- До весны еще много времени, - уклончиво ответил Демиров. - Там будет видно, старик.
      - Времени-то много, товарищ секретарь, а начинать надо уже сейчас.
      - Прутья каркаса не сгниют под снегом?
      - Нет, что вы, товарищ секретарь! Моя беседка стоит уже пять лет - и ничего. Зимой, когда снегу много, прутья прогибаются, но не ломаются. Мои прутья - очень прочные. Разрешите, я завтра же начну работать. Разве наши, местные, способны оценить мой зеленый домик? Честное слово, я построю для вас такое чудо, что слава о нем разлетится по всему району. Возможно, некоторые скажут, что беседка секретаря райкома похожа на беседку завхоза больницы. Ну и что же, пусть себе говорят. Разве у нас в стране теперь не все равны? Ведь не упадет же небо на землю оттого, что беседка завхоза будет похожа на беседку секретаря? И пусть будут похожи, ведь они - творение одних и тех же рук. Мои руки все могут. Я, как говорится, мастер на все руки. Взять, к примеру, нашу больницу. Она хоть и мала, но больные в ней все-таки лежат. И больница эта на моих плечах. Трудно мне приходится, но я выкручиваюсь: папаху Али, как говорится, надеваю на голову Вели, а папаху Вели - на голову Али.
      - Нет, старик, так работать нельзя. Надо, чтобы каждый носил свою папаху. Комбинаторы у нас не в почете.
      - Главное, товарищ Демиров, чтобы дело не страдало, чтобы дым прямо шел. А труба может быть и кривой...
      - Нет, старик, ошибаешься. Мы требуем, чтобы и средства и результаты были на должном уровне. И труба должна быть прямой, и дым должен идти прямо. Словом, все надо делать законно, по правилам.
      Али-Иса вспомнил недавнюю ревизию, которую проводили злой, чахоточного вида счетовод и дотошный Худакерем Мешинов вспомнил, как они придирались к его запутанным счетам и накладным...
      - По правилам не всегда выходит, товарищ секретарь райкома, - признался Али-Иса. - Так уж устроен этот мир, так устроены люди. Столько всюду рытвин, оврагов и ям... Да вы и сами, наверное, все это отлично знаете, товарищ секретарь райкома. Одной только правдой пока не проживешь.
      - Это почему же, старик?. Откуда такие неправильные мысли? Почему ты так думаешь?
      - Да потому, что обстоятельства вынуждают меня выкручи ваться и комбинировать, потому, что немало еще есть на свете людей, которые могут из правды сделать кривду и из кривды худо-правду...
      - Комбинировать - значит мошенничать, - сказал Демиров. - А мошенники наши враги.
      - Порой людей вынуждают к мошенничеству. Я - старый человек, многое повидал за свою жизнь, видел и такое.
      - У человека; который мошенничает, совесть не может быть чиста. Совесть должна замучить такого человека.
      - Все зависит от обстоятельств, от привычки, товарищ Демиров, - уклончиво заметил Али-Иса.
      - Что ты хочешь сказать этим, старик?
      - Признаюсь, товарищ Демиров, если бы я не выкручивался, не комбинировал, дела нашей больницы только страдали бы. Вы справедливый человек, я верю вам, потому и говорю с вами откровенно.
      - Может, тебе приходится идти на сделки с совестью и тогда, когда ты выращиваешь цветы? Может, цветы - это своего рода ширма для тебя? - спросил напрямик Демиров.
      - Нет, товарищ Демиров, цветы - штука, тонкая, они требуют верного сердца, с ними нельзя лицемерить и комбинировать. Цветы моя слабость, моя страсть, болезнь.
      - Похвальная болезнь, - сказал Демиров, обернулся, оглядел больничный двор, здание больницы. - Мне нравится у вас - чисто, опрятно, красиво.
      - Это только снаружи, - пояснил Али-Иса. - А там, внутри, одно безобразие!
      - Почему же безобразие? А ты куда смотришь?
      - Что я могу сделать один? Мы все страдаем от Гюлейши Гюльмалиевой, от нашей Восьмое марта.
      - Скоро сюда приедут хорошие врачи, скоро у вас все изменится, - пообещал секретарь. - Очень скоро.
      - Ведра Гюлейши останутся ведрами, - вздохнул Али-Иса. - Гюлейшу никто не переделает.
      Демиров не понял, спросил:
      - О каких ведрах ты толкуешь, старик?
      - О тех самых, какие Гюлейша подвяжет к телегам этих врачей, когда они будут бежать отсюда без оглядки.
      - Мы найдем управу и на вашу Гюльмалиеву. Уволим ее, старик. Вообще отстраним от дел здравотдела.
      - Тогда она начнет строчить телеграммы во все инстанции: мол, спасите, на помощь, душат женщину Востока! Будет трубить: я - Гюлейша Гюльмалиева, революционерка и так далее и тому подобное. И тогда вы получите столько писем, что в конце концов сдадитесь, скажете: черт с ней, с этой Гюльмалиевой, этой угнетенной женщиной Востока, дайте ей какую-нибудь маленькую должность при больнице, пусть работает. А Гюлейша на этой маленькой должности подожжет маленький фитиль и сделает большой взрыв. И вы, увидите с удивлением, что все ваши приехавшие доктора пустятся отсюда наутек и не остановятся до самого Баку.
      - Мне кажется, старик, ты преувеличиваешь возможности своей Гюльмалиевой, - сказал Демиров. - Интересно, с помощью каких таких ведер она сможет всех запугать?
      - Есть такие ведра, - ответил Али-Иса, - сколько угодно есть. У этой Гюлейши есть все, что угодно. Вот, к примеру, одно ведро... Неожиданно окажется, что ваш новый врач выдал несовершеннолетней девочке справку, позволяющую ей вступить в брак. Врач осмотрит старшую сестру, совершеннолетнюю, Мостан, а в справке будет написано имя младшей - Бостан. Откуда врачу знать, кого он осматривает, Мостан или Бостан? В направлении сельсовета будет сказано: просим освидетельствовать девушку Бостан на предмет определения возможности ее вступления в брак. А отвечать потом придется врачу. Второе ведро: настанет пора идти парню в армию, а на медицинскую комиссию придет его младший братишка, назовется именем старшего; доктор даст справку: несовершеннолетний, освободить от призыва, а его потом начнут "разоблачать", скажут: взятку получил. Третье ведро: придет к врачу дряхлый старик Вели, получит справку о возрасте, чтобы освободиться от налогов, а справка эта, с печатью, потом окажется в кармане молодого Али. Или так: принесет врач с базара петушка, а слух пойдет по городу, будто он ежедневно покупает баранов. Спрашивается, на какие деньги? Другой врач возьмет собаку и пойдет на охоту, а Гюлейша пустит слух: пьяница, опять нализался, на гору полез. Смотришь человека уже разбирают на собрании месткома. О, наша Гюлейша Гюльмалиева мастер делать из мухи слона, в этом деле она, можно сказать, профессор, никто с нею не сравнится. Много ли надо закваски на огромный котел молока? Всего одну ложку. Вечером положил, наутро смотришь: все молоко скисло. Так и в мирских делах.
      Демиров нахмурился, сказал горячо:
      - Но неужели ты, человек, проживший большую жизнь, будешь бездеятельно взирать на проделки этой женщины?
      - Я бессилен бороться с Гюлейшой, товарищ секретарь, - уныло признался Али-Иса. - Не смогу.
      - Это почему же, старик? Откуда такое неверие в, свои силы? Откуда этот пессимизм?
      - Да потому что я - кулак. И мне не хочется гнить в тюрьме.
      - Чепуха. Если бы ты действительно был кулаком, тебя загребли бы и без помощи Гюлейши.
      - Ошибаетесь, товарищ Демиров. Честное слово, ошибаетесь. Недаром люди говорят: дом, который не разрушит женская сплетня, не разрушит и сам аллах. Я, старый кулак, боюсь нашу Гюлейшу Гюльмалиеву больше, чем самого Гиясэддинова, нашего товарища ГПУ. Гиясэддинов мне ничего не сделает, а Гюлейша Гюльмалиева может упрятать меня за решетку в любой момент. Пустит слух, прибегнет к клевете, сделает из мухи слона и крышка мне, конец, старый садовод превратится в волка с сатанинскими рогами или в дикого кабана с саблевидными клыками.
      - Странные дела творятся у вас, старик. Очень странные, - покачал головой Демиров. - Не нравится мне все это.
      - Увы, но это так, товарищ райком. Именно поэтому мне частенько приходится изворачиваться, надевать папаху Али на голову Вели и наоборот.
      - Словом, приспосабливаешься к обстановке?
      - Выходит, так. Иного мне ничего не остается, товарищ Демиров! Приходится на старости лет взять в руки шест и стать канатоходцем. Ведь должен я как-то зарабатывать себе на жизнь.
      - Словом, эта ваша Гюлейша Гюльмалиева - опасная женщина, так, старик?
      - Очень, очень. Змея, змея! И не просто змея... Будь наша Гюлейша обыкновенной змеей, было бы полбеды, она - царица змей!
      - Я вижу, тебе известны все ее проделки. Верно я говорю, старик?
      Али-Иса приложил палец к губам, ответил, понизив голос:
      - Нет, дорогой товарищ секретарь, честное слово, я ничего не знаю, я ничего не говорил вам.
      - Как это не говорил? Ведь только что говорил. Или ты боишься очной ставки с этой женщиной?
      Али-Иса втянул голову в плечи, прижал руки к груди, забормотал:
      - Боюсь, боюсь, очень боюсь, товарищ Демиров. Поймите меня.
      - Это плохо, старик.
      - Знаю, что плохо, знаю. Но я ничего не могу поделать с собой. Я никогда в жизни не говорил правду людям в глаза, не мог. И никогда не скажу. Потому-то мне и приходится приспосабливаться, менять папахи Али и Вели. Не могу говорить людям правду в глаза.
      - Но ведь со мной ты говоришь откровенно, не скрываешь ничего от меня. Почему так?
      - А что я сказал вам особенного, товарищ секретарь райкома?
      - Очень многое.
      - Ровным счетом ничего! - Али-Иса хитро захихикал. - Какие могут быть секреты, какие могут быть разговоры, беседы у секретаря райкома и кулака?
      - Короче говоря, ты всего-навсего любитель цветов, так, старик?
      - Именно так, товарищ райком, всего лишь цветовод, поклонник душистых роз и соловьиных трелей.
      Демиров, переменив тон, сказал холодно, сурово:
      - Однако комбинировать брось! Довольно, старик, жонглировать папахами Али и Вели!
      - Слушаюсь, товарищ райком, - сказал угодливо Али-Иса. - Если надо мной будет ваша тень, я не буду бояться ни жаркого летнего зноя, ни суровой зимней стужи. Кто у меня есть? Никого. Я один-одинешенек на этом свете, как перст. Что мне надо? Ни чего. Зачем мне воровать? В могилу ведь ничего не заберешь. Но если я не буду давать воровать другим, меня сживут со света, съедят.
      - А ты смело разговариваешь со мной, старик, - усмехнулся Демиров. - Как на исповеди.
      - Трудно носить все время тяжесть на душе, товарищ райком. Вот сказал вам все - и сразу стало легче. Знаю, что вы честный, благородный человек, потому и разоткровенничался. Знаю, вы не обидите старого любителя цветов. Жить мне осталось немного, и я хочу отдать свои последние дни цветам. Однако пользы от моей смерти никому не будет. Может, поживу еще...
      - Разумеется, поживешь, старик. Смерть торопить глупо, она и так сама к нам торопится. Но почему все-таки ты не хочешь помочь нам открыто разоблачить нечестных людей, почему боишься сказать им всю правду в глаза?
      Али-Иса провел ребром ладони по горлу, протянул жалобно:
      - Нет, нет, товарищ Демиров, не могу. Лучше отрубите мне голову. Я в жизни не говорил правду в глаза и никогда не смогу сказать. Я так жил, и таким я умру.
      - Человек не должен уподобляться ежу, который свернется клубком, спрячет голову, боится взглянуть на врага.
      - Нет, товарищ Демиров, я именно еж! Если бы я не был ежом, а был бы, скажем, глупой мышью, змеи давно бы меня сожрали. А я, как видите, жив.
      - Странный ты, старик. Смешной. Разве так можно жить? Разве это жизнь?
      - Как бы ни жить - лишь бы жить. Иногда я закрываю глаза и представляю, будто я лежу в могиле. И мне кажется, что сейчас мое сердце разорвется. Я не могу пошевельнуться, не могу встать, не могу закричать. Чувствую, я в таком месте, где никто тебе не протянет руки, никто не придет на помощь, никто не подбодрит добрым словом. Ах, как это страшно - лежать под землей! Земля давит на тебя со всех сторон. Ужас, кошмар!.. Так лучше жить. Все, что есть, есть только при жизни. Там, в могиле, нет ничего. Я не верю ни моллам, ни попам:
      - Значит, ты неверующий?
      - Я не мусульманин и не христианин.
      - Словом, ты безбожник?
      - Нет, у меня есть свой бог...
      - Что же это? Или кто?
      - Жить, жить и жить! Вот мой бог, вот моя вера! Я хочу как можно дольше жить. И я никогда не изменял этому моему богу. Я закрывал глаза на проделки жуликов, но бога моего я всегда чтил. И если я совершал дурные поступки, так только от страха...
      - То есть чтобы только сохранить свою голову?
      - Да. Так было, так есть и так будет всегда, пока я дышу. Разве я могу один изменить порядки на этом свете? Нет!
      Тем временем среди больных разнесся слух, что к ним в больницу пожаловал большой начальник - сам секретарь райкома. Больные обрадовались. Один же из них, нервнобольной, начал кричать:
      - Пусть он придет сюда, пусть посмотрит, как с нами здесь обращаются! Пусть посмотрит, как нам тут плохо! Бородатый доктор из Баку бросил нас, удрал. Да и кто здесь останется?! Жена моя, собака, тоже бросила меня!.. Куда же нам теперь податься?.. Ведь мы больные!.. Мы не можем ходить!..
      Нервнобольного пытались успокоить, но он начал кричать еще громче.
      - Кто это шумит? - поинтересовался Демиров.
      - У нас лежит один несчастный человек, потерявший рассудок, - объяснил Али-Иса.
      - Его надо отправить в Баку и положить в лечебницу для душевнобольных. Здесь ему не место.
      Али-Иса покачал головой:
      - Гюлейша говорит: здесь командую я, а в Багдаде - слепой халиф, я сама излечу безумца.
      - А он сам верит в это?
      - Представьте себе, да, товарищ Демиров. Он хоть и кричит, ругается, протестует, однако белый халат Гюлейши внушает ему доверие.
      - А где же она сама, ваша Гюлейша? - спросил Демиров.
      Али-Иса скорчил насмешливую гримасу:
      - Доктор еще не вышла на обход. - Громко рассмеялся. - Вот так мы и живем, товарищ секретарь! Плохо живем! Ужасно! Все у нас шиворот-навыворот!
      - Ничего, старик, ничего. Скоро все изменится к лучшему. Приедут настоящие врачи. Обязательно приедут!
      Али-Иса спросил:
      - Не хотите ли, товарищ секретарь, осмотреть больницу, походить по палатам? Я вам все покажу.
      - Сегодня нет, - ответил Демиров, обернулся, увидел в конце двора женщину в белом халате, спросил Али-Ису:
      - Кто это?
      - Сачлы, - ответил старик.
      - Фамилия?
      - Алиева.
      Демиров достал из кармана письмо, прочел вслух:
      - Рухсаре Алиевой... Кажется, это она и есть. - Сказал Али-Исе: - Позови ее, пожалуйста, пусть подойдет к нам. Али-Иса окликнул Рухсару:
      - Эй, девушка, иди сюда!
      Рухсара подошла, поздоровалась, потупила глаза. Демиров ощутил, как забилось его сердце: "Удивительно, как она похожа на Халиму". Сказал:
      - Ханум, я должен был передать вам это письмо - от вашей матери. Прошу прощения...,
      - Она уже сама приехала, - тихо отозвалась Рухсара. - Не надо было беспокоиться.
      - Я должен извиниться и перед вашей матерью. Передайте ей, пожалуйста, что я чувствую себя очень неловко. Так уж получилось. Дела, закрутился, потом приболел. Да вы и сами знаете, приходили лечить меня. Если бы я в тот вечер знал, что вы - Рухсара Алиева...
      - Ничего, - сказала девушка.
      Он отдал ей письмо, сделал попытку пошутить:
      - Лучше поздно, чем никогда. Извините.
      - Ничего, ничего, - повторила Рухсара, повернулась и пошла по своим делам.
      Али-Иса проводил Демирова до ворот больницы. Здесь они распрощались, и Демиров направился к райкому, задумчивый и грустный. Он не знал, что за ним с противоположной стороны улицы уже давно наблюдают Гюлейша Гюльмалиева и Ханум Баладжаева.
      Гюлейша подмигнула Баладжаевой:
      - Ты видела, ты видела?
      Та ответила многозначительно:
      - Да, дела у нас творятся...
      - Всех околдовала эта Сачлы, даже самого секретаря райкома, нашего стального товарища Демирова! Нашего несгибаемого руководителя!... Ну и девица!... Прямо-таки ведьма. Всех свела с ума - и старых и молодых, и взрослых и детей. Остался непреклонным один Демиров. Но вот и он пал жертвой ее сатанинских чар. Ты видела, как он вручал ей свое любовное послание, свой сердечный мандат?!
      - Бесстыжая вертихвостка! - прошипела Ханум Баладжаева. - Ни стыда нет, ни совести. Прямо среди бела дня, шельма!... Ну, времена настали...
      - Это они специально встретились днем, при народе. Хитрецы! Думают, люди ничего не заподозрят.
      - Да накажет ее аллах! Бесстыдница! Наверное, она и моего окрутила. Бедный Беюк-киши!..
      - Что поделаешь, дорогая сестрица Ханум, - сочувственно сказала Гюлейша. Терпи, такова жизнь. Вот тебе и Рухсара Алиева! Женщина Востока, советская трудящаяся, молодой кадр!.. Видели мы таких женщин Востока!.. Лишь я одна стою, как скала, непреклонная, в окружении сластолюбивых, коварных мужчин. Попробуй только оступись - под ногами бездонная пропасть!
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
      Был выходной день, однако Демиров поднялся рано, около семи, умылся, побрился, оделся и пошел на работу. В здании: райкома партии не было ни души. Здесь царила необычная тишина. Он прошел в свой кабинет, начал прохаживаться взад-вперед. Из головы не выходили ночные телефонные звонки. Из дальних деревень сообщили: банда Зюльмата опять перешла к активным действиям - сожгла несколько колхозных стогов сена, разграбила два сельмага.
      Демиров принял решение: "Поеду по району. Завтра же". Снял телефонную трубку. Аскер отозвался не сразу.
      - Что у тебя такой сиплый голос? - спросил секретарь. - Или ты спал? Я разбудил тебя?
      - Спал, товарищ Демиров, - признался Аскер. - Задремал немного. Сами знаете, ночь была тревожная, работать пришлось.
      - Разве у тебя нет сменщика?
      - Сменщик есть. Да только мне оттуда позвонили, от товарища Гиясэддинова, велели все эти дни дежурить самому. Другим не доверяют...
      - Есть какие-нибудь новости?
      - Ничего особенного, товарищ Демиров. По всем телефонным линиям только и говорят про Зюльмата. Весь район всполошился. Ничего понять нельзя - кто говорит, кто слушает? Полная неразбериха. С ума можно сойти!
      - Что это за телефонная сеть, если все могут слушать всех и разговаривать сразу со всеми?
      - Так уж получается, товарищ Демиров. У нас только две линии, а аппаратов на каждой много. Вот и получается, что одни могут слушать других.
      - Выходит, ты плаваешь в океане новостей? - с усмешкой спросил Демиров.
      - Выходит, плаваю, товарищ секретарь. Поневоле приходится все слушать. Что тут поделаешь?
      - У меня просьба к тебе, Аскер, - сказал Демиров. - Разыщи начальника почты, пусть заглянет ко мне.
      - Начальник нашей почты вчера уехал в Горис, у него там племянник живет, Рамиз Меликов.
      - Тогда разыщи заместителя.
      - Заместителя тоже нет в городе, уехал в деревню отдохнуть. Вернется только к вечеру.
      - Выходит, ты единственный из работников почтового отделения, кто остался в городе в выходной день?
      - Получается так, товарищ Демиров.
      - Ну хорошо, тогда соедини меня с Гиясэддиновым. - Аскер позвонил в райотдел. Ему ответил Хосров, сказал, что Гиясэддинов полчаса назад ушел домой. Аскер доложил об этом секретарю, тот велел ему звонить Гиясэддинову домой. Аскер заколебался. Демиров почувствовал это. - В чем Дело, Аскер? Или ты не понял, что я сказал тебе? Может, "уши заложило от бесконечных разговоров на линии? Прошу тебя, пошевеливайся. Вот порядки -один в Горис укатил, другой - в деревню, третий - спит на работе. Скорее! Что с тобой, Аскер?
      - Сейчас, товарищ Демиров, соединяю.
      Гиясэддинов спал мертвым сном, когда у него под ухом затрещал телефонный аппарат. С трудом открыв глаза, он снял трубку, спросил:
      - Кто говорит? Что надо?
      Телефонист ответил:
      - Это я, Аскер, товарищ Гиясэддинов. Извините...
      - Хорошо, хорошо, короче, - оборвал его Гиясэддинов. - Чего раскричался спозаранку, как молоденький петушок?
      - Сейчас соединяю вас, - сказал оробевший Аскер.
      В следующую секунду Гиясэддинов услышал голос Демирова:
      - Алеша, это ты? Доброе утро. Жду тебя в райкоме, приходи!
      Секретарь дал отбой.
      Гиясэддинов поднялся с кровати, умылся под рукомойником, оделся, привел себя в порядок и вышел на улицу. Проходя мимо дома Демирова, увидел копающегося в палисаднике Али-Ису... Спросил на ходу:
      - Ты что здесь делаешь?
      - Черенки срезаю, товарищ начальник. Хочу посадить в больничном дворе этот вид роз. Очень они мне нравятся - большие, ароматные.
      - Какие могут быть черенки - осень на носу? - сказал хмуро Гиясэддинов Чего это ты, старик, подался в садоводы? Ты ведь завхоз. Или решил переменить профессию?
      Али-Иса растерялся. Ему показалось, что товарищ Гиясэддинов сильно рассердился на него. Никого он так не боялся в этом городке, как товарища Гиясэддинова.
      - Честное слово, вскоре я... - забормотал он и осекся, так как Гиясэддинов был уже далеко.
      "Что, получил, глупый поросенок? - ругал он сам себя в душе. - Чего лезешь из кожи, чего выслуживаешься? Окажешь услугу этому - тот обижается, тому угодишь - этот будет недоволен. Чем так жить, уж лучше бы умереть. Хоть душа не будет терзаться... А то получается, как в поговорке: мертвеца оставь начинай оплакивать живого. Ах, Али-Иса, Али-Иса, великий ты неудачник!.. И зачем ты только вылезешь из своей норы? Вылезешь - плохо, не вылезешь - тоже плохо. Когда не вылазишь, говорят: "Что он там делает тайком? Наверное, снабжает бандитов патронами..." А вылезешь - вон что получается, Гиясэддинов недоволен. Где взять пеплу, чтобы посыпать им мою несчастную голову?..."
      Предаваясь подобным печальным размышлениям, Али-Иса, с лопатой на плече, направился к дому на той же улице, только чуть пониже, в котором жил Гиясэддинов, оглядел его двор. Он был пуст: ни кустика, ни деревца.
      "Что же делать? - думал Али-Иса. - Может, повозиться здесь пару деньков, разбить небольшой цветничок? А то теперь он может вспомнить про мое кулацкое происхождение - и тогда я пропал. Распорядится: "Арестуйте этого контрреволюционера!" Так тебе и надо, старый осел, допрыгался! Горе мне, горе!... Пепел на мою несчастную голову!..."
      Али-Иса сделал попытку вонзить лопату в твердую, как камень, землю возле забора. Копнул раз, другой, третий...
      "Да, разобью цветнйчок", - решил он.
      Вдруг его окликнули:
      - Эй, дядя Али-Иса!
      Он узнал голос Афруз-баджи, однако сделал вид, будто не слышит ее призыва. Женщина шла на базар, держа в обеих руках по корзинке.
      - Эй, Али-Иса, что с тобой? Или ты оглох? - спросила Афруз-баджи, приблизившись. - Не видишь меня?
      Али-Иса, продолжая копать, повернул голову, уныло посмотрел на женщину, сказал:
      - Здравствуй, племянница. В чем дело?
      Та в один миг помрачнела, бросила:
      - Действительно, мне не повезло, когда я потеряла Кесу! Верный был человек... Не как другие.
      - По крайней мере, Афруз-баджи, он избавился от тяжелого ярма, которое теперь приходится тащить другим жителям этого города, - многозначительно заметил старик.
      - Сбрось и ты свое ярмо, Али-Иса! - посоветовала женщина. - Довольно надрывать спину на чужом дворе. Бери корзины, пошли на базар!
      Али-Иса поднес ребро ладони к горлу, показывая, как он занят:
      - Не могу, клянусь жизнью, племянница, не могу! Сегодня у нас с тобой ничего не получится. Видишь - занят. Умоляю тебя, заклинаю, - на глазах старика даже сверкнули слезы, - оставь сегодня в покое своего старого дядюшку!..
      - Да что ты собираешься делать здесь в такую рань? Что за спешка, ай, Али-Иса?...
      - Умоляю тебя, проходи, племянница, ступай своей дорогой!... Заклинаю тебя искалеченными руками святого Аббаса, оставь меня в покое!... Ты видишь мое положение?
      - Пошли, пошли! - заладила женщина свое. - Довольно шутки шутить. Я жду...
      - Нет, нет, иди одна на базар. Сегодня для меня этот баштан важнее твоих корзинок, дорогая Афруз-баджи.
      - Подумай сам, разве может один человек тащить две такие корзины?
      - Найди себе другого носильщика, такого, чтобы не надорвался под тяжестью твоих петушков и курочек.
      - А ты сегодня хочешь пожить, как шах? - насмешливо спросила Афруз-баджи.
      - Именно - как шах. Я сегодня шах землекопов. Сама видишь. Я - шах при этой лопате.
      Так Афруз-баджи и не удалось уговорить старика пойти с ней на базар за покупками. Она зашагала вверх по улице одна. У больницы ей встретилась Рухсара. Девушка шла по воду. Афруз-баджи приветливо улыбнулась ей:
      - Здравствуй, доктор-джан! Что с тобой, дорогая? Ты бледнеешь с каждым днем. Мама твоя уехала или еще здесь? Честное слово, я считаю себя вашей должницей. Каждый день собираюсь заглянуть к вам, пригласить вас к себе в гости, да все некогда - дом, дети. Но сегодня вы мои гости. Обязательно приходите к нам. Специально ради вас иду на базар. Рухсара смутилась:
      - Большое спасибо за приглашение, Афруз-ханум. Не стоит беспокоиться.
      - Сегодня я обязательно зайду за вами, дорогая Рухсара. Хочу угостить вас вкусным обедом...
      Афруз-баджи была польщена тем, что ее назвали "ханум" - по-столичному.
      - Мама не сможет пойти, - сказала девушка. - Ей нездоровится. Может, в другой раз...
      - Пойдет, сможет! Я сама поведу ее, - заявила Афруз-баджи решительно. Значит, не прощаемся, девушка. Пока.
      Она проследовала своей дорогой, надеясь, что сегодня, в этот ранний час, ей удастся купить на базаре самые лучшие продукты.
      Ожидая начальника райотдела ГПУ, Демиров делал памятку - записывал в блокнот, что надо сделать Мадату в его отсутствие.
      В кабинет вошел ГиясэДдинов, поздоровался по-военному - отдал честь. Демиров сразу же перешел к делу, спросил:
      - Ну, Алеша, каковы результаты? Докладывай, что сделано. Чем обрадуешь?
      - Ищем, товарищ секретарь, - лаконично ответил Гиясэддинов. - Разреши присесть.
      - Садись, - сказал Демиров. - Значит, ищете? А где, если не секрет? И как?
      - Везде. Мы знаем, как надо искать. Это наша специальность.
      - Ясно. Очевидно, потому и результаты налицо, - поддел Демиров Гиясэддинова.
      - Напрасно ты нервничаешь Таир. Мы делаем все возможное. Нужно время.
      - Знаю, - оборвал его Демиров. - Слышал от тебя это уже не раз. Тебе нужно время, а мне нужны результаты.
      - Результаты нужны всем, - спокойно заметил Гиясэдди-нов _ Но это не значит, что, пока их нет, надо терять голову, изводиться самому и изводить других.
      - Я не успокоюсь до тех пор, пока наши леса не будут очищены от бандитов.
      - А я не могу посвящать всех в наши оперативные дела. Извини меня, конечно...
      Демиров бросил на собеседника сердитый взгляд:
      - Районный комитет партии обязан вмешиваться в каждое дело, имеющее отношение к жизни района. В каждое! Ясно?
      - Разумеется, разумеется, - согласился Гиясэддинов. - Но наша работа имеет свою специфику.
      - Имейте в виду, товарищ Гиясэддинов, - Демиров перешел на официальный тон, - пока банда Зюльмата не будет ликвидирована, пока убийцы Заманова не будут разоблачены, я не смогу разговаривать с вами спокойно. Я требую решительных действий с вашей стороны!
      - Мы действуем решительно. Но ведь я был вместе с вами в Баку. Мы вместе уехали, вместе приехали. Время было упущено. Но сейчас, повторяю, мы принимаем самые решительные меры. Если вы не доверяете мне и моему аппарату, поставьте вопрос перед центром... Я подам рапорт своему руководству. Пусть переводят в другое место.
      - А вот этого делать не следует, Алеша, - совсем другим тоном, мягко, сказал секретарь. - Надо работать, бороться, уничтожать врагов. Я тебе доверяю, Алеша, потому и требую.
      - Я всегда готов оправдать доверие нашей партии, товарищ секретарь райкома!
      - Посмотрим. - Демиров прищурился, повторил: - Посмотрим, Алеша.
      - Значит, сомневаешься?
      - Не сомневаюсь, но требую. Ясно? Требую как от члена партии. Требую и приказываю: действовать, действовать, действовать!
      - Мы действуем. Но наши действия скрыты от глаз непосвященных. Жизнь показала: банду Зюльмата простыми средствами не возьмешь. Нужна хитрость. И мы действуем хитро. Тайком, Таир, действуем. Результаты будут очень скоро. Потому я и говорю: нужно время. Дай нам срок.
      - Никакого срока. Никакого! Слышишь?
      - Вспомни русскую поговорку, Таир: поспешишь - людей насмешишь. Она очень подходит к нашей работе.
      - Но ты и меня пойми, Алеша. Я несу ответственность за кровь Сейфуллы Заманова. Всегда, когда произносится имя Зюльмата, Сейфулла оживает перед моим взором, и мне становится мучительно больно и стыдно. Ведь я - представитель партии большевиков в этом районе. И я требую от имени партии, я приказываю действовать быстро и решительно!
      Демиров, взяв папиросу, закурил, вопросительно взглянул на Гиясэддинова. Тот сказал:
      - Заверяю тебя, Таир, банда Зюльмата будет поймана в самое ближайшее время. Мы покараем также и тех, кто поддерживает бандитов, кто вдохновляет их. Мы найдем убийцу Сейфуллы. Чека раздавит всех врагов рабоче-крестьянской власти! Однако нужно терпение.
      - Терпение, но не промедление, - закончил Демиров. Помолчав немного, сказал: - Я, Алеша, намереваюсь побывать на эйлагах, посетить некоторые деревни.
      - Когда? В какой части района?
      - Возможно, уеду послезавтра.
      - Неподходящее время выбрал, Таир. Нельзя ли повременить, а?
      - Нельзя, - решительно сказал Демиров. - Считай, Алеша, это вопрос решенный.
      После бессонной ночи под глазами Гиясэддинова появились мешки. Демирову вдруг стало жалко его.
      - А теперь, Алеша, иди спать, - сказал он. - И не сердись на меня за воркотню. Имей в виду, покою не дам, пока Зюльмат гуляет на свободе.
      Наконец-то Кара приступил к своей новой должности начал выполнять обязанности конюха при райкомовской конюшне. Материально это была менее выгодная работа, чем в столовой, но Кара был доволен тем, что наконец избавился от каждодневных унизительных окриков и попреков.