На следующее утро Бруно Людке признается в убийстве еще двух женщин. Он не может сказать точно, где и когда, но готов показать на местах преступлений более подробно, как все произошло. На следующий день Франц вместе с сотрудниками своей комиссии везет Людке в эти места, расположенные вблизи Кенигс-Вустерхаузена и Вернсдорфа. Слово в слово, как в деле, основательно проштудированном тем временем комиссаром Францем, Бруно рассказывает здесь, что 2 апреля 1941 года в лесу под Кенигс-Вустерхаузеном он задушил шнуром двадцатичетырехлетнюю Кэт Мундт, а затем мертвую изнасиловал. После этого он приводит комиссию в окрестности Вернсдорфа, чтобы признаться в том, что он здесь семь с половиной лет назад заколол ножом и изнасиловал шестидесятилетнюю торговку Берту Шульц. Он описывает убийство с таким количеством ужасных подробностей, показывает место преступления с таким знанием дела, что сотрудникам комиссии стоило бы, пожалуй, задуматься о том, как это возможно, чтобы слабоумный Бруно Людке, который еще вчера не был даже в состоянии назвать, где были совершены убийства, сегодня без запинки говорит о вещах, которые произошли более семи лет назад. Он так бегло отвечает на вопросы комиссара, что остальные криминалисты просто поражены феноменальной памятью умственно отсталого преступника. Они забывают даже о том, что в своем признании накануне Бруно употребил слово "задавил", то есть задушил обеих женщин, и ни слова не говорил о ноже.
      В правдивости его признаний сотрудники уголовной полиции так убеждены потому, что - как отмечено и отмечается далее в делах - Людке привел комиссию точно к месту совершения преступления и его описание самого преступления полностью совпадает с данными, содержащимися в деле. Как и в случае с делом Реснер, опять никто не обращает внимания на то, что комиссар Франц уже несколько дней, а то и недель досконально знаком с этими делами, в которых содержатся карты местности и фотографии.
      На обратном пути в Берлин Бруно Людке признается еще в одном "небольшом" двойном убийстве. Он утверждает, что б мая 1941 года заколол и ограбил супружескую чету Пауля и Гертруду Уманн, владельцев расположенной на станции Грюнау "Лесной харчевни". О том, что всего за два дня до того убил топором торговку табачными изделиями Минну Гутерман, признается несколько позже, а в тот момент не вспоминает, потому что дело Гутерман лежит в самом низу в стопке на письменном столе комиссара Франца. Тем не менее о деталях двойного убийства Людке рассказывает со всеми подробностями, - правда, после следующей ночной беседы с комиссаром Францем.
      В фильме и повести "Ночью, когда пришел дьявол" дело Уманнов занимает значительное место. Согласно фантазии автора, Бруно Людке убил эту супружескую пару сугубо по злобе, потому что хозяин якобы выкинул его из трактира во время одного из посещении "Лесной харчевни" из-за его непристойного поведения по отношению к дамам. После подробного показа хода убийства супругов-хозяев Бруно из чистой зловредности пальцем проталкивает внутрь пробки у стоящих на стойке еще не откупоренных бутылок с водкой с такой силой, что брызги взлетают высоко вверх. Не захватив сколько-нибудь существенной добычи, получивший удовлетворение от сатанинского погрома и надругательства над убитой женщиной, чудовище Людке покидает место ужасного преступления.
      Этой сцене придается особое значение. С ее помощью пытаются убедить, что Бруно Людке действительно был исполнителем всех, как утверждается, восьмидесяти четырех убийств. Выдумывается даже единый метод умерщвления жертв - проламывание пальцем правой руки подъязычной кости. В этом нет ни слова правды! Ни у одной из жертв не была проломлена подъязычная кость. Так же, как не было в трактире и бутылок водки с проткнутыми внутрь пробками.
      В деле Уманнов дословно говорится: "Злоумышленники забрали с собой два чемодана со спиртными напитками, консервами, сигаретами и сигарами, а также предметами одежды..."
      Как и в случае с Реснер, Людке не может вспомнить, что сделал с украденными во время двойного убийства вещами, где оставил два чемодана со спиртным, табаком, консервами и одеждой. А не может потому, что и комиссар Франц ничего не знает о местонахождении чемоданов. Ведь об этом ничего не говорится в деле Уманнов! Зато там ясно и четко сказано: "Исполнение двойного убийства позволяет сделать однозначный вывод о том, что преступление было совершено не одним, а несколькими убийцами".
      В "красном замке" на Александерплац это мало кого смущает. "Должно быть, коллеги тогда ошиблись!" Этими словами комиссар Франц стремится рассеять возникающие сомнения.
      Бруно Людке продолжает признаваться в одном убийстве за другим. Признается он и в покушении на убийство тридцатичетырехлетней Терезы Поль 5 июня 1942 года вблизи железнодорожной станции Хоппегартен, которая, к счастью, осталась в живых. И ему верят. Правда, во время очной ставки, последовавшей менее чем через девять месяцев после покушения, фрау Поль не узнает Бруно Людке. И это при его весьма запоминающейся внешности и после такой памятной для нее "встречи".
      Несмотря на все это, комиссар Франц через несколько недель делает своему шефу, советнику уголовной полиции Тоготце, сенсационное сообщение о том, что Бруно Людке виновен в совершении убийств, не раскрытых не только за последние два года, но на его совести и все нераскрытые убийства за период с 1924 года на территории, находящейся под юрисдикцией отдела берлинской полиции по расследованию убийств.
      В своих "огульных" признаниях Людке среди прочего говорит о том, что 3 мая 1926 года в Кенигсхейде задушил и изнасиловал шестнадцатилетнюю Элизабет Дойе, а затем в том же месте закопал ее труп. Однако, несмотря на самые тщательные поиски и раскопки, проведенные в Кенигсхейде, скелет убитой обнаружен не был. Да и вообще родители девушки не верили в то, что их дочь была убита.
      В рапорте секретаря уголовной полиции Манке о допросе родителей Элизабет Дойе 7 апреля 1943 года однозначно констатируется: "Следует особо подчеркнуть: родители как в то время, так и сейчас считают, что в исчезновении Элизабет каким-то образом замешан работодатель девушки или его зять. Родители не исключают возможности, что их дочь стала жертвой торговцев живым товаром..." Но штурмбаннфюрера СС это ничуть не смущает. Так же, как и другие несуразности, мало сомнений вызывает у него обстоятельство, что в ходе расследования дела об убийстве проститутки Марии Йенч, в котором тоже сознался Людке, был обнаружен след женской туфли 37-го размера.
      Тоготце не находит странным и то, что слабоумный Бруно Людке, судя по всему, изощреннейший убийца всех времен. За девятнадцать лет он в одном городе убил двадцать человек, не допустив при этом ни одной ошибки: нигде не оставил ни отпечатков пальцев, ни следов ног, поскольку ничего подобного не было обнаружено. Вероятно, он действовал как невидимка, потому что комиссар Франц, несмотря на все старания, не мог найти ни одного свидетеля, который бы видел Людке вблизи хотя бы одного из многочисленных мест преступлений.
      Получалось, что двадцать лет подряд человек, который едва мог писать свое имя и в сорок пять лет обладал интеллектом десятилетнего ребенка, водил за нос несколько сотен квалифицированных и знакомых со всеми тонкостями дела криминалистов!
      Штурмбаннфюрер Тоготце принимает все это без малейшего сомнения, чтобы отрапортовать в Главное имперское управление безопасности, что преступник Бруно Людке, повинный в убийстве многих людей, схвачен и изобличен.
      Но тут происходит нечто еще более невероятное!
      До сих пор розыскной пыл комиссара уголовной полиции Хейнца Франца ограничивался столицей рейха, поскольку ему были доступны лишь дела об убийствах, совершенных в берлинском регионе. К тому же Бруно в доверительных разговорах с ним заверял, что никогда не бывал в других крупных городах Германии.
      Несколько дней спустя в информационном бюллетене Имперского управления уголовной полиции от 15 апреля 1943 года появляется следующее сообщение:
      "Убийство в лесу под Гентином, округ Йерихов II. Девятого апреля 1943 года в лесу, примерно в 1800 метрах западнее Гентина, на шоссе No 1 (Берлин Магдебург), в юго-восточной части участка 69, найден труп неизвестной женщины. Труп был прикрыт мхом и сосновой хвоей и лежал лицом на влажной лесной почве. После удаления слоя мха установлено, что на шею погибшей был наложен ремень длиной 70 сантиметров, имевший три петли. Смерть наступила в результате удушения. На основании судебно-медицинского заключения следует предположить, что труп пролежал на месте обнаружения несколько недель..."
      Далее следует подробное описание убитой и ее одежды, а также упоминание о том, что верхняя одежда, пальто, обувь и шляпа исчезли. Одновременно Главное имперское управление безопасности делает запрос... не мог ли Людке совершить и это убийство!
      И здесь случается самое поразительное: Бруно Людке, который прежде настойчиво утверждал, что убивал только в Берлине (так как комиссар Франц еще не знал о нераскрытых убийствах женщин в других городах Германии), вдруг признается - и снова после ночной беседы с комиссаром - в убийстве под Гентином.
      Протокол этого допроса от 21 апреля 1943 года начинается словами: "Приведенный на допрос Бруно Людке заявляет: "Хочу сознаться в убийстве одной женщины вблизи Гентина. Точно указать, когда это произошло, я не могу, но это было не так давно..."
      Как и в первых общих признаниях, Людке и в этом случае называет лишь немногие подробности, причем именно те, которые упомянуты в сообщении информационного бюллетеня уголовной полиции.
      В протоколе добросовестно записывается, что дело происходило недалеко от автострады Берлин - Магдебург, что Бруно задушил женщину ремнем, имевшим три петли, и прикрыл труп мхом и сосновой хвоей.
      Во время последующих допросов он рассказывает, что приехал из Берлина в Гентин на попутной машине. Примерно то же Людке будет неоднократно повторять и недели спустя, когда начнет признаваться в серии убийств, совершенных по всей Германии. Однако комиссар Франц ни разу не предпримет попытки найти хотя бы одного из водителей попутных машин, чтобы допросить как свидетеля.
      Впрочем, один из членов комиссии по расследованию убийств спрашивает Людке о том, куда тот подевал одежду своей жертвы. Неуверенно и после неоднократных подбадриваний Бруно говорит, что спрятал ее где-то в лесу.
      В это время комиссар Франц отчаянно, но безрезультатно пытается добиться того, чтобы документы дела были высланы в Берлин.
      Магдебургская комиссия по расследованию убийств, которая по ходу следствия подозревает совершенно других людей, не выдает этой документации. Таким образом, показания Людке неизбежно ограничиваются данными бюллетеня германской уголовной полиции. Одна из записей в протоколе допроса дает это почувствовать более чем отчетливо. Там говорится: "Допрос прерван, поскольку еще не известно содержание дела. Людке поручено еще подумать..."
      На месте происшествия, в Гентине, сообщение из Берлина о том, что убийцей якобы является Людке, вызывает безмерное удивление. Здешняя полиция уже давно взяла под стражу подозреваемого в этом убийстве человека и, собственно говоря, реконструировала картину преступления.
      Убитая - некая фрау Хозанг из Браунлаге - посещала в Гентине замужнюю дочь и после этого не вернулась домой. Именно дочь подозревается в том, что она вместе со своим мужем убила опостылевшую мать. И на то есть основания. Исчезнувшую одежду убитой обнаружили в квартире супругов. После упорного запирательства они наконец признались в плохих отношениях с матерью и в ссоре с ней во время ее пребывания в Гентине. Зять был уличен в том, что принес одежду из леса и появлялся у спрятанного подо мхом и сосновой хвоей трупа. Отягчающим обстоятельством для этой пары являлось также и сокрытие от полиции факта исчезновения женщины. Тем не менее зять поехал в Браунлаге и под предлогом, что теща остается в Гентине, забрал из квартиры все ценные вещи убитой.
      И вот, когда следственная группа в Гентине уже уверена в том, что через несколько дней получит признания зятя и дочери фрау Хозанг, из Берлина поступает сообщение, что убийство совершил Людке. В Гентине возмущаются, протестуют, но безрезультатно, потому что тем временем дело Людке через обер-регирунгсрата Лоббеса - одного из высших чиновников в Имперском управлении уголовной полиции - попадает на стол Гиммлера и тем самым приобретает важное государственно-политическое значение.
      В этом пятом военном году на первом месте в плане деятельности Главного имперского управления безопасности стоит так называемая программа эвтаназии. В концентрационных лагерях и тюрьмах "ликвидационные" команды уничтожили более шести миллионов человек. Оставшиеся в живых запряжены в военную промышленность и ввиду угрожающего положения на фронте не могут более подвергаться репрессиям. Однако в больницах, лечебницах и богадельнях содержатся еще сотни тысяч слабоумных, калек, эпилептиков, нервнобольных. Эти заслуживающие жалости люди должны быть по приказу Гиммлера умерщвлены, поскольку, с одной стороны, они не могут работать, а с другой - требуют ухода и затрат на свое содержание. Они представляются помешанным на войне до победного конца нацистским преступникам недостойными того, чтобы жить. Однако в больницах нельзя установить газовые камеры и печи для сжигания убитых, нельзя обнести их забором из колючей проволоки, за которыми фашисты могли бы скрытно осуществлять свои замыслы. Больных посещали и посещают родственники, любое массовое их вымирание может вызвать беспокойство среди населения. В правительственных кругах уже давно ищут возможность и повод, чтобы легализовать и оправдать в правовом и моральном отношении убийство таких больных.
      Обер-регирунгсрат Лоббес предчувствует, что в деле Людке может быть найден давно разыскиваемый повод. Душевнобольной преступник, на счету которого десятки убийств и который публично предстанет перед судом на показательном процессе как чудовище в человеческом обличье, должен будет доказать всем соотечественникам, насколько необходимо для защиты народа и рейха даровать таким недостойным жизни существам легкую, безболезненную смерть. Тогда появится предлог для введения закона, которым оправдывалось бы массовое умерщвление неизлечимо больных. Лоббес представляет свой план на рассмотрение Гиммлеру, и верховный шеф СС в восторге от идеи. Подготовка процесса против Людке становится первоочередной задачей.
      Сразу все еще не раскрытые убийства в Германии были выведены из компетенции местных управлений уголовной полиции и их дальнейшее расследование поручено специальной комиссии, руководителем которой назначили, разумеется, комиссара Франца. Спецполномочия, спецмашины, спецбензин - все было предоставлено Гиммлером для специальной комиссии!
      Затем начинается такая кампания по "расследованию", равную которой трудно найти в истории мировой криминалистики.
      Буквально грузовиками возят в Берлин пакеты с делами по еще не раскрытым убийствам. Франц со своим "штабом" выбирает из них сотню и распоряжается сделать выписки с наиболее важными деталями. Затем он отправляется с Бруно Людке в своеобразное турне - расследовать убийства в различных городах. Как ярмарочного уродца, возят мнимого убийцу по всей Германии и всюду, где имеется еще не раскрытое преступление, выставляют его напоказ.
      Бруно Людке, который еще 8 мая говорил: "Я отрицаю, что был в таких городах, как Гамбург, Бремен, Лейпциг, Штеттин или Галле. Некоторые знаю только по рассказам. Я продолжаю утверждать, что не бывал ни в одном из них..." - в последующие недели и месяцы рассказывает во всех этих городах, как он совершал здесь убийства женщин.
      Но для того чтобы демонстрировать этот цирк, необходимо было постоянно поддерживать инфантильного Людке в хорошем настроении. Члены специальной комиссии ведут себя с ним, как со старым другом. Они обращаются к нему на "ты", ходят с ним в баню, бреют его, рассказывают ему последние анекдоты. Каждый день они заверяют его, что на Рождество он снова будет дома. Они даже спят в его камере, когда ему становится там слишком скучно. Сначала в комиссию входят еще несколько сотрудников Имперского управления уголовной полиции. Однако они никак не могут привыкнуть к столь странному обращению с преступником, совершившим такое количество зверских убийств. Когда они присутствуют на допросах, Бруно невозможно заставить говорить и он с криком пытается куда-нибудь спрятаться. Комиссар Франц предлагает исключить их из состава комиссии и тут же получает разрешение продолжить расследование только со своими старыми сотрудниками. Караульному персоналу тюрем, в которых Бруно содержится во время этого турне, строго запрещается давать ему понять, что за признания в убийствах он может получить наказание. Бруно Людке ставят даже на спецдовольствие, и, наверное, самый любопытный документ в деле - заявление специальной комиссии в Главное продовольственное управление Берлина "относительно льготной выдачи карточки на табачные изделия для Людке Бруно". В нем говорится дословно: "Чтобы поддерживать его (Людке) в хорошем настроении и соответственно в состоянии, благоприятном для допросов, он должен снабжаться со стороны сотрудников комиссии в достаточном количестве продуктами питания и табаком".
      За оказанное радушие Бруно Людке выказывает свою признательность и... признается еще в тридцати четырех убийствах - слово в слово так, как они описаны в делах, которые уже изучил комиссар Франц. Маршрут поездки , специальной комиссии охватывает почти всю Германию:
      Тюрингия, Бранденбург, Померания, Бавария, Северная Германия, Шлезвиг-Гольштейн. И всюду есть города, где Бруно якобы убивал женщин: в Эрфурте и Гамбурге, в Лейпциге и Любеке, в Готе, Штеттине, Мюнхене, Галле, Биттерфельде и Дессау, а также еще в дюжине мелких населенных пунктов.
      Каждую неделю комиссар уголовной полиции Франц посылает рапорты о благоприятном ходе расследования дел об убийствах в Главное имперское управление безопасности, где дальнейшую работу над делом Людке ведет обергруппенфюрер СС Небе. Когда сегодня читаешь эти сообщения, можно лишь развести в недоумении руками, насколько примитивно, порой даже топорно был налажен этот конвейер признаний.
      Сначала Людке признается без деталей, что в том или ином месте совершил убийство. Этот первый протокол регулярно заканчивается словами Людке: "Я сегодня ночью над этим еще разок подумаю, завтра скажу больше".
      Во втором протоколе он называет уже детали, которые, однако, еще очень неточны и все время исправляются Францем. А в третьем или четвертом протоколе Бруно преподносит уже мельчайшие подробности!
      Если в первом протоколе он, как правило, не знает даже, каким способом убил ту или иную жертву, то в последнем, проявляя феноменальные способности, вспоминает, как, например, была меблирована комната, в которой пятнадцать лет назад якобы убил женщину. Каждый цветочный горшок, каждая ваза, каждый предмет в комнате, где и как они стояли или лежали - все вдруг оживает в его памяти с поразительной точностью. В конце такого протокола стоит стереотипная фраза:
      "Раскрытие преступления осуществлено в результате признания Л. и выезда следственной группы на место совершения преступления, во время которого показания Л. полностью подтверждались записями в деле".
      Ни разу во многих сотнях протоколов не отмечено, чтобы какой-нибудь из обнаруженных на месте преступления отпечатков пальцев принадлежал Людке. Не назван ни один свидетель, который бы видел Бруно Людке там, где было совершено убийство. Вместо этого имеются десятки показаний людей, которые однозначно заявляют, что Бруно - не тот человек, который был замечен ими поблизости места преступления. Во многих случаях Бруно Людке, если бы он действительно убивал, должен был сильно испачкать свою одежду кровью, причем последний раз всего за пару месяцев до ареста. Все его четыре пары брюк исследуются в институте судебной экспертизы. В имеющемся в деле заключении по этому поводу говорится: "При этом пятна на брюках Л. не проявили никаких реакций, в результате чего исключается наличие следов крови..."
      К тому же следует отметить, что Бруно Людке во время своих бесчисленных допросов ни разу связно не рассказал, как он совершил то или иное убийство. Все беседы с ним - это запутанная игра в вопросы и ответы, в конце которой неожиданно всплывают нужные конкретные данные. Создается впечатление, что их вдалбливали в Бруно с большим трудом.
      Если это сопоставить с тем, что Людке вроде бы являлся единственным убийцей в истории криминалистики, который в течение двадцати лет не реже чем раз в полгода совершал убийство, не попавшись при этом, если вспомнить о том, как безукоризненно совершал он свои преступления, настолько безукоризненно, что полиция даже после его собственных признаний не могла доказать его причастность посредством так называемых объективных улик, то непонятно: из беспредельной ли наивности или из беспардонной наглости комиссар Франц ожидал, что Главное имперское управление безопасности проглотит такую "развесистую клюкву", как Бруно Людке в качестве суперубийцы всех времен, чтобы устроить над ним показательный процесс.
      Если бы Франц был хотя бы заурядным специалистом, он должен был бы сказать себе, что его призрачная надежда стать в результате раскрытия рекордного количества убийств величайшим криминалистом своей эпохи лопнет однажды как мыльный пузырь, какие бы грандиозные планы ни строили на самом верху относительно его версии "слабоумного убийцы-насильника".
      В Гамбурге, на последнем большом спектакле специальной комиссии, Франца ожидает свой "Ватерлоо". Предоставим слово советнику Фаульхаберу, тогдашнему начальнику гамбургской уголовной полиции, направившему конфиденциальный рапорт в Имперское управление уголовной полиции в Берлине. В нем говорится:
      "Специальная комиссия берлинского управления уголовной полиции по расследованию преступлений убийцы-маньяка Людке... с 27 сентября по 4 октября 1943 года была в Гамбурге с целью выяснения, в каких местных делах об убийствах Людке может фигурировать как преступник... 45-летний Бруно Людке из Кепеника (Берлин) , который прибыл вместе с комиссией, судя по всему, является не вполне вменяемым человеком. Здесь, в Гамбурге, Людке признался еще в трех убийствах. Речь идет о следующих делах:
      1) в убийстве 27 июля 1940 года на сексуальной почве 36-летней Генриетты Куйер, жены солдата...
      2) в убийстве 23 марта 1939 года 42-летней проститутки Августы Map...
      3) в убийстве 27 мая 1929 года 77-летней Матильды Шлерке, жены парикмахера; в свое время под подозрением находился супруг убитой, который был на двадцать лет моложе ее...
      Людке был склонен также признаться в убийстве на почве сексуального извращения 19-летней Луизы Дром 30 июля 1933 года и 58-летней фрау Ханк 13 октября 1941 года, когда его привели на места совершения этих преступлений, если бы ему в этих случаях не были поставлены местными сотрудниками уголовной полиции вопросы по объективному составу преступления, на которые он не мог ответить. Сделанные Людке в Гамбурге признания вызывают у меня серьезные сомнения относительно их правильности. По-видимому, у Людке в результате продолжающихся уже более шести месяцев почти ежедневно допросов выработался своеобразный комплекс "готовности сознаваться", который, как свидетельствует опыт, приводит к тому, что в высшей степени психически неустойчивый Людке начинает делать так называемые "добровольные" признания. Возможность для этого у него имеется, так как он постепенно усвоил систему постановки вопросов сотрудниками специальной комиссии и узнает отсюда столько, что после одного-двух дней бесед и допросов может сделать на месте преступления на первый взгляд вполне правдоподобное признание. У Людке, вследствие его почти граничащего с идиотизмом уровня умственного развития, готовность делать признания заходит так далеко, что он натуральным образом начинает плакать и обращаться за помощью к членам спецкомиссии, если не может сориентироваться на месте преступления и не в состоянии дать удовлетворительные ответы, чтобы взять на себя еще одно убийство.
      Кроме этих общих сомнений, то, что Людке не является убийцей в деле Генриетты Куйер, доказывает еще такой факт: настоящего преступника в свое время видели несколько вполне надежных свидетелей. Они полностью исключают возможность того, что им мог быть Людке.
      Поскольку в этой связи возникли сомнения в том, что Людке вообще когда-либо бывал в Гамбурге, я использовал без ведома специальной комиссии представившуюся мне возможность доверительно побеседовать с Людке, не выдавая, с кем он имеет дело. Принимая меня за сокамерника, он снова и снова заверял, что никогда не бывал в Гамбурге. На мои дальнейшие расспросы Людке отвечал, что признался в гамбургских убийствах потому, что с ним очень хорошо обращались и обнадеживали тем, что вследствие добровольных признаний он до Рождества окажется на свободе. Впрочем, во время этого разговора Людке утверждал также, что вообще не совершил еще ни одного убийства, о чем мне трудно судить в силу недостатка информации. Мне представляется целесообразным проведение проверки дела Людке вышестоящими и по возможности независимыми от специальной комиссии инстанциями".
      Таким был официальный рапорт советника Фаульхабера в Имперское управление уголовной полиции. Более четко высказывает он свое мнение в частном письме к берлинскому коллеге. В нем говорится:
      "Дорогой друг! После того как ваша специальная комиссия записала на счет "убийцы-маньяка Бруно Людке" еще три убийства - с чем я выразил свое несогласие, - я хотел бы тебя, как старого друга и ответственного руководителя отдела, заранее поставить в известность о том, что я в этот "театр" (извини за выражение) не верю.
      Дорогой Вильгельм! Неужели ты всерьез веришь в то, что Людке совершил те убийства, в которых признался, с их абсолютно разными почерками и мотивами?
      Я тоже был бы очень рад "спихнуть" несколько нераскрытых убийств. Но когда познакомился со способом определения виновности в совершении преступления, мне стало все ясно..."
      Эти сообщения советника Фаульхабера из Гамбурга знаменуют собой конец версии душевнобольного "убийцы" Бруно Людке. Впрочем, в Берлине советник Тоготце пытается еще раз вступиться за репутацию посланной им в турне специальной комиссии. Ему удается даже добиться того, что советнику гамбургской уголовной полиции запрещают впредь делать самовольные рапорты. Но тем не менее в Главном имперском управлении безопасности настораживаются и поручают проверить достоверность признаний Бруно Людке высококвалифицированным и главное - независимым от ведомства врачам, криминалистам и сотрудникам прокуратуры.
      Правда, в документальной повести, напечатанной в журнале "Мюнхнер Иллюстрирте", роль советника гамбургской уголовной полиции Фаульхабера представлена в совершенно искаженном виде. В то время как в действительности Фаульхабер, что однозначно указано в деле, замаскированный под арестанта, был подсажен на ночь в камеру Людке в гамбургской следственной тюрьме, чтобы подробно расспросить мнимого убийцу-маньяка, по "версии" журнала, он едет в Берлин, где проводит ночь с Бруно в Моабитской тюрьме. Однако здесь Фаульхабер, оказывается, узнает не о том, что Бруно еще ни разу не бывал в Гамбурге и не совершил ни одного убийства, о чем советник официально сообщает в Имперское управление полиции, а получает от Людке убедительные подтверждения того, что тот совершил все эти убийства. Бейгер, он же Фаульхабер, спрашивает Бруно Людке:
      - Так что же ты сделал?
      Бруно ухмыляется:
      - Боже ты мой, да шлепнул несколько баб...
      Через несколько абзацев Фаульхабер спрашивает его более настойчиво:
      - Скажи, ты и в самом деле совершил все те убийства, в которых признался?
      Бруно скалит зубы:
      - Так это еще не все, ты что думаешь... Я уложил не меньше восьмидесяти или девяноста... Такое не каждый может. Ты только посмотри, какие у меня мускулы.
      - Да не выдумывай, приятель. Ты их вовсе не убивал. И признавался ты только потому, что тебе давали за это сигареты...
      Бейгер снова и снова спрашивает Бруно, убивал ли тот. И каждый раз слышит один и тот же ответ: "Да..."
      Вся эта сцена в повести выдумана от начала до конца!
      В конце 1943 года специальная комиссия по делу Людке распускается по приказу рейхсфюрера СС Гиммлера, у всех ее сотрудников берется подписка о неразглашении сведений, связанных с Людке. Франц как руководитель комиссии получает последнее задание - подготовить отчетный доклад. Он и здесь отстаивает тезис о том, что Бруно Людке виновен в совершении пятидесяти четырех убийств и в покушении на три убийства. Несколько месяцев спустя по указанию свыше комиссар уголовной полиции Франц лишается брони. Он становится солдатом и погибает за несколько дней до конца войны в боях за Берлин.
      После роспуска специальной комиссии Бруно Людке переводят 11 декабря 1943 года в тюрьму при Центральном криминалистическом институте охранной полиции в Вене для проведения психиатрической экспертизы. Со всей криминалистической основательностью здесь проверяют, мог ли он совершить убийства, в которых сознался. Кроме того, проводят обычные медицинские исследования: пункцию головного и спинного мозга, общий анализ крови, анализ крови на содержание алкоголя.
      Между тем Бруно Людке начинает понимать, что не попадет к Рождеству домой, как постоянно заверял его комиссар Франц, если будет сознаваться в новых убийствах. Он отказывается давать показания и все чаще сопротивляется ежедневным экспериментам, применяя силу. Каждый день Бруно требует, чтобы его друг Хейнц (Франц) забрал его в Берлин. Для последнего эксперимента в Вену специально командируют двух бывших членов специальной комиссии.
      В конце марта 1944 года Бруно Людке предстает перед комиссией, состоящей из сотрудников прокуратуры, РСХА, министерства юстиции и врачей. Директор Венского института, профессор Шнейдер, говорит Людке доброжелательным тоном: "Ну, Бруно, расскажи господам, что ты там такое делал с женщинами".
      Однако никакая доброжелательность, к которой приходится прибегать еще раз, не в состоянии ободрить запуганного, возможно, боящегося смерти слабоумного человека, робеющего перед таким количеством незнакомых лиц.