- Вот именно, - бросил многозначительно Мешинов, открыл блокнот, начал нервно листать его странички, покрытые каракулями.
      - Продолжайте, пожалуйста, я слушаю вас, - сказал Демиров. - Пожалуйста...
      - Сейчас пожалую, - мрачно произнес Мешинов, сделал паузу. - Вы, наверное, знаете... - Он снова полистал блокнот, что-то записал в нем, опять полистал.-Так вот... Гм...-Пауза.
      ни
      Значит...-Пауза. - Да, так вот, все смотрят на работу сберкассы сквозь пальцы...: - Пауза. - Вот так!...- Мешинов поднес к лицу растопыренную пятерню. - Вот так... Все смотрят вот так!... Демиров взял папиросу, закурил. Он с любопытством смотрел на Мешинова, стараясь понять, что за человек сидит перед ним. Мешинов же, держа пальцы перед глазами, продолжал твердить одно и то же:
      - Вот так... Вот так!... Вот так смотрят!...
      Лицо его все больше и больше багровело. Неожиданно Демиров спросил:
      - А как вы сами смотрите на свою работу?
      - Как я смотрю?! - удивился вопросу Мешинов, обидчиво скривил губы. Наше дело смотреть на счеты, чтобы спицы не погнулись, чтобы костяшки легко летали - туда-сюда...
      - Ну что же, счеты тоже важная вещь в финансовой работе, - улыбнулся Демиров. - Без них нельзя.
      - Ага, нельзя?... - едко сказал Мешинов. - Вот видите!... Потому-то мы и согласились стать мусорщиками, взвалили на себя две тяжести. Я - носильщик!... Очевидно, если я не ошибаюсь, у вас здесь есть биографии всех, 07 самого рождения до последних дней... Две ноши, два тюка на мне. Один - это безбожники, или как их там?... Общество... Второй тюк - денежный амбар, сберкасса, как ее называют. Оба эти тюка, если я не ошибаюсь, - политические организации..... Вы сами отлично знаете, что фанатизм, суеверие и религия это гашиш, опиум. Так сказал Маркс, и все его поняли. Кто не понял - тот не поймет до тех пор, пока пророк Исрафил трубным звуком не возвестит о конце света. А где, если я не ошибаюсь, гнездится это самое суеверие, фанатизм, религия? Где, я вас спрашиваю?... - Мешинов постучал пальцем по своей лысой голове: - Если только я не ошибаюсь, здесь - в голове. Так вот, раньше, если я не ошибаюсь, мы видели наших недругов, врагов глазами, воочию. И не только видели, - мы не дали им долго трепыхаться, окружили с четырех сторон и уничтожили... К чему это я говорю?... А к тому, что хотя обе эти мои должности маленькие, но они политические!... Это вам не роно, не школа, где ты даешь готовую книгу - и тебе по готовому читают... Это тебе не лесхоз, не лес, где ты прибежал на стук топора, задержал порубщика, отругал и отпустил на все четыре стороны. Это тебе и не колхозы, которые мы давно создали и где уже нет никаких трудностей. Теперь каждый крестьянин нашел свою дорогу и идет прямо по ней - гладко, хорошо. Они сеют, жнут, а земельный отдел цифры пишет. Затем они складывают эти цифры и отправляют их туда, вверх. А мои обе организации, я повторяю, - политические! И вот почему. Возьмем сберкассу. Если бы сберкассы не было, то у всех ее теперешних сотрудников урчали бы животы, все эти мои дармоеды сидели бы голодные... Раз мы наладили дело, открыли эту сберкассу, собрали туда работников - надо им платить зарплату. Иначе будет политический, скандал... Теперь возьмем религию!... - Мешинов навалился грудью на край стола и начал опять листать свой блокнот. Ему очень хотелось поучить Демирова. Он извлек из кармана огрызок карандаша, отметил что-то в блокноте, продолжал: Кажется, если я не ошибаюсь, стоит предрассудкам и фанатизму войти в силу, головы человеческие затуманятся. Это совсем как в высоких горах, поднялся туда и видишь: вершина огромной горы окутана туманом, ее совсем не видно. Так и человеческая голова. Если с туманом не может справиться огромная гора, что тогда с ним может поделать бедная маленькая, как дыня, человеческая головка?! Так что же хуже - религия или туман? И то, и другое. В туман плохо в горах, а человеку плохо, когда у него туман в голове. Словом, если я не ошибаюсь, кажется, все ясно. Не зря же мы работаем, не зря мы поставлены на этот участок? Конечно, понять нашу работу может лишь тот, кто сам много трудится, проливает пот. Разве поймут нас те, кто пришел командовать на готовое? Кто не сеял, не жал, не пахал - тот не- знает цены хлебной корки. Если я не ошибаюсь, есть поговорка: что посеешь - то и пожнешь. Наша работа - дело нелегкое: там зашьешь - здесь рвется, здесь прихватишь - там снова дыра. Так-то!
      - Очевидно, вам очень трудно, а? - задал вопрос Демиров, который уже начал терять терпение.
      - Разумеется. У нас работа не то что у некоторых. Наша работа - не халва. Если я не ошибаюсь, труднее нашей работы нет. Легче воду из камня выжать, чем работать на этом участке.
      - Что ж, если так, вас надо освободить от одной из этих работ, - пожал плечами Демиров. - Мы готовы пойти вам навстречу. Действительно, нельзя так перегружать человека.
      Жилы на лбу Мешинова вздулись. Кровь прилила к лицу.
      - Так от какой же из двух работ вас освободить? - спросил бесстрастным голосом Демиров.
      - От обеих! - выпалил Мешинов.
      - Почему же от обеих?
      - Потому что так будет лучше!
      - Но ведь нельзя без работы, нехорошо...
      - Почему нельзя? Зачем нам работать?... Разве мы чего-нибудь стоим?... Мы проживем как-нибудь и без работы.
      - Нет, так не годится.
      - Годится. А мы поедем в Баку, займемся своей старой профессией... Что особенного? Светопреставления не произойдет. Уеду!... Махну опять туда, на производство, где добывают нефть, где люди трудятся по-настоящему...
      - А что, пожалуй, неплохая мысль... - сказал Демиров. - Если вы уже работали и нефтяной промышленности, то можно вернуться туда. Нужная, важная работа. Нашу нефтяную промышленность надо укреплять. Напишите заявление, мы обсудим его.
      - И напишу! Напишу!
      - Это замечательная инициатива. Нельзя не приветствовать.
      Наша нефтяная промышленность испытывает постоянную нужду в опытных кадрах. Наш долг - помогать ей в этом.
      Лицо Мешинова продолжало пылать. Он был вне себя от гнева. Что же это происходит?! Что творится?! Его, Худакерема Мешинова, перестают уважать, с ним не желают считаться... Да может ли быть такое?! Прежние секретари, едва заметив, что Мешинов начинает меняться в лице, мгновенно обращали разговор в шутку, вызывали курьера, просили подать ему чай, старались как-нибудь задобрить его, смягчить его сердце, поднять настроение. Они всегда и везде потакали ему, не было случая, чтобы они отозвались о нем недоброжелательно, упомянули его имя в связи с каким-нибудь неблаговидным делом.
      Демиров уже почувствовал, что человек, сидящий перед ним, готов ни из-за чего учинить скандал. Что же он, секретарь райкома, должен теперь делать?... Уступить, пойти на поводу, потакать блажи?... Или дать отпор, осадить, призвать к порядку?...
      "Нет, потакать самодурам нельзя, - решил Демиров. - Потом вовсе на шею сядут. Такой гусь, дай ему волю, наделает дел. Зазнаек нельзя гладить по головке. Член партии должен признавать дисциплину!"
      Демиров нарушил затянувшееся молчание:
      - Продолжайте, пожалуйста, товарищ Мешинов, я слушаю вас очень внимательно.
      - Нет, это вы продолжайте, товарищ Демиров, - угрожающе произнес Худакерем.
      Секретарь райкома вырвал из своего блокнота лист бумаги, положил перед посетителем:
      - Итак, пишите заявление. Вот вам бумага... Худакерем потряс блокнотом:
      - У меня есть своя бумага!
      - Вижу, но у вас очень маленький блокнот.
      - Потому что мы и сами маленькие люди!
      - Я не это хотел сказать. На листе из вашей записной книжки заявление может не уместиться.
      Мешинов зло закусил губу и принялся размашисто писать, внизу замысловато расписался. Протянул листок Демирову:
      - Вот, извольте.
      Секретарь долго пытался прочесть, что там написано, однако не смог разобрать ни слова. Спросил:
      - Что вы здесь написали? Худакерем буркнул:
      - Мы не были буржуйскими детьми...
      - Это похвально.
      - Нет, не это похвально! - развязно сказал Мешинов. - Похвально другое то, что некоторые повесили над своими дверями колокольчики - словно верблюду на шею. И других собираются превратить в верблюдов...
      Ему казалось, он сделал удачный намек на бусинку от сглаза. Демиров не понял его.
      - В самом деле, что вы написали здесь, товарищ Мешинов? - повторил он вопрос.
      - Я написал, что в районе мне не создают условий для работы и я прошу направить меня в распоряжение Центрального Комитета партии.
      - Что же, мы так и сделаем, - согласился Демиров. - Направим, поезжайте.
      - И поедем, поедем! Конечно, можете не сомневаться, мы скажем там кое-кому пару слов...
      - Хоть две пары.
      Демиров беззлобно улыбнулся. Однако Худакерему показалось, будто вся вселенная захохотала ему в лицо.
      - Не забывайте, я - Худакерем!... - выпалил он, вскакивая со стула. - Я это я!... Я вам не мальчишка!... Я вам не желторотый Сары, не какой-нибудь там подхалим курьеришка!... Я вам не кто-нибудь!
      Демиров не выдержал и расхохотался:
      - Ну, комедия!
      Мешинов ударил кулаком по столу:
      - Прошу не оскорблять!... Прошу не топтать нас ногами!... Имейте в виду, еще не родился человек, которому было бы позволено не считаться со мной!... Не доводите меня до самоубийства!... Вот всажу в свое сердце пулю, припасенную для врага, для бандита этих гор - Зюльмата!
      Он протянул дрожащую руку с синими вздувшимися жилами к столу, схватил свое заявление, разорвал его на мелкие кусочки, швырнул их к потолку.
      Щеки Демирова побледнели, он поднялся из-за стола, возвысил голос:
      - Товарищ Мешинов, призываю вас к порядку. Вы - коммунист, по-моему.
      - Себя призывайте!... Себя призывайте!... - выкрикнул Мешинов и рванул ворот гимнастерки - на пол посыпались пуговицы. - Себя!... Себя!... Себя призывайте!... - Глаза его закатились, он начал заикаться: - Вы-вы-вы-зову комиссию!... В-в-всажу себе пулю в висок!... Проклятие вашим бусинкам!... К черту ваши бусинки!... К черту ваши звоночки, бубенцы, колокольчики!... Я вам не верблюд!... - Он сунул руки в карманы галифе, начал судорожно рыться в них, желая что-то найти.
      В кабинет вошел привлеченный шумом заведующий орготделом. Демиров сказал резко:
      - Не вынуждайте нас, товарищ Мешинов, приглашать сюда милицию. А то можно вызвать.
      - Вызывайте!... Вызывайте милицию!... - кричал Мешинов. - Пусть придет сам начальник милиции!... Пусть будет свидетелем, что вы подстрекаете меня к самоубийству!...
      В этот момент на пороге кабинета появился Гашем Субханвердизаде. Он мгновенно оценил обстановку.
      - Что здесь происходит? Что за скандал? Даже на улице слышно!... Там люди собрались. В чем дело?... Худакерем, что за безобразие?! Если ты с ума спятил, давай отправим тебя в псих-больницу, товарищ.
      Демиров упорно молчал.
      Гашем Субханвердизаде, отчитав Мешинова, взял его грубо под руку и повел к двери.
      - Какой стыд, дорогой, - журил он его. - Какой стыд!... Позор!... Где ты находишься, Худакерем?... Подумай только, где ты находишься!... Неужели не понимаешь?... Ведь это наш штаб!... Стыдно, стыдно!... Ай-яй-яй!...
      Худакерем не сопротивлялся, следовал покорно, как раб.
      ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
      Уже два дня Демиров не выходил на работу. Он заболел и лежал дома. Сары, как мог, ухаживал за ним.
      Было позднее утро - часов десять. Сары начал ставить во дворе самовар. Пожалуй, он больше всех из жителей городка желал скорейшего выздоровления секретаря райкома. Когда Демиров вернется в свой кабинет, он, Сары, снова займет свой пост у его двери. И все посетители будут зависеть от него, Сары, будут просить его пропустить их к "самому", будут рассказывать ему о своих "важных" делах, искать его сочувствия. Правда, есть и невежи, "настырные нахалы", как их называл Сары. Но он уже научился их осаживать.
      Проклятый самовар никак не хотел закипать. Уж Сары и трубу сверху приладил, и в поддувало дул. Дровишки были сыроваты. Сары занимался самоваром, но мыслями был в райкоме, в приемной Демирова, вел бесконечную словесную войну с посетителями.
      Вдруг Сары услышал: кто-то поднимается по ступенькам веранды. Обернулся. Увидел незнакомого седобородого старика, по-городскому одетого, в пенсне на носу, в шляпе, с толстой тростью в руке. Юноша проворно бросился на веранду, встал перед дверью, как страж.
      Незнакомец, явно приезжий, ткнул поверх плеча Сары пальцем в дверь, сказал резким, четким голосом:
      - Пойди, сынок, скажи товарищу Демирову, что пришел доктор. Объясни, какой... - Он тронул легким жестом свою седую бороду. - Сможешь?... Объяснишь?...
      Повелительный тон мгновенно обезоружил юношу. Растерянно заморгав глазами, Сары кивнул покорно:
      - Смогу... Постараюсь...
      - Ну, ступай, я жду.
      Старик быстро повернулся к нему спиной и начал разглядывать цветы в палисаднике.
      Сары шмыгнул в комнату, на цыпочках подошел к кровати, на которой лежал Демиров. Тот открыл глаза:
      - В чем дело, Сары?
      Юноша кивнул на дверь, таинственно зашептал:
      - Товарищ райком, приехал седобородый доктор...
      Демиров оживился, поднял голову с подушки:
      - Доктор?! К нам, в район?! Новый врач?!
      - Он здесь, за дверью. Просил доложить о себе.
      - Ради бога, пропусти поскорее.
      Демиров облокотился о подушку. Облизывая пересохшие губы, стал ждать. В распахнутую Сары дверь неторопливо вошел старик, окинул быстрым, цепким взглядом комнату, поздоровался:
      - Салам.
      - Добро пожаловать, доктор, - как мог приветливее ответил Демиров. Садитесь, пожалуйста. Прошу меня извинить. Немного нездоровится...
      Гость поставил трость в углу у двери, прошел и сел на стул возле кровати.
      - Моя фамилия - Везирзаде, - представился он. - О вашей болезни, товарищ Демиров, я узнал в райздраве от Али-Исы. Кажется, он любитель цветов, приятный старик... Да, так вот - приехал. Как говорят русские, прошу любить и жаловать.
      Он улыбнулся.
      - Да, да, я обращался в Наркомздрав, - сказал Демиров, - доказывал, что мы очень нуждаемся в квалифицированных врачах. Откровенно говоря, наш район, в смысле врачебного обслуживания, находится в руках невежественных людей.
      Гость церемонно кивнул головой:
      - Признаться, я приехал по личной, так сказать, инициативе... Наркомздрав имеет к моему приезду весьма маленькое отношение.
      - Вот как? - удивился Демиров. - Очень приятно слышать это. Отрадно, что есть такие энтузиасты.
      Старик начал рыться в карманах, приговаривая:
      - Однако сначала дело, потом уж беседа... - Он вынул из кармана деревянный стетоскоп. - Прошу вас, больной, присядьте и поднимите вашу рубаху.
      Демиров беспрекословно повиновался. Врач старательно обследовал его, подсел к столу, выписал три рецепта, затем вышел за порог, на веранду, подозвал Сары и поручил: - Сынок, слетай в аптеку, только поторопи там... И возвращайся с лекарствами. Живенько!
      Когда он вернулся в комнату, Демиров спросил шутливо:
      - А желание больного, доктор, вас не интересует? Я вижу - нет. Я не люблю лечиться, терпеть не могу лекарств...
      - Придется, - ответил доктор. - А болеть любите?... Тоже нет?... Значит, придется лечиться. И прошу не дискутировать. Здесь, у постели больного, начальник - я. Ясно? - Он усмехнулся: - Впрочем, можно лечиться и без лекарств - знахарскими молитвами. Не угодно ли? Нет?... Тогда придется пить лекарства Он опять подсел к постели Демирова, снова проверил пульс, повернулся к окну, из которого был виден залитый солнцем тополь, кусочек голубого неба, сказал задумчиво: - Всех всегда интересует диагноз. Пожалуй, это любопытство оправдано. Однако всегда важнее знать причину хвори, тогда ясно, как с ней расправляться. Что у вас?... Немного - нервы, немного - застарелая малярия, рецидивчик, вызванный простудой. В общем, ничего страшного. Как говорится, до свадьбы заживет. Возможно, еще...
      - Не много ли болезней для одного человека, доктор? - пошутил Демиров. Прошу пощады.
      - Хорошо, милую, - шуткой же ответил гость. - Просьба принята. Остается то, что я сказал. Главное - нервишки. Спите как? Как сон?... Очевидно, неважный?...
      - Да, есть немного, - признался Демиров.
      - Плохо засыпаете, - утвердительно изрек врач.
      - Именно.
      - Ничего, поможем. Это у всех бывает. - Опять повторил: - Нервишки. Всегда эти нервишки! Старайтесь по возможности избегать неприятных эмоций. Хотя, признаю, последний совет трудновыполним, принимая во внимание характер вашей работы.
      Демирову мгновенно вспомнился последний скандал в его кабинете: распоясавшийся Мешинов, лицемерно-порицающее лицо Гашема Субханвердизаде...
      "Субханвердизаде - тот еще тип, - неожиданно подумал он. - Такой на все способен".
      Голос доктора прервал его размышления:
      - Словом, вы поняли, товарищ Демиров, нервы надо беречь. Почаще старайтесь отключать их.
      - Трудно, доктор, - вздохнул Демиров, - почти невозможно. - Добавил после паузы: - Да и как можно жить без нервов?... Неинтересно.
      - То, что я вам прописал, укрепит ваши нервишки. - Пошутил: Уговорили!... А то хотел начисто ликвидировать вашу нервную систему.
      Оба засмеялись.
      - Спасибо, что приехали к нам, доктор, - сказал Демиров. - В районе нет врача, а люди, сами понимаете, болеют.
      - Врач есть и у вас, - добро усмехнулся старик. - Разве ваша природа не врач?... Еще какой!... Уникальный! Воздух, зелень, солнце - вот они, наши извечные целители. Сам хочу проконсультироваться у этого врача. - Он задорно подмигнул Демирову: - И подлечиться!... Имейте в виду, товарищ секретарь, я намерен поселиться в одной из ваших деревень.
      - Наш маленький городок - та же деревня, - заметил Демиров. - Оставайтесь здесь.
      - Нет, нет, - решительно возразил врач. - С вашего позволения, завтра же выезжаю в какую-нибудь деревню. Деньги у меня есть, достаточно. Везу с собой чемодан медикаментов, кое-какие медицинские инструменты, я в жизни практиковал и как хирург. На месте все организую сам. Буду работать у вас год. Ровно год!... - Он тронул пальцами седую бородку: - Этот белый зимний снег не предвещает ничего доброго. Рано или поздно, чувствую, разразится буран - и все будет кончено... На год, думаю, меня хватит. Надо спешить, спешить! Не то будет поздно. Пока еще могу кое-что сделать. Откровенно говоря, мне посоветовала приехать сюда моя дочь, она тоже врач. Просила заглянуть к вам, передать привет. Она близко знала вашу супругу Халиму-ханум. Мою дочь звать Зиба. Зиба Везирзаде. Она носит мою фамилию.
      - Зиба-ханум - ваша дочь? - Демиров оживился. - Я очень хорошо знаю ее. Замечательный врач! Было бы чудесно, если бы вы привезли с собой и Зибу-ханум. И вам было бы хорошо - дочь рядом, и нам - имели бы двух толковых специалистов!... - Он задумался, поглаживая рукой волосы - это была его привычка, наконец тихо закончил: - Да, Халима очень любила Зибу.
      - Зибу мать не отпустила, - объяснил старый доктор. - Не смог уговорить...
      - А вас как жена отпустила?
      - Мы с ней в ссоре. Точнее, она на меня в обиде. Такая смешная история получилась...
      - Мой вам совет, доктор, оставайтесь здесь, не уезжайте в деревню. Уверен, и супруга ваша, и Зиба-ханум приедут сюда к вам. Соберетесь все вместе будете жить в мире.
      - Нет, не уговаривайте, - решительно сказал старик. - Уеду. Все равно уеду один в деревню. Это решено. Хочу пожить на свободе, без начальства, без распоряжений, вы меня, конечно, извините за откровенность, товарищ Демиров.
      - В какой-то степени я вас понимаю, - мягко ответил Демиров. - Однако имею ведь и я право. Старик поспешил перебить его:
      - Нет, нет, никаких прав у вас нет. На меня - нет. Дайте уж и нам, старикам, последнее право - пожить на природе, проститься с этим прекрасным миром... Последнее право - в последний раз!
      Демиров не стал спорить. Да и о чем?... Старик был прав.
      Гость поднялся, заходил по комнате, разглядывая ее убранство. Он держался совершенно свободно и независимо. Это было очень приятно Демирову, который на своей работе, большей частью в кабинетах, истосковался по "чистокровному", естественному человеческому достоинству.
      Старик молча вышел на веранду. Он не уходил - ждал возвращения Сары с лекарствами. Демиров хотел было подняться с кровати, выйти к доктору, поболтать еще о чем-нибудь, но ощутил слабость. Лег, закрыл глаза. В голову лезли одни и те же мысли.
      Гашем Субханвердизаде сделал достоянием всего района скандал в кабинете секретаря райкома. Все узнали, как Худакерем Мешинов вел себя там, кричал, бесновался, затем рыдал в приемной. Говоря с одними, Гашем возмущался: "Безобразие!... Как этот Худакерем распоясался!... Позор!... Какое непочтение к райкому партии, нашему священному штабу!... Может ли такой человек быть членом партии?... Место ли ему в наших рядах?!" Другим же преподносил дело совсем по-другому, в ином свете, тоже возмущался, однако не развязным поведением Худакерема, а "несправедливым" отношением к нему Демирова: "Можно ли так топтать старого большевика?! Можно ли так издеваться над уважаемым человеком?! Допустимо ли так шельмовать благородную личность?! Даже святой не выдержит такого - взбунтуется!... Не зря говорят: когда вода подступает к горлу обезьяны, она встает ногами на своих детенышей..."
      Узнав о болезни Демирова, Субханвердизаде несказанно обрадовался: "Эге, не такой уж ты железный, каким хочешь казаться! Сдали-таки нервы. То-то... Разжижение мозгов началось? Погоди, не то еще будет. А я то считал тебя рогатым туром!... Выходит, напрасно".
      Однако, когда он посещал больного секретаря, его уста источали мед и сахар.
      - Дорогой товарищ Демиров, вы нуждаетесь в отдыхе, и наш долг - дать вам заслуженную передышку... - распинался он. - Поезжайте на курорт на два-три месяца, здоровье у человека - одно. В районе вы так не отдохнете. Спокойненько езжайте, ни о чем не беспокойтесь. Положитесь на нас... Будем работать не покладая рук, будем действовать. К вашему приезду Зюльмат будет пойман. От шайки его не останется и следа. Мы прогоним черные, мрачные тучи с неба нашего района!... Да здравствует, как говорится, солнце, да скроется тьма!... Поезжайте и отдохните. Вы нуждаетесь в этом, как никто другой. Случай с нашим бедным, несчастным Сейфуллой Замановым - печальный факт. Но он научил нас бдительности. Такого больше не повторится. Мы не допустим, чтобы классовый враг послал в нас вторую пулю. Мы беспощадно расправимся с ним!...
      Таир Демиров хорошо чувствовал фальшь, неискренность слов Субханвердизаде.
      "Какая лиса!... - думал он. - Какой актер!... В глаза ты мне вон что говоришь, а за моей спиной прижимаешь к груди сумасбродного Мешинова, гладишь его по головке, затем науськиваешь на меня, как дурашливого цепного пса... Ничего, ничего, чем-то все это кончится!... Поживем - увидим..."
      В комнату вернулся старый доктор с лекарствами, принесенными Сары из аптеки.
      - Ну вот, сейчас будем лечиться, - приговаривал он. - Сейчас мы вас полечим. И никаких возражений... Больной подчиняется врачу, как рядовой боец командиру. Ясно?
      Нашел столовую ложку, наполнил ее жидкостью из пузырька, поднес ко рту больного. Тот выпил, сморщился:
      - Ух, горько...
      - Ничего, ничего, - бормотал доктор, - горько, зато польза будет. Горькое лекарство - как правдивое слово. Правдивое слово тоже часто бывает горьковатым. Вы согласны?
      - Согласен, дорогой доктор, согласен... Я, как видите, слушаюсь доктора, однако надо, чтобы и доктор тоже...
      Старик не дал ему договорить:
      - Нет, нет, на эту тему дискутировать не будем. Уеду. Завтра же. В деревню! Не спорьте со мной. Вы ведь знаете, человек в старости впадает в детство, именно поэтому со стариком и младенцем лучше не спорить. У меня был вначале план - отправиться в родную деревню. Но потом я отказался от этого плана, испугался... Местные комсомольцы могут сказать: откуда взялся этот недорезанный буржуй, бывший бек?
      - Так ведь вы - врач.
      - Сейчас врач, а по биографии бывший помещик Везирзаде. И никуда от этого не денешься. Говорят, один лишь мул отрицает, что его папаша осел. - Старик заразительно засмеялся. - И комсомольцы были бы правы, если бы начали разоблачать меня. Мой покойный родитель, азартный картежник, мог поставить на кон, большую деревню со всеми ее обитателями. Как-то я даже стал свидетелем такого... В то время я учился в Киеве. Приехал летом на каникулы в родную деревню, вижу, у отца гости - два окрестных помещика, режутся в карты. К счастью, отцу в тот день везло, много выиграл... Да, деревенские старики не забыли моего родителя. От них-то комсомольцы и знают про помещика Везирзаде. Могу ли я туда ехать?... - Доктор снова залился смехом. - Даже если комсомольцы перегнут немного палку, разоблачая бекского сынка, в сущности, они будут правы. Око за око, зуб за зуб! Нет, в родную деревню не поеду, не могу. А так хотелось бы!..
      Демиров сказал:
      - Напрасно опасаетесь. Вы - доктор. Не случайно говорят: доктор - мать народа. Народ уважает вашу профессию.
      - Знаю, знаю. Потому-то я и хочу годок пожить среди простого люда. Пусть будет не родная деревня - пусть другая. Народ- везде народ: простой, добрый, справедливый, как природа, среди которой он живет, которая породила его. Думаю, за год и супруга моя дражайшая остынет, перестанет сердиться, сменит гнев на милость. По-моему, остынет... Должна..."Год - срок не маленький. Жаль, вы не знаете мою жену Мехрибан-ханум, мать Зибы.
      - Не знаю, но много слышал о ней от Зибы-ханум.
      - Что именно?
      - Только хорошее.
      - Вот-вот. А я между тем вынужден был бежать из дома, как некогда это сделал великий Лев Толстой. Смешно, а?...
      - Наш долг, доктор, задержать вас здесь, привезти сюда и вашу супругу, помирить вас и заново сыграть вашу свадьбу, - пошутил Демиров.
      - Привезти ее сюда?... Мою Мехрибан?... Утопия! Она и на день не согласится уехать из дома. Накопила много добра - "теперь день и ночь трясется над ним, как бы воры не залезли и не утащили. Ко мне она относится так, будто я немного рехнулся. Возможно, в этом смысле она права. Старческие мозги немного усыхают... Значит, и качество их меняется.
      - Шутите, доктор?
      Старик усмехнулся:
      - Немного шучу. Больного надо развлекать. Говорят, в здоровом теле здоровый дух. Значит, и наоборот: здоровый дух способствует бодрости тела, то есть выздоровлению. -Доктор вздохнул: - Шучу-то шучу, однако в каждой шутке есть доля правды. Верно говорят: старость - не радость...
      Старик поднялся, взял со стола один из порошков, принесенных Сары, развернул обертку, крикнул, обернувшись к двери:
      - Эй, мальчик, воды!
      Демиров снова попытался протестовать:
      - Но ведь я только что пил какую-то отраву. Доктор, не много ли?
      Сары вошел со стаканом воды, поставил на стул у кровати и молча удалился.
      - Не много, не много, - строго сказал старик. - Митинг отменяю!... С врачом не спорят, врача слушаются.
      - Ну хорошо... Давайте так: мы вас будем слушаться, вы - нас. Идет?...
      Демиров проглотил порошок, запил водой. Старик был непреклонен:
      - Нет, не идет. Уеду, не уговаривайте. Обязательно уеду в деревню!.. Доктор сделал паузу: - Уеду к своему детству. А потом... - Он снова умолк. Потом, если хотите знать, я умру... Чувствую, знаю - скоро того... Земля нам дает жизнь - и земля нас берет. Прошу вас, пусть мои слова не огорчают, не печалят вас. Это же все естественно - родиться, жить, умереть... Может, неуместно говорить сейчас об этом... Вы уж простите старика. Болезнь у вас в общем-то пустяковая, а человек вы молодой. Вам до меня шагать еще лет тридцать. Так что вы должны войти в мое положение. Мне нужна деревня. Прошу вас направить меня в деревню...
      - Хорошо, уговорили, - рассмеялся Демиров. - Направим вас в деревню. Только вот в какую?..
      - Смотрите сами, - оживился доктор. - Ваше царство - вам виднее.
      - Давайте мы вас направим в деревню, где председателем колхоза Годжа-оглу. Его отец - очень интересный старик, расскажет вам много любопытного об этих краях.
      - Очень хорошо, весьма признателен вам. Вы же, товарищ Демиров, дайте мне слово, что будете добросовестно принимать все лекарства.
      - Даю, обещаю.
      - Кроме того, - продолжал доктор, - вам необходимо поставить банки. Это очень важно, дабы предотвратить возможное осложнение в легких. Я в здешней больнице встретил мою бывшую студентку - Рухсару Алиеву. Здесь ее почему-то зовут Сачлы. Это тем более странно, что кос у нее уже нет. Очень прилежная девушка, хорошо училась. Словом, ждите, я пришлю к вам Рухсару.
      Демиров замахал рукой:
      - Ради бога, доктор, не беспокойтесь, не надо никого присылать! Даю вам слово, я поправлюсь без посторонней помощи.
      Доктор не дал ему говорить:
      - Лишаю вас слова, товарищ больной. Или вы не усвоили простую истину, что врачам надо подчиняться? Мы уже говорили об этом: рядовой подчиняется командиру, больной - врачу. И позвольте мне откланяться. Вам надо отдыхать, а мне - собираться в дорогу. Утром загляну к вам. Счастливо оставаться.
      Старик взял свою трость и ушел.
      Демиров откинулся на подушку. В памяти начало оживать прошлое: учеба в Москве, две подружки - Халима и Зиба. Хорошее было время. Они были молоды, ездили за город, на Пахру, на Москву-реку, купались, катались на лодке, загорали, лежа на зеленой траве.
      Таир улыбался, словно он и вправду вернулся в прошлое и это прошлое существует реально и, кроме него, нет ничего другого: ни смерти Халимы, ни разлуки с дочерью, ни этого городка, ни Зюльмата, ни Субханвердизаде... Вдруг он очнулся от воспоминаний былого.
      "Странно, почему я подумал про Зюльмата и Субханвердизаде? Случайность?... Нет... Что-то в этом Гашеме есть страшное... Коварен... Хитер... И враг... Враг, враг!... Неприятный человек!... Есть в нем что-то от бандита, только не в лесу он... А повадки бандитские..."
      Скрипнула дверь, он услышал голос Сары:
      - Сестра пришла.
      - Зачем это беспокойство?
      - Она говорит, ее доктор прислал, ее учитель.
      - Ну хорошо, Сары. Пусть сестра войдет.
      В комнату вошла Рухсара. Голова ее была повязана белой косынкой. Лицо было бледно и печально. Бросила украдкой взгляд на портрет молодой женщины с девочкой на руках, висевший на стене, поставила на стол чемоданчик, достала из него банки, флакон со спиртом, вату. Спустя десять минут, сделав все, что надо, она попрощалась одним словом: