Глава 15

В Кейп-Хок пришло настоящее теплое лето, похожее на те, которые были знакомы Джессике. По утрам над скалами и соснами парила легкая дымка, чтобы вскоре рассеяться. Все было пронизано солнечным светом, с моря уже не дул бриз. Джессика ходила в шортах, надетых поверх купальника, но, вместо того чтобы идти купаться, она усердно трудилась.

В одной руке она держала пеньковую торбу, другой собирала с земли сосновую хвою. Это была утомительная работа: пальцы были исколоты острыми иголками, но она не сдавалась. Согнувшись в три погибели, она ходила позади дома, прочесывая каждый дюйм. На опавшие листья и ветки она не обращала внимания и внимательно подбирала только длинные иглы белых сосен.

Иногда ей попадалась короткая еловая или тсуговая 6 хвоя. Подобно соснам, это тоже были очень красивые деревья. Она находила много сосновых шишек, иногда совсем крошечных, как игрушечные ульевые печи. Шишки тсуги были ровные и аккуратные, и чешуйки прилегали одна к другой, как у плотных розовых бутонов. Найдя такую шишечку, Джессика опускала ее в другую торбу, перекинутую через плечо. Шишки белой сосны были длиннее, и их кончики, словно изморозь, покрывала серебристая смола. но такие шишки Джессика не собирала.

По мере того как девочка прочесывала участок позади дома и низкорослую опушку скалистого леса, она думала о Роуз. Что сейчас делает ее лучшая подруга? Лучше ли ей? Вчера вечером одна из вышивальщиц звонила маме и Джессика слышала их разговор. Смысл его заключался в следующем: Роуз держится молодцом. Это, по-видимому, означало, что ей не хуже, но вместе с тем, однако, и не лучше. А потом Джессика видела, как мама зашла в Интернете на сайт доктора Хопкинса и что-то долго и озабоченно выясняла, о чем свидетельствовала глубокая тревожная морщина у нее на лбу.

Джессика пыталась уговорить себя, что зачастую то, что говорят взрослые, не представляет важности. Она трудилась ради Роуз. Спина болела, пальцы саднило, но ее это не заботило. В Бостоне она посещала католическую школу, и монахини рассказывали детям о святой Агнессе и святой Агате, и еще о Жанне д'Арк – все эти совсем еще юные девушки пострадали во имя Бога. Ей вспомнились страшные истории о власяницах, о ложе, утыканном гвоздями, и об усекновении голов. Поначалу Джессике все это казалось чем-то неубедительным, неправильным и непонятным. Особенно власяницы. Ей никак не удавалось представить, что же это за вещь такая? Наверное, на вид она вроде шубы, а на самом деле – рубашка.

Но потом девочка задумалась: может быть, в мученичестве все же есть какой-то смысл. Только не в усекновении головы, а в чем-то другом. И вечно у этих святых проблемы с демонами. Одна ирландская монахиня, сестра Игнасия, прямо-таки запугала детей до смерти рассказами о дьяволе. «Люцифер воплотился на этой земле, – бывало, говорила она своим скрипучим уиклоуским 7 акцентом. – Он так же реален, как я и вы. Мы сталкиваемся с ним ежедневно и должны сражаться, чтобы изгнать его из нашей жизни!»

Джессика тогда поверила сестре Игнасии и призадумалась: что, если бы она сама пожелала добровольно пострадать или чем-то пожертвовать, а вдруг тогда ей удалось бы выгнать из дома Теда?

В течение недели она пыталась не есть пирожных с корицей. Но Тед как был, так и оставался в доме, не выказывая при этом никаких признаков шевеления. Тогда Джессика решилась на то, чтобы пожертвовать пудингом во время школьного обеда. Еще она стала носить туфли, из которых выросла и которые жали ей в пальцах. Еще она стояла на коленях на голом деревянном полу до тех пор, пока не начинали ныть не только колени, но и бедра и позвоночник. Гвоздей в кровать она не вбивала, но однажды ночью попробовала поспать в ванной. Ее обнаружила там мама и решила, что у девочки приступ лунатизма. Она быстро, чтобы не увидел Тед, перенесла Джессику назад в кровать. Тед не любил ничего необычного. И желание Джессики поспать в ванной воспринял бы как личную пощечину. Поднял бы крик, а может быть, наоборот, замолк – с этими ледяными, злыми глазами. Джессике казалось, что она слышит его шипение: «Ты что, хочешь навредить мне таким образом?»

Перестаравшись с ванной и так и не утыкав постель гвоздями, она решила хотя бы поменять простыни – отказаться от мягких розовых с белыми барашками и спать на жестких, шершавых, которые мама как-то раз случайно купила на распродаже. Коже было очень неприятно. Еще она колола булавками ноги. И испытывала какое-то злобное удовольствие, видя маленькие кровавые точки на дешевых простынях. Мама думала, что дочку искусали москиты.

Джессика так никогда и не узнала, сработало ли ее мученичество хоть в какой-то мере, но Тед так и не ушел из дома. И Тэлли это тоже не помогло. Но в ту ночь мама решила, что с них достаточно. Когда Тед поддал ногой щенка и убил его, мама под покровом ночи упаковала вещи, погрузила их в машину, и они с дочерью уехали куда глаза глядят.

Собирая хвою, Джессика немного задержалась возле плоского камня, где на прошлой неделе видела маленькую змейку, которая грелась на солнышке. Змейка разинула розовую пасть и зашипела на нее, и, несмотря на то что она была совсем маленькая, ее присутствие напомнило Джессике Теда, заставив содрогнуться.

Джессике почему-то хотелось снова увидеть змею на камне. Она взяла бы и босая наступила бы на нее, как Дева Мария, и прикончила бы насмерть. Ей хотелось разделаться со всеми на свете змеями, и демонами, и злыми волшебниками, и Тедами разом, чтобы только Роуз поправилась. Это был единственный способ что-то изменить.

Она медленно шла по сосновому лесу и собирала хвою. Руки саднило, спина ныла. И вдруг впереди среди сосновых крон мелькнул ярко-синий проблеск. Поначалу она решила, что это Дева Мария в своем лазурном одеянии уводит ее дальше в лес, но, взглянув вверх на ветви ели, увидела голубую сойку. Яркую, красивую, с хохолком. А вовсе не Деву Марию.

Когда Джессика доверху наполнила три большие торбы, Мариса поняла, что пора отправляться с дочкой в город. Они спустились вниз к бухте и припарковались напротив магазинчика Лили. Мариса обрадовалась, что дверь в него открыта и что магазин работает. На мгновение она оживилась, решив, что Лили вернулась и даже приступила к работе. Но когда они с Джессикой вошли внутрь, то увидели за прилавком Марлену, а у полок стояла Синди и что-то расставляла там.

– Привет, девочки! – сказала Марлена. – Как поживаете?

– У нас все в порядке, – ответила Мариса. – От Лили что-нибудь слышно?

– Да, с ней разговаривала Энн. Она к нам заходила на кофе с оладьями и сообщила, что Роуз быстро поправляется. Почти вся лишняя жидкость спала, идут разговоры о том, чтобы через несколько дней переправить ее в Бостон.

– Хороший признак, – обрадовалась Мариса.

– Вы ведь медсестра? – спросила Синди. – Энн нам говорила. В наших кругах – медицинский работник!

– Да, это правда, – подтвердила Мариса. Ей было приятно, что вышивальщицы говорят о ней между собой, причисляя ее к «своим».

– Как вы думаете, что все это значит – все эти осложнения? – спросила Марлена. – Бедняжка Роуз, сколько же ей приходится вынести!

– Тетрада Фалло – очень серьезное заболевание, – сказала Мариса, – но оно поддается лечению, особенно в детском возрасте.

– Я знаю Лили с самого рождения Роуз, – сказала Марлена. – Я просто не помню такого периода, когда бы она не планировала очередной визит в больницу или к какому-нибудь специалисту.

– Бостон, Мельбурн, а как-то раз они ездили в Цинциннати, – припоминала Синди.

– В Цинциннати – лучший детский кардиологический центр страны, – сказала Мариса.

– Помнится, речь шла о чем-то вроде пересадки главных сосудов. Мой отец был капитаном судна, и я решила, что речь идет не о сосудах, а о судах. Потом выяснилось, что у Роуз обе артерии расположены с левой стороны сердца, а не с обеих сторон, как положено, – сообщила Марлена.

– Верно. У нее была смещена аорта, – подтвердила Синди.

– Что такое аорта? – спросила Джессика, стоявшая тут же с мешком хвои.

– Это большая артерия, которая качает кровь из левого желудочка сердца и разносит ее по всему телу, – пояснила Мариса.

– И что, в больнице ее не нашли? – не поняла Джессика.

– Нет, милая, – вмешалась Синди. – Это врожденный порок сердца. Он появляется еще даже до рождения, в утробе. Никто не знает, почему это происходит, но артерия оказывается не на том месте, где ей положено быть.

– Вы имеете в виду, что это Бог ей все это устроил? – спросила Джессика с негодованием в голосе.

Мариса почувствовала тяжесть в голове, словно у нее начиналась мигрень. Но то была не мигрень – это Джессика собиралась разразиться неистовой тирадой на тему религии. Она видела, как лицо дочери стало пунцовым от ярости, и вспомнила ее реакцию на Теда, на его гнет и гнев. Вместо того чтобы сердиться на Марису или даже на Теда, Джессика восставала на Бога.

– Ну, я бы не сказала, что он устроил это именно ей, – растерялась Марлена. – Это проявление его бесконечной мудрости, его творчества; наверное, в этом тоже есть какой-то смысл. Только мы не знаем, какой именно.

– Что ж это за мудрость и творчество такое – приделывать в неположенном месте артерию маленькому ребенку? – возмутилась Джессика.

– Джесс, – попыталась предупредить дочь Мариса.

– Я серьезно. Это же бессмыслица какая-то.

– Бог вкладывает во все свой смысл, – немного раздраженно сказала Марлена. Марисе показалось, что она пересматривает свое отношение к двум новым вышивальщицам.

– Это точно, – поддержала Синди. – Это большое таинство. Единое причудливое таинство. Марлена была бы права, если бы сказала, что Бог устроил это именно Роуз. Похоже, вы все смущены; признаться честно, я и сама смущена. Как понять, почему так происходит? Почему Роуз выпали такие страдания…

– Мне за нее всегда было очень больно, – призналась Марлена, – с тех пор, как она была совсем еще крохотной синей малышкой…

– Наверное, это устроил не Бог, – вдруг решила Джессика. – Наверное, это сделал дьявол.

– Перестань, Джесс, – сказала Мариса, чувствуя, как кровь отливает от лица. Когда Джессика начинает распаляться на Бога, на дьявола, на Теда, все может случиться.

– Бог не причиняет людям зла, – заявила Джессика. – Я отказываюсь этому верить.

Мариса глядела на нее в упор. Она в мгновение припомнила все недуги, которые знала в жизни. Травмы, болезни, насилие. Несмотря на то что она растила Джессику в лоне церкви, сама она переживала постепенное, медленное угасание веры в собственной душе. Особой остроты это разочарование достигло под конец их жизни с Тедом. «Я верю, верю, поддержи во мне веру», – так прозвучала однажды ее молитва. А теперь она верила в науку.

– Пути Господни неисповедимы, – вздохнула Марлена. – Но я согласна с Джессикой. Я не верю, чтобы Господь желал Роуз или кому-то из нас страданий. Мне кажется, об этом нужно поговорить во время следующей встречи нашего клуба. Нужно внести это в наш устав.

– Ну и мысль! – засмеялась Синди. – «Мы, „Нанук Дикого Севера“, постановили, что Господь не несет ответственности за боль и страдания».

– Ну это уж чересчур, – защищалась Марлена. – Просто, мне кажется, что в этом нет злого умысла.

– Откуда такой чудесный аромат? – спросила вдруг Синди, поднимая брови и переключаясь на другую тему. – Пахнет северными лесами.

– Это сосновая хвоя, – сказала Джессика.

– Для чего?

– Чтобы заработать денег Роуз на лечение.

– Ах, как хотелось бы помочь Лили! – вздохнула Марлена. – Однако при чем здесь сосновая хвоя?

Я хочу делать подушечки из сосновой хвои и продавать их.

Мариза стояла молча, дав Джессике возможность объясняться самостоятельно. Это была всецело ее идея – приехать в магазин Лили, накупить ткани. Они знали, что лавка открыта и что вышивальщицы дежурят здесь по очереди, установив между собой расписание.

– А где же ты будешь их продавать, дорогая?

– Я буду продавать их туристам на прогулочных судах Кейп-Хок.

– Сосновые подушечки, – задумалась Синди.

Джессика кивнула:

– Они пахнут, как Кейп-Хок. Пахнут всем, что тут есть особенного, лесом, сосной, птицами, китами… Я подумала, что можно вышить маленькие изображения Нэнни, или сов, которые живут в лесу прямо за нашим домом, или сокола, сидящего на выступах скал. Вышить прямо на ткани вместе со словами «Кейп-Хок», или даже «Поправляйся, Роуз».

– А ты хорошо вышиваешь, милая? – спросила Марлена.

– Я раньше никогда не вышивала, – честно призналась Джессика, гордо выпятив подбородок. Разве это преграда? Просто повод освоить это мастерство. Мариса наблюдала за реакцией Марлены и Синди. На лицах обеих отразилось искреннее удивление. Они даже не предполагали, что в Джессике столько решимости и твердости и что в груди этой девочки бьется такое огромное, доброе сердце.

– Чтобы этому научиться, нужно время, – сказала Синди.

– Тем более если делать вышивку на плотной ткани. А уже потом нужно будет сшивать полотнища вместе, чтобы получились подушки, – добавила Марлена.

Глаза Марисы наполнились слезами. Она видела, что Джессика сжимает свой большой мешок с липкой хвоей и пальцы ее черны от смолы. Впереди маячили часы кропотливой работы, которую предстояло проделать ее дочери. Джессика несгибаемо стояла под градом замечаний Синди и Марлены. Слишком сильна была ее любовь к Роуз.

И тут Марисе припомнилось вот что: после смерти Пола она однажды открыла встроенный платяной шкаф, собираясь что-то найти там – она уже не помнила, что именно. И там, в середине шкафа, внизу она увидела тоненькие ножки Джессики. Она стояла среди вороха отцовских костюмов. Девочка очень любила отца, и теперь это остался единственный доступный ей способ общения с ним. Мариса поняла, что проект с подушками примерно того же свойства – это способ быть ближе к Роуз.

– Я помогу ей научиться вышивать, – сказала Мариса.

– Спасибо, мама, – обернулась к ней Джессика.

– Я тоже помогу, – подхватила Марлена. – Ведь я давала уроки рукоделия даже в высшей школе. Но тебя, моя дорогая, я буду учить бесплатно.

– Я придумала кое-что еще лучше, – сказала Синди. – Я сама стану вышивать эти подушки! И готова поклясться, что меня поддержат многие вышивальщицы. Я позову Энн и Дорин, ты пригласи Сюзанну и Элисон.

– Прекрасно, в таком случае мы с Джессикой сможем заняться непосредственно изготовлением подушек – раскроем и сшиванием полотен.

– И еще мы будем набивать готовые подушечки хвоей, – подхватила Джессика. – И, конечно, продавать…

– Я уверена, что Энн возьмет какое-то количество для продажи в сувенирной лавке гостиницы.

– Нам придется иметь дело с Камиллой.

– Кто такая Камилла? – спросила Мариса.

У-у-у! Камилла Нил, матриарх семейства, – объяснила Синди. – Мать, бабушка и прабабушка четырех поколений Нилов. Она является официальной владелицей гостиницы и китобойной флотилии.

– Впечатляет, – сказала Мариса.

– Да, и нельзя сказать, чтобы она обожала Лили.

– Разве может такое быть? – удивилась Мариса.

– Видишь ли, все началось еще в тот год, когда Лили впервые появилась здесь. И это имеет некоторое отношение к Лаэму.

– Капитану Крюку?

– Так его называют дети, но в действительности он чудесный человек. Кстати сказать, сейчас он в Мельбурне, с Лили и Роуз".

– Неужели? – удивилась Мариса. – У них…

– Роман? Никто толком не знает. Об этом много судачат. Ведут они себя так, словно никакого отношения друг к другу не имеют.

– Однако чуть что с Роуз, Лаэм тут как тут, – вмешалась Марлена.

– Это уже похоже на сплетни, – насупилась Синди. – Не пристало нам, вышивальщицам «Нанук», сплетничать!

– Это не сплетни, – засмеялась Марлена. – Это забота. Мы ведь любим Лили и желаем ей счастья.

– С Лаэмом Нилом?

– Ну, довольно! И так уже много чего наговорили, – вздохнула Синди. – Давайте-ка лучше вернемся к подушкам. Какую ткань выбираем, Джессика? Небеленый муслин? Или холст? Решай сама, это твой проект. Мы всего лишь твои помощники.

– Я очень надеюсь, что Камилла разрешит нам продавать подушечки в гостинице и на судах, – сказала Джессика.

– Помолимся, – сказала Марлена. – Уповая на то, что это поможет смягчить сердце Камиллы Нил.

Глава 16

Выбрав «Выход 90», Патрик Мерфи попал на самую переполненную стоянку, какую ему доводилось когда-либо видеть. Здесь были автомобили из всех штатов, туристические автобусы, фургоны – и ни одного местечка, где бы можно было припарковаться неподалеку от «Мистик Аквариум». Наконец ему удалось это сделать на противоположной стороне небольшой торговой площади, потеснив некую леди с мини-фургончиком.

Десятью минутами позже он уже стоял в очереди из не менее ста человек, дожидаясь возможности войти. Зажатый между прибывшим из Хартфорда семейством в составе пяти членов и молодоженами из Филадельфии, он коротал время, прислушиваясь к разговорам. Его излюбленным занятием по-прежнему оставалось ведение следствия и раскрытие преступлений, и он старался по возможности больше узнать о каждом встречавшемся ему человеке, даже не подозревавшем, что за ним следят и его слушают.

Простояв несколько минут, мать обширного семейства повела младшего отпрыска в туалет, и многодетный отец немедленно воспользовался этим обстоятельством, чтобы немедленно выдернуть из кармана сотовый телефон и позвонить особе, которую он ласково называл «моя сладкая». За спиной Патрика молодой человек рассказывал своей юной жене, что акции, подаренные ее отцом на свадьбу, на вчерашних торгах невероятно подскочили в цене и ему кажется, что стоит подумать о покупке дома вместо аренды жилья.

Оба эпизода подтвердили давнишнюю уверенность Патрика в том, что единственное, что необходимо для успешной работы полиции, – это хорошее знание и изучение человеческой натуры и поведения. Но вот наконец ему удалось проникнуть в «Аквариум» с живительным дуновением прохладных кондиционеров после стояния на изнурительной жаре и вернуться к истинным причинам своей скромной миссии, приведшей его в данное учреждение.

Он справился, где находится служба приема в члены общества, подумав при этом, что даже по прошествии девяти лет все еще не остыл в стремлении раскрыть самое безнадежное в своей практике дело. И его неуемное любопытство относительно человеческой природы не давало ровным счетом ничего, когда дело доходило до случая Мары Джеймсон. С таким же успехом можно было бы провести остаток жизни в молитвах Деве Марии, ожидая, что в руки сам собою свалится толстый ключ разгадки.

Вокруг него стайками бегали дети, от шума которых болела голова. На улице такой чудесный солнечный день! Ну что дети делают в помещении ? Когда он был мальчишкой, родители совали ему в руки мяч и биту или удочку и выпроваживали на улицу, на солнышко, не желая видеть его вплоть до самого обеда. Но по мере того как Патрик следовал за толпой, вид мерцающих аквариумов со стайками рыб, с угрями, вьющимися в зеленых рифах, буквально околдовал, заворожил его.

Патрик умел говорить на языке рыб. Он смотрел вокруг и думал, как было бы здорово очутиться на лодке в море и чтобы под ним все это плавало. Сандра никогда этого не понимала. Ей казалось, что рыбалка – это просто сидение на палубе с бутылкой пива в одной руке и длинной хворостиной – в другой. Она не понимала, что на небе в это время плывут облака, что вода постоянно меняет цвет, что то и дело у поверхности воды плещутся стайки рыб. Что это„ большое чудо, прекрасное таинство – не то, чем ему приходится заниматься каждый день, что терзает его сердце. Это не дело об исчезновении Мары Джеймсон.

Вот, оказывается, что происходит под днищем его лодки. Аквариумы все ему рассказали. Насладившись видом подводной жизни, Патрик вышел в коридор на поиски административных помещений. У входа его спросили, не нужна ли ему помощь, он поблагодарил за участие и объяснил, что ему нужно повидаться с кем-нибудь из членского общества «Мистик Аквариум». Спустя несколько минут к нему вышла миловидная блондинка.

– Здравствуйте, меня зовут Виола де ла Пэн, – представилась она. – Я помощник директора общества.

– Привет! – сказал он. – А я – Патрик Мерфи. – Он сделал паузу. Ему вдруг захотелось вынуть значок полицейского и показать ей, что он лицо официальное. Но вместо этого сказал: – Я следователь полиции в отставке.

– О, и свободное время вы хотите посвятить нашему аквариуму, а может быть, даже чем-то помочь! – улыбнулась блондинка. По озорному блеску ее глаз он понял, что она шутит. По крайней мере хотелось надеяться. И хотелось верить, что его суровая внешность бывалого полицейского не дает оснований полагать, что он согласится водить экскурсии для сопливых деток.

– Если бы у меня нашлось время для таких занятий! – вздохнул он, скроив треугольную улыбку.

– Вы хотите сказать, что вам нужно раскрывать преступления, следить за превышением скорости и тому подобное?

– Вы совершенно верно меня поняли, мэм.

– Мне всего сорок два, – заметила особа, – Вы полагаете, что я уже подпадаю под категорию «мэм»?

– Для копа в отставке, – безусловно.

– Хм. Отрезвляющая мысль. Чем могу быть полезна, отставной офицер Патрик Мерфи?

Он улыбнулся и она тоже.

– Я здесь по поводу членства в вашем обществе, – объяснил он. – В этом вы совершенно правы. Только не моего членства. А того, которое было подарено одной моей доброй знакомой.

– Как ее имя?

– Мэйв Джеймсон.

– Ее что-то не устраивает? Может быть, ей хотелось бы повысить категорию?

Нет, дело не в этом. А в том, что подарок был анонимный. Тот, кто это сделал, пожелал остаться неизвестным. Я хотел бы попросить вас помочь мне установить эту личность. Мэйв искренне желала бы поблагодарить этого человека. Только и всего.

– Я ее понимаю. Конечно, я должна учитывать пожелания дарителя, но в данном случае мне кажется это вполне безобидным.

Патрик проследовал за ней в кабинет, увешанный семейными фотографиями: вот мужчина на палубе парусной лодки, вот темноволосая красавица-дочь. Виола села за компьютер и принялась просматривать файлы. Патрик пытался пристроиться так, чтобы видеть экран монитора, но сделать это незаметно никак не удавалось, и он оставил эту затею.

– Кажется, нашла, – сказала Виола.

– Имя указано?

– Нет. Но есть замечание, что дар должен оставаться полностью анонимным, как я вам и говорила.

– Но должна же остаться какая-то запись о дарителе, верно? Даже если вы ничего мне не скажете?

Виола покачала головой, внимательно глядя на экран.

– Нет. Есть только мое примечание, что даритель пожелал убедиться в том, что у нас в аквариуме имеются киты-белуги. Почему-то это было важно. Мне кажется, что я не нарушу условий анонимности, сообщив вам эту подробность.

– Белуга? Разве это не рыба с ценной икрой?

– Отставной следователь, белуга – это также вид китов, один из видов, способных жить в неволе. У нас в аквариуме они живут уже много-много лет. Люди, давно ставшие взрослыми, сейчас вспоминают то впечатление, когда впервые увидели здесь кита – прямо в аквариуме. У нас проводится шоу с двумя китами – Пургой и Снежинкой, и начинается оно ровно через пятнадцать минут. Может быть, вы хотите посмотреть…

– Пурга и Снежинка?

– Да. Белуги – это белые киты.

– Уф.

Патрик размышлял. Может быть, Мэйв питает какую-то особую любовь к китам, особенно этим самым белугам? А может быть, она когда-то водила Мару смотреть их, еще когда та была маленькой? Или этот подарок решил ей сделать кто-то из ее учеников? А может быть, это и впрямь была ошибка и подарок исходил от страхового агента, или бакалейщика, или чудака-слесаря из автосервиса?

– А как оплачено членство? Сохранился ли в файле номер кредитной карты?

– Платили наличными. У меня помечено, что курс на тот день был невыгодным для клиента. Ему пришлось переплатить. Вот мои расчеты…

– Какой такой курс?

– Курс обмена, меняли канадские доллары на доллары США, – объяснила Виола. – Валюта-то была канадская.

– У вас сохранился конверт?

Улыбнувшись, Виола покачала головой:

– Простите, но я не знала, что нам придется вести расследование по делу о подарке.

Патрик улыбнулся ей в ответ. На мгновение ему показалось, что она с ним заигрывает. Но на пальце у нее было обручальное кольцо, и вся комната пестрела семейными фотографиями. Он так отвык от амурных дел, что с трудом стал улавливать разницу между дружеским подшучиванием и флиртом. Сандра ему не раз говорила, что он безнадежен – во многих отношениях.

– Послушайте, – сказала Виола. – Чтобы как-то вас утешить, я отведу вас на шоу дельфинов.

– Дельфинов?

– Да, но там ненадолго появятся и киты, Пурга и Снежинка. Таким образом, вы сможете узнать, как выглядят белуги, и доложить миссис Джеймсон, что стоит приехать их посмотреть.

Патрик поблагодарил ее, пожал руку и взял билет. Кто же все-таки подарил Мэйв членство в клубе и какое отношение ко всему этому имеют белуги?

Он направился к морскому театру и устроился на своем месте; вокруг него сидели туристы из Бруклина. Посещение аквариума входило в программу автобусного тура, и, прислушавшись к тому, что говорила сидящая рядом с ним женщина, он понял, что помимо аквариума им предстоял еще осмотр морского порта, после которого намечался обед и шоу в казино. Одна женщина состояла в разводе, другая оказалась вдовой. Вдова рассказывала о том, как ее внуки любят посещать шоу в дельфинарии.

Щуря глаза, Патрик смотрел на бассейн. Он думал о Мэйв, о том, как сильно она скучает по внучке, о том, что она так и не видела свою правнучку или правнука, которого носила под сердцем Мара.

И вообще, что он здесь делает? На девяносто пять процентов он всегда был уверен в том, что Мару убил Эдвард Хантер, что он спрятал ее тело там, где его никто никогда не смог бы отыскать. Но оказалось, что оставшиеся пять процентов все же обладали достаточной силой, чтобы Патрик пустился по безумным маршрутам, вплоть до того, что забрел в морской театр.

Какой-то морской биолог занял место на платформе и начал разглагольствовать о дельфинах-бутылконосах, потом об атлантических дельфинах. А потом в бассейн выпустили настоящих дельфинов – Патрик не проследил, какого именно вида, – и они начали подскакивать в воздух, словно цирковые дрессированные животные, и проделывать разные трюки: дуть в рог, ловить кольца, играть в мяч.

Патрик вспомнил, как они с Сандрой ездили в «Мир Моря». На Сандре были белые шорты и голубой бюстгальтер, и ей очень хотелось загореть. Патрик намазал ей плечи кремом для загара, но ему хотелось забыть про всех на свете дельфинов и вернуться в гостиницу. И теперь он тоже сделал над собой усилие, чтобы еще ненадолго остаться. Один из дельфинов по имени Сахар плюхнулся в воду, взметнул фонтан брызг, и пол аудитории мигом промокло.