В стране литературных героев

      Расфранченный (напевает под гитару). Съезжалися к загсу трамваи Там красная свадьба была. Жених был во всей прозодежде, Из блузы торчал профбилет...
      Гена: Архип Архипыч, это кто? Он - пьян?
      А.А.: Не узнаешь? Да это же - Баян!
      Гена: Какой Баян? Из Киевской Руси?
      А.А.: (смеясь). Ну что ты, Гена! Боже упаси! Олег Баян - из пьесы "Клоп". Понятно?
      Баян (заметив наших героев). Входи, папаша. Пламенный привет! А это что с тобой за шпингалет? Скажи ему: пусть катится обратно.
      А.А. Но он мой друг! Он не бывал здесь сроду И любопытством жгучим обуян...
      Баян Э, нет! Кому неведом сам Баян, Тому сюда вовек не будет ходу! Я тут хоть невеликая, да власть... А впрочем, у нахала есть надежда: Уж если хочет он сюда попасть, Сперва пусть в рифму попадет, невежда!
      Гена: (он, естественно, обижен таким приемом). Архип Архипыч? Ну его! Уйдем!
      А.А. Не бойся, Гена. Выход мы найдем. Да не моргай так жалобно глазами! Я думаю, ты выдержишь экзамен.
      Баян Он - выдержит? Ха-ха! Держи карман! Видали здесь еще и не таких мы. Вопросы будет задавать Баян Маэстро раскудрявой рифмы! Я рифмами овации срывал! Я даже сам себя зарифмовал: "Олег Баян
      от счастья пьян!" Не вырубишь потом и топором Все, что сперва насочинил пером ты, Но не сравнится ни с каким пером Мое уменье выдавать экспромты: "Для промывки вашей глотки
      за изящество и негу хвост сельдя и рюмку водки
      преподносим мы Олегу". Во, дорогие братцы! Я таковский!
      Гена: (мстительно). Так это же не вы, а Маяковский!
      Баян Ах вот ты как! Ну что ж, молокосос, Ответь мне в рифму - только откровенно На первый заковыристый вопрос: Как звать тебя? Ну! Только быстро!
      Гена: Гена!
      Баян Гляди! Он с этим справился вопросом! Случайно, не иначе... Погоди! Посмотрим, что-то будет впереди. Даю второй! Кем служишь ты?
      Гена: (запнувшись, выпаливает). Матросом!
      Баян (удивленно). Опять попал! Ты, вижу, не простак! Но будь ты даже не такой мастак, На третий раз не вывернешься просто... Лет сколько? Отвечай!
      Гена: (решив идти напролом). Мне?.. Девяносто!
      Баян Опять вмастил! Вот это номер! Способный мальчик, чтоб я помер!
      А.А.: (иронически). Да, и меня ты, Гена, удивил! Я за тобой не знал подобной прыти: Три раза точно в рифму угодил! Небось, и сам не ждал?
      Гена: (упоенно). Не говорите!
      А.А. И знаешь, я давно с тобой знаком, Но нынче сделал множество открытий: Ты оказался древним стариком! Скажи, не трудно ль в возрасте таком Служить матросом?
      Гена: (упавшим голосом). И не говорите!
      А.А.: (назидательно). Да, над тобою насмеются всласть, Коль будешь ты так дико завираться...
      Гена: (жалобно). Архип Архипыч! Хватит издеваться! Ведь надо ж было в рифму мне попасть!..
      А.А.: (неумолимо). Ты думаешь, в стихах не нужно смысла?..
      Баян А что нам смысл? И без него не кисло! Нам лишь бы рифма, остальное - муть! Ты выдержал экзамен? - в добрый путь! Шагай, малец... Дай только-для порядку Я занесу тебя в свою тетрадку... Запишем, что нам показал опрос: "Звать - Гена. Девяносто лет. Матрос"... Ты будешь кандидатом Триста пятым!
      Гена: (недоумевающе). Я - кандидатом! Почему? Зачем?
      Баян Ведь ты ж - поэт?
      Гена: Какой поэт? Куда там!
      А.А.: Не пишет он ни басен, ни поэм!
      Баян Плевать! Горшки не боги обжигают! Не трусь, малец! Лезь прямо напролом! Глядишь, и будешь выбран королем, Нахальство в нашем деле помогает!
      Гена: (ничего не может понять). Я - королем?
      Баян Держись моих советов! Ведь вы к нам угадали в самый раз: Сегодня перевыборы у нас: Мы выбираем короля поэтов!
      Гена: Их разве выбирают?
      Баян Каждый год. Вчера был этот, завтра будет тот!
      Баян впускает Гену и профессора в зал. Партер, ложи и амфитеатр заполнены до отказа. Публика состоит из литературных героев самых разных книг и самых разных эпох. На сцене-стол президиума. За столом сидят (а некоторые нервно расхаживают по сцене, бормоча себе что-то под нос) кандидаты в короли.
      Гена Архип Архипыч! Гляньте! Это - да! Как много их!.. И все они-поэты?
      Баян Конечно, все! Сонеты, триолеты Нам это - тьфу! Раз плюнуть! Ерунда!
      А.А. Да, видно, каждый тут у вас не промах... А кстати, Гена: видишь здесь знакомых?
      Гена: Знакомых? Нет... Пока - ни одного...
      А.А. Ни одного? А видишь - вон того? Его сейчас как раз собрались слушать... Ну? Не узнал? Да это же Петруша!
      Гена: (недоверчиво). Гринев Петруша?
      А.А.: Ну а кто ж другой?
      Гена Какой-то он сегодня... не такой... С тетрадкой ходит и бормочет строчки... Такого ж нету в "Капитанской дочке"!
      А.А.: (мягко).
      Нет, Геночка, ты просто проглядел. Тебе он полюбился благородством И тем, что смел, Но как-то между дел Он согрешил неважным стихоплетством.
      Гена: Я этого не помню...
      А.А.: Не беда! Затем-то мы и прибыли сюда.
      Через весь зал прямо к столу президиума важно шествует надутый, спесивый мужчина средних лет с грубым, точно вырубленным топором лицом. Перед ним все почтительно расступаются, он величественно кивает.
      Гена: (не очень тихо и очень непочтительно). Архип Архипыч! Гляньте! Вот потеха! Видали вы - такого чудака? Да на него ж нельзя глядеть без смеха: Шагает важно, смотрит свысока! Кто он такой?
      А.А.: Тсс, Геночка, потише! Мне кажется, он нас с тобою слышит!
      Козьма Прутков Да, слышал я! И дать готов ответ. Я обрисую вам автопортрет: "Когда в толпе ты встретишь человека, Который наг; Чей лоб мрачней туманного Казбека, Неровен шаг; Кого власы подъяты в беспорядке, Кто, вопия, Всегда дрожит в нервическом припадке, Знай: это я!"
      Гена: Что значит - я? А имя ваше как?
      А.А.: Ты все еще не понял? Вот чудак...
      Прутков Средь ничтожества мирского Воссияет вам из тьмы Имя славное Пруткова, Имя громкое Козьмы! (Величаво.) Не аплодируйте! Мне не нужна награда!
      Гена: Козьма Прутков?!
      Прутков Он самый!
      Гена: Это ж надо!
      Баян (он уже на сцене и ведет себя как заправский конферансье). Внимание!! Пардон, месье, медам! Силянс! По-русски говоря, - ни слова! Сейчас имею честь представить вам Петра Андреича Гринева!
      Аплодисменты.
      Петруша (робко). Я... на досуге... как-то намарал... Один пустяк... Вернее, мадригал. Я вас не утомлю: в нем строк всего двенадцать...
      Голоса - Читайте! - Просим! - Нечего ломаться!
      Петруша (откашлявшись, начинает заунывно читать). "Мысль любовну истребляя, Тщусь прекрасную забыть, И ах, Машу избегая, Мышлю вольность получить! Но глаза, что мя пленили, Всеминутно предо мной; Они дух во мне смутили, Сокрушили мой покой. Ты, узнав мои напасти, Сжалься, Маша, надо мной, Зря меня в сей лютой части И что я пленен тобой".
      Аплодисменты.
      Голоса - Вполне отменно! - Чинно! - Благородно! - Шарман! - Хотя... немножко старомодно... - Прелестно! - Браво! - Виртуоз стиха!..
      Гена Архип Архипыч! Что за чепуха! Зачем он строит из себя поэта? Петрушу я люблю, но не за это!..
      А.А. Не горячись. Здесь этот аргумент Не прозвучит. У них - свои законы.
      Баян (громогласно). Силянс! На соискание короны Еще один явился претендент!
      Гена: Вот чучело! А это кто такой?
      Баян Поэт Никифор Ляпис-Трубецкой! Я просто счастлив предоставить слово Герою книги Ильфа и Петрова!
      Аплодисменты.
      Ляпис (читает, "поэтически" завывая). "Служил Гаврила почтальоном, Гаврила письма разносил..."
      Баян (перебивая его). Никифор! Милый! Я ж просил!.. Ты слишком стал каким-то... монотонным. Ну, сколько ж можно шпарить про Гаврил? Ты новое хоть что-то натворил?
      Ляпис Я? Натворил!
      Баян Ну, так давай скорее!
      Ляпис (гордо). Куда спешить? Шедевры не стареют! По-моему, Баян, ты груб и глуп! А я в стихах известный однолюб... Сейчас прочту трагические сцены, Такие - закачаешься, браток! (Читает с надрывом.) "Страдал Гаврила от гангрены! Гаврила от гангрены слег!"
      Баян Старик! Опять ты кормишь нас старьем! Тут выборы, а не "старье - берем"!
      Ляпис Ну, пес с тобой... Есть у меня одно... Такое как бы вроде полотно... Такая эпопея... Прямо чудо! Ну, правда, не закончена покуда, Но уж такого ты, брат, не слыхал, И тут не место всяким там упрекам... (Читает.) "Служил Гаврила хлебопеком! Гаврила булки выпекал!" (Замолкает в ожидании рукоплесканий.)
      Осторожный голос И это все?
      Ляпис Пока что - все!
      Голоса - Отлично! - Лирично! - Поэтично! - Лаконично! - Какой поэт! - Ну прямо от земли! - Ах, он вполне годится в короли!
      Баян (старается перекричать этот шум). Силянс! Пардон! Поэт Владимир Ленский! С душой, как говорится, геттингенской!
      Гена: Архип Архипыч! Он-то здесь при чем? Ему что делать с этим дурачьем? По-моему, они тут все сбесились!..
      А.А.: Нет, не совсем. Не так глупы они.
      Ленский (томно). "Куда, куда вы удалились Весны моей златые дни?.. Паду ли я, стрелой пронзенный, Иль мимо пролетит она, Все благо: бдения и сна Приходит час определенный; Благословен и день забот, Благословен и тьмы приход!.."
      Голоса - Как мило! - Браво! - Ах, как он пригож! - Совсем на лорда Байрона похож!
      Баян (в голосе его зазвучали торжественные нотки). Месье, медам! Гражданочки и дамы! Забить осталось главный гвоздь программы! Вот этот гвоздь, увесистый весьма! Бессменный наш король, Прутков Козьма!
      Эти его слова встречены настоящей овацией.
      Голоса - Ура! - Виват! - Козьма, привет прими! - Читай скорее! - Не томи!
      Прутков (торжественно). "На взморье, у самой заставы, Я видел большой огород. Растет там высокая спаржа; Капуста там скромно растет. Там утром всегда огородник Лениво проходит меж гряд; На нем неопрятный передник; Угрюм его пасмурный взгляд..."
      Гена: (тихо). Архип Архипыч! С этим королем, По-моему, дела иметь опасно... Откуда он все это сдул?.. А! Ясно! Сравните...
      А.А.: С чем?
      Гена: С "Воздушным кораблем": "Из гроба тогда император, Очнувшись, является вдруг; На нем треугольная шляпа И серый походный сюртук".
      А.А.: (так же тихо). Да, Геночка, ты верно угадал. Но-тсс!.. Иначе вызовем скандал!
      Прутков (продолжает). "...Намедни к нему подъезжает Чиновник на тройке лихой. Он в теплых, высоких галошах, На шее лорнет золотой. "Где дочка твоя?" - вопрошает Чиновник, прищурясь в лорнет, Но, дико взглянув, огородник Махнул лишь рукою в ответ. И тройка назад поскакала, Сметая с капусты росу... Стоит огородник угрюмо И пальцем копает в носу".
      Шквал аплодисментов.
      Голоса - О наш король! - Наш властелин! - Наш гений!! - Ты победил! - Да, никаких сомнений! - Ах, от него давно я без ума! - Да здравствует великий наш Козьма!
      Баян Силянс! Победа снова за Прутковым! Король венком венчается лавровым!
      Баян торжественно возлагает на макушку Козьмы Пруткова лавровый венок. Козьма с достоинством, как должное, принимает эту награду. И тут вдруг на сцене появляется новый персонаж. Худой, высокий, он выходит на авансцену, сразу заслонив собой всю церемонию венчания короля поэтов.
      Баян А это кто сюда без спросу прет? Пардон, месье! Зайдите через год! Местов, как говорится, больше нет! Вы кто такой? Откуда?
      Незнакомец (голос его низок и глубок, а интонации сразу выделяются в этом шутовском гомоне). Я - Поэт!..
      Баян (издевательски). Видали невидаль? Да мы тут все - поэты! А впрочем, может, там у вас - куплеты? Веселенькое что-то? Тра-ля-ля? Тогда - повеселите короля!
      Поэт "Ищите жирных в домах - скорлупах и в бубен брюха веселье бейте! Схватите за ноги глухих и глупых и дуйте в уши им, как в ноздри флейте".
      Недоумевающие голоса Таких куплетов не было доселе!.. - "Веселье бейте!.." - Хорошо веселье!
      Поэт "Граненых строчек босой алмазник, взметя перины в чужих жилищах, зажгу сегодня всемирный праздник таких богатых и пестрых нищих".
      Голоса - Какой кошмар! - Ах, как непоэтично! - Неэстетично! - Просто неприлично! - Такого сраму не было вовек!
      Гена: Ого, Архип Архипыч, ну и крики! Чем разозлил их этот человек? И что, он тоже из какой-то книги?
      А.А.: Да, он герой трагедии одной Печальной, страстной, горестной и хлесткой...
      Гена: А автор кто?
      А.А.: Владимир Маяковский. Он был в ту пору очень молодой...
      Поэт "Придите все ко мне, кто рвал молчанье, кто выл оттого, что петли полдней туги, я вам открою словами, простыми, как мычанье, наши новые души, гудящие, как фонарные дуги... Вам ли понять, почему я спокойный насмешек грозою душу на блюде несу к обеду идущих лет. С небритой щеки площадей стекая ненужной слезою, я, быть может, последний поэт".
      Хохот, свист, улюлюканье.
      Голоса - Вот именно "последний"! - Ха-ха-ха! - Ну и стихи! - Ни рифмы, ни размера! - Ни складу и ни ладу! - Бред! - Химера! - Халтура! - Ахинея! - Чепуха!
      Гена: (он уже больше не может сдерживаться). Нет! Это вы несете ахинею! Ведь он вас всех и лучше и умнее! Он гордый! Он правдивый! Разве ж нет?!
      А.А.: Скажи короче, Гена: он - поэт!
      Комната профессора, Гена - в позе человека, смертельно уставшего от непосильной работы.
      А.А.: Что, Геночка? Устал стихами разговаривать?
      Гена: Ой! И не говорите! Вот вы меня спросили, а я уже невольно думаю: как бы в рифму попасть, а то еще выгонят... Вспомнил, что теперь можно уже без рифмы, и прямо камень с души свалился!..
      А.А.: А как тебе понравилась публика?
      Гена: Вы знаете, совсем не понравилась... Такого поэта освистать! Откуда только такие люди берутся?
      А.А.: Да они там все такие!
      Гена: Где там?
      А.А.: В той области Страны Литературии, где мы с тобой только что побывали.
      Гена: Неужели же это и была Республика Поэзия? Стоило тогда так в нее стремиться!
      А.А.: Нет, это была не Республика Поэзия. Это была совсем другая область.
      Гена. И как же она называется?
      А.А.: А вот подумай, как нам с тобой лучше всего ее назвать.
      Гена: Ладно, подумаю. Только, чур, вы тоже придумайте свое название! А мы уж потом вместе выберем самое лучшее.
      А.А.: Договорились!
      Путешествие семнадцатое
      Провинция Эпигония
      Архип Архипович и Гена у пульта. Видно, что Гене не терпится поскорее отправиться в очередное путешествие. Профессор его останавливает.
      А.А.: Погоди, погоди! Не спеши! Ты ведь в прошлый раз взялся придумать название для той области Страны Литературии, в которой мы с тобой оказались. Неужели забыл?
      Гена: Ничего я не забыл! Придумал я вам название, и даже не одно, а целых два!
      А.А.: Какое совпадение! Как нарочно, я тоже придумал два. Таким образом, у нас с тобой есть на выбор четыре варианта. Ну давай, говори свои!
      Гена: Можно назвать эту область Стихоплетия. Или Рифмоплетия. Как вам больше нравится, мне все равно.
      А.А.: Недурно! Совсем недурно! Во всяком случае, по мысли совершенно правильно.
      Гена: А вы как хотели?
      А.А.: Я - то считал, что мы с тобой побывали в Графомании. И поэтому у меня сперва возникла мысль присвоить этой области наименование: Графство Графоманское.
      Гена: Звучит красиво. Только... не очень понятно.
      А.А.: Что ж тут непонятного? Неужто-ты никогда не слыхал такого слова: "графоман"?
      Гена: Слыхать-то слыхал! Только, честно говоря, я не очень ясно представляю себе, что это значит.
      А.А.: Ну как же! Графоманом называется человек, который одержим манией сочинительства, но при этом начисто лишен литературного таланта.
      Гена: А-а, теперь понятно... Нет, знаете, это все-таки сложновато. А второе ваше предложение какое?
      А.А.: Второе, мне кажется, точнее: Эпигония...
      Гена: Как?
      А.А.: Эпигония. От слова "эпигон".
      Гена: (туманно). А-а...
      А.А.: Я вижу, ты весьма смутно представляешь себе значение этого слова. Эпигон - это значит подражатель. Эпигоном в искусстве называется человек, который неспособен творить самостоятельно, а создает лишь бледные, бессильные копии того, что уже было сделано его талантливыми предшественниками... Итак, на каком же названии мы с тобой остановимся? Как назовем ту область Страны Литературии, в которой процветают Никифор Ляпис, Олег Баян, Козьма Прутков и из которой были изгнаны стихи Маяковского? Ну, решай!
      Гена: Честно говоря, Архип Архипыч, мне ни одно из этих названий по-настоящему не нравится. Да и те, что я придумал, тоже как-то разонравились.
      А.А.: Что это вдруг?
      Гена: Потому что я подумал, что лучшего названия, чем Республика Поэзия, мы с вами все равно не найдем!
      А.А.: Вот тебе и раз! Да при чем же тут поэзия? Ляпис, Козьма Прутков, Баян - разве они поэты?
      Гена: А кто же они, по-вашему?.. Нет, вы не смейтесь, я понимаю, конечно, что Никифор Ляпис - плохой поэт. Даже очень плохой, халтурщик... Но ведь поэт все-таки! Хороший или там плохой - это уже совсем другой вопрос. Инженер тоже может быть талантливый или бездарный. Но плохой инженер - тоже ведь инженер!
      А.А.: А в поэзии совсем иначе. Плохой поэт - попросту не поэт.
      Гена: А кто же он?
      А.А.: Ну... В лучшем случае - стихотворец. Или, как еще говорят, версификатор.
      Гена: А как же Козьма Прутков? Он, что ли, тоже не поэт? Да его книжка вот уже, наверно, лет сто как издается! И еще как - с портретом. Я сам видел...
      А.А.: Ты прав. Прутков бессмертен, и книга его издается даже больше, чем сто лет. Но ведь Пруткова никогда не существовало на свете. Он выдуман!
      Гена: Как не существовало? А портрет?
      А.А.: И портрет выдуман! Козьму Пруткова, важного чиновника, пишущего скверные стихи и тем не менее считающего себя гением, создали в пятидесятых годах прошлого века несколько литераторов: братья Жемчужниковы и замечательный русский поэт Алексей Константинович Толстой.
      Гена: А зачем?
      А.А.: Затем, чтобы высмеять то, что им не нравилось в тогдашней литературе: пошлость, бессмыслицу, казенщину, отрыв от реальной жизни... Я вижу, Геночка, не миновать нам с тобой еще одного, повторного путешествия в те же края,
      Гена: (в ужасе). Это что же? Опять стихами разговаривать?
      А.А.: На этот раз можно и не стихами. Перевыборы короля поэтов уже прошли. А кроме того, в этой области Страны Литературии живут не только стихоплеты. Некоторые из ее обитателей пишут прозу.
      Гена: Ну, если не обязательно говорить стихами, тогда ладно! Тогда я согласен. Давайте поедем...
      Улица в Эпигонии. Она представляет собой пестрое смешение самых различных архитектурных стилей. Тут и ложноклассические здания с колоннами, и более скромные, мещанские домики с занавесочками, канарейками, геранью, фикусами. И все же есть в этой пестроте нечто общее: какой бы стиль ни являло собой то или иное здание, этот стиль доведен в нем до самого предельного, самого уродливого своего выражения. Гена и Архип Архипович бредут по этой странной улице, и как ни в чем не бывало продолжают свой разговор.
      А.А.: Да ты не горячись! Я ведь не спорю с тобой, Козьма Прутков и в самом деле бессмертен. Но то-то и оно, что бессмертен он вовсе не как поэт!
      Гена: А как кто же?
      А.А.: Как насмешка над плохим поэтом! Вернее, над плохими поэтами.
      Навстречу нашим героям движется какая-то странная фигура. Это чопорный человек в темных очках. Несмотря на ясный солнечный день, он в калошах, с зонтиком. На нем - длинное глухое пальто, застегнутое на все пуговицы. Воротник поднят. Совершенно неожиданно для наших героев этот странный прохожий вмешивается в их разговор.
      Прохожий (еще издали тыча в профессора зонтиком). Стыдно вам, милостивый государь! Да-с! Стыдно вводить в заблуждение юношество!
      Гена: (вполголоса). Архип Архипыч, это еще что за тип?
      А.А.: (так же). Неужели ты не узнаешь его, Геночка?.. Здравствуйте, господин Беликов!
      Беликов (сухо). Честь имею.
      Гена: А, вот это кто! Беликов! Чеховский человек в футляре!
      А.А.: Не соблаговолите ли вы объяснить нам, что побудило вас принять участие в нашем разговоре?
      Беликов Извольте-с! Я вмешался, дабы указать вам на недопустимость вашего поведения. Да-с! На легкомыслие, совершенно неприличное для воспитателя юношества.
      А.А.: Вот как? И в чем же оно проявилось, это мое легкомыслие?
      Беликов Вы изволили сейчас сказать этому молодому человеку, что господин Прутков не поэт.
      А.А.: Да, именно это я и сказал. Вы поняли меня совершенно правильно.
      Беликов (в ужасе). Тсс! Опомнитесь! Что вы такое говорите?! Нас могут услышать!
      А.А.: А нас и так слушают по радио - и, надеюсь, слушают многие. Почему вас это так пугает? Даже если бы я был не прав, что в этом ужасного? Вот вы сейчас докажете всем, что я ошибаюсь - и дело с концом.
      Беликов Так-то оно, конечно, так, да как бы, знаете, чего не вышло!
      А.А.: Помилуйте, что же из этого может выйти?
      Беликов Если мы с вами, взрослые люди, станем спорить друг с другом, то что же тогда остается делать ученикам? Им остается только ходить на головах! Господин Прутков - Директор Пробирной Палаты, лицо в высшей степени уважаемое, а вы о нем так непочтительно... Как старший товарищ, я считаю своим долгом предостеречь вас. Да и почему вы решили, что господин Прутков не поэт? Как же он не поэт, ежели стихи пишет? Кто же он тогда, по-вашему?
      А.А.: А вы уверены, что всякий пишущий стихи имеет право называться поэтом?
      Беликов Да какие же еще могут быть суждения на сей счет? Древние греки, изучению коих я посвятил свою жизнь, понимали под словом "поэзия" именно стихотворные произведения. И всякое человека, умеющего сочинять стихи, именовали поэтом.
      Гена: Слышите, Архип Архипыч? Я ведь вам то же самое говорил!
      А.А.: Поздравляю, Гена, ты нашел себе достойного союзника!
      Гена: (смущенно). А что? Он ведь все-таки учитель гимназии. Он, наверно, про это знает. Разве он неправильно про древних греков сказал?
      А.А.: Про греков-то все правильно. У них поначалу все так и было. Но, насколько я понимаю, Козьма Прутков - не древний грек. Впрочем, не о том речь... Итак, господин Беликов, вы считаете, что и поныне всякий человек, умеющий сочинять стихи, может быть удостоен высокого звания поэта?
      Беликов Разумеется! Ибо согласно циркуляру, гласящему...
      А.А.: Извините, что я вас прерываю. Бог с ним, с циркуляром... Я вижу, к нам приближается один весьма известный в здешних местах стихотворец. Давайте я вас с ним познакомлю. Он почитает нам свои стихи, а вы дадите заключение, можно ли его назвать поэтом.
      Беликов Извольте. Я только не знаю, смею ли я взять на себя такую ответственность. Как бы, знаете, чего не вышло... Дойдет до директора, до попечителя...
      А.А.: Не беспокойтесь, мы им ничего не скажем... А вот и наш стихотворец!
      В самом деле, пока Архип Архипович уговаривал Беликова, к ним приблизился человек странного, если не сказать нелепого вида. Он в сильно поношенном капитанском мундире, а на лице его выражение, увы, явного слабоумия.
      А.А.: Познакомьтесь, господа! Это господин Беликов. А это капитан Лебядкин. Прошу любить и жаловать.
      Беликов Простите, я недослышал... Как? Лебядкин?
      Лебядкин (с драматическим пафосом). Увы! Я, может быть, желал бы называться князем де Монбаром, а между тем я только Лебядкин - от лебедя... Я, может быть, желал бы называться Эрнестом, а между тем принужден носить грубое имя Игната... Игнат Лебядкин к вашим услугам.
      А.А.: Я полагаю, господин Беликов, вам знакомо это имя?
      Беликов Нет-с, не имел такой чести.
      А.А.: Вот как? Вы не знаете капитана Лебядкина, знаменитого персонажа Достоевского? Так, может, вы и Достоевского не читали?
      Беликов Осмелюсь заметить, я преподаю не российскую словесность, а древнегреческую.
      А.А.: Ну хорошо. Не знакомы, так познакомитесь... Господин Лебядкин, не прочтете ли вы нам что-нибудь? Ведь вы, насколько я знаю, занимаетесь поэзией?
      Лебядкин Я поэт, сударь! Поэт в душе! И мог бы получать тысячу рублей от издателя, а между тем принужден жить в бедности... Однако ж вы просили меня прочесть... Извольте, я прочту пиесу "Таракан". Это есть собственное мое сочинение. (Читает.) Жил на свете таракан, Таракан от детства, И потом попал в стакан, Полный мухоедства... Место занял таракан, Мухи возроптали, Полон очень наш стакан, К Юпитеру закричали...
      А.А.: Благодарю вас капитан. Пока довольно.. Что скажете, господин Беликов? Каховы стихи?
      Беликов Недурно. Совсем недурно. Но есть одна погрешность. Последняя строка не укладывается в размер. Я бы посоветовал вам заменить Юпитера Зевсом. Ведь Зевс у древних греков то же, что у римлян Юпитер. Так что смысл никоим образом не пострадает. А стихи станут гораздо благозвучнее. Поверьте, в этом я понимаю более, чем кто-либо иной. О, если б вы только знали, как прекрасен, как звучен древнегреческий язык! (Наслаждаясь.) Ан-тро-пос!..
      Лебядкин Как вы говорите? К Зевсу? (Читает.) Место занял таракан, Мухи возроптали, Полон очень наш стакан, К Зевсу закричали... (Радостно.) В самом деле, так лучше!
      Гена: Архип Архипыч! Видите? Он все-таки кое-что понимает, этот Беликов! Стихи-то и правда получше стали.
      А.А.: Во всяком случае, они стали более гладкими.
      Лебядкин (Беликову). Я вижу, вы большой дока по этой части! Позволите ли прочитать вам еще одно мое сочинение?
      Беликов Что ж, читайте.
      Лебядкин (с пафосом). О, как мила она, Елизавета Тушина! Когда с родственником на дамском седле летает, А локон ее с ветрами играет Или когда с матерью в церкви падает ниц, И зрится румянец благоговейных лиц! Ну, каково?
      Гена: (после паузы). Это и не стихи вовсе. Ни складу, ни ладу...
      А.А.: Да, боюсь, что тут и сам господин Беликов не сможет ничего присоветовать.
      Беликов Это отчего ж-с?
      А.А.: Да оттого, что стихи непоправимо плохи.
      Беликов. Ошибаетесь. Их тоже можно поправить. То есть сам я навряд ли бы с этим справился. Но, по счастию, у меня имеется надежное руководство.
      Гена: Руководство? Какое еще руководство?
      Беликов А вот-с, не угодно ли взглянуть...
      Гена: Действительно, руководство... (Читает.) "Полная школа выучиться писать стихи. Сборник примеров и упражнений для самоизучения в самое короткое время и не больше как в пять уроков сделаться поэтом..."
      А.А.: Какая глупость.
      Беликов Как вы можете так говорить? Да еще при юноше! Вы человек уже пожилой, должны с осторожностью выбирать выражения, а вы так манкируете! Ох, как вы манкируете!
      А.А.: Да почему же я не могу назвать глупую книжку глупой?
      Беликов Потому что она разрешена к печати вышестоящим начальством как весьма полезное и ценное издание. Тут не просто теория, но практическое руководство. Вот-с, взгляните. Упражнение нумер один...
      А.А.: (читает). "Упражнение номеп один Пока поэта не требует Аполлон к жертве священной, Света суетного в заботах погружен он малодушно..."
      Гена: Ха-ха-ха! Вот это да! Это они Пушкина так изувечили!
      Беликов Остановитесь, молодой человек! В вашем возрасте весьма пагубно смеяться над печатным словом! Извольте лучше читать дальше.
      Гена: (читает). "Исправьте это умышленно искаженное пушкинское четверостишие: последнее слово 1-й строчки должно быть - "поэта", 2-й строчки - "Аполлон", 3-й-"света", 4-й - "погружен".
      А.А.: Послушайте, господин Беликов, неужели вы верите, что эти дурацкие упражнения могут научить человека быть поэтом?
      Беликов А вот сейчас я на основании этого руководства преподам господину Лебядкину один наглядный урок, и вы сам тотчас в этом убедитесь!
      А.А.: Ну-ка, ну-ка, попробуйте!
      Беликов Господин Лебядкин! Сделаемте такой опыт. Подсчитайте, сколько слогов имеется в каждой строчке вашего стихотворения...
      Лебядкин Слушаюсь! Только я буду читать, а уж вы, господа, сделайте милость, загибайте пальцы. А то мне одному, пожалуй, и не справиться... (Читает по слогам.) "О-как-ми-ла-о-на..."
      Гена: Шесть слогов!
      Лебядкин "Е-ли-за-ве-та-Ту-ши-на..."
      Гена: Восемь!
      Лебядкин "Ко-гда-с-род-ствен-ни-ком-на-дам-ском-сед-ле-ле-та-ет..."
      Гена: Четырнадцать!
      Лебядкин "А-ло-кон-е-ё-свет-ра-ми-иг-ра-ет..."
      Гена: Одиннадцать!
      Беликов Вот видите! Шесть, восемь, четырнадцать и одиннадцать! А ежели вы хотите, чтобы ваши стихи были столь же благозвучны, как древнегреческие гекзаметры, вы должны следить, дабы в рифмующихся строчках было одинаковое количество слогов...
      Лебядкин (потрясение). Ишь ты... А как же это сделать?
      А.А.: Ну, это очень просто. Выбросьте лишние слова - и все. А те, что не влезают в размер, замените другими.
      Лебядкин ..Легко сказать!
      А.А.: Да нет, и сделать легко. Ну вот хотя бы так: О боже, как мила она, Елизавета Тушина, Когда в седле своем летает, А локон с ветерком играет Иль в церкви упадает ниц Среди благоговейных лиц...
      Гена: "0-бо-же-как-ми-ла-о-на..." Восемь! "Е-ли-за-ве-та-Ту-ши-на". Тоже восемь! "Ког-да-в-се-дле-сво-емле-та-ет..." Девять! "А-ло-кон-с-ве-тер-ком-иг-ра-ет..." И тут девять!.. Архип Архипыч! Почему ж вы тогда сказали, что эта книжка дурацкая?
      А.А.: Потому, что так оно и есть.
      Гена: Но вот же вы сами сейчас сделали все так, как в ней написано, и стихи сразу стали в тысячу раз лучше!
      А.А.: Нет, Геночка! Это тебе только кажется. Я ведь уже говорил, что стихи стали не лучше, а глаже. Ну, более складными, что ли... А ведь ты, по-моему, еще в прошлом нашем путешествии убедился, что складные вирши это еще далеко не стихи, а тем более - не поэзия...
      Гена: Ну да, надо еще, чтобы смысл был...
      А.А.: И не только смысл...
      Гена: А чего еще?
      А.А.: Очень часто бывает, что в стихотворении и размер соблюден, и рифма на месте, и даже смысл есть, а поэзия в нем; как говорится, и не ночевала...
      К нашим героям приближается еще одна, тоже весьма своеобразная, фигура. Это человек с довольно благообразной внешностью, традиционной для русского интеллигента начала века: "чеховская" бородка, пенсне. Однако выглядит он более чем странно. Похоже, что он совершенно гол. Наготу его прикрывает только байковое одеяло. Из-под одеяла виднеются голые волосатые ноги. В руках - толстый том в роскошном золоченом переплете.