Мехман

      - Так или нет? - спросил он, искоса поглядывая на Муртузова и делая такую мину, точно проглотил кислое. - Пускай приедут, увидят на месте, какой вы представляете из себя клубок - колючий или не колючий... А то вы своими напыщенными речами только затуманиваете наши головы...
      Муртузов низко опустил лысую голову, изображая смирение...
      - Истинная правда. Ничего не скажешь.
      - Он и тебе не дает работать, - продолжал Кями лов, поднимаясь во весь рост. - Ты старый, опытный следователь, а тебя на самом деле, как ты говоришь, впихнули в ореховую скорлупу. Нитки он вьет из тебя, делает из тебя детскую игрушку...
      - Верно, ой, верно, - подтвердил Муртузов. - На самом деле, я стал игрушкой в его руках. У меня есть совесть, я это признаю. Вы же знаете, перед тем, кто изрекает истину, шея моя тонка, как волосок, - рубите.
      - О, я вижу, что он и тебе надоел.
      Муртузов провел ребром ладони по горлу.
      - Клянусь, иногда я тоже хочу покончить с собой, как эта презренная Балыш.
      - Кстати, а как с делом Мамедхана?
      Муртузов опустил глаза.
      - Он поручил это дело мне. Взвалил еще одну тяжесть на мои плечи...
      - Как это он уступил тебе такой жирный кусок?
      Муртузов самодовольно засмеялся. Он сморщил нос, как будто нюхал что-то скверно пахнущее.
      - Там, где отдает кровью, он беспомощен, этот молокосос. Опыта нет. Барахтается, как дитя в пеленках. Вначале кичился, поднял шум-гам, хотел создать сенсацию, открыть Америку, потом запутался и, уезжая, поручил мне.
      Тут Кямилов вспомнил историю с часами, которую рассказала ему Зарринтач. Он обратился к Саррафзаде:
      - Скажи сестре, чтобы она еще раз как следует расспросила, - сказал он. - Понял? Пускай она задушевно побеседует с ней, выяснит все, понял?
      - Зарринтач сделает, будьте спокойны.
      - Надо ковать железо, пока оно горячо, - глубокомысленно произнес Кямилов и вытянутым пальцем указал на дверь.
      Саррафзаде стрелой вылетел из комнаты и побежал к сестре. Он еще раз объяснил, какое значение придает Кямилов истории с часами.
      - Ах вот что, теперь мне все ясно, - кивнула Зарринтач... - А я все думала, думала, с чего бы это начальник милиции зачастил ко мне в детсад!.. Ну да, конечно, Мехман испугался собственной тени и велел Джабирову уличить меня в чем-нибудь. Ну, если так... Хотя Зулейха-ханум, эта гордячка, теперь стала очень осторожна, ко мне не ходит и у себя принимает меня очень неохотно, все же постараемся как-нибудь поймать ее в капкан. Но ты знаешь, начальник милиции уже сколько дней не отстает, прямо сил нет...
      Кемал Саррафзаде очень встревожился. Испуг отразился в его выпуклых девичьих глазах. Он спросил взволнованно:
      - Ну и что? Что же он говорит - Джабиров?
      - Проверяет... Все интересуется, разнюхивает, допрашивает тайком моих людей: не знаете ли вы, откуда эта норма поступает, да куда идет?.. Почему эти продукты куплены на базаре, с рук? Почему эта печать поставлена неясно? Откуда пятна на солнце? И тысяча тому подобных вопросов...
      Но Кемалу было не до шуток.
      - Сколько дней идет ревизия?
      - Три дня уже.
      - Чего же ты мне ни слова не говорила?
      - Я говорила тебе вчера, но ты просто не в своем уме был, пришел выпивший. Красный был, как кумач...
      - Не поставить ли в известность товарища Кямилова об этом?
      - Нет..
      - Почему?
      - Есть причина.
      - Какая?
      - Тайна.
      Кемал очень заинтересовался этой странной тайной сестры, но Зарринтач ни за что не хотела говорить. Она не могла довериться болтливому Кемалу. Пусть подождет. Когда она зарегистрируется в загсе, сделается официальной женой Кямилова, тогда и он узнает.
      32
      В приемной прокурора республики Мехман встретил товарищей, с которыми недавно учился. Некоторых он знал с детства, еще по школе.
      Как ни старались молодые прокуроры держаться солидно, - ничего не выходило. Каждому хотелось поскорее узнать, как устроились остальные, и главное, самому поделиться впечатлениями о первых месяцах самостоятельной работы.
      Все они, собравшись вместе, почувствовали себя снова студентами, особенно когда из кабинета с папкой подмышкой вышла та самая тетя-секретарша, которая раньше работала в деканате. С месяц назад ее перевелли из института в прокуратуру республики. Но она уже не называла их запросто по именам. Голос ее прозвучал торжественно и официально:
      - Товарищи прокуроры, прошу вас, подойдите. Я отмечу ваши командировочные.
      Молодые люди гурьбой подошли к ней. Мехману тетя многозначительно улыбнулась, но справляться о здоровье сестры и племянницы пока что не стала. "Поговорим позже", - шепнула она и, обратившись ко всем, заявила:
      - Товарищи, прокурор республики сегодня занят на совещании в Совете Народных Комиссаров. Ваши доклады он заслушает завтра в двенадцать часов. Но я попрошу вас явиться гораздо раньше, - не позже одиннадцати. Я должна предварительно зарегистрировать явившихся, доложить о каждом из вас прокурору, сделать все как следует. - Она зажгла папиросу и задымила Прокурор лично просил меня создать железную дисциплину. Для этого меня и перевели сюда - в республиканский аппарат.
      - О да, мы это чувствуем, - заговорил один из районных прокуроров, чуть подмигивая товарищам. -По всему видно...
      - Без шуток - вы уже заметили? - спросила секретарша и громко, самодовольно засмеялась. - Да, я люблю порядок. Я умею его создать... Если вы понимаете, то в вашем росте на юридическом факультете я тоже приняла небольшое участие.
      - О, вы сыграли не малую роль, а большую роль...
      - Очень большую...
      - В общем, кое-какую роль сыграла. - Тетя-секретарша раскатисто расхохоталась. - Все, все здесь мои дети, вернее, мои питомцы... Приятно видеть вас уже на самостоятельной государственной работе. Не так ли, ребята? Почему мне не радоваться за вас? Я ведь не совершила какого-либо преступления, чтобы бояться вас - грозных прокуроров, а? - И она снова пустила дым к потолку. - Только не опаздывайте завтра, приходите во-время, ровно в одиннадцать часов. Чтобы мы не потеряли ни одной минуты.
      Бывшие студенты достаточно хорошо знали нрав тети-секретарши, они не стали слушать ее болтовню, договорились с Мехманом встретиться вечером и разошлись. Теперь тетя-секретарша могла вдоволь поговорить о сестре и племяннице. Она была очень обижена, что Зулейха даже не написала ей письма. "Вышла замуж и забыла свою тетю. Это ты, Мехман, виноват. Наверное, целые дни целуетесь..." - Она вынула из своей сумочки ключ.
      - Это ключ от квартиры Шехла-ханум. Я переселилась к ней, чтобы присмотреть за вещами... Иди, Мехман, отдыхай, я вернусь рано... - Она вела себя, как заботливая родственница. - Приду с работы пораньше, ты подробно расскажешь мне о вашем житье-бытье.
      Мехман пошутил.
      - Разве можно, работая в прокуратуре, нарушать закон?
      Тетя засмеялась. Разгоняя рукой табачный дым, она сказала:
      - Ты такой же сухарь, каким был. Вернее, ты еще совсем младенец. Впрочем... - Она стала подетально разглядывать Мехмана. - Нет, какие-то перемены в твоем лице есть... Ты возмужал... Да и пора уже... Подумать только - прокурор! Женатый мужчина! Ну, бери ключ, не стесняйся. Ты же хозяин там... Подумать только, Шехла любит тебя не меньше, чем Зулейху... Я тоже к тебе неравнодушна... Я ведь обожаю Зулейху. Ну, иди, иди... Тетя скоро придет, хорошенько угостит тебя, а вечером вместе пойдем в театр. Или ты считаешь, что я уже старуха? Тебе не пара? Ничего, вечером в своем новом платье, в телесных чулках твоя тетя не уступит многим прелестным девушкам...
      Мехману трудно было скрывать, что этот разговор его тяготит. Он продолжал шутить, но недовольная гримаса на лице выдавала его истинные чувства.
      - Заниматься посторонними разговорами во время работы, - ой-ой-ой!..
      - Ох, прокурор! - тетя кокетливо усмехнулась. - Не старайся прикидываться серьезным передо мной. Твоя тетя привыкла иметь дело с большими работниками...
      Мехман протянул руку к своему чемоданчику.
      - Ну, я пошел. Пока...
      - Куда это? - встревожилась тетя и снова подвинула ключ к Мехману. Неужели ты променяешь чисто убранную квартиру на эту захудалую гостиницу "Шарк", где все остановились? Фу!
      - При чем тут гостиница? Я пойду к матери. Для каждой птицы ее гнездо теплее других.
      - Ах, ты имеешь в виду Хатун, - наконец-то догадалась тетя и кивнула завитой головой - Я слышала, что она вернулась. Недавно я даже зашла к ней сама, справилась о ее здоровье, но она сделала такую кислую мину... Ну, ничего, женщина она старая, неграмотная, ей можно простить. Не бойся, я не обижаюсь. Загляни к ней, только поскорее возвращайся. Работа работой, а отдых, развлечения тоже нужны человеку... Что скажут дома, если ты даже не развлечешься в Баку?
      В это время задребезжал звонок. Секретарша растерянно вскочила.
      - Одну мянуту, Мехман, подожди меня, - быстренько сказала она. Очевидно, прокурор вошел в свой кабинет через другую дверь.
      Она швырнула в пепельницу окурок, испачканный помадой, и метнулась к кабинету. Мехман поскорее взял чемодан и вышел, не дожидаясь ее возвращения.
      Матери дома не оказалось, на двери висел замок. Мехман разыскал дворника.
      - Где это моя мама разгуливает? - весело спросил он. - В гости ушла, что ли?
      Ответ дворянка огорошил его. Оказалось, что старуха Хатун поступила работать на швейную фабрику. Мехман оставил свой чемодан и вышел на улицу.
      - Вот тебе и сын! - сказал дворник, обращаясь к жене. - Несчастная Хатун всю жизнь свою отдала ему, вырастила, сделала человеком, и на старости лет ей пришлось снова идти на фабрику. "Где мама?" Не стыдно ему спрашивать, взрослому мужчине: "Где мама?" А наш сын, чем он лучше этого? Он поступил точно так же: мы учили его, инженером сделали, а он нашел себе барышню с кудряшками, женился. А я как держал метлу в руках, так и теперь держу...
      - Лучше самому, своим трудом зарабатывать себе на хлеб, - дипломатично ответила жена дворника. - Ты еще, слава аллаху, не калека, не нуждаешься в чужом хлебе... Пусть лучше он с женой приходит к нам на обед в праздник, чем мы к нему...
      - Не о том я говорю. Нурийя, я говорю о благодарности детей... Разве я отказываюсь от своего отцовского долга? Душа моя всегда с ним. Свою маленькую зарплату, и то я не могу спокойно тратить, я и кушать спокойно не могу - кусок застревает в горле. Все думаю, может быть, сын мой нуждается в чем-нибудь... А он, разве беспокоится он так обо мне?..
      Вдруг Мехман, так поспешно удалившийся, неожиданно вернулся.
      - Дядя, вы не сказали, на какой фабрике работает мама?
      Вид у Мехмана был удрученный, он не шутил больше, не смеялся.
      Медлительный Нуру оперся о метлу и задумался.
      - "Али Байрамов", кажется, говорила она. Так, жена, или я ошибаюсь?
      - Ей-богу, Нуру, я в жизни не ходила в такие места, - с достоинством ответила Нурийя, желая уязвить Мехмана. - Базар и вот эта квартира на первом этаже - вот все что я видела на своем веку...
      - Да, Али Байрамов, Али Байрамов, - уже твердо сказал Нуру, почесывая свою бороду. - Спасибо Советской власти! Она надежнее вас всех, сынок. Когда мы стареем, она дает нам пенсию или какую-нибудь легкую работу - вроде охранника, чтобы мы не скучали.
      Мехман искоса посмотрел на дворника.
      - Но ты не один такой. Возьми друга твоего, инженера Наримана, моего сына. Мы с покойным Мурадом, отцом твоим, даже имена подобрали схожие. Ты вот тут родился в этой квартире, а он - вон там. Всего два дня разницы между вами... Оба мы радовались, что судьба, подарила нам сыновей, опору на старости лет...
      Мехман едва не сгорел от стыда. Он молчал, считав себя не вправе отвечать на полные укора слова Нуру. Старик посмотрел вслед уходящему Мехману и пожал плечами.
      - Нариман рассказывал, что Мехман славится своим умением хорошо говорить - чуть ли не оратор. Но где его пламенный язык? Он нем, как рыба...
      - Наверно, твои слова смутили его, Нуру. Он готов был провалиться сквозь землю...
      - Этого мало, старуха.
      - Что же ему еще делать, старик? На самом деле провалиться сквозь землю?
      - Он ведь юрист, пускай защищается, пускай правдой ответит на правдивое слово.
      - Невестка, невестка, невестка! Она вырывает сына из рук матери. Нурийя разволновалась и готова была прослезиться.
      - А только что ты заступалась за сына. Говорила, он ни в чем не виноват...
      - Таков уж удел матери. Она должна сына отдать другой...
      - А дочь? А если бы у тебя была дочь? Тогда как?
      - Дочь всегда ближе.
      33
      Мехман добрался до фабрики. Его направили к главному инженеру. Мехман постучал, осторожно приоткрыл дверь.
      - Можно?
      - Можно, - ответила молодая девушка в тюбетейке, сидевшая за столом.
      - Простите, мне нужно видеть главного инженера.
      - Входите. Прошу.
      - А он скоро будет? - спросил Мехман.
      - Кто?
      - Главный инженер.
      - Главный инженер - это я. - Девушка чуть усмехнулась. - В чем дело?
      - Я хочу повидаться со своей матерью, Хатун Агададаш кызы. Приехал сегодня из района и не застал дома. Говорят, она работает на вашей фабрике.
      Девушка взглянула на часы.
      - Вам придется двадцать пять минут подождать.
      - Но я очень спешу. Именно поэтому я и зашел к вам...
      - К сожалению, я не имею права нарушать трудовую дисциплину. Ведь у нас производство. Ваша мать работает на конвейере. Через двадцать пять минут будет перерыв.
      - Как я смогу ее найти?
      - Ну, мы вызовем ее сюда... - Девушка заглянула в какой-то список. - Ей передадут, что вы здесь.
      - Я подожду... - Мехман встал, собираясь выйти.
      - Можете посидеть здесь. Вы мне не помешаете. - И девушка углубилась в свою работу.
      Шум и грохот машин сотрясали здание. И где-то в шуме и грохоте, думал Мехман, была его старая мать, женщина, которой он был всем обязан и которую ничем не отблагодарил. Мехман томился. Каждая минута казалась ему часом. Наконец раздался гудок. Работницы высыпали из цехов на обеденный перерыв. Вскоре взволнованная Хатун вошла в кабинет. Она не заметила сына.
      - Вы меня вызывали, Дильгуше? - с тревогой спросила она. - Может, плохие вести?
      - Плохие вести? - девушка ласково улыбнулась. -Хорошие вести, отличные. Сын ваш приехал. Вот он...
      Хатун обернулась, увидела Мехмана и схватила его за руки, точно боясь, что он сейчас исчезнет.
      - Почему ты не написала, мама? - с упреком спросил Мехман. - Ведь ты обещала вернуться. Почему ты здесь? Да, я плохой сын, но не такой плохой, как ты думаешь...
      Глаза у Хатун стали влажными.
      - Что ты, что ты, сынок? Я не хотела мешать вам. Пусть у тебя будет свой дом, своя семья, дети.
      Дильгуше деликатно вмешалась.
      - Вашей матери у нас хорошо. Мы ее любим. Молодые работницы учатся у нее... - Она пошутила. - Мы не позволим обижать нашу Хатун...
      - Вот видишь, Мехман, - не утерпела мать, - здесь я нужна.
      - А мне разве ты не нужна? Разве я обидел тебя чем-нибудь? - Мехман снова взглянул на Дильгуше, как бы ожидая ее помощи.
      Та поняла это.
      - Очевидно, обидели. Иначе наша Хатун говорила бы иначе.
      У Мехмана опустились руки.
      - Конечно, я во многом виноват.
      - Но если человек искренне признает свою вину, его прощают, не так, Хатун? - Дильгуше ласково положила руку на плечо старухи.
      Мехман стал просить Дильгуше освободить его старую мать от работы.
      - Не хочется отпускать такую работницу. Трудно.
      - Но я прошу, товарищ инженер. Я хочу взять ее к себе.
      - Нет, Мехман! - Хатун многозначительно посмотрела на сына. - Нет!
      Дильгуше вдруг спросила:
      - Простите, где вы учились?
      - Я окончил юридический факультет.
      - Вы, наверное, тот Мехман, о котором часто вспоминает мой отец.
      - Ваш отец?
      - Профессор Меликзаде.
      - Профессор? Я очень хотел бы повидаться с ним, если можно.
      - Отец болен. Он так слаб... - На карих глазах девушки выступили слезы. - Как хорошо, что вы приехали. Откровенно говоря, я даже хотела написать вам. Просить вас навестить его...
      - Я рад, очень рад познакомиться с вами. Я очень многим обязан вашему отцу.
      Раздался гудок... Хатун достала из кармана ключ и отдала Мехману.
      - Смотри же, ночевать приходи домой...
      - А куда же еще? Где еще я могу ночевать, если не дома.
      Хатун вышла, и сразу же маленькая ее фигура затерялась среди женщин, входивших в цех.
      34
      Снова зашумели колеса машин, сотрясая все здание.
      На улицах уже зажгли фонари, когда Мехман подошел к дому профессора... Ему открыла женщина с добрым утомленным лицом.
      - Я хотел бы видеть профессора.
      - Он болен, - нерешительно ответила женщина. - Я не знаю... я...
      Через полуотворенную дверь донесся знакомый Мехману голос. Но какой слабый, какой хриплый!
      - Кто это? - профессор закашлялся. - Пусть войдет... впустите...
      Мехман переступил порог.
      На тахте, на высоко взбитых подушках полулежал, полусидел профессор. На его изможденном бледном лице играла слабая улыбка.
      - Это ты, друг мой? - произнес он и пожал своей горячей рукой руку Мехмана. - Как я рад.
      Он попытался подняться.
      - Лежи, лежи. Умоляю тебя... - стала просить жена. Но профессор не слушал ее.
      - Жестоко с твоей стороны, Мехман, жестоко. Я ждал от тебя письма, подробных писем, но ты предпочел молчать...
      - Профессор, простите. - смутился Мехман. - Я не думал, что вам будет интересно. Время так незаметно прошло. Очень много работы.
      - А что тебе я говорил? - Только теперь профессор вспомнил: Зивер-ханум, познакомься. Это Мехман, которого я люблю, как сына. Но он оказался непокорным сыном.
      - О, так это вы? - обрадовалась Зивер-ханум - Я слышала о вас. Мелик вспоминает вас очень часто... Так вот вы какой...
      - Зачем скрывать, вспоминаю, - подтвердил профессор. - Я старый человек, моту признаться, хоть и не приятно. Когда-то я хотел познакомить вас с нашей дочерью. Что ж, думал я, у нас одна дочь, пусть будет и сын. Потом я узнал у нашей секретарши... Словом, поздравляю вас, будьте счастливы. Счастливы! Ничего большего и лучшего нельзя пожелать... - Больной закашлялся. Кашель сотрясал его худое тело. Зивер-ханум поспешно подала ему стакан с питьем.
      И все же на Мехмана смотрели живые, горящие энергией глаза.
      - Но ни ты, ни моя дочь Дильгуше не послушались меня. Девочка вообще не хотела учиться юридическим наукам, а ты не остался верным этой науке, не стал научным работником, ученым... Я не противник практической работы... Отнюдь. Но у тебя такие способности! Я от души желаю тебе сделаться исследователем... Моя Дильгуше выше всего ставит повседневную работу на производстве. Но служить теории - это значит озарять практическую работу, освещать ее путь факелом.
      - Я хотел бы связать, сочетать и практику и научную теорию. Это лучше всего, ведь верно, профессор? - спросил Мехман.
      - Если тебе это удастся. Но врядли. У Дильгуше совершенно не остается времени. Так она связала себя с производством, такое получает наслаждение от работы, что с трудом успевает перелистать книгу.
      - Сегодня я познакомился с вашей дочерью на фабрике.
      - Девочка пропадает там целые дни. В такие годы стать главным инженером - подумайте только! - всплеснула Зивер-ханум руками.
      Мать долго говорила бы о дочери, но профессор прервал ее.
      - Зивер-ханум! Ты позабыла про чай. А ведь в гости к нам пришел молодой прокурор. Неужели ты не напоишь его хорошим чаем?
      Зивер-ханум, виновато улыбнувшись, вышла. Подмигнув Мехману, профессор шепнул:
      - А теперь мы поговорим по душам. Рассказывай.
      С интересом слушал больной рассказ Мехмана о жизни в районе, о судебной практике, о трудностях, с которыми тому пришлось столкнуться.
      - Раньше ты был очень застенчивым. А теперь, видно, стал смелее.
      Он долго еще слушал Мехмана, расспрашивал. Все его интересовало - и характер преступлений, и соблюдение процессуальных норм, и, главное, новое. Что нового увидел Мехман, что заметил.
      - Задумывайся, наблюдай, осмысливай факты. Это - главное. Анализируй явления. Систематически, каждый день читай. Помни, друг мой, правовая наука занимает особое место среди других наук. Она тесно связана с экономикой, с политикой, с историей. На практической работе юрист должен осуществлять политику партии, быть особенно чистым, свято чистым... Потому что ты стоишь на страже законных прав граждан! - Профессор умолк. Он облизнул пересохшие губы, передохнул испросил: - Значит, завтра твой отчет?
      - Да, профессор, мы должны отчитаться о проделанной работе...
      - Из других выпускников кто-нибудь еще приехал?
      - О, собралось много народу. Все наши ребята.
      - Да? Я постараюсь обязательно прийти, послушать ваши отчеты. Посмотрим, как студенты оправдали себя на практике. - Профессор пытливо посмотрел на Мехмана. - Защищать права советского гражданина - что может быть почетнее, я бы сказал, священнее этого дела?
      - Да, закон священен, и его надо твердо блюсти.
      - Да, сын мой, точно так, - сказал профессор, любуясь выразительным лицом Мехмана. - Стоять на позициях советской правовой науки - значит стоять на позициях настоящего гуманизма. А истинный гуманизм в том и состоит, чтобы отстаивать крепкой рукой интересы большинства от врагов, от негодяев, от воров. Да, рука прокурора должна быть твердой... Я хочу присутствовать на вашем совещании у прокурора республика.
      - Было бы очень хорошо, профессор.
      - Или, может, вы, молодые, давно уже считаете своего учителя ни на что не годным стариком?
      - Что вы, профессор, мы вас так уважаем! Человек становится старым не тогда, когда голова седеет, а когда мысли его застывают...
      - Да, косность, консерватизм, вызванные старостью, нельзя прощать даже своему учителю.
      Мехман усмехнулся. Меликзаде захохотал.
      - О, Мехман, улыбка выдала тебя. Ты, наверное, подумал, что профессор хоть немного, да заражен старческим брюзжанием, не так ли? Я сам это чувствую иногда. Немножко консерватизма у меня уже есть. - Профессор попытался приподняться. - Может быть, я слишком погружен в теорию. Конечно и практическая работа нужна, чтобы не быть односторонним. Решено - каково бы ни было мое состояние, я завтра обязательно приду. Я... - Меликзаде осекся. На пороге стояла жена.
      - Разве доктор разрешил тебе встать? - воскликнула она.
      Профессор подмигнул Мехману и бодро возразил:
      - В конституции не сказано, что разрешение доктора обязательно. Мы можем свободно не слушаться его, жена. Нельзя же приковать человека к постели, когда он совершенно здоров.
      Приступ кашля снова потряс тщедушное тело профессора. Он упал на подушки. Мехман произнес взволнованно:
      - Профессор, Зивер-ханум права... Вам нельзя подниматься.
      - Видишь, жена, что значит прокурор? Придется повиноваться...
      Меликзаде заметил, с какой жадностью оглядывает Мехман книжные полки и письменный стол, заваленный книгами и рукописями.
      Он сказал задумчиво:
      - Конечно, книга нужна каждому. Я свято чту книги, написанные во имя трудящегося человечества, во имя справедливости. Я изучаю их, непрестанно изучаю... - Профессор выпростал из-под одеяла руку и взял с тумбочки новенький томик. - Мой последний труд. Дарю тебе.
      - Чудесный подарок! Спасибо! - с чувством сказал Мехман.
      - Это результат многолетних размышлений. Разве можно писать, не учась, не изучая, не наблюдая, не вкладывая душу, не проводя бессонных ночей, не отдав, так сказать, света очей своих за науку? Нельзя, никак нельзя! - И снова простодушная веселая улыбка тронула бескроеные губы профессора. - А ты? Когда ты приступишь к своему труду? Или вы, товарищ прокурор, не хотите расстаться с брюками галифе и со своим званием? Нет, Мехман, ты должен сдержать слово. Поработай немного, потом вернись - подыши воздухом библиотек и книгохранилищ, приступай к научной работе. Практика даст тебе жизненную пищу для твоей научно-исследовательской работы. Я тоже хочу пересмотреть некоторые свои взгляды и высказывания, многое, наверное, придется исправить, как говорят, - помолодеть, стать пионером... Или ты думаешь, перо старого солдата юридической науки стало уже дрожать в его руке?
      - Можно только завидовать седому ученому, который хочет быть всегда молодым и идти в ногу с жизнью.
      Запавшие глаза Меликзаде засияли, словно озаренные мечтой.
      - Конечно, будущее принадлежит вам - молодежи. Но не забывайте, что тот, кто сегодня молод, - с годами тоже поседеет.
      - Головы, седеющие в борьбе за благородные цели, достойны преклонения и почета, учитель.
      - А головы, седеющие бесполезно? - голос профессора звучал требовательно, будто он экзаменовал своего студента.
      - Такая седина напоминает пустой колос.
      Профессор порывисто приподнялся, притянул к себе Мехмана, поцеловал его, потрепал черный кудрявый чуб.
      - Иметь право гордиться своей честностью, поседеть, не зная за собой никакого греха, отдать все силы сердца народу - это, конечно, великое счастье. Горе тому, кто заклеймил себя преступлением!..
      Зивер-ханум придвинула круглый столик к тахте, принесла стаканы с чаем, различное печенье.
      Раздался звонок. В передней послышался голос Дильгуще.
      - Дочурка пришла. - Лицо профессора просветлело.
      Вошла Дильгуше. На ней был скромный синий костюм, белая блузка с бантом. Вдоль спины лежали две тяжелые косы.
      Она кивнула Мехману, как знакомому.
      - Это я сказала ему, что ты, папа, болен.
      - Ты думаешь, иначе он бы не зашел? - Профессор укоризненно покачал головой. - Значит, он явился поневоле, послушавшись тебя. Так ли ты хочешь сказать, доченька?
      Мехман горячо возразил:
      - Нет. Разве я мог бы уехать, не повидав вас? Это все равно, что не повидать родную мать...
      Дильгуше заметила, что при упоминании о матери Мехман слегка смутился. Она деликатно пришла ему на помощь.
      - У Мехмана замечательная мать. Она работает у нас на фабрике.
      - Почему ты не пригласила и ее?
      - О, я обязательно приглашу к нам почтенную Хатун. Я ее очень уважаю. Она прекрасная работница...
      - Ваша мать еще работает? - спросил профессор. - Очень хорошо. Если бы мы не трудились - мир превратился бы в руины, в гнездо сов. Человек без работы никуда не годится. Все, что вы видите на свете благоустроенным, красивым, - все это плоды созидательного труда. Если ваша мать здорова, не изнурена, пускай работает, не мешайте ей...
      Мехман взглядом попросил Дильгуше не продолжать этот разговор. Его самого удивляло и то, как хорошо девушка понимает его, и то, что он смело обращается к ней, как к старой знакомой.
      - А что сказал врач? Ведь температура у папы упорно держится, не падает. Что он сказал? - настойчиво спрашивала она.
      Профессор развел руками.
      - Что поделаешь, девочка? Когда человек стар, медицина оказывается бессильной...
      - Надо созвать консилиум, мама.
      - Думаешь, консилиум что-нибудь даст? - отозвался отец. - Все это от старости. - Профессор крепче облокотился на подушку. - Никакие консилиумы, никакие высшие меры медицинской науки не в силах прекратить путь смерти. Молодость - ее враг, а старость - ее пленник. Дует ветерок, пригревает солнышко, потом наступают холода... Старость, как магнит, притягивает к себе болезни, человеческий организм не имеет уже ни силы, ни мужества, чтобы сопротивляться ей... А молодость смело подымает свой мятежный меч против любой болезни и гонит ее прочь.
      Сколько бы ни бились, ни старались люди, как бы они ни продлевали жизнь человеческую - на век или на полтора, или на два века, - все равно когда-нибудь эта злая старуха-смерть накинет на плечи человеку белый саван свой. - Профессор старался шутить, но в голосе его невольно звучала печаль. - Все на свете закономерно. Одни рождаются, другие умирают. Смех и слезы, печаль и радость постоянно сменяют друг друга, как день и ночь... Ничего тут не поделаешь... Но развитие не прекращается. Движение вперед ни на миг не останавливается. Солнце всходит и заходит, звезды сияют, природа сохраняет свою гармонию, и человек, не считаясь со смертью, не убавляя шаг, подымается на высокие горные вершины. Вчера он ездил на скрипучей арбе, сегодня он стремительно летит навстречу солнцу, рассекая крыльями самолета тучи, оставив далеко позади чудо прошлого столетня - паровоз... Да, процесс материального развития, могучая сила человеческого разума уводит человека из пещер, где он прятался от диких зверей, в мир все новых и новых чудес... Многоэтажные каменные здания, электричество, кинематограф, машины приводят всех в восхищение. Жизнь не останавливается, дети мои, и хотя человек осужден на старость, он - пока молод, его кровь горяча и сердце отважно сражается со смертью во имя жизни. Поэтому надо быть в жизни полезным человеком, творить для наших будущих поколений, чтобы память о нас не угасала...
      - Ты очень много говоришь о старости, папа. Настраиваешь себя на печальный лад, - ласково сказала
      Дильгуше.
      - Старость, девочка, это печальная книга.
      - Такому жизнестойкому человеку, как ты, не к лицу пессимизм...
      - Жизнь, девочка, именно теперь стала такой интересной, такой хорошей, что горько думать о конце... Так много хотелось еще сделать. А сделано мало. Нельзя отрицать истину, ссылаясь на годы...
      - Такие горькие мысли надо отгонять от себя, папа. Ты только что написал книгу, ты в расцвете сил.
      Выздоровеешь и снова будешь работать. Гони эти мысли, гони прочь!..
      - Надо, обязательно надо. - Профессор усмехнулся. - Никакого сомнения не может быть в том, что жизнь побеждает смерть. Вы счастливое поколение, дети мои. Живите и здравствуйте... Но пусть каждый, помните, что говорил вам старый брюзга Меликзаде, совершает полезные дела для блага советских людей, пусть каждый уйдет из этого мира с чистым сердцем со спокойной совестью...