Сулейман Рагимов
      Сачлы
      КНИГА ВТОРАЯ
      ГЛАВА ПЕРВАЯ
      Ризван, взяв отпуск, приехал в Баку - повидать Рухсару и договориться о свадьбе.
      Нанагыз встретила своего будущего зятя у ворот, взяла из его рук перевязанный посредине ремнем чемодан, обняла дорогого гостя, прильнула к его груди:
      - Сыночек!
      Приезд Ризвана принес много радости обитателям дома. Ситара, Мехпара и Аслан были в восторге от подарков. Нанагыз же не могла налюбоваться женихом своей дочери. Высокий, стройный, с зачесанными назад густыми черными волосами, веселым взглядом, полный обаяния, в этот раз он особенно понравился Нанагыз. Она мысленно ставила их рядом, Ризвана и Рухсару, мечтала: "У меня будут красивые внуки".
      Она и сама давно уже думала о свадьбе дочери:
      "Хоть и говорят: пока девушка - ты королевушка, однако девичество таит в себе немало бед и опасностей. Чем сидеть дома, уж лучше выйти замуж. Оба молоды, похожи друг на друга, как родные брат и сестра".
      Нанагыз, как могла, старалась угодить гостю. Думала:
      "Рухсаре не придется краснеть из-за меня. Хуже нет, когда девушка чувствует свою зависимость перед женихом. Только бы они были счастливы! Мне же от них ничего не нужно".
      Вечером заботливая Нанагыз постелила постель Ризвану во дворе, под инжировым деревом. Почти всю ночь она не сомкнула глаз. Утром рано накинула на ветви дерева свою чадру: "Чтобы солнце не потревожило спящего Ризвана". Отправила девочек за покупками на базар. Личико маленького Аслана прикрыла марлей.
      Ризван спал, мерно дыша; грудь его была открыта. Нанагыз смотрела на него, и в душе ее пробуждалось нежное материнское чувство. Что, кроме счастья, может желать мать своему ребенку? смотрела на него, и в душе ее пробуждалось нежное материнское же любовь всегда неизменна. Счастье матери неотделимо от счастья ребенка. Счастье Рухсары - это и ее счастье, Нанагыз. А счастье Рухсары теперь зависит от Ризвана. Оттого-то он так и дорог. Нанагыз. В народе говорят: "Теща любит зятя больше сына".
      Нанагыз готовила завтрак, прибирала в доме, но все мысли ее были прикованы к Ризвану.
      Хлопнула калитка, во двор вошел почтальон.
      - Кто здесь Нанагыз-ханум? Вам письмо!
      "Хоть бы от Рухсары!" - подумала Нанагыз.
      Взволнованная, обрадованная, подошла к почтальону, взяла дрожащими руками письмо и заспешила к инжировому дереву, приговаривая:
      - Конечно, от Рухсары... От кого же еще может быть?!
      Ризван проснулся, поднял голову:
      - Что это?
      - Письмо, сынок.
      - От кого?
      - Наверное, от Рухсары.
      Нанагыз протянула письмо Ризвану. Он ловко распечатал конверт, извлек из него листок, исписанный зелеными чернилами, начал читать про себя:
      "Тетушка Нанагыз!
      Я не хотела беспокоить тебя, но, узнав, что ты любящая мать, посчитала своим долгом открыть тебе правду. Приехав в наш район, твоя дочь Рухсара вытворяет всякие фокусы, пошла по дурному пути, потеряла девичий стыд. Ко всему этому она остригла свои косы. Кроме того..."
      Ризван, не выдержав, швырнул листок на землю. Нанагыз нагнулась, подняла письмо. От нее не укрылось, что Ризван мгновенно изменился в лице.
      - В чем дело? Может, тебя вызывают обратно, на твой пароход, а, сынок? Ризван молчал. Нанагыз встревожилась не на шутку:
      - Скажи, сыночек, что случилось?
      В ответ она услышала подобие стона.
      - Что с тобой, детка?
      Ризван, закрыв глаза, рукой отстранил от себя Нанагыз:
      - Ничего! - Затем вскочил с постели и закричал, как безумец: - Ничего!.. Ничего!.. Ничего!..
      Из глаз его брызнули слезы.
      Нанагыз впервые видела Ризвана в таком состоянии. Не сказав ни слова, она сняла с дерева чадру, накинула на голову. Направилась к воротам.
      Нанагыз с полным тревоги сердцем обошла базар, разыскала дочерей. Не дав им завершить покупки, велела идти домой. И сама тоже пошла. У ворот дома остановилась, достала из-под платка злополучное письмо, протянула дочери:
      - Прочти мне, Ситара, только тихонько... Мехпара, а ты иди домой да корзинку прихвати.
      Ситара начала медленно читать письмо. Нанагыз была потрясена. Подняв к лицу руку, ногтями оцарапала до крови правую щеку. Прохрипела:
      - Да разверзнется твоя могила, Халил! Оставил меня одну, ушел, и вот что теперь получается!..
      Выхватив из рук Ситары письмо, вошла во двор, затем в дом.
      На Ризвана будто не обратила внимания. Подошла к большому увеличенному портрету Рухсары, долго смотрела на две длинные косы, лежавшие на груди дочери. Пальцы Нанагыз разжались, письмо упало на стол.
      - Не верю! Моя дочь не ослушается матери... Не верю!.. Не могу поверить!..
      Подавшись вперед, приблизила лицо к портрету. Протянула руку, погладила его.
      - Моя дочь никогда не отрежет своих волос!.. Она мне обещала... Рухсара любит свою мать...
      Нанагыз приблизилась к Ризвану, долго смотрела ему в глаза. Наконец спросила:
      - Ты называл меня матерью?
      - Называл...
      - Я называла тебя сыном?
      - Называли.
      - Так слушай меня, сынок... - Нанагыз ударила себя рукой по груди. - Моя дочь пила молоко вот из этой груди, поэтому будь спокоен... Кроме того, сынок, не забывай: на свете немало людей, которые способны оклеветать невинного...
      Ризван потупил глаза.
      - А если все это правда, что тогда?
      - Нет! Такого не может быть. Вскормленное моим молоком дитя не способно на дурные поступки. Конечно, у молодых головы горячие... Однако ты, сынок, возьми себя в руки, слышишь?
      Ризван невесело покачал головой:
      - Легко сказать - возьми себя в руки. А как это сделать?!
      - Слушай меня. Я немедленно еду к ней, найду ее, будь она хоть на другом конце света. Если увижу, что Рухсара действительно отрезала косы, значит, все, что написано в этом письме, правда. Понял?
      Нанагыз не могла успокоиться:
      - Моя дочь не такая, как некоторые... Она не посмеет обрезать своих кос без моего разрешения!
      - Ну, а вдруг... - Нанагыз жестом руки прервала Ризвана:
      - Тогда она мне не дочь! Слышишь?! Она мне не дочь! Нанагыз повернулась и направилась в дом. - Повторяю, если она отрезала свои косы, значит, все, что написали в письме, правда!.. Я говорила ей: "Если про тебя скажут плохое или ты отрежешь свои волосы, считай меня мертвой!" Может, она захотела моей смерти?.. Неужели она отрезала волосы, которые я восемнадцать лет холила, расчесывала, целовала?! Не верю!.. Радость моя, детка, Рухсара! Ведь ты не способна на такое!..
      Нанагыз быстро собралась в дорогу. Необходимые вещи положила в простенький чемоданчик, расцеловала детей, дала необходимые наставления Ситаре и Мехпаре, оставила деньги на хозяйство, объяснила им:
      - Уезжаю к вашей сестре.
      Едва калитка захлопнулась за ней, Ризван вошел в дом, быстро переоделся, надел темную шелковую косоворотку, подпоясался веревочным пояском с черными кистями, прихватил синий выцветший плащ и вышел на улицу вслед за Нанагыз.
      ГЛАВА ВТОРАЯ
      Вечерело, когда на маленькой площади райцентра, у базара, остановился для короткой передышки автобус, курсировавший по маршруту Евлах - Горне. Из него вышли Ризван и Нанагыз. Вид у обоих был сумрачный, словно они в ссоре. Однако к центру городка пошли рядышком.
      Навстречу им попался высокий, статный молодой человек в милицейской форме. Это был Хосров, Увидев незнакомых людей, задержал шаг.
      Ризван обратился к нему:
      - Извините, товарищ, не подскажете, где у вас здравотдел? Мы не здешние...
      Хосров сразу насторожился, им овладело недоброе предчувствие. Он приблизился:
      - А кто вам нужен? Здравствуйте, товарищи... Кто вам нужен из здравотдела?
      Любопытство Хосрова не понравилось Ризвану.
      - Нам нужно это учреждение. Мы спрашиваем вас, товарищ, о здравотделе. Где он находится? Если знаете, скажите нам. Нас интересует районный здравотдел. Ясно вам?
      Хосров растерялся.
      - Ну зачем же так грубо, товарищ? - сказал он мягко. - Спрос - не грех. Не обижайтесь. Идите, за мной, покажу...
      Вскоре они остановились у больших распахнутых ворот. Хосров показал пальцем:
      - Смотрите, вот он - здравотдел. Тут все: и здравотдел, и наша больница...
      Ризван и Нанагыз вошли во двор. Пройдя немного, остановились, посмотрели по сторонам. Гюлейша Гюльмалиева увидела их из окна, спустилась во двор:
      - Вам кто нужен, товарищ? Кого ищете? Ризван не ответил, отвел глаза в сторону, Нанагыз подошла к Гюлейше, представилась:
      - Я мать Рухсары.
      Гюлейша покосилась на Ризвана:
      - А кто этот парень?
      - Извините... Он мой сын...
      - Значит, брат Рухсары?
      - Нет.
      - Кто же он все-таки?
      Гюлейша недружелюбно смотрела на приезжих. "Кажется, выстрел мой попал в цель, - подумала она. - Письмо сделало свое дело". Нанагыз негромко сказала:
      - Это Ризван, жених Рухсары.
      - Жених!.. - Гюлейша сделала изумленные глаза. - У Рухсары есть жених?! Вы правду говорите?.. У этой девушки есть жених?! А мы думали... - Она не договорила.
      Нанагыз смутилась, опустила голову, пробормотала:
      - Не то чтобы жених... Но так про них говорили...
      Гюлейша подошла ближе к Ризвану. Ей хотелось встретиться с ним глазами. Ризван же от стыда готов был провалиться сквозь землю.
      - Здравствуйте, красавец! - Женщина развязно протянула Ризвану руку. Удивляюсь, как это вы вспомнили про свою невесту! - Она отвела лицо в сторону, буркнула: - Какое легкомыслие... - Опять взглянула на Ризвана: - Словом, вы приехали в гости к Рухсаре? Это замечательно! Однако ей немного нездоровится... - Гюлейша обернулась в сторону дома, закричала: - Эй, Рухсара!.. Слышишь, Рухсара?!. Ай, гыз!..
      Никто не отозвался на ее зов.
      Гюлейша задорно-игриво посмотрела на Ризвана, пояснила:
      - На свое имя она не откликается. Попробуем по-другому... - Она закричала что было силы: - Сачлы!.. Эй, Сачлы!.. Эй, девушка!.. Эй, Сачлы!.. - Гюлейша, прищурившись, насмешливо уставилась в лицо Ризвана: - Правда, от кос ее осталось одно лишь воспоминание!.. Но прозвище у нее прежнее - Сачлы!.. Эй, Сачлы!..
      Нанагыз показалось, что сердце ее вот-вот выскочит из груди.
      Во двор вышла Рухсара, в темной трикотажной кофточке, голова ее была повязана белой косынкой. Увидев мать и Ризвана, опешила.
      "Приехали! Зачем?! Зачем они здесь?! Как стыдно!"
      Она стояла посреди двора, растерянная, с лицом белым как мел.
      Гюлейша сказала ей:
      - Иди, иди! Ай, гыз, иди же, твои приехали!.. - Женщина сделала жест в сторону Рухсары: - Вот она - Рухсара, пожалуйста!.. Наша Сачлы!..
      Нанагыз, пошатываясь, сделала несколько шагов в сторону дочери. Поставила чемодан на землю. Протянула руку к затылку дочери, провела ладонью по спине, сверху вниз. И вдруг рухнула на землю, к ногам дочери. Рухсара нагнулась, подняла мать, повела в свою комнату.
      Ночь опустилась на горы. В маленькой комнатушке Рухсары неярко горела керосиновая лампа. Нанагыз сидела на кровати, Ризван - у маленького столика, Рухсара - в углу. В комнате царило гробовое молчание. Незаметно промелькнула ночь. Когда за окном стало совсем светло, Ризван поднялся и вышел во двор. Прошел в конец двора, долго безучастно смотрел на цепи гор, окрашенные багрянцем. Он не заметил, когда Рухсара подошла к нему.
      Девушка долго стояла перед ним молча, глядя себе под ноги, наконец подняла голову.
      - Я чувствовала, что вы приедете, - промолвила она. - Вчера ждала, с самого утра...
      Как ей хотелось кинуться Ризвану на грудь, прижаться. Ведь это он, ее родной Ризван!
      - Мне нужно так много сказать тебе!.. Только ты сможешь понять меня... Когда я была одна...
      Молодой человек оборвал ее:
      - А мне тебе нечего говорить, мне все ясно!.. И каждому все ясно!.. Что тут объяснять?!
      Рухсара коснулась ладонью плеча Ризвана:
      - Я такая несчастная, Ризван!
      - Не от веселой ли жизни?
      Он насмешливо пожал плечами, закусив верхнюю губу. Он старался не смотреть в ее лицо.
      - Я так несчастна, Ризван, - повторила Рухсара. - Мне так тяжело...
      На глаза ее навернулись слезы.
      - Кто же в этом виноват? - спросил молодой человек холодно, не оборачиваясь к ней.
      - Не знаю...
      - А кто же знает?..
      - Мне очень плохо, Ризван.
      Лицо Ризвана, бледно-желтое от бессонной ночи, искривилось злой гримасой.
      - Вы - неверная! - бросил он. - Очевидно, вы из тех, кто кидается из одних объятий в другие!..
      Рухсара быстро повернулась и ушла в дом. Нанагыз спала, сидя на кровати, откинувшись к стене и завернувшись в свою чадру. Рухсара снова села в угол и замерла.
      Через некоторое время в комнату вошел Ризван, взял свой плащ, подошел к кровати, тронул Нанагыз за плечо:
      - Я уезжаю!.. Я не желаю здесь больше оставаться!..
      Нанагыз торопливо поднялась с кровати, чадра соскользнула на ее плечи, обнажив совершенно седую голову.
      - Да, поедем, сын мой, - сказала она. - Не стоит здесь оставаться. - Она глубоко вздохнула, посмотрела на Рухсару: - Такова, видно, судьба...
      Рухсара подняла голову, в глазах стояли слезы, показала рукой на дверь:
      - Уезжайте, уезжайте! - Зарыдала, приговаривая: - Уезжайте!.. Уезжайте!.. Никто мне не нужен!..
      Нанагыз тоже заплакала, обняла дочь:
      - Доченька, милая... Рухсара!.. Родная моя!.. Давай уедем... Собирай свои вещи!.. Прошу тебя, уедем отсюда!.. Пожалуйста!..
      Женщина начала торопливо укладывать вещи дочери. Выглянула за дверь, увидела Ризвана, стоящего на пороге, с плащом через руку, сказала:
      - Ты прав, сынок. Мы должны поскорее уехать отсюда. Все вместе! Уважь меня в последний раз, сынок... Возьми вещи Рухсары... Помоги нам, все-таки ты мужчина, а мы - женщины...
      Ризван вошел в комнату, некоторое время молчал, затем угрюмо сказал, не глядя на Рухсару:
      - Я тоже за то, чтобы вы уехали отсюда. Я помогу вам.
      Он поднял узел с вещами.
      Рухсара кинулась, вырвала узел из его рук.
      - Я никуда не поеду!
      Нанагыз опять взмолилась:
      - Поедем, доченька! Поедем с нами!..
      - Я ни с кем не поеду! Я ни с кем не поеду!.. - твердила девушка сквозь слезы.
      - Одумайся, доченька, уедем!
      Нанагыз долго уговаривала Рухсару, упрашивала:
      - Не упрямься, доченька, послушайся свою мать. Будешь работать в другом месте...
      - Нет и нет, мама! - Рухсара уже не плакала. - Говорю вам, я никуда не поеду!.. Раз так получилось, я останусь здесь... Я не хочу бежать отсюда...
      - Доченька, никто не говорит тебе: беги! Мало ли других мест?! Будешь работать в другом месте.
      - А почему не здесь?
      Ризван, потеряв терпение, вышел из комнаты. Нанагыз крикнула вслед ему:
      - Ризван, Ризван!..
      Он даже не обернулся. Поднялся вверх по улице, быстро пошел к базару. Неожиданно увидел знакомое лицо: это был милиционер Хосров. Ризван подошел к нему:
      - Товарищ, я должен уехать!.. Понимаете? Мне надо во что бы то ни стало уехать!.. Помогите, посоветуйте... Вы же местный, да еще работник милиции...
      Хосров внимательно и серьезно посмотрел на него:
      - Что ж, правильно делаете. Только, жаль, вы немного опоздали, машина только что ушла.
      - Какая досада! - воскликнул Ризван. - Но я должен немедленно уехать!.. У меня срочное дело в Баку!.. Поймите!.. На чем угодно! Лишь бы уехать!..
      У склада, где хранилось масло, стоял фургон, запряженный тройкой лошадей. Вот фургон тронулся, он был сильно перегружен, и колеса его неимоверно скрипели.
      - Может, эта голосистая арба прихватит меня? - спросил Ризван Хосрова с надеждой. - Куда она едет? Помогите!
      Когда фургон поравнялся с ними, Хосров поднял руку. Длинноусый возница, сидевший на овчинном тулупе, натянул вожжи.
      - Тпр-р-р, стойте!.. - воскликнул он. - Куда разбежались?! Вот лошади!.. Не остановишь!.,
      Судя по унылому виду тощих кляч, они были рады-радешеньки этой остановке.
      - Послушай, братишка, - сказал Хосров, - прихвати с собой этого человека! Сделай доброе дело. Возница замахал рукой:
      - О чем ты говоришь?! Или не видишь, я везу государственное масло?.. Повозка перегружена, лошади не потянут. Да ты посмотри, как я нагружен!.. Ты что, хочешь, чтоб мои дети остались сиротами?! Ведь лошадь тоже живое существо или нет?! Разве не видите, что они не тянут?! Лошадям надо давать ячмень, тогда они повезут... Однако не будем говорить про ячмень... Вы знаете, почем сейчас отруби?
      Однако повозку остановил. Ризван с помощью Хосрова забрался на бочки с маслом. Поблагодарил Хосрова. Для Хосрова этот неожиданный отъезд "родственника" Сачлы был весьма приятен.
      Возница несколько раз стегнул кнутом лошадей. Однако вскоре он опять остановил их, покосился недружелюбно на Ризвана:
      - Ведь в этих бочках масло!.. На них нельзя прыгать... - ворчал он. Неужели люди не понимают этого?..
      Ризван сунул руку в карман:
      - Сколько я вам должен, дорогой?
      Аробщик спрыгнул на землю, достал из-под своего тулупа небольшую попону, свернутую вчетверо, опять забрался на повозку. Ризван протянул ему десять десятирублевых бумажек:
      - Вот, это вам...
      Аробщик небрежно взял деньги, сунул их в карман, вздохнул:
      - Спасибо, племянничек, да наградит тебя аллах. Значит, на ячмень у нас деньги есть...
      Он попросил Ризвана сойти с фургона, разостлал поверх бочек попону, пригласил:
      - Вот теперь садись, теперь тебе будет мягко, племянничек! - И похвастался: - Куда там машина!.. Неделю тому назад вон с той горы сорвался грузовик, сейчас сам увидишь... До сих пор там валяются его обломки... Машина - вещь ненадежная. То колесо ломается, то дифер... А вот мой фургон - одно удовольствие! Захочет твоя душа ты сойдешь, увидишь родник - напьешься, увидел речку - купайся... Едешь себе и любуешься горами, холмами. А фургона не будет - не будет тебе ни счастья, ни удачи. Недавно говорили, будто там, наверху, в правительстве, есть такая мысль - раз и навсегда упразднить все эти машины, ибо от них больше убытка, чем прибыли. Да разве годятся эти машины под груз?! Особенно в наших горах. В больших городах, таких, как Баку, Шеки, Москва, там машины нужны. Вот еще про Америку рассказывают... Рассказывают, там арбами пользуются вовсю. Вначале, говорят, и там хотели упразднить арбу. Да аробщики взбунтовались, не позволим, говорят! Видят наверху, дело приняло серьезный оборот, снова разрешили арбу. Говорят: "Мы тоже сторонники арбы!" Во как!..
      Болтая таким образом, аробщик вновь забрался на свой овчинный полушубок, с которым не расставался ни летом, ни зимой: так, на всякий случай. Глянул по сторонам, тряхнул вожжами, взмахнул кнутом:
      - Но-о-о!.. Но-о-о!.. А ну, лошгдушки!.. А ну, резвые!.. Давай, давай!.. Шевели ногами!..
      Шоссе поворачивало вправо. Отсюда хорошо был виден весь городок. Не знал Ризван, что в этот момент Рухсара стоит во дворе больницы, не спуская глаз с удаляющегося фургона. Вот начался подъем, сейчас будет поворот - и фургон скроется с ее глаз. И вот скрылся - уехал Ризван!
      Рухсара достала из карманчика своей темной блузки мокрый от слез платок, прижала к глазам.
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ
      Окруженное дубовым лесом, селение Чайарасы приютилось на плоской вершине крутобокой горы. Плывущие в небе облака срезали на ходу головы великанов деревьев.
      Внизу, по ущелью, протекала бурная река, берущая начало высоко в горах, у самых ледников. По пути она вбирала в себя воды многих родников и речушек, набирала силу, скорость, меняла нрав, становилась злой, свирепой и все глубже и глубже вгрызалась в землю.
      В реке обитали выдры. В лесах было немало черных медведей, волков и других хищных зверей. В непролазной чаще вили гнезда большие белые коршуны.
      Из земли било множество минеральных источников.
      В окрестных лесах водились дикие пчелы. В период их роения сельчане ходили по лесу и, найдя дупло с сотами, пудами уносили домой душистый дикий мед.
      Выше, в горах, где не было лесов, простирались необъятные пастбища, на которых большую часть года паслись стада овец, коровы и буйволы жителей Чайарасы.
      Поля для посевов находились рядом с деревней, на отвоеванных у леса, с помощью огня и корчевания, участках.
      Из поколения в поколение чайарасинцы жили в землянках и глинобитных хижинах. Лишь в последние годы здесь начали строить одноэтажные каменные дома с балконами на деревянных подпорках. Глухая деревня стала менять свой облик.
      Через деревню провели арык, берущий начало из мощного родникового источника в горе, повыше деревни. Благодаря воде стало возможным выращивать фруктовые деревья, овощи в огородах.
      Дом Ярмамеда, одноэтажный, в два окна, находился в нижней части деревни, среди скал. Рядом с домом стояло несколько ульев. Прежде Ярмамед жил в отцовской землянке. Этот дом он построил совсем недавно. Балкон еще не был покрыт. От дома вниз вела тропка, которая упиралась в скалу, уходящую вертикально вверх. Ночью, стоя здесь, можно было слышать голоса хищных зверей.
      Эти дикие, глухие места издавна служили приютом для тех, кому нужно было укрыться от людских глаз и властей. Здесь конокрады прятали украденных у кочевников-скотоводов лошадей.
      Несколько лет назад в этих лесах скрывались те, кто не хотел идти в колхозы. Тут они считали себя в полной безопасности.
      Сам Ярмамед, когда в районе начали создавать первые колхозные артели, испугался и скрылся в лес на несколько дней.
      Ярмамед был человек могучего телосложения, высокий, статный, широкоплечий, подвижный, с густыми усами. Круглый год носил черную остроконечную папаху, пиджак из домотканого сукна и, такие же штаны, заправленные в длинные, до самых колен, шерстяные носки. Обувал удобные чарыки из сыромятной кожи, с острыми носами. Этот крупнотелый человек легко, как горный козел, ходил по крутым горным тропам, без промаха стрелял в парящих высоко в небе орлов, не боялся вступать в единоборство с медведями. У него было обыкновение одаривать медвежьей шкурой пришедших к нему в дом наиболее уважаемых гостей. Была у Ярмамеда лошадь под седлом, резвая, выносливая, хорошо приученная к горным дорогам, - под стать хозяину.
      Когда Ярмамеду стукнуло двадцать пять лет, шесть лет назад, он женился на дочери односельчанина Чиловхана-киши. Единственная дочь в семье (кроме нее у Чиловхана было еще семь сыновей), Гейчек росла своенравной и избалованной. У нее было круглое, широкоскулое лицо, густые брови, яркие, румяные щеки, красивые крепкие руки.
      Гейчек недавно исполнилось двадцать пять лет. Она была бесплодной, и, возможно, это помогло ей сохранить девичью живость и своеобразие характера.
      Когда Ярмамед, не желая вступать в колхоз, скрылся из деревни, Гейчек ходила к нему на свидание в лес, приносила ему еду, отварную баранину, хлеб. Шла ночью, ничего не боясь, словно съела, как говорится, волчье сердце. Притаившись между скал, ждала мужа, прислушивалась к ночным звукам. В последний момент неожиданно выскакивала из засады, желая попугать Ярмамеда. Тот вскидывал ружье, а она весело заливалась:
      - Ты чуть не убил меня!..
      ЯрмамеД страстно обнимал жену, говорил:
      - Вторую пулю пустил бы в себя.
      Со временем их любовь не угасала. Напротив, все больше крепла. Жили они в достатке.
      Ярмамед сам был неплохим хозяином, да к тому же родные жены постоянно помогали им, не скупились на подарки и прочую житейскую помощь. "Наш зять никогда ни в чем не будет нуждаться!" - говорили они.
      Тесть, Чиловхан-киши, молол для них зерно. Зимой присматривал за их коровами. Летом, когда жители селения Чайарасы поднимались в горы на эйлаги, теща заготавливала для молодых на зиму масло и сыр. Ежегодно близкие Гейчек одаривали чем-нибудь своего зятя. Родители и братья Гейчек старались угадать каждое желание своей любимицы, баловали ее, не позволяли ее ресничке упасть на землю, как говорится. Видя все это, Ярмамед проникался к жене еще большей любовью и уважением.
      Был он большим хлебосолом. Приходу гостей радовался так, словно этот день был для него самым большим праздником. И гордился своей славой гостеприимного хозяина, это было ему очень приятно.
      Год тому назад, зимним ненастным днем, к ним в деревню приехал председатель районной Контрольной комиссии Сейфулла Заманов. Закончил все свои дела только к вечеру, прильнул лицом к окну сельсовета, увидел: на дворе идет густой снег. Сказал:
      - Если бы нашлась комната, мы бы остались переночевать. Вон какая непогода! Словно кто отруби сверху сыплет.
      Сидевший возле окна Ярмамед поднялся, улыбнулся приветливо Заманову:
      - У нас для гостя всегда есть место! Пойдем ко мне, дорогой товарищ.
      Находившиеся в сельсовете крестьяне одобрительно загудели.
      Заманов, внимательно посмотрев на Ярмамеда, шепотом спросил стоявшего рядом с ним комсомольца, бывшего батрака:
      - Он не кулак?
      Тот ответил неопределенно, тоже шепотом;
      - Живет неплохо...
      - Батраков не держит?
      - Нет.
      - Родственников кулаков нет у него?
      - Как будто нет.
      - Права голоса не лишен?
      - Нет, не лишен.
      - Значит, не вражеский элемент?
      - Нет.
      Перешептывание Заманова и бывшего батрака не понравилось Ярмамеду, он рассмеялся, взял Заманова под руку:
      - Ты меня не бойся, не смотри, что у меня такой рост и плечи широкие. Это все от здоровья... Сам знаешь, горы и леса порождают крепких людей, богатырей. Мы здесь вырастаем такими без всяких лекарств и врачей.
      Так Заманов оказался гостем Ярмамеда.
      Гейчек приветливо встретила гостя. Ярмамед позабавил его, рассказав несколько любопытных преданий отцов. Затем заговорил об охоте. Заманов с интересом слушал его. Тем временем Гейчек угощала гостя. Обычно Заманов плохо сходился с людьми, но к этой супружеской паре почувствовал необычайное расположение. Наутро он уехал.
      Спустя три дня Заманов узнал, что Ярмамед ушел из деревни в лес. Заманов огорчился, да и встревожиться было от чего: Субханвердизаде мог обвинить его, главу районной контрольной комиссии, в связи с бандитом. Сейфулла тотчас поставил в известность о случившемся Гиясэддинова. После этого тайком съездил в Чайарасы, поговорил с Гейчек.
      - Передай мужу, - сказал Сейфулла, - пусть выдаст властям нехороших людей, у которых он скрывается. А сам пусть возвращается домой. Мы не тронем его, я отвечаю за его голову. Пусть верит, мы ведь разделили с ним хлеб-соль.
      Старания Заманова не пропали даром. Ярмамед помог властям задержать пятерых опасных бандитов. Сам же вернулся в деревню.
      С того дня начала крепнуть его дружба с Замановым. Обычно, инспектируя окрестные деревни, Сейфулла, приезжая в Чайарасы, останавливался ночевать у Ярмамеда.
      ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
      Еще не начало светать, когда вдруг по деревне разлетелась страшная весть: "Убили Заманова! Застрелили!" Жители Чайарасы всполошились. Говорили разное:
      - Ярмамед и Заманов забыли хлеб-соль, которые ели вместе. Заманов позарился на жену Ярмамеда, а тот не стерпел этого...
      - Да нет же, Ярмамед и Заманов были как братья. Тут совсем другая причина...
      - Во всем, как всегда, виновата женщина! Кто же еще?..
      - Женщина, только женщина!.. Женщина способна натворить такое, что даже шайтану не под силу!
      Медленно светало. Жители деревни, мужчины и женщины, сходились к дому Ярмамеда. Заглядывали в окно, у которого на кровати, истекая кровью, лежал Заманов. Его рана продолжала обильно кровоточить, хоть и была туго перевязана.
      Ярмамед и Гейчек, растерянные, бледные, находились на грани отчаяния. И было от чего. Сейфулла Заманов ранен в их доме! В их доме стреляли в гостя! Позор!..
      "Лучше бы меня убили!" - сокрушался Ярмамед.
      Гейчек слушала перешептывание женщин, ей было мучительно стыдно. Люди не спускали с нее глаз, следя за каждым ее движением. Многие думали: "Наверное, Гейчек давно была близка с Замановым... Видать, в эту ночь муж не спал, когда Заманов прилез к ней, вот ей и пришлось, спасая свою честь, поднять крик: мол, гость пристает ко мне... Но если так, почему они не добили его второй пулей?.. Добили бы, а труп спрятали в лесу. - Очевидно, Ярмамед растерялся от вида крови... Теперь, наверное, попытается свалить вину на кого-нибудь другого, скажет, что стрелял не он..."
      Каждый в толпе высказывал свое мнение.
      Послали за фельдшером, но он еще не пришел. Фельдшерский пункт находился на краю деревни, в другом конце, на горе. Из представителей властей здесь был только председатель сельсовета. Порядком напуганный случившимся, он ждал людей из района и поэтому не разрешал прикасаться ни к чему в комнате.
      - Эй, что вы делаете?! Что делаете? - то и дело восклицал он. Следователь должен увидеть все так, как было. Иначе во всем обвинят нас. Осиротят наших детей!.. Пусть каждый стоит на своем месте, и раненого не трогайте!.. Вы что, дети?! Сам прокурор Дагбашев рассказывал в своем докладе, как надо поступать в подобных случаях!.. Он преподал нам юридический урок... Имейте в виду: кто прикоснется к раненому, тот, значит, и причастен к убийству!..
      В тот момент, когда председатель сельсовета пугал сельчан, Заманов мучился и стонал на постели. Один только Ярмамед, не обращая внимания на угрозы председателя сельсовета, старался по возможности облегчить его страдания.
      Особенно переживали случившееся родные Гейчек. Тот факт, что Заманов, гость, был убит ночью в доме их зятя, порождал в их сердцах определенное подозрение: "Наверно, это и вправду дело рук Ярмамеда..."
      Около полудня в верхней части деревни в облаке пыли показалась группа всадников на взмыленных лошадях. Толпившиеся во дворе Ярмамеда люди высыпали за ворота. Раздались голоса:
      - Приехали!.. Приехали!..
      Впереди всех скакал председатель райисполкома Гашем Субханвердизаде, затем прокурор Дагбашев и начальник милиции Хангельдиев, а за ними - с десяток вооруженных винтовками всадников. Субханвердизаде погонял свою лошадь плетью, от крупа лошади шел пар. Он торопился к месту происшествия. У прокурора Дагбашева вид был подавленный, он неловко сидел в седле, уцепившись обеими руками за луку.