Гена: Архип Архипыч, а почему Дон Жуанов только пятеро? Вы же говорили, что их больше...
      А.А.: (с подлинным ужасом). Тебе мало этих?!
      Гена: (жалобно). Вы же обещали!
      А.А.: (смирившись, но не ожидая от этого предприятия ничего хорошего). Ну что ж, коли обещал... (Включая машину.) Так... минуточку... Гм... Что такое?
      Гена: (подозревая, что это штучки Архипа Архиповича). Что, опять заело?
      А.А.: Да нет, не должно бы... А, понятно! Для такой большой трансмутации, должно быть, маловато энергии, Включаю на полную мощность!
      Он щелкает переключателем, и в тот же миг раздается отчаянный вой сирены.
      Гена: Архип Архипыч, что это с машиной?
      А.А.: (сокрушенно). Сигнал тревоги.
      Гена: А почему?
      А.А.: Потому, что машина за нас тревожится. (Ласково.) Она ведь у меня умная...
      Гена: Почему это она вдруг тревожится?
      А.А.: Потому, что мы с тобой, очевидно, решили перейти границу, допустимую техникой безопасности. Вот она нас и предупреждает, чтобы мы этого не делали.
      Гена: И что же теперь?
      А.А.: Думаю, что придется нам с ней согласиться.
      Гена: (разочарованно). Ну почему?
      А.А.: Потому, что она права. Подумай сам, если появление пятерых Дон Жуанов чуть не кончилось кровопролитием, что стало бы, если бы они появились тут все...
      Гена: Подумаешь! Велика разница, пять или там десять...
      А.А.: Вот как? Ты думаешь, что Дон Жуаны - такая малочисленная компания?
      Гена: Ну пусть пятнадцать...
      А.А.: Больше, Геночка.
      Гена: Ну двадцать!
      А.А.: Нет, мой друг. Мировая литература насчитывает больше ста пятидесяти Дон Жуанов!
      Гена: (он просто потрясен этой цифрой). Ста... пятидесяти?
      А.А.: Представь себе! И все-разные! Есть среди них и очень симпатичные: романтические герои, искатели идеальной любви. Прямо не Дон Жуаны, а Ромео! Есть настоящие рыцари. Есть даже-ты не поверишь - одна переодетая женщина...
      Гена: Не может быть!
      А.А.: Тем не менее это правда. Но эти-то как раз не слишком опасны. А вот большинство Дон Жуанов - те просто форменные разбойники. Ничего у них нет святого, любого они могут обмануть, а то и убить. И ведь у каждого-свои хитрости, свои уловки. От каждого жди какой-нибудь особенной каверзы... Нет, Геночка, машина правильно сделала, что не послушалась нас с тобой. Было бы этих Дон Жуанов пять или десять... да хоть бы даже и двадцать, - мы бы с тобой рискнули. А сто пятьдесят... (Безнадежно машет рукой.) Нет, тут уж ничего не поделаешь. Придется тебе поверить мне на слово.
      Гена: Да я верю. Только мне вот что непонятно: а зачем писатели так поступают? Почему у них все Дон Жуаны такие непохожие?
      А.А.: А ты сам как думаешь-почему?
      Гена: (подумав). Ну, наверное, писатель так делает, чтобы как-нибудь пооригинальнее написать. Не так, как у других.
      А.А.: Что ж, и так бывает. Но главная причина все-таки не в этом. Понимаешь, настоящий писатель ставит героя в те или иные, порою даже причудливые обстоятельства и выдумывает его на свой лад, чтобы выразить правду. Он хочет понять загадку именно этого характера, понять его тайные пружины. И он иногда так точно постигает законы, управляющие характером, что может не только вывернуть героя, как говорится, наизнанку, но больше того: может даже предсказать, что с этим человеком случится позже, к каким победам или поражениям приведет его логика развития характера...
      Гена: (с сомнением). Вы что же хотите сказать? Что писатели предсказывать умеют?
      А.А.: Да! Умеют!
      Гена: Ну, это вы шутите!
      А.А.: Не шучу. Ты сам это поймешь во время нашего следующего путешествия. (Таинственно.) А начнем мы его...
      Гена: С чего начнем?
      А.А.: С бала!
      Гена: (уж этого он никак не ожидал). А что нам там делать? Танцевать, что ли? Да я даже и не умею...
      А.А.: Ничего, дело нам там найдется. В общем - до встречи на балу!
      Путешествие четвертое
      Ошибка Шерлока Холмса
      Бальный зал в доме Павла Афанасьевича Фамусова. Бал в разгаре. Среди гостей - Архип Архипович и Гена. Они стараются затеряться в толпе, чтобы их не обнаружили. Гена глубоко возмущен слухом о сумасшествии Чацкого, тем более что слух этот рождается прямо у него на глазах.
      Гена: Архип Архипыч, может, попробуем объяснить им, что все это вранье?
      А.А.: Вряд ли, Геночка, из этого что-нибудь выйдет... Но погоди, разве я тебя не предупредил? Придется нам говорить здесь только стихами. А иначе нас мгновенно выставят отсюда.
      Гена: Как же так? Я ведь не умею!
      А.А.: Ничего, ничего, привыкай! В Стране Литературии без этого нельзя. С Иваном Грозным ты ведь ухитрялся объясняться стихами...
      К Архипу Архиповичу и Гене подбегает возбужденный Антон Антоныч Загорецкий.
      Загорецкий Про Чацкого слыхали?
      А.А.: Нет, не слышал!
      Загорецкий А с ним такой примерный случай вышел: Его в безумные упрятал дядя плут... Схватили, в желтый дом и на цепь посадили.
      А.А.: Помилуйте, да он сейчас был тут!
      Загорецкий Так с цепи, стало быть, спустили. (Убегает.)
      А.А.: Такого сплетника еще не видел свет!
      Гена Архип Архипыч! Что за бред? Нормального назвали психопатом! Давайте их разоблачим!
      А.А.: (безнадежно). Куда там! Ведь говорит комедия сама Своим названием, как дважды два-четыре, Что в подлом фамусовском мире Всем умным-горе. От ума.
      Гена: (он никак не может успокоиться). Да знаю это я! Мы проходили в школе... И все-таки я им сейчас задам! Эй, вы! Послушайте! Не стыдно разве вам Так подло сплетничать?
      Фамусов О чем? О Чацком, что ли?
      А.А.: (решив поддержать Гену). Сомнительно, чтоб он безумным был...
      Фамусов Чего сомнительно? Я первый, я открыл!..
      Гена: Тогда скажите честно и правдиво: За что его вы психом стали звать?
      Хлестова Сказала что-то я - он начал хохотать...
      Молчалин Мне отсоветовал в Москве служить в архивах...
      Графиня-внучка Меня модисткою изволил величать!..
      Фамусов Давно дивлюсь я, что никто его не свяжет! Попробуй о властях - и невесть что наскажет! Чуть низко поклонись, согнись-ка кто кольцом, Хоть пред монаршиим лицом, Так назовет он подлецом!
      Гена: (он вдруг все понял). Ах вот в чем дело! Вы боитесь правды!
      А.А. На этот раз, мой милый Гена, прав ты. Все мстят ему. Им правда колет глаз. Давай компанию с тобой покинем эту...
      Гена: Покинем! Правильно! Карету нам, карету!..
      Архип Архипович и Гена в комнате профессора. Фамусовские гости, бал, сплетня - все остается где-то там, далеко. Но Гена никак не может успокоиться.
      Гена: Вот подлецы, а? Такого человека оклеветали... Архип Дрхипыч, а эта история была на самом деле?
      А.А.: Нет, ее не было...
      Гена: (он слегка разочарован). Выдумка, значит?
      А.А.: Погоди, ты меня перебил. Такой истории не было до того, как Грибоедов написал свою комедию. Она случилась после.
      Гена: Как - после? После чего?
      А.А.: После того как комедия "Горе от ума" была написана. И даже после того, как Грибоедов погиб.
      Гена: Не понимаю... Как же так?
      А.А.: А вот так. Был среди современников Грибоедова один удивительный человек - Петр Яковлевич Чаадаев. Все пророчили ему блестящую будущность. Ходили слухи, что сам император собирается сделать его своим советником, а то и министром. Пушкин, который был другом Чаадаева, сказал о нем: "Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес, А здесь он офицер гусарский".
      Гена: А почему Пушкин так сказал? Он, что ли, считал, что быть гусаром плохо?
      А.А.: Нет, Пушкин хотел сказать, что по своим исключительным качествам Чаадаев должен был стать великим государственным деятелем - таким, как Брут или Перикл.
      Гена: А он так и не стал?
      А.А.: Не стал. Но не потому, что не мог, а потому, что предпочел сохранить независимость суждений, самостоятельность мысли. У него произошел разрыв с царем и его министрами. Помнишь, в "Горе от ума" Молчалин говорит Чацкому: "Татьяна Юрьевна рассказывала что-то, Из Петербурга воротясь, С министрами про вашу связь, Потом разрыв..."
      Гена: (вдруг догадавшись). А! Так это его Грибоедов под именем Чацкого вывел?
      А.А.: Ну, "вывел" - это, может быть, сказано чересчур сильно. Но у Чаадаева было и в самом деле немало общего с Чацким. Да Грибоедов этого и не скрывал. Даже фамилия "Чацкий" была выбрана не случайно: у нее ведь один корень с фамилией Чаадаева...
      Гена: (придирчиво). Как же один корень? Ничего подобного! В фамилии Чацкого корень - "Чац", а у Чаадаева - "Чаад". Совсем другой корень!
      А.А.: Да нет, все-таки один. Понимаешь, сначала Грибоедов назвал своего героя Чадским... Это только потом он решил два звука-"д" и"с" - обозначить одной буквой - "ц". Ведь Чадский и Чацкий звучат почти одинаково...
      Гена: (старательно выговаривает). Чадский... Чацкий... Правда, одинаково.
      А.А.: Ну вот. А фамилия Чаадаева в разговорной речи произносилась "Чадаев". Так и Пушкин писал: "Чадаев, помнишь ли былое..." Вот и выходит, что корень один - "Чад"... Впрочем, не о том речь. Главное, что с Чаадаевым через несколько лет после того, как он стал прототипом Чацкого, случилась беда, повторяющая трагедию грибоедовского героя. Его объявили сумасшедшим.
      Гена: Кто объявил? Опять эти... на балу?
      А.А.: Нет, на этот раз все было еще ужаснее. Его приказал объявить сумасшедшим сам царь. И только за то, что он позволил себе честно и прямо, вслух, как Чацкий, высказать правду о современном ему обществе.
      Гена: А где он высказал? Прямо самому царю?
      А.А.: Он написал философскую работу и напечатал ее в одном из журналов. Журнал был закрыт, а автор крамольной статьи официально объявлен безумным. То есть произошло то же, что с Чацким. Да иначе и быть не могло. В обществе, где лесть, подхалимство, карьеризм были общепринятыми, человек, который хотел жить иначе, уже казался странным. А уж тот, кто посмел прямо выступить против лжи и лакейства, против всех нравственных (а на самом-то деле - безнравственных) устоев фамусовского общества, - тот безусловно казался сумасшедшим...
      Гена: Понятно... Так, значит, Чацкий-это Чаадаев...
      А.А.: Ну нет, не надо ставить между ними знака равенства. Чем-то Чацкий действительно напоминает Чаадаева. А чем-то, например, - поэта и декабриста Вильгельма Кюхельбекера...
      Гена: то есть как? Еще и Кюхельбекера?
      А.А.: Да, об этом в ту пору немало говорили. Тем более что Чацкий так же горяч и пылок, каким был Кюхельбекер, или Кюхля, как называли его друзья. А кроме того, в жизни Кюхли было нечто очень похожее на то, что случилось и с Чацким: его тоже объявили безумцем. Так что, как видишь, литературная наука имеет основания и Кюхельбекера считать прототипом Чацкого...
      Гена: (он сейчас переживает момент большого презрения к литературной науке). Наука! Тоже мне - наука! Наука-вещь точная. В физике или в алгебре такой неразберихи и быть не может.
      А.А.: Ну, положим, и в алгебре есть уравнения с двумя неизвестными. А то и с тремя. А впрочем, наука о литературе действительно не принадлежит к разряду точных.
      Гена: (удовлетворенно). Вот я и говорю...
      А.А.: Но ведь тем она интереснее! Сколько тут простора для споров, размышлений, догадок!.. А что касается Чацкого, то есть даже мнение, что прототипом его был еще и великий английский поэт Джордж Байрон.
      Гена: (возмущенно). Еще чего! Он-то тут при чем? Он ведь англичанин!
      А.А.: Ну и что ж такого? Видишь ли, как раз в то время, когда Грибоедов задумал свою комедию, широко распространился слух о сумасшествии Байрона. Общество снова клеветало на человека, который не хотел считаться с его законами. И - что самое любопытное - слух этот распространяла жена Байрона. Видишь, как все похоже?
      Гена: Что похоже?
      А.А.: Ну как же! Кто первый пустил слух о безумии Чацкого?
      Гена: Софья. Кто же еще...
      А.А.: Значит, в обоих случаях это сделала женщина, которую любил тот, кого оклеветали...
      Гена: Ясно... (Хотя по тону его видно, что ему еще далеко не ясно.) Кто же из них все-таки был настоящим?
      А.А.: Кем-настоящим?
      Гена: Прототипом.
      А.А.: Я вижу, ты все еще жаждешь большей определенности... Ну что ж! Давай продолжим наше путешествие, чтобы окончательно выяснить этот вопрос.
      Гена: (недовольно). Ну во-от!.. Я так и знал...
      А.А.: Что такое? Тебе разонравились наши путешествия?
      Гена: Ничего не разонравились. Только ведь вы еще когда обещали, что мы к Шерлоку Холмсу попадем. А теперь опять собираетесь куда-то не туда...
      А.А.: Да, обещал... Что было, то было... (Задумывается. Радостно.) Ты знаешь-отличная мысль! Провести расследование относительно прототипов Чацкого! Кто сумеет провести такое расследование лучше Шерлока Холмса? Прекрасно! Едем!
      И вот уже мы с вами на знаменитой Бейкер-стрит, в квартире еще более знаменитого Шерлока Холмса. Но наших героев, Гены и Архипа Архиповича, здесь пока нет. Они почему-то задержались. В квартире на Бейкер-стрит все как обычно: набор трубок, скрипка, на которой любит играть хозяин, его картотека и еще одна постоянная принадлежность Шерлока Холмса - доктор Уотсон. Сам Холмс в эту минуту стоит у окна.
      Холмс Обратите внимание, Уотсон, на двух субъектов, которые торчат под нашими окнами. Что вы можете о них сказать?
      Уотсон Я вижу, Холмс, вы опять хотите поразить меня своей проницательностью. Но полагаю, на этот раз ваш номер не пройдет. Даже такому профану, как я, видно, что этот почтенный джентльмен с мальчиком - по - видимому, его внуком - приехали издалека. Скорее всего с континента. Судя по внешнему виду старика, он банковский клерк. А мальчик - юнга на каком-нибудь корабле, о чем говорит шейный матросский платок ярко-красного цвета. Видимо, старик беден. Иначе он вряд ли отдал бы своего малолетнего внука в морскую службу, которая нелегка и для более взрослого человека. Судя по их растерянным лицам, у них к нам какое-то дело. Видимо, старик нуждается в вашей помощи.
      Холмс И это все ваши умозаключения, дорогой Уотсон?
      Уотсон Полагаю, милый Холмс, что на этот раз даже вы не сможете к ним добавить что-либо существенное.
      Холмс Я должен вас поздравить, мой друг. Вы решительно делаете успехи. Старый джентльмен и подросток прибыли к нам действительно с континента. И они в самом деле направляются ко мне. Что же касается остальных ваших домыслов, то они, увы, ошибочны. Во-первых, мальчик отнюдь не является внуком старика, они даже не родственники: обратите внимание на строение их черепов и особенно на форму ушей. Далее... Мальчик вовсе не служит юнгой на корабле, скорее, он учится в колледже: пальцы его правой руки измазаны чернилами... Старик вовсе не банковский клерк. Очень жаль, что вы не читали моей статьи о характерной сутулости, присущей лицам, занимающимся этого рода деятельностью. По некоторым признакам, о которых здесь говорить излишне, могу с уверенностью утверждать, что почтенный джентльмен профессор, специализирующийся в сфере гуманитарных наук, скорее всего в филологии. Он отличается добрым нравом, и студенты его любят. Зовут этого почтенного старца Архип Архипович...
      Уотсон Полноте, Холмс! Откуда вдруг здесь, на Бейкер-стрит, может взяться человек с таким удивительным именем?
      Холмс Для аборигена доброй старой Англии это имя было бы действительно экзотическим. Но в России, откуда прибыли эти люди, подобные имена - не такая уж редкость.
      Уотсон Вы меня изумляете, Холмс! Я готов поверить, что вы действительно каким-то непостижимым образом узнали, что эти люди приехали к нам из России. Я даже готов поверить, что вы каким-то чудом смогли догадаться о профессии старика. Но, ради всего святого, как вы могли узнать его имя?!
      Холмс Если бы вы с юных лет тренировали остроту зрения, как это делал я, и если бы вы, подобно мне, потратили три года на изучение русского языка, вы без труда прочли бы на портфеле старого джентльмена монограмму с надписью: "Профессору Архипу Архиповичу от благодарных студентов 5-го курса филологического факультета".
      Уотсон Холмс, я сражен! Но как вы могли судить о добром нраве профессора? Откуда вам известно, любят ли его студенты?
      Холмс Нелюбимым профессорам, обладающим дурным характером, студенты не имеют обыкновения делать подарки... Ах, мой друг, научитесь ли вы наконец следовать моему методу?..
      Огорчение Холмса из-за того, что Уотсон все еще никак не освоит его прославленного метода, так велико, что происходит странная вещь. Холмс, строгий и изысканный меломан, любитель Вагнера и Сарасате, в минуты отдыха берущий в руки скрипку, вдруг начинает петь. И вдобавок-петь куплеты довольно хвастливого и легкомысленного содержания. Вот что делает с человеком огорчение! Ну, а то, что Уотсон тут же начинает ему подпевать, это уже не удивительно: ведь для того Конан-Дойл и придумал доктора Уотсона, чтобы тот вечно подпевал Шерлоку Холмсу. Итак, Холмс поет...
      Когда прославленный хитрец Поймет, что бита карта; Когда отчаются вконец Глупцы из Скотланд-Ярда; Когда сам дьявол не поймет, Виновен тот иль этот, Тогда на помощь вам придет Мой дедуктивный метод!
      Уотсон Я помню, шли мы по следам Собаки Баскервилей. Признаться, выглядел я там Изрядным простофилей. Нам полный крах на этот раз Сулили все приметы, Но снова положенье спас Ваш дедуктивный метод!
      Холмс Благодарю вас, Уотсон. А теперь, если это вас не затруднит, откройте дверь нашим гостям.
      Уотсон подчиняется, и на пороге появляются наши герои.
      А.А.: Добрый день, доктор Уотсон. Добрый день, мистер Холмс. Позвольте представить вам моего друга Гену, вашего страстного почитателя. Он так мечтал увидеть воочию самого Шерлока Холмса!
      Гена: (он поначалу оробел). Здравствуйте...
      Холмс (дружелюбно).
      Добро пожаловать, господа. Однако, я полагаю, вас привело сюда не только желание поглядеть на меня.
      А.А.: От вас ничего не укроется, мистер Холмс!
      Холмс (скромно). Такова моя профессия.
      А.А.: Вы правы, у нас к вам дело. И, надо сказать, не совсем обычное.
      Холмс Право? Но ко мне ведь и не обращаются с обычными делами. На то есть инспектор Лестрейд из Скотланд-Ярда.
      А.А.: Боюсь, что дело, которое привело нас на Бейкер-стрит, окажется необычным даже для вас. Мой юный друг хотел бы установить, кто именно был прототипом Александра Андреевича Чацкого, героя нашей знаменитой комедии "Горе от ума"... Позвольте, я введу вас в курс дела.
      Холмс Благодарю, в этом нет необходимости. Я занимался этим вопросом.
      Гена: Вот это да! Неужели и вы этим занимались? Зачем?
      Холмс Никогда нельзя знать заранее, что может пригодиться профессиональному детективу.
      Гена: Так кто же из троих, по-вашему, настоящий?
      Холмс А, и вы говорите о троих? Так я и думал... Молодой человек, должен вас огорчить. Вы идете по ложному следу.
      Гена: (он довольно беззастенчиво сваливает все на профессора - так не хочется ему осрамиться перед Шерлоком Холмсом). Это не я иду. Это вот он, Архип Архипыч!
      А.А.: Но почему же по ложному, мистер Холмс?
      Холмс Потому, что ключ от вашей тайны уже давно в моих руках. (Берет в руки перо, пишет.) Уотсон, будьте добры, наймите кеб, поезжайте вот по этому адресу и быстро возвращайтесь вместе с человеком, имя которого я вам здесь записал... Я ведь знаю вашу дырявую память.
      Уотсон Можете на меня положиться, Холмс. (Уходит.)
      Холмс Ну, господа, я думаю, Уотсон не заставит нас долго ждать. Не пройдет и нескольких минут, как перед вами предстанет подлинный прообраз господина Чацкого.
      А.А.: Позвольте усомниться в этом, мистер Холмс. Ваши заслуги известны, но нельзя же быть таким самонадеянным. Неужели вы в пять минут решите проблему, над которой наука бьется вот уже более столетия?
      Холмс (саркастически). Наука? Простите, я хотел бы знать, что вы называете наукой?
      И снова он не может выразить обуревающих его чувств (на этот раз сарказма и презрения к литературной науке) иначе чем в куплетах.
      Оставьте ваш самообман И не играйте в прятки. Наука ваша, как туман, В ней лишь одни догадки. Нет, нужно знать, как дважды два, Все стороны предмета. Нужна в науке голова Плюс дедуктивный метод.
      Гена: Вот это верно! Архип Архипыч, а я что говорил? Наука - вещь точная!
      А.А.: Ваш метод превосходен, мистер Холмс. Но в той науке, которой я посвятил свою жизнь, надо доверять не только логике, но и сердцу.
      Холмс (непреклонно). Если вы хотите заниматься наукой, ваше сердце должно быть в подчинении у головы... Впрочем, сейчас вы убедитесь в моей правоте. Я слышу, к дому подъехал кеб. Это Уотсон, который выполнил мое поручение, так как в кебе он не один.
      Гена: (выглядывая в окно). Да, с ним еще кто-то. Только как вы это угадали? Ведь вы даже не подходили к окну!
      Холмс Это азбука моей профессии. По стуку колес я понял, что в кебе-двое. Только и всего.
      Уотсон (входя). Я выполнил ваше поручение, Холмс. Хотя, признаюсь, это было нелегко: мой спутник всю дорогу говорил только стихами! И вообще вел себя крайне странно. Да, Уотсон выполнил поручение. С ним - какой-то молодой человек, в самом деле несколько странный. Говорит он возмущенно и напористо, но при этом соблюдает приподнятый, несколько даже высокопарный тон.
      Молодой человек Мы качества мои оставим, ради бога! Зачем я здесь, у этого порога? Зачем вы привезли меня сюда? Что нужно вам? Поверьте, господа. Ваш образ жизни мало мне пригоден, И от оков я должен быть свободен!
      Холмс (он скандализован). Каких оков? Уотсон, неужели вам пришлось воспользоваться наручниками?
      Уотсон Бог с вами, Холмс! Ничего подобного! Я же говорю, что этот молодой человек несколько странен.
      А.А.: Простите, что я вмешиваюсь, но, по-моему, он имеет в виду совсем другие оковы.
      Молодой человек (запальчиво). О да! Не создан я для жизни при дворе, К дипломатической не склонен я игре, Я родился с душой мятежной, непокорной, И мне не преуспеть средь челяди придворной!
      Холмс Успокойтесь, никто из нас и не собирается предлагать вам службу при дворе. Вас пригласили сюда для несколько иной цели. Садитесь, пожалуйста... Ну, господин профессор! Не напоминает ли этот господин вашего Чацкого?
      А.А.: Да, Альцест весьма близок Чацкому по своему характеру...
      Холмс (удивленно и несколько разочарованно). Альцест? Так вы с ним знакомы?
      А.А.: Конечно, знаком. Ведь это герой комедии Мольера "Мизантроп".
      Холмс Вы правы... (Торжественно.) Так вот, я утверждаю, что не кто иной, как Альцест, был прообразом вашего соотечественника Чацкого. И на этот раз вам придется иметь дело не с туманными догадками, не с сентиментальными предчувствиями, а с непреложными фактами. Факт первый. Этот молодой человек громогласно заявил о своем отвращении к придворной челяди, о нежелании льстить, прислуживаться. Не напоминает ли это похвальное высказывание слова Чацкого: "Служить бы рад, прислуживаться тошно"?
      Гена: (симпатии которого целиком на стороне Шерлока Холмса, восхищенно). Точно!
      Холмс Факт второй. Так же как вашего Чацкого, господина Альцеста окружающие называют за его прямоту в суждениях безумцем и даже глупцом...
      Альцест Тем лучше, черт возьми, мне этого и надо: Отличный это знак, мне лучшая награда! Все люди так гнусны, так жалки мне они! Быть умным в их глазах-да боже сохрани!
      Холмс Вот именно! Ну, господин профессор? Помните ли вы утверждение Чацкого, что в окружающем его обществе не странен только тот, кто на всех глупцов похож? Не близко ли оно словам Альцеста?
      Гена: Точно!
      Холмс И притом прошу заметить, что совпадения эти отнюдь не частного характера. Они определяют самую суть личности Чацкого и Альцеста. Впрочем, пойдем дальше. Факт третий. Памятны ли вам последние строки финального монолога Чацкого?
      А.А.: Еще бы! "Вы правы: из огня тот выйдет невредим, Кто с вами день пробыть успеет, Подышит воздухом одним, И в нем рассудок уцелеет..."
      Гена: (ему ужасно хочется понравиться Шерлоку Холмсу). Ой! Дайте дальше я! Я это учил!
      Холмс Прошу вас, молодой человек.
      Гена: (старательно декламирует). "Вон из Москвы! сюда я больше не ездок. Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету, Где оскорбленному есть чувству уголок!.."
      Холмс Достаточно, благодарю вас. А что вы скажете на этот счет, господин Альцест?
      Альцест (с жаром). А я, быв жертвою коварства и измены, Оставлю навсегда те пагубные стены, Ту бездну адскую, где царствует разврат, Где ближний ближнему-враг лютый, а не брат! Пойду искать угла в краю, отсель далеком, Где можно как-нибудь быть честным человеком!
      Уходит, независимо хлопнув дверью.
      Холмс Ну как? Похожи, не правда ли?
      Гена: Точно! Как это вы сумели?
      Холмс Я не был бы Шерлоком Холмсом, если бы не справился с этой пустяковой задачей.
      Уотсон Превосходно, Холмс! Но скажите, быть может, мы имеем дело с обратным влиянием? Возможно, русский переводчик комедии Мольера подчинился воздействию поэта Грибоедова?
      Холмс Я ждал этого вопроса, Уотсон. Нет! Текст монолога, который вы только что слышали, был переведен на русский язык поэтом Федором Кокошкиным в тысяча восемьсот шестнадцатом году. То есть за семь лет до того, как Грибоедов завершил работу над "Горем от ума"... Я мог бы, господа, представить вам еще восемьдесят четыре доказательства своей правоты, но они могут быть оценены по достоинству только экспертами-криминалистами. Уотсон, где ваш цилиндр? В Ковент-Гардене сегодня дают "Миннезингеров". Мы еще успеем ко второму действию.
      А.А.: Одну минуту, мистер Холмс.
      Холмс Как? Я вас не убедил? Вы не верите фактам?
      А.А.: Напротив. Вы проявили редкую осведомленность, и ваши аргументы безупречны. Но все-таки вы ошиблись.
      Уотсон Холмс?! Ошибся?!
      Гена: (ему стыдно за профессора). Ну-ну, Архип Архипыч, это уж вы чересчур... Шерлок Холмс не может ошибиться!
      А.А.: Да, там, где царствует одна логика, Шерлок Холмс не знает себе равных. Но тут ее недостаточно. Слов нет, Альцест в известной мере был предшественником Чацкого...
      Гена: Вот видите!
      А.А.: Да, таким же предшественником, как Чаадаев, Кюхельбекер, лорд Байрон. Каждый из них сыграл тут свою роль. Но главным прообразом Чацкого был совсем другой человек.
      Холмс (до этой поры он хранил оскорбленное молчание, но профессиональное любопытство взяло верх). Кто он? Назовите его.
      А.А.: Звали этого человека Александр Сергеевич Грибоедов.
      Холмс Как? Вы утверждаете, что Грибоедов изобразил в Чацком самого себя? (Иронически.) Да это сенсация!
      А.А.: Это не только не сенсация - это даже не новость для тех, кто понимает природу художественного творчества.
      Холмс Как вам кажется, ваш великий поэт Пушкин достаточно понимал эту природу?
      А.А.: Еще бы!
      Холмс Так вот! Пушкин утверждал, что между Грибоедовым и Чацким нет решительно ничего общего. Он уверял, что Чацкий гораздо глупее Грибоедова.
      А.А.: (с уважением). О, вы и это знаете... Ваша осведомленность удивительна для неспециалиста. Но тогда вам должно быть известно и другое. Ведь именно Пушкин говорил, что Чацкий кажется умным, потому что весь напитан мыслями Грибоедова, его остротами, сатирическими замечаниями. К этому надо добавить, что Грибоедов подарил Чацкому не только свой мощный ум, но и свое горячее сердце, всю боль своей души...
      Холмс (к нему вернулся его сарказм). Ах, сердце! Душа!.. Я уже говорил, что это не моя стихия. И все-таки я осмелюсь с вами поспорить. Не станете же вы утверждать, что Грибоедов мог сказать: "Чацкий-это я"?
      А.А.: Вам это кажется нелепостью? А между тем именно сейчас вы гораздо ближе к истине, чем когда бы то ни было. Знаком ли вам роман Гюстава Флобера "Мадам Бовари"?
      Холмс (сухо). Представьте, знаком.
      А.А.: А известно ли вам, кто был прототипом главной героини этого романа Эммы Бовари?
      Холмс Хотя я, как вы изволили выразиться, и неспециалист, но могу ответить вам совершенно точно. У меня хранится ее досье. Уотсон, передайте мне папку с литерой "Б"... Благодарю вас... Итак, прототипом Эммы была Адельфина Кутюрье. Это с непреложностью установлено трудами Госсэ, Дюбоска, Дюкена, Дюмениля, Роше и других. Некая Жоржетт Леблан предприняла специальное путешествие в город, где жила Адельфина Кутюрье, встретилась с ее служанкой, восьмидесятитрехлетней Августиной Менаж, и выяснила множество подробностей о жизни ее хозяйки...
      А.А.: Браво, мистер Холмс! Ваша эрудиция снова потрясла меня. Но известно ли вам, что была высказана и другая версия?
      Холмс Что вы имеете в виду?
      А.А.: То, что один мужчина - и притом довольно пожилой - во всеуслышание заявил: "Эмма-это я!"
      Холмс (расхохотавшись). Я не занимаюсь психическими расстройствами. Вот тут я действительно неспециалист.
      А.А.: Но человек, о котором я говорю, был совершенно нормален.
      Холмс Как же звали этого чудака?
      А.А.: Гюстав Флобер.
      Холмс Как? Сам автор романа "Мадам Бовари"?
      А.А.: Да, он! Как вы сами понимаете, мнение такого свидетеля мы не можем оставить без внимания... Поверьте, Флобер не для красного словца сказал: "Эмма - это я". Он действительно вложил в облик своей героини немалую часть собственной души, наделил Эмму своими сокровенными чертами, свойствами, особенностями. А уж Грибоедов еще с большим основанием мог сказать: "Чацкий-это я". Ведь Чацкий-то гораздо больше похож на своего автора, чем мещаночка Эмма на великого Флобера...
      Уотсон Не огорчайтесь, Холмс. Ваш промах даже нельзя назвать ошибкой. Часть истины вы приняли за всю истину. Только и всего!
      Холмс Вы правы, Уотсон. Репутации любого другого сыщика это маленькое недоразумение не повредило бы ничуть. Но для Шерлока Холмса оно непростительно! Впрочем, что ж! Этот случай будет мне уроком. Благодарю вас за него, господин профессор, и знайте, что мы с Уотсоном всегда к вашим услугам!
      Гена: Значит, вы не обиделись на Архипа Архипыча?
      Холмс Я? О, ничуть! (Пожимая профессору руку, торжественно.) Я умею ценить достойного соперника!
      Путешествие пятое
      Вторая ошибка Шерлока Холмса
      Комната профессора. Архип Архипович и Гена обсуждают маршрут своего очередного путешествия.