Главное - дружно, крепко, двумя руками, ухватиться за хозяйство, пахать, сеять, жать!.. Понял, дядюшка Велимамед? Да, да, главное - это поднять хозяйство! А хозяйство нельзя поднять, если у вас не будет колхоза. Значит, главное сейчас для вас - колхоз! Для этого мы и собрались сегодня здесь. Я прошу вас всех: станьте с сегодняшнего дня колхозом! Перестаньте бродяжничать, как цыгане! Не будете кочевать - станете людьми! И тогда у вас будет все - школа, клуб, библиотека, все-все!.. Так или нет?.. - Меджид умолк, прислонился спиной к столбу веранды, утер рукой потный лоб, затем спросил: - Кто хочет сказать, товарищи?
      Все молчали.
      - Вам все ясно?
      Люди продолжали молчать.
      - Я думаю, ясно... Еще раз повторяю, вы должны раз и навсегда покончить с кочевым образом жизни, осесть! Вопрос с колхозом ясен?
      Молчание.
      - Я спрашиваю, вопрос с колхозом ясен?.. Тишина.
      - Так ясен или нет?! Что вы молчите, как воды в рот набрали?! - Меджид ткнул пальцем в сидевшего перед ним деда Имамверена: - Дядя Имамверен, я тебя спрашиваю! Ты - аксакал, говори!
      Тот помялся, покачал головой, сказал:
      - Конечно, товарищ Меджид, после того как весь мир станет колхозом, и мы, как говорится, не будем рыжими... Намазгулу-киши перебил старика:
      - Эй, эй, человек говорит не о колхозе! Он призывает вас осесть на одном месте, говорит - не бродяжничайте!
      - Нет, Намазгулу, дело ясное... - прошамкал Имамверен. - Речь идет именно о колхозе. Об этом говорит человек. Кто-то в конце веранды выкрикнул:
      - Верно, верно, дядя! Человек говорит о колхозе! Дед Имамверен простодушно улыбнулся инструктору:
      - Клянусь аллахом, товарищ Меджид, ты здесь говорил, как наш родной сын... И мы считаем тебя своим... Я это вот к чему. Будем говорить откровенно...
      - Конечно, откровенно! - обрадовался Меджид. - Откровенность всегда хороша, дядя Имамверен! Откровенность - это солнечный день, неискренность темная ночь!
      - Ай, молодец! Правильно сказал, сынок!.. Так вот, откровенно говоря, мне надо немного подумать, и тогда я отвечу тебе.
      Правдивое слово - самое хорошее слово. Главное в слове - правда!
      Меджид недовольно покачал головой:
      - Сколько лет ты уже думаешь - и все не можешь додумать до конца, дядя Имамверен!..
      - Кто ждал год - подождет и месяц, - серьезно ответил Имамверен. - Я прошу отсрочки - две недели, Меджид.
      Инструктор подумал: "За эти две недели он постарается смыться из деревни, хитрец!.." Обратился к другому старику:
      - А ты что скажешь, дядя? Твое слово! Тот пожал плечами:
      - Что мне сказать тебе, ай, Меджид?! Пусть другие говорят, а я послушаю. Почему я хочу послушать?.. Да потому, что я уже давно в колхозе состою. У меня семья - тридцать шесть человек. Ну, разве это не колхоз?.. Скажи...
      Меджид улыбнулся:
      - Разумеется, колхоз. Только надо твой семейный колхоз объединить с тем колхозом, который мы хотим организовать!
      - Объединяйте! Давайте объединим!
      - А ты-то что сам думаешь про наш колхоз? Скажи. Каково будет твое слово?
      - Мое слово - желаю тебе здоровья!
      - А по существу дела?
      - По существу дела - клянусь аллахом - я уже колхоз, я его сторонник!.. Ты спроси у малосемейных... Вот сидит Даг-Салман, их двое - он и жена... Сидит не шелохнется, будто свинцовая гора, и молчит, только глаза таращит.
      Неожиданно Даг-Салман поднял руку, сказал:
      - Я - колхоз!
      Сидевший рядом с ним дядя Аллахъяр поддержал его;
      - Я тоже колхоз!
      Раздались голоса:
      - Дураки!..
      - И отцы их дураки!..
      - И деды их дураки!..
      - Отщепенцы!..
      - Сто раз отщепенцы!..
      Дядя Аллахъяр и Даг-Салман вышли на середину, пожали друг другу руки. Даг-Салман обратился к Меджиду:
      - Записывай нас в свой колхоз!
      Меджид едва поверил своим ушам, сказал:
      - Сами напишите заявления, товарищи, сами запишитесь, Добровольно! Колхоз - дело добровольное.
      Дядя Аллахъяр обернулся к Тарыверди, сказал сердито:
      - Эй, Тарыверди, записывай! Кто-то съязвил:
      - Да разве он грамотный, умеет писать?! Хи-хи-хи!..
      - Сами выбрали такого секретаря! - добавил другой.
      Дядя Аллахъяр продолжал настаивать:
      - Ничего, Тарыверди, запиши как-нибудь... Ничего, если труба кривая, лишь бы дым прямо шел. Записывай!
      Меджид, не помня себя от радости, сжал плечо Лятифа. Тот занес имена обоих в список.
      Ребятишки во дворе на деревьях будто проснулись, зашумели:
      - Два - есть!..
      Остальные сельчане безмолвствовали, потупив головы. Одна из женщин, сидевшая возле Новрасты, подала голос:
      - А как коровы?.. Мы не отдадим коров!.. Как можно оставить без молока наших детей?!
      Меджид уже начал побаиваться, что дело сорвется. Воскликнул:
      . - Ай, тетушка!.. Милая!.. О ферме пока речь не идет! Ферма - дело будущего!..
      Женщины заговорили все разом. Сделалось шумно.
      - Не хотим!
      - А мы хотим! Не позорьте нас перед властями!
      - Довольно! Накочевались! Мальчишки на деревьях кричали:
      - Школу! Хотим школу!
      Громче всех кричал Намазгулу-киши:
      - Успокойтесь!.. Успокойтесь!.. Дети!.. Взрослые!.. Женщины!.. Милые, не бузите!.. Не воюйте!..
      Меджид, не выдержав, подскочил к старику, схватил его за шиворот, выкрикнул:
      - Нет, это я виноват, что ты еще жив!
      Новраста бросилась к ним:
      - Эй, братец Меджид, скажи, что тебе все-таки надо от этого бедного старика?!
      - Разве ты сама не видишь, ай, гыз?! Или ты слепая?! Он хочет сорвать мне собрание!
      - Да что ты, братец Меджид!.. - ворковала Новраста. - Пошли его на смерть - он пойдет. Он старый, пожалей его...
      - Ради меня он и шагу не сделает! Как говорится, горбатого могила исправит!..
      В этот момент со стороны леса, издалека, донеслись выстрелы. Ближе, ближе. В горах начался бой.
      Все, кто были на веранде, повскакивали с мест:
      - В чем дело?..
      - Что там происходит?..
      - Отряд Зюльмата!..
      - Наверное, сражается с милицией!..
      - Очевидно, их подстерегли в засаде!..
      - Окружают!..
      Намазгулу-киши, вырвавшись из рук Меджида, бросился вон с веранды, замер у изгороди. Он пристально вглядывался во тьму, сердце его взволнованно билось.
      Рано утром Намазгулу-киши отправил в отряд Зюльмата осла, груженного чуреками. Осла сопровождал его девятилетний сын Оруджгулу. Мальчик должен был давно вернуться домой. Вот уже ночь, а его все нет. Оттого, возможно, Намазгулу-киши и вел себя на собрании не так, как надо, слишком горячился. Сейчас он был не на шутку встревожен и растерян. Намазгулу-киши боялся, что его сын попал в руки милиционеров. Тогда все раскроется! Раскроется его связь с бандитами. Если Оруджгулу схвачен, ему остается только одно - бежать из деревни, примкнуть к шайке Зюльмата.
      Тарыверди тоже был перепуган не на шутку. Он знал, куда в утренних сумерках погнал осла сын тестя.
      "Что делать?.. Что теперь делать?! - терзаясь, думал Намазгулу-киши. Неужели Оруджгулу попался?.. Тогда погиб мой дом! Проклятье всем! Будь проклят и Зюльмат, и этот райкомовский инструктор!.."
      А перестрелка в горах разгоралась. Эхо усиливало звуки выстрелов. Казалось, вокруг деревни сражаются две многочисленные армии.
      ГЛАВА ВОСЬМАЯ
      Было далеко за полночь. В фельдшерском пункте, где в глубоком забытьи лежал Заманов, остался только старый фельдшер.
      Гашем Субханвердизаде и Дагбашев находились в соседней, смежной комнате, выходящей единственным окном в сад. Это была комната для гостей.
      Субханвердизаде сидел, облокотясь на стол, подперев подбородок ладонями. Глаза его были закрыты. Он дремал. На столе, сбоку, горела лампа.
      Дагбашев лежал в углу на красном шерстяном одеяле. Он даже не потрудился снять сапоги. Веки его тоже были смежены, но он не спал. Им владели дурные предчувствия.
      Неожиданно кто-то тихо постучал снаружи в окно. Субханвердизаде открыл глаза, покосился на окошко. Никого. За окном была только тьма.
      "Мерещится", - подумал он. Перевел взгляд на Дагбашева, желая узнать, спит ли тот.
      В этот момент опять раздался стук в окно, тихо, едва слышно. Субханвердизаде обернулся и увидел прильнувшее к стеклу заросшее лицо Зюльмата. Субханвердизаде встал из-за стола, посмотрел на дверь, удостоверился, что она на запоре. Стук в окно повторился, но теперь звук прозвучал совсем иначе - резко, четко, хотя и не очень громко. Субханвердизаде взглянул. Зюльмат маузером делал ему знак: подойди! Взгляд Зюльмата пристальный, наглый, настороженный.
      Субханвердизаде приблизился и услышал:
      - Открой!
      Он быстро распахнул окно. С минуту они молча смотрели друг другу в глаза, затем Зюльмат произнес сиплым шепотом:
      - Гашем, надо спешить, у нас мало времени... Я пришел поговорить с тобой... Догадываешься, о чем?..
      Субханвердизаде молча сделал Зюльмату знак рукой отойти в сторону. Тот продолжал стоять. Субханвердизаде прошел в угол, склонился над Дагбашевым, сказал тихо:
      - Выйди, покарауль... Смотри, чтобы никто не подошел к двери комнаты. Живо!
      Дагбашев быстро поднялся и, опасливо косясь на окно, за которым, подняв маузер, держа его у груди, стоял бандит, гроза района, вышел.
      Зюльмат направил дуло маузера в сторону двери, недобро ухмыльнулся:
      - Имей в виду, Гашем, дом окружен моими людьми. Если что... - Он выразительно помахал маузером. Субханвердизаде положил руку на грудь:
      - Не думай так... О чем ты говоришь?.. Я - это я... Откуда у тебя эти необоснованные подозрения?..
      Зюльмат не дал ему договорить:
      - Короче говоря, Гашем, я выполнил твое задание. Все, о чем просишь меня ты, я выполняю...
      Субханвердизаде сердито засопел:
      - Он еще не перестал дышать... Кто может поручиться, что он не оживет?..
      Брови Зюльмата взлетели вверх:
      - Вот как?! Я думал, уже не дышит...
      - Дышит. Но, кроме Заманова, должны перестать дышать еще несколько человек... Это еще не все!.
      Воцарилось молчание.
      - Мы голодаем, Гашем, - сказал наконец Зюльмат. - Мы давно подохли бы с голоду, если бы не Намазгулу-киши из Эзгилли, тесть батрака Тарыверди. Выручает нас.
      - Разве другие деревни не в твоих руках? Я думал, у тебя везде есть люди.
      Зюльмат покачал головой:
      - У нас мало друзей. Нам трудно, Гашем. Говорю, мы голодаем. Пора убираться за Аракс, в Иран...
      Субханвердизаде твердо сказал - как приказал:
      - Нет, еще рано. Рано! Ясно?
      - Нам нужны желтенькие... Там, за Араксом, у кого нет желтеньких - тот от голода блюет кровью. Мне нужно золото. Ты это знаешь, Гашем...
      - Разве твои господа на той стороне не дают тебе золота? Зачем тебе столько?
      Синие, как у мертвеца, губы Зюльмата искривились горькой улыбкой, шевельнулись кончики рыжих отвислых усов:
      - Может, ты сам ждешь от нас золотишка? А, Гашем?.. Скажи честно. Ждешь?
      Субханвердизаде, раздвинув губы, показал бандиту свои испорченные, почерневшие зубы:
      - Вот видишь?.. Крошатся, падают... Думал, с вашей помощью вставлю себе другие.
      - Пустые мечты, пустые мечты. Если не найдешь нам золото, уйдем за Араке, имей это в виду. Из-за тебя, Гашем, мы лишились покоя. Нам уже негде укрываться. Ты натравил на нас ГПУ. Нам не дают опомниться, преследуют по пятам. Нам надо уматывать отсюда на ту сторону! Они не простят нам пулю, пущенную в Заманова.
      - Не бойся. Мы придали делу иной оборот, все свалили на Ярмамеда. Не бойся.
      - Видел, он под стражей. Понял. Но нам от этого не легче. Надо сматываться. Кроме того, я ничего не знаю о другом моем отряде. Он был в районе деревни Эзгилли. Ребята должны были получить хлеб от старика. Нас выслеживают. Татарин Гиясэд-динов пустил, по нашему следу своих ищеек. Мы должны уходить отсюда, уходить как можно скорее.
      Субханвердизаде достал из карманов галифе и протянул Зюльмату три толстые пачки денег:
      - Вот это вам на повседневные расходы. Старайтесь поменьше грабить. Это не в ваших интересах. Не озлобляйте крестьян. Напротив, вы должны опираться на них. А уж если что делаете, делайте скрытно, тайком. Ясно? Повторяю, Заманов еще дышит, но тут дело такое: будто из-за женщины. Ты понял?.. Однако бдительности не теряйте.
      Зюльмат, пряча деньги за пазуху, проворчал:
      - Из этого, как говорится, и юбки для голубки не сошьешь... Ты должен достать нам желтенькие, Гашем!..
      Субханвердизаде задумался, наконец сказал:
      - Хорошо. Получишь желтенькие. Но... ты должен сделать еще несколько дел.
      - Ничего больше не стану делать.
      Субханвердизаде пристально посмотрел на Зюльмата, сказал твердо:
      - Сделаешь. Ты должен сделать все, что я скажу тебе. Почему?.. Сам отлично знаешь - почему.
      Снова губы Зюльмата искривились равнодушной ухмылкой. Он выдержал взгляд Субханвердизаде. Процедил сквозь зубы:
      - Ничего я не знаю. Отсчитаешь золотые - тогда посмотрим. За заказ тоже надо платить...
      - Спасибо, Зюльмат. Так-то ты доверяешь мне? Разве я обманул тебя, подвел хоть раз?.. Ты помешался на золоте.
      - Да, помешался. Золото сделает все. О зиме, говорят, надо думать заранее. Пока лето - неплохо позаботиться о теплой бурке... Говорю тебе, на той стороне мы блюем от голода кровью. Хозяева наши сами протягивают к нам свои руки, в глаза, в рот заглядывают: что вы нам принесли оттуда?.. Нам нужно золото, Гашем! Скоро мы улепетнем из этих мест. Иначе они перекроют все дороги, окружат нас и доберутся до наших глоток. Тогда и твоей глотке придется худо!.. Нам что?.. Нам терять нечего - мы бандиты, а вот ты!.. Ты!.. Ха-ха-ха!.. Ты ведь у них...
      Субханвердизаде поморщился:
      - Хорошо, хорошо, перестань кривляться. Все тебе будет! Но ты еще должен задержаться здесь. Может, у этого Намазгулу-киши, который кормит тебя, дает хлеб, есть и золотишко?
      Глаза Зюльмата грозно сверкнули:
      - Что?!
      Субханвердизаде положил руку на его плечо, крепко сжал, рассмеялся:
      - Я пошутил, Зюльмат... Слушай! Вы пока останетесь здесь... Надо оторвать головы еще двоим... Оторвать!.. Оторвать!.. Слышишь?!
      - Гашем, хватит.
      - Ты слушай меня. Слушай меня! Это надо сделать обязательно. Подожжешь несколько кооперативных лавок, несколько колхозных стогов. Словом, надо поднять кутерьму - тогда они вылезут, поедут успокаивать народ. Я дам тебе знать, где их встретить. И ты сделаешь свое дело. Надо покончить с обоими - и с Демировым, и с Гиясэддиновым. Шлепнешь обоих, ясно?.. Обоих!
      В словах Субханвердизаде было столько злобы, что даже Зюльмат содрогнулся.
      Субханвердизаде скрежетал зубами:
      - Есть еще дело... В райцентре живет одна девушка, длинноволосая - Сачлы. Ее надо выкрасть из дома, где она живет, при больнице. Украсть, как волк крадет ягненка. Ясно?.. Понял?.. Она - нежная, аппетитная. Развлечешься затем проглотишь вместе с головой и ножками, будто и не было ее на свете!
      В воспаленных от бессонницы глазах Зюльмата засветилось подобие улыбки:
      - У меня некоторые ребята от нужды готовы с деревьями миловаться, но в наших адатах такого нет.
      - При чем здесь адаты? Хорошо, сам не хочешь попробовать ее - отдай кому-нибудь из своих ребят, пусть поразвлечется, затем - на коня ее и за Аракc. Ясно?..
      - Она знает какую-нибудь тайну, да?
      - Вот именно. Она владеет тайной. На той стороне эта Сачлы пригодится вам. Вы поладите с ней, она будет собирать сведения для вас. Хороша, чертовка! Красива. А красота - лучшее средство, чтобы поймать человека в сети/
      Зюльмат покачал головой:
      - Нет, не желаю умирать столь бесчестным и грязным. Я могу поднять руку на мужчину, но с женщиной, девушкой не годится так поступать... Верно, я на дурном пути, и нет мне дороги назад, но и у меня есть свои правила, которых я не нарушаю.
      Скрипнула дверь. В ней появилась голова Дагбашева.
      - Фельдшер идет, - предупредил он громким шепотом. Зюльмат отпрянул от окна назад, и ночь в одно мгновение поглотила его.
      Старый фельдшер, войдя в комнату, заговорил сокрушенно:
      - Скажу вам откровенно, товарищ председатель, будь у такого раненого хоть сто жизней, все равно ни за одну поручиться нельзя. Плох он... И все-таки я настаиваю: нужен специалист, хирург. Как говорят, дело мастера боится. Пока он дышит, надо его доставить в ближайшую районную больницу, пусть его посмотрит хирург. У нас в медицине считают: пока жизнь не угасла в человеке, его следует лечить. Ибо человеческий организм - сложная машина, составные части ее настолько таинственны, что - смотришь: человек должен был обязательно умереть, а он вдруг взял да поправился, ожил! А порой бывает наоборот: абсолютно здоровый организм - и вдруг, на тебе, сдал в два счета!.. Конечно, у меня есть опыт, столько раненых прошло через мои руки во время первой мировой войны - и все-таки я только фельдшер...
      Субханвердизаде опустился на стул, устроился поудобнее, вытянул ноги, спросил:
      - Скажите, папаша, почему вы считаете, что его дела так уж плохи? То есть почему вы не поручились бы за жизнь Заманова, будь она у него не одна - будь у него сто жизней?..
      - Это мое мнение, дорогой товарищ. Мне кажется, судя по выходному отверстию, пуля задела околосердечную сумку... Субханвердизаде перебил старика:
      - Как же вы это узнали без операции? А еще прибедняетесь: "Я фельдшер, я только фельдшер!.." Разве можно так паниковать? Этим вы лишаете раненого надежды на выздоровление. Можно ли так пугать нашего дорогого товарища? Какое сердце выдержит подобное?
      Старый фельдшер задрожал от страха. Обернулся в сторону Дагбашева, забормотал:
      - Я ведь только высказал свое мнение. Я требую, чтобы раненого доставили в больницу. Ему нужен хирург!
      Субханвердизаде, протянув руку, взял фельдшера за локоть, сказал совсем другим тоном, мягко, бодро:
      - Не падай духом, фельдшер. Ты в этой глуши, можно сказать, академик. Бери нож, сам делай операцию.
      - Я?! Операцию?! Ни за что на свете! Я не умею оперировать. А если бы даже и мог, все равно не стал бы, так как у меня нет инструментов. Это очень сложная операция.
      - Говорят тебе, бери нож, тащи ножницы, иголку с ниткой режь, шей, и никаких разговоров! Попытайся. Уверен в хорошем исходе. Мы тебе за это объявим благодарность решением президиума райисполкома, а кроме благодарности дадим еще три тысячи рублей. И наградим: получишь золотые часы, именные. Ты ведь, фельдшер, столько денег не заработаешь и за три года. Кроме того, если хочешь, пошлем тебя на два месяца путешествовать в какой-нибудь большой город. Наберись смелости, действуй решительно, режь! Ты понял?! Не упускай такого случая, режь! Ясно тебе?
      Старый фельдшер замахал руками:
      - Нет, ни за что! Ни за что!.. Боже, упаси меня от такого!.. Оперировать умирающего человека обыкновенным ножом?! Ни за что!.. Я никогда не пойду на это, никогда! Никогда!
      Старик забегал по комнате, вне себя от волнения.
      Субханвердизаде шепнул на ухо Дагбашеву:
      - Он один там сейчас... - Сощурился, добавил: - Вот бы ты и пошел... А то старик не спускает с него глаз. Я как-нибудь заговорю его здесь.
      Дагбашев шепотом же ответил ему:
      - Гашем, вспомни, как ты плакал... Вспомни, как ты утирал слезы платком...
      - Да, плакал, - признался Субханвердизаде и ткнул пальцем в циферблат часов на руке: - Смотри, сейчас ночь, скоро утро, а плакал я в десять часов вечера. Всему свое время. Ну, живенько, делай то, что я говорю тебе! Мертвец это камень, а у камня нет языка. Камень - вечно немой.
      Дагбашев затряс головой:
      - Нет, рука не поднимется... Ведь он при смерти... Не могу, Гашем... Уволь... Он сам...
      - А вдруг Сейфулла не умрет? Если не умрет, то умрешь ты. Имей это в виду...
      К ним приблизился фельдшер, который все это время ходил по комнате, возбужденно бормоча себе что-то под нос. Утер платком потный лоб, опять повторил:
      - Я настаиваю, надо вызвать специалиста! - И он вышел из комнаты.
      Субханвердизаде презрительно посмотрел на Дагбашева и сплюнул в его сторону.
      ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
      Мадат и Хосров добрались до родника под разлапистым карагачем на краю деревни. Утренняя свежесть давала себя знать - оба поеживались в седлах.
      Жизнь в деревне только начиналась. Скот плелся на пастбище. Арбы, запряженные быками, ехали на поля, где крестьяне накануне жали и вязали в снопы ячмень.
      Не доезжая до околицы, Хосров повернул коня на тропинку, которая вилась по склону горы меж кустов.
      - Товарищ Мадат, поедем здесь, тут короче, выедем прямо к фельдшерскому домику.
      - Да, давай спрямим, - согласился Мадат. - Кроме того, если поедем через деревню, начнутся лишние разговоры: кто да что?
      Спустя пять минут они были у цели. Въехали в маленький дворик, спешились. Хосров взял лошадей под уздцы. Мадат кинулся к дому.
      На узенькой веранде его встретил старый фельдшер с поднятой рукой:
      - Ради бога, тише! - Показав на дверь комнаты, где находился Субханвердизаде, добавил: - Идите туда... Раненый всю ночь мучился, бредил, только к утру забылся.
      - Я бы очень хотел видеть его... - В голосе Мадата прозвучала почти мольба. - Ведь я несу ответственность за случившееся. Сейчас я в ответе за весь район.
      - Нельзя, нельзя! - твердо возразил фельдшер, кладя руку на грудь. Раненого беспокоить не положено. Потрудитесь пройти вот в эту комнату. - Видя, что Мадат продолжает стоять, немного повысил голос: - Повторяю, сейчас я вас не пропущу к раненому, это исключено. Пройдите туда, отдохните немного с дороги. - Он взял Мадата под руку, довел до двери, распахнул ее: - Прошу вас, товарищ, проходите.
      Мадат вошел.
      Субханвердизаде, сидя на стуле у окна, натягивал сапоги. Голова его была всклокочена, пряди волос прилипли к потному лбу. Он был без пояса. К гимнастерке пристал куриный пух. В глазах Субханвердизаде было столько злобы и ненависти, словно перед ним стоял его смертельный враг.
      - Какая неприятность!.. Какое несчастье!.. - сказал Мадат. - Как это случилось?
      - По-видимому, все, что говорил о вас товарищ Гиясэддинов, - резко начал Субханвердизаде, - не было лишено оснований. Кажется, он был прав... Субханвердизаде с трудом натянул на левую ногу сапог, вздохнул: - Ну, что же мне делать с тобой, а? Стоило мне, дураку, прихворнуть, слечь на пять дней, как все разбежались, будто глупые цыплята от наседки... Товарищ Демиров вообще смотался из района, а ты бросил свой штаб на произвол судьбы и отправился по деревням, как мальчишка, как юнец. Покрасоваться захотел?! Думал, пусть посмотрят, пусть полюбуются на нового руководителя, вождя района: вот я каков - ха-ха-ха!.. Смотрите, люди, как меня судьба вознесла! Хо-хо-хо!.. Ну, а чем все кончилось? Поминками?.. Рад, что халву будешь есть, поминая усопшего?.. Ну что ж, покушаешь, покушаешь... Наешься всласть!
      Мадат был сбит с толку тоном Субханвердизаде. Спросил недоуменно:
      - Что вы хотите этим сказать? Странно слышать от вас такое... В чем вы обвиняете меня?..
      - Что я хочу сказать, спрашиваешь?!.. Меня интересует, зачем ты удрал из райцентра? Или от тебя барашек убегал?! Соус из курицы убегал от тебя?! Петушок молоденький улетал от Тебя в небо?! Какая жадность!.. Какое чревоугодие!.. Деньги мы Тебе дали. Еще надо было?.. Дали бы еще... А теперь посмотри, что случилось!.. Благодаря твоему мудрому руководству в районе произошло такое политическое событие. Позор!.. И неизвестно, что еще случится завтра. Я уверен, продолжение будет. И кто знает, вокруг чьей шеи это продолжение обовьется веревкой?.. Наверное, твои мусаватисты поймали в свои сети твоего дружка Ярмамеда и завербовали. И вот он вырвал из наших рядов большевика, борца!.. Вчера вечером я плакал, как ребенок. Кончилось тем, что он, раненый, даже начал успокаивать меня, несчастного... Затем обхватил мою шею руками и тоже разрыдался.
      Мадат почувствовал, как сердце его учащенно забилось, взмокли ладони. "Странный тип!.. Лицемер!.."
      - Мне помнится, у вас с товарищем Замановым были не очень хорошие отношения, - заметил он.
      Субханвердизаде ударил кулаком по столу:
      - Ложь! Что вы знаете о наших отношениях с Сейфуллой?! Вы видели только внешнюю сторону. У нас были разногласия по некоторым вопросам, мы спорили с ним! Но где?.. Когда?.. Только при решении спорных вопросов... В том-то и заключается особенность большевиков, что мы в принципиально важных вопросах не пойдем на уступки даже родному брату. Однако, товарищ Мадат, ни один из нас не обладает мусаватистским сердцем. Не то что некоторые... Да, да, это вы объективным образом подкармливаете изменников. Вы подпеваете им! Вы дирижируете этими господами, которые рядятся под бедняков, и вы это делаете очень мастерски! - Субханвердизаде сделал паузу, не спуская глаз с побледневшего лица Мадата, затем продолжал: - События этих дней подтверждают правильность всего того, о чем Демиров и Гиясэддинов говорили, о чем они предупреждали. Разумеется, эта банда, эти кровопийцы не могли не нанести нам этой раны. И вы ловко владеете своей дирижерской палочкой! - Субханвердизаде бросился к Мадату, схватил его за борта пиджака, начал трясти: - Но мы найдем! Я будил вас - вы не желали просыпаться. Я пытался вернуть вас с полдороги, но предатель всегда останется предателем! Кровный враг другом не станет. В маску рядитесь?.. Слышал!.. Я - батрак, я - инструктор комитета батраков! Я - Мадат, бывший нукер!.. Знаем мы этих выскочек, пришедших на готовое. Они лишь предаются сладким речам. - Субханвердизаде скрипнул зубами, застонал: - Ох, что же мне делать?! Что мне делать?! Я бы собственноручно пристрелил таких!.. Засорили, погубили, осквернили наш хлеб!.. Вы, гражданин Мадат! Вы, вы!.. Субханвердизаде что было силы ударил кулаком по груди Мадата, выкрикнул: - Ох, продажный! Ох, почему я сразу Гиясэддинову не поверил!..
      Субханвердизаде делал все, чтобы вывести Мадата из равновесия. И это ему наконец удалось. Мадат потерял контроль над собой, выхватил из кобуры, браунинг, воскликнул, едва сдерживая слезы:
      - Это ты - враг! Двурушник!
      Субханвердизаде поймал его руку в воздухе:
      - Второй террористический акт?! Да?! Еще одно покушение?! Да?! Открытое нападение?! - Изловчившись, он овладел оружием Мадата. - Ты хотел убить меня!.. Преступник!..
      Мадат сразу же примолк, сник, потупил голову.
      Субханвердизаде несколько раз подбросил браунинг на ладони.
      - Смотри, сейчас я позову свидетелей и заведу на тебя дело. Но мне жалко тебя... Ничего не могу поделать с собой... Все-таки ты - сын Азербайджана. Субханвердизаде положил руку на плечо Мадата. - На, возьми свою игрушку. Говорю: жалко мне тебя.
      В этот момент в комнату вошел начальник милиции Хангельдиев.
      - Что здесь происходит? - удивился он. - Чей это браунинг? - Узнал Мадата, поприветствовал: - Здравствуйте, товарищ Мадат!
      Субханвердизаде улыбнулся как ни в чем не бывало:
      - Да вот, смотрю, чем вооружен наш товарищ Мадат. Браунинг - это не оружие, скажу я вам. Когда-то их любили носить в своих сумочках гимназистки... И я сказал товарищу Мадату: бдительность прежде всего! Выезжаешь в горы, а у тебя с собой какой-то дамский пистолетик. Ты ведь политический руководитель. Мы все несем за тебя ответственность. Помни, ты политический вождь, вышедший из низов!
      Хангельдиев взял браунинг из рук Субханвердизаде, повертел его во все стороны, возвратил Мадату:
      - Согласен, это не оружие, товарищ агитпроп! - Скосил глаза на свой маузер в деревянной кобуре: - Вот маузер - это вещь. А такими пугачами, как твой, некогда запугивали дамочек на пирушках. Сам видел, когда работал сторожем в Баку на нефтепромыслах.
      Субханвердизаде кивнул головой:
      - Правильно говоришь, верно. Помнишь свадьбу богача Сараблы в Сабунчах? Ну и свадьба была... Видел, как все женщины полезли под стол от страха?!
      Мадат не стал слушать, что было дальше на свадьбе, вышел во двор, сказал сумрачно Хосрову:
      - Дай мне твою бурку, пойду в сад, прилягу. Голова раскалывается. И мутит что-то...
      Подавленный, он ушел в сад за домом и, завернувшись в бурку с головой, лег под яблоней. На душе у него кошки скребли.
      Субханвердизаде, наблюдая за ним из окна, думал: "Вот ты и в руках у, меня, товарищ агитпроп!.. Направил на меня дуло браунинга, а что вышло?.. Вышло то, что ты своей рукой всадил в свое сердце пулю и, как подстреленный гусь, шлепнулся к моим ногам. Теперь ты мой!"
      Когда в комнату вошел Дагбашев, а Хангельдиев спустился в деревню проверить, как охраняются арестованные, Субханвердизаде начал объяснять Дагбашеву, как ему вести дальше дело.
      - Итак, помни, - говорил он, - все произошло из-за красотки Гейчек! Заманов добивался ее, приставал к ней... Иначе зачем он так часто приезжал в Чайарасы?.. Дороги-то, здесь какие!.. И зачем, спрашивается, этот Сейфулла останавливался в доме человека, который только вчера вышел из лесу?.. Зачем он дружил с ним?.. Вопрос ясен: Заманова убил бандит, которого своевременно не разоружили. А чья это обязанность, чье дело - изъять или выдать винтовку?.. Это дело их, ГПУ!.. А раз так, все нити следствия должны быть сосредоточены в наших руках. Этот Гиясэддинов должен предстать перед военным трибуналом за то, что не разоружил бандита, который только для видимости расстался со своей шайкой, а сам только и думал, как бы нанести удар в спину советской власти. Я, вернувшись в район, тотчас подниму этот вопрос перед центром. Кому подчиняется ГПУ? Совнаркому! А кому должно подчиняться районное отделение ГПУ? Мне!.. Раз так, я имею полное право лично поднять этот вопрос и сам же решить его. Увидишь, я подведу этого Гиясэддинова под трибунал. После этих событий и Демирову придется собирать свои манатки и улепетывать из района. А не захочет - мы заставим его сделать это! Кто прежде всего отвечает за район?.. Разумеется, Демиров. Именно поэтому надо использовать покушение на Заманова. Твоя нерешительность, моя мягкость - это смерть для нас. Там, где льется кровь, слезам не место! - Субханвердизаде приблизился к окну, кивнул в сторону сада. - Гляди! Видишь того, кто спит под деревом, завернувшись в бурку?