Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Дитя лета

ModernLib.Net / Остросюжетные любовные романы / Райс Луанн / Дитя лета - Чтение (стр. 6)
Автор: Райс Луанн
Жанр: Остросюжетные любовные романы

 

 


Это был высокий, пышущий здоровьем человек, с темными, как у брата, волосами. Лицо его избороздили морщины от солнца, ветра и непогоды, но на нем всегда играла веселая улыбка, и казалось, ему нравилось смешить людей и смеяться самому. Он вел судно по волнам на входе в залив, чрезвычайно мягко и деликатно, за что Роуз была ему очень благодарна. Сегодня с утра грудь сильно болела. Чуть не разрывалась, и было страшно, что путешествие по открытым водам, удары корабля о волны вдруг расколют ее и тогда все, что находится внутри, выплеснется наружу. Но чудесным образом соленый морской воздух был так свеж и прохладен, так наполнял легкие, что девочка успокоилась и почти забыла о своих опасениях.

– Когда у тебя день рождения? – спросила Джессику Элли. – Ну, настоящий, я имею в виду?

– Сегодня! – крикнула Джессика и засмеялась. – И завтра. Да, и еще послезавтра!

– Иди-ка сюда, настоящая новорожденная, – позвал капитан, потрепав Роуз по плечу. – Свяжись-ка по радио с моим братом и спроси у него, куда ушли киты.

– Я не умею.

Делай так… – И капитан показал, как брать микрофон, какую кнопку нужно нажать. – Нажимай и говори, а когда закончишь, скажи «Прием» и потом слушай. Все дети, кому уже исполнилось двенадцать лет, должны уметь пользоваться радиосвязью.

– Мне же только девять! – воскликнула Роуз.

– Не может быть!

Она замотала головой. Капитан закатил глаза и тоже замотал головой, делая вид, что не может в это поверить.

– Ты меня водишь за нос! Готов поклясться, что тебе двенадцать! Ты же совсем взрослая!

Роуз нравилось, как он описал галантный полукруг рукой, приглашая ее к радио. В ней также возникло чувство гордости, вызванное его репликой в адрес ее возраста. Она была куда меньше своих сверстников – болезнь мешала ей поспевать за ними в росте. Кое-кто из мальчишек в школе дразнил ее лилипутом, когда она проходила мимо. Капитану Нилу удалось сделать так, что она почувствовала себя не просто нормальной, а даже немного особенной. К тому же она теперь знает, как пользоваться радио.

– Доктор Нил! – сказала она в микрофон, нажимая на нужную кнопку. – Прием.

– Это ты, Роуз? Прием!

– Да, это я! Спасибо, доктор Нил!

В этот момент, держа в руках микрофон и поглядев в окно рубки, она увидела его оранжевый «Зодиак», делавший широкие круги по воде.

– Ну, вот ты и повидалась с Нэнни в свой день рождения, – сказал он. – Видишь, она все помнит и постаралась вернуться точно в срок.

– Вам кажется, она действительно что-то знает? Прием!

– Разумеется. Мне кажется, она хорошо чувствовала, что мы ее ждем. Киты очень чуткие животные, Роуз. Особенно Нэнни. Она уже много лет плавает в морях и, я думаю, неплохо знает тех людей, которые за ней наблюдают и берегут ее.

«Людей, которые за ней наблюдают и берегут ее…» Роуз слышала его слова, видела его в «Зодиаке», затем она обернулась посмотреть на маму через стекло рубки – вон она, в главном салоне. «Люди, которые за ней наблюдают и берегут ее…»

– Я хочу, чтобы Нэнни тоже наблюдала за моей мамой, – сказала Роуз как можно глуше, не нажимая кнопки, – и берегла ее.

– Что ты сказала, дорогая? – спросил капитан Нил. – Нужно говорить громче и не забывать нажимать на кнопку. Вот так. Говори в микрофон, давай.

– Спасибо еще раз, доктор Нил, – сказала Роуз.

– Спроси его, где сейчас находятся киты, – напомнил ей капитан. – Он у нас эксперт.

– Где сейчас киты? – спросила Роуз.

– К востоку, в сотне ярдов, – ответил доктор Нил. Он держал микрофон здоровой рукой, поэтому указать направление пришлось протезом. Роуз перевела взгляд туда, куда он указывал. И увидела фонтаны, водяные пары, сверкавшие в солнечных лучах.

Позади нее вдруг зашептались и захихикали Бритни и Элли. Острая боль пронзила Роуз, когда она услышала, как кто-то сказал: «Капитан Крюк».

В грудь словно ударили чем-то тяжелым.

Она обернулась, увидела, как Бритни изображает человека с крюком вместо руки: она резко согнула руку в запястье, плотно сомкнула и вытянула вперед пальцы наподобие жесткой лопасти. Глаза девочек встретились, но, вместо того чтобы прекратить обезьянничать, Бритни помахала Роуз рукой-клешней, отчего Элли прыснула со смеху. Роуз видела, что капитан Нил пристально смотрит на нее и ее подруг; от стыда Роуз сильно ссутулилась, отчего плечи ушли далеко вперед. Она протянула капитану микрофон, уверенная в том, что он никогда больше не позволит ей говорить по радио, потому что ее друзья смеялись над его братом.

Но капитан только потрепал ее по головке и похвалил за работу. Она что-то пролепетала про Нэнни, про Лаэма и в этот момент почувствовала, что ее грудная клетка дала пробоину. Сродни тому, как острая колючка пробивает шину велосипеда…. какое-то время воздух со свистом выходит наружу, потом маленькая дырочка превращается в большую прореху, и уже весь воздух с силой устремляется вон.

Роуз зашаталась, ударившись о стальной штурвал, потом качнулась в другую сторону, капитану на руки. Она слышала, как работал мотор лодки доктора Нила – такой успокаивающий звук, по нему она знает, что Лаэм рядом. Ей пришлось обернуться туда, где стояла Бритни, но еще ближе к Роуз находилась Джессика.

– Что такое, Роуз? – встревожилась Джессика. Роуз открыла рот. Она знала, что времени у нее немного.

– Роуз, это то, что случилось тогда, по дороге из школы домой? – спросила Джессика, но даже не стала дожидаться ответа. Роуз поняла, что она помчалась за мамой.

– Бритни, – сказала Роуз, в упор глядя девочке в карие глаза. – Пожалуйста, не называй так доктора Нила… пожалуйста! Он мой друг. Он хотел, чтобы я увидела Нэнни в день рождения.

– Я знаю, прости меня, – ответила перепуганная Бритни – тем ли, что сказала Роуз, или, может быть, тем, что она посинела? Роуз много раз видела этот взгляд в глазах друзей, когда у нее бывал приступ.

Накатила дурнота, закачала ее на волнах и потянула под воду. Мысли спутались. Она вспомнила о двух желаниях. Одно из них сбылось: Нэнни вернулась и Роуз с ней встретилась. Но ее охватило другое желание – значительно большее и совершенно неотложное. Ей так безумно хотелось, чтобы оно исполнилось, хотелось до смерти – а смерть всегда ходила рядом… Роуз ужаснулась при этой мысли; сейчас сердце работает с таким трудом, что едва поддерживает в ней жизнь, но по опыту девочка знала, что это должно пройти.

– Хочу, чтобы моим папой… – пролепетала она, и ноги ее подкосились. – Хочу, чтобы он был… он был…

– Что, моя милая? – спросил капитан Нил, подхватывая ее и поднимая на руки.

– Я хочу, чтобы мой папа был хорошим, – прошептала она, – и чтобы он меня любил…

И потеряла сознание.

Глава 8

Первое, что навело Лаэма на мысль о том, что на корабле что-то случилось, было странное поведение судна: оно остановилось и легло в дрейф.

Лаэм шел к востоку вдоль подводного гребня, который определял по сонару; этот геологический феномен вызывал к жизни апвеллинг – подъем на поверхность глубинных вод, что как богатый источник пищи привлекало китов. У Лаэма работали одновременно несколько экранов: сонар, радар и приборы слежения. Строго впереди по курсу находился объект ММ 122, прямо на голубой поверхности, блестя белой кожей на солнце. Вот тогда-то Лаэм и обернулся назад, чтобы убедиться, что Джуд ведет судно в верном направлении.

Но Джуд вообще его не вел. «Текумзея II» явно лишился командования. Корабль дрейфовал, его медленно сносило течением в сторону, он находился на приличном расстоянии от берега и при этом вел себя совершенно беззаботно. Лаэм нажал кнопку радиосвязи:

– «Текумзея», ответь! Джуд, где ты?

Ответа не было. На расстоянии сотни ярдов семидесятидвухфутовый китобой плыл по воле волн. Развернутый к Лаэму широким бортом, он отражал яркий солнечный свет. Прищурившись, доктор поднял к глазам бинокль и увидел, как на палубе все спешили к рубке. Не дожидаясь ответа с корабля, Лаэм врубил двигатель на полную мощность и помчался назад.

Чем ближе он подходил, тем сильнее билось его сердце. Он понял, что произошло что-то плохое, что-то ужасное. По опыту он знал, что самый трагический сигнал бедствия – это молчание. «День рождения», – подумал он. День для праздника выдался такой солнечный, круиз состоялся, Нэнни вернулась – ну разве это все не были счастливые знаки? Разве они не в счет?

Тут он вспомнил Коннора. Теплая вода, самая лучшая для купания за все лето… удивительное количество китов, прямо здесь, поблизости от бухты… и накануне ночью они с Джудом насчитали двадцать пять падучих звезд. Как могло произойти что-то дурное на следующий день после того, как мальчики насчитали эти двадцать пять звезд? И как может что-то случиться в день рождения маленькой девочки?

Он был уже близко, и его «Зодиак» уже описывал дугу вокруг большого, корабля, когда он снова дал сигнал по радио.

– Да ответьте же кто-нибудь, скажите, что случилось! Где Лили и Роуз? Есть ли кто рядом с ними?

Ответа по-прежнему не было, и он не стал его дожидаться. Сделав полукруг, он подвел лодку к кормовой части корабля, прикидывая, как бы туда влезть при помощи одной руки и без лестницы.

***

Лили знала, что времени винить себя у нее нет, однако именно это она и сделала в первую очередь. «Нельзя было столько времени дожидаться операции; нужно было еще внимательнее перечитать рекомендации хирурга; ты знала, что у Роуз постоянно бывали приступы, ты знала, что экскурсия на корабле – мероприятие рискованное…»

Казалось, все произошло с невероятной скоростью. Они с Марисой пили розовый пунш – праздничный, игристый пунш, имбирное пиво с добавлением малинового сока – любимый напиток Роуз, темно-розовый, цвета любимых штамбовых роз дочери. И вдруг услышала, как ее зовут.

Она взглянула на Энн. «Господи, что случилось…»

Голос Джуда – ив нем паника, от которой обе женщины вздрогнули. Лили уронила бокал с пуншем. Он выскользнул из ее рук, словно эти руки превратились в желе и утратили способность что-либо удерживать. Но ноги работали, да еще как. Залитая праздничным пуншем, она помчалась через весь салон. Ей уступали дорогу, у нее возникло мимолетное впечатление, что у всех открыты рты, как у болельщиков марафонского бега на финишной прямой. Только здесь было не до веселья.

Джуд держал Роуз на руках, прижав к груди. Он пытался положить ее на стол, где находилась карта, но девочка так посинела и казалась такой хрупкой, что он не решался на это, словно боялся, что жесткий плексиглас, которым была покрыта поверхность стола, причинит ей боль. Он был в растерянности, что с ней делать и куда идти.

– Она дышит? – спросила Энн, потому что Лили не могла выговорить ни слова.

Лили была уже рядом с Роуз, как бы вползая к дочери сквозь объятия Джуда, словно карабкалась на борт, прижимая ухо к ее маленькому рту, посиневшим губам, ставшим намного темнее кожи. Лили молила о том, чтобы уловить хотя бы малейшее дыхание, крохотную капельку влажного тепла хоть одного вздоха. Она даже кожей настроилась на волну Роуз, ее жизни; пушок на детской щеке был живой, излучающий пар дыхания.

– Нет, она не… – услышала Лили свой голос, какой-то высокий и хриплый.

– Что делать? – метался Джуд.

– Ты капитан, ты знаешь, как оказать первую помощь, – сказала Энн. – Спокойно, Джуд.

«Первую помощь?» – подумала Лили. Эти слова поразили ее. Первую помощь Роуз оказали, когда ей не было еще и недели. И с тех пор оказывали постоянно. Жизнь Роуз была не прекращающейся ни на миг борьбой…

– Нужно проверить пульс, – сообразил Джуд, нахмурившись и беря девочку за запястье.

– Да, и нужно, чтобы он прослушивался, – твердо сказала Энн.

Где-то позади себя Лили услышала суматоху в салоне. Девочки визжали, одна заплакала. «Пират!» – кричали они.

Дети почувствовали, что с Роуз случилось несчастье, Лили это поняла по общему состоянию участников праздника; все были единым целым, кое-кто всхлипывал. Лили приникла к дочери, пытаясь забрать ее у Джуда. Если он не знал, как оказать первую помощь, то знала она, Лили, и она ее окажет самостоятельно. Она уже делала Роуз искусственное дыхание через рот, стараясь вспомнить, как нужно считать: раз, два, раз, нет… чувствуя соль собственных слез, сладкий вкус пунша на губах Роуз, слыша, как кричат девочки: «Капитан Крюк».

О, это имя вызвало у Лили новый приступ плача. Прежние слезы оказались ничем по сравнению с охватившими ее рыданиями. Лаэм здесь, ну как же иначе! Она чувствовала на своем плече его теплую ладонь. Джуд торопливо и сбивчиво объяснял Лаэму, как все произошло, как Роуз стояла за штурвалом, а потом вдруг неожиданно потеряла сознание. Энн постоянно одергивала их, стараясь отвлечь от ненужных подробностей и заставить быстрее действовать. Лаэм сказал:

– Поехали, Джуд!

– Но куда?

– Вези нас в Порт-Блэз.

– Нет! – вмешалась Лили. – Это чересчур далеко. Она недотянет. Разворачивайте в док, вызывайте скорую помощь, мы поедем в медицинский центр – доктор Мид хорошо знает ребенка, это будет самое правильное…

– В Порт-Блэз есть вертолет, Лили. Мы можем вызвать спасателей прямо сейчас.

– Береговую охрану, – сказала Энн. – Я бегу звонить.

Лили почувствовала рывок двигателей и потеряла равновесие, потому что «Текумзея II» набирал скорость. Это было самое быстроходное судно флотилии Нилов, и теперь оно полетело по заливу как на крыльях.

– Дорога каждая минута, – с трудом выговорила Лили. Все эти люди любят и ее и Роуз, в этом она не сомневалась. Но им не пришлось провести девять лет рядом с ребенком, у которого больное сердце. Они не понимали, что принципиально важно именно то, что происходит сейчас, в данный момент, а вовсе не вертолет и не медицинский центр. Роуз была неподвижна и холодна. Лили зарыдала в голос.

Лаэм попытался отвести ее.

– Нет!! – завизжала она.

– Пойдем! – резко сказал он и призвал на помощь: – Энн!

Тогда Энн приняла ситуацию под свой контроль. С помощью остальных женщин ей удалось отстранить Лили от Роуз. Лили упиралась, как могла: ее руки невозможно было оторвать, они прилипли к телу Роуз, как лапы древесной лягушки, как присоски, мертвой хваткой. Она слышала голоса Марлены, Синди, Дорин…

– Пойдем, дорогая, – говорила Марлена. – Она теперь в лучших руках…

– Родная моя, – уговаривала Энн. – Что поделать…

И тут Лили подняла взгляд, чтобы посмотреть – в каких таких лучших руках была теперь ее маленькая Роуз …

Вперед протиснулась Мариса. Боль в ее глазах исчезла. От вида и поведения раненой птицы, оскорбленной женщины не осталось и следа. Она стояла крепко и уверенно, нежно положив одну руку на грудь Роуз, а другой скользнув вниз по худенькой детской руке, чтобы пальцами нащупать пульс. Она кивнула.

Рядом с Марисой Лаэм хлопотал над бортовой аптечкой первой помощи, колдовал над кислородным аппаратом, пытаясь здоровой рукой протянуть зеленый шланг к голове Роуз и приладить ей на рот чистую пластиковую маску.

Лежа на руках у своих рукодельниц, Лили почти почувствовала, как кислород начал поступать в ее собственный рот и нос, в ее кровь. Ее легкие наполнились; воздух был так чист и легок, что вливал новую жизнь в умирающие органы. Лили почувствовала, как Марлена растирает ей спину, Синди держит ее левую руку, Энн сжимает правую. Взрослые, дети – здесь были все как единая команда, команда Лили и Роуз. Матери и дочери. В то время как Мариса лечила Роуз, Джессика, словно вкопанная, стояла у ног Лили. Все молча наблюдали. Свидетели этого рождения, этого спасения. Лили вздрогнула от ужаса, но к нему невольно примешивалась какая-то загадочная радость, столь древняя, примитивная и глубинная, что для нее еще не было имени.

– Проходит… – заплакала Лили.

– Пройдет, – сказала Энн, почти строго.

– Что, если…

Никто даже не подумал ответить Лили на тот вопрос, который она не решалась сформулировать. Они просто стояли рядом, меж тем как судно бежало все быстрее и быстрее. Мамы, дочери, лучшие друзья в этом холодном климате, все вместе – ради Роуз и Лили.

– Да убаюкает тебя море, да защитят тебя ангелы, – шептала Джессика.

– Что это? – спросила Элли.

– Ирландская молитва моего отца, – ответила Джессика.

Мариса священнодействовала над своим маленьким пациентом, нежно и сильно. Как опытная медсестра детского кардиологического отделения, она повернула Роуз на бок, помогая ей подтянуть колени к груди. Склонившись над девочкой, она что-то нашептывала ей на ушко, считая между тем удары сердца и следя за пульсом. Потом она приложила ухо к груди ребенка, нахмурилась, выпрямилась, некоторое время прощупала бок, немного подождала. Лаэм держал маску, регулируя подачу кислорода. Джуд связался с береговой охраной, но, не зная, как ответить на заданные ему вопросы, протянул микрофон Марисе. Она отвечала четко:

– Пациент девяти лет… пол женский… тетрада Фалло… запланированная операция… восстановительная медицина. .. да… легочный стеноз… увеличена печень. Почки… Операция должна состояться в Бостоне, но думаю, что…

Лили слушала, что говорила Мариса, но все слова вдруг утратили свой смысл, сплылись в нечто расплывчатое, неразличимое. Потому что в это время Лаэм обернулся – немного, только чтобы встретиться с Лили взглядом: лицо его светилось широкой, радостной улыбкой, он кивал на Роуз, – она открыла глаза, ярко-зеленые, живые, глаза девочки, у которой сегодня день рождения. Роуз осмотрелась вокруг, и поскольку Лаэм знал, что есть только один человек, которого она желает видеть, то, продолжая держать маску, отодвинулся в сторону, дав девочке возможность взглянуть на маму.

Глава 9

Мэйв Джеймсон сидела у себя в саду на старой кованой скамье в тени морского дуба. Аромат роз наполнял соленый воздух, и от каменистой почвы поднималось летнее тепло. Дул мягкий бриз, шелестя листвой у нее над головой. Глаза ее были закрыты, и случайный прохожий легко мог бы подумать, что она мирно отдыхает. Но это было далеко не так.

Внизу, у подножия скал, начинался прилив. Она слышала, как волны плескались все выше и выше. Было невозможно не вспомнить ту девочку – она играла в воде, плавала, как нерпа, и ее каштановые волосы прилипали к голове и становились такими гладкими и блестящими. Ей нравилось нырять, причем как можно глубже, и подниматься на поверхность с полными горстями ракушек и морских водорослей. Мэйв сидела на этой же скамье и часами наблюдала, как она ныряет и плавает.

Хлопнула дверца автомобиля, и старушка облегченно вздохнула. Она ждала этого визита. Он должен был состояться – так случалось каждый год. Но в этот раз что-то было иначе. На сердце лежала такая тяжесть, словно с него сошел еще один слой надежды.

– Какое чудесное утро, Мэйв, – послышался знакомый голос. Она чуть приоткрыла глаза, чтобы посмотреть на своего гостя. И, едва взглянув, улыбнулась. Не смогла удержаться. Он был все так же красив, и молод, и энергичен, как тот молодой полицейский, который появился на пороге ее дома много лет назад. Его пес, черный Лабрадор, побежал мимо Мэйв прямо к кромке воды.

– Уже не утро, – ответила она. – Уже три часа.

– Не успел я ступить сквозь ворота во двор, как вы уже нападаете на меня?

– Дорогой мой, ворот давным-давно нет. Ну, милости прошу в мою обитель.

Она наблюдала, как он миновал «колодец желаний» с изгибами его кованой арки и надписью «Морской сад» – такое название Мара придумала для своего дома, будучи еще совсем маленькой девочкой. Патрик мельком взглянул на буквы: из-за морского ветра и соленого воздуха, много лет разъедавших металл, они стали похожими на пауков.

– Ваша обитель. – И он остановился возле Мэйв.

– Морской сад, – сказала она, – по-прежнему ждет возвращения своей русалки.

– Мэйв…

– Дорогой мой, ты же сам велишь мне быть реалистом? Я слышу это по твоему тону. Девять лет прошло с тех пор…

– Зачем напрасно травить себя надеждами, если мы оба знаем…

– Что мы оба знаем? Что мы вообще знаем? Что она здесь жила, что потом исчезла, что ее ребенку сегодня может исполниться девять лет – ну, не сегодня, так завтра, или, может быть, вчера… Я же не знаю точно, когда она родилась.

– Мы даже не знаем, родился ли он вообще, – сказал Патрик. – Вероятнее всего, нет.

– Тогда зачем каждый год ты навещаешь меня? Зачем продолжаешь задавать вопросы, словно все еще надеешься ее найти?

Патрик густо покраснел, его веснушчатая кожа зарделась, как загар. Голубые глаза блестели на солнце. Иногда Мэйв казалось, что он жалеет ее и не рассказывает о всех подробностях своих изысканий, о бессонных ночах, о том, как из-за его одержимости этим делом у него распалась семья. Мэйв старалась как можно мягче внушить ему всю тщету," все безумие – да, именно безумие – попыток раскрыть дело о пропавшей женщине, которую сам он в глубине души считал погибшей. Тем более что он уже уволился из полиции.

Мэйв не верила в успех его действий.

– А что говорит по этому поводу Анжело? – спросила она.

Он тихонько присвистнул и тряхнул головой так, что его рыжие волосы скрыли голубые глаза.

– Запрещенный удар, Мэйв.

– Разве ты не говорил мне, что Анжело – твой друг, что он пытается убедить тебя в том, что ты охотишься за миражом, разыскивая мою внучку?

– Во-первых, я ее не разыскиваю. Дело закрыто. К тому же я в отставке. А во-вторых, Анжело – ослиная задница.

– Неужто? А я-то думала, он твой лучший друг.

Патрик кивнул. Он стоял прямо напротив Мэйв, и она наклонила голову так, чтобы его голова загораживала ей солнце.

– Ну, друг, понятно, – согласился он. – Но когда дело касается расследований, тут уж он полный кретин. Флора! Оставь ты эту чертову водоросль! Снова провоняешь мне всю машину. От тебя разит, как на отливе!

Мэйв засмеялась. Она и сама не знала, почему ее так веселит, когда Патрик Мерфи ругается. Вообще-то она не любила грубость. Может быть, в случае с Патриком она слышала в этом отголоски той страсти, с которой он продолжал поддерживать в себе мечту о том, что Мара жива? Вопреки тому, в чем всячески пытался убедить ее.

– Собакам нравятся мои камни. Вернемся к Анжело.

– Он ни хрена не смыслит в моих делах.

– Он ведь не является представителем правопорядка, верно? Что бы он выяснил, если бы ты вплотную подобрался к разгадке?

– Мало что, – буркнул Патрик. – Это что у вас?

– Это? – спросила она, протягивая ему розовые садовые перчатки. Но он отрицательно замотал головой и указал пальцем на другой предмет:

– Вон то.

– Ах, это, – догадалась Мэйв. – Я только что поливала розы.

– Очень старая лейка, – сказал Патрик. – Желтая. Какая-то необычная.

Неужто? – хмыкнула Мэйв, сдвигая темные очки со лба на нос. И решила, что пора взбодриться. Меньше всего ей хотелось, чтобы этот молодой человек стал свидетелем ее слез. На всякий случай она прокашлялась и скинула желтые сапожки под скамейку. Выбрав момент, Флора оторвалась от луж, оставленных морем при отливе, и от морских водорослей и прибежала за порцией ласки. Сунула носом в сапожки.

– Вкусно? – спросил он, глядя как собака лижет резиновые ботики.

– Весьма, – сказала Мэйв – Патрику, не Флоре.

– Мэйв!

– Или для тебя ничего не значит выражение «поддерживать огонь в домашнем очаге»? Должно же в тебе сохраниться что-то от ирландской сентиментальности?

– Я реалист. (

– Ах, да! Куда вам, ирландским копам, понять надежды на то, что давным-давно потерянная внучка и правнучка когда-нибудь все же вернутся домой. Вы слишком увлечены охотой на привидения.

– В день, когда Мара пропала, на ней были эти сапожки, и цветы она поливала из этой самой лейки, – сказал он, и весь цвет сошел с его лица.

– Правильно.

– Будь моя воля, я бы никогда не вернул их вам из хранилища вещественных улик. Избавьтесь от них – мой вам совет, Мэйв. Ради вашего же блага.

– Никогда.

– Мэйв, мы обнаружили на них пятна крови. Вы предпочитаете жить с этими ботиками и со всем тем, из-за чего Мара их бросила?

– Мара уколола палец о розовый шип, – отрезала Мэйв. Ей претила мысль о том, что Мара и кровь вместе – свидетельство боли, обиды и вообще любого из тех сценариев, которые в свое время выдвигала полиция. Это было невыносимо. Она сжала челюсти, давая Патрику понять, что тема закрыта.

– А как поживает мистер… как бишь его? – спросил Патрик.

– Мистер Замечательный, – поняла Мэйв.

– Почему нам всем претит называть его по имени?

На это Мэйв ответила Питрику свойственным ей безразличным взглядом. Трудно было выразить словами всю глубину той ненависти, которую она питала к Эдварду Хантеру; одна мысль о его имени вызывала у нее спазм в животе и гримасу на лице. Она украдкой провела рукой под скамьей, поглаживая верхний край желтого сапожка. Она успокаивалась, осязая предмет, который некогда носила Мара. От этого у нее возникало ощущение, что Мара жива.

– Он пишет, а иногда, по большим праздникам, звонит. Например, в ее день рождения…

– И как вы с ним разговариваете?

– Лицедействую, дорогой. Благодарю его, спрашиваю, как дела, как семья. – Мэйв пришлось прибегнуть к этому драгоценному слову – «семья», – заключив его в невидимые кавычки, потому что его приходилось употреблять применительно к последним жертвам Хантера; он объявил, что Мары больше нет в живых, обеспечив себе тем самым возможность жениться второй раз. – Я научилась быть осторожной с врагом. Никогда не знаешь, что он может выкинуть. Он живет…

– …в Бостоне.

Мэйв удивленно моргнула:

– Нет, он живет в Уэстоне, с новой женой.

– Она от него ушла прошлой весной, – радостно сообщил Патрик. – Они выставили дом на продажу, и сразу после того, как продали его, жена ушла. Хотя средств у нее оставалось, как я слышал, совсем немного. В основном они были депонированы Хантером, но она пренебрегла потерями, забрала ребенка и ушла. Полагаю, он сумеет окончательно лишить ее денег – тех, которых пока не лишил. Женщины предпочитают не связываться с ним, а просто бегут, бросив все, – лишь бы оказаться от него подальше.

На это Мэйв ничего не ответила, только еще раз провела пальцем по ободку желтого ботика. О, если бы только Мара выбрала сегодняшний день… чтобы вернуться оттуда, где бы она ни находилась, где бы ни скрывалась! Вот так, просто, вошла бы в садовые ворота, которые Мэйв снесла столько лет назад… просто вошла бы, держа на руках ребенка.

И тут она вернулась к реальности: ведь сейчас ребенок далеко не младенец, ему уже девять!

– Сколько потерянного времени, – сказала она. – Это я о годах без внучки. Ведь я ее вырастила, ты знаешь.

– Знаю, Мэйв. После гибели ее родителей в катастрофе на пароме.

– Да, в Ирландии. Такое поэтическое место и такая поэтическая смерть. Так я тогда сказала себе. Но потом у меня на руках осталась Мара, и каждую ночь она плакала, и тогда я поняла, что поэтических смертей не бывает.

– Это уж точно.

– Точно, потому что это говоришь ты – старый сотрудник отдела убийств.

– Майор криминального отдела полиции.

– Я тебе когда-нибудь говорила о том, что ты напоминаешь мне одного моего чудесного приятеля, ирландского поэта – Джонни Мура?

– Всякий раз, когда мы с вами видимся. Только я так и не понял, почему.

– Потому что ты пишешь письма женщине, будучи уверен в ее смерти. Вот почему. Ну, ладно, пойдем в дом, попьем холодного чая. Если я сообщу Кларе о том, что ты здесь, она непременно явится с сахарным печеньем.

– Сахарное печенье – это хорошо, – сказал Патрик, протягивая Мэйв руку и помогая подняться с места. Его взгляд невольно упал на эту старую скамью. Сделанная из кованого металла тем же мастером, который выковал арку над «колодцем желаний», она несколько меньше пострадала от непогоды, потому что металл здесь был толще, и Мэйв относилась к ней внимательнее, ежегодно покрывая ее средством от ржавчины. Мэйв уловила его взгляд.

На этой скамье могли уместиться четыре человека. Середина сиденья слегка прогнулась. Подлокотники и ножки были Сделаны в виде орнамента из причудливых викторианских завитушек. Но самым замечательным ее элементом была спинка – настоящее произведение искусства. Это было четырежды повторенное изображение мальчика и девочки, сидящих под одним и тем же деревом.

– Четыре времени года, – сказал Патрик, глядя на скамью. – Зима, весна, лето и осень.

– Верно, – согласилась Мэйв, прихватывая с собой желтые ботики и лейку. Затем продела руку под локоть Патрику, и по узкой каменной дорожке они направились к парадному входу в дом. – Когда-то отец заказал эту скамью для мамы тому же мастеру, который выполнил арку «Морской сад». Это символы скоротечности.

Скоротечность, течение времени… с тех пор, как исчезла Мара, с тех пор, как Патрик ее ищет. Нынче молодых людей удивляет что-то, что является протяженным во времени. А для Мэйв Патрик, которому уже сорок шесть, явно подпадал под категорию молодых. Никчемное поколение – так всегда называли молодежь в разговоре друг с другом Мэйв и Клара. Обеих приводила в негодование пластиковая упаковка, в которую клали все без разбора. Не говоря уже о манере богатых молодых людей приобретать милые, элегантные коттеджи, сносить их и на их месте строить чудовищные, нелепые нагромождения. Даже здесь, в Хаббардз-Пойнт, буйствовала подобная практика.

– Хочешь послушать мою теорию? – спросила Мэйв, открывая входную дверь и впуская Патрика в дом.

– Конечно, хочу, – ответил он. В кухне было прохладно от приспущенных жалюзи и морского ветерка, задувавшего в открытые окна.

– В будущем – причем в весьма недалеком будущем – самой ценной собственностью станут коттеджи, наподобие нашего. Милые, уютные домики, вписанные в окружающую природную среду. Денежные мешки разрушают все: сносят маленькие дома и строят на их месте свои монстры.

– Им кажется, что они увеличивают стоимость недвижимости.

– Дорогой мой, я слышала, что происходит с пристанью. Очень тебе сочувствую. Но это все явления одного порядка. Пройдет немного времени, и люди, пресыщенные всеми этими кондиционерами, джакузи, истоскуются по местам вроде нашего. Наш домик так чудесно вписывается в береговую линию. Мне кажется, что, когда Мара вернется домой, она просто не узнает родные места, застроенные большими уродливыми домами.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20