завистью думала Синда, откуда у него столько энергии?!
      Громоздкий фургон на огромных колесах покачнулся, тяжело сдвинулся с места и покатил по дороге. Синда съежилась под одеялом, стараясь согреться. Хорошо еще, что постельное белье оказалось чистым. Оно как раз сушилось на солнце, когда Тревельян появился в цыганском таборе. Должно быть, он предложил хозяевам солидную сумму, если они так охотно расстались с крепким фургоном и со всем его содержимым.
      Да, фургон – это не карета, но все-таки лучше, чем та повозка, в которой они приехали сюда. Здесь есть где полежать, и не обязательно трястись на деревянном сиденье кучера рядом с Тревом. Если ей что-то в нем и нравится, то это еще не значит, что она предпочитает находиться в его обществе все время.
      И как только ее кузинам удалось выйти замуж за таких приятных людей?!
      Покачивание фургона убаюкивало, и незаметно для себя Синда погрузилась в сон.
      Спать… спать…
      Синда внезапно проснулась, ощутив, что фургон остановился. От холода и болей в голове и в животе девушка чувствовала себя такой слабой и несчастной, что даже плакать не могла. Поплотнее завернувшись в одеяло, она попробовала снова заснуть, но сон не шел.
      Нужно съесть что-нибудь горячее и раздобыть какие-нибудь чистые тряпочки. Может, разорвать розовую ткань с красными танцующими фигурками, которую ей купил Тревельян? Раз уж теперь ей придется одеваться как цыганка, она обойдется и без приличного платья.
      Постанывая от боли, Синда с трудом села и хотела встать, но босой ногой попала на карандаш, подвернула ногу и ухватилась за стену, чтобы не упасть.
      Карандаш! Но он был в кармане платья, которое она сняла. Неужели она снова рисовала во сне? В фургоне было очень темно. Натыкаясь на какие-то предметы, Синда пошарила руками по парусиновой стене, где раньше заметила небольшое отверстие, которое служило для освещения и проветривания фургона. Вскоре она его нащупала и откинула вверх кусок ткани, закрывавший это импровизированное окошко.
      Солнце уже почти село. Ветерок доносил запах моря, и в отдалении ей послышался рокот волн, разбивающихся о скалы. Конечно, пират привез ее на побережье, и ей еще повезет, если он не утащит ее на Ямайку или во Францию.
      Небольшое квадратное отверстие давало мало света, но Синда тщательно осмотрела пол; Раскрытый альбом выделялся в сумраке белым пятном, и она нашла его раньше, чем карандаш.
      С бешено стучащим сердцем она поднесла альбом к отверстию. Трев уже зажег костер, но расстояние до него было слишком большим, чтобы его отблески могли как следует осветить карандашные линии. Она с трудом различила очертания рыбачьей плоскодонки. На этот раз без парусов и без снастей. Обычная гребная лодка, сеть с несколькими запутавшимися в ней рыбами и мужская рука, разбирающая улов. На пальце кольцо с печаткой.
      Ей захотелось выбежать к Тревельяну, показать ему рисунок и спросить, носил ли его кузен такое кольцо, но он не поверит, что она нарисовала этот эскиз не по памяти. Рисунок лишний раз убедит его в том, что ей что-то известно о его кузене.
      Вся дрожа, Синда убрала альбом на место. Даже если на рисунке изображена рука виконта, все равно по нему нельзя было понять, где он находится.
      Может, перед тем, как заснуть, попробовать сосредоточиться на том, чтобы определить его местонахождение? Нарисует ли она тогда то место, где его можно найти?
 
      Жизнь, полная тяжких трудов и опасностей, не баловала Трева и порой заставляла идти против привитых матерью нравственных принципов. Так что он не считал себя совестливым человеком, тем более что с детства лелеял мечту когда-нибудь отомстить деду. Но когда леди Люсинда, бледная и измученная, пошатываясь, спустилась из фургона, он испытал муки совести.
      До того как он вырвал девушку из уюта и комфорта ее дома, она выглядела свежей, как утренняя маргаритка. Ее сияющие улыбки омывали радостью его сердце, он восхищался ее искренностью и добросердечием. И всего за несколько дней он превратил леди в сварливую женщину с исхудавшим лицом и вялой походкой. Может, это судьба демонстрировала ему, что он не достоин хорошей женщины и счастливой семейной жизни? Он посеял семена разрушения и теперь пожинал их плоды.
      Ему пришлось напомнить себе, что Люсинда была хорошей, только когда дело шло об обмане, о заговоре и интригах против него. Но главный вопрос оставался открытым – почему?
      Трев поспешно поставил у огня низкую скамеечку и предложил леди оловянную кружку с кофе. Она с благодарностью приняла его и, грея руки о горячую кружку, стала медленно пить согревающий напиток.
      – Где мы находимся? – наконец спросила она.
      – На дороге к морю. Надеюсь, «Подружка» дожидается меня в Брайтоне. Теперь уже до ребят должны были дойти слухи о моем побеге.
      – Не думаю, что вы оставите меня здесь, чтобы меня могли найти родственники.
      Именно так ему и следовало поступить, но Трев не забывал о ее рисунке Лоренса. По неизвестным причинам она его обманывала, и он не мог ее отпустить.
      – Я могу сообщить вашей семье, что вы в безопасности и здоровы, – уступил Трев. – Но для меня вы – единственная связь с Лоренсом. Пока вы не признаетесь…
      – Поймите, не могу же я признаться в том, чего не знаю. Я нарисовала только то, что воображала. А как это происходит, даже для меня остается загадкой. Но вы пожалеете, что превратили моих родственников в своих врагов. Лучше быть с ними заодно, чем против, – грустно сказала Синда без малейших признаков вызова и раздражения.
      – Я уже об этом жалею, но ведь вы не оставили мне выбора. – Трев протянул ей тарелку с жареным беконом и яичницей.
      Она с отвращением посмотрела на еду.
      – А у вас не найдется кусочка тоста? Мне не хочется есть.
      – Вы хотите довести себя до голодной смерти, чтобы на моей совести был и этот грех? – Он отрезал толстый ломоть хлеба, который приобрел у цыган вместе с другими продуктами.
      – Я не собираюсь голодать. Просто не очень хорошо себя чувствую, а жирная пища не улучшит мое состояние. Хорошо бы съесть каши, но хлеб тоже приятно.
      – Вы себя плохо чувствуете? Заболели? – встревоженно спросил Трев. – Мне найти врача?
      Она бросила на него загадочный взгляд.
      – Врачу здесь делать нечего. Через несколько дней я буду совершенно здорова, но не думаю, что цыгане со всем этим скарбом продали вам и старые простыни.
      Хотя Трев большую часть жизни провел среди мужчин, он кое-что понимал в женских проблемах, просто до него не сразу все дошло. Разделываясь с яичницей, он сопоставил в уме ее внезапные слезы, необычную раздражительность и отсутствие аппетита и пришел к неизбежному заключению. Черт возьми!
      – Простите. Мне не хотелось, чтобы все так случилось.
      Вскочив, он стремглав влетел в фургон.
      Оставшись одна, Синда подумала, не уйти ли от него прямо сейчас, на ночь глядя, но у нее не было сил, а может, и храбрости. Кто знает, с чем ей придется столкнуться в глухую ночь! А Тревельян, что бы она о нем ни думала, не был с ней жестоким. Она предпочитала дожить до того момента, когда ее семья накажет его по заслугам.
      Да, но что же медлят ее родственники? А что, если он какой-нибудь волшебник и окутал себя и ее магической пеленой, которая мешает матери определить их местонахождение, рассеянно думала Синда, подперев голову руками, как вдруг Тревельян подбежал к ней с длинными белыми полосами какой-то материи. Только теперь, глядя на этот драгоценный дар, она поняла, как ей не хватает элементарного комфорта.
      – Спасибо, – искренне поблагодарила она, принимая его подношение. – Где вы…
      Но, заметив обрывок тонкого кружева, свисающий с одной ленты, она все поняла.
      – Ваша рубашка! И жабо! Не следовало этого делать, Тревельян. Она может вам понадобиться, если мы когда-нибудь… – Вдруг она замолчала, поняв, что больше ему нечем будет связывать ее руки перед сном, но что это значит?
      Он беззаботно махнул рукой:
      – Ничего, зато у меня есть отличная цыганская рубашка. – Он высоко поднял руки, демонстрируя ей черный шелк, плотно облегавший его мускулистый торс. – По-моему, она мне идет, вы не находите?
      – Для довершения впечатления вам недостает только золотой серьги! – улыбнулась Синда.
      – Вы так считаете? – Трев потянул себя за мочку уха, и в темноте сверкнула его белозубая улыбка. – Может, мне стать сухопутным пиратом? Думаю, у меня получится.
      – Вряд ли вас устроит такая жизнь, – смущенно сказала Синда.
      Трев сразу помрачнел и уселся у костра.
      – Кажется, мне не суждено иметь собственный дом, так что придется довольствоваться той жизнью, которая мне предназначена.
      – Вы могли бы нанять поверенного, вместо того чтобы бежать из тюрьмы и похищать меня, – сказала Синда. – На вашем месте именно так и поступил бы любой цивилизованный джентльмен.
      Он пожал плечами:
      – Видимо, слишком долго мне приходилось самостоятельно решать все свои проблемы, чтобы так быстро привыкнуть к помощи посредников. Я нанял в Лондоне поверенных, но они только взяли у меня деньги и ничего не сделали. Может, я и хотел стать джентльменом, но если это означает гнить в тюрьме, тогда как мой дед будет злорадно потирать руки, значит, я ошибался.
      – Тогда можно было убежать из тюрьмы, но без меня, – настаивала Синда. – А вы повели себя неправильно, жестоко.
      Он упрямо стиснул челюсти.
      – Вам кое-что известно. Говорю вам, я уверен, что только вы сможете помочь мне найти моего кузена. И запомните, я не убивал его!
      – Но я и не думаю, что вы это сделали. Однако, по-моему, суд не примет в качестве доказательства вашей невиновности этот мой портрет. Вам нужно было только представить свои аргументы судье, и он освободил бы вас.
      – Ни за что! – Трев поставил опустевшую тарелку в сковородку. – Дед отчаянно боится моей мести, и пустил бы в ход все свое влияние, чтобы меня держали в тюрьме, пока я не сойду с ума, а потом меня привели бы к судье, который приговорил бы меня к повешению. В лучшем случае граф сочинил бы другие обвинения, лишь бы от меня избавиться. По его представлениям, моя смешанная кровь делает меня недостойным общества приличных англичан, поэтому он не испытал бы при этом ни малейших угрызений совести. Он пытался избавиться от меня, когда я еще был безвредным ребенком. И знает, что теперь я по-настоящему опасен.
      – Вы никогда не были безвредным, – сухо заметила Синда, добавляя свою тарелку к его и тщетно пытаясь представить Трева испуганным мальчиком. – Но сейчас, когда он так серьезно болен, он должен понять, что, кроме вас, у него нет других наследников. А может, граф давно уже преодолел свое предубеждение против вашей матери. Во всяком случае, вы же не француз!
      – О, я вполне могу быть французом или испанцем и даже африканцем! В Вест-Индии совершенно другой мир. Там людей оценивают по их поступкам, а не по происхождению. – Трев пожал плечами. – Хотя с тех пор, как британцы захватили множество островов, они и там пытаются завести свои порядки.
      Как ни странно, его признание не ужаснуло Синду. Если смешанная кровь его матери сделала его таким смелым и страстным человеком, то ее это скорее восхищало.
      – И все-таки я думаю, что ваш дед рассердился на вашего непокорного отца, а после смерти ваших родителей перенес эту злобу на вас. Может, он бы уже пожалел о своей опрометчивости, если бы не злосчастный портрет.
      – Если бы он о чем-то сожалел, то не поверил бы, что я способен на убийство своего кузена. Это давняя вражда, и я от нее устал. Если я не смогу найти Лоренса и возвратить его семье, я просто уйду в море, и пусть дед доживает свои дни без меня! – Трев встал и понес посуду к ручью, расположенному неподалеку.
      – Но как вы думаете найти своего кузена, когда, может, его давно нет в живых?
      Тревельян ожесточенно загремел тарелками.
      – Я буду ходить вдоль всего побережья и расспрашивать всех жителей подряд, пока не узнаю то, что мне нужно.
      Понимая, что ей следовало бы помочь ему вымыть посуду, но чувствуя себя слишком больной, Синда поднялась в фургон и улеглась в постель, не заботясь о том, где будет спать Тревельян.
      Трев появился немного позже и тихонько подсунул в простыни горячий камень, завернутый в тряпки. Она благодарно вздохнула и, быстро согревшись, заснула.
      Не желая ее беспокоить и не имея больше мягкой ткани, чтобы ее связать, Трев растянулся на полу около входа и положил рядом свою шпагу. Впереди был трудный день, и ему необходимо было как следует выспаться. Размышляя о том, как ему поступить с леди, Трев незаметно провалился в сон.
      Он не знал, что его разбудило и сколько времени он проспал. Просто Трев повернулся набок и сразу понял, что Люсинды в постели нет. Выйти наружу она не могла – для этого ей пришлось бы перешагнуть через него. Он настороженно ждал, когда глаза привыкнут к темноте.
      В небольшое отверстие на стене фургона падал лунный луч, отбрасывая на пол мутное пятно света. В одежде, висящей на крючках, шевелилась какая-то тень. Она что, одевается?
      Трев решил посмотреть, что она задумала. Он никак не мог понять, почему эта красивая, благородная леди, у ног которой лежал весь мир, ввергла его в ад. Это не имело разумного объяснения. Ему показалось, что, когда она в последний раз говорила о своих картинах, в ее голосе звучало сожаление. Или ему нравилось так думать?
      Нет, она не оделась, а поднесла что-то к лунному пятну и уселась на пол.
      Довольный тем, что может ее видеть, Тревельян слегка приподнял голову и стал за ней наблюдать. Она не сменила своей цыганской одежды, но, видимо, не замечала, что блуза сползла с ее плеч, и сосредоточенно смотрела на лежащий у нее на коленях альбом.
      За последние дни он часто видел, как она делает какие-то наброски. Талант ее поражал Трева. Всего несколькими смелыми штрихами Синда могла изобразить удивительно изогнутое дерево или создать полное впечатление буйного ветра, который гонит тучи по небу.
      Что она может рисовать среди ночи? Или потихоньку от него пишет своим родственникам записку, в которой сообщает, что ее прячут под скалами? И почему она так уверена, что родственники ее обязательно найдут?
      Раздираемый любопытством, Трев терпеливо ждал, когда она закончит работу. Вряд ли здесь было достаточно света, чтобы она могла видеть, что рисует, к тому же на лист падала ее собственная тень, но, казалось, темень ей нисколько не мешает. Трев не мог различить ее лицо, только видел быстрые движения руки.
      К тому моменту, когда Синда встала и спрятала альбом на прежнее место, у нее буквально стучали зубы. Ночь была холодной, но не до такой степени, чтобы она так замерзла. Трев следил, как она вернулась на тюфяк и укрылась одеялом, с нетерпением дожидаясь, когда девушка уснет.
      Люсинда беспокойно ворочалась, зубы ее по-прежнему выбивали дробь. Он стал серьезно опасаться, что она заболевает, и, осторожно поднявшись на ноги, чтобы не задеть головой брезентовую крышу, накинул на нее свое одеяло. Она еще глубже зарылась в тепло, но по-прежнему дрожала, не сознавая его присутствия.
      Трев встревожился, вылез наружу и потрогал камни в костре. Они еще были теплыми. Он притащил самый большой и приложил к ее ступням. Синда терла голову рукой, как будто она у нее болела, но ему показалось, что она успокоилась, когда вытянула ноги к источнику тепла.
      Трев хотел было лечь рядом и согреть ее своим телом, но слишком не доверял себе. Она выглядела такой маленькой и хрупкой, по-детски свернувшись под одеялами в клубок, и он вспомнил о ее болях. Нет, она ему не обрадуется.
      Люсинда успокоилась гораздо быстрее, чем накануне. Возможно, ее беспокоили связанные руки или то, что она не могла рисовать. Больше Трев не мог сдерживать свое любопытство и стал ощупывать ее старое платье в поисках глубокого кармана, куда она спрятала свое сокровище. В цыганском платье кармана не было, нужно будет что-нибудь придумать, решил Трев. Он поднес рисунок к лунному свету, но не мог разобрать, что там изображено. Как же она видела, что рисует?
      Изумленный, он вышел наружу и раздул костер. Затем повернул альбом так, чтобы свет падал на лист.
      Трев долго смотрел на рисунок, пока не запечатлел в памяти каждую линию, а его мозг не осознал то, что он увидел. Он просто не мог в это поверить. Может, он спит?
      Несколькими поразительно точными штрихами Синда изобразила лицо Лоренса, который смотрел прямо на зрителя. Трев видел морщинки от смеха у глаз кузена, маленький шрам над левой бровью, под шарфом, которым была обвязана его голова, – и глубокую безысходную тоску в его глазах.
      У Трева защипало глаза. Эта женщина – колдунья. Не злая ведьма, которая варит ядовитое зелье или насылает порчу, но все равно колдунья. Неудивительно, что про ее семью ходит столько слухов. Ни один нормальный человек не может обладать таким талантом!
      А если она действительно ненормальная? Как она это сделала? Лоренса не было с ними, он ей не позировал. Она схватила какое-то мгновение и запечатлела его на бумаге. В темноте! Во сне! Пока огонь не угас, Трев стал просматривать альбом с начала.
      Деревья, птицы, дома – он помнил, как она их зарисовывает. Вот рисунок с Лоренсом, который она ему уже показывала. Он тогда не поверил ей, ухватившись за оснастку яхты, а не за само чудо изображения.
      Наконец Трев добрался до предпоследней страницы, и сразу в глаза ему бросилось кольцо с печаткой. Изображение на печатке никому ничего не говорило – кроме Трева.
      На нем было выгравировано стилизованное родословное древо матери Трева. Трев послал это кольцо Лоренсу, когда ему исполнился двадцать один год, потому что дед отказался подарить ему кольцо с печаткой Рочестеров, чтобы отметить его совершеннолетие.
      Но, Боже милостивый, когда и где могла леди Люсинда увидеть кольцо Лоренса?

      Утром Синда проснулась замерзшей, усталой и подавленной. Она села и сжала виски, пытаясь унять головную боль. Вот уже несколько дней у нее по утрам болела голова. Она осторожно огляделась, но не увидела ни своего мольберта, ни мелков. Нужно было бы посмотреть, не доставала ли она ночью альбом, но она удержала себя.
      Накануне Тревельян не связал ей руки, и она могла что-нибудь нарисовать, но желания узнать, что именно, у нее не было. Ей стало казаться, что она совершенно себя не знает, и эта мысль вызывала в ней растерянность и неуверенность. Будет ли она когда-нибудь прежней, спокойной и жизнерадостной Синдой?
      Ее мучителя в фургоне тоже не было, но он оставил для нее кувшин с еще теплой водой, и она торопливо освежилась. Здесь не было ни зеркала, ни щетки для волос, только простой гребень. Кое-как расчесав густые волосы, она нашла свои туфли. Больше она не станет расхаживать босиком, и ей все равно, если к цыганскому костюму не подходят шелковые туфли на высоком каблуке.
      Затем Синда поспешила выйти на утренний холод, намереваясь сбегать в кустики недалеко от ручья. Тревельян сидел у костра и пил кофе, но ей удалось незаметно проскользнуть мимо. Выйдя из-за кустов, она уже более или менее пришла в себя. Усевшись на скамейку у костра, Синда приняла от Тревельяна кружку с кофе.
      Ей показалось, что он как-то странно смотрит на нее, но она не стала требовать объяснений, а принялась с удовольствием пить горячий кофе.
      – Как вы сегодня себя чувствуете? – вежливо спросил он.
      – Очень замерзла, устала и раздражена, – коротко бросила она.
      – Устали?
      Она только пожала плечами.
      – Вы сказали, что нарисовали Лоренса и его корабль по памяти. – Трев осторожно подбирал слова.
      – Нет, не по памяти. Я сказала, что перенесла на бумагу то, что видела в своем воображении. – Она взяла тарелку с яичницей, решив, что обязательно нужно подкрепиться.
      – Я поймал рыбу, скоро она будет готова. – Трев указал на шипящие на сковороде золотистые кусочки рыбы. – У вас в голове постоянно присутствует образ моего кузена?
      Рыба выглядела невероятно аппетитно, но тема разговора настораживала. Синда исподволь посматривала на Трева, который сидел на большом камне в черной шелковой рубашке, обхватив руками ноги в узких штанах из оленьей кожи и в сапогах до колен. Видимо, он успел с утра вымыть голову, и сейчас его черные блестящие волосы были аккуратно стянуты на затылке, на боку болталась шпага, и лицо его было строгим и замкнутым.
      – Нет, вовсе нет! – Как он может ее понять, когда она сама себя не понимала!
      Он кивнул и отпил глоток кофе.
      – Просто вы просыпаетесь, а рисунок уже готов, да?
      – Да, именно так. – Должно быть, он видел, как она рисует во сне. Интересно, что она изобразила на этот раз, но лучше не спрашивать – уж слишком все это тяжело!
      – Значит, вы видите Лоренса во сне?
      – Наверное. – Синда отрезала кусок хлеба и насадила его на палочку, чтобы поджарить над огнем, как это делал Трев.
      – Это я отправил Лоренсу то кольцо, – неожиданно сообщил Трев.
      – Значит, по нему можно установить, что этот человек – ваш кузен? – как можно спокойнее спросила Синда, поняв, что он нашел ее альбом и рассматривал рисунки. Но что же там появилось на этот раз?
      – Только в том случае, если кто-то знал Лоренса и узнал кольцо. Это не английская печатка. А на рисунке, который вы нарисовали этой ночью, он выглядит таким одиноким.
      Трев протянул ей альбом, открытый на странице, которую он рассматривал всю ночь. Синда взглянула на рисунок.
      – Он сдался, смирился с обстоятельствами. – Уверенность, с которой она это заявила, удивила даже ее. Возможно, это было каким-то образом связано с ее сегодняшним состоянием одиночества, растерянности и безнадежности.
      – Вы думаете, что этой ночью он именно так себя чувствовал?
      Пожав плечами, Синда указала на облако, изображенное на рисунке.
      – Вчера ночью, прошлым месяцем или на следующий год. Не знаю, но люди считают, что мои картины предсказывают будущее. Я пыталась перестать писать портреты, чтобы не создавать проблем. – Ей пришло в голову, что, вероятно, именно поэтому во сне она бессознательно осуществляла то, чего была лишена наяву.
      – Похоже, на нем теплый свитер, значит, дело происходит не в летнее время года.
      – А может, он находится в Шотландии, там же намного холоднее. – Синда перевернула лист, чтобы найти рисунок с кольцом, испытывая облегчение, что Тревельян подходит к этой проблеме с практической точки зрения. – А по этой рыбе, что у него в сети, вы ничего не можете сказать?
      – Я не рыбак и уже много лет не ловил рыбу в Англии. Могу спросить у друзей, когда будем в Брайтоне. Нам пора ехать.
      Кивнув, она приняла протянутую им тарелку с жареной рыбой и с аппетитом принялась за еду. Итак, ночью он принес ей теплые камни, чтобы она могла согреться, запомнил, что она не может есть жирное, испортил из-за нее свою единственную рубашку. Может, все это и не компенсирует ее похищение, но если он поверит в ее рисунки…
      Синда не смела на это надеяться. Это значило бы слишком много требовать от него. Даже она сама не была уверена, что они что-то означают. Занятая размышлениями, девушка и не заметила, как съела всю рыбу.
      – Вот мед, намажьте на хлеб. – Трев протянул ей горшок, стоявший у его ног.
      Она последовала его совету и с удовольствием стала откусывать намазанный медом поджаренный хлеб. Вероятно, ее еще не оставила ночная слабость, потому что сегодня она не испытывала к Тревельяну ненависти, напротив, остро чувствовала его подавленное настроение. За эту ночь угловатые черты его лица стали еще резче, в глазах застыла печаль.
      – Понимаете, я из Малколмов, – попыталась объяснить она. – Моя младшая сестра Белинда умеет разговаривать с животными, кузина Ниниан способна читать мысли людей, конечно, не очень сложные. А кузина Кристина может беседовать с призраками.
      – А ваша мать?
      – Она чувствует местонахождение людей.
      – Тогда почему же она еще не здесь?
      – Вероятно, потому, что это просто какая-то обостренная интуиция, а не точное знание… как и мои рисунки. В этом-то и заключаются сложности наших способностей. Порой мы в состоянии знать больше, чем обычные люди, но понимать наши знания дается посторонним. Ну, например, если бы вы не узнали своего кузена, я так и не знала бы, что мои рисунки что-то означают. А мама наверняка знает, в каком мы скрылись направлении, может, по какой дороге мы с вами едем. Но она не знает, как мы одеты. Она же не колдунья, летать не может, вот ей и приходится следовать за нами, как любому нормальному человеку.
      Трев кивнул и глубоко задумался, потирая лоб.
      – Когда-то у меня был первый помощник, который умел определять направление корабля без помощи звезд. И юнга, который за несколько дней мог предсказать приближение шторма. Да, мир полон загадок.
      – Моя кузина Ниниан утверждает, что это у нас проявляются инстинкты, которые у большинства людей похоронены в глубинах сознания и здравый смысл мешает прислушиваться к ним.
      – Но ваши рисунки больше, чем инстинкт. – Трев просто высказывал свои мысли, уже не проявляя обидного недоверия.
      – Да. У Малколмов… – Синда старалась подыскать слова, чтобы передать то, что сказала ей Кристина. – Вероятно, наши инстинкты очень чувствительны к… не знаю, как объяснить. Но вот я в первый раз нарисовала вашего кузена в тот вечер… когда вы приходили ко мне в коттедж.
      Он резко вскинул голову и пристально всмотрелся в ее лицо. На лоб ему упала прядь черных волос, странно смягчая резкие черты.
      – В тот вечер я вас поцеловал!
      Синда заставила себя отвести от него взгляд и уставилась на огонь, чтобы не видеть его лицо, внезапно просветлевшее от мягкой улыбки. И чтобы скрыть выражение своих глаз.
      – Да.
      – Но ведь вчера я вас не целовал, – осторожно заметил Трев.
      – Да. – Синда не могла объяснить, как он действует на ее подсознание.
      – Но я был рядом, и мы… мы помнили друг о друге.
      – Вы выразились очень… деликатно. – Синда обрадовалась, что он не сделал вывода, к которому она невольно пришла сама: если одни его поцелуи и близость вдохновляют ее рисовать во сне, то к чему же приведут их более затаенные желания?
      Он бросил на нее заинтригованный взгляд.
      – Это рискованное признание. Надеюсь, вы не станете делать его другим мужчинам.
      – А я не знаю, подействует ли это с другими мужчинами и даже с вами.
      Он кивнул и внезапно поднялся:
      – Ну, пора ехать!
      Поверил ли он ей или просто старался ее немного развлечь? Что он будет делать теперь? Если он поверит, что ей неизвестно местонахождение его кузена, то, может, отпустит ее? Нет, слишком поздно. Теперь, когда Трев понял, что остается хоть один шанс из тысячи, что ее рисунки могут привести его к кузену, он не даст ей уйти. В первый раз Синда позволила себе всерьез задуматься, жив ли его кузен и есть ли у нее ключ, который поможет его отыскать.
      Помогая Тревельяну собираться, Синда не могла отделаться от ощущения, что на самом деле в ее подсознании кроется что-то важное. Рисунки были бессмысленными для нее, но не для Трева. Он действительно верил, что его кузен мог выжить после Крушения яхты, основываясь на том, что его тело не найдено и что он был превосходным пловцом.
      И ее рисунки только еще больше убеждали его в этом и давали надежду найти его. Если они найдут виконта, Черити с матерью благополучно останутся в Уиллоузе, а у еще не родившегося младенца будет отец. И граф не сможет упрятать Тревельяна в тюрьму по ложному обвинению в убийстве.
      Она посмотрела на Трева, который забирался на скамейку кучера, раздумывая, сесть ли рядом с ним или остаться в фургоне. Он признался, что думал о ней, точно так же, как она – о нем. Но это было больше, чем просто мысли.
      Сердце Синды дрогнуло, когда она осознала, что влюбилась в этого отчаянного человека, которого может унести от нее прихотливое течение. Лучше вернуться к своей прежней жизни, чем страдать от привязанности, которой не суждено быть встреченной взаимностью.
      Но если есть хоть малейшая возможность, что благодаря ее рисункам он сможет найти своего кузена, она не посмеет лишить его этой последней надежды.
 
      Трев остановил фургон в рощице рядом с утесом, не доезжая Брайтона. Во времена юности он довольно часто приезжал в эту прибрежную деревушку, так что хорошо ориентировался в окрестностях. За два десятка лет пролив еще глубже врезался в береговую линию. Когда-то неподалеку стоял маленький коттедж, который, вероятно, смыло в море во время одного из многочисленных штормов.
      Теперь, когда Трев оказался совсем рядом с гаванью, где, возможно, его ждал корабль, он не стал тратить время на восхищение открывшимся видом, а внимательно всматривался в простирающиеся внизу поля в поисках солдат. Их не было видно, но они вполне могли поджидать его в самой деревне, а въехать в нее открыто значило привлечь к себе внимание.
      В прошлый раз он так и сделал, но вряд ли его спутница одобрит подобную смелость. Трев искоса посмотрел на леди Люсинду, которая что-то набрасывала в альбоме. После того как днем она немного поспала, она решила ехать с ним наверху. Если она и нарисовала что-то во сне, то не показала ему, а он не хотел ее беспокоить. Должно быть, она очень измучена, если по ночам не отдыхает как следует. Наконец Синда заметила, что они остановились, и отложила карандаш.
      – Мы приехали, – констатировала она.
      – Да, до Брайтона уже недалеко.
      – Но вы боитесь везти меня в город и так же опасаетесь оставить меня одну, – после некоторого размышления заметила девушка.
      Он сделал кислую мину.
      – Вы очень точно все изложили.
      – Вам поможет, если я пообещаю, что не убегу?
      – Одинокой женщине грозит слишком много опасностей, я не решаюсь оставить вас здесь. – Трев устремил взгляд на горизонт, зная, что море лежит совсем рядом, за ближайшим холмом. Насколько бы было все проще, если бы ему приходилось думать только о своем корабле.
      – А цыгане часто занимаются лужением посуды, правда? Может, вам прямо поехать в деревню, изображая из себя лудильщика? Тогда вы сможете останавливаться где угодно и спокойно расспрашивать жителей о своем кузене.
      – Да, пожалуй, но это тоже рискованно. Меня там знают, и, несмотря на одежду, мне будет трудно скрыть свою приметную физиономию.
      – А вы обвяжите голову шарфом, как это сделал ваш кузен на моем рисунке. Эта борода скрывает ваш шрам и делает вас настоящим цыганом. А я посижу в фургоне. Если вы будете действовать быстро, то успеете навести справки.
      – Мне нужно только добраться до берега, чтобы узнать, здесь ли «Подружка пирата». А вот попасть на нее будет труднее.
      Спрыгнув на землю, Трев помог Синде перебраться в фургон, нашел в мешке с одеждой пестрый шарф и обвязал им голову.
      – Дорога очень неровная. Вам не будет больно?
      – Нашли время спрашивать, – язвительно ответила она, усаживаясь на тюфяк.
      – Да уж, джентльменом мне не бывать! – с шутливым отчаянием произнес Трев. – Но отсутствие должного воспитания имеет свои преимущества! – Он быстро поцеловал Люсинду в макушку, от которой благоухало сиренью, и тут же отступил, улыбнувшись в ответ на ее удивленный взгляд. – Это я в знак благодарности за ваше терпение и выносливость. Обещаю, что, как только смогу, сразу освобожу вас от своих проблем!
      Он вернулся к лошадям, испытывая облегчение. В какой-то момент он ей поверил, действительно поверил. Да и после вчерашнего рассказа леди Люсинды трудно было дальше сомневаться в ее невиновности.
      Трев действительно за многое был ей благодарен. Она не сбежала от него, не позвала на помощь солдат даже тогда, когда он с ней грубо обошелся; давала ему умные советы и приходила на помощь, когда он этого не ждал. Испытывая к ней симпатию и влечение, Трев не хотел верить, что она была заодно с его дедом.
      Цветы и комплименты, вспомнил он. Нужно дать ей и то, и другое. Чем еще мог он отблагодарить ее за неоценимую помощь?
      Трев направил пестро раскрашенный фургон по проселочной дороге, предпочтя ей основную. Приблизившись к деревне, он заметил в ней еще больше изменений по вине близко лежащего моря. Вместе с частью берега оно смыло и хижины. Он уже знал, что таверна, в которой он обычно останавливался с Джорджем и его друзьями рыбаками, давно превратилась в груду камней.
      Он направил лошадей вверх на холм к гостинице, где в последний раз нашел Джорджа. Высокие узкие дома, выстроившиеся вдоль улицы, закрывали вид на гавань, так что он не мог разглядеть, здесь ли его корабль.
      Трев въехал через задние ворота во двор конюшни таверны «Черный лев» и привязал лошадей позади уборной. Ярко раскрашенный фургон запылился и покрылся шлепками жидкой грязи, так что выглядел пустым и заброшенным. Он просунул голову в дверцу, чтобы посмотреть, как там его пассажирка.
      – У вас все хорошо?
      Ее рыжеватые волосы поблескивали под падавшими в верхнее оконце солнечными лучами.
      – Хорошо, все хорошо. Возвращайтесь поскорее, чтобы мне не пришлось вас искать.
      – Обязательно заприте дверь, здесь не самое приятное соседство, – предостерег он, согретый ее словами. Давно ему не приходилось слышать, чтобы женщина беспокоилась о его благополучном возвращении.
      Трев дождался, пока она задвинет засов, после чего пересек двор, направляясь к черному входу гостиницы. Если дед объявил за его поимку награду, то он отдает себя прямо в руки солдат, осмелившись появиться там, где его знают. В кухне не могло быть его знакомых, поэтому он изобразил на лице хитрую цыганскую усмешку и вошел в помещение, где над плитой поднимались клубы пара.
      Худая служанка бросила мыть посуду и испуганно уставилась на него. Повариха тут же обернулась, поймала ее взгляд и окриком приказала ей вернуться к работе, а сама двинулась на чужака, воинственно размахивая деревянной поварешкой.
      – Пошел вон, цыганское отродье! Проваливай отсюда! Не хватало, чтобы ты отравил мои бисквиты!
      Цветы и комплименты, напомнил себе Трев, и низко поклонился толстухе. Он протянул ей желтый цветок, сорванный во дворе, и ослепительно улыбнулся.
      – Вижу, такой ловкой леди вряд ли понадобятся услуги жалкого лудильщика. Здесь не найдешь ни одного горшка, не начищенного до блеска!
      Это было жуткой, лживой лестью! Кухню загромождали закопченные и жирные горшки и кастрюли. Повариха только подозрительно фыркнула на его комплимент, бережно положив цветок на грязный стол. Трев взял одну из старых кастрюль, валявшихся рядом.
      – Но если миледи пожелает, я могу залудить вот эту дырку, тогда как заказчик должен платить за любую работу, вам я починю всю посуду бесплатно, если только вы позволите мне предложить мои услуги вашим гостям.
      – А что моим гостям может понадобиться от лудильщика? – спросила она раздраженно, хотя было заметно, что ее соблазняла возможность без затрат починить посуду.
      – А я еще умею чинить цепочки для часов и всякую упряжь, – заявил Трев. – У меня есть девушка, которая согласится выйти за меня замуж, если я куплю ей золотое колечко. Вы не откажетесь помочь влюбленному Цыгану?
      Толстая повариха уже более снисходительно посмотрела на Трева.
      – У нас и пытаться нечего, лучше тебе пойти к богатым. Так и быть, попытай счастья в таверне, а за это залуди мне вот эту сковородку.
      И она с победоносным видом сложила руки на могучей груди. Трев мечтал треснуть этой сковородкой по ее грязному чепцу, но только благодарно ей улыбнулся.
      – Конечно, моя добрая леди. Вот только найду свои инструменты.
      И вместо того чтобы выйти через заднюю дверь, он быстро прошел через кухню в коридор, который вел в переднее помещение гостиницы. Повариха чертыхнулась ему вслед, но он не обратил на нее внимания. Ему важно было не попасться на глаза солдатам.
      Приоткрыв дверь, Трев осторожно заглянул в зал. На скамьях ни одного красного кафтана… и вообще ни одного человека. Но из таверны, находящейся в глубине постройки, доносились мужские голоса и вырывались клубы удушливого табачного дыма. Солнце еще не зашло, так что рыбацкие лодки вряд ли вернулись с моря, но старики уже поджидали их.
      Трев тихонько пробрался по второму коридору и прислонился к стене, довольный, что черная одежда делает его незаметным в темноте. Старательно прислушиваясь к разговорам, он вдруг уловил знакомый голос:
      – Верно, граф даже послал своих головорезов на борт «Подружки пирата», чтобы они его там встретили. Только подумать, чтобы так обращались со свободным человеком! Как будто это какая-нибудь Франция!
      Это был голос Калеба, и у Трева упало сердце. Значит, по распоряжению деда солдаты захватили его корабль!

      Синда подняла голову от альбома, когда к фургону быстро подошел Трев и остановился, недовольно глядя на нее. Она вырвала лист и вручила рисунок молоденькой девушке, та восхищенно ахнула и в качестве платы за работу передала ей ленточку для волос. Синда убедила себя, что рисовать карикатуры не так опасно, как портреты.
      Девушка взглянула на Трева, смущенно засмеялась и, прижимая к пышной груди рисунок, как какую-то драгоценность, бегом вернулась в гостиницу.
      – Вам не следовало выходить из фургона. – Он подошел к лошади и стал снимать уздечку.
      – Но мне понадобилось в туалет, и эта девушка меня увидела. Я и подумала, что будет вполне в стиле цыганки выменять у нее ленточку для волос за рисунок. – Синда недоуменно смотрела, как он распрягает лошадь, но не стала его расспрашивать: судя по его мрачному виду, в гостинице ему сообщили что-то недоброе.
      – И теперь сюда скоро сбегутся все женщины со своими лентами, а за ними потянутся и мужчины! Я и оглянуться не успею, как они станут требовать, чтобы вы для них сплясали. По-моему, я и так привлекаю к себе достаточно внимания. Я заказал комнату на ночь, так что идемте скорее, пока на вас не наткнулся кто-нибудь еще!
      – А я думала, что, поскольку вы купили этот фургон, нам не нужно будет останавливаться в гостиницах, – заметила Синда, спускаясь без его помощи со скамейки.
      – «Подружка пирата» находится в порту, но на ее борту солдаты. Мне нужно придумать, как туда проникнуть и избавиться от непрошеных гостей. А вы тем временем как следует выспитесь в нормальной кровати.
      Не глядя на нее, Трев быстро залез в фургон и появился оттуда со шпагой, прикрепленной к поясу.
      Синда испуганно вздрогнула, поняв, что ему может предстоять серьезная схватка.
      – Сейчас мы недалеко от Соммерсвилла. Вы могли бы отвезти меня туда, – предложила она в надежде уберечь его от опасности.
      Уводя лошадь в конюшню, Трев громко фыркнул.
      – А еще могу оставить вас здесь, Чтобы вы сами вернулись к кузине, и тогда мне не придется рисковать своей головой. Успокойтесь, я уже перебрал все варианты.
      Синда отлично понимала, что история с их поездкой не могла закончиться ничем хорошим. В конце концов их выследят либо солдаты, либо ее родственники, и тогда им придется расплачиваться за свое отчаянное предприятие. Но если бы ей удалось как-нибудь самостоятельно вернуться в Соммерсвилл, дело могло обойтись и без слишком громкого скандала.
      Правда, с тех пор как она убежала из дома Кристины, чтобы помочь Тревельяну, ничего не изменилось. Она по-прежнему считала себя виноватой за то, что над ним тяготело обвинение в убийстве кузена. А сейчас, возможно, у нее в руках были ключи к местонахождению виконта. Как же она может оставить Трева?
      – Что вы намерены предпринять? – наконец спросила она, зная, что унывать не в его характере.
      – Все солдаты сейчас на моем корабле, так что гостиница не представляет для нас опасности. Зато здесь оказались несколько человек из моего экипажа. Вместе мы что-нибудь придумаем.
      Он передал лошадь на попечение конюха, который во все глаза уставился на их пестрые цыганские костюмы.
      – Было бы лучше, если бы вас не видели рядом со мной, – пробормотала Синда.
      Он безразлично пожал плечами и повел ее через боковой вход наверх.
      – Кроме нас, здесь нет других постояльцев, и вас никто не увидит. Даже солдатам надоело торчать в таверне. Эта деревня вымирает, половина домов уже сползла в море.
      – Кристина рассказывала мне, что это место ждут перемены. – Она осмотрела комнату, в которую он ее привел, – широкая кровать, из окна видна улица, вдали простирается море. Огонь в камине не горел, но было еще тепло, несмотря на задувающий с моря свежий ветер. – Несколько лет назад один врач написал книгу о том, что купание в морской воде очень полезно для здоровья, так что все в Лондоне только об этом и говорят. Думаю, скоро здесь появится настоящая гостиница.
      Трев недоверчиво хмыкнул:
      – От морской воды несет дохлой рыбой и водорослями. С таким же успехом можно купаться в сточных канавах Лондона. Пойду принесу нашу одежду.
      Синда бесцельно бродила по комнате. Вместо того чтобы радоваться, что наконец будет спать на настоящей кровати, а не на соломенном тюфяке, что сможет как следует вымыться, она тосковала по их фургону, в котором они были оторваны от людей. Разумеется, она и виду не показывала, что предпочитает общество Тревельяна другим, находя это безрассудством.
      Никогда еще у нее не было так беспокойно на душе. Всю жизнь Синда не рассуждая подчинялась родителям и сестрам, каждую свободную минутку посвящая любимому занятию. Сейчас же ей не к кому было обратиться за советом, и ее одолевали растерянность и тревога. Ей нужно уйти. Тревельян предоставил ей такую возможность. Может, втайне он на это и надеется? Но у нее есть то, что так ему необходимо, – ее рисунки.
      Вполне вероятно, что он тоже не знает, как лучше пот ступить. У Синды не было веских оснований ни доверять, ни помогать ему. Так почему же она медлит?
      Трев коротко постучал и вошел, не дожидаясь ответа. Он снял с головы шарф и поверх черной рубашки с открытым воротом и без шейного платка надел синий жилет и длинный камзол, из-под которого торчал кончик шпаги в ножнах. Он выглядел невероятно привлекательным, и Синда с трудом отвела взгляд в сторону.
      – Вот купил кое-что для вас, хотя не знаю, понадобится ли. – Трев протянул Синде плотный сверток из темной бумаги.
      – Для меня? – удивленно переспросила она.
      – Да, в качестве извинения, что связывал вас на ночь. Ведь вам из-за этого снились кошмары, верно?
      Она покраснела при мысли, что он наблюдал за ней спящей. Впрочем, все, что они делали, было совершенно неприличным. Она приняла сверток и разорвала бумагу.
      – Альбом! Да еще какой большой и толстый! – Она торопливо развернула сверток, и к ее ногам упала коробка. – И мелки! О, благодарю вас!
      Преодолев порыв от всей души обнять его, Синда села на пол, открыла коробку и стала восхищенно перебирать яркие разноцветные палочки. Пальцы у нее буквально зудели от желания поскорее пустить их в дело.
      – Надеюсь, они вам подойдут: Один торговец только что получил их для одной леди, которая принимает здесь морские ванны. Кажется, ваша кузина была права, когда говорила об этих лондонских глупцах. – Если Трев надеялся, что его обнимут в знак благодарности, то отлично скрыл свое разочарование. Судя по голосу, он был очень доволен ее реакцией.
      – Герцогине следует быть в курсе подобных новостей, – пробормотала она, перебирая мелки и жалея, что не может пойти к морю с мольбертом.
      – Герцогиня? Я думал, она ваша кузина.
      – Разве моя кузина не могла выйти замуж за герцога? Гарри вам понравился бы. Он пытался отвлечь от вас людей вашего деда. – Она подняла на него вопросительный взгляд. – Давайте пойдем к Гарри, он нам поможет.
      Трев решительно покачал головой:
      – Я не намерен втягивать посторонних в свою войну с дедом. Вашим родственникам не подобает в этом участвовать.
      – Возможно, но до сих пор подобные соображения их не останавливали.
      Она провела по листу бумаги аквамариновым мелком. Качество мела оказалось отличным.
      – А ваша семья еще не приехала, – осторожно заметил Трев, словно боясь ее огорчить. – Калеб занял внизу наблюдательный пост, но никого из них не видел.
      Но Синда уже не слышала его. На листе появились очертания краба, замершего на песке, и она подыскивала нужный оттенок розового, чтобы передать падающую от него тень, и серого для камней. Она была только один раз на берегу моря в Брайтоне, но этот образ отчетливо запечатлелся в ее памяти.
      – Так я вас оставлю? – спросил озадаченный Трев.
      Синда не заметила, как за ним закрылась дверь.
 
      – Куда поворачивает здесь течение по утрам? – спросил Трев у своего первого помощника.
      Оставив леди увлеченно рисовать, он собрал свою команду. Трев молился, чтобы она не убежала, но больше не хотел силой ее удерживать. В душе его боролись желание защитить Синду и стремление спасти своего кузена.
      – Как думаете, если мы пошлем гонца сказать солдатам, что видели, как я ухожу из деревни, – продолжал он, – они погонятся за мной? Мне хотелось бы по возможности обойтись без лишних жертв.
      – Они ведут себя так, будто «Подружка пирата» принадлежит им, требуют еду, которой у нас нет, и все время насмехаются над нашим говором, – упрямо возразил Калеб. – Я бы лучше вышвырнул их за борт и был бы таков!
      Калеб был отличным матросом, но еще слишком молодым и горячим. Трев озабоченно потер лоб.
      – Я не хочу уходить с ними в море. Знаешь что, возвращайся-ка ты вечером на «Подружку» и веди себя так, чтобы вызвать их подозрения. Перешептывайся с ребятами, делайте вид, что готовитесь поднять паруса, словом, пусть солдаты встревожатся. А утром я найму кого-нибудь устроить на берегу переполох. Ты приготовь лодку, чтобы пойти к берегу, и для вида сразу не пускай в нее солдат, когда они заявят, что идут с тобой, но пусть они тоже спустятся в лодку. Ты меня понял?
      Синие глаза Калеба засияли. План был хитрым и сложным, и могло ничего не получиться, но другого выхода у Трева не было. Ему нужно уйти в море, или его схватят.
      Трев не хотел обращаться за помощью к аристократической семье Люсинды, зная, что они быстро с ним расправятся. Впрочем, он не винил их.
      Уходя из гостиницы, он велел принести Люсинде еду. Сегодня ночью ему необходимо принять решение, брать ее с собой или нет. Ему очень хотелось, чтобы она оставалась с ним. Ее рисунки могли привести их к Лоренсу гораздо быстрее, чем расспросы контрабандистов по всему берегу.
      Но леди Люсинда оставалась девственницей, он ее не тронул, и ее семья найдет возможность скрыть то, как она провела последние несколько ночей, так что репутация девушки не пострадает, А вот он не знал, долго ли еще сможет сдерживать себя, если она по-прежнему будет с ним. Нет, нужно поступить благородно и дать ей возможность покинуть его. При этой мысли сердце у него сдавило от тоски.
      Стараясь не думать об этом, Трев опустошил кружку с элем и отправил Калеба выполнять задание, а сам направился в гостиницу. Если повезет, Люси уже заснула, и ему останется вытерпеть эту последнюю ночь. А утром он поручит кому-нибудь доставить ее к родным.
      В гостинице было темно, когда он тихо поднимался по лестнице. Трев мог как следует выспаться, не опасаясь, что на рассвете в дверь вломятся солдаты.
      Может, Люси попросит своего отца герцога позаботиться о поместье Лоренса? Трев послал бы с ней достаточно большую сумму, которая надолго обеспечила бы Мелинду. Это было бы хорошим завершением их авантюрного приключения. Конечно, не о таком конце он мечтал, но Трев хотел поступить благородно, как подобает английскому джентльмену.
      Он отпер дверь и тихо вошел в темную комнату. Огонь в камине не горел, и, подавив приступ внезапного страха, Трев быстро зажег и высоко поднял свечу, освещая комнату. Люси в одежде крепко спала на кровати. Рядом на полу валялись листы изрисованной бумаги. Вероятно, она решила прилечь на минутку, но незаметно для себя уснула.
      Трев внимательно просмотрел все рисунки: Лоренса на них не было, но все они изображали морские сцены. Несколько рисунков были старательно зачеркнуты, а при скудном освещении он не мог разобрать зачеркнутое.
      Трев собрал листы и положил их на стол рядом с едва тронутой едой. Значит, она не впустила горничную забрать поднос и разжечь огонь в камине. Его очаровательная художница может умереть от голода, если о ней не заботиться.
      «Вовсе она не твоя художница», – угрюмо поправился Трев. У него нет права следить за тем, чтобы она как следует ела и спала, это привилегия ее родственников. Всю ее жизнь они заботились о ней куда лучше, чем он за эти несколько дней.
      Стараясь не смотреть на уютно свернувшуюся комочком Люси, Трев снял камзол с жилетом, отстегнул шпагу и развел в камине огонь. Затем заботливо подоткнул под нее одеяло. Трев подумал было снять с нее туфельку, но сразу загорелся, представив эту маленькую, словно детскую ступню в своей крупной ладони, и пересилил себя.
      Он придвинул к огню удобный стул, подтянул к нему второй, чтобы положить на него ноги, и укрылся своим камзолом. Еще одна ночь, сказал он себе. Еще одна ночь, которую он проведет на жестких стульях, а потом окажется в своей койке на «Подружке». Один… опять один, на этот раз навсегда!
      Напрасно он об этом думает, укорил себя Трев, ведь только потому, что он так увлекся своей мечтой о семейной жизни, он и оказался втянутым в эту проклятую историю. Тоже мне, моряк! Распустил нюни, как какой-нибудь молокосос, и забыл, что именно по вине собственного родственничка еще мальчишкой чуть не умер в трюме военного английского корабля.
 
      Через несколько часов его разбудил женский крик. Он вскочил и потянулся за шпагой, но спросонья крепко приложился головой к каминной полке. Когда Трев очнулся после удара, он лежал на полу, а вокруг было тихо. Крепко стискивая эфес шпаги, он осмотрел комнату.
      Огонь уже погас. Комнату освещал лишь призрачный свет луны. Он устремил тревожный взгляд на кровать, но она опустела. С отчаянно колотившимся сердцем он всматривался в густые тени, но девушку не видел. Неужели ее крик ему только приснился? Вдруг он заметил у стола темнеющий силуэт Люси и облегченно перевел дыхание.
      Она нашла мелки и, склонившись над столом, быстрыми движениями покрывала рисунком большой лист бумаги, выбирая мелки из коробки так, как будто различала их цвета. Ему страстно хотелось увидеть, что у нее выходит, но вспомнив, в каком состоянии он заставал ее в прошлые ночи, Трев не двинулся с места. На этот раз она, казалось, не дрожала и не плакала. Может, лучше позволять ей работать? Теперь Трев понимал, что, связывая ее на ночь, поступал глупо и жестоко.
      Он осторожно поворошил угли в камине, чтобы согреть комнату. Теперь Трев разглядел, что ее одеяло валяется на полу. Ничего удивительного, что она проснулась от холода, ведь ее цыганская юбка не теплее ночной рубашки. Он подумал было накинуть на нее одеяло, но побоялся ее разбудить, кажется, лунатиков небезопасно будить во время их необычного сна.
      Приблизительно через час, когда Люси наконец отложила мелки, она уже вся дрожала. Трев поспешно убрал у нее с дороги стул, испугавшись, что она наткнется на него. Девушка покачнулась и поднесла руку к голове, и он растерянно смотрел, не решаясь ее поддержать. Но она благополучно сама добралась до кровати.
      Треву не терпелось взглянуть на рисунок, но сначала он на цыпочках подошел к кровати и как следует укрыл Люси одеялом. Она лежала словно мертвая, разметав пышные кудри по подушке. Интересно, какой естественный цвет у ее волос, подумал он и протянул уже руку, чтобы откинуть их с лица девушки, но тут же ее отдернул. Эта прелестная спящая девушка не принадлежала ему.
      Он приблизился к камину, зажег от огня свечу и поднял ее над рисунком.
      На каменных ступеньках одного из маленьких коттеджей сидел Лоренс. Рядом с крыльцом стоял большой глиняный горшок с цветущими астрами, которые слегка склонились от ветра. На Лоренсе была вязаная шапка, как будто ветер был холодным. Треву показалось, что у него на лбу из-под шапочки виднеется не то струп, не то заживший шрам. На ладони кузен держал какие-то предметы и, склонив голову, внимательно их разглядывал.
      Трев поднес рисунок поближе. Больший из предметов был похож на кошелек, а блестящий кружок мог быть монетой. Выражение лица Лоренса было решительным, как будто он собирался что-то предпринять. Это выражение понравилось Треву куда больше, чем прежнее угнетенное и отчаянное.
      Одетый, как бедный рыбак, кузен его казался худым и слабым, но в остальном здоровым, и Трев радостно улыбнулся.
      Окружающая местность по-прежнему была ему незнакома, но изображена более детально. Хорошо, что он выбрал для Люси такой большой альбом! Кто-нибудь сможет узнать эту улицу, вдоль которой тянутся кирпичные домики, и стену, изображенную на заднем плане. У него было смутное представление, что астры зацветают только осенью. Означает ли это, что здесь изображено то, что происходило совсем недавно? Или год назад?
      Люси что-то простонала и зашевелилась. Трев быстро обернулся. Люси вертелась в постели, словно запуталась в одеяле, которое съехало ей на голову. Он поспешно задул свечу, подошел к кровати и высвободил ее. Как только он убрал одеяло у нее с головы, она уткнулась лицом в подушку и горько заплакала. У Трева больно сжалось сердце. Может, все-таки лучше ее разбудить?
      Но он не стал рисковать, а присел на край кровати и обнял Люси. Она вся сотрясалась от рыданий, и он прижал ее к груди, бормоча ласковые слова.
      Казалось, это ее успокоило, и рыдания затихли, но ее снова стала трясти дрожь. Она стонала и дрожала, и наконец он лег рядом, укрыл ее одеялом и крепко обнял.
      Если она будет лежать неподвижно, он сможет пережить и эту ночь. Трев не разнимал своих объятий, пока она не согрелась, перестала дрожать и наконец крепко заснула.
      А Трев долго не спал, все думая, как она будет без него и сможет ли он сам жить без Люси.

      Синда проснулась от отдаленного звона колокола, чувствуя себя в уютном гнездышке охвативших ее сильных рук Трева. Значит, было воскресенье, но вряд ли она пойдет в церковь.
      Она уже привыкла просыпаться от холода, но сейчас не дрожала, согретая теплом его большого тела, и даже голова почти не болела. И вообще она чувствовала себя до такой степени нормальной, что ей хотелось смеяться от радости.
      Все-таки удивительно, как она могла чувствовать себя нормально, лежа рядом с этим мужчиной, от которого так упоительно пахло. Улыбаясь свой глупости, она повернулась на бок, стараясь его не разбудить.
      Тревельян что-то пробормотал во сне, но не проснулся, и она с любовью всматривалась в его прекрасное мужественное лицо. Он по-прежнему не брил бороду, только слегка подстригал ее. Синда всегда испытывала затруднения, рисуя рот человека, поэтому внимательно изучала чувственный рисунок его губ, словно созданных для поцелуев, пока не убедилась, что впоследствии легко сможет их воспроизвести.
      Еще проще ей было бы поцеловать эти нежные и твердые губы. Не задумываясь, она прикоснулась губами к его виску. Когда это его не разбудило, она поцеловала его в кончик носа, а затем, осмелев, прямо в притягивающий ее рот.
      Но Трев, негодяй, как будто ждал этого момента. Обняв ее своими сильными руками, он приник к ее губам в таком опьяняющем поцелуе, что у нее дыхание захватило. Не обращая внимания на уколы его бороды, Синда упивалась его жарким дыханием, наслаждалась ласковыми прикосновениями к губам его языка. Нежно погладив ее по щеке, Трев переложил Синду на матрас и лег сверху, придавив своим крупным телом.
      Упоение от его поцелуев прогнало все ее страхи. Она обхватила руками его плечи, с восторгом чувствуя стремительный ток крови у себя в венах.
      У Тревельяна вырвался хриплый вздох, и он быстро отпрянул, потом со стоном кое-как уселся на полу и запустил пальцы в волосы.
      – Вы лишаете меня мужества, – пробормотал он. Синда попыталась вникнуть в смысл его слов, а тем временем отчасти пришла в себя, и рассудок несколько охладил ее пыл.
      – Я бы не назвала ваши поцелуи немужественными.
      Он хмыкнул:
      – Джентльменскими их тоже не назовешь, но я не это имел в виду.
      – А что именно?
      Синда огорчилась, его поцелуи доставляли ей такое наслаждение. Почему же он отстранился? Может, она неправильно целовалась? Или не нравится ему? Хотя, честно призналась она себе, он ей больше чем просто нравится. Ей так хотелось побольше узнать об этих необыкновенных физических ощущениях, ведь она уже достигла возраста двадцати двух лет, и только Тревельян пробудил в ней желание целовать мужчину.
      Трев потер заросшее лицо, искаженное выразительной гримасой недовольства собой и нежности, которое Синде никогда не передать на бумаге. Ей очень хотелось погладить его по щеке, но у нее уже не хватало на это храбрости.
      В отличие от Синды ему не требовалось смелости, чтобы откинуть назад упавшие ей на лицо волосы и ласково погладить ее по щеке. Изумленная нежностью, неожиданной для этого сильного и грубоватого мужчины, Синда только вопросительно посмотрела на него.
      – Признаться, не помню, когда меня будили поцелуем, – неловко пробормотал Трев. – Не могу вспомнить случая, чтобы женщина обнимала меня, не ожидая денег за свои ласки. Ну что, я вас шокировал?
      Она покраснела, все еще чувствуя у себя на лице тепло от прикосновения его большой ладони. Ей хотелось снова коснуться его, но ее остановил серьезный жесткий взгляд Трева.
      – Вы заслуживаете лучшего, – сказала она.
      Он мягко улыбнулся и встал.
      – Сомневаюсь, что я заслуживаю больше того, что имею. Сегодня утром я отправлю вас домой. У меня теперь нет причин вас задерживать.
      Вместо того чтобы обрадоваться, Синда испытала боль и разочарование.
      – А вы? Куда вы поедете? Что будете делать? – Она уселась на кровати, завернувшись в одеяло.
      Трев взял со стола один из ее рисунков и подошел с ним к окну.
      – А я буду искать вот эту деревушку и своего кузена. – Он поднял на нее взгляд. – Ваша семья простит вам долгое отсутствие или мне лучше поехать с вами и поступить так, как подобает порядочному мужчине?
      Синда едва не поперхнулась, когда до нее дошел смысл его слов. Вероятно, на лице ее застыло изумление, потому что Трев криво усмехнулся.
      – Я отлично понимаю, что я не подарок, – сказал он, – но не хочу, чтобы вы из-за меня пострадали. Я человек состоятельный, и если мой дед добьется своего, вы останетесь богатой вдовой.
      Синда отбросила одеяло и встала.
      – Не говорите глупости! Любая женщина может только мечтать о таком муже, как вы. И не надо недооценивать себя лишь потому, что вам может грозить смерть! Кроме того, вы мечтали о спокойной семейной жизни, а от меня у вас одни неприятности, хотя преследующие меня слухи могут оправдывать ваше безнадежное настроение. Вы знали, что люди называют меня между собой ясновидящей? Однажды перед моим домом выстроилась целая очередь влюбленных девушек только потому, что я изобразила Купидона над одной танцующей парой, а они потом поженились!
      Она выхватила у него альбом и стала рассматривать свой рисунок. Трев не стал с ней спорить, а только указал на горшок с цветущими астрами.
      – Они ведь зацветают осенью, верно?
      – Да, но это может быть и будущая осень. Ведь написала же я ваш портрет до вашего возвращения в Англию. Если верить разговорам, обычно я изображаю то, что еще не произошло. – Ей хотелось прижаться к его сильному телу, ощутить себя в его горячих объятиях, но Синда удержалась. Она не имеет права и дальше губить его жизнь.
      Этой ночью она опять рисовала, но когда проснулась, голова у нее не болела. Что это значит?
      – Я не переживу, если мне придется искать его еще год! И надеюсь, что все-таки приближаюсь к нему.
      Трев отвернулся и стал раздувать огонь в камине.
      – А если я и дальше буду его рисовать? – спросила она. – Как я смогу дать вам знать, что появилось на моих следующих рисунках?
      Трев пожал плечами:
      – Что-нибудь придумаю! А вы возвращайтесь в Лондон, и ваша семья подыщет вам красавца мужа, который заставит вас забыть об этих днях. Во всяком случае, на их месте я бы так и поступил.
      – Но мне понравилось жить в Соммерсвилле! – упрямо заявила Синда.
      – Вряд ли вам позволят там оставаться. А я должен сегодня утром воспользоваться отливом и уйти в море. Кстати, почему вы не надеваете розовое платье, которое мы вам купили? Я не видел его на вас.
      – Какое вам до этого дело! – Понимая, что не должна его удерживать, расстроенная Синда направилась к двери. – Мне нужно в фургон, одеться.
      – Это можно устроить, – сказал Трев.
      – Мне нужна расческа, представляю, как ужасно я выгляжу.
      – Да уж, не сомневайтесь. – На этот раз в его голосе прозвучало искреннее веселье, смешанное с восхищением. – Позвольте, я расчешу вам волосы, а уж потом мы спустимся.
      Она уселась на стул, и Трев аккуратно и ловко расправил спутанные пряди ее волос и стал осторожно их расчесывать. Ее удивило, что этот закаленный в испытаниях сильный человек не постеснялся выступить в роли горничной, но его движения были одновременно и чувственными, и нежными. У нее мурашки забегали по коже, когда он бережно собрал ее волосы наверх, чтобы уложить их в узел. Синда готова была сидеть вот так до бесконечности, предаваясь этому новому наслаждению, но слишком хорошо понимала, что больше не увидит Трева.
      Она готова была умолять, чтобы Тревельян позволил ей уехать с ним, но гордость мешала ей это сделать. Наверняка его только ужаснет такая неожиданно смелая просьба, а она испытала бы глубочайшее унижение, если бы он ей отказал.
      – Уложите свои вещи, и мы захватим их с собой, – сказал Трев, связывая ей волосы ленточкой, которую она заработала. – А я соберу ваши рисунки.
      – А что будет с фургоном? – спросила она, нервно собирая свои вещи. Цыганская юбка была безнадежна измята после того, как она в ней спала, но она не могла надеть платье без нижней юбки.
      – Оставлю его у одного из моих друзей, который живет поблизости. Возможно, я и вернусь когда-нибудь, как настоящий цыган… Поглядывайте на дорогу.
      Синда могла бы всю жизнь ждать его. Вся прелесть одинокой жизни в качестве овдовевшей художницы поблекла, когда она поняла, что значит жить рядом с человеком, подобным Тревельяну. Он принимал ее всерьез и не насмехался над ней, когда она предлагала невозможное. Синда чувствовала, что с ним ей было бы всегда интересно, он так много мог рассказать ей о том, что повидал на своем веку.
      Она просто сойдет с ума, если все время будет об этом думать. Чтобы не жалеть о расставании, девушка напомнила себе, как он связывал ее на ночь, и о других испытаниях и неудобствах, выпавших на ее долю за эти дни. Но взглянув на кровать, где он целовал и обнимал ее, она подумала, что есть вещи и похуже, чем быть привязанной к кровати.
      – Я буду вас ждать, – решительно заявила она.
      Чувствуя на себе его пристальный взгляд, Синда продолжала упаковывать одежду, убеждая себя, что он дал ей верный совет, против которого нечего возразить, ведь она не отличается силой характера, так что ей лучше жить в лоне заботливой семьи. Только почему-то ей хотелось плакать и возмущаться.
      Изо всех сил сдерживая себя, она захлопнула саквояж, выпрямилась и приготовилась уйти. Навсегда.
 
      Трев с восхищением смотрел, как она выходит. Эта леди была такого маленького роста, что на каблуках едва доставала ему до подбородка, а весила не больше ягненка. И одежда на ней была помятая и неудобная, и все-таки в каждом ее движении сказывалась принадлежность к благородному семейству и врожденная гордость.
      Утром ее жаркие поцелуи едва не сломили его волю. Если бы он только мог представить их совместную будущую жизнь, когда он каждый" день просыпался бы с ней рядом, он удержал бы ее, несмотря ни на что!
      Но Трев понимал, что ей необходимы уютный семейный дом и искусство, а он не мог оставаться в Англии с тяготеющим над ним обвинением в убийстве.
      Он мог уйти в море и дождаться смерти своего деда. Может быть, его поверенным к тому моменту удалось бы доказать законность брака его родителей и, следовательно, обоснованность его притязаний на Уиллоуз. Вот тогда Трев смог бы предложить Синде жить с ним в доме его кузена, но на это может уйти десять лет, к тому же вряд ли ей понравится жить в одном доме с Мелиндой.
      Он должен поступить так, как подобает благородному джентльмену. Поэтому Трев запрятал воспоминания о ее объятиях подальше, чтобы лелеять их впоследствии.
      Увидев загораживавшего выход крупного мужчину, Трев едва не выронил зажатый под мышкой альбом. Увидев их, гигант оторвался от стены, сунул нож в карман и выпрямился во весь свой громадный рост.
      Рука Трева машинально потянулась к шпаге, но тут он осознал, что несет баул, и, загородив собой Люсинду, остановился. Гигант оглядел их, внимательно посмотрел на торчащую из-под камзола шпагу, скрестил руки на груди и терпеливо ожидал, как Тревельян поступит дальше.
      Трев не мог напасть на невооруженного человека. Еще не решив, воспользоваться убеждением или силой, Трев вздрогнул, когда Люсинда выглянула из-за его спины.
      – Эйден! Что ты здесь делаешь?
      Гигант слегка расслабился.
      – А я боялся, что вы меня не узнаете, – откровенно признался он и снова перевел взгляд на Трева. – Скажите прямо, мне есть за что наградить вас хорошим тумаком?
      Не зная, радоваться или огорчаться тому, что родственники леди Люсинды наконец-то напали на их след, Трев не стал увиливать от ответственности.
      – За похищение леди – безусловно, я его заслужил, а в остальном – нет. Вы вовремя появились, я как раз решил отправить ее домой.
      На лице Эйдена отразилось вполне понятное недоверие.
      – Точно! Именно так все и говорят, когда их настигают. Думаю, лучше отправить вас к герцогу, чтобы вы все с ним обсудили.
      – Ты имеешь в виду моего отца? – спросила Люсинда, подходя к своему родственнику. – Хотя у нас все равно нет времени. Тревельяну нужно успеть добраться до своего корабля и уйти в море с отливом, пока его не схватили солдаты.
      Она вытащила из-под мышки Трева свой альбом и открыла его на рисунке, который сделала этой ночью.
      – Если ты хочешь мне помочь, найми людей, чтобы они нашли эту деревню и вот этого человека. Это виконт, кузен сэра Тревельяна. Мы думаем, что он жив.
      Гигант невозмутимо взял рисунок, внимательно на него посмотрел, затем перевел взгляд с Люсинды на Трева.
      – Несколько минут назад солдаты высадились на берег и сейчас поднимаются на холм.
      Трев чертыхнулся, бросил саквояж и привлек к себе Люсинду для последнего поцелуя. Она крепко обняла его, как будто не хотела отпускать, и это впечатление он тоже запрятал в тайники души. Отчаянно приникнув к нему губами, она доверчиво прижималась к нему всем телом, и он готов был навсегда раствориться в ее объятиях.
      Гигант деликатно кашлянул, и Трев поспешно оторвал от себя Люсинду.
      – С ним вы в безопасности? – спросил он, указывая на незнакомца.
      – Трев, возьмите меня с собой, – попросила она шепотом, не отвечая на вопрос. – Прошу, со мной вы скорее найдете своего кузена и очистите свое имя от подозрений. И тогда у нас будет время…
      Ей не пришлось ничего объяснять. В их глазах горела одна и та же надежда. И хотя он в жизни ничего так не хотел, как согласиться на ее просьбу, она просила о невозможном. Трев взглянул на ее родственника, не зная, кем точно он ей приходится.
      – Это слишком опасно. Я не могу этого допустить.
      Люсинда с вызовом вцепилась в его камзол.
      – Но я сама так решила! Я уже взрослая женщина, а не ребенок, который ничего не понимает.
      – Ее мать провела эту ночь в Соммерсвилле, – пришел ему на помощь Эйден. – И сегодня утром приедет сюда.
      – Эйден, прошу тебя! – Она повернулась к гиганту. – Должен же быть какой-то выход. Эти рисунки помогут нам найти виконта. Я нужна Треву!
      – Не глупи, Люси, – вмешался Трев. – Мне нужно идти. Если я поспешу, то успею добраться до корабля раньше, чем солдаты узнают, что я исчез.
      Она с яростью обернулась к нему.
      – Синда! В семье меня зовут Синдой. Эйден задержит солдат, а потом моя мать превратит их в лягушек. Пойдемте же скорее!
      И она стремительно бросилась к выходу. Синда! Он и не знал ее настоящего имени. Синда! Это имя понравилось ему больше, чем Люси.
      Не желая терять ее из виду, Трев подхватил саквояж и повернулся к гиганту, который невозмутимо ожидал, подняв брови. Если член семьи не остановил родственницу, почему, черт возьми, он должен ее останавливать?
      – Не знаю, какова ее семья, но скажите им… – Трев взглянул в спину убегающей Синды. – Скажите им все, что пожелаете. Я не могу отпустить такую женщину.
      Оставив Эйдена наедине с рисунком Синды в руках, Трев бросился бежать из гостиницы навстречу рассвету нового дня. Синда пронеслась за конюшней и дальше по переулку, направляясь прямо к морю, как будто знала, куда идти. Трев страстно молился, чтобы так оно и было, потому что она до того вскружила ему голову, что сам он уже не соображал, куда бежать.

      Синда остановилась передохнуть за последним рядом полуразвалившихся сараев, за которыми начинался крутой спуск прямо к морю. Отсюда не было видно дороги, но она должна была проходить перед этими сараями, где как раз могли подниматься солдаты. Через секунду рядом оказался Трев.
      – Вы с ума сошли? – хрипло прошептал он, разглядывая окрестности с высоты своего роста. – Ваша семья наконец-то вас нашла и готова вернуть вас в свое лоно, где вы будете в полной безопасности. Вернитесь, пока еще не поздно!
      – Должно быть, солдаты уже добрались до гостиницы, – спокойно заметила Синда, высовываясь подальше из-за стены сарая, чтобы рассмотреть дорогу. – Как по-вашему, мы сможем добраться до корабля? Вон в той лодке?
      – Вы понятия не имеете, каково находиться в море. – Прижав альбом к боку рукой, в которой был саквояж, Трев взял ее за локоть и повел по тропинке к утесу. – Стоит вам провести на борту всего одну ночь, и вы очень пожалеете о своем решении. Корабль не место для леди. Я могу оставить вас внизу, и когда солдаты уйдут, вы вернетесь к своим родственникам.
      Синда выдернула свою руку и стала спускаться по крутой тропинке, поддерживая юбку, жалея лишь об оставленных в фургоне нижних юбках.
      – Моя семья заставит меня вернуться в общество людей, которые считают меня ненормальной и во всем, что я ни нарисую, видят пугающие предсказания. Так что у меня свои причины для побега.
      Некоторое время они молчали, сосредоточившись на крутом спуске по скале. Внезапно из-под ноги Синды выскользнул камешек, и она покачнулась, потеряв равновесие. Трев успел свободной рукой удержать ее.
      – Давайте-ка я пойду впереди, чтобы в случае чего вы упали прямо на меня. – Он обошел ее на узкой тропинке.
      Синда действительно почувствовала себя надежнее, следуя за его широкой спиной. Какое счастье, что он согласился на ее побег или по крайней мере перестал ее укорять.
      Вдруг перед ее глазами возник обрыв в несколько футов, которым заканчивалась тропинка. Трев уверенно спрыгнул вниз. Уж не говорил ли он про этот обрыв, когда сказал, что оставит ее внизу?
      – Значит, вы решили сбежать от своей семьи? – спросил он, опустив на землю саквояж и альбом и протягивая к ней руки.
      Синда с облегчением вздохнула, готовая последовать за ним хоть в ад. Глубоко вздохнув, она оттолкнулась и полетела вниз, зная, что Трев не даст ей упасть.
      Он подхватил ее за талию и так крепко прижал к себе, что она едва не задохнулась. Так же резко он поставил ее на ноги, подхватил вещи и поспешил к лодке, около которой их ждал какой-то человек.
      – Калеб! – воскликнула она, подходя к лодке и узнавая крепкого парня.
      Усмехнувшись, он коснулся рукой кепи и вопросительно взглянул на своего капитана.
      – Она может нам помочь, – коротко бросил Трев.
      Прежде чем Синда осознала, что он намерен делать, Трев перекинул ее через борт лодки. Она едет с ним! До сих пор Синда не была в этом уверена. Онемев от счастья – и от ужаса, – она уселась и постаралась не мешать мужчинам. Осмотрев берег, она не увидела преследующих их солдат.
      Трев схватился за весла, а Калеб оттолкнул лодку и вскочил в нее в последний момент. Тут с утеса послышались крики.
      – Скорее ложитесь! – приказал Трев.
      Синда пригнулась как можно ниже, кто-то накинул на нее старый парус, и она едва не задохнулась от вони гнилой рыбы. От громкого взрыва у нее заложило уши, и она затаила дыхание, пока до нее не донеслись равномерные удары весел о воду и вырвавшиеся у Трева проклятия. В первый раз Синда осознала всю рискованность их побега. Солдаты могут убить Тревельяна, так и не дав ему возможности предстать перед судом!
      Но мужчин в лодке, казалось, совершенно не беспокоила стрельба из мушкетов. Энергично выразив свою досаду, они стали грести еще быстрее, опытными взглядами оценивая силу отлива и прибрежного течения. Синда поверила в спасение, когда они приблизились к ожидавшему их кораблю и выстрелы уже больше не раскалывали воздух.
      – Вылезайте, – пробормотал Трев, сдергивая с нее парусину. – Здесь вас уже не заметят.
      Закинув голову, Синда со страхом смотрела на возвышавшийся перед ней мощный корпус корабля и свисающую с борта веревочную лестницу. Они подошли к нему со стороны моря, так что с берега их не могли увидеть. Не представляя себе, Что она сможет забраться по этой раскачивающейся в воздухе лестнице, Синда судорожно сглотнула и обернулась к Треву, который серьезно смотрел на нее.
      – Приказать Калебу вернуть вас на берег?
      – Ни в коем случае! Только объясните, как залезть на эту штуку. – Чтобы юбка ей не мешала, Синда зажала ее сзади ногами, а впереди засунула подол за пояс: как-то раз она видела, что так делали цыганки, залезая на яблоню.
      Трев оторвал ее от днища лодки и поднял вверх.
      – Поставьте ногу на первую ступеньку и ухватитесь за веревки как можно выше. Я иду прямо за вами.
      Толстые грубые канаты больно обдирали ей ладони, а ноги в туфлях то и дело грозили соскользнуть со ступеньки, но ей удалось влезть на колеблющуюся лестницу, а Трев вскарабкался прямо за ней.
      – Ну вот, половина дороги уже позади, – весело сказал он. – Теперь я вас держу. А вам остается только крепко цепляться за веревки, когда я вас поставлю на следующую ступеньку, и так мы с вами и доберемся до верха.
      Напомнив себе, что по собственной воле ввязалась в эту авантюру, она изо всех сил стиснула зубы, чтобы они не стучали, и сосредоточенно и точно выполняла его команды. Ее состояние не очень облегчало тесно прижимавшееся сзади тело мужчины, к которому ее так влекло.
      С палубы навстречу ей протянулись сильные руки матросов и подхватили ее за локти, а снизу ее приподнял Трев. Взмахнув юбками, Синда перелетела через борт. Не успела она смутиться, как рядом оказался Трев и крепко ее обнял. Затем он подтолкнул девушку к парню, которому на вид было не больше шестнадцати лет.
      – Отведи ее вниз, Уилл, – приказал он. Затем обернулся к своим матросам и проревел: – Полный ход, ребята!
      Раздались радостные крики, заскрипел, поднимаясь, якорь, паруса поймали ветер, и «Подружка пирата» понеслась в открытое море.
      Трев остался на палубе, подставив грудь сильному ветру, который разметал его волосы и наполнил сладостным ощущением свободы. Здесь он чувствовал себя на своем месте, как никогда и нигде на берегу. Порой ему казалось, что он принял ошибочное решение, задумав вернуться в Англию.
      Выполняя его команды, матросы быстро забегали по вантам, тогда как Калеб встал к штурвалу. Эти простые и грубые парни были выносливы и преданы ему, они знали свою работу и отлично с ней справлялись. Трев, не задумываясь, доверил им без него съездить в Голландию и вернуться с закупленными товарами, зная, что по пути им не угрожает встреча с испанскими галеонами. Глубоко вдыхая соленый морской воздух, Трев чувствовал, как им снова овладевает нетерпеливая жажда действий, стремительного движения вперед, всегда вперед!
      Вот поэтому он никогда не сдавался перед трудностями, презрительно насмехаясь над жизненными неудачами» Ему мало было гоняться за военными судами противника, мало было преследовать пиратов. Ему понадобилось схватиться со своим дедом и похитить дочь герцога, чтобы полнее чувствовать жизнь!
      Интересно, чем сейчас занимается Синда? Наверное, забыла обо всем и уже всю каюту забросала своими рисунками. И Трев сразу представил себе, как они лежат у него в постели и обмениваются такими же поцелуями, как в последний раз в брайтонской гостинице. Была бы она действительно вдовой, ему вообразились бы и более соблазнительные картины. Но она была девственницей и дочерью герцога, а он – жалким беглецом и не имел на нее права. Как бы он ни хотел порой забыть о привитых матерью понятиях чести, воспитание давало о себе знать.
      Охваченный раздумьями, Трев спустился по трапу, затем, покачиваясь, прошел через столовую к своей каюте, расположенной на носу. Он строил корабль, учитывая свой рост, но все равно ему приходилось нагибаться.
      Войдя в каюту, Трев остановился, любуясь чудесной сценой. Улегшись поперек его кровати, Синда так увлеченно рисовала мелками, что не заметила его появления. Она болтала в воздухе ногами, и ее цыганская юбка задралась, обнажая стройные лодыжки и трогательную дырочку в чулке на пятке. Густые волнистые волосы вырвались из прически и спадали ей на спину и на лоб. Синда походила на ребенка, увлеченного новой игрушкой, а Трев почувствовал себя похитителем младенцев.
      Но только до тех пор, пока она не закончила отделывать рисунок и не села на бархатное покрывало. Колени у Трева подогнулись, он быстро захлопнул дверь и оперся на нее. Под вопрошающим взглядом Синды, видя почти полностью открытые полные груди, он испытал стремительное возбуждение.
      – Вы хоть понимаете, что со мной делаете, когда сидите передо мной в таком виде? – проворчал он.
      – Нет, но собираюсь выяснить. Мне пересесть на стул? – Синда спустила ноги с кровати, и юбка задралась еще выше, обнажив колени.
      На стул уселся Трев, потому что до него было ближе. В жаровне горели угли. Значит, она успела очаровать юнгу Уилла. Над огнем булькал чайник, но он думал сейчас не о кофе.
      – Вы все еще намерены сбежать от своей семьи? – спросил Трев, ни на минуту не забывая о ее решении. – Это вы таким образом решили наказать их за какое-то зло, которое, по-вашему, они вам причинили?
      Синда озадаченно посмотрела на него.
      – Нет, конечно! – Она опустила юбку, но покачивала ногами, так что колени все время открывались и призывно маячили перед Тревом. – Наоборот, я убежала, чтобы ненароком им не причинить какого-нибудь вреда. – Она сморщила носик, на котором за последние дни высыпали веснушки. – И еще потому, что хочу рисовать спокойно, зная, что никто за мной не подсматривает, гадая, какое еще несчастье я предскажу.
      – А вот я как раз жду, что вы еще нарисуете. – Трев мрачно уставился в пол, чтобы не видеть ее мелькающие стройные ножки.
      – Ну что ж, вы ведь из-за меня пострадали, так что это только справедливо.
      Трев не мог выдержать и снова взглянул на нее. Синда держалась за край кровати и, желая убедить его, слегка подалась ему навстречу. Но он видел только глубокую ложбинку между холмиками ее грудей, открывшихся в широком вырезе блузы, и машинально заметил, что изящные изгибы ее тела не сковывает корсет.
      – Тревельян? – Она вопросительно посмотрела на него, затем проследила за его взглядом и залилась краской. Поспешно выпрямившись, она одернула блузу сзади. – Выйдите, пожалуйста, я переоденусь.
      – Только не из-за меня, – сказал он, сложив руки на груди и с восхищением посматривая на обтянутые тонкой блузой ее высокие груди. – Вы понимаете, что это не гостиница на плаву и что нам с вами придется жить в этой каюте?
      Синда села, поджав под себя ноги, и бросила на него сердитый взгляд.
      – Не настолько я глупа! И если я не ошибаюсь, мы уже несколько ночей провели с вами в одной комнате. Или вы огорчаетесь, что вам не придется как следует выспаться?
      Он усмехнулся:
      – Если бы я не знал вас так хорошо, то подумал бы, что вы меня приглашаете. – И он быстро поднял руку, защищаясь. – Только не надо швырять подушку! В море не так-то просто найти перо.
      Она вернула снаряд на место, избегая смотреть на Трева.
      – А если бы я вас… пригласила, вы бы ответили согласием?
      Ошеломленный, Трев не знал что сказать.
      – Я должен был бы отказаться, – признался он, – но согласился бы, так что лучше не приглашайте, не искушайте меня! Вы еще слишком молоды и неопытны, чтобы понимать, что предлагаете.
      Синда бросила на него смущенный взгляд.
      – Я понимаю гораздо больше, чем вы думаете, – холодно заявила она. – Но не стану еще больше обременять вашу совесть. Поймите одно – я не намерена возвращаться в лоно своей семьи, как вы выразились. Я пытаюсь примириться с фактом, что мой дар вынуждает меня отныне жить в одиночестве. Не знаю, что из этого выйдет, но уверена, что в конце концов семья будет оказывать мне поддержку, какое бы решение я ни приняла. Так что относитесь ко мне как к независимой женщине, а не как к дочери герцога, на которой вас обязывает жениться долг.
      Трев воздел глаза к небу.
      – Ну как же, непременно последую вашему совету! Тем более что мне это ничего не стоит, ведь я всю жизнь только и делаю, что совращаю независимых девственниц, сбежавших из дома! Так что на любом острове можно встретить моего незаконного отпрыска. Простите, миледи, но мне нужно идти наверх.
      Сдерживая злость, Трев оттолкнул стул и вылетел из каюты, оглушительно хлопнув дверью. Оставшись одна, Синда сразу сникла. И зачем ей понадобилось оскорблять Трева?
      Она никогда всерьез не намеревалась даже на время связать свою жизнь с мужчиной, поскольку просто их не понимала! Сегодня утром он так жарко, так нежно ее целовал. Она была почти уверена, что очень ему нравится, и только хотела сказать, что он не должен чувствовать себя связанным какими-либо обязательствами. Так почему он так странно и резко на это отреагировал? Может, решил, что будет вынужден на всю жизнь оказаться прикованным к женщине, которая способна принести ему только боль и разочарования?
      Но какое это имеет для нее значение? Если она намерена провести всю жизнь в одиночестве, то ей не нужен никакой мужчина. Она спокойно и безмятежно станет жить в поместье Кристины и писать с натуры животных и прекрасные виды окрестностей.
      Синда подобрала с пола разбросанные рисунки и уселась поближе к огню. Сначала качка мешала ей рисовать, но постепенно она к ней приноровилась.
      Не написать ли ей портрет Тревельяна, чтобы узнать, что сулит ему будущее?
      Но боясь увидеть его судьбу, она стала по памяти рисовать котенка – это куда безопаснее.

      Трев мог бы повесить свой гамак в кубрике, чтобы спать и питаться вместе с матросами, но его угнетала мысль провести весь вечер без Синды. Это только потому, убеждал он себя, что он боится, как бы она не отправилась его искать и не устроила бы скандал, но сам не верил собственной лжи.
      К вечеру весь корабль пропитал пряный аромат риса с жирными устрицами, приправленными травами. На этот раз Кук превзошел самого себя. Вскоре им придется довольствоваться соленой рыбой и галетами, а пока на борту есть свежие продукты, Трев мог полакомиться экзотическими блюдами своего кока, по которым он так соскучился за последние недели. Глотая слюну, Трев поспешил навстречу ожидающим его в каюте соблазнительной женщине и аппетитной еде.
      Войдя к себе, он обнаружил, что его стол превращен в подобие мольберта. Синда прислонила свой альбом к стопке книг, но сама сидела на стуле у жаровни и погрузилась в чтение какой-то книги. Интересно, какой? Он посмотрел на стопку книг, которые поддерживали ее альбом, но среди них не увидел вахтенного журнала.
      – А вы знаете, что вахтенные журналы не для посторонних глаз? – Трев взял оставленную Уиллом кружку с элем и сделал большой глоток.
      – Правда? – Синда закрыла книгу и обернулась. – А я думала, что в них заносятся всякие полезные сведения о путешествии. Хотя я не разбираюсь во всех этих сокращениях.
      Слава Богу, свои личные мысли он записывал особым кодом!
      С трудом сопротивляясь искушению приблизиться к Синде, Трев резко опустил кружку на стол. И тут Синда выпрямилась и машинально одернула блузу. У него мгновенно вылетели из головы все мысли, кроме неудержимого желания сорвать эту блузу с Синды и швырнуть в огонь.
      – Эти буквы и цифры обозначают долготу и широту положения корабля на каждый день. – Трев с трудом заставлял себя поддерживать разговор. – А почему вы решили, что эти журналы предназначены для чтения? – Он еще не забыл вежливости и подвинул для нее стул.
      – В моей семье все вели дневники, правда, в моем было больше рисунков, чем записей. Мы старались записывать все наши открытия. Когда-то у нас была целая библиотека старинных книг, но пару веков назад она пропала, и моя кузина Фелисити пытается определить, куда она делась.
      Синда уселась на стул, грациозно расправив складки пестрой цыганской юбки, и, поглядывая на аппетитно дымящееся блюдо, скромно ждала, когда он сядет. Трев подвинул себе стул и положил на тарелку Синды добрую порцию устриц с рисом. Знакомя ее с экзотической едой, которую готовили на островах, он немного успокоился.
      – Видно, Кук восстановил свой запас приправ, пока корабль находился в Лондоне. Он был поваром у самого губернатора Луизианы. А потом у него произошло какое-то недоразумение, в котором были замешаны женщина и нож, и ему пришлось быстро сбежать из колоний.
      Синда выслушала его скорее с удивлением, чем с испугом. Отделив кусочек моллюска, она с явным удовольствием отведала его и только потом ответила:
      – Полагаю, с тех пор он стал более выдержанным. Ведь вы не стали бы держать у себя буяна, у которого под рукой самые разные кухонные ножи, не так ли?
      Треву понравилась ее невозмутимая рассудительность, с которой она восприняла его провокационное сообщение. Видимо, она была уверена, что ей нечего бояться на корабле, или просто доверяла ему.
      – Да, конечно. К тому же он отличный повар и готовит такое печенье, что оно просто тает во рту. Вот только приходится следить, чтобы он не слишком злоупотреблял спиртным.
      – Одна из моих сестер умеет готовить горячий напиток из молока, вина и пряностей, который дают пьяницам. Говорят, это полностью их излечивает. – Она отведала еще кусочек устрицы и застонала от удовольствия. – Исключительно вкусно! Ничего подобного не пробовала.
      – Люди, живущие лишь морским промыслом, изобретают самые неожиданные сочетания продуктов. Вот, возьмите томаты. Вы знакомы с их вкусом?
      Синда подцепила вилкой тонкий ломтик красного овоща.
      – Ниниан использует его в своих рецептах лекарств, а Данстен экспериментирует с ними в оранжерее. Но я никогда их не пробовала.
      – Я рад, что они вам понравились. – Треву стало жарко, когда он увидел ее розовый язычок, которым она слизнула с губ острый соус. Поймав на себе его напряженный взгляд, Синда смутилась и воспользовалась салфеткой.
      Если бы он ее не знал, он мог бы поклясться, что она намеренно его провоцирует. Не будучи искушенной в искусстве соблазна, каждым своим невинным жестом или словом Синда приводила его в такое возбуждение, что у него голова шла кругом.
      Трев отчаянно пытался отогнать от себя мысль, что она полностью в его власти. Если обстоятельства вынужденно привели их к такой близости, это не означало, что он должен ею воспользоваться, особенно когда будущее его было столь тревожно и неясно. Соблазнить дочь герцога – крайне рискованный поступок, за это можно поплатиться головой.
      А главное, Трев не мог ею овладеть, зная, что она с ним не останется. Он понял это, когда Синда предложила ему себя на временной основе, как будто считала его недостаточно подходящим для себя мужем. Что ж, так оно и есть, если принимать во внимание его невоспитанность и отсутствие образования.
      К сожалению, голова у него работала из рук вон плохо, когда Трев смотрел, как Синда понемногу пьет вино, осушает салфеткой свои полные розовые губки и весело смеется его шуткам, запрокидывая голову и неосознанно выставляя напоказ стройную нежную шею и глубокую ложбинку между грудей. Широкая блуза все время соскальзывала у нее с плеча, и он жаждал целовать эту нежную шелковистую кожу, всю ее целовать, пока не сдастся ему сама.
      От сдерживаемого напряжения Трев весь одеревенел и не мог бы пошевелиться.
      Услышав, как заскрипел якорь и корабль слегка накренился, Синда подняла голову:
      – А что они там делают?
      Трев пожал плечами:
      – Видимо, они заметили какую-нибудь деревушку, в которой могут скрываться контрабандисты. Так что мы остановимся и пошлем туда шлюпку с людьми, чтобы они порасспрашивали жителей. Жаль только, что я отдал последний рисунок вашему родственнику. Он помог бы моим матросам найти поселение с похожими коттеджами. А кстати, кто этот Эйден? Я уже боялся, что он оторвет мне голову. – Эта мысль несколько его охладила, он вспомнил, что семья Синды намного влиятельнее графа и может сделать так, что он бесследно исчезнет.
      Синда быстро откинула мешавшую ей прядь со лба, доела остатки риса и взяла стакан с вином.
      – Собственно, никто из нас точно не знает, кто такой Эйден. Мы словно унаследовали его, когда мои кузины породнились с семейством Айвзов. Кристина уверяет, что в его ауре есть признаки Малколмов, но это невозможно. У Малколмов рождаются только девочки, за очень редкими исключениями. У Эйдена удивительная способность возникать в самые неожиданные моменты, так что даже пугаешься.
      – Как-нибудь я попрошу вас нарисовать ваше родословное древо. Скажите, все ваши родственницы носят имя Малколм в добавление к имени своего мужа? – Трев подумал, что немного пьян, потому что его всерьез интересовал ее ответ. Обширная и странная семья Синды, все члены которой принадлежат к высшей аристократии, а следовательно, обладают огромным влиянием и могуществом, представляла для него серьезную угрозу, но мысли о семье неудержимо притягивали его, как рыбу – приманка.
      – Это предусмотрено нашими брачными контрактами. Вероятно, для того, чтобы всегда можно было найти любую из нас.
      Трев понимал, что ему давно уже пора подняться на палубу, чтобы дать своим людям указания для поиска кузена, но он словно приклеился к стулу, не сводя взгляда со своей очаровательной спутницы. Он обратил внимание, что ее волосы постепенно приобретают естественный цвет.
      – Каждую из вас? И сколько же вас всего?
      Синда задумчиво наморщила лоб.
      – Точно не знаю. Но у моей мамы и тетки дочерей не меньше дюжины. У меня была еще одна тетя, которая умерла совсем молодой, и, насколько мне известно, у нее только одна дочь – Ниниан. Но у нашей бабушки было несколько сестер. Думаю, мама могла бы сказать точнее, но я видела их всего раз или два. Они принадлежат нортумберлендской и шотландской ветвям, придерживаются строгого образа жизни и, мне кажется, не очень одобряют наше общество, считая его слишком современным.
      – Значит, у вас больше дюжины сестер?! – недоверчиво покачал головой Трев, не упуская из виду предмет, который его больше всего интересовал. – И неужели ни одного брата?!
      – О, у нас множество единокровных братьев и кузенов – маркизов, графов и их наследников. Все они уже взрослые и имеют свои семьи, но в случае необходимости мы можем созвать целую армию. – Синда говорила совершенно просто, глядя на него своими синими, как море, глазами. – Мои старшие сестры тоже замужем за очень знатными людьми. Думаю, Малколмы могли бы составить целую династию, если бы на их пути не встал король Георг. Мы подыскиваем короля из своей семьи.
      Трев поперхнулся элем. Он был конченым человеком.
      Сложив салфетку, Синда положила ее рядом с тарелкой.
      – Так что Эйден соберет под своим командованием целую армию, и к утру у него будет столько копий с моего рисунка, что они смогут начать розыски вашего кузена по всему побережью Англии. Если только эти коттеджи существуют, мои родственники непременно их найдут.
      – А я уже боялся, что рассказ о вашем семействе закончится грозным предостережением, – с огромным облегчением признался Трев.
      Она одарила его озорной улыбкой.
      – Откровенно говоря, таково было мое намерение.
      Он засмеялся безрассудной отваге ее ответа.
      – Для обычной смертной вы слишком опасная и дерзкая собеседница! – вскричал он. – Ничего удивительного, что весь Лондон из-за вас потерял голову.
      – О, в Лондоне я совершенно иная, тихая и незаметная! – заверила его Синда. – Я думаю, не повлияло ли на меня то, что я выкрасила волосы в рыжий цвет. Раньше я никого не осмеливалась поддразнивать.
      – Но вам слишком ловко это удается. – Наконец Трев заставил себя встать и предложил ей руку. – Если я немедленно не вернусь к своим обязанностям, я могу навсегда пропасть, поддавшись вашим чарам. Скажите, вы хорошо чувствуете себя здесь?
      Синда чуть дольше, чем следовало, сжимала загорелую руку Тревельяна. Он излучал такую уверенность, что ей не хотелось его отпускать. В его присутствии она словно оживала, ощущала прилив душевных сил и бодрости, тогда как в одиночестве ей сразу становилось грустно. Но она видела, что ему не терпится уйти. Синда неохотно разжала свою руку.
      – Я найду себе занятие, хотя мне хотелось бы помочь вам.
      – Если ваша семья начнет розыски моего кузена, тогда вы уже здорово помогли мне. Ложитесь спать, может, вы нарисуете еще что-нибудь интересное и важное.
      Она просветлела.
      – Верно! Интересно, смогу ли я себе внушить, чтобы во сне я нарисовала то, что вам нужно узнать?
      – Последний раз вы изобразили на лбу у Лоренса не то шрам, не то след от удара. Подумайте об этом перед сном, и посмотрим, что у вас получится. Но лучше, чтобы вы подождали меня, прежде чем экспериментировать, это может причинить вам боль.
      – Да, боль, – задумчиво повторила Синда, садясь на кровать. – А вы знаете, обычно после того, как во сне я рисую виконта, я просыпаюсь с головной болью. Но сегодня утром она болела у меня не так сильно. Не может ли это быть каким-то образом связано с его шрамом?
      Трев сосредоточенно нахмурился:
      – Вот что, дорогая моя леди! Если эти сны навевают на вас головную боль, я запрещаю вам спать. Не желаете ли выйти наверх и подышать свежим воздухом?
      Синда улыбнулась:
      – Но мне же необходимо отдыхать! Хотя сейчас еще рано, так что вам нечего опасаться. Идите и не волнуйтесь, рее будет хорошо. – Когда же Трев, кивнув, собирался уйти, она поспешила заметить: – У вас в бороде застряла рисинка. Вы намерены и впредь не бриться? Ведь теперь вам незачем маскироваться.
      Трев схватил салфетку и пошел прочь, что-то бормоча себе под нос и на ходу вытирая свои роскошные усы. Синде очень хотелось написать портрет Тревельяна с бородой, пока он ее не сбрил, но она отлично усвоила преподанный ей жизнью жестокий урок и никогда больше не будет писать портреты, тем более с него! Однако ее рисование во сне пока что приносило только пользу. Если она поможет ему найти виконта, все устроится, и он перестанет бояться ее семьи.
      Синда с надеждой думала, что только эти опасения мешают ему перейти в отношениях с ней определенную границу. Ей не хотелось умереть старой девой, так и не познавшей радости любви.
      Перелистывая свой маленький альбом, чтобы вспомнить все, что она нарисовала до сих пор, Синда внимательно рассматривала на каждом листе лоб виконта. На первом рисунке она ничего не заметила, значит, тогда он еще не был ранен. На втором его голова была повязана платком, как у моряка, но выглядывавшая из-под него повязка могла быть признаком ранения. Изображение его руки ничего в этом отношении не давало. На рисунке, где он смотрел вдаль, виден был шрам, но, кажется, без повязки. Означало ли это, что рана зажила, или просто повязка была меньше, чем прежняя?
      Синда быстро набросала по памяти свой последний рисунок. На нем были те же самые астры и коттедж, как и на предыдущем. На Лоренсе были куртка и теплый свитер, казалось, штаны больше обтрепались по краям. Он держал на ладони кошелек, как будто пересчитывал деньги. Голова его была наклонена, поэтому нельзя было увидеть повязку или шрам, но определенно что-то было под этой вязаной шапкой, которой на нем не было на первом рисунке.
      Размышляя об этих деталях, Синда забралась на кровать Тревельяна и высоко взбила подушки. Это была постель мужчины, и сознание этого внушило ей довольно унылые размышления.
      Обычно месячные у нее были непродолжительными, и если она правильно поняла записи в дневниках своих сестер, вероятность забеременеть сразу после месячных была очень невелика. Так что через одну-две ночи она сможет познать наслаждение, которое уже познали ее старшие сестры и кузины. Синда строго себя одернула, напомнив, что должна думать о виконте, а не о Тревельяне.
      Она послушно сосредоточилась, представляя себе множество рисунков, запоминая различные выражения лица виконта, вглядываясь в коттеджи. До сих пор Синда никогда не прилагала к воображению усилий мозга. Кто знает, что из этого выйдет, но она готова сделать все, что в ее силах, чтобы избавить Тревельяна от несправедливого обвинения, которое его так угнетает.
 
      – Никто из местных не узнал ни это место, ни человека, – сказал возвратившийся с берега Калеб и вернул рисунок Треву. – Наверное, стоит немного здесь задержаться, чтобы как следует разузнать о контрабандистах.
      Трев сунул рисунок в карман и уставился на небольшую деревушку, прилепившуюся в расщелине между скал.
      – Мы можем навлечь на себя подозрения, если станем слишком дотошно о них расспрашивать. Я предоставлю это Джорджу и тем нашим ребятам, что живут на берегу. Если он что-то узнает, даст нам знать.
      – Но мы можем уйти довольно далеко отсюда, – с сомнением проговорил Калеб.
      – Все равно пока граф не отдаст концы, мне больше нечем заняться. Ставьте паруса. Мы пойдем на запад, попробуем найти дальше по берегу эти каменные коттеджи.
      – Есть, кэп! – Калеб вразвалку отправился на палубу, чтобы отдать матросам приказания и встать у штурвала.
      При свете восходящей луны Трев через подзорную трубу рассматривал деревушку, пока она не исчезла из виду, надеясь увидеть маленький каменный коттедж с горшком цветущих астр у крыльца, но нет, пока ему не везло.
      Он должен написать письма Мелинде и своим поверенным, предложив им в его отсутствие какой-то способ ведения хозяйства в поместье. Влиятельная и могущественная семья Синды могла бы в этом помочь, но он не был уверен, что она захочет оказать ему содействие. Ничего, он и сам со всем справится.
      Пройдя по другой стороне палубы, Трев спустился по трапу и вошел в свою каюту, стараясь внушить себе, что его интересуют только перо и бумага, а не то, что делает его спутница.
      Синда спала на его кровати.
      Раздираемый желанием лечь с ней рядом, хотя это и означало бы всю ночь провести в мучениях, Трев круто повернулся и пошел искать гамак, чтобы повесить его в каюте. Он не мог оставить Синду одну, опасаясь, что во сне она может выйти на палубу. Сколько еще времени он посмеет ее удерживать, прежде чем сдастся и вернет семье?

      Трев устроился на ночь в натянутом поперек каюты гамаке и проснулся в ту же минуту, как только босые ноги Синды коснулись пола. В темноте каюты белела лишь ее ночная рубашка, которую он купил в Гастингсе.
      Поглядывая за Синдой, которая искала мелки и бумагу, он осторожно выбрался из гамака и раздул угли в жаровне. Когда девушка устроилась на кровати с альбомом, он тихонько накинул ей на плечи одеяло – казалось, она этого и не заметила.
      Синда хмурилась, но не дрожала. Трев никак не мог решить, связана ли каким-то образом ее головная боль с самочувствием Лоренса. Но ему очень не хотелось, чтобы Синда страдала по какой бы то ни было причине.
      Она склонила голову набок, как будто ожидала какого-то знака. Интересно, она сознает, что он тоже находится в каюте?
      Трев колебался. Следует ли ему вмешаться? Может, будет лучше, если он уложит ее, чтобы она заснула? Или получится то же самое, как в те ночи, когда он ее связывал и она металась в постели и плакала?
      Он не вынесет, если она опять станет плакать. Медленно, чтобы не напугать Синду, он присел на кровать и привлек ее к себе спиной, так что ее длинные волнистые волосы касались его груди. Она расслабилась, как будто эта поза была совершенно естественной, и он с трудом подавил легкомысленную усмешку. Какого бы мнения дочь герцога ни была о нем наяву, во сне она испытывала к нему доверие.
      – Вы можете нарисовать город, где живет Лоренс? – прошептал он на ухо девушке. – Может, вывеску какой-нибудь таверны? Он ведь ходит в таверну?
      Она снова склонила голову, всматриваясь в лист альбома, затем начала рисовать. Трев обхватил ее за талию, чтобы она как следует оперлась на него, и старался не дышать, глядя, как на листе появляется изображение.
      Рука ее уверенно тянулась к коробке с мелками, выбирая нужный цвет. Может, ею движет какой-то дух?
      Если бы он собственными глазами не видел ее рисующей во сне, он назвал бы сумасшедшим того, кто рассказал бы ему об этом. Но Трев знал, что эта женщина так же здорова психически, как и большинство людей, очень умна и совершенно не склонна к истерическим припадкам. Просто она обладала магическим даром.
      Он слышал о знахарстве, которым занимались невольники в Вест-Индии, видел вещи, в которые трудно было поверить. Казалось бы, он должен был бояться этой женщины и ее таинственного дара, но в сердце у него было только восхищение перед ней.
      Рисунок был почти закончен, когда у нее вдруг вырвалось непристойное ругательство и она отшвырнула бумагу на одеяло.
      Затем она стала ударять мелком по бумаге, сердито чертя темные линии. Пальцы ее дрожали от напряжения, так сильно нажимая на мелок, что он сломался. Это ее не остановило, она выпрямилась, опустила ноги на пол и, удерживая альбом на коленях, продолжала покрывать бумагу резкими неистовыми штрихами.
      Закончив, Синда бросила на пол альбом и мелки и повернулась, чтобы снова забраться на кровать. Во всяком случае, так показалось Треву, который оказался у нее на пути.
      Он лег на спину и позволил ей перелезть через него. Она едва не лишила его мужественности, надавив кое-куда коленом. Застонав, Трев отодвинулся, и ее колени соскользнули на матрас, оказавшись между его ногами. Его охватил теплый, нежный аромат женщины, и его тело немедленно на него среагировало. Она медлила, и он затаил дыхание.
      Наконец Синда легла на бок, и Трев облегченно вздохнул. Хотя ему страстно хотелось заняться с ней любовью, он предпочел бы, чтобы она делала это осознанно, а не во сне. Свернувшись рядом в клубок, Синда погрузилась в сон. Она не дрожала, но Трев все равно обнял ее, не желая оставлять одну. А рисунки никуда не денутся.
      Да ему и самому не хотелось оставаться в одиночестве. С ним происходило что-то непонятное, открывшее давно запертые двери его сердца, и спящая в его объятиях девушка имела к этому серьезное отношение.
      Когда утром Трев проснулся, Синда стояла посередине каюты с листом бумаги в руках, а вокруг на полулежали еще несколько рисунков. Поверх рубашки она накинула одеяло, но ноги ее были босыми. На щеке отпечатались складки от подушки, волосы свободно ниспадали на плечи и на спину. Казалось, она не сознавала этого беспорядка. Синда выглядела такой очаровательной, что ему хотелось просто смотреть и любоваться ею.
      Он подумал, что она не заметила его пробуждения, но она нашла место, куда положить рисунок, и сообщила:
      – Теперь рисунки в порядке.
      Как это понимать? Опершись на локоть, Трев нагнул голову и посмотрел на разложенные на полу рисунки. Здесь были рисунки Лоренса со снастями, с канатом, с кольцом, с кошельком и один новый – Лоренс поднимал парус на маленькой рыбацкой шлюпке, сильный ветер трепал ему волосы.
      Трев сел и поднял последний рисунок. На лице Лоренса сразу под линией волос можно было отчетливо разобрать почти зарубцевавшийся шрам. За его спиной виднелась изогнутая линия берега, аккуратно разделенная стеной, за которой выступал ряд небольших каменных коттеджей.
      Трев снова изучил разложенные в определенном порядке рисунки, и сердце у него радостно забилось.
      – На первом рисунке у него нет шрама.
      – А на следующем – повязка на лбу, – согласилась Синда. – Я попыталась сосредоточиться на лбу виконта перед тем, как заснуть. И когда я проснулась, голова у меня не болела!
      Трев резко поднял на нее взгляд.
      – Значит, вы считаете, что существует какая-то связь между вашим состоянием и самочувствием Лоренса? – спросил он, когда она подтвердила его вчерашние опасения.
      – Когда я нарисовала тот, первый рисунок, я проснулась с дикой головной болью, но на нем у Лоренса еще нет раны. – Она задумалась над копией рисунка. – А после двух последних боль стала меньше, видимо, как меньше стала болеть и его рана.
      – Я бы не слишком однозначно понимал это, – сказал он осторожно. – Может, вы просто привыкли рисовать по ночам.
      – Возможно, но я отразила верно последовательность событий. Видите, на первом рисунке яхта целая, значит, это было еще летом.
      Трев поднял следующий рисунок, где Лоренс был изображен сидящим на неизвестной пристани и занятым сплетением из веревок каната.
      – На этом явно осень. Здесь изображены астры, которые, как вы сказали, расцветают именно осенью.
      – Но горшок с астрами очень маленький, в нем только один кустик и много бутонов. Это может быть начало сентября, приблизительно то время, когда вы вернулись в Лондон. Похоже, будто он выздоравливает после ранения. Если он получил эту рану в июле, когда затонула его яхта, должно быть, она была очень серьезной, потому что для ее заживления потребовалось много времени.
      – Чепуха! – возразил Трев, отчаянно надеясь, что его кузен выжил после крушения яхты, но не смея поверить этой сказке.
      – Смотрите, затем он ловит рыбу, чтобы заработать себе на жизнь, – продолжала Синда, как будто ее не прерывали. – Он копит деньги. На рисунке, где он сидит с кошельком, астры уже отцветают, значит, это конец сентября, Но я не понимаю, почему он там остается. Ведь ему достаточно известить деда, и его сразу заберут.
      – А если он подозревает, что это дед подстроил его гибель? – предположил Трев.
      Синда нетерпеливо взглянула на него.
      – Лэнсдаун хочет избавиться от вас, но не от своего наследника. Боюсь, этот удар по голове мог повредить его мозг. Моей кузине Ниниан приходилось лечить пациентов, которые так полностью и не оправились после серьезного повреждения черепа.
      Они уставились на большой шрам на лбу Лоренса. Трев схватил лист и подошел к иллюминатору. Когда он подробно рассмотрел рисунок, его охватили гордость и волнение.
      – Здесь есть вывеска таверны с изображением черного единорога! Буквы различить трудно, но я готов поклясться, что она так и называется – «Черный единорог»! Если мы станем его показывать людям, кто-нибудь обязательно узнает это место на берегу. Едем искать его!
      Он стремительно обернулся к Синде и с ликующим смехом подхватил ее.
      – Ночью, когда вы спали, я попросил вас нарисовать деревню и таверну, и вы так и сделали! – вскричал он радостно. – Понимаете, вы услышали мою просьбу, хотя и спали!
      Она обняла его за шею и порывисто поцеловала.
      – Значит, это все вы! Это благодаря вам я рисую во сне. Вы ужасный человек, сэр! Мы с вами оба можем наводить ужас на людей.
      Она подняла на него сияющие глаза, и он поцеловал ее в губы, не обращая внимания на стук в дверь.
      Вдруг она погладила его по подбородку и слегка оттолкнула назад его голову.
      – Ого, вы побрились! И стали другим человеком!
      Трев не успел снова обнять ее, как она вырвалась у него из рук, обернула плечи упавшим одеялом и нервно оглянулась на дверь. Проклиная помеху, Трев несколько раз прошелся по каюте, чтобы унять возбуждение, затем открыл дверь. Там стоял Уилл с подносом, заставленным тарелками с горячим завтраком.
      Недовольно ворча, Трев впустил его, чтобы он накрыл стол.
      – Калеб говорит, что впереди еще одна гавань, так что вскоре мы остановимся, – сообщил юнга, бросив на них любопытный взгляд.
      – Скажи Калебу, что у нас есть новый рисунок, который он должен показать местным жителям. Думаю, мы приближаемся к цели. – Трев передал мальчику драгоценный лист, затем вспомнил, что Синда сделала еще два рисунка, но ему не показала. Дождавшись ухода Уилла, он внимательно посмотрел на свою очаровательную спутницу.
      Она сидела за столом, по-прежнему в одной ночной рубашке, и разливала кофе, как будто находилась в гостиной своего дома. Его прелестную художницу ничего не сдерживало. Его, фыркнул он. Как он может сделать ее своей, когда их постоянно прерывают!
      Хотя, наверное, ему следовало радоваться, что юнга спас его от опрометчивого шага!
      – Ночью вы сделали еще два рисунка. Где же они? – Трев уже стал доверять Синде, но ее дар по-прежнему вызывал у него настороженность. Она была в бешенстве, когда рисовала последний рисунок. Может, она намеренно его скрыла?
      Она размешивала в чашке сахар, низко наклонив голову. Треву не терпелось подтолкнуть ее, но он заставил себя сдержаться. Она тоже должна доверять ему, а он, кажется, давал ей мало поводов для этого. Он уселся и принял от нее чашку с кофе, положив туда ложку сахара, но без сливок.
      – Вероятно, то, что я сконцентрировалась на изображении лица вашего кузена и на вашей просьбе нарисовать вывеску таверны, и вызвало последствия, – признала она. – Мой дар не очень поддается логике.
      Трев терпеливо ждал продолжения. Профессия приучила его к терпению. Не так-то просто захватить пиратский корабль, его нужно выследить, подготовить засаду и напасть на него внезапно, чтобы без толку не рисковать своими матросами. Но Трев и не думал устраивать ловушку Синде. Он только хотел получше узнать ее, даже если на это понадобится вся его жизнь.
      Она тяжело вздохнула, затем отложила ложку, встала и нашла на полу скомканный лист бумаги. Трев взял его и осторожно расправил на столе.
      На рисунке был изображен его корабль около деревушки, напоминающей Брайтон. Это мог бы быть вчерашний день, если бы не затянутое тучами небо, а группа людей на утесе были не солдаты, а богато одетые дамы и джентльмены в напудренных париках и в шитых золотом камзолах.
      Чувствуя комок в горле, Трев подошел с рисунком к иллюминатору. Несмотря на мрачные очерки туч и наполненные ветром паруса, он легко узнал себя в человеке, напряженно застывшем на палубе «Подружки пирата». Он перевел взгляд на группу людей на утесе и сразу нашел Синду с глазами, полными слез.
      – Вы нарисовали нас, – с благоговейным ужасом прошептал он. Ему не нужно было придумывать историю о том, что предшествовало этой сцене. В одном из мужчин он узнал ее отца, а в другом Эйдена. Герцогиню, ее мать, можно было узнать по прямой и властной фигуре. Вокруг Синды была изображена ее семья.
      – Я уже давно перестала рисовать себя, – несчастным голосом пробормотала она. – Потому что на рисунках всегда на небе появлялись темные тучи.
      – Да, и здесь тоже. – Вернувшись за стол, Трев притворился спокойным, но даже он понимал, что рисунок предвещал их близкое и окончательное расставание. – Означает ли это, что, если я уеду, туча исчезнет?
      – Вместе с вами? Какая прелесть! – Синда потыкала вилкой в яичницу. – Уберите рисунок, все это вздор.
      – А на мой взгляд, он наводит на размышления, – с напускным спокойствием сказал Трев. – Если считать, что ваши рисунки во сне отражают прошлое, а наяву вы рисуете то, что произойдет в будущем, тогда как понимать этот рисунок? – Он сложил его и спрятал в карман. Это может оказаться его единственной драгоценностью, связанной с Синдой.
      Она ненадолго задумалась.
      – Наверное, мы ошибались, считая, что мои ночные рисунки изображают будущее, но яхта погибла, а я нарисовала ее целой и невредимой, так что, видимо, это было в прошлом. Видно, мой дар совершенно бесполезен.
      – Напротив! – возразил Трев. – Я не верю, что вы изобразили бы Лоренса, если б он погиб. Вы подали мне надежду, когда у меня ее уже не осталось. Ваши рисунки заставляют меня продолжать его поиски. И если он действительно живет в той деревне, мы его найдем. Вы представляете, какое счастье вы подарите Мелинде и Черити, когда мы привезем его домой!
      Она промолчала, угнетенно размышляя о своем последнем рисунке, предвещавшем печаль. Трев не признался ей, что понимает предсказание – он уходит на своем корабле в море, навеки покидая ее.
      Трев с болью смотрел на ее поникшую голову, осыпая себя упреками. Вот что он наделал, эгоистично настаивая, чтобы она помогла определить ему, где находится его кузен!
      – Не помню, я рассказывал вам о Ямайке? – спросил он, желая рассеять мрачную атмосферу. – Там живут мои родственники по матери. Это необыкновенный, сказочно прекрасный остров, поверьте мне на слово. А какие там цветы, какие экзотические птицы! В Англии вы такого никогда не увидите. Вам ведь нравится рисовать природу, правда? Уверен, он приведет вас в восторг!..
      Синда потихоньку вытерла слезы и обернулась к нему. Трев никогда не видел более прекрасных глаз, чем глаза Синды, синих, как море в ясный солнечный день, и постарался навсегда запечатлеть их в памяти на всякий случай. Она смотрела на него так, как будто ожидала услышать от него что-то невероятно для себя важное. Когда она была рядом, казалось, старая рана в его душе затягивалась. Он хотел быть таким, каким она его видела.
      – Расскажите мне о своей семье, – попросила Синда.
      И Трев стал рассказывать, с изумлением осознавая, что очень стосковался по своей родне, которую не видел с тех пор, как обзавелся собственным кораблем.
      – Мою матушку звали Алегра де ла Фуэнте. Родители ее отца были испанцами и владели сахарной плантацией, пока остров не захватили англичане. Бабушка по матери была дочерью англичанина и служанки из таверны, которая была островитянкой смешанной крови. Вот бабушка и унаследовала одну из английских плантаций и вышла замуж за французского моряка. – Трев помолчал, ожидая, что Синда презрительно фыркнет, но она жадно вслушивалась в его слова, словно он разворачивал перед ней захватывающую картину. Облегченно вздохнув, Трев продолжил рассказ: – Мой отец находился в научной экспедиции, когда встретился с матушкой. Множество растений, которые сейчас растут здесь в оранжерее, появились в результате его исследований. Сам остров и его общество невероятно пестрые и очень интересные. Дома там просторные и открытые, совершенно не похожие на здешние. И меня встречают без малейшего предубеждения в отношении происхождения моего отца.
      – Должно быть, ваша матушка была необыкновенной женщиной. Жаль, что ее уже нет в живых, я бы с удовольствием с ней познакомилась, – сказала Синда. – Она гордилась бы вами, как и все ваши родственники. Когда я писала ваш портрет, я видела, что ваша наследственность дала вам силу, которой я не замечала в других мужчинах. Мне кажется, что тогда я почти влюбилась в вас.
      Потрясенный ее признанием, Трев произнес первое, что пришло ему в голову:
      – Вы полюбили меня потому, что я не англичанин?
      Она озорно усмехнулась, что ему так в ней нравилось, и в глазах ее снова зажглись живые искорки.
      – Или потому, что вы были изображением на холсте и не могли разбить мне сердце.
      Трев со смехом отодвинул стул и обнял ее. Против такого искушения ни один мужчина не смог бы устоять.

      На страстные поцелуи Тревельяна Синда отвечала ему со всей силой охватившего ее желания и любви. Любви! Наконец она познала это загадочное чувство. Она встретила своего единственного на земле мужчину!
      Синда любила этого человека со всеми его недостатками, он сводил ее с ума. Да, с ним она могла провести всю свою жизнь, ловя каждое его слово, неотступно следуя за ним, воспринимая жизнь с его точки зрения, – только бы он оставил ее рядом с собой.
      Но Синда знала, что он этого не сделает, не может сделать. В конце концов, разве она сама не изобразила свое будущее? Она увидела на рисунке свое будущее, предсказывающее ей жестокую разлуку и разбитое сердце. Она сама должна его отпустить, чтобы он нашел то, что искал, – спокойную семейную жизнь, чего она не может ему предложить со своей предрасположенностью становиться причиной скандалов. Трев мог обрести спокойствие в Вест-Индии, где его не сможет настигнуть дед. Когда он рассказывал о доме, в котором вырос, она слышала в его голосе глубокую привязанность к нему. Да, там он может стать счастливым.
      Пока они с Тревом завтракали, корабль встал на якорь. Теперь с палубы раздавались громкие голоса вернувшихся с берега матросов, и в любую минуту кто-нибудь из них мог войти в каюту. Но эти опасения не могли помешать Синде воспользоваться моментом и получить то наслаждение, которое он мог ей предложить. Она ценила любое мгновение, проведенное с Тревом, а будущее… Черте ним, с этим будущим!
      Они так и не оделись. Трев был в панталонах и рубашке, чтобы не смущать ее, но на Синде была только ночная рубашка, и она ощущала, как его тело становилось все более напряженным и возбужденным по мере того, как длились их жаркие объятия. Обняв его за сильные плечи, она приподнялась на цыпочки и прильнула к нему всем телом, за что была вознаграждена его сладострастным стоном.
      Трев целовал ее за ушком, вниз по нежному горлу, накрыв ладонью высокую девичью грудь. Он обращался с ней бережно и нежно, как будто она была драгоценной фарфоровой вазой, которую он боялся разбить… – опасался, что она испуганно отпрянет от него, обнаружив явные доказательства его желания. Но Синда так же страстно ласкала его, прижимая к себе и жадно отвечая на его поцелуи.
      В дверь постучали, но на этот раз она еще сильнее, еще отчаяннее прижалась к Треву. Каждый приход постороннего мог означать, что она видит его в последний раз.
      – Кэп! – взволнованно крикнул Калеб. – Кэп, кажется, мы его нашли! Мы знаем, куда ехать!
      Трев задрожал и теснее привлек Синду к себе. Она зарылась лицом в его плечо, удерживая слезы. Он так хотел найти своего кузена! Она не хотела, не могла его удерживать, но как же трудно ей было отпустить его!
      – Идите. Узнайте, что он обнаружил, – прошептала она, схватив одеяло и обернув его вокруг талии.
      Темные глаза Трева были полны одновременно и радости, и печали, когда он взглянул на нее, перед тем как уйти. Синда не стала плакать. Еще неизвестно, что выяснили его люди и придется ли им сразу расстаться.
      Может, у них еще будет возможность побыть наедине хоть немножко, и она не хотела выказать ему слабость, которую он презирал. Нет, она будет такой же сильной, как и он!
      Накануне Синда распаковала свой багаж и повесила купленное ей Тревом платье на плечики, чтобы оно немного разгладилось. Нижней юбки у нее по-прежнему не было, но она не могла появиться на берегу в цыганском наряде. Платье из тафты, в котором она помогла Треву сбежать из тюрьмы, было слишком коротким, поэтому Синда предпочла ему новое платье. И хотя она не очень ловко владела иголкой, она нашла у Трева шкатулку с принадлежностями для шитья и стала торопливо подшивать длинный подол, чтобы не путаться в нем, затем немного распустила нитки на боковом шве и пришила к нему отпоротый от тафтяного платья карман. Теперь у нее есть куда прятать свой маленький альбом и карандаш.
      К тому времени, когда она оделась, корабль шел уже полным ходом. Она могла заняться чем-нибудь в каюте, но ей захотелось увидеть Трева в его родной стихии.
      Никто не помешал ей пройти через столовую и подняться по трапу. Корабль швыряло гораздо сильнее, чем накануне, и она сделала вывод, что они направляются в открытое море. Но качка ее не пугала. Придерживаясь за ограждение на палубе, она огляделась и нашла Трева у штурвала.
      Он показался ей поднявшимся из морских глубин Нептуном. Одетый только в короткие панталоны и распахнутую у ворота рубашку, он упирался в палубу широко расставленными босыми ногами и крепко сжимал в сильных руках штурвал, передавая ему свою неукротимую волю и жажду жизни. В лицо ему летели соленые брызги, которые встречный ветер срывал с волн, но он не прятался от него, а явно наслаждался стремительным бегом по нескончаемому морю. Ей казалось, что они летят по волнам только благодаря его воле.
      Увидев Синду, Трев крикнул Калебу, чтобы тот занял его место, и бросился ей навстречу, обхватив ее мокрыми от морских брызг руками. Рубашка на нем тоже промокла.
      – Приближается шторм! Как следует насмотритесь на море, потому что теперь вы не скоро сможете выйти на палубу, – закричал он, преодолевая шум ветра.
      – Ничего, потом насмотрюсь. А вы спускайтесь вниз и наденьте что-нибудь теплое. – Она обняла его за талию, как будто была его женой, но ей было все равно, что подумают о ней его люди.
      По его лицу пробежала широкая озорная ухмылка, которая так ей нравилась, но он подчинился, помог ей спуститься, а потом и сам слетел по трапу, не касаясь перил. Это был его корабль, каждый дюйм которого он знал на память.
      – Успели по мне соскучиться? – поддразнил он ее, обняв за плечи и идя к каюте.
      – Не стану без надобности ущемлять ваше самолюбие, – засмеялась она в ответ. – Расскажите, что они выяснили. – Она влетела в каюту и взяла ею жилет.
      Повернувшись передать его Треву, она увидела, как он сорвал с себя мокрую рубашку и бросил ее на стул. Он стоял полуобнаженный и вытирался полотенцем, как будто был один.
      Она ни разу не видела обнаженный мужской торс. В горле у нее пересохло, и она заставила себя медленно опуститься на стул. Он был великолепен! Когда-то ее приводили в восторг гравюры, изображающие красоту обнаженного человеческого тела. Но никакие переплетения света и тени не в силах были передать неподражаемую игру рельефных мышц и мускулов под атласной смуглой кожей, представшую перед ее глазами. Великолепный размах широких плеч, сужающийся к талии мощный торс, узкая полоска темной курчавой поросли, сбегающей вниз ровно посередине выпуклой груди! Синда не могла оторвать от него взгляд, охваченная одновременно отчаянным желанием запечатлеть его в таком виде и страстным искушением броситься в его в объятия.
      Опустившись на кровать, она прижала к себе его жилет, когда Трев нагнулся и стал искать в комоде чистую рубашку, и перед ней предстали его мощная спина и обтянутые панталонами крепкие ягодицы, которые обычно скрывал камзол.
      Он выпрямился с рубашкой в руках, а Синда смотрела на него онемев. Бросив на ее лицо недоуменный взгляд, он быстро набросил рубашку.
      – Калеб нашел в деревне нескольких человек, которые узнали человека и «Черного единорога» на вашем рисунке, – сообщил он. – Это в Пуле. Тамошние места облюбовали себе контрабандисты, потому что у деревни хорошо защищенный заливчик, обнесенный стеной. На вашем рисунке видна часть этой стены. Задавать там вопросы было бы слишком опасно, но ваш рисунок очень нам поможет.
      Радость Трева не знала границ, и ей не хотелось омрачать ее.
      – И когда мы туда доберемся?
      – Мы уже недалеко. Правда, нас может задержать шторм, но если мы успеем добраться до гавани, то окажемся в безопасности. – Надев рубашку и жилет, он поднял ее с кровати и обнял. – Синда! Только подумайте! Мы вот-вот найдем его! – радостно вскричал он. – И тогда все будет хорошо!
      Он звучно чмокнул ее, усадил на кровать и, схватив камзол, снова умчался навстречу холодному ветру. Синда легла и свернулась калачиком, обхватив себя за колени. Радость в ней боролась с отчаянием, и она могла только раскачиваться взад и вперед в такт кораблю и молиться, чтобы все было так, как он хотел.
 
      Шторм ударил прежде, чем они успели достичь гавани. Трев принял на себя управление и приказал отдать якорь. Он не раз встречался с ураганами, но на этот раз на его корабле был бесценный груз. Трев не хотел, чтобы Синду безжалостно швыряло, только потому что он стремился наверстать время. Лоренс долго их ждал и мог потерпеть еще денек.
      Зная, что солдаты шныряют по берегу в поисках «Подружки», Трев не хотел появляться в порту, пока не займет позицию, которая позволила бы ему в случае необходимости быстро скрыться. Закрытая с трех сторон гавань Пула была ловушкой для его корабля. Лучше было переждать шторм в море. Только ближе к полуночи он нашел положение своего корабля удовлетворительным.
      Убедившись, что паруса надежно принайтованы и что якорь крепко удерживает корабль, Трев передал управление своему напарнику по вахте и спустился вниз.
      Он не знал, чего ожидать, когда входил в каюту. На палубе хлестал дождь и завывал ветер. «Подружка» то и дело взмывала вверх и летела словно в пропасть с каждой волной. Наверняка Синде не доводилось быть в открытом море во время бури. Он оставил ее одну скрепя сердце, но важнее было обеспечить безопасность корабля.
      Синда проявила сообразительность, задув свечи и залив огонь в жаровне, правда, в каюте стало холодно и темно. Он решил, что она заснула. Закрыв дверь, чтобы ее не распахнуло во время качки, он тихонько приблизился к кровати.
      – Слава Богу! – прошептала она и порывисто обняла его.
      Удивленный Трев поймал ее, когда ее швырнуло к нему очередным креном корабля, и, не удержавшись на ногах, они упали на скомканную постель.
      – Я знаю, что вы всю свою жизнь сражаетесь с ураганами, и вы такой замечательный, – бормотала она, прижимаясь к его мокрой одежде и согревая его своим горячим дыханием.
      Трев был потрясен. В его объятиях была прелестная страстная женщина, которая назвала его замечательным! О чем еще мог мечтать мужчина? Прежде чем он успел как-то отреагировать на это признание, она еще сильнее вцепилась в его камзол и прошептала:
      – Но я так боялась, что вас смоет за борт!
      Все еще исполненный радости от того, что очередной шторм благополучно остался позади, Трев не смог удержаться от смеха. Это уже превосходило все его безудержные фантазии.
      – Вы мне подходите, девушка, – пробормотал он.
      – Вы говорите правду? – Синда замерла у него на груди.
      Пораженный ее страстью, жалея, что в каюте темно и он не видит ее лица, он провел холодным пальцем по ее щеке.
      – Да. Вы подарили мне радость и надежду, заставили меня верить в невозможное. Вы доказали мне, что на свете еще существуют добрые и хорошие люди.
      Он чувствовал, как она улыбнулась, расстегивая пуговицы его промокшего до нитки камзола. От него намокли и постель, и сама Синда. Сильный ветер продолжал раскачивать корабль, и Трев присел на кровать и попытался снять камзол, но Синда не дала ему этого сделать. Он не возражал, чувствуя так близко ее теплые руки. Давно уже у него не было горячей женщины, правда, сама она думала, что помогает ему.
      – А я все время боялась, что всем только мешаю, – призналась она. – Я распугала всех ухажеров моей сестры.
      Он усмехнулся, поцеловал ее в щеку и поймал ее пальчики.
      – В Лондоне полно жалких слюнтяев. Настоящие мужчины борются с огнем, а дураки его боятся. – Он уселся, спустив ноги, и сдернул с себя камзол и жилет. Несмотря на холод и сырость, от близости женственного тела Синды он был горячим и напряженным. От нее пахло сиренью, и он боялся, что не выдержит и притянет ее к себе.
      – Вы – настоящий мужчина, который побеждает огонь, – восхищенно сказала она. – Я этого не понимала. Нужно быть безрассудно отважным человеком, чтобы не бояться Неизвестности.
      – Мне хочется думать, что у меня достаточно ума, чтобы не быть безрассудным, – возразил Трев, хотя ее восхищение наполняло его гордостью. Она принялась стягивать с него мокрую рубашку, и он весь воспламенился. Она бы заставила его вывернуться наизнанку, если бы он не…
      Господи, да она его соблазняет!
      Изумленный, он позволил ей стянуть с себя рубашку, гадая, как далеко она может зайти. Завтра он найдет Лоренса, и тогда графу не в чем будет его обвинять. Завтра он обретет наконец свободу. А Синда… В глазах общества Синда станет погибшим созданием. Настолько скомпрометированной, что согласится стать женой нетитулованного и необразованного моряка?
      Она принимала эту судьбу без возражений. Не то что принимала, а сама с радостью бросилась ей навстречу.
      Синда никак не могла стянуть с него рубашку, и Трев слегка погладил ее по волосам, преклоняясь перед жертвой, которую она готова была ему принести.
      – Синда! – прошептал он, когда она погладила его по груди, и сердце у него бешено заколотилось. – Вы не понимаете, что вы со мной делаете. Вы прекрасны, и я желаю вас больше самой жизни!
      – Я бы сказала, что жизнь – это как раз и есть занятие любовью! – прошептала она и поцеловала его в грудь над самым соском.
      Трев едва не задохнулся. Он хотел ее отодвинуть, но его руки сплелись с ее нежными руками и не желали их отпускать. В каком-то уголке еще не затронутого бешеной страстью мозга промелькнула мысль, что лучше бы он поскорее вернул ее родным…
      Но лишь промелькнула и бесследно исчезла. Трев усадил ее себе на колени, прижал к груди и овладел ее ртом.
      Она страстно ответила на его жадный поцелуй. Там, где его тела касались ее горячие пальцы, мгновенно загорался огонь, и Трев забыл о холоде. Но влажные панталоны вскоре напомнили ему, что он делает.
      – Я не хочу вот так овладеть вами, – возразил он. – У леди должны быть шелковые простыни и пуховая постель…
      Синда поцелуем заставила его замолчать и нежно провела ладонями по его груди.
      – Тогда пусть я буду не леди, – решительно заявила она. – Не вижу в этом преимущества.
      Она была отчаянной в своем вызове, и ему хотелось засмеяться от восхищения. Под обличьем воспитанной леди и уравновешенной художницы скрывалась невероятно страстная женщина.
      Обхватив за плечи, он уложил ее и опустился сверху, удерживая кисти ее рук, чтобы она не мешала ему восторженно ласкать шелковистое тело. Каждая ласка заставляла ее задыхаться от желания. Синда нетерпеливо выгибалась навстречу, порывисто целуя его и привлекая к себе.
      Трев чувствовал, что достиг всей полноты возбуждения. Перехватив кисти рук Синды левой рукой, правой он освободил ее груди от тонкой ночной рубашки и приподнял ее, чтобы дотянуться до розового бутона. Лизнув уже затвердевший сосок, Он слегка втянул его в рот, и от резкого наслаждения у нее вырвался стон. Подвергнув ее этой пробной ласке, он не удержался и полностью накрыл этот сладостный сосок жаждущим ртом. Синда вздрогнула и выгнулась навстречу ему всем своим гибким пылающим телом. Ему казалось, что он вот-вот взорвется от сдерживаемого желания.
      – Всю жизнь я стремился одержать победу над противником и, добившись ее, уже не выпускал из рук! И знайте, леди Люсинда, я не из тех, кто отказывается от того, чем завладел! – серьезно сказал Трев, напоминая ей о том, кем была она и кем он всегда будет.
      – Клянусь любить, почитать и принимать тебя равным отныне и во веки веков, – торжественно и пылко сказала Синда. – Но если ты сейчас же не дашь мне ласкать тебя, я вырву из твоей головы все до единого волоска!
      От обещания любить его сердце Трева сладостно вздрогнуло, но эта угроза вызвала у него смех. Он встал и освободился от панталон.
      Ветер стонал и завывал. Корабль бешено качало на волнах. И Трев за всю жизнь никогда не чувствовал себя таким свободным и счастливым.
      Наконец-то он вернулся домой.

      С каким-то странным, граничащим с чем-то первобытным, удовлетворением Синда ощутила на себе большое мощное тело опустившегося на нее Тревельяна. Закрыв глаза, она продолжала видеть его внутренним зрением, как это бывало с ней всегда во время его отсутствия. Разница была в том, что сейчас она чувствовала его, могла прикасаться.
      Где-то в глубине ее существа промелькнул страх от мысли, что этот широкоплечий пират с лихим шрамом и чувственным ртом вот-вот овладеет ею и научит тому, что значит быть женщиной. Но это было мимолетное ощущение, мгновенно поглощенное сознанием важности события в ее личной жизни, к которому она сама так стремилась.
      Большой сильной рукой, которой на портрете Трев натягивал узду лошади, он снял с нее ночную сорочку. По-прежнему удерживая вверху ее руки, он горячо ласкал все ее тело, и она могла только постанывать от удовольствия.
      – Откройся мне, – прошептал он, и рука его проскользнула к развилке между ее бедрами, поясняя, что он имел в виду.
      Синда доверчиво подчинилась, открыв ему доступ к своему самому сокровенному тайнику. Он втянул в рот ее сосок, отчего внутри у нее все сладостно заныло, и проник пальцем в нежную горячую глубину ее тайника, вызвав содрогание от неутоленного желания, и она подалась навстречу этому движению, словно ободряя и призывая продвинуться дальше, глубже… На нее нахлынули неведомые прежде мучительно-приятные ощущения, и Синда не могла унять едва заметной нервной дрожи.
      – Жидкий огонь, – довольный, прошептал Трев ей на ухо и стал успокаивать ее поцелуями, отвлекая от своей пытливой руки.
      Он оперся на локоть и, приподняв ее лицо, приник к нежным припухшим губам в долгом чувственном поцелуе, продолжая ласково теребить затвердевший сосок. У нее закружилась голова, и она забыла обо всем на свете, кроме своего неистового желания.
      – Господи, ты пахнешь весной, – прошептал он ей на ухо.
      С грацией ягуара Трев приподнялся и снова лег сверху, чуть больше раздвинув ей ноги. Их пылающие обнаженные тела соприкасались, и лишь какие-то мгновения отделяли ее от утраты невинности… Жесткие волоски у него на ногах щекотали ее чувствительную кожу, напоминая о том, что все это происходит наяву, на самом деле.
      Синда недовольно застонала, когда он оставил чувствительный сосок и просунул руку под ее бедра. Потом приподнял ее, и его мощный напряженный ствол коснулся чувствительной плоти в тайнике. Она могла только стонать и, прерывисто дыша, цепляться за его плечи, пока он проникал все глубже.
      Корабль покачнулся, и Трев слегка приподнялся, чтобы не так сильно давить на нее своим весом, а его пальцы вернулись к потаенному местечку, проникая внутрь, поддразнивая и усиливая его влажность.
      – Прости, я не хотел тебя напугать, но я так хочу тебя, что просто умираю! Боюсь, второпях я сделал тебе больно.
      Под его ласками в ней открылась пустота, жаждущая наполнения. Синда только что поклялась соединить себя с этим единственным в мире нужным ей мужчиной и страшилась, что эта ночь будет их единственной. Подавив естественную застенчивость, она придвинулась к нему еще плотнее.
      – Это стоит боли, – прошептала она.
      Трев улыбнулся и припал к ее пересохшим от желания губам.
      – Но сначала удовольствие!
      И он доставил ей невероятное, сказочное наслаждение. Тело ее само тянулось, взывало к мужчине, обнимавшему ее. Она подталкивала его, судорожно впиваясь пальцами в его мощные предплечья. Но Трев только довольно усмехался, шептал что-то успокоительное и ласкал ее пальцами до тех пор, пока она не почувствовала, что готова взорваться от острейшего, но не насыщающего ее наслаждения. Ее внутренний взор закрылся, и она целиком и без остатка отдалась его бурным ласкам.
      Почувствовав, что больше не в силах выносить эту длящуюся муку, она нерешительно коснулась его напряженного жезла. У Трева вырвался первобытный вопль, и он потерял последние остатки самообладания. Пальцы его стремительно задвигались, то проникая в самую ее глубь, то удаляясь, и вдруг она вся содрогнулась от невероятного, немыслимого восторга, вцепилась в его волосы и вскрикнула, изумленно и ликующе.
      Трев сразу же накрыл ее своим телом и, убрав руку, проник в глубь ее пылающего влажного тела. Синда вздрогнула, и он с трудом заставил себя приостановиться. Он тяжело дышал, и его волосы упали ей на лицо.
      – Нет, нет! Не останавливайся, – быстро прошептала она.
      Он медлил, но желание его подтолкнуло, и одновременно с очередным креном судна он ринулся вперед. Синда опять невольно вскрикнула, напуганная его силой и мощью. Он остановился, но не ушел, и через мгновение, когда ее плоть приняла его, она уже испытывала только восторг от заполненности мучившей ее до этого пустоты, и никакой боли. Тая от нежности и благодарности, Синда стремилась вознаградить его за тот экстаз, который он подарил ей.
      Трев все еще боялся причинить ей боль, но она подстегивала его, и, чуть помедлив, он повторил свой толчок, на этот раз полностью заполнив ее, и в восторге застонал. Синда помогла ему проникнуть как можно глубже, обвив ногами его спину. У него вырвался первобытный рык, и, подавшись назад, он снова ринулся вперед, повторяя эти мощные толчки снова и снова, пока с торжествующим воплем не исторг в нее свое семя.
      Синда знала, что на этот раз они не зачнут ребенка. И если ей не удастся как-то удержать его, у нее никогда не будет ребенка, ведь она поклялась хранить ему верность.
      Но она не позволила промелькнувшей печальной мысли испортить себе наслаждение. Трев оставался внутри ее, вновь напрягся, целуя ее горло, и от полноты чувств она глубоко вздохнула. В мозгу ее сформировалось странное, но уверенное сознание, что ее существо достигло некоей завершенности и целостности, что тело ее овладело такой же способностью, что и ум. Теперь она поняла, о чем говорили ее сестры и кузины.
      – Это все, о чем я мечтал, – размягченно прошептал он, губами касаясь ее волос. – Покоя и ласки любящих рук и… когда-нибудь своего дома и семьи.
      В первый раз Синда позволила своим надеждам расцвести.
      – Я буду счастлива осуществить все твои мечты… А ты избавишь меня от кошмаров.
      – Дорогая моя миледи, у вас положительный талант к страсти! – тихо засмеялся он. – Давайте же сегодня ночью изучим его получше.
      Она не возражала. Погладив Трева по густым волосам, Синда притянула его к себе и подставила губы для поцелуя. Если это была их единственная ночь любви, она намеревалась взять от нее все, что можно.
 
      Треву частенько приходилось проводить ночи без сна, которые оставляли его с тяжелой головой и совершенно разбитым. Но когда шторм улегся и он осторожно высвободился из объятий Синды, то он чувствовал себя свежим и бодрым, а голова у него слегка кружилась, как у юноши.
      Трев быстро взбежал на палубу, сменил Калеба у штурвала и, подставив грудь ветру, радостно улыбнулся. С нежной восторженностью и благодарностью он думал о прелестной и страстной женщине, которую оставил внизу, и предвкушал наступление вечера, чтобы возобновить этот пир наслаждения.
      А за этот день ему предстоит найти Лоренса! И как только позволят обстоятельства, он с триумфом возвратится в Лондон, очистит свое имя от клеветы и попросит у отца Синды ее руку. Его не смущали опасения, что герцог может ему отказать. Он сделает предложение исключительно из соблюдения приличий и уважения к отцу любимой женщины. Синда была уже в том возрасте, когда имеет право принимать самостоятельные решения, а уж он-то никогда ее не отпустит!
      И он не позволит, чтобы ему помешали опасения по поводу серьезности ранения кузена. Рисунки Синды убедили его в том, что его кузен жив и здоров и даже работает. Он верил ее рисункам, как бы странно это ни показалось.
      – Может, нам стоит здесь встать на якорь и пойти в деревню пешком? – спросил подошедший Калеб, с сомнением посматривая на открывшуюся перед ними естественную гавань.
      – Может, и стоило бы, но мы не станем этого делать. – Трев изучал гавань в подзорную трубу. – Там нет ни флота, ни больших кораблей, так что на судне мы сможем быстрее добраться до места и так же быстро уйти.
      Опустив трубу и по-прежнему глядя на гавань, он понял, что Синда поднялась наверх, как только ее нога коснулась палубы. Словно электрическая искра пробежала вдоль всего корабля. Трев испытывал удовольствие от той естественности, с которой она восприняла изменение их отношений. От сознания, что она принадлежит ему, в нем расцвела гордость, попранная двадцать лет назад. Да, он не может похвастаться ни титулом, ни образованностью, но зато эта необыкновенно одаренная и прекрасная женщина сочла его достойным себя. Он нежно погладил ее высокий чистый лоб и улыбнулся в ответ на ее сияющую улыбку.
      Синда забрала волосы и стянула их ленточкой, так что лишь несколько прядей обрамляли ее лицо, а тяжелую массу волос связала сзади красным платком, напомнив Треву сказочную фею с развевающимися на ветру концами ленты и сверкающим на солнце золотом волос с легким рыжеватым оттенком.
      – Отсюда мы дойдем морем до Брайтона, а оттуда по суше доставим Лоренса в Соммерсвилл, – пояснил он. – А уж затем поедем в Лондон.
      – А ты не можешь попросить Калеба высадить твоего кузена в Брайтоне, а мы с тобой останемся на судне и пойдем в Лондон?
      Он настороженно посмотрел на нее.
      – Зачем? Раз он жив, меня уже не могут обвинять в его убийстве.
      Она мягко высвободилась и, облокотившись на ограждение, устремила взгляд на деревушку Пул, к которой они приближались.
      – Потому что… я нарисовала будущее, и мне не нравится то, что я там увидела.
      Обрадованный, что ее тревожат только собственные сомнения в своем будущем, он обнял ее за талию и привлек к себе.
      – Мы сами определим нашу судьбу. То, что ты нарисовала, можно по-разному понимать. Возможно, это лишь один из вариантов будущего.
      Она прислонилась к нему спиной, и ее ленточки щекотали ему лицо.
      – Это меня устраивает куда больше, чем верить в предопределенность судьбы.
      – Вот и отлично. Пойдешь со мной на берег?
      Она помолчала, затем погладила его по щеке.
      – Нет. Тебе будет спокойнее, если я останусь здесь.
      Она была права. Трев поцеловал ее на глазах у своей команды, затем приказал убрать паруса. Входя в гавань, он всматривался в деревушку и страстно молился, чтобы Бог послал ему встречу с кузеном.
      Если все пойдет, как запланировано, скоро он представит Синду своей семье.
 
      Синда не уходила с палубы все время, пока Трев находился на берегу. Шторм сменился порывистым ветром. Из-за быстро летящих облаков выглядывало солнце, а гребни волн покрылись белыми барашками. Расположенная вдоль изгибов гавани деревушка неудержимо притягивала внимание Синды. С помощью подзорной трубы Трева она пыталась найти нарисованное ею место.
      Вскоре ей показалось, что она его нашла. Это была небольшая пристань, где виконт сплетал канат. Цветов не было видно, но ведь осень уже близилась к концу. Зато там виднелись несколько каменных коттеджей, и один из них мог оказаться тем, который она изобразила на рисунке.
      Она видела, как Трев и его товарищи разговаривали с любопытными жителями, которые вышли на берег навстречу им. Трев выделялся своей осанкой. Она даже издали не спутала бы его с кем-то другим.
      Покрутив колесико на трубе, она приблизила изображение и заметила, как Он вдруг напрягся. Синда быстро осмотрела берег в поисках солдат, подумав, что жители предупредили Трева об их появлении, но их не было видно. Очевидно, влияние его деда не распространяется так далеко на запад. Или солдат отвлекло преследование контрабандистов.
      Она закусила губы, увидев, как Трев решительно зашагал к коттеджам. Она уже так хорошо знала его, что по походке угадывала, что он расстроен.
      – Здесь холодно, миледи, – обратился к ней Уилл. – Вам лучше сойти вниз. Кук сказал, что пришлет вам чай.
      Синда поплотнее закуталась в плащ и снова поднесла к глазам подзорную трубу.
      – Поблагодарите Кука и скажите ему, чтобы подождал, пока вернется капитан. Если у вас есть виски, то пусть приготовит его для капитана.
      – И для виконта? – живо спросил Уилл. – Я его никогда не видел.
      Сердце Синды сжалось, когда она увидела вышедшего из коттеджа расстроенного Трева. Предсказание ее рисунков оказалось ошибочным и только пробудило в нем надежду, которой не суждено было сбыться!
      – К сожалению, не думаю, что сегодня вы его увидите, – сказала она мальчику.
      В ее воображении встали картины этой ночи. Ей не терпелось нарисовать мускулистую спину Трева, хотелось передать атмосферу их восторженного наслаждения. Когда-нибудь она вернется к своему мольберту и масляным краскам, напишет свою мечту и забудет боль реальности.
      Но Тревельян был одновременно и ее мечтой, и реальностью, и она не могла не чувствовать его боль. Вместо того чтобы спуститься вниз к своим мелкам, она ждала его возвращения. Почему ее рисунки направили его по ложному следу? Что он станет о ней думать, если его кузена не окажется в живых? Ее мучила мысль, что он может утратить к ней интерес. С того момента, когда она осознала, что любит его, она знала, что ей придется расстаться с ним, чтобы он мог найти ту спокойную мирную жизнь, о которой так мечтал. Но, Господи, только не теперь!
      Синда подбежала к Треву, как только он поднялся на борт. Он обнял ее за плечи и повел к трапу.
      – Ну что? Я ошиблась? Что случилось? – нетерпеливо спросила она.
      Следом за ними в каюту вошёл Уилл с чаем и виски на подносе. Трев едва заметил неуместное соседство чая с графином виски, но налил его в чашку и быстро ее осушил.
      – Спасибо, Уилл. – Синда выпроводила юнгу и закрыла дверь, с тревогой глядя на Трева и готовая возненавидеть себя, если подала ему ложную надежду.
      – Они узнали изображенного тобой человека, – наконец сказал он, налив еще одну чашку виски, но на этот раз разбавив его чаем.
      Синда облегченно вздохнула и взяла чашку с чаем. По крайней мере она нарисовала что-то узнаваемое. Значит, она не совсем ошиблась.
      – Ну и?
      – Но они не знают, кто этот человек.
      Она опустилась на стул, но не дотронулась до чая.
      – Не понимаю.
      Он оперся на спинку стула и закрыл лицо руками.
      – Никто не может сказать, как этот человек появился в деревне, они знают только, что прошлым летом он был сильно ранен.
      – Но ведь это Лоренс, да? – Виконт должен быть жив! Теперь, когда она признала свой дар, она хотела, чтобы ее рисунки оказались правдивыми. Она не сможет жить с мыслью, что принесла Треву одни страдания!
      – Когда этот человек очнулся, он не смог назвать свое имя, – медленно произнес Трев. – Ты была права. У него поврежден рассудок… если это действительно Лоренс.
      Она сдерживала себя, дожидаясь, когда он сам все подробно расскажет. Странно, но она никогда по-настоящему не жила в реальном мире, пока Трев не развил в ней способность живо его чувствовать, и сейчас еще не умела полностью выразить свои эмоции.
      – Насколько поврежден его мозг? – постаралась как можно спокойнее сказать она.
      – Он вообще ничего не помнил. – Трев потер лоб и взял чашку. – Когда рана у него зажила, он по-прежнему ничего не мог рассказать о своем прошлом. Говорят, он зарабатывал на жизнь рыбной ловлей.
      – Где же он сейчас? – Синда задала главный вопрос, хотя у нее их были сотни.
      – Им это неизвестно. – Он поставил чашку на стол. Корабль набирал скорость, но, казалось, Трев этого не заметил. – Они избегают разговоров о контрабандистах. Сказали только, что как-то ночью он вышел в море и не вернулся с остальными.
      Синда замерла от страха.
      – Вышел в море… с контрабандистами?!
      – Похоже, что так. – Трев избегал ее взгляда. – Понимаешь, Лоренс был необыкновенно честным и законопослушным человеком. Даже не знаю, что и думать. Либо это был не он, либо его рассудок поврежден до такой степени, что он совершенно изменился.
      Они уходили все дальше от Пула, оставляя позади все надежды. Синда недоверчиво покачала головой:
      – И ты отказался от поисков? Ты поверил им на слово и считаешь, что он пропал?
      Наконец он взглянул ей прямо в лицо.
      – Нет, не сдался. Я возвращаюсь в Брайтон, к своим друзьям, которые обещали поискать среди контрабандистов по южному берегу. Мне нужно узнать имена тех людей, которые могли иметь отношение к Лоренсу. Потом я оставлю в Пуле своего человека и отвезу тебя домой.
      Синда вздрогнула, услышав это твердое заявление. Если дел откажется признать права Трева, ему нечего терять, и он примется гоняться за контрабандистами. Вместо того чтобы подарить ему уютный семейный очаг, она заставляет его вернуться к жизни, полной вражды и опасностей.
      – Хочешь опять заняться каперством? – тихо спросила она.
      Он фыркнул и поднялся.
      – Не имея на то королевского разрешения, я буду самым обыкновенным пиратом, если задержу какое-нибудь судно и стану искать на нем Лоренса. Будем надеяться, до этого не дойдет. – И он вышел.
 
      В тот вечер Трев не спустился в каюту. Синда понимала, что происходит в его душе. Не имея доказательств, что его кузен жив, он не мог снять с себя обвинение в его убийстве и вернуться на берег, а следовательно, и предложить ей замужество. Она могла бы ему сказать, что никогда бы не стала его женой. Как восприняла бы Мелинда его брак с женщиной, написавшей тот скандально известный портрет со сценой гибели ее мужа?
      Но все это не означало, что они с Тревом не могли быть сейчас близки, твердила себе Синда.
      По мере того как длилась ночь, а он так и не приходил к ней за временным утешением, которое она могла ему дать, ее сочувствие перерастало в гнев. Ее больше не устраивала позиция художника, бесстрастно наблюдающего за жизнью и фиксирующего в своих работах результаты этих наблюдений, переработанные его воображением. Она страстно желала жить сама и провести всю свою, жизнь с Тревом! А он не дал ей даже возможности объясниться. Вспыхнув от негодования, она быстро собрала подаренные им альбом и мелки и поднялась на палубу. На мостике Трева не было, но, повинуясь безошибочной интуиции, она 01 искала его темный силуэт у ограждения палубы.
      Он стремился найти в Англии семейный уют, но, ничего хорошего не ожидая от будущего, он повернулся к нему спиной, чтобы следовать путем, уготованным его прошлым. Возможно, она была к нему несправедлива, но сейчас ей было не до рассуждений. Единственный человек, которого она полюбила, вбил себе в голову, что он навеки обречен быть одиноким, и упрямо решил повести себя благородно и отвезти ее домой, даже не сделав попытки найти какой-то иной выход из положения.
      Трев не шелохнулся, когда к нему приблизилась Синда. И она изо всех сил шлепнула его по голове альбомом.
      Он потер затылок, повернулся и вопросительно посмотрел на Синду. И тогда она у него на глазах размахнулась и швырнула в море коробку с драгоценными мелками, которая тут же исчезла в волнах. Не успел он ее остановить, как вслед за коробкой она отправила и свой альбом.
      – Вот! Раз ты отказался от своей мечты, то и я отказываюсь от своей!
      Не сказав больше ни слова, она решительно направилась назад в каюту.
      Ошеломленный таким взрывом ярости, которого он никак не ожидал от Синды, Трев последовал за ней, но услышал, как внутри задвинулась щеколда, и понял, что спорить бесполезно. Он не стал кричать через дверь, да и что он мог ей сказать? Она была права.
 
      Трев растянулся на скамейке в столовой, подумал было найти на камбузе ром, но побоялся, что если напьется, то разгневанная Синда может запросто снова оказаться на палубе. Интересно, долго ли еще она просидит взаперти?
      Синда не должна отказываться от своей мечты. Он вовсе этого не хотел, как и того, чтобы она его оставила. Но ей предназначено жить на суше со своей семьей, а у него – другое предназначение. Все было так просто.
      Он неотрывно смотрел на дверь, ожидая, когда она откроется. Он мог бы увезти Синду на Ямайку, но это походило бы на побег, а он не хотел, чтобы дед считал его побежденным. Ему предстоит борьба за право остаться и жить в Англии, и разве он позволит втянуть в эту борьбу Синду?
      Вдруг ему пришла в голову мысль, что без ее альбома сегодня ее снова будут мучить кошмары.
      Он готов был избавить от них Синду, как делал это прошлой ночью.
      Может, она так устала, что крепко уснула? Но что будет с ней завтра ночью, когда он отвезет ее домой? И в дальнейшем?
      Она должна поверить, что он победит в этой борьбе и тогда вернется к ней.
      Может, нужно сказать ей об этом?
      Возбужденный этой мыслью, он встал и постучал в дверь каюты.
      – Впусти меня!
      Ему не очень хотелось выставлять себя в смешном виде перед командой, но если уж на то пошло, он готов был разнести эту дверь в щепки.
      Он не слышал, чтобы она отодвинула засов, а дверь была сделана из прочного красного дерева. Ну подожди! Он еще раз постучал и, не получив ответа, поднял сиденье лавки и поискал в ящике под ней инструменты. Найдя топорик, он снова подошел к двери.
      – Мне нужно кое-что сказать вам, Люсинда Пембрук, но я не намерен разговаривать с вами через дверь. Если вы не откроете, я разнесу ее топором!
      Ни звука. Сожалея, что приходится уродовать свой любимый корабль, он занес топорик и приготовился вонзить его в дерево рядом с щеколдой. Но в это мгновение щеколда звякнула. Он откачнулся, чтобы случайно не задеть Синду, толкнул дверь плечом и ввалился внутрь в ту же секунду, как Синда рывком распахнула ее.
      Подняв брови, она презрительно взглянула на постыдно рухнувшего на пол Трева, и отступила в сторону. Трев вскочил, бросил топорик на стол и, не находя слов, подхватил Синду на руки и прижался к ее рту губами. Он целовал ее так, как будто тонул и она была его последним глотком воздуха. Он целовал ее, пока она не перестала сопротивляться, обвила его шею руками и ответила ему с такой же страстью. Он впивал нектар ее желания, наполняя свою пустую душу всем, что она предлагала, – обещанием семьи, дома и любви, которых он искал всю свою жизнь. Она заставляла его верить, что он заслуживает всего этого и даже большего. Благодаря ей он чувствовал себя сильным и способным спасти весь мир.
      – Я вернусь за тобой, – пообещал он ей в перерывах между поцелуями. Не дав ей возразить, он отнес ее в кровать и заставил ее поверить ему самым убедительным и доступным ему способом. А потом снова целовал ее лицо, ее тело, словно охваченный безумием.
      Она сжимала его лицо горячими ладонями и с жаром отвечала на его поцелуи. Он потянул вниз ворот платья, отделанный кружевами, и обнажил ее груди. Она стонала от истомы под его жаркими поцелуями. У нее были изумительные груди, полные и упругие, и как раз умещались ему в ладонь. Он готов был провести всю свою жизнь, упиваясь прелестью и совершенством этих нежных холмиков.
      Увернувшись от ее жаждущих губ, он нагнул голову и втянул в рот ее сосок, она вскрикнула и, закинув голову, полностью отдалась наслаждению. Она изгибалась навстречу ему, и он испытал страстное возбуждение. Его переполняла гордость от сознания, что он стал ее избранником и что она не жалеет о своем выборе.
      Он медленно раздел ее, лаская восхищенным взглядом постепенно обнажающееся прекрасное тело, обещающее столько наслаждений. Она неловко попыталась проделать то же с ним. Он застонал, когда она погладила его оголенную грудь, и сдернул рубашку, подставляя себя ее нежным поглаживаниям.
      – О, сколько шрамов, – пробормотала она. – Откуда они у тебя?
      Стоило перенести столько мук, чтобы сейчас ощущать на себе ее ласковые ладони, слышать заботу в ее голосе. Он поцеловал ее в щеку, затем в кончик носа и в обнаженное плечо. – Аллигаторы, ножи и пули, – сказал он, гладя по своей груди ее ладонью. – Первую рану я получил от пьяного матроса, а последнюю – от шпаги пирата. А вот этим заработал свой первый корабль. – Он прижал ее пальчики к своим ребрам. – Теперь мне уже не приходится так рисковать.
      – Когда-нибудь ты подробно расскажешь мне о своих приключениях. – Она поцеловала его шрам на ребре.
      – Хорошенькие приключения! Речь шла о жизни или смерти. Мне пришлось убить пьяного матроса, который считал меня своей игрушкой. Мне приходилось стрелять из пушки по кораблю, полному вооруженных до зубов людей, чтобы получить свою первую награду. – Ему хотелось рассказать ей все о себе, чтобы она не подумала, что он один из тех мелких лордов, которые встречались ей в свете, но он продолжал целовать и ласкать ее груди, не в состоянии отпустить ее. – Если ты считаешь меня приятным развлечением, значит, мы не поняли друг друга.
      – Между нами не может быть недопонимания, – прошептала она. – Я целую зиму писала твой портрет и ничего не знала о шрамах на твоем теле и на сердце, но я знала тебя! Верь же и ты в мои способности и правильно понимай их смысл и значение.
      Она погладила его по бокам, коснувшись панталон.
      – А я верю в тебя. – Он приподнялся стягивая панталоны. Затем он оперся на руки и приподнялся над ней, любуясь ее красотой. Ее длинные шелковистые волосы разметались по подушкам, а белизна ее тела по сравнению с его смуглым казалась ослепительной и невероятно нежной. – Я считаю тебя талантливой художницей, невероятно умной женщиной и феей, в кончиках пальцев которой таится волшебство. Ты приводишь меня в какой-то жуткий восторг и заставляешь загораться. Я не имею права требовать, чтобы ты меня ждала. Но и не могу покинуть тебя, как следовало бы.
      Из иллюминатора на койку падала полоса лунного света, и ее груди казались вырезанными из слоновой кости. Она соблазнительно шевельнула бедрами, и кровь в нем бешено запульсировала.
      – Я постараюсь быть такой, какой ты меня считаешь, – прошептала она, притягивая его к себе. – А если получится, то и лучше, – тихо сказала она ему на ухо, когда он вторгся в жаждущую его атласную глубину ее тела.
      Она было гораздо лучше того, что он заслуживал. С криком восторга Трев взял ее, унося с собой на край реальности, туда, где два существа сливаются в одно, где соединяются души и где рождается сама жизнь.

      На следующее утро Синда проснулась и сразу поняла, что Трева рядом нет.
      Она всегда остро ощущала его отсутствие, и если их пути разойдутся, это ощущение пустоты будет преследовать ее всю жизнь. Но Синда не могла препятствовать Треву в поисках Лоренса.
      Испытывая непонятную тоску, несмотря на клятвы, которыми они обменялись, она надела платье, щеткой Трева безжалостно расчесала волосы и затянула их в узел, заколов шпильками. Внимательно осмотрев каюту, она не нашла признаков того, что ночью рисовала во сне. Даже карандаш и маленький альбом в кармане оказались сегодня нетронутыми.
      Надо надеяться, что это не означает смерти виконта.
      Она молилась, чтобы слова Трева были не пустым обещанием. Тело ее все еще ликовало от счастья их любви. Ей хотелось своими ласками избавить его тело и душу от старых шрамов. Она сумела бы это сделать, потому что наконец-то познала, на что способна любящая женщина, – если б только он ее оставил, не заставил возвращаться домой!
      Чтобы не мучить себя мечтами о невозможном, она задумалась о сегодняшнем дне.
      Она уже начала понимать по характеру движения корабля его направление и еще до того, как поднялась на окутанную туманом палубу, знала, что они приближаются к какой-то пристани. Сердце у нее сжалось от тоски, когда она узнала утесы Брайтона. Трев вез ее домой.
      Но его же могут подстерегать там солдаты! Если бы Синда могла, она удержала бы его, привязав к мачте.
      По крайней мере он сообразил встать на якорь вне пределов видимости из деревни, которую загораживали утесы. Она печально смотрела на них, сомневаясь, что сможет вернуться к прежней созерцательной жизни, после того как познала с Тревом всю радость любви и страсти.
      Правда, он даже не спросил, хочет ли она этого. Вот он быстро приблизился к ней, не успев побриться и наспех одетый. Он выглядел настоящим вольным пиратом в этой рубашке с распахнутым воротом и раздуваемыми ветром широкими рукавами, недоставало только платка на черных волосах. Одна прядь выбилась из косички и упала ему на лоб, точь-в-точь как на его портрете.
      – Я не хочу возвращаться домой, – сказала Синда, когда он остановился рядом.
      – Мы можем провести в море не один месяц, а корабль – неподходящее место для женщин. – Он нежно убрал волосы с ее лба. – Если ты будешь меня ждать, я вернусь за тобой.
      По его голосу она поняла, что он принял окончательное решение. Черные глаза смотрели на нее уверенно и непреклонно. Его обещание могло бы прозвучать и более романтично, но Синда уже понимала все, что он хотел сказать. Он не верил, что она будет его ждать и что он заслуживает, чтобы его ждали. Но она поклялась любить его, и даже если случится так, что она не сможет стать его женой или просто жить с ним, она всегда будет его любить. Она добьется от своей семьи разрешения жить с ним и дать ему настоящий дом и семью, которых он заслуживает.
      – Я буду ждать, но лучше ты возвращайся поскорее, а не то я найму пиратов и пошлю их разыскивать тебя.
      Его губы тронула улыбка, а в глазах промелькнуло восхищение.
      – Если надумаешь это сделать, то помести сообщение в газетах, а мои люди будут их просматривать.
      Она кивнула, и слезы подступили к ее глазам, когда он взял ее за локоть и повел к шлюпке, где уже сидели матросы. Не так она представляла себе конец их приключений.
      – А если я опять нарисую во сне твоего кузена? – спросила она, хватая его за руку.
      Трев обнял ее и прижался подбородком к ее голове.
      – Постарайся не делать этого, любовь моя. Лучше совсем обо мне не думай, если из-за меня ты начинаешь рисовать во сне. Может, когда я буду далеко, ты наконец отдохнешь и успокоишься.
      – Но я могу помочь…
      – Ты и так уже помогла мне. – Наконец он оторвал ее от себя и подтолкнул к веревочной лестнице.
      Он спустился первым и помог спуститься Синде. За ними последовали Калеб и Уилл.
      Она не стала плакать в присутствии мужчин. Сделав вид, что все в порядке, она высоко подняла голову и внимательно смотрела на приближающийся берег. В гавани не было пристани. Здешние утесы были не выше топ-мачты, но вместе с тем скрывали лодку от деревни. Синда не знала, понимает ли Тревельян, что едет не только навстречу своим друзьям и врагам, но и навстречу ее семейству. У Малколмов было достаточно времени, чтобы собраться и разместить в каждом порту вдоль всего побережья по одному человеку. Даже сама Синда не могла предвидеть, что может случиться.
      Но вскоре она это узнала. Как только лодка коснулась берега и Уилл выскочил, чтобы подтянуть ее подальше на песок, из тени под ближайшим утесом появились две мужские фигуры.
      Только теперь, когда Трев крепко стиснул эфес шпаги, она ее заметила.
      – Не тревожься, – сказала она, коснувшись его руки. – Эйдена ты уже знаешь, а второй мужчина – муж моей кузины Кристины, Гарри. Я тебе о нем рассказывала.
      Для дальнейших объяснений у нее не было времени. Мужчины приблизились и помогли Уиллу привязать конец, пока Калеб удерживал лодку на месте, уперевшись веслом в песчаное дно. Поглядывая на вершину утеса, Трев выпрыгнул на мелководье и взял Синду на руки.
      Он вынес ее на берег и поставил на сухом песке. Затем настороженно повернулся к незнакомцам.
      Высокого темноволосого гиганта трудно было забыть. Трев не заметил враждебности в смышленых глазах Эйдена. Он перевел взгляд на второго мужчину, который был меньше ростом, белокурым и с удивительной непринужденностью носил свой роскошный костюм. Трев готов был возненавидеть этого человека исключительно за пренебрежение к своему богатству, но тот даже не посмотрел на него, устремив восторженный взгляд на корабль.
      Изучая своих противников, Трев пропустил первую часть представления Синды и услышал только последние слова.
      – Трев, это Гарри, герцог Соммерсвилл, муж моей кузины Кристины.
      – Герцог? Вы тот самый старый герцог из замка?
      Блондин мягко улыбнулся и пожал плечами:
      – Старый герцог – это мой отец. Прошлой зимой мы потеряли его и моего брата. У меня не было возможности посетить лорда Рочестера перед катастрофой, но мне кажется, что я с детства помню вас обоих. Я тогда только покинул детскую, но у меня осталось смутное воспоминание о том, как я с гувернером время от времени ходил в деревню. Кажется, вы и были тем самым мальчиком, которому все приказывали немедленно идти домой, а Лоренса всегда посылали вернуть вас. На меня производила сильное впечатление ваша смелость, когда вы сбегали от слуг.
      Это простое воспоминание открыло в душе Трева старые раны, которые он надеялся излечить, найдя кузена. Он кивнул:
      – Верно, я рос довольно непослушным мальчишкой. Однажды я спрятался на яблоне, и когда Лоренс пришел за мной, я закидал его яблоками. Он полез за мной на дерево, упал и сломал себе руку. И в детстве почти все время происходило что-нибудь в этом роде, Лоренсу частенько приходилось страдать из-за меня. А у вас был старший брат, не так ли? Помню, я как-то уговорил Лоренса спрятаться в живой изгороди, чтобы потом выскочить из-за нее и напугать лошадь вашего брата, и тогда его лошадь убежала бы, а мы его спасли бы. – Умудренный жизненным опытом, Трев понял, что, возможно, это было проявлением его бунта против общества, которое его презирало.
      Помахивая тростью, Гарри изучал Трева.
      – Вам это удалось?
      – Нет, маркиз… то есть ваш брат оказался более искусным всадником, чем мы думали. Он схватил меня за воротник, доставил домой и опустил на крыльцо.
      – Вот, значит, каким вы были проказником! – усмехнулся Гарри.
      – Таким он и остался, – проворчал Эйден. – Давайте поскорее уберемся отсюда, пока на нас не наткнулись солдаты. – Он повернулся к Синде. – Нужно будет подняться на скалу. Мне вас понести?
      – Только через мой труп. – Встав между Синдой и ее родственниками, Трев предложил ей руку и поднял на нее вопросительный взгляд.
      Она ответила ему мягкой улыбкой, которую он запомнил с их первой встречи в коттедже. В этой улыбке были доброта и уют. Ему ужасно захотелось отвезти ее в тот коттедж, где он будет страстно ее любить и пообещает никогда не расставаться с ней. Но он был человеком чести и не стал бы обещать того, чего не мог выполнить.
      – С ними я буду в безопасности, – прошептала она. – Вам нужно найти своих друзей, так что сейчас вам лучше меня оставить.
      Треву казалось, что он слышит яростные крики стоящих за его спиной мужчин, возмущенных, что он может уйти безнаказанным после того, как погубил ее репутацию. Женщины не способны понять мужской кодекс чести. Он с улыбкой покачал головой. Если он сумеет выстоять перед ее семьей, то ему все нипочем!
      – Я провожу вас.
      Глаза у нее стали встревоженными, но она не стала спорить. Взяв его за руку, она с вызовом посмотрела на 26g своих родственников.
      – Виконт жив, но тяжело ранен. Трев должен следовать за ним. У него мало времени.
      – Но достаточно для того, чтобы встретиться с вашим отцом, – уверенно заявил Эйден. – Вы хотите, чтобы ваша матушка и остальные женщины повыдирали у нас волосы, если мы приведем вас без него?
      Любопытно было бы посмотреть на эту сцену, подумал Трев, но не стал задавать вопросы, потому что Синда сразу затихла. Пожалуй, встреча с ее матерью и со всем кланом Малколмов будет куда интереснее, чем с разгневанным герцогом. Господи, да о ней заботятся целых два герцога! И почему ему не встретилась девушка из обыкновенной, простой семьи?
      Да потому что ему подходила только эта женщина. И если Синда унаследовала от семьи все свои комплексы, то ему обязательно нужно узнать их.
      – Есть какая-то причина, по которой вы предпочли бы, чтобы я не встретился с вашей семьей? – спросил он, озвучивая свои старые опасения.
      – Только солдаты, – коротко ответила она, отчего он улыбнулся.
      – Не забудьте, что я здешний судья, – сказал Гарри, направляясь к утесу и помахивая изящной тростью, словно он шел по улице Лондона. – Солдаты вашего деда могут действовать только по моему усмотрению, во всяком случае, я так им и заявлю. Сомневаюсь, что они знают закон лучше меня, – беспечно закончил он.
      – Вы являетесь судьей и сами не знаете законов? – Трев начинал подозревать, что он столкнулся с совершенно новым для него миром. В его представлении влиятельные английские аристократы были олицетворением мудрости и образованности. Он стеснялся, что Лоренс будет стыдиться его невежества, а тут сам герцог признает поразительный провал в своих знаниях.
      – Меня ведь не готовили к этому посту, – безмятежно заметил Гарри. – Но сказали, что герцог всего на две ступени ниже Господа Бога, так что, выходит, я авторитетнее графа и его солдат.
      – А уж мы, остальные смертные, просто пешки, – проворчал сзади Эйден. – Могу понять соблазн укрыться вон на том корабле.
      – Ты мог бы и не вмешиваться из-за меня в эту историю, – укорила его Синда. – Разве Эван и Фелисити еще не закончили работу над твоим замком?
      Над замком?! Трев тщетно пытался представить этого одетого в поношенную одежду гиганта обладателем замка. Ему казалось, как будто он не с того конца смотрит в подзорную трубу.
      – Они оказались куда лучшими управляющими, чем я, – ворчливо признался Эйден. – Поэтому я исполняю поручения в замке Эвана.
      Трев был не в состоянии запомнить возникающие в разговоре имена людей. Его восхищал этот клан, где все помогали друг другу, но он не был вправе ожидать, что отец Синды примет его равноправным членом своей аристократической семьи. Трев не станет отрывать Синду от ее семьи, пока не сможет предложить ей свой дом.
      Вместо того чтобы идти по берегу, а затем показаться на виду у всей деревни, герцог повел их по сравнительно отлогому склону утеса. Время от времени все же им встречались крутые места, и тогда он протягивал руку Синде, помогая ей забраться, а Трев подталкивал ее сзади.
      Добравшись до верха, они не увидели солдат, и Тревельян облегченно вздохнул. Если ее родственники намеревались снова засадить его в тюрьму, то сейчас для этого был самый подходящий момент, так как он стоял перед ними одинокий и беззащитный. Он приказал матросам дожидаться его внизу.
      – Могу я спросить, как вы узнали, где мы высадимся? – спросил Трев, рассматривая ожидающую их карету.
      – Путем обыкновенной дедукции, – коротко бросил Эйден.
      – И конкретных указаний матери Синды, – добавил Гарри. – Не нужно недооценивать способности Малколмов.
      – Дедуктивные способности, – уточнил Эйден. – Плюс могущество герцогини.
      – Оставь! – возразил Гарри. – Она знала, где они появятся, и у нее не было никакой возможности вычислить это логически.
      – Она знала, что в самом Брайтоне они не высадятся. – Эйден забрался на скамейку для возницы. – А за этим утесом как раз проходит спокойное течение.
      Трев помог Синде подняться в карету и вопросительно посмотрел на нее. В ответ она покачала головой:
      – Наш Эйден из рода Айвзов и верит только в силу разума и логики.
      – Да, а женщины наводят на него страх, – тихо сообщил Гарри, усаживаясь рядом с ними.
      – Эйдена ничем не испугаешь, – усмехнулась Синда. – Он у нас упрямый чертенок.
      Увлеченный семейным разговором, Трев откинулся на шелковые подушки и постарался сделать вид, что все идет прекрасно – хотя бы на данный момент. У него самая прекрасная женщина в мире, которая согласилась его ждать. Он может делать вид, что его ждет блестящее будущее – пока его голова не скатится на пол.
 
      – Мой отец, герцог Мейнуаринг. – Синда не присела в реверансе перед величественным мужчиной, который ждал в гостиной харчевни, а держала Трева за руку, как будто по положению он был равным герцогу. – Сэр Тревельян Рочестер, бывший капитан флота его величества.
      На взгляд Трева, ее отец был одинакового с ним роста, но более плотного сложения. У герцога было надменное и уверенное лицо человека, которому подсудны все, кроме принца и короля. В прошлый раз Трев видел герцога у его лондонского дома, при свете факелов. В утреннем сумраке Мейнуаринг в своем тщательно завитом парике выглядел гораздо моложе своих лет, и Трев невольно подумал, не располагает ли он рецептом против старения.
      – А мама тоже здесь? – спокойно осведомилась Синда тоном светской дамы, сознающей свое положение. Ее уверенность успокоила Трева. Если она способна выстоять против всей своей семьи, значит, у него еще оставалась надежда.
      – Твоя мать наверху с Сесиль и Кристиной. Ты заставила их очень волноваться. – Герцог нахмурился. – Предлагаю тебе подняться к ним, пока я переговорю с твоим другом.
      Трева больше бы устроило, если бы под ним вдруг разверзлась земля и он провалился бы прямо в ад, но, чтобы не тревожить Синду, он весело улыбнулся и почтительно склонился над ее рукой, как будто прощался с ней после того, как они побывали в концерте. Гордость не позволяла ему обнаружить свой страх.
      – Я попрошу принести вам чай, – сказал Трев. – Вы ведь еще не завтракали.
      Ему показалось, что в ее взгляде промелькнуло выражение одобрения.
      Синда поднялась к матери, а Гарри остался стоять у него за спиной. Трев не был уверен, был ли он ему врагом или другом. Эйден оставался на улице: У Трева сложилось впечатление, что этот великан предпочитает одиночество и открытое пространство замкнутому помещению и людям.
      Когда Синда вышла, Трев глубоко вздохнул и повернулся к разгневанному герцогу, хотя по бесстрастному лицу английского джентльмена трудно было сказать, что он находится в ярости.
      – За мои заслуги его величество удостоил меня звания рыцаря, – смело бросился в нападение Трев. – Я обладаю достаточными средствами, на которые можно было бы содержать небольшое королевство. Полагаю, ваша дочь расположена ко мне и даже питает симпатию. Я хотел бы просить у вас её руки.
      Принимая во внимание то, что он ее погубил, он был обязан сделать это предложение и мог только надеяться, что герцог позволит им пожениться. И хотя их брак в ее семье рассматривали бы как вынужденный с целью скрыть падение Синды, он поступил бы по-настоящему благородно, отказавшись от нее. Если бы только он нашел в себе для этого силы.
      Сцепив руки за спиной и покачиваясь на высоких каблуках, герцог сверлил его взглядом своих проницательных глаз. Трев спиной ощущал, что Гарри попрежнему маячит сзади. Фу ты! Целых два герцога. Черт возьми, умеет же он найти на свою голову проблемы!
      – Так что, вы нашли своего кузена? – спросил герцог Мейнуаринг.
      Трева не успокоил этот небрежный тон.
      – Мы выяснили, что в Пуле жил человек, похожий на Лоренса. Последний раз его видели позавчера на борту корабля, который, как я предполагаю, принадлежит контрабандистам. Этот человек был тяжело ранен этим летом и не помнит своего имени.
      – Значит, если этот человек и является вашим кузеном, он не может избавить вас от подозрений?
      Об этом Трев не подумал. Он настолько обрадовался, что может надеяться на то, что Лоренс жив, что забыл обо всем. Теперь он взглянул на дело с этой точки зрения и крепко стиснул челюсти.
      – Лоренс жив. И меня не было в Англии, когда затонула его яхта. У меня нет никаких оснований желать его смерти. В этой стране он был моим самым верным и самым любимым другом.
      – Но вы намерены унаследовать поместье в случае его смерти и доказать в суде свои права, – возразил герцог Мейнуаринг.
      – Не желаю я этого проклятого поместья! Мой дед позаботился о том, чтобы я не получил должного для наследника графа воспитания. Для меня нет места ни в Лондоне, ни в обществе, ни в парламенте. Я моряк, простой человек. Мне нужны дом и семья. И ваша дочь согласилась стать моей женой, – Он допустил небольшое преувеличение: Синда обещала ждать его, а у него хватило самоуверенности сделать из этого вывод, что она готова стать его женой. – Я найду своего кузена, докажу всему миру, что я не хотел ему вреда, и на этом дело будет закрыто.
      – Давным-давно ваш дед объявил вас незаконнорожденным, потом обвинил вас в убийстве вашего кузена. Недавно он назначил какого-то дальнего родственника опекуном виконтессы и ее будущего ребенка и приказал ей переехать к нему в Лондон.
      – Но если у нее родится девочка, он отошлет виконтессу к ее семье, – сказал мрачно Трев, ужасаясь при мысли, что опасения Мелинды уже оправдались. – Ее родители почти ничего не имеют, кроме того, что давал им Лоренс. Не может же мой дед выгнать ее из дома.
      – Почему же? Он может лишить ее всего, если Лоренс умер, точно также, как он отобрал у вас поместье после смерти ваших родителей, – проницательно заметил герцог.
      Глаза герцога стали жесткими, и Трев понял, что ему уготовлена ловушка. Вероятно, Синда от отца унаследовала свой ум и проницательность. У Трева была возможность прекратить этот разговор, немедленно найти Лоренса и молить Бога, чтобы после этого Синда согласилась стать его женой.
      Или остаться и узнать, какую ловушку приготовил для него отец Синды.
      За свою жизнь Трев неоднократно доказывал, что не прятался от опасностей, а шел им навстречу.
      – Я уже отправил в парламент документы, которые доказывают, что я не являюсь незаконнорожденным и не мог убить своего кузена, поскольку во время его гибели я еще не прибыл в Англию. Я уверен, что мой кузен жив, и намерен немедленно отправиться на его поиски.
      – Я могу пригласить судью, чтобы он отозвал выдвинутое против вас обвинение в убийстве, и завтра же ваши бумаги будут представлены парламенту. Как ближайший наследник, вы сможете уже через неделю получить решение суда о назначении вас опекуном семьи и поместья вашего кузена.
      Подобные люди неспроста готовы исполнить все его желания. Вместо того чтобы испытывать облегчение и благодарность, Трев настороженно ждал, откуда будет нанесен главный удар.
      – В обмен на что?
      – На счастье моей дочери. Вы сами, сэр, признали, что не получили должного воспитания. Вы бесчестно похитили и обесчестили ее, вы капер и разбойник с недоброй репутацией, которая, следует за вами через всю Атлантику. Если вы заявляете, что можете сделать ее счастливой, я заклеймлю вас как лжеца. Всю свою жизнь она находилась под защитой семьи. Если вы хоть что-то о ней узнали, вы должны были понять, почему ее следует защищать. Оставьте ее, – гремел голос герцога, – и к утру ваше дело будет представлено парламенту на рассмотрение.
      – Если я ее погубил, то сам и предлагаю восстановить ее честь, сэр, – недоверчиво сказал Трев, больше думая о Синде, чем о невероятном предложении герцога. – Вы считаете, что защитите ее, заставив вернуться в Лондон и ко всем этим сплетням после того, как ее видели в моем обществе?
      – Обществу известно только то, что она находилась у Кристины. – Герцог кивнул в сторону молодого человека, ожидающего в дверях. – Это подтвердит Гарри. А у художницы, которую видели с вами в деревне, были рыжие волосы. Ни один человек в Лондоне не поверит, что этой художницей была Люсинда.
      Трев повернулся взглянуть на молодого герцога. Почему-то на лице Гарри застыло недовольное выражение. Семья Синды способна защитить ее от скандала, обеспечить ее безопасность, которую он не надеялся ей дать, даже если найдет Лоренса, – а ведь он мог и не найти его.
      Надежда жениться на Синде мучительно умирала. Но он давно уже понимал, что с его стороны было непорядочно думать об этом браке. Его непокорный и гордый характер вечно навлекал на него беды, так какая жизнь ожидала с ним Синду?
      Он готов был согласиться с герцогом, что не годится в мужья утонченной леди, но его упрямая натура не соглашалась променять Люсинду на грубый шантаж герцога. Как бы ему ни хотелось защитить Уиллоуз, он не мог допустить, чтобы Синда решила, что он просто использовал ее в своих целях.
      Положив руку на эфес шпаги, Трев гневно посмотрел на герцога Мейнуаринга.
      – Счастье леди Люсинды – это все, что меня волнует. Мне не нужна ваша помощь. Предлагаю вам спросить у нее, что сделает ее счастливой, и поступить соответственно с этим. А сейчас я вынужден с вами попрощаться. Течение не станет меня ждать.
      – Не торопитесь, молодой человек! – с угрозой произнес герцог.
      Трев собрался выйти, но в дверях уже появился Эйден, и Гарри загородил ему дорогу.
      Трев круто обернулся к отцу Синды.
      – Вы ответили отказом на мое предложение. Я оставляю вашу дочь с вами, как вы просили, пока я буду искать своего кузена. Что вам от меня нужно?
      – Помощи Синды, – решительно сказал герцог.

      Синда поднялась в просторную гостиную на втором этаже, которую занимала ее мать. Торопливо обняв родных, она сразу подбежала к окну посмотреть, как будет уходить Трев.
      – Боже, там солдаты! – в ужасе прошептала Синда, увидев стоящих внизу мужчин в красных мундирах, и повернулась к матери. – Что вы сделали с Тревельяном?
      – Насколько мне известно, абсолютно ничего, – спокойно ответила та, опускаясь в кресло. – Хотя я не стала бы возражать, если бы его утопили в океане.
      – Тетушка Стелла! – воскликнула Кристина. – Но вы не слышали его историю – она так романтична!
      – Ты уже целых пять месяцев беременна, а рассуждаешь как неразумный ребенок! – с досадой заметила герцогиня. – Наша Синда созрела слишком поздно, а потому и пала жертвой первого же красивого мужчины, к тому же, как ты выразилась, с романтическим прошлым. А он, этот ваш сэр Тревельян, – низкий подлец, который в своих интересах нагло воспользовался ее неопытностью и наивностью!
      Синда лишь воздела взор к небу, понимая, что мать не переспоришь, села у окна, чтобы не выпускать из виду солдат, и достала из кармана карандаш и альбом.
      – Это несправедливо – судить о человеке, которого вы даже не видели, – все же укорила она герцогиню, надеясь, что Трев не устрашится ярости ее отца.
      – Для того чтобы составить о нем мнение, мне не обязательно его видеть, достаточно знать о его поступках. Будь он джентльменом, он не позволил бы тебе сбежать с ним, – заявила герцогиня.
      – Но может, мне вовсе и не нужен джентльмен, – возразила Синда, улыбнувшись про себя.
      – По всему Лондону ходят самые дикие слухи. Этого человека повесят, если он осмелится снова показаться в городе. – Ее мать отбросила Тревельяна в сторону, как отшвырнула бы туфлей камешек, подвернувшийся под ногу на тропинке, тут же о нем забыв. – Я приказала принести воду, чтобы ты могла смыть с себя эту краску, а Кристина привезла твою одежду. – Кивком она указала на внушительный саквояж. – Когда ты отсюда выйдешь, в тебе никто не признает женщину, прибывшую с этим разбойником. И если ты будешь вести себя разумно и осмотрительно, то тебя не коснутся никакие слухи.
      – Значит, я могу снова вернуться в свою башню из слоновой кости, где вы будете прятать от общества и меня, и мои картины? Нет уж, благодарю вас, мне это не подходит. – При всей своей любви к матери Синда находила ее чрезмерно властной. Привычка повелевать развилась у герцогини с тех пор, как она стала признанной главой весьма своеобразного семейства, все члены которого обладали незаурядными способностями, но со временем они приобретали навыки самостоятельного полета. Синда решила, что если уж без этого не обойдешься, то портреты она не будет выставлять публично, но пейзажи – обязательно. Ведь писать для себя одной так неинтересно и скучно!
      – Скажи, а за время своего отсутствия ты нарисовала что-нибудь, что могло бы подсказать, кто убил виконта? – поспешно вмешалась Кристина, пока мать не ответила Синде что-нибудь слишком резкое.
      Обрадованная поддержкой кузины, Синда с готовностью ответила:
      – Мы выяснили, что виконт был тяжело ранен, в результат чего утратил память. И если Тревельяна оставят в покое, он немедленно поедет на его поиски.
      – Откуда ты это знаешь? Это имеет какое-то отношение к твоим рисункам во сне, о которых ты рассказывала? – взволнованно спросила Кристина.
      – Да, во сне я постоянно рисовала виконта. – Синда не обращала внимания на недовольное лицо матери. – Я никогда его не видела, но Трев говорит, что это точно он. На последнем моем рисунке изображена деревня, где он жил.
      Герцогиня застонала.
      – И ты ему веришь? Ты поверила ему на слово, что человек, которого ты рисовала, – это виконт и что он жив и здоров?
      Синда с удивлением посмотрела на мать.
      – Конечно, поверила! А зачем ему лгать?
      Глупо было об этом спрашивать – ради спасения своей жизни подлый человек, безусловно, мог солгать. Но Трев таким не был!
      Она вся пылала от возмущения и огорчения, не зная, как убедить своих родных, что преследуемый своим дедом Тревельян Рочестер был честным и сильным мужчиной, который сумел преодолеть тяжелейшие жизненные обстоятельства и даже создать себе определенное положение. Для них Трев был незнакомцем, чужаком, тогда как его деда они хорошо знали.
      Только ее рисунки подтверждали несправедливость обвинения графа, но кто им поверит!
      Стараясь хоть немного успокоиться, она стала быстро рисовать в альбоме. Во время семейных споров она всегда держалась в стороне и не имела опыта в защите своей точки зрения, так как по натуре была уравновешенной и миролюбивой. Вот и сейчас она не сумела настоять на своем, хотя в голове у нее теснились невысказанные мысли.
      В коридоре послышались желчные голоса. Не успели женщины встать, чтобы выяснить, что там происходит, как дверь комнаты распахнулась, и через секунду в ней стало тесно от заполнивших ее рослых мужчин.
      Синда замерла, глядя на непроницаемое лицо Трева, который сразу узнал находившихся в комнате. Эйден крепко держал руку Трева со шпагой, а Гарри встал за спиной своей жены и положил руку ей на плечо.
      Последним в гостиную размашисто вошел герцог и с треском захлопнул дверь. Синда было встревожилась, но, увидев гордо расправленные плечи Трева, облегченно вздохнула. Среди этих пышно одетых мужчин ее пират был самым мужественным и неотразимым. Нет, она не позволит своей семье уничтожить его!
      Карандаш Синды продолжал порхать над листом бумаги, а сама она неотрывно смотрела на Трева, который тоже не отводил от нее взгляда. Под этим взглядом Синда успокоилась и стала терпеливо ждать развития событий.
      – Найдите виконтессу! – приказал герцог, и Сесиль, младшая сестра Синды, тут же вскочила, чтобы исполнить его приказ. – Послушаем все вместе эту историю.
      Трев удивленно вскинул голову, Синда тоже вопросительно посмотрела на Кристину.
      – Мелинда приехала ко мне, – пояснила Кристина, – потому что не хотела ехать к графу в Лондон, но не знала, что случилось с сэром Тревельяном. Она была в такой растерянности, что мы решили не оставлять ее и забрали с собой.
      – А как же Черти? – к удивлению присутствующих, обеспокоенно спросил Тревельян. – Где находится девочка?
      – У нас дома, сэр, с няней, которую я наняла для нашего сына. – Кристина положила руку на слегка выступающий живот.
      Синда едва не рассмеялась, видя, как Трев пытается осмыслить, как можно знать пол еще не рожденного ребенка и даже нанять для него няню. Но он уже начинал понимать, что если будущая мать – из клана Малколмов, то особенно удивляться нечему. Поэтому он только поблагодарил Кристину за заботу о девочке.
      – Эйден, ради Бога! Ведь это внук графа, а не какой-нибудь дикарь! Отпусти его! – приказала возмущенная Синда. Ну почему ее родные не могут вести себя так же выдержанно, как Трев?! – Тебе понравилось бы, если бы Тревельян вот так схватил тебя за руку?
      – Пусть бы только попробовал! – ворчливо ответил гигант, но освободил своего пленника и скрестил руки на мощной груди.
      – Как-нибудь в другой раз, – пообещал Трев и повернулся к коридору, откуда послышались медленно приближающиеся шаги. – Полагаю, мне объяснят смысл всего этого? Скоро течение повернет от берега, и мой корабль окажется на мели.
      Опираясь на руку Сесиль, в комнату, переваливаясь, вошла Мелинда, придерживая свой выступающий живот. Девушка заботливо помогла виконтессе опуститься на диван около окна.
      – Ну, позвольте мне рассказать вам об условиях нашего соглашения, чтобы ни у кого не оставалось никаких сомнений и вопросов, – заявил герцог. – Синда, этот человек осмелился просить твоей руки.
      Она вежливо кивнула отцу. Пусть себе устраивает свой спектакль. В своем будущем она не увидела брака, но Трев поступил как джентльмен. Не отрывая взгляда от Трева, она машинально перевернула страницу альбома и продолжала рисовать, выражая то, что не мог высказать ее язык.
      Герцог привык к ее молчаливым ответам.
      – Я предложил сэру Тревельяну поднять перед парламентом вопрос о законности его рождения, чтобы он мог потребовать принадлежащего ему по праву положения и был назначен опекуном виконтессы и ее детей в отсутствие его кузена. Это вас устроило бы, леди Рочестер?
      В глазах Мелинды промелькнул страх, она пытливо посмотрела на Кристину и на Синду, затем обернулась к Тревельяну.
      – Но вы не выгоните нас из дома?
      – Вы отлично знаете, что не выгоню, – коротко ответил Трев.
      Синда поняла, что он решил не говорить Мелинде о том, что виконт жив, пока сам в этом не убедится. Не стоило снова повергать в горе леди, особенно теперь, когда она, казалось, научилась несколько владеть собой.
      Выпрямив спину, виконтесса обратилась к отцу Синды:
      – С тех пор как сэр Тревельян появился в Уиллоузе, он относился ко мне и к дочери с большим вниманием и заботой. Я доверяю ему больше, чем графу Лэнсдауну.
      Синда едва удержалась, чтобы не издать ликующий крик. И в глазах Тревельяна она тоже заметила облегчение. Теперь у него есть семья, которую он так хотел и которая ему доверяет. Но Синда была уверена, что отец еще не все сказал.
      – Отлично. – Одобрительно кивнув, герцог повернулся к Тревельяну: – Вы сами спросите мою дочь или это сделать мне?
      От волнения Синда сильно сжала карандаш, и он сломался. Опустив взгляд на рисунок, она внутренне ахнула, торопливо перелистнула страницу и спрятала сломанный карандаш за спину. Мать с подозрением взглянула на нее, но тут раздался голос Тревельяна.
      – Его светлость предлагает мне обменять счастье его дочери на снятие с меня обвинения в убийстве и поддержку моего дела в парламенте, – пояснил Трев слушателям. – Я не принял его предложение, поскольку для меня гораздо важнее счастье Синды, чем мое собственное, и хочу посоветоваться с ней. А с парламентом и со своим дедом я могу справиться и без посторонней помощи.
      Он произнес это с такой отважной гордостью, что Синда готова была заплакать. Этот человек никому не желал подчиняться и кланяться и поставил на карту свое будущее, спрашивая о ее решении. За одно это она полюбила бы его!
      Она и без объяснений догадывалась, что отец считал Трева недостойным ее и заявил ему, что она будет счастливее, если он ее оставит. Любой другой человек из круга ее знакомых джентльменов с готовностью ухватился бы за предложение избежать вынужденного брака.
      И если она по-настоящему любит Трева, она может дать ему все, о чем он мечтает – свободу от тирании деда и жизнь с семьей виконта, – стоит ей только заявить, что без него она будет счастлива. Правда, сказать такое перед лицом всего ее семейства значило бы жестоко и незаслуженно оскорбить его.
      Ей пришлось напомнить себе, почему она решила никогда не выходить замуж, – чтобы иметь основания прогнать его с чистой совестью.
      Она снова нашла ту страницу альбома, где только что появился ее рисунок. Теперь она ясно поняла, почему, когда она рисует себя, над ее головой обязательно появляется темное облако. Ей не суждено быть счастливой. Но Трев заслуживает счастья.
      – Я могу быть счастливой без вас, – сказала она так тихо, что всем пришлось напрягать слух. – Отправляйтесь в парламент с моим отцом и восстановите свое доброе имя, чтобы вы могли спокойно позаботиться о своей семье.
      Трев словно оцепенел. Как и его дед, Синда с презрением отвергла его. Он не ожидал от нее столь жестокого удара. Закусив губы, Синда опустила глаза на изображенное в альбоме ужасное предсказание ее судьбы, чтобы не видеть выражение страшной боли в глазах Трева.
      Ей не хотелось видеть, как он уведет Мелинду из комнаты, ни разу не оглянувшись на нее.
      Все вдруг возбужденно зашумели, но, Синда, казалось, ничего не слышала. Слезы ожгли ей глаза, когда она смотрела на страшный рисунок, который неосознанно сделала ее рука: в темном грязном переулке лежит избитое и окровавленное тело виконта, а его убийцы скрываются. Они были изображены спиной к зрителю, так что Синда не могла их узнать. Вероятно, это были грабители. Виконта убили грабители, а может быть, контрабандисты. Так вот почему она больше не рисует его во сне. Вернулась ли к нему память? Убили ли его за то, что он что-то знал?
      Но это был уже второй рисунок, который побудил ее отказаться от Тревельяна и своего будущего в обмен на помощь ее отца. На втором рисунке она нарисовала Трева, стоящего над своим кузеном с дубинкой в руке и с выражением безнадежной горечи в глазах.
      Она знала, что не он убил своего кузена, ведь она нарисовала этих грабителей. Но даже она понимала значение второго рисунка – и будущее, которое предсказывал ее дар.
      Трева арестуют как убийцу своего кузена, даже если ее отец подкупит судью – если только рядом с Тревом, когда он окажется в Лондоне, не будет такого же влиятельного человека, как ее отец, пока не обнаружат тело виконта.
      Она действительно будет счастлива – счастлива знать, что спасла его, даже если он больше не захочет ее видеть.
      – Скажите мне прямо, что вы больше не желаете меня видеть. – В ярости Трев не слышал голосов вокруг себя, неотрывно глядя на эту красивую женщину, сидящую у окна, – женщину, которой он доверил свое сердце и будущее. Гнев от ее предательства отбросил его назад, в прошлое, когда им руководила только слепая ярость на деда.
      Значит, она не верит, что он может найти Лоренса и освободиться от обвинения? Как могла она так беспечно изменить клятве, которой они обменялись? Она сидела там с ангельски спокойным лицом, и руки сложены на коленях…
      Руки лежат спокойно! А несколько минут назад у нее в руке был карандаш, и она что-то рисовала в альбоме. Одно это доказывало ему, что все идет хорошо. Синда была сама собой, пренебрегая скандалом и уйдя в созданный ею мир.
      Но сейчас она опять вернулась к реальности, была здесь имеете с ним и так напугана, что вся застыла в напряжении. Даже ее мать, из каждой поры аристократического лица которой так и сочилось неудовольствие, и та стала тревожиться.
      Прежде чем кто-либо успел помешать Тревельяну, он прошел между герцогиней и Мелиндой и попытался взять альбом из застывших пальцев Синды, но она не хотела его выпускать, и ему пришлось с силой выхватить его. Ее полные ужаса глаза с мольбой смотрели на него.
      – Прошу тебя, держись рядом с моим отцом, – умоляюще прошептала она. – Любой суд поверит ему, если он подтвердит, что ты этого не делал. Подумай о Мелинде и о ее детях!
      Она выпустила альбом, и Трев с ужасом взглянул на изображенную ею сцену насилия. Он не мог, не хотел этому верить, но ведь другие ее рисунки уже доказали, что они отражают правду.
      Кто-то собирался убить Лоренса или уже убил.
      Нет, еще не убили, ведь иначе он не стоял бы над телом.
      Значит, у него еще есть время предотвратить убийство. Он узнал этот грязный переулок. Следовательно, Лоренс вернулся в Лондон и направлялся к графу – и как раз по переулку, в котором так часто орудуют грабители. Лоренса не было осенью в Лондоне, так что он не мог слышать об их налетах.
      – Я знаю это место. – Опустив рисунок ей на колени, он поцеловал ее в голову. – Я люблю тебя, – прошептал он, хотя не был уверен, что она расслышала его из-за криков в комнате.
      Он круто повернулся и прошел между женщинами, но мужчины загородили ему выход. Ловким взмахом шпаги Трев срезал пуговицы с роскошного камзола молодого герцога. Ему не хотелось ранить родственников Синды, но, чтобы поскорее выбраться отсюда, он готов был обезоружить любого из этих мужчин. За его спиной пронзительно закричала Мелинда. Видимо, кто-то схватил альбом и бедная женщина увидела весь этот ужас.
      – Трев, не ходи, не надо! – крикнула Синда. – Тебя обвинят… Как ты не понимаешь…
      Не обращая внимания на женский визг, Трев вопросительно взглянул на гиганта – главное препятствие.
      – Моего кузена могут вот-вот убить, и я должен помешать этому. Вы сами уйдете с моего пути или мне придется вас убрать?
      Эйден посмотрел ему за спину. Там одна герцогиня удерживала рвущуюся к Треву Синду, другая пыталась успокоить Мелинду. Трев прижал острие шпаги к плечу гиганта и легко проник до жилета под камзолом.
      Оба герцога проявили благоразумие и не стали делать быстрых движений.
      – Вы такой же ненормальный, как и все остальные, – с презрением сказал Эйден и отошел в сторону. – Женщины гнут вас, как ивовый прут.
      Не будь Трев в таком гневе, он рассмеялся бы. Ива гнется, но не ломается. Его и не так еще гнули, но он ведь не сломался.
      Он услышал испуганные крики женщин и понял, что Синде удалось вырваться, но предоставил ловить ее родственникам, а сам выскочил в дверь.
      В эту минуту на крыльце загремели тяжелые сапоги. Вероятно, солдаты услышали шум. Герцог, наверное, рассчитывал, что красные мундиры задержат Трева, но тому не привыкать было иметь дело с ловушками.
      Он хорошо запомнил план харчевни в тот раз, когда они здесь останавливались.
      Не теряя времени, он метнулся через коридор и ворвался в ближайшую комнату. Горничная завизжала от страха и уронила фарфоровую вазу, которая разлетелась на мелкие осколки, но Трев распахнул окно и, перекинув ноги через подоконник, со шпагой в руке спрыгнул на выступ под окном.
      Внизу солдат не было, но они скоро появятся. Трев не стал их дожидаться и соскользнул по покатой крыше вниз, а там спрыгнул на землю.
      До корабля было далеко, и у него не было экипажа. Оглянувшись, он заметил в конюшне трех лошадей и побежал к той, которая показалась ему более сильной и выносливой.

      – Синда, остановись! – закричала герцогиня, когда Синда вдруг бросилась к двери.
      Кристина и Сесиль были заняты виконтессой, которая сжимала в руке рисунок Синды и впала в истерику.
      Обхватив огромный живот, Мелинда пронзительно визжала и, казалось, могла родить в любую минуту. Синда очень сочувствовала ее горю, но здесь были более опытные люди, чем она, и вполне могли ей помочь. А тем временем сама она поможет мужу и кузену Мелинды.
      Неужели Трев на самом деле сказал, что любит ее? Но сейчас было не время раздумывать.
      Гарри, Эйден и ее отец выбежали следом за Тревом, но с целью помочь ему или задержать – Синда не знала. Единственным человеком, который мог ей помешать, была ее мать, глава клана Малколмов, которая могла вышвырнуть ее на улицу, если пожелает.
      И действительно, закрыв Синде выход, она величественно и грозно возвышалась над ней в своем напудренном парике и облегающем высокую грудь шелковом платье. Одного движения ее нахмуренных бровей достаточно было, чтобы усмирить любого.
      Синда никогда не прекословила матери, которая была с ней всегда так нежна и заботлива, что для этого не было и повода. Но сейчас ее мать заблуждалась.
      – Оставь его, Люсинда! – предупредила герцогиня. – Ты сделала для него все, что могла.
      – Раз больше никто не хочет, то я сама буду с ним рядом, чтобы подтвердить его невиновность. И уйду с ним на корабле, если его принудят покинуть страну. Я ему нужна, пойми, мама! – Синда не знала, что станет делать, если мать попытается удержать ее силой. Однажды ее мать сломала зонтик, ударив им по голове вора. Синде не хотелось бы с ней бороться.
      Но она не могла оставить Трева беспомощным. С улицы слышались крики мужчин. Времени оставалось мало. Синда схватила тяжелый саквояж, который привезла Кристина, за неимением лучшего и он мог сойти за оружие.
      – Ты… Ты покинула бы Англию и свою семью? – в ужасе спросила ее мать, поняв смысл выбора Синды и отступая.
      – Мне этого не хотелось бы, но если придется, то да, покину! Но если ты меня отпустишь, то, возможно, мне не придется этого делать.
      С приобретенной за последнее время уверенностью Синда протиснулась в дверь мимо матери, унося с собой все свое имущество.
      Сбежав по крыльцу, она поспешила к выходу из харчевни. К своему ужасу, она увидела, как Трев на лошади, которая встала на дыбы, бешено размахивает шпагой, обороняясь от солдат, вооруженных мушкетами и шпагами.
      В пылу схватки никто не слышал громовых приказов ее отца. Позднее солдатам придется заплатить за непослушание, но в данный момент один из них торопливо перезаряжал свой мушкет.
      Не успела Синда криком предупредить Трева, как Эйден схватил негодяя за красный кафтан, оторвал от земли и швырнул на улицу. Гарри выхватил мушкет и приставил дуло к груди упавшего, тогда как Эйден поймал другого солдата, который пытался помешать Треву уйти.
      Так, значит, они ему помогали!
      Радость Синды быстро померкла, как только она увидела, что к ним бегут еще несколько солдат. Ее родственники только расчистили Треву путь, чтобы он мог уйти на свой корабль – и оставить ее!
      Как будто угадав мысли Синды, Трев в это мгновение поднял голову, увидел ее и, выбив рапиру из рук солдата, вцепившегося в поводья лошади, кивком указал на холм. Ну да, ведь там стоял цыганский фургон!
      Нерешительность Синды исчезла, уступив место полной уверенности. Промчавшись мимо дерущихся, она побежала на верх холма к пестрому фургону. К ее удивлению, в него уже была запряжена лошадь, и навстречу ей из него вылезли два старика.
      – Прыгайте скорее, девушка! Мы увезем вас. А Трев сам последует за нами. – Лысый старик придержал ей дверцу.
      – Нет, нет! – Отбросив саквояж, она показала на бегущих на улицу с другой стороны солдат. – Быстрее распрягайте лошадь. – Она выбила ногой обрезок бревна, удерживающий фургон, и тот покатился было назад, но его удержала упряжь.
      Взглянув на нее так, словно она сошла с ума, мужчины тем не менее поспешили выполнить ее приказ.
      Она помогла им высвободить лошадь, потом, объяснив мужчинам, что надо делать, уперлась плечом в фургон с одной стороны, а они с другой. С трудом они столкнули фургон с холма, и он на всей скорости понесся навстречу рукопашной схватке.
      – Не так уж плохо для таких стариков, как мы! – довольно засмеялся лысый, глядя, как двухколесный фургон набирает скорость.
      Внизу кто-то криком предупредил об опасности. Уперев руки в бока, Синда удовлетворенно смотрела, как пешие солдаты бросились врассыпную, убегая от тяжелой повозки, которая переваливалась с боку на бок и набирала все большую скорость.
      – Благодарю вас, джентльмены!
      Тот, который был посуше и пожилистее, искоса взглянул на нее.
      – А мы хотели, чтобы он поскорее от вас избавился, – извиняющимся тоном проворчал он.
      – Помогите ему найти контрабандистов и кузена, и тогда я, может, и прощу вас. – Синда подхватила свой саквояж, чтобы привязать его к седлу лошади.
      А тем временем Трев воспользовался паникой. Как только солдаты бросились врассыпную, он выбил оружие из рук мешавшего ему солдата, вонзил шпоры в бока лошади и поскакал наверх к Синде, ловко уклонившись от летевшего вниз фургона. Он был великолепен, когда, низко пригнувшись к шее сильного животного, на бешеной скорости несся вверх.
      – Да помогите же мне! – крикнула Синда старикам, которые с восторгом наблюдали за побегом Трева. Без стремян ей никак не удавалось забраться на неоседланную лошадь.
      Один из стариков нагнулся, подставив ей спину. Бросив свое имущество, она взлетела на лошадь и послала ее рысью, не дожидаясь, пока ее нагонит Трев. Она была полна решимости ехать с ним, нравится это ему или нет.
      К полному восторгу Синды, догнав ее, Трев ударом хлыста послал лошадь под ней в галоп, чтобы она не отстала от него. Синда припала к шее лошади всем телом, отчаянно вцепившись в поводья и изо всех сил стискивая ей бока коленями. Шпильки выпали из волос, и они развевались по ветру. Й радость наполнила ее, когда Трев обернулся на всем скаку и улыбнулся ей.
      Они мчались к берегу и к кораблю – и прибыли как раз вовремя, когда паруса наполнились ветром… и ой уже отплыл.
      – Опоздали! – пробормотала она, глядя, как уходит их единственная надежда добраться до виконта. – Не можем ли мы перехватить их где-нибудь в другом месте? Куда они отправляются?
      – Они выйдут в море с отливом и там будут нас ждать. – Трев оглянулся назад. – Может, это и к лучшему. Твои родственники увидят паруса и подумают, что мы ушли, но верхом мы быстрее доберемся до Лондона.
      – Но ты же не можешь уехать на украденной лошади!
      Он молча ехал рядом с ней за гребень холма, где их не могли видеть, и там соскочил с чужого коня и подошел к ней.
      – Имей в виду, я здесь не останусь! – возразила она.
      – Это лошадь цыганская, так что довезет нас двоих.
      Без лишних слов он взлетел за спину Синды и взял поводья у нее из рук.
      Нас! Он сказал – нас! Она едет с ним. Синда прижалась к нему спиной и повернула к нему сияющее лицо. Он нахмурился:
      – Предупреждаю, я понятия не имею, что ждет нас в конце этой дороги.
      – Я тоже не знаю, зато мы вместе встретим этот конец! – уверенно сказала она, зная, что больше никогда не сможет жить в надежном коконе своей заботливой семьи. – Ведь это мои рисунки вынудили нас пройти через все эти трудности, – напомнила она. – Больше я не могу рисовать все эти страшные вещи и оставаться сторонней наблюдательницей. Я буду с тобой и стану свидетельницей твоей невиновности.
      Против воли соглашаясь, Трев поцеловал ее в душистые волосы, затем хлестнул лошадь, и они через поля понеслись к дороге на Лондон.
      А по морским волнам на всех парусах неслась вдаль «Подружка пирата». На вершине утеса под низкими тучами приближающегося шторма собралась кучка людей в ярких платьях и смотрела вслед кораблю. Это была ее семья.
      Значит, ее рисунки сказали неправду. Вместо того чтобы стоять сейчас на утесе со своей семьей, она ехала с Тревом. Он покинул не ее, а свой корабль. А скорее, это она сама изменила судьбу, предначертанную ее же рисунками.
      – Я сумела все изменить! – прошептала она в восторге от результатов своего бунта.
      Трев повернул к себе ее лицо и вопросительно на нее посмотрел.
      – Понимаешь, я действовала, а не наблюдала за всем со стороны, – пояснила она.
      Его глаза под густыми ресницами просияли.
      – А, ты про рисунки! Ты не с семьей, а я не ухожу на корабле.
      – Да, все произошло не так, как я изобразила, – подтвердила она, ожидая, когда он все осознает.
      – Просто ты изобразила на рисунке только один из возможных вариантов будущего. И он не осуществился, потому что ты действовала так, как подсказывала тебе интуиция. – Трев еще крепче обнял ее за талию. – Во сне ты рисовала прошлое, как нарисовала все, что случилось с Лоренсом. Но когда на твоих рисунках появляется будущее; а его ты пишешь в сознательном состоянии, то мы можем надеяться изменить его. Я уверен, что на этот раз мы найдем Лоренса. Он только на день опередил нас, но ему пришлось долго добираться на рыбацкой лодке.
      Трев сказал это так уверенно, что она ему поверила. Они следовали в направлении, указанном ее рисунками. Трев найдет своего кузена. Вот только успеет ли он его спасти?
 
      Дорога в Лондон шла через Соммерсвилл и Уиллоуз. Там они оставили цыганскую лошадь на попечение Мика, сменив ее на мощного жеребца Трева и на кобылу Мелинды.
      – Сколько времени понадобится твоей семье, чтобы понять, что нас нет на корабле? – спросил он, усаживая ее в дамское седло и привязывая к нему ее саквояж.
      Он предпочел бы оставить Синду в имении, где она была бы в безопасности, но она права: ему понадобится свидетель. Мику никто не поверил бы, но у нее в родне были даже два герцога, которые дали бы показания в ее пользу, а таким образом подтвердили бы его невиновность.
      – Думаю, что моя мать или Эйден уже это заподозрили, – сказала она. – Эйден может просто поехать следом за нами, не поднимая тревоги. Не могу того же сказать о матери. Но им придется позаботиться о Мелинде, поэтому быстро они не смогут ехать.
      Они поехали наперерез через поля, избегая больших дорог.
      – Объясни мне, кто такой Эйден. Он сможет нас нагнать? – На самом деле его интересовало, доверяет ли ему Эйден. Трев видел, как это гигант с легкостью расшвыривал солдат. Он понял бы это, как всякий порядочный человек, когда видит, что вооруженные люди напали на безоружного, но ведь Трев был вооружен! Вся семья Синды была для него полной загадкой.
      – Я не могу его объяснить, и, думаю, никто не мог бы. Он отдал свой дом моей кузине Фелисити и ее мужу, который родом из семьи Айвз, а потом помогал восстанавливать разрушенный замок Гарри. Он появляется и исчезает, когда ему угодно, и ничего не объясняет. Мне кажется, у него нет своей семьи, поэтому он принял нашу.
      Трев мог это понять. Он и сам с радостью бы назвал своей необычную семью Синды. Он готов был жить в доме Лоренса и ухаживать за детьми, если это был единственный способ завести себе свой дом и семью. Но он никогда бы не признал своей слабости.
      – Значит, он будет заботиться о твоей безопасности, – заключил он вслух.
      Синда радостно взглянула на него, соглашаясь с ним. Раз они были заодно, у них был шанс спасти Лоренса.
      Опасаясь опоздать, Трев неустанно погонял лошадей. Он знал, где они должны быть к ночи.
      Только не знал, к которой именно ночи.
 
      – Ведь сейчас уже больше двенадцати ночи! – возмутилась Синда, когда они пробирались по Вестминстерскому мосту среди экипажей и портшезов. – Почему всем этим людям не сидится дома?
      Понимая, как она устала, Трев готов был устроить ее на ночлег в ближайшей таверне, но ему нужно было поскорее добраться до переулка, который он узнал по рисунку. Он молился, чтобы ему не суждено было застать там уже умершего Лоренса.
      – А ты сама никогда не ездила по вечерам на балы или в театры, не возвращалась домой на рассвете?
      – Мне не разрешали посещать вечерние развлечения, – пробормотала она, с ненавистью глядя на пробку из экипажей и деревенских повозок, которые загородили им дорогу.
      – Что ж, придется мне как-нибудь самому отвезти тебя, – пообещал он. Они были уже недалеко от цели. Трев не сказал ей, что если они не застанут дома кузена, им придется ждать до утра. Как ему появиться в переулке в нужный момент? Если тот вор, с которым он столкнулся, когда выслеживал Синду, нападает в определенное время, то можно спросить у него, в какое именно, с усмешкой подумал Трев.
      – Мама боится, что в городских парках я могу увидеть что-нибудь непристойное или некрасивое и это отразится на моих рисунках, – объяснила Синда. – А мне достаточно было спать с тобой, чтобы из-под моих пальцев появилась та сцена убийства.
      Трев искоса взглянул на нее, пытаясь понять, что она имела в виду. По дороге они ненадолго остановились, чтобы дать отдохнуть лошадям и перекусить. Синда снова заплела волосы в косу и выглядела скорее пиратской подружкой или цыганкой, чем леди.
      – Но я заставил тебя столкнуться с самыми неприятными сторонами жизни и очень об этом сожалею. – Он уже давно понял, почему семья считала нужным оберегать и защищать Синду. Все, что она видела или слышала, люди, с которыми она встречалась, даже мимоходом донесшаяся до ее слуха песня своеобразно отражались в ее непредсказуемой живописи. При спокойном и уютном окружении из-под ее кисти появляются мирные и приятные картины. Но когда она столкнулась с его страхами, на ее рисунках возник этот ужас.
      – Ты предпочла бы, чтобы я не знал, что случилось с моим кузеном? – спросил он, неуверенный, что бы он сам на это ответил, если бы посмотрел с ее точки зрения. – Чтобы мы не видели то, что не хотим видеть?
      – Не знаю. – Синда сосредоточенно и ловко уклонялась от заполнивших улицу экипажей.
      Если им удастся благополучно выпутаться из этой истории, они должны будут обсудить этот серьезный вопрос. Как она будет жить дальше со своим даром ясновидения? Люди будут ежеминутно заглядывать ей через плечо, чтобы узнать, что еще она предскажет.
      Но сейчас он думал только о том, чтобы благополучно доехать до цели. На улицах Лондона и при дневном свете было небезопасно, а в эту глухую ночь на каждом углу их могли подстерегать пьяные или воры. Он взял ее лошадь под уздцы и свернул в улицу, где было не так много экипажей.
      – Как тебе после такого долгого отсутствия удается ориентироваться в Лондоне? – спросила Синда.
      – А Лондон не так уж сильно изменился со времени моей юности.
      – И ты можешь узнать переулок, который не видел целых двадцать лет?!
      – Могу, поскольку он находится недалеко от дома моего деда. Я бегал по нему каждый день поглазеть на рынок. Район Вест-Энда не такой уж большой, чтобы в нем мог заблудиться ребенок. – К тому же он был здесь всего несколько недель назад, когда выслеживал Синду. Но это объяснение он решил приберечь для другого случая.
      – Ты думаешь, память настолько вернулась к твоему кузену, что он способен найти дом деда? – Она натянула поводья и остановилась у таверны, где на улицу падал свет факела.
      Трев остановил своего жеребца рядом, выискивая среди пешеходов знакомые лица или разбойников с дубинками.
      – Да, думаю, он нашел сюда дорогу, и убийца вовсе не случайно подстерегает его здесь!
      Синда в ужасе ахнула, когда до нее дошел смысл его слов. У Трева было достаточно времени, чтобы поразмыслить над этим предположением. Оно не очень логично, как, впрочем, и некоторые его другие догадки.
      Например, почему Лоренс поехал в Лондон, вместо того чтобы сразу отправиться домой?

      – Как я ни люблю вас, дорогая леди Син, сейчас я бы предпочел, чтобы вы были мужчиной.
      Синда слышала усталость в голосе Трева, когда они остановились у такого длинного и темного переулка, что не видно было его конца. Она скорее улыбнулась своему новому имени, чем его шутке. Леди Син! Звучит приятно – загадочно и романтично и так на нее не похоже.
      Трев ее любит, ликуя, вспомнила Синда. Он сказал об этом так небрежно, как будто она должна была давно это знать, как будто достаточно было тихого шепота, чтобы услышать его среди всего этого шума. И хотя ее сердце радостно забилось, сейчас было не время предаваться романтическим мечтам. Принимая во внимание ситуацию, хорошо, если благоприятный для этого момент вообще когда-нибудь наступит.
      – Жизнь вообще могла бы быть проще, если бы я была мужчиной, – согласилась она, – зато в некоторых других отношениях она показалась бы не такой уж приятной.
      Ей показалось, что он усмехнулся в темноте. Она чувствовала себя очень неуютно в этой непроглядной тьме и постаралась успокоить нервы, несколько раз глубоко вздохнув.
      – Этот переулок облюбовали себе грабители, – предостерег он. – Надеюсь, я прогнал отсюда последнего бандита, но на его месте вполне могут оказаться другие.
      И вдруг тишину потряс громкий крик, раздавшийся в глубине переулка, Трев мгновенно спрыгнул с лошади и отстегнул шпагу.
      – Держи лошадей! – приказал он, бросив Синде поводья. – Если это Лоренс, они могут размозжить ему голову копытами. – И он исчез в темноте раньше, чем она успела его удержать.
      Он дал Синде серьезный предлог оставаться в стороне. Лошади действительно занервничали и стали тревожно прядать ушами, шарахаясь из стороны в сторону. Если она въедет в этот узкий переулок, она только помешает, а так она может перекрыть выход и не дать скрыться разбойникам. Или позвать на помощь.
      Звуки ударов и глухие стоны отвергли все ее сомнения. Она не должна праздновать труса, когда Треву угрожает опасность. Спустившись на землю и держа обеих лошадей в поводу, Синда настороженно направилась в переулок.
      Казалось, стены домов давили на нее. Вряд ли она сможет защитить Трева саквояжем, когда у нее заняты обе руки. Она чувствовала себя в западне и очень напуганной.
      Но за последние несколько недель она научилась преодолевать свою робость решительными поступками.
      Постепенно ее глаза привыкли к темноте и уже различали какие-то очертания. Четверо мужчин, поняла она, и, кажется, никого на земле, но она могла и не разглядеть. Поспел ли Трев вовремя, чтобы спасти своего кузена, или все четверо были грабителями?
      – Я уже сказал тебе в прошлый раз, чтобы ты подыскал себе другое место! – услышала она яростный рев Трева. – Но ты забыл мой урок, негодяй!
      При слабом свете, падавшем из другого конца переулка, сверкнуло лезвие шпаги, и Синда сразу его узнала. Он сражался с противником, вооруженным внушительной дубиной. Она вздрогнула, когда Трев избежал удара, который мог оказаться смертельным. Рядом с ним какой-то худощавый человек схватился с другим негодяем, удерживая его за руки, чтобы он не мог воспользоваться своей палкой.
      Не успела она вмешаться, как этот тип вырвался и нанес своей дубинкой удар по голове худощавого мужчины. Синда в ужасе закричала, когда бедняга рухнул на землю. Если это был виконт, то он наверняка погиб, несмотря на все их попытки спасти его.
      Трев заревел от ярости и ловко обезоружил нападавшего на него грабителя. Тот заорал от боли и отскочил, шатаясь и держась за раненый бок. Схватив выпавшую из его рук дубинку, Трев нанес сильный удар по противнику упавшего. От боли негодяй согнулся пополам, а потом поспешил скрыться вслед за своим окровавленным сообщником.
      Преодолевая ужас, Синда бросилась вперед.
      На земле стонал раненый, над ним стоял Трев, сжимая в руке дубинку, точно в такой же позе, как на ее рисунке. Неужели они прошли весь этот путь только для того, чтобы сейчас потерять виконта?!
      Она опустилась рядом с раненым на колени.
      – Удар был страшным. Если раньше его мозг был лишь затронут, то сейчас он может вообще его лишиться, – пробормотала она. – Это Лоренс?
      – Да. – Трев присел и пощупал пульс раненого. – Синда, он еще жив! Нужно поскорее отнести его в постель и найти врача.
      – Мой дом приблизительно в миле отсюда, – сказала Синда. – Мы сможем усадить его на лошадь? – Мужчина лежал неподвижно, и из раны около виска струилась кровь.
      – Дом графа гораздо ближе, – скрипя зубами, проговорил Трев.
      Он бережно поднял обмякшее тело виконта. Синда не понимала, как ему удалось узнать кузена, несмотря на двадцатилетнюю разлуку и заливающую его лицо кровь, но, вероятно, ему подсказала это глубокая любовь, которую он питал к своему двоюродному брату.
      Кобыла Мелинды была ниже жеребца Трева, но все равно Синде пришлось напрячь все свои силы, чтобы удержать виконта, потерявшего сознание, в седле, пока Трев привязал его руки к шее кобылы. Затем Трев усадил сзади Синду, чтобы она поддерживала Лоренса, и повел лошадь из переулка.
      – А эти грабители не могут поджидать нас в том конце? – шепотом спросила она.
      – Все они жалкие трусы! – с отчаянием сказал Трев. – Я их ранил, и они в панике сбежали.
      – Значит, это были не люди графа? – с облегчением спросила она.
      – Видимо, нет, если только он окончательно не выжил из ума и не нанял местных бандитов. Как Лоренс?
      Виконт безвольно распластался на лошади, но дышал.
      – Держится. Только не пускай лошадь в галоп.
      Трев устало проворчал что-то. Она надеялась, что он не получил повреждений, и попыталась разглядеть его при свете редких фонарей, но крови не заметила.
      – Успокойся, ты его спас, – проговорила она. – И теперь все будет хорошо.
      – Ни на что хорошее я не надеюсь, – пробормотал он в ответ, когда они свернули на широкую улицу, которая вела к городским особнякам. – Не хотелось бы мне, чтобы ты присутствовала при сцене, которая нас ожидает.
      – Я бы тоже предпочла не видеть этой жестокой сцены, – сухо заметила Синда. – Похоже, теперь мне понадобится много черных мелков.
      Он лишь мрачно усмехнулся.
      Как только они остановились перед погруженным во тьму особняком, рядом с ними возникла какая-то крупная фигура. Трев мгновенно поставил свою лошадь между этой тенью и Синдой, но она узнала приближающегося человека.
      – Дэви! Что ты здесь делаешь?
      – Меня послал Эйден, чтобы сторожить у каждого дома, где ты можешь оказаться. Это виконт? – Он кивнул на лежащего на седле перед ней человека.
      – Опять этот Эйден, – скрывая облегчение, проворчал Трев. – Что, у него под командованием целая армия эльфов?
      Дэви усмехнулся:
      – Да нет, одни только Айвзы. Ну и Малколмы, конечно, но ими не так просто командовать.
      – Дэви – один из моих кузенов из клана Айвзов, – объяснила Синда, когда Трев помогал ей спуститься на землю. – Он найдет доктора.
      – Мне приказано оберегать тебя и привезти домой, – возразил Дэви.
      – Это было бы лучше всего, Синда! – серьезно сказал Трев. – Ты очень устала. Слава Богу, Лоренса я все-таки нашел, а за врачом могу послать слуг.
      – Видела я, как ты разговариваешь со слугами, – усмехнулась она. – Дэви, поскорее найди врача. Только сначала отведи бедных лошадей в конюшню и дай им овса, они этого заслужили.
      Не тратя больше времени на разговоры, Синда поднялась на крыльцо и постучала в дверь молотком, пока Трев и Дэви снимали с лошади виконта. Неприятно будить людей в такой час ночи, но они обрадуются, когда узнают, кого привез Трев.
      Только после громкого стука в доме зажглись свечи. Трев поднялся на крыльцо с виконтом на руках, и она еще настойчивее забарабанила в дверь. Синда едва не заплакала, когда увидела, как бережно и заботливо прижимает Трев к груди своего вновь обретенного кузена. И его еще обвиняли в убийстве виконта!
      Наконец дверь открылась.
      – Кто там? – раздался неприветливый голос.
      – Мы привезли домой виконта Рочестера, нужно срочно послать за врачом. Откройте скорее!
      Трев не стал дожидаться, пока у него перед носом захлопнут дверь, и решительно нажал на нее плечом. Лакей испуганно отскочил назад.
      – Горячей воды и ткани для перевязки! – заорал Трев и поспешил к лестнице. – И пусть кто-нибудь поможет мне снять с него одежду! Пошевеливайтесь!
      – На виконта напали грабители, – тем временем объясняла Синда перепуганным слугам. – Мне не хотелось бы вас тревожить, так что покажите мне, как пройти на кухню, чтобы я вскипятила воду.
      Слуги беспрекословно ей повиновались, и Трев понял, что ее спокойный тон действует на них лучше, чем его громовые приказы.
      – Слава Господу! Неужели это действительно виконт? Воскрес? Я сейчас принесу воду, миледи. Хотя не знаю, где найти материи для перевязки. Может, в буфетной.
      Поднявшись на второй этаж, Трев не слышал, что она ответила. Он открыл дверь комнаты, в которой когда-то жил Лоренс, и Синда поспешила войти, чтобы разобрать постель. Пока он укладывал Лоренса, она успела нащупать на столике около кровати свечу и кресало и зажгла огонь.
      – Не следовало бы тебе здесь находиться, – пробормотал он, стягивая с кузена башмаки, – но я тебе очень благодарен. – Ему трудно было выразить все свои чувства. Главное, он хотел бы избавить ее от той сцены, которая должна была вскоре последовать.
      Но прежде всего нужно было позаботиться о Лоренсе. Потрясенный переменой в его когда-то таком веселом и открытом лице, Трев жалел, что невозможно повернуть время вспять. Длинный побелевший шрам на его лбу говорил о ране, которая способна была убить любого. Кожа на руках загрубела и покрылась мозолями, на изможденное лицо стекала кровь из свежей раны.
      Но он жив! И жизнь показалась Треву не такой уж мрачной!
      Бросив на пол башмаки Лоренса, Трев откинул волосы с лица Синды и запечатлел у нее на щеке нежный легкий поцелуй. При свете зажженной свечи она казалась ему ангелом-хранителем.
      Она преданно улыбнулась ему, и Треву стало немного стыдно.
      – Он жив! – прошептал Трев, и она кивком подтвердила свою радость.
      Вскоре появились лакей и посудомойщица и принесли воду и порванную на полосы ткань. На лицах их застыл ужас, смешанный с надеждой. Синда стала осторожно смывать кровь с лица виконта. Трев знал, что раны в голову очень кровоточивы, даже если поверхностны, но когда она смыла кровь, стало ясно, что эта рана была глубокой. Он с ужасом смотрел на кузена: неужели он снова его потеряет? Где же этот чертов доктор? Правда, поднять врача в такую глухую ночь очень трудно.
      – Леди устала. Найдите для нее комнату и принесите горячей воды, – приказал Трев, когда виконт застонал под ее мягкими прикосновениями.
      – Тебе не удастся так легко от меня избавиться, – сказала она, метнув на него сердитый взгляд.
      – Он уже в безопасности, а у меня полно свидетелей, – возразил он. – Больше ты ничего не сможешь сделать.
      Синда только укоризненно взглянула на него и вернулась к своему делу.
      Трев не понимал, как ей удается сохранять самообладание. Сам он от страха за жизнь Лоренса наорал на слуг, отчего те впали в столбняк, но спокойный и ровный голос Синды быстро привел их в себя и заставил беспрекословно ей повиноваться. Да, без нее он просто пропал бы!
      – Какой-то джентльмен прислал вам это, миледи, – сказал лакей, внося ее саквояж. – Он сказал, что он может вам понадобиться и что… Ниниан уже идет. – Он запнулся, произнося непривычное имя, но Синда кивнула.
      – Отлично, благодарю вас.
      – Ниниан? – спросил Трев, отодвигая ее, когда она принялась расстегивать на виконте жилет.
      – Моя кузина умеет врачевать раны. Ее муж – граф, и у него много обязанностей в парламенте, поэтому они постоянно живут в Лондоне.
      Трев заметил, что она не стала возражать, когда он сам принялся раздевать кузена.
      – Хорошо, значит, помощь близка. А ты возьми свои вещи, вымойся, переоденься и немного отдохни. Больше ты здесь ничего не сможешь сделать.
      Ей казалось, что он старается от нее избавиться, и она чуть помедлила, но поскольку на этот раз он ей не приказывал, а просил, то она решила послушаться его совета. Трев облегченно вздохнул, когда она вышла со своим саквояжем в соседнюю комнату, которую раньше занимал камердинер Лоренса.
      Трев не стал себя обманывать, надеясь, что дед еще не проснулся. Если только врач не давал ему снотворное, сон у старика был очень чутким. Перенесенный им удар отчасти лишил графа подвижности, но рано или поздно он сюда явится, и Треву не хотелось бы, чтобы Синда его видела.
      Он не питал иллюзий, что дед примет его с благодарностью за возвращение наследника. Хорошо, если он просто укажет ему на дверь, чтобы он не смел дышать одним воздухом с Лоренсом. И Трев серьезно боялся, что может не совладать с собой.
      Трев приказал горничной принести Синде кувшин с водой и нетерпеливо ждал, чтобы ее кузен появился в сопровождении людей, которые смогли бы увезти ее до того, как здесь разыграется отвратительная сцена.
 
      Синда была рада возможности вымыться и переодеться. Ей не хотелось, чтобы граф Лэнсдаун увидел ее в платье простолюдинки, к тому же со следами крови. Вымывшись, она старательно причесалась, затянув длинные волосы сзади и оставив по бокам лица короткие локоны. Чувствуя себя освеженной, она улеглась на кровать в ночной рубашке и в чулках и крепко заснула.
      Однако через некоторое время ее разбудили громкие крики. Синда спросонья вскочила и… наткнулась на стену. Затем сообразила, где находится, и попыталась сориентироваться в темноте.
      Ах да, это комнатка камердинера в доме деда Трева. Сердитые голоса! Она почувствовала, что ее пальцы сжимают обломок мела, но не пожелала смотреть на свой рисунок. Альбома при ней не было, и, очевидно, она испортила стену. Но голова у нее не болела. Что бы это значило?
      Она поспешно смыла мел с рук, тогда как в соседней комнате разгоралась ссора. Время от времени эти крики прерывал нежный женский голос, по которому она узнала Ниниан. Синда торопливо надела шелковое платье, наспех застегнула крючки, набросила на шею косынку и приоткрыла дверь в комнату виконта.
      Когда в ее комнату проник свет, она не смогла сдержать любопытства, посмотрела на то место, где пришла в себя, и ахнула от ужаса. Затем она сразу выбежала, захлопнув за собой дверь, чтобы никто не увидел ее рисунка, прежде чем она его смоет.
      Мужчины так увлеклись ссорой, что не заметили ее появления, но Ниниан подмигнула ей и снова стала прикладывать к ране на виске виконта компресс с целительными травами.
      Синда встревожилась, так как громкие крики могли пагубно отразиться на состоянии виконта. Да и для участников ссоры дело могло окончиться не так безболезненно. Граф весь побагровел от ярости, а Трев с силой стискивал эфес шпаги.
      Она внимательно посмотрела на графа, прежде чем вмешаться в этот спор – явное свидетельство застарелой вражды. Лэнсдаун сжимал скрюченными пальцами две трости, которые скорее выглядели дубинками, хотя и служили ему подпоркой. Время от времени он пытался взмахнуть тростью, но тут же опускал ее, иначе мог упасть. Вероятно, когда-то граф был таким же высоким, как Трев, но время и болезни согнули ему спину. Он был болезненно худым, и лысый череп окружал венчик редких седых волос. Однако в резких чертах его лица и в раздвоенном подбородке угадывалось сильное сходство с Тревом.
      – Ничего ты не получишь! – в бешенстве брызгал слюной граф. – И не надейся! Убил моего наследника и ждешь за это награды! Убирайся вон, и тогда я не стану обвинять тебя в… его похищении. – Граф гневно указал тростью на дверь, но тут же покачнулся и упал бы, если бы его не подхватил стоявший рядом слуга.
      – Как? Значит, вы готовы позволить ему умереть только для того, чтобы обвинить меня в убийстве? – вскричал Трев. – Но я вернулся и не отойду от Лоренса, пока он не выздоровеет. Так что постарайтесь к этому привыкнуть. И радуйтесь, что он жив!
      Своим злобным рычанием они напомнили Синде волков, которые грозно оскаливают зубы и кружат друг возле друга, пока один из них не нападет или не скроется в лесу. Ей показалось, что ни тот, ни другой добровольно не уступит поле боя, если только она не разгонит их палкой…
      Но вместо этого она изобразила улыбку и сделала жест в сторону лакея, который стоял за спиной графа.
      – Думаю, лорд Лэнсдаун с удовольствием выпьет чаю. Если вы проводите его в гостиную, я позвоню и вызову горничную.
      Ее появление было до того неожиданным для мужчин, что они разом смолкли. Она тронула Трева за локоть.
      – Ты хочешь, чтобы виконт пришел в себя и стал свидетелем этой отвратительной сцены? Тебе не кажется, что он предпочел бы вообще не приходить в сознание? Идем. Ты уже давно ни крошки не съел. Это ты с голоду не в состоянии владеть собой.
      – Провалиться мне на этом месте! – закричал граф. – Я не потерплю, чтобы мне приказывали… всякие проститутки.
      Трев хотел кинуться на графа с кулаками, но Синда так дернула его назад, что он поразился ее силе.
      – Ты не познакомил нас, дорогой. Откуда же графу знать, кто я такая?
      Ниниан приглушенно засмеялась, но Синда хранила невозмутимое молчание, пока Трев знакомил их.
      – Граф Лэнсдаун, леди Люсинда Малколм Пембрук, моя будущая жена, – сказал Трев.
      Синда удивленно приподняла брови, но тут из дверей раздался возмущенный рев:
      – Только через мой труп, подлый негодяй!
      Ее отец! Синда в отчаянии закатила глаза и обменялась с Ниниан понимающими взглядами. Может, дать им в руки по шпаге и пусть себе сами разбираются?
      Но вместо этого она только повелительно указала на дверь спальни и властным тоном своей матери приказала:
      – Вон отсюда, уходите все прочь!

      К удивлению Тревельяна, по приказу облаченной в розовое платье белокурой феи властный герцог Мейнуаринг и взбешенный граф Лэнсдаун послушно покинули комнату больного. А он-то боялся, что эта фея станет свидетельницей его безобразной ссоры с дедом! Да она в два счета с ними расправилась!
      Увидев успокаивающий кивок маленькой женщины, ухаживающей за кузеном, Трев позволил Синде выпроводить его вслед за теми, кто был старше его, но ничуть не лучше. Благодаря знакомству с Синдой он уже знал, что английские аристократы такие же мужчины, как и он, только внешний лоск придает им внушительности.
      – Принесите мужчинам чай, пожалуйста, – приказала Синда, заставляя слуг шевелиться. – И кофе.
      Очевидно, уже весь дом был на ногах. Впрочем, время близилось к рассвету, и слугам все равно пора было вставать, но, на взгляд Трева, у них было чем заняться, вместо того чтобы торчать в холле и на лестнице. Слава Богу, они были растерянны, но не вооружены.
      Вероятно, они еще не видели человека, который посмел бы так бесцеремонно распоряжаться в доме графа. И то, что это позволила себе изящная и благородная леди, видимо, вызывало у них недоверчивое изумление.
      – Сюда, – сказал он, открывая дверь в гостиную, чтобы слугам не нужно было нести деда в нижнюю комнату для гостей.
      Прошло двадцать лет, а гостиная нисколько не изменилась. Лакей поспешил разжечь огонь в камине, а камердинер помог графу добраться поближе к огню и усадил его в кресло. Герцог Мейнуаринг стал нервно расхаживать по поблекшему ковру, а Синда уселась на диване напротив графа. В этой мрачной комнате она казалась единственным светлым пятном, и Треву страшно хотелось занять место рядом с ней. С вызовом посмотрев на него, там уселся герцог.
      Поэтому Трев остался стоять, облокотившись на каминную полку.
      – Мейнуаринг, вы заявляете, что эта… чудная девица – ваша дочь? – с ворчливым недоверием проговорил граф.
      – В этой комнате присутствует единственный чудак, и это вы сами, – кинулся было на защиту Трев, но замолчал, увидев неодобрительный взгляд Синды. А чего она от него ожидала? Он не потерпит, чтобы ее оскорбляли.
      – Ваш внук прав, Лэнсдаун, – криво усмехнувшись, сказал герцог. – Хотя я предпочел бы, чтобы он соблюдал вежливость. Поскольку, кажется, в настоящий момент это выше сил и моей дочери, и вашего внука, давайте покажем им пример.
      – Он мне не внук. Я не намерен его признавать и передавать ему свою собственность, – четко заявил граф, хотя и с большим трудом.
      Синда предостерегающе взглянула на Трева, и тот прикусил язык. Она была опытна в вопросах светского обращения, за что он обязан ей поклониться, что он и сделал, низко склонившись перед ней в знак своего глубочайшего почтения. Но он воздержался от поклона ее отцу, чем вызвал у Синды улыбку. А что касается деда, то Трев настолько разительно отличался от этого грозного и самоуверенного аристократа, что не мог всерьез воспринимать все его выпады.
      Время ослабило в нем жажду мести.
      Вошел слуга с подносом, на котором были сервированы чай и кофе со свежим хлебом и фруктами. Вероятно, уже вся кухня гудит от разговоров, и к вечеру весь Лондон будет знать о ссоре деда с непризнанным внуком. Из-за его способности попадать во всякие неприятные переделки и склонности Синды вызывать в обществе скандалы скоро они станут известнее Робин Гуда и Мейд Мэриан. Впрочем, ему это было безразлично. С такой женой, как Синда, он уже не будет вызывать прежнюю настороженность.
      Трев подождал, пока Синда нальет чай графу и отцу, потом взял яблоко. Он действительно отчаянно проголодался, а потому не мог себя сдерживать.
      Пользуясь тем, что занятые едой граф и герцог не могли ей помешать, Синда вступила в бой.
      – Сэр Тревельян сам заработал себе состояние и имя, поэтому не нуждается в ваших милостях, милорд, – язвительно сообщила она графу. – И ему не требуется твоего согласия, папа, чтобы жениться на мне, ему достаточно получить мое согласие. Но не думаю, что в данный момент я соглашусь на брак с ним.
      Трев едва не подавился куском яблока. Пока он пытался откашляться и прийти в себя, его дед в бешенстве поставил чашку на поднос дрожащей рукой.
      – Как? – вскричал он. – Вы считаете себя слишком высокого происхождения, чтобы снизойти до моей семьи? Да вы… Вы похожи… на цыганку! Вы оба заслуживаете друг друга.
      Семьи? Неужели Трев собственными ушами слышал, как граф признал его членом своей семьи? И что это значит, черт побери? Или граф поднимает этот скандал из любви к спорам? Хотя в данном случае Трев готов был согласиться со стариком, считая, что определенно заслуживает Синды. Он осторожно посматривал на ее лицо, чтобы понять, понимает ли она, как задела самолюбие графа.
      Синда благодушно улыбнулась, что, как успел заметить Трев, всегда предшествовало осложнениям. Он быстро проглотил горячий кофе. Может, лучше пойти к Лоренсу, узнать, как он себя чувствует? Если Лоренс выздоровеет, Трев с легким сердцем уйдет в море, но заберет с собой эту леди-цыганку.
      – Мы вырастили свою дочь в холе и заботе. А этот негодяй, ваш внук, обесчестил ее, и я требую удовлетворения, – заявил герцог, когда Тревельян промолчал.
      – Он не получит от меня ни фартинга, проклятый воришка! – зарычал граф.
      Казалось, в крайнем возбуждении граф говорил более отчетливо, чем в спокойном состоянии. Трев задумался об этом странном феномене, не вслушиваясь в дурацкий спор, напомнивший ему торговлю двух купцов, каждый из которых старается перехитрить другого.
      – Я позабочусь о том, чтобы парламенту завтра же было представлено его заявление на титул, – кричал герцог. – А вас я объявлю недееспособным, и ваш наследник будет назначен опекуном состояния!
      – Вы не сможете этого сделать… Петух самонадеянный!
      – Тревельян? – Синда очаровательно улыбнулась ему, хотя рядом шумела громкая ссора.
      Он оценил насмешку в ее голосе и в знак приветствия поднял чашку.
      – Да, любовь моя?
      – Не будете ли вы так любезны взглянуть на вашего кузена и дать нам знать, если он пришел в сознание? Пусть хоть один из нас сделает что-то полезное.
      – И пропустит это развлечение? – спросил он с наигранным разочарованием, хотя в душе обрадовался ее просьбе.
      Граф и герцог сразу умолкли, поняв, что их слушатели потеряли к ним интерес. Трев небрежно наполнил свою тарелку пирожными, не обращая внимания на гневный взгляд деда.
      – Отнесу леди Ниниан, но я скоро вернусь. Не очень тут распускайтесь без меня.
      – Для этого существуют слуги! – заорал ему вслед граф.
      Трев остановился и выгнул бровь.
      – Для того чтобы заботиться друг о друге, существует семья. Попробуйте как-нибудь проверить это на себе.
      Он вышел, чувствуя облегчение и радость, что ему не придется жестоко расправляться со своим дедом – тот перестал быть чудовищем, которое омрачало его детство.
 
      Трев плечом открыл дверь в спальню и внес чашку с чаем и тарелку с пирожными. Белокурая Ниниан сидела у постели и, благодарно взглянув на него, уступила ему свое место. В его сердце загорелась надежда. Передав ей пирожные, Трев присел на стул и дотронулся до загорелой мозолистой руки Лоренса. Веки Лоренса дрогнули под повязкой, которую наложила ему кузина Синды.
      Затаив дыхание, Трев молился, чтобы рана не была роковой и чтобы к кузену вернулась память.
      Красивое лицо Лоренса, которое он помнил с детства, похудело и стало более мужественным от времени и перенесенных испытаний. Трева беспокоила его худоба, но дыхание Лоренса было ровным. Кто-то натянул на него ночную рубашку, из чего Трев заключил, что у него нет ран на теле. Он крепко сжал руку кузена. Через мгновение на Трева взглянули голубые глаза его самого близкого друга.
      – Лоренс? – осторожно произнес он, опасаясь, что после такого удара не сможет разобрать его слов.
      – Тревельян! – Хриплый голос был возбужденным. – Ты пришел! Ты здесь! Я… – Он изумленно огляделся. – Черт возьми, где это я?
      Трев постарался говорить как можно спокойнее:
      – Ты в Лондоне, в городском доме. Как я понимаю, ты давно уже не видел свою старую комнату?
      Лоренс издал хрип, отдаленно напоминающий смех.
      – Да уж, давно. – Он устремил на Трева пытливый взгляд. – А где Мелинда?
      Ему ответила леди Ниниан:
      – В настоящий момент она находится в Брайтоне и рожает вам ребенка.
      У Трева изумленно подскочили брови.
      Потрясение, отразившееся на лице Лоренса, сменилось выражением решимости. Он попытался сесть, но, поняв, что на нем лишь ночная рубашка, подтянул одеяло повыше.
      – Дайте мне одеться! Мне нужно к жене!
      Трев с трудом заставил его опуститься на подушки – сопротивление кузена говорило скорее о его упрямстве, нежели о силе.
      – Если она увидит тебя таким, то до смерти перепугается. Да женщины все равно не допустят тебя к ней. Мужчинам нечего делать, когда рождается ребенок.
      Лоренс хотел что-то возразить, но тут раздался скрипучий голос графа:
      – И где же ты был, упрямый бездельник?
      Кто-то сообщил в гостиную о том, что Лоренс пришел в себя.
      Трев удержал себя от инстинктивного желания прикрыть кузена своим телом. Язвительная манера деда всегда вызывала обиду. Неужели старик никогда не научится мягче выражать свои чувства?
      За свое самообладание Трев был вознагражден тонким ароматом сирени и ощущением легкой руки Синды у себя на плече. Руки, которая была испачкана углем.
      – Лакей сказал нам, что вы пришли в сознание, лорд Рочестер. Как сегодня ваша голова? – вежливо осведомилась она.
      Лоренс озадаченно моргнул.
      – В ней как будто кто-то молотком стучит. Простите, я вас знаю?
      – Это моя будущая жена, леди Люсинда, – гордо сказал Трев. – И все-таки как у тебя с памятью?
      – Я требую объяснений! – загремел граф. Трев не пожелал оглядываться, только ответил на вопросительный взгляд кузена:
      – У дедушки случился удар, когда он узнал о твоем исчезновении. Несколько месяцев мы страшно тревожились за тебя. – Трев не стал говорить Лоренсу, что его считали погибшим или что у него может произойти повторная утрата памяти.
      – Я должен ехать к Мелинде. У меня был жар и сильнейшая головная боль. Я не помню… – Лоренс зажмурил веки, как будто все еще ощущал эту боль. – Как я здесь очутился? Не могу вспомнить… Я думал, что выздоравливаю. Я вспомнил Лондон и подумал, что если доберусь сюда, то это поможет мне все вспомнить. Но я не…
      – На вас напали грабители и ударили вас по голове, – произнес нежный голос. – Сэр Тревельян нашел вас и принес сюда. Иногда повторный удар восстанавливает память, а может и убить. Вам повезло.
      Трев узнал голос леди Ниниан. Вернул ли этот новый удар по голове память Лоренсу или еще больше ухудшил его состояние?
      – Что именно ты помнишь? – спросил он кузена, который растерянно наморщил лоб.
      – Не знаю. Я не помню, как пришел в Лондон. Долгое время я помнил только шторм и как перевернуло яхту. Мне все время снились страшные сны, в которых я безуспешно пытался распутать снасти.
      – Это первый рисунок, – прошептала Синда Треву.
      – Мне сказали, что меня нашли рыбаки и несколько недель я провел в страшной лихорадке, но я этого не помню, – продолжал Лоренс. – Когда стал отрывочно вспоминать свое прошлое, я начал копить деньги и заплатил за то, чтобы меня доставили на лодке в Лондон. Мне так хотелось вспомнить свою жизнь. И вдруг я оказался здесь и вспомнил все, кроме того, почему я снова в постели. Я хочу видеть Черити и Мелинду. Как они?
      – С ними все хорошо, – успокоила его Синда. – Трев заботился о них. Как только Ниниан сочтет, что вы достаточно оправились, чтобы перенести поездку, мы вас к ним отвезем.
      – У тебя есть… наследник? – спросил граф.
      Трев встал, чтобы загородить кузена от деда, и уверенно положил руку на плечо Синды.
      – У вас будет еще один внук, – сказал он, – очаровательный малыш, который будет радоваться солнцу и ловить бабочек. Такой же, как ваша прелестная внучка. Какая разница, будет это девочка или мальчик?! Цените то, что дает вам природа.
      Лоренс с вызовом вмешался в разговор:
      – Пока у меня не появится сын, моим наследником будет Трев. Я назначу его опекуном своей семьи и состояния. И если у меня будут только дочери, я добьюсь, чтобы ему передали этот проклятый титул. Если мне пришлось потерять одного сына, я могу потерять их всех, как это произошло с вашими сыновьями. Я не могу оставить свою семью на волю случая, который я не в состоянии предвидеть.
      Граф стал что-то возмущенно лопотать и снова попытался взмахнуть палкой, но на этот раз ему не дал упасть герцог, стоявший рядом.
      – Это моя вина, – пробормотал Лэнсдаун, выдергивая свою руку. – Потерял двоих сыновей! – Вдруг он показался необычайно старым и измученным, а вовсе не злым. – Я рад, что ты вернулся, потому что я по тебе очень скучал.
      Он не смотрел ни на одного из своих внуков, предоставляя им думать что хотят.
      – Может, нам перенести разговор в другое место, чтобы виконт мог отдохнуть? – предложила Синда, когда все замолчали, потрясенные признанием графа.
      Голос ее был мягким, но Ниниан и Синда выпроводили всех из спальни с твердостью полководцев. Трев чуть задержался, чтобы поддержать Лоренса.
      – Мне очень жаль, что ты потерял сына. Я об этом не знал.
      Бледный Лоренс покачал головой:
      – Думаю, я никогда не оправлюсь от этого потрясения. Может, этот шторм и отнял у меня какие-то чувства, но взамен вернул мне умение благодарить судьбу за то, что у меня имеется. Я так счастлив, что у меня есть моя любимая Черити.
      – От радости, что ты вернулся, Мелинда подарит тебе еще не одного ребенка, – сказал Трев. – Она пережила настоящее потрясение, когда ты исчез. Господи, Лоренс, какое счастье, что ты нашелся!
      Лоренс слабо усмехнулся:
      – Ты намерен остаться в Англии и помочь мне вырастить этих детишек или находишь здешний климат слишком холодным?
      – В нем есть свои приятные стороны, – улыбнулся Трев. – А ты не стал бы возражать, чтобы твоих детей воспитывал такой подлец, как я?
      – Я тосковал по тебе, – признался Лоренс, закрывая глаза от боли в голове. – Но ты застал меня в момент моей слабости. Больше ты не услышишь от меня этих слов.
      Трев рассмеялся:
      – Верно, дружище! Рочестеры не любят представать слабовольными перед другими.
      Довольный, что они отлично поняли друг друга – и графа, – Трев пошел выяснить, что происходит в гостиной. То, что Лоренс намерен признать его своим законным наследником, его совсем не удивило, поскольку он всегда считал кузена человеком умным и предусмотрительным. Гораздо больше Трева поразило признание графом своей вины. Но в чем она, по мнению деда, состояла, Трев не мог понять.
      На площадке перед лестницей стоял герцог. Трев насторожился, предчувствуя, что ему предстоит серьезный разговор.
      – Люсинда, если мы уедем, пока темно, мы избегнем всяческих сплетен. Поторопись же! – Герцог Мейнуаринг нетерпеливо махнул дочери.
      Трев хотел удержать Синду, но тут он вспомнил сказанные ею раньше слова. Он заявил, что они поженятся, и лишь теперь стал понимать, что слишком много на себя взял. Синда была независимой женщиной, способной содержать себя, если пожелает покинуть своего отца и общество. При всей ее хрупкой и воздушной внешности она не нуждалась в поддержке мужчины, а вот Треву она была просто необходима!
      – Это та самая девица, которая написала… ту скандальную картину… об убийстве? – Ковыляя с помощью своих тростей, граф подошел и встал между Тревом и Синдой.
      – Люсинда очень талантливая художница, и только ваше возбужденное воображение смогло натолкнуть вас на мысль об убийстве, – как можно почтительнее поправил Трев деда.
      – Ты… спас Лоренса. – Проигнорировав замечание, граф сосредоточил пронзительный взгляд на своем лишенном наследства внуке. Нельзя было понять, спрашивает он или утверждает.
      – Это сделала Люсинда, – снова уточнил Трев.
      – Ты жив, – продолжал граф, не обращая внимания на его слова.
      – Но не благодаря вам, – заметил Трев. Конечно, сейчас не время и не место для таких разговоров, но может так случиться, что иной возможности все выяснить никогда не представится.
      Граф качнул головой.
      – Горе. Потерял обоих сыновей. Страшно сердился. Винил в этом тебя.
      – Меня?! – Вот так новость! Ему было всего четырнадцать лет, когда умерли его родители. Обезумев от горя, он убежал от сурового деда. Ему и в голову никогда не приходило, что граф был так же потрясен утратой единственного оставшегося сына, как Трев – смертью своих родителей, – и так же, как он сам, не смог справиться с горем. Граф с трудом подбирал слова:
      – Ты был… неуправляемым. Потребовал, чтобы твой отец отправил тебя в море. Он… рассердился. Не смог справиться с лошадьми… Слишком быстро ехал. И умер. Из-за тебя.
      Трев недоверчиво уставился на него.
      – Вы хотите сказать, из-за вас. Я же был ребенком!
      Граф кивнул:
      – Я ошибся. Мне следовало найти тебя. Я стал искать, но слишком поздно.
      Потрясенный этим новым взглядом на свое прошлое, Трев только молча смотрел на деда. Значит, граф не навел на него вербовщиков? Он слышал споры между отцом и дедом, знал, что граф считал, что мальчик должен служить на флоте. Он думал…
      – Вы искали Трева? – спросила Синда. – Вы не отдавали его во флот?
      Лэнсдаун тяжело оперся на свои трости.
      – Был сердит. Слишком долго ждал. Когда узнал… что произошло, подумал, что так будет лучше. Я не мог с ним справиться. – И словно стесняясь своего признания, выпрямился и гневно взглянул на Синду: – Вы тоже не лучше. Не можете обойтись без скандалов.
      Очнувшись от изумления, Трев вмешался:
      – Вы утратили какое бы то ни было право командовать мной. И запомните, без Синды мы никогда не нашли бы Лоренса.
      – Это не ваше дело, – ответил герцог насмешливо, наконец выбрав нужный момент, чтобы проявить свою властность. – Я забираю ее домой.
      – Хотя в одном граф прав, – сказала Синда, не обращая внимания на нетерпеливый жест отца и обращаясь прямо к Треву. – Скандал произошел из-за моего портрета. Мои работы всегда будут давать пищу для сплетен и ярости, хотя бы только потому, что они сделаны мной.
      Смелое признание Синды превзошло эффект от покаяния графа, и присутствующие устремили на нее изумленные взоры.
      – Я хотела сказать, что готова отказаться от живописи ради тех, кого люблю, – извиняющимся тоном произнесла Синда. – Но без моих рисунков мы действительно не смогли бы спасти жизнь виконту. И я начинаю думать, что мое искусство не лишено тайного смысла. А это означает, что я могу написать еще чьи-то портреты и вызвать еще более ужасные скандалы.
      Трев ловил каждое ее слово, надеясь найти подтверждение тому, что она считает его одним из тех, кого любит.
      – Думаю, мне стоит и дальше жить одной, скрываясь под чужим именем, чтобы не навредить моей семье. – Она подняла взгляд на Трева. – А также вам и вашей семье.
      От ее последних слов на Трева словно столбняк напал. Он ошеломленно смотрел, как изящным жестом она приподняла юбки и стала торопливо спускаться по лестнице в сопровождении отца.
      Господи, с ужасом думал Трев, он только что снова обрел семью. Лоренс доказал ему свое доверие, собираясь назначить опекуном. Граф и кузен находились в таком состоянии, что не могли управлять своими имениями. Да, он действительно нужен своей семье. И Синда только что заявила, что она в нем не нуждается.
      Но это не так!
      Не раздумывая, Трев стремительно сбежал по лестнице, схватил за талию свою непокорную художницу и, прижав к боку, выбежал из дома, прежде чем остальные успели опомниться.
      Испуганно вскрикнув, Синда затихла, но это не означало, что она смирилась. О нет! Он слишком хорошо ее знал. Не давая ей времени возразить, Трев подсадил ее в ожидавшую у крыльца карету.
      Дремавший на козлах возница встрепенулся. На нем не было ливреи. В предрассветном сумраке Трев внимательно посмотрел на высокого темноволосого юношу, решил, что это один из Айвзов, и нахмурился.
      – Нам нужно срочно в Брайтон. Мне найти своего кучера?
      – Я жду Ниниан, но если дело срочное, то она поймет.
      Трев злорадно засмеялся:
      – Конечно, поймет!
      И забрался в экипаж.

* * *

      С отчаянно бьющимся сердцем Синда смотрела, как Трев захлопнул дверцу кареты. Она и не пыталась убежать. Она не решилась бы так оскорбить его при всех, но ей показалось, что он настолько поглощен своей семьей и неожиданным признанием графа, что будет еще долго колебаться, прежде чем ее увезти. То, что он ни минуты не колебался, заставляло ее ликовать от счастья.
      – Ты думаешь, меня волнуют эти скандалы? – спросил Трев, когда экипаж быстро покатил вперед.
      – Я думаю, что ты страшно тосковал по своей семье, и теперь, когда ты снова с ними, ты не захочешь их покинуть. Да и твои отношения с дедом могли бы улучшиться. Как бы я ни старалась, меня преследует дурная слава. У тебя будут племянники и племянницы, которые будут с гордостью смотреть на тебя. И ты согласен разочаровать их всех, взяв жену, о которой сплетничает все общество?
      – Не припоминаю, чтобы я просил тебя стать моей женой. – Трев сложил на груди руки.
      – Но ты сам назвал меня своей будущей женой, – сказала Синда, настораживаясь от его надменного тона.
      – Это когда я считал тебя здравомыслящей женщиной. Но кажется, ты совсем не такая. Так как же ты намерена жить дальше? Предпочитаешь жить на корабле, пока я буду торговать с Голландией? Или нам лучше обосноваться в твоем коттедже, где рядом с тобой будут играть мои племянники, а ты будешь притворяться неизвестной?
      Озадаченная, она наклонилась и внимательно посмотрела на него. На бронзовом от загара лице белел шрам. Трев избегал ее взгляда.
      – Ты хочешь, чтобы я жила с тобой открыто в качестве твоей любовницы? – Ее серьезно интересовало, будет ли он ее навещать. Она не могла перенести мысль, что Трев решил окончательно с ней порвать и больше она никогда его не увидит. Однако она побоялась высказать вслух свои опасения.
      – И ты тоже заявила, что, став моей женой, только навлекла бы беды на мою семью, а ты знаешь свет лучше меня.
      Так что я тебе верю. Но себя я знаю лучше, чем ты, поэтому ты должна понимать, что я не смогу жить без тебя. Следовательно, нам все же придется жить вместе. Ну, я слушаю, что ты можешь предложить?
      Синда ахнула:
      – Не можешь без меня жить? Да ты всю жизнь провел без меня.
      Трев пожал плечами:
      – Да, первую половину жизни я провел со своими матросами. Но это не значит, что я и дальше намерен так существовать. И как бы я ни любил своего кузена и его семью, не могу сказать, что я согласился бы на тот тихий и спокойный образ жизни, какой ведут они. Я предложил бы тебе поехать со мной на Ямайку, – продолжал он, – чтобы тебе не приходилось бояться, что ты причинишь вред кому-либо из наших семей, но я подозреваю, что твоя семья будет решительно возражать против этого. Да и тебе не хотелось бы надолго разлучаться с ними. Я сумел заметить, что даже под анонимным именем ты находилась неподалеку от своей кузины.
      – Понятно. – Синда откинулась на подушки, жалея, что при ней нет карандаша и альбома, чтобы хоть немного прийти в себя. – Я вижу, ты все тщательно обдумал.
      – Напротив, эта мысль только сейчас пришла мне в голову. Мне кажется, что иначе невозможно жить с человеком, чье воображение в будущем или в прошлом. Кстати, что ты там нарисовала?
      Он слишком хорошо ее знал, и это пугало Синду. Она потупила взор.
      – Мне нужно было стереть рисунок, пока его не увидел твой дед. Иначе с ним может произойти еще один удар.
      – Я не сказал бы, что это было бы большой потерей, но теперь, когда старик уже не так легко отворачивается от проблем, можно надеяться, что Лоренс научит его хорошим манерам. Ты же сумела меня приручить. Хотя я сомневаюсь, что дед войдет в комнату камердинера. Так что же ты нарисовала?
      – Я тебя не приручала, – раздраженно заявила Синда. – Просто ты меня снова похитил. Да еще с Дэви! Ты ведешь себя просто неприлично.
      – А ты избегаешь ответа. Так что ты нарисовала?
      Она почувствовала, как от смущения у нее загорелось лицо.
      – Вы с дедом разбудили меня, и я не успела закончить.
      Он терпеливо выжидал, скрывая улыбку. Она расправила юбки и поправила ленту в волосах, спрятав усмешку, когда он переменил положение, скрывая свою реакцию на нее. Она любила этого человека и, должно быть, выжила из ума, если решила, что он так легко ее отпустит.
      – Я нарисовала тебя, – ответила она. Трев серьезно кивнул:
      – И я кого-то убиваю?
      – Ты был обнаженным.
      Трев встрепенулся и сел прямо.
      – До какой степени?
      – Ты представляешь собой великолепный образец физического совершенства, – произнесла Синда своим благовоспитанным тоном.
      Трев забарабанил по дверце возницы.
      – Поворачивай обратно! – закричал он.
      Синда рассмеялась. Он схватил ее и усадил себе на колени, и она уткнулась ему в плечо, сотрясаясь от смеха.
      – Насколько великолепный?
      – Ты с ума сошел! На тебе все-таки была кое-какая одежда, – призналась она. – Я же сказала, что меня прервали, забыл?
      Он снова стукнул в дверцу.
      – Не надо назад, давайте срочно в Брайтон. Колдунья! – прошептал он и заглушил ее смех поцелуем, от которого у нее захватило дыхание. – Догоним корабль и завтра же поженимся в Шотландии, – заявил Трев, когда она оторвалась от него, чтобы вздохнуть.
      – Но только в том случае, если будет присутствовать моя семья! – возразила Синда и только тогда заметила хитрый блеск в его глазах и поняла, что он заманил ее в ловушку.
      – Согласен. А пока не закончатся приготовления к свадьбе, я буду держать тебя на «Подружке» в моей кровати!
      – Я люблю тебя, – сказала Синда, обнимая его. – Забери меня к себе домой.
      – Мой дом там, где ты, – прошептал он, касаясь ее губ своими. – И где бы я ни был, ты будешь свободна.
      Дружный хор проснувшихся птиц ознаменовал рассвет, но они этого не заметили.

       Брайтон, июль 1756 года
 
      – Смотри! Черити учит Джона ходить! – сказал Трев, придерживая Синду в седле так, чтобы ей было видно из-за головы кобылы, как ребятишки ковыляют по каменистому берегу. Ее шелковое платье в красную и синюю полоску раздувал ветер, закрывая колени Трева экзотическим покрывалом. Длинные белокурые волосы ниспадали на белую гриву лошади. Ярко-голубые ленточки, удерживавшие ее волосы, переплетались с красными, вплетенными в гриву кобылы.
      – Я так рада, что все они приехали на ярмарку! – сказала Синда. – Думаю, Мелинде кажутся обременительными обязанности хозяйки графского дома, даже при том, что Лоренс доволен своим положением опекуна деда.
      Трев купил эту белую лошадь, чтобы она соответствовала роскошным серебристо-белокурым волосам его жены.
      – Где же Мелинда? Пора бы ей уже прибежать, а то Черити скоро вздумает учить малыша плавать. – Трев усадил Синду поудобнее у себя на коленях и послал лошадь по мелководью, чтобы поймать расшалившихся детей своего кузена.
      На холме цыгане разбили свой пестрый табор, торговали и развлекали посетителей ярмарки разнообразными фокусами. Улицы деревни были полны приезжих, лечившихся водами. И ярмарка герцога Гарри была в полном разгаре. Звуки труб и тамбурина плыли над шумной и веселой толпой, заглушая возбужденные крики детей. В воздухе плавали ароматы мясных пирогов и карамели. Над палатками развевались праздничные флажки, по улицам бежали ярко разукрашенные пони с тележками, а у пристани покачивались на волнах разнообразные яхты.
      Вернув детей под присмотр няни, Трев остановил лошадь, и Синда прислонилась к нему спиной.
      – Спасибо тебе.
      – За что? – удивился он. – За то, что тебе пришлось отложить отъезд на Ямайку до тех пор, пока Кристина не родит Гарри наследника? Или за то, что я позволил мужу твоей кузины Фелисити провести в Уиллоуз водопровод, чтобы Эйден мог вернуться к своему замку и замкнутой жизни? Думаю, твоя семья может благодарить меня только за это. – Трев опустил взгляд на изящные кружева, украшавшие его манжеты и жабо. – А может, за то, что я позволил тебе разодеть меня в эти щегольские тряпки на крестины ребенка маркизы?
      – За все это и еще за то, что ты взял меня с собой. – Синда обняла его и поцеловала в нос. – И за то, что ты понимаешь, что я еще не готова завести детей.
      Трев привлек ее ближе, и Синда благодарно вздохнула. Даже после восьми месяцев брака от одного вида мужа в ней просыпалось желание. Ветерок играл его темными волосами, швыряя их на его острые скулы. Он по-прежнему презирал пудру и парики, но для нее это было безразлично. Этот замечательный человек был для нее средоточием всех интересов.
      Только когда она восхищенно отметила контраст между белоснежными кружевами и его смелым мужественным обликом, она сообразила, что ее портрет ожил!
      Однако теперь она видит на нем и себя. Картина, которая была показана в галерее, предсказала ее будущее.
      – Меня смущает, что ты первая из Малколмов покидаешь Англию и делаешь это из-за меня, – пробормотал Трев, покрывая ее лицо поцелуями. – И мне не хотелось бы подвергать детей случайностям дальнего морского путешествия.
      – Да и матушка оторвала бы нам с тобой головы, если бы я родила ребенка не в Уистане. Так что если ты захочешь иметь ребенка, нам придется срочно вернуться в Англию.
      – Запомни это, когда увлечешься рисованием гибискуса и попугаев, – предупредил он. – Как бы я ни любил Уиллоуз и ни был благодарен Лоренсу за то, что он продал мне имение, это не Ямайка, дорогая моя!
      Он спрыгнул с лошади, и Синда упала в подставленные руки.
      – Наш дом – Уиллоуз, – сказала она. – И я буду рада вернуться сюда, когда наступит время. Мы привезем с собой еще много тропических растений для оранжереи и будем здесь счастливы.
      На виду у всех Трев нагнулся и крепко ее поцеловал, затем подхватил и закружил вокруг себя, пока она не засмеялась.
      – Я рад, что нам удалось избавить тебя от ночных ужасов, так что теперь можем нормально спать. Твои рисунки за последнее время стали гораздо радостнее, хотя ты изобразила замок Гарри куда красивее, чем он есть на самом деле.
      Синда сморщила носик.
      – Думаю, мои рисунки стали радостнее, потому что вокруг нас нет людей, которых одолевали бы тревоги или болезни. Я так и не знаю, каким образом передавалась мне боль Лоренса и даже его лихорадка. Не хотелось бы мне снова это испытать.
      – А тебе и не придется! Я буду крепко обнимать тебя каждую ночь, чтобы тебе снились только приятные сны, – заявил Трев. – А вот и твоя семья. – Он поставил ее на землю. – Может, мне подозвать лодку, пока мы не утонули в слезах? Я готов на все, лишь бы ты улыбалась.
      Она коснулась любимого лица, и ей захотелось снова оказаться в его кровати на корабле. Ничто не могло сравниться с любовью в постели, которая покачивается в такт волнам и ветру. Они часто уединялись в каюте, когда им хотелось тишины и покоя.
      – А тебе нравится быть в центре внимания моего семейства! – ответила она на его поддразнивание. – И ты станешь очень по ним скучать, когда мы уедем. Когда будешь обнимать мою маму, смотри, осторожно, а то как бы она не потеряла сознание!
      Трев засмеялся, откинув голову, и Синда с восторгом смотрела на него, видя его таким же радостным, какой чувствовала себя сама.
      – Думаю, после того как Эйден так разошелся, когда ты изобразила над его замком тучу, Твоя семья будет только рада, что я хотя бы на время тебя увезу! Им показалось, что он готов поднять на ноги всю свою шотландскую родню. – И Трев взглянул в сторону ее семейства.
      – Они замечательные, правда? – сказала Синда, любуясь живописной группой своих родственников, одетых в шелка и кружева, около которых бегали красиво одетые детишки. – Может, я научусь рисовать их, когда мы будем в отъезде, чтобы знать, как у них дела.
      – Вряд ли у тебя будет для этого свободное время… ты меня понимаешь? – усмехнулся Трев. – Ну пойдем, отлив уже начинается. Пора прощаться.
      За их спинами, когда они поднимались на холм, чтобы попрощаться с родственниками, покачивался на волнах новый корабль Трева, названный им «Подружка Малколм». Их ждали новые приключения.