Сачлы (Книга 2)

      Махмудов ладонью утер взмокший лоб, промямлил:
      - Выводов я сделал очень много, товарищ секретарь,. Все дело в учителях... Вернее, в их летнем отпуске... Лето всегда портит нам дело...
      - Но ведь существует деревенский партактив!
      - У нас все малограмотные, товарищ секретарь. И наши партийцы очень страдают от этого...
      - Мы это знаем, знаем. Принято решение открыть специальные курсы для малограмотных членов партии. Инструктор райкома информировал меня, будто бы у вас уже проведено несколько занятий.
      - На занятия люди идут с неохотой, больными прикидываются, лишь бы не ходить. Должен сказать, трудный народ у нас в Дашкесанлы, товарищ секретарь, ох трудный!
      - Пожалуйста, все-таки покажите мне имеющиеся у вас протоколы! настоятельно попросил Демиров.
      Махмудов опять принялся рыться в столе и наконец положил перед Демировым небольшую папку. Секретарь райкома, раскрыв ее, погрузился в чтение.
      - Неплохо написано! - похвалил он. - Ясно, грамотно. Кто писал? Вы?
      - Никак нет, товарищ Демиров. Писал мой технический секретарь... К сожалению, беспартийный... Тоже учитель...
      - А сейчас он где?
      - На учительских курсах.
      Демиров сказал после паузы, раздумчиво:
      - Сейчас учитель - большая сила в деревне. Он оказывает нам неоценимую помощь во всех видах общественных работ. Учителя надо уважать и почитать! Однако нельзя, товарищ Махмудов, постоянно жить, как говорится, за чужой счет, Давно пора овладеть грамотой!
      Махмудов невесело вздохнул:
      - Вы же знаете, товарищ секретарь, я из батраков... Потом на заводе работал. Была ли возможность учиться?...
      - Сейчас вчерашний рабочий стал уже инженером, сейчас рабочий - учитель, агроном, врач. Сегодня для вчерашних пролетариев широко открыты все дороги к знаниям! Надо только хотеть и трудиться, трудиться и хотеть, товарищ секретарь партийной ячейки!
      - Но ведь заново не родишься, товарищ Демиров...
      - Сколько вам лет?
      - Наверное, уже за сорок...
      - Почему - наверное? Разве вы не знаете точно? Покажите мне ваш партбилет.
      Махмудов начал рыться в карманах:
      - Кажется, он у меня в другом пиджаке, дома остался... Демиров вынул из внутреннего кармана свой партбилет:
      - Партийный документ должен быть постоянно при вас, товарищ коммунист!
      - Я сейчас принесу его...
      - Только побыстрее! - сказал Демиров. - Я пока познакомлюсь с остальными протоколами.
      Махмудов пулей выскочил из партийной комнаты. К счастью, он жил поблизости. Демиров, еще не успел дочитать до конца один протокол, как он уже вновь стоял перед ним, запыхавшийся; протянул Демирову красную книжечку:
      - Вот, пожалуйста, товарищ секретарь!... Демиров раскрыл партбилет:
      - Действительно, вам уже сорок один год. - Неожиданно мягко улыбнулся: Как говорится, вы в самом расцвете духовных и физических сил, товарищ Махмудов. Но это следует подтверждать делами. Партийный стаж у вас не маленький - двенадцать лет. И поэтому должен сказать вам, что мы не можем мириться с вашей малограмотностью - Ведь вам не семьдесят лет, как Мюршюду-оглу. Впрочем, он может быть только примером для вас. Он - старше, но фермой руководит образцово.
      Махмуд уныло кивнул:
      - Да, Мюршюд-оглу неплохой колхозник, славный старик!... - Помолчал немного и вдруг сказал с обидой в голосе: - Товарищ Демиров, освободите меня!... Сделайте меня хотя бы помощником этого Мюршюда-оглу!
      Демиров насупился:
      - Нет, товарищ Махмудов, не о том вы говорите! Быть заведующим фермой не так уж трудно. А вот работать на посту секретаря колхозной партийной организации - дело нелегкое. Что же получается?... Вы, член партии и глава местных коммунистов, хотите бежать с трудной работы на легкую?! Нехорошо! Не о том вы думаете, товарищ парторг! Прежде всего вы должны составить конкретный план работы. Сделайте это немедленно! А вечером мы обсудим этот план на партийном собрании. Посоветуемся.
      - Собрание будет открытое или закрытое?
      - А как вы считаете?
      - Лучше созвать закрытое собрание, товарищ Демиров...
      - Это почему же?
      - Ведь мы будем обсуждать рабочий план нашей партийной организации - это раз. А во-вторых, на собрании будете вы - наш секретарь райкома!
      - Это не аргументы, - усмехнулся Демиров. - Гораздо целесообразнее сделать собрание открытым.
      Махмудов продолжал упорно настаивать на своем:
      - Честное слово, товарищ секретарь, поверьте мне, лучше, если собрание будет закрытое!
      - Но почему, почему? Каковы ваши доводы в пользу этого? Не вижу резона, объясните!
      - Я уже сказал вам: мы будем обсуждать рабочий план!
      - У нашей партии нет и не может быть ничего такого, что она могла бы скрывать от трудящихся масс! - твердо парировал Демиров.
      - Тогда пусть собрание ведет председатель колхоза, пусть он отчитается о работе колхоза. Раз собрание открытое...
      - Нет, - перебил Демиров, - отчитываться о работе партячейки будете вы, ее секретарь!
      - Уборочная пора в самом разгаре, надо мобилизовать массы на уборку зерна и овощей, - твердил Махмуд, - поэтому отчитываться должен Годжа-оглу!
      - Если мы с пользой поговорим о планах местной партийной организации, если мы обсудим их, так сказать, всенародно - это будет способствовать росту доверия народа к партии и тем самым росту энтузиазма колхозников, работающих на полях!
      Махмудов не нашел, что возразить против этого довода.
      ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
      Оживленные голоса на улицах деревни заставили Кесу, уже несколько недель скованного жестоким приступом застарелого ревматизма, подняться с постели, подойти к двери. Он увидел свою двоюродную сестру, тридцатипятилетнюю вдову Гюльэтэр, которая подходила к его дому (приземистой хибаре в одну комнату), окруженному зарослями густого бурьяна.
      - Что происходит в деревне, сестрица? - начал допытываться Кеса, когда Гюльэтэр вошла в дом.
      - Жернов везут... Сам знаешь, всегда так: этот хвастун Годжа-киши любит поднять шум на весь свет!... И еще говорят, будто к нам приехал какой-то большой начальник...
      Кеса принялся упрашивать сестру, чтобы она сходила и узкала точно, кто приехал. Гюльэтэр ушла.
      Эта рано состарившаяся, безвременно увядшая женщина, мать двоих сирот, была единственным человеком, кто не отвернулся от Кесы, пришел на помощь в трудный для него час. Возможно, если бы не она, Кеса не выжил бы. Еще неделю тому назад он был настолько плох, что не мог пошевельнуть рукой, поднести ко рту ложку с рисовой кашей. Мало-помалу болезнь сдавалась, и в последние два дня Кеса начал даже высовывать нос из дома на улицу.
      Когда-то, лет пятнадцать назад, Кеса был немного влюблен в Гюльэтэр. Он даже неоднократно намекал ей о своем чувстве, но до официального предложения дела не довел. Гюльэтэр подождала-подождала, а потом, боясь навеки остаться в девицах (ей уже перевалило за двадцать), вышла замуж за пожилого мельника из соседней деревни Ардыджлы. "Какой ни есть, а все-таки муж!..." - рассудила она. Старик жил недолго, однако, уходя в царство небесное, успел все-таки оставить в память о себе двух хилых, рахитичных детишек, двух сынков. Привязав одного младенца к спине платком, другого держа на руках, неудачница вдова вернулась в Дашкесанлы. Поселилась в родительском доме, убогой глинобитной хибарке, отдав всю себя воспитанию сыновей. Но и в этом деле ей не повезло. Сыновья росли бестолковыми. Достигнув отроческого возраста, начали обижать мать, ни во что не ставили ее, помыкали ею, как хотели.
      Бедная женщина, чувствуя, что "любовь" сыновей и впредь не предвещает ей ничего доброго, мечтала обрести себе хоть какую-нибудь защиту от них. Когда в деревню неожиданно вернулся Кеса, ее "первая любовь", эта мечта обрела более реальные контуры, хотя ее тяжело больной двоюродный братец в это время был ближе к воротам деревенского кладбища, чем к столу сельсовета, где теперь по новым правилам, без моллы и Корана, скреплялись брачные узы.
      Однако строптивый характер эгоистов сыновей не подавал надежд на перемены к лучшему в ее жизни, и поэтому Гюльэтэр все-таки склонялась мысленно к семейному союзу с Кесой. "Он свой, близкий, родной человек!... - рассуждала она. - Как-никак сын моего дяди, двоюродный брат!... Он меня всегда защитит!..." Гюльэтэр ухаживала за больным, готовила ему еду, убирала в доме и выполняла все другие, часто довольно неприятные обязанности больничной сиделки.
      Гюльэтэр вернулась довольно скоро. Кеса к этому времени уже опять лежал в постели.
      - Ну, сестрица, узнала? - спросил он нетерпеливо, едва Гюльэтэр закрыла за собой дверь. - Кто приехал?
      - Узнала, узнала, братец! - оживленно затараторила женщина. - Все узнала, как ты просил! Для тебя я все и всегда готова сделать!...
      - Так кто же приехал к нам? Говори скорее, не тяни, прошу тебя! взмолился Кеса.
      - Демиров...
      - Демиров?! Сам Демиров?! Наш райком?!
      - Он самый.
      Лицо Кесы запылало. Взволнованно забилось сердце. "Зачем приехал Демиров?... Что случилось?... Может, председатель Годжа-оглу совершил какое-нибудь противозаконие?... Может, Демиров приехал снять главу колхоза, свергнуть?! Но кого тогда назначат на его место председателем?..."
      Гюльэтэр прервала мысли Кесы самым прозаическим образом:
      - Братец, а где кастрюлька? Ты съел кашу, которую я сварила тебе утром?
      - Поел немного, - ответил Кеса.
      - А почему не всю? Ты должен много есть, братец, иначе совсем ослабнешь...
      - Пусть ослабну!... - капризно сказал Кеса. - Пусть подохну!... К черту все!... К дьяволу!...
      - Упаси аллах, братец!... Упаси аллах!... - запричитала женщина. - Зачем ты так говоришь?! Ведь я тебя так же уважаю, как и твоего покойного отца, моего дядю Гулалы! Ты же знаешь, что у меня никого больше нет, кроме тебя!... А ты так говоришь!... Побойся аллаха!... Ты должен много есть, тогда ты окрепнешь, поправишься и опять пойдешь на свою службу!... Ведь ты немаленький человек в районе!, Сам исполком приезжал навестить тебя... этот... как его?... Субханзаде... Субханверзаде... или как его там?... Не могу выговорить... А когда он уехал, по деревне пошли всякие слухи...
      Кеса заерзал под рваным, нечистым одеялом, приподнялся на локтях, оторвав голову от подушки.
      - Что же говорят люди?
      - Да всякое...
      - Что именно? Говори поскорее, женщина! Не томи душу!
      - Говорят: Кеса большой человек. Не будь это так, к нему не приехал бы сам исполком!
      Надо сказать, что после того как некоторое время тому назад Субханвердизаде побывал в Дашкесанлы и навестил больного Кесу в его жалкой лачуге, Гюльэтэр начало распирать от гордости. Судача с соседками, она превозносила до небес своего братца, похвалялась будущим муженьком.
      - А что еще говорят обо мне? - поинтересовался Кеса. - Расскажи, пожалуйста, сестрица!...
      - Говорят, Кеса опять поднимется в седло, возьмет в свои руки власть! - В голосе Гюльэтэр прозвучало нескрываемое ликование. - Ну и другое тоже говорят... Завистников много! Болтают всякое... Особенно эти из рода Годжи-киши, да накажет их аллах!... Старик и его родичи никогда не были в Дружбе с нашим родом. Не были и не будут!
      - А что говорит сам Годжа-киши, женщина? Знаешь, наверное? Что болтает обо мне?...
      - Знаю. Говорит: Кеса - шайтан, доносчик, кляузник!... Будь он неладен этот Годжа-киши!... Не могут люди из его рода вынести чужой славы, не хотят, чтобы человек не из их рода сверкал!... Сами хотели бы затмить солнце!
      - Что еще они говорят?
      - Говорят: Кесу надо выгнать из деревни, Кеса - зараза для дашкесанлинцев! Враг, братец, всегда говорит по-вражьи... Они хотели бы, чтобы вся власть находилась в их руках. Они злятся, что из нашего рода, гулалинского, вышел большой человек - ты, Кеса!... Ты - у них бельмо на глазу! Они страшно мучаются оттого, что ты, Кеса, стражем стоишь у больших дверей всего нашего района!... Очевидно, они сами хотели бы захватить в свои руки те двери! Они думают: почему ключ от этой двери власти должен находиться в руках Кесы?! Этим ключом, считают они, должны владеть они сами!
      Губы Кесы искривились, он презрительно усмехнулся, произнес тихо и желчно:
      - Если бы они могли, они овладели бы ключом даже от двери самого аллаха!... Что ж, пусть попробуют!... Пусть попробуют подступиться к двери аллаха!... Но если я не умру - мы посмотрим, чья возьмет! Посмотрим!...
      - Ах, братец, ради всевышнего, не говори о смерти! - слезливо взмолилась Гюльэтэр. - Не пугай меня!... Я не переживу этого!... Пожалуйста, братец!... Ради аллаха!...
      По лицу женщины потекли обильные слезы. Кеса отвернулся к стене, прохрипел:
      - Кастрюльку с кашей унеси, душа не принимает... К черту все!... Подохнуть бы!...
      Гюльэтэр заплакала навзрыд. Кеса прикрикнул на нее:
      - Перестань!... Ступай отсюда, женщина!... Мешаешь мне думать... Надоела со своими слезами!...
      Гюльэтэр тотчас примолкла, взяла с табуретки кастрюлю с остатками каши и, шмыгая носом, тихо вышла.
      Кеса остался один в темной комнате. В возбужденном мозгу рождались картины недавнего прошлого...
      Вот он, всемогущий Кеса, правая рука самого председателя райисполкома (да что там рука - шея, про которую сказано: "Куда шея захочет - туда и повернет голову!"), вот он стоит в приемной у двери кабинета Гашема Субханвердизаде, а посетители со страхом, мольбой в глазах, с благоговением смотрят на него, хотят заручиться его благосклонностью.
      Разве он, Кеса, не был совсем недавно олицетворением власти, самой властью?! Его власть распространялась не только на посетителей в приемной Гашема. По звонку Кесы служащие городка начинали и кончали свой рабочий день. Можно сказать, в течение нескольких часов эти люди находились во власти Кесы, он командовал ими с помощью своего звонка, как бы приказывал: "Работать! Всем работать!... Хорошо работать!... Всё!... Конец работы!... Достаточно!... Идите по домам, но помните: завтра не опаздывать на работу! Я слежу за каждым!..."
      О, в его руках была немалая власть! Он помогал и покровительствовал другим, например нерадивому ленивцу Фирману, работнику коммунхоза. Он, Кеса, когда это было нужно, поднимал телефонную трубку и запросто, как равный, нет как начальник, звонил самому заведующему коммунхозом - отчитывал его, наставлял, диктовал ему свою волю.
      Да что там заведующий коммунхозом!... Кеса не боялся при случае сцепиться даже с таким драконом, как Худакерем Мешинов!... Он ругался с самим прокурором Дагбашевым. Он никого не боялся, ни с кем не считался!
      Люди хотели дружить с ним, заискивали перед ним. Взять, к примеру, телефониста Тель-Аскера... Что ему надо было от бедного звонаря-курьера Кесы? А ведь он ходил за Кесой как тень. Когда Кеса хворал, ежедневно проведывал его.
      Вот перед мысленным взором Кесы встает картина воскресного базара... Толпы снующих туда-сюда людей!... Прямо-таки людской муравейник! Перекупщики-посредники, сидя верхом на осликах, спешат, пробиваются в глубь базара, где у забора расположились со своими мешками и тюками приехавшие из дальних деревень крестьяне. Кудахчут куры, блеют овцы!...
      И он, Кеса, тоже здесь, ходит по рядам! Он и тут персона! Все его знают, то и дело слышится: "Смотрите, это наш Кеса!"
      Каждую неделю по воскресеньям Кеса прогуливается вот так по базару. Торговцы наполняют его огромные, как мешки, карманы грецкими орехами, фундуком. Кеса не хочет брать, отказывается, но карманы все равно наполняются. Торговцы так уважают Кесу, что хотят непременно одарить его чем-нибудь. Некоторые даже суют ему в руки узелки, в которых все те же орехи, фрукты, яйца. Кеса вертит головой по сторонам, обращается* к людям, которые рядом: "Ну что с ними поделать..."
      Ему говорят: "Ай, Кеса, наше уважение к тебе так же велико, как и эти горы, вершины которых в тумане!..."
      Кеса в ответ: "Но ведь нехорошо, дорогой!... Нехорошо, если мы, советские служащие, начнем набивать на базаре карманы орехами!..."
      Торговцы орехами возражают Кесе: "Что в этом особенного, Кеса? Каждый орех, подаренный от чистого сердца, - это конь". Кеса в ответ улыбался: "Да зачем мне столько коней, чудак-человек?"
      А вот еще одна картина оживает в памяти Кесы... Из кабинета Субханвердизаде доносятся подозрительные звуки: кто-то пытается открыть железный сейф. Кеса крадется на цыпочках, он похож на кошку, которая вот-вот сделает прыжок и поймает мышь!... Он врывается в кабинет Гашема и... застает Абиша на месте преступления. Абиш падает ему в ноги, плачет, умоляет, но сердце Кесы - камень!... Он, Кеса, не знает жалости. Кеса на работе, сейчас для него не существует ни родных, ни знакомых! Кеса ведет несчастного Абиша по улице прямо к дому Субханвердизаде, заявляет там: "Вот он - взломщик сейфа!" Вскоре приходит следователь Алияр. Вызывает бухгалтера, затем милиционеров. Начинается допрос, после которого Абиша арестовывают.
      Бедная жена Абиша Карабирчек, с грудным младенцем на руках, ходит к районным начальникам, льет слезы. Субханвердизаде неумолим.
      Кеса хорошо знает этого волка, этого тигра, этого барса!
      Возможно, Абиш раньше самого Кесы узнал, что в сейфе Субханвердизаде хранятся доказательства коварных козней этого человека?... Возможно, Абиш, как и многие другие, пал невинной жертвой козней Гашема?...
      Где теперь Абиш? Как сложилась его судьба? Выпустили его из тюрьмы? Жив ли он?
      Вот перед взором Кесы встал Субханвердизаде!.
      Кеса лежит и думает. Думает, думает... Сердце неспокойно бьется в груди. Кеса задает себе вопросы. Как же ему поступить?... Возвратиться ли назад в райцентр?
      Гюльэтэр восхваляет его, гордится им, однако, кажется, ему, Кесе, совсем не хочется возвращаться назад, занимать свой пост У двери Гашема! Чувствует он, что над головой Гашема сгущаются черные тучи...
      Как, как же ему поступить?...
      Здесь, в деревне, тоже не останешься, не любят его дашкесанлинцы. На кого он здесь только не доносил! На многих дашкесанлинцев поступили в райцентр, в ГПУ, "материалы", состряпанные нечистой, шайтанской рукой Кесы.
      Возможно, Годжа-киши прав, утверждая, что тяжелая болезнь Кесы - кара небес?... Мало ли пришлось Кесе в своей жизни часами лежать на сырой, холодной земле, выслеживая кого-нибудь, подглядывая, скажем, за тем же Годжой-киши, за его сыном председателем Годжой-оглу: "Интересно, что они там так долго возятся в огороде?... Не закапывают ли золото?... Не выкапывают ли оружие?"
      Мысли Кесы лихорадочно работают... Стучит в груди мятежное сердце. Стучит, стучит! Не хочет успокаиваться.
      Итак, в Дашкесанлы приехал сам Демиров!... Зачем, зачем?! С какой целью?... Не рассказать ли ему все, что ему, Кесе, известно?... Не открыться ли?... Если откроется, сколько минут ему, безрогому Кесе, удастся продержаться в схватке с рогатым дьяволом Субханвердизаде?! Не скажет ли Гашем, грозно поводя налитыми кровью очами: "Стереть в порошок этого кулацкого прихвостня, эту мерзкую заразу, отравляющую нашу цветущую землю!... В каталажку его, в свинарник - этого врага народа!..."
      Так встретиться сейчас Кесе с Демировым или нет? Если он пойдет к нему, рассказать ли все, что он, Кеса, знает, - про козни Субханвердизаде против Рухсары Алиевой - Сачлы, про то, как попал в западню Абиш, и про многое другое?...
      Да, но, с другой стороны, что Демирову могут рассказать про Кесу дашкесанлинцы? И уж конечно этот Годжа-киши, отец колхозного председателя, постарается опозорить его перед секретарем райкома!...
      Так пойти ему к Демирову или не пойти? Может ли он сейчас кому-либо противостоять, он, несчастный больной, едва способный шевелить руками и ногами, страдающий от жестоких болей во всем теле, он - когда-то всесильный Кеса?!
      Корявый, темный палец Годжи-киши направлен ему в лицо, сейчас он вонзится в его лоб, как стрела!... "Таков конец всех доносчиков!" - кричит старик ему в лицо.
      Кеса корчится под рваным одеялом и в который раз мысленно восклицает: "Что же делать?... Что делать, господи?... Научи!"
      ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
      В правлении колхоза счетовод Рашид, юноша с гладкими, зачесанными назад рыжеватыми волосами, с комсомольским значком на груди, толково и уверенно рассказывал Демирову о том, как у них в колхозе налажен учет работы бригад, звеньев, отдельных колхозников; как начисляются трудодни, кто у них передовики; раскладывал перед секретарем райкома таблицы и ведомости, испещренные цифрами.
      "Молодец парень! - думал восхищенный Демиров, время отвремени делая какие-то пометки в своей записной книжке. - Учет в Дашкесанлы организован отлично, образцовая работа! Очень важно, чтобы с опытом организации колхозного труда и распределения трудодней познакомились и другие колхозы района... Буду об этом особо говорить на предстоящем районном съезде колхозников-передовиков!"
      - Товарищ Демиров, - говорил юный счетовод, - мы скрупулезно учитываем работу каждого колхозника, что немедленно находит свое отражение в его трудовой книжке, и это сразу же, наглядно, дает свои плоды. Колхозник знает: у нас нет уравниловки, мы ценим работяг. И он не боится работать, не боится переработать, трудится с энтузиазмом, как на самого себя. Но в то же время колхозник знает, что он работает на весь большой колхозный коллектив, и это обстоятельство делает его работу в его же глазах значительной, важной. Это способствует быстрому росту производительности труда в колхозе. Плохо организованный учет работы колхозников подрывает основы колхозного строя. Так нас учили в Баку на курсах при Наркомате земледелия, и так мы здесь стараемся работать. - Умолкнув, молодой человек достал из стола коричневую картонную папку, раскрыл ее и положил перед Демировым, который сидел напротив: - Вот результат ревизий! Трижды нас проверял район, один раз - Наркомат земледелия и один раз - специальная бригада Центрального Комитета партии. В каждой из этих ревизий принимал участие и наш секретарь партячейки товарищ Махмуд Махмудов. Здесь есть и его подписи.
      Демиров начал просматривать акты ревизий. Сказал глубокомысленно:
      - Верно говорят: в каждом деле организация и учет - залог успеха!
      Сидевший у двери на стуле Галифе-Махмуд произнес:
      - Учет у нас налажен неплохо, товарищ Демиров...
      Махмуда удручала мысль о предстоящем открытом партийном собрании. Он даже начал волноваться, словно собрание уже началось и ему предоставлено слово для отчета.
      Демиров, будто читая его мысли, спросил:
      - Товарищ Махмудов, вы начали готовиться к сегодняшнему собранию? Людей надо оповестить загодя, чтобы все пришли. Позаботьтесь, пожалуйста!
      Махмуд вскочил со стула, руки по швам, прямо-таки солдат перед командиром:
      - Колхозники уже знают о вашем приезде, товарищ секретарь райкома! Все придут, ручаюсь, ни один не усидит дома. Старухи и те притащатся...
      - Но вам-то ведь тоже надо подготовиться, товарищ секретарь партячейки, спокойно, чуть иронически сказал Демиров. - Или вы как пионер - всегда готовы?!
      По правде говоря, Махмуд совсем не собирался готовиться к предстоящему собранию. Он считал, что всякие там записи, листочки, тезисы только сбивают человека. Он любил говорить без подготовки, "от души", "на чувстве".
      И снова, казалось, Демиров отгадал его мысли. Заметил, уже без юмора, строго, хотя и сдержанно:
      - Открытое партсобрание - вещь серьезная и ответственная! К нему надо готовиться. Экспромты здесь исключаются. Предстоит разговор о проделанной работе, о том, что пока еще не сделано, о том, что надо сделать. - Помолчав, сказал: - Идите, товарищ Махмудов, готовьтесь. Подумайте, соберитесь с мыслями, набросайте план выступления, побеседуйте с коммунистами, подготовьте другие выступления! - Видя, что Махмуд стоит перед ним как истукан, не двигается, добавил: - Таков мой настоятельный совет!
      Махмудов безмолвно вышел. По дороге к своему дому он ломал голову, терзаясь: "Интересно, кто наговорил на меня?... Кто очернил меня в глазах Демирова?... Кто донес?... Кто оклеветал?... Явно, Демиров имеет на меня зуб!... Как приехал в наш район, сразу же взъелся на меня!... Житья нет от этих доносчиков-кляузников!... Сволочи!... Явно кто-то оклеветал меня, очернил перед секретарем райкома... С мальчишкой-счетоводом, у которого молоко на губах не обсохло, вон как ласково говорит, а со мной?!"
      А между тем никто не донес на Махмудова, никто не накляузничал, никто не опорочил его в глазах Демирова. Секретарь райкома относился к нему не более пристрастно, чем ко всем остальным колхозным секретарям партячеек в районе. Просто, несмотря на первые успехи нового колхозного движения, предстояло сделать еще очень многое, достигнутые успехи были довольно относительные, производительность труда в колхозах оставляла желать много лучшего, и секретарь райкома Демиров был справедливо строг к руководителям низовых партийных организаций.
      Вскоре в правление колхоза пришел Годжа-оглу. Весть о приезде в Дашкесанлы Демирова застала его в поле. Сделав необходимые распоряжения, он заторопился в деревню.
      Ответив на интересующие Демирова вопросы, Годжа-оглу рассказал о делах, о жизни колхоза, о трудностях так, как они представлялись ему, главе колхоза и жителю Дашкесанлы.
      - Не очень-то просто, товарищ Демиров, строить коммунизм. Строим, можно сказать, на голом месте, - говорил он доверительно. - Однако я верю в нашу святую мечту. Построим! Когда нас, бакинских рабочих, отправляли по деревням, помню, с напутственным словом на митинге выступил наш дорогой Сейфулла Заманов, сказал: "Мы, бакинские пролетарии, построим коммунизм в азербайджанских деревнях!... И нет у нас в жизни иной мечты, иной цели!... Каждый шаг в нашей жизни, каждое наше дыхание будут подчинены этому важному делу!..." Мы все, кто был на митинге, горячо аплодировали Сейфулле. И вот уже Сейфуллы нет среди нас... - Годжа-оглу умолк. Молчал и Демиров. Потупил голову. Он хорошо чувствовал, что происходит в душе этого огромного, богатырского телосложения человека, близкого друга Сейфуллы Заманова.
      - Когда Сейфулла умирал, - снова заговорил Годжа-оглу, - я был рядом. Он бредил, без конца повторял: "Я призываю партию!... Партия разберется!... Партию нельзя обмануть!..." Бедный Сейфулла!...
      Демиров вздохнул:
      - Он был прав: партию никто не сможет обмануть, партия разберется!... Очень жалко Заманова. К сожалению, таковы за-кони борьбы: без жертв не обходится...
      - Его сразила предательская пуля, пуля классового врага! Всякие разговоры, что в этом деле замешана женщина, - вздор!
      - Полностью согласен с вами, Годжа-оглу. Это и наше мнение. Заманова убили враги советской власти! Ярмамеда уже освободили.
      - Убийц надо найти во что бы то ни стало и покарать! Убийц - к ответу! Рука, поднявшаяся на представителя бакинского пролетариата, должна быть отсечена! - Годжа-оглу обернулся и сделал головой знак юному счетоводу, чтобы он вышел; юноша понимающе кивнул, тихо поднялся и скрылся за дверью. Председатель колхоза, продолжал, понизив голос: - Скажу вам откровенно, товарищ Демиров, мне очень не понравился Гашем Субханвердизаде. Не верю я ему! Я видел, он тогда в Чайарасы прикидывается, играет, притворяется. Мне вспомнились провокаторы того периода, когда я был на подпольной работе в Баку. Поведение Гашема напомнило мне этих двуличных предателей!...
      Глаза Демирова сузились, в них загорелся холодный, злой огонек.
      - То есть что вы хотите этим сказать? - спросил он. - Вы думаете, в убийстве Заманова замешан Субханвердизаде? У вас есть более веские доказательства, чем просто подозрение?
      - Он играл!... Вытащил платок, утирал слезы!... Бился головой о стену!... Актер!... Притворщик!...
      - Так, что еще?
      - Я сердцем чувствую, что Субханвердизаде - предатель! Я не могу ошибиться, поверьте, товарищ секретарь!... Демиров задумался, потом сказал:
      - Хорошо... Вы мне ответьте, товарищ Годжа-оглу: вы мне, Таиру Демирову, можете поверить?... Можете мне поверить, как большевик, как вчерашний бакинский рабочий?
      Годжа-оглу положил руку на грудь:
      - Я вам верю, товарищ Демиров! Верю, как себе!
      - Тогда знайте: враг будет уничтожен! Борьба имеет свои пути, свою тактику, свои законы. Мы будем беспощадны с врагами, с убийцами Заманова! Они не уйдут от нашей кары!
      - Хочется верить в это, товарищ секретарь! Извините, вы немного моложе меня... Я хоть человек и необразованный, но ведь мы с вами товарищи - члены одной партии...
      Демиров был заметно взволнован. Кивнул головой. Взяв руку Годжи-оглу, пожал ее:
      - Да, да, мы хорошо понимаем друг друга!... Враги ответят своей кровью за кровь Сейфуллы. И это не потому, что мы жестоки. Не поэтому! Напротив, мы, большевики, - гуманисты, мы хотим созидать! Наша с вами задача - укреплять и совершенствовать колхозную систему. В этом залог нашей победы над врагом. А с убийцами мы посчитаемся, они попадутся в капкан! Что касается вас, товарищ Годжа-оглу, все свои силы направьте на укрепление колхоза! Это - новое дело, нелегкое...
      - За наш колхоз вы можете быть спокойны, товарищ секретарь! - заверил Годжа-оглу.
      - Один колхоз дела не решает. Наша задача - сделать все колхозы в районе зажиточными, жизнеспособными!
      - Рано или поздно мы добьемся этого!
      - Рано или поздно - это нас не устраивает. Мы должны в короткий срок сделать колхозы полнокровными, зажиточными. Тогда в нашей стране будет достигнуто изобилие. Только этого надо добиться как можно раньше! Раньше!
      Они помолчали.
      - Нашего секретаря партячейки видели? - поинтересовался Годжа-оглу.
      - Видел.
      - Как он вам понравился - наш Махмуд Махмудов? Демиров улыбнулся, словно вспомнил что-то:
      - По-моему, он неплохой, честный человек, но как секретарю партячейки ему надо помочь! - Сказал это, а про себя подумал: "Если Махмудов в корне не перестроит свою работу, сменим его на посту секретаря партячейки, пришлем сюда грамотного, умелого, активного товарища!" Шутливо заметил: - Между прочим, мы привезли в деревню ваш фамильный жернов. Как говорится, и я пахал!
      - Я был сегодня у отца, видел его работу. Неплохой получился жернов.