Криминальные сенсации (Часть 1)

      - Прекрасно... Забрали вы пакет?
      - Конечно.
      - Когда Хэймз вручал вам пакет, не было ли в его поведении чего-нибудь странного, необычного?
      - Мне показалось, будто он хотел, чтобы этот пакет никто не видел. В комнате ведь был еще один господин, и мистер Хэймз оставил меня ждать, пока этот господин не уйдет. А потом достал пакет из стенного сейфа, который за картиной.
      - Сказал ли Хэймз, что вы должны делать с пакетом?
      - Нет... то есть он велел передать пакет только в руки мистеру Кершу, а не миссис Керш. И еще... я должен был об этом молчать.
      Пока негр говорил, фэбээровец внимательно наблюдал за Ричардом Хэймзом. Он мог быть доволен произведенным эффектом. Хэймз не сумел скрыть ужаса, который вызвали у него показания негра. Чтобы спрятаться от злорадных взглядов человека из ФБР, он закрыл лицо руками и в отчаянии опустил голову.
      В эти минуты Хэймз понял, что его дипломатической карьере пришел конец, но еще не догадывался, в каком чудовищном преступлении его на самом деле подозревают. Он не заметил, как негр вышел из комнаты. Лишь когда с ним снова заговорили, он поднял голову.
      Еще дружелюбнее, чем прежде, сотрудник ФБР сказал:
      - Хэймз, вы видите, что нам все известно. Но речь идет не только о вас мы даже готовы при определенных обстоятельствах выпустить вас на свободу. Выступите в качестве свидетеля обвинения на открытом процессе, расскажите обо всем публично, скажите, кто дал вам взрывное устройство, из кого состоит ваша шпионская группа, подтвердите, что приказы вы получали из русского посольства - и через час после завершения процесса вы уже будете свободным человеком.
      Хэймз опять попытался вскочить. И снова рука стоявшего за его спиной охранника придавила его к стулу.
      - Да вы что, с ума сошли?! У меня никогда не было никаких дел с русским посольством.
      Фэбээровец укоризненно покачал головой:
      - Погодите, Хэймз. Вам нечего бояться мести своих бывших друзей... За кого вы нас принимаете? Вы, конечно же, получите другие документы и новую должность в другом городе. Ведь мы заботимся о людях, которые идут нам навстречу, даже если они этого не всегда заслуживают. Высшие государственные интересы иногда требуют такой снисходительности. В конце концов вы лишь статист в этой игре. Возможно, вы даже верите, что коммунизм - это рай земной и что ради его достижения необходимо приносить жертвы, даже если это сорок четыре ни в чем не повинных человека. Так что прощение заслужить вы можете. Но нам нужны те, кто стоит за вами.
      Он говорил с почти отеческой терпеливостью, без малейшего намека на иронию.
      Ричард Хэймз немного успокоился. Он понял, что его пытаются обвинить в диверсии; но каким бы ужасным ни показалось ему в первый момент это обвинение, оно было все же слишком абсурдным, чтобы воспринимать его всерьез. Пакет, который он послал своему другу, содержал письма, дневники, записи, документы, которые должны были помочь Кершу доказать комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, что он такой деятельностью не занимался, что много лет назад он вышел из компартии, да и вообще вступил в нее только из-за своего идеализма и под впечатлением побед тогдашних союзников. Он надеялся в то время, что коммунистическое мировоззрение сможет решить те проблемы, которые в мире, построенном по-капиталистически, вечно остаются нерешенными. Интересно, как они докажут, что в пакете была адская машина, даже если очень захотят этого? Ведь всякое обвинение должно подкрепляться доказательствами. Как вообще они докажут, что он был членом компартии, если все документы уничтожены, а Джек Керш мертв? Именно в этом Ричард Хэймз увидел сейчас возможность разорвать дьявольский круг, в котором оказался.
      Спокойно и взвешенно он проговорил:
      - Вы сильно заблуждаетесь, господа. У меня нет никакой связи ни с русским посольством, ни с коммунистической партией, ни с какой бы то ни было шпионской группой! Мой друг Керш передал мне в свое время на хранение небольшой подарок для одной своей знакомой из Портленда; о нем, разумеется, не должна была знать его жена. Поэтому-то я и сказал слуге вручить пакет только в руки мистеру Кершу. Неужели вы серьезно думаете, что я поручил бы прислуге доставить адскую машину?.. Тогда бы уж лучше я сам ее отвез...
      Сотрудник ФБР несколько секунд раздумывал, поигрывая зажигалкой, а затем с сожалением сказал:
      - Ну-ну... И это вся правда? Жаль, действительно, жаль! Но если я вас сейчас поймаю на лжи, позвольте уж тогда мне предположить, что и все остальное, о чем вы мне только что рассказали, тоже ложь.
      Ричард Хэймз, не задумываясь, согласно кивнул. Фэбээровец поднялся со стула, подбросил зажигалку, поймал ее и подошел к двери.
      Хэймз увидел, как он впустил в комнату женщину в черной вуали. Лишь когда она подошла ближе к настольной лампе, он узнал Лину Керш, вдову его погибшего друга.
      Допрашивающий предложил ей стул. Когда Лина подняла вуаль, Хэймз вздрогнул - на него устремился исполненный холодной ненависти взгляд. От Лины во время допросов не ускользнуло, что ФБР считает Ричарда Хэймза убийцей ее мужа.
      - Миссис Керш, - начал фэбээровец, - не поможете ли нам освежить память мистера Хэймза?
      Женщина сдержанно кивнула.
      Хэймз смотрел на нее во все глаза.
      - Мы знаем друг друга со времен войны, - сразу начала Лина Керш. - Мистер Хэймз, мой муж и я когда-то были друзьями.
      Ричард Хэймз опустил голову. В уголках его губ обозначились горькие складки.
      - Тогда, - продолжала миссис Керш, - мы были очень молоды, очень романтичны, полны всяких надежд. Только что выиграли войну, а русские - наши союзники... В Нью-Йорке в то время было очень модно принадлежать к леворадикальным кругам. Мистер Хэймз был членом коммунистической партии и очень ловко сумел использовать для своих целей нашу патриотическую восторженность. Он агитировал моего мужа до тех пор, пока Джек тоже не вступил в компартию.
      - Вы не знаете, занимал ли мистер Хэймз какое-нибудь заметное место в партии? Я имею в виду - был ли он активным ее членом? - спросил фэбээровец, самодовольно скрестив на груди руки.
      - У меня сложилось впечатление, что он был руководителем местной организации, к которой мы относились... О, он был очень активен, - ответила Лина с неподвижным лицом.
      Хэймз вышел из оцепенения. Он хотел что-то спросить у миссис Керш, но сотрудник ФБР опередил его:
      - Ну так что, мистер Хэймз, как обстоит дело с остальным? И после этого я должен верить вашим словам?!
      Кивком головы он распорядился увести Лину Керш, а когда дверь за ней закрылась, остановился перед Ричардом Хэймзом:
      - Итак, Хэймз, не лучше ли вам принять мое предложение?
      Тут Хэймз потерял самообладание и стал кричать этим пятерым, что он невиновен. Он буянил, плакал и наконец в полном изнеможении затих.
      Ему дали несколько часов отдохнуть и возобновили допрос, но уже в другом помещении, без окон, и не таким дружелюбным тоном, как прежде. Вскоре непрерывные перекрестные допросы измотали его, и, будь он хоть как-то замешан в диверсии, он признался бы. Он вообще признался бы во всем, что хотели услышать от него сотрудники ФБР. Но он ничего не знал об агентах Кремля, он не знал никаких шпионских групп, он никогда в жизни не держал в руках динамитного патрона, не говоря уже об адской машине. Он просто был не в состоянии дать такие ответы, каких от него ждали.
      Однако расследование не ограничивалось допросами только Ричарда Хэймза. Поиски диверсантов велись по всей стране. Во многих местах задерживали людей с прокоммунистическими взглядами, если они имели хоть какое-то отношение к разбившемуся самолету. Их допрашивали, им угрожали, иногда избивали... Поиски убийцы сорока четырех человек, летевших из Денвера в Портленд, вылились в одну из крупнейших политических акций в истории Америки. Но необходимых признаний не было...
      Поэтому неудивительно, что объектом пристального внимания стали также родственники той безобидной пожилой дамы, которая первый раз в жизни села в самолет, чтобы помочь дочери на Аляске в уходе за ее первенцем. Эта дочь, жившая в "ледяной пустыне", и сын от первого брака, Джек Грэхэм, были ее единственными родственниками. Дочь сразу вычеркнули из списков подозреваемых, так как у нее не было никакой возможности подложить в самолет бомбу. Сыном занялись всерьез, и прежде всего потому, что у него была судимость за подделку документов и попытку мошенничества.
      Когда сотрудники ФБР стали тщательно изучать прошлое Джека Грэхэма, то узнали о нескольких случаях манипуляций со страховками, не принесших, однако, желаемых результатов. Он, например, застраховал на большую сумму старый грузовик, который давно пора было сдать на металлолом, и однажды ночью оставил его на неогороженном железнодорожном переезде. По всей видимости, Грэхэм хотел "нагреть" страховую компанию на кругленькую сумму. Полиция в тот раз не смогла доказать наличие у него преступного замысла, и поэтому до судебного разбирательства дело не дошло. Через несколько месяцев в маленькой автомастерской Грэхэма. которую ему подарила мать, чтобы обеспечить его жизнь, взорвалась газовая плита. При этом, по его утверждению, сгорела шкатулка с пятью тысячами долларов. Когда страховая компания поставила условием выплаты страховки тщательное расследование несчастного случая, Грэхэм неожиданно отказался от своих претензий по страховым контрактам.
      С каждой страницей дела Джека Грэхэма перед агентами ФБР все отчетливее вырисовывался портрет уже далеко зашедшего по кривой дорожке молодого человека, который никогда не хотел честно трудиться и получал свои доходы, если только это не были деньги сердобольной матери, из довольно темных источников. Контрабанда алкогольных напитков, торговля наркотиками и махинации с тотализатором - это еще достаточно безобидные делишки Грэхэма. Когда ему однажды удалось устроиться на одну фабрику учетчиком, он при первой же возможности украл чековую книжку у владельца фабрики, подделал подпись и снял со счета в банке четыре тысячи двести долларов. За две тысячи он купил подержанный спортивный автомобиль, а остальное прокутил, устроив себе веселую жизнь. Когда у него в кармане не осталось ни цента, он сдался полиции. Ему дали два года тюрьмы, но отсидел он лишь два месяца, так как мать возместила ущерб и тюрьму заменили условным сроком. С тех пор Грэхэм больше не попадался в поле зрения полиции; выглядело все так, будто он взялся за ум. Он женился и устроился работать мойщиком машин в большом гараже.
      20 января 1956 года Джека Грэхэма с молодой женой впервые вызвали в местное управление Федерального бюро расследований. Сотрудник сделал это ради "галочки" - ему нужно было закончить проверку всех причастных к делу лиц, и не хватало только протокола с допросом Грэхэмов.
      Первым давал показания Джек Грэхэм. В ходе беседы сотрудник ФБР передал ему сумочку погибшей матери, которая была обнаружена среди обломков самолета почти неповрежденной. Чтобы Грэхэм мог подтвердить, какие предметы и документы были ему вручены, сотрудник открыл сумочку и выложил ее содержимое на письменный стол. На пол упал сложенный листок бумаги. Фэбээровец поднял его и развернул - это была квитанция за доплату, которую миссис Кинг получила перед полетом в багажном отделении. Скорее для порядка, чем подозревая что-то, сотрудник спросил:
      - Что ж такое тяжелое взяла с собой ваша мать, раз ей пришлось доплачивать?
      - Понятия не имею, чего она там напихала, - ответил Грэхэм. - Мать сама укладывала чемодан. Я только знаю, что она собиралась взять с собой несколько патронов для охотничьего ружья... хотела там поохотиться. И еще подарок для моей сестры.
      Сотрудник удовлетворился этим объяснением, дал Грэхэму подписать протокол и отправил его из кабинета. Затем он вызвал жену Грэхэма Глорию.
      Миссис Грэхэм подтвердила слова мужа о том, что Дэйзи Кинг взяла с собой охотничьи патроны и подарок для дочери. Только в одном их показания не совпадали. Глория Грэхэм сказала, будто Джек собственноручно упаковывал пакет с патронами в подвале дома.
      Сотрудник ФБР удивленно посмотрел на нее:
      - А вы не ошибаетесь, миссис Грэхэм?
      Молодая женщина покачала головой:
      - Конечно, нет, мне еще пришлось спуститься в подвал, потому что это было так долго... Джек очень тщательно упаковал патроны, чтобы чего-нибудь не случилось.
      Джека Грэхэма снова вызвали и указали на это противоречие. Проводивший допрос сотрудник в данном случае заботился лишь о том, чтобы согласовать между собой оба протокола. Вся эта история и так заняла у него слишком много времени.
      И здесь у Грэхэма сдали нервы - он вдруг начал кричать на жену:
      - Глория, что за чушь ты тут несешь?! Ведь мать сама уложила свой чемодан! Я и в руки не брал эти патроны!
      Глорию Грэхэм, в свою очередь, разозлило такое упрямство мужа, и она сердито проговорила:
      - Джек! Да ты что, ведь я сама видела, как ты в подвале обматывал патроны проводом и упаковывал в плотную бумагу. Я еще спросила тебя, для чего ты положил в пакет твои старые карманные часы. Они ведь лежали сверху, на патронах!
      Тут наконец до фэбээровца дошло, что с чемоданом миссис Кинг не все в порядке.
      Полчаса спустя полдюжины агентов ФБР уже обыскивали дом Грэхэмов от подвала до чердака. В спальне они нашли в комоде страховые полисы, которые Джеку Грэхэму выдал автомат в кассовом зале аэропорта, а в ящике для старого белья - коробку с подарком, купленным миссис Кинг для дочери. Наконец, в подвале сотрудники ФБР наткнулись на спрятанные в шкафчике для инструментов... охотничьи патроны! Здесь же, в углу, обнаружились еще более интересные вещи: пустая картонная коробка с надписью "Взрывоопасно - динамит!" и неполный моток провода, который используется в запальном устройстве динамитных зарядов.
      Теперь уже вывод напрашивался сам собой: Джек Грэхэм смастерил в подвале адскую машину и незаметно положил ее в чемодан вместо упакованной матерью коробки с подарком.
      Грэхэм с безучастным лицом наблюдал, как агенты ФБР раскладывали на столе в гостиной вещественные доказательства его ужасного преступления. Что происходило у него в душе в этот момент, понять было трудно. Лишь когда один из сотрудников спросил его: "Ну как, может, вы все-таки признаетесь, что взорвали самолет?" - он криво ухмыльнулся: "Это вам еще надо доказать!"
      Хотя Грэхэм за свою двадцатидвухлетнюю жизнь уже не раз имел дело с полицией, однако с политическим отделом ему, видимо, сталкиваться не доводилось, иначе он такого бы не сказал. Он не выдержал и двенадцати часов допроса третьей степени. Доведенный до предела беспощадным светом прожекторов и физическим воздействием, Грэхэм к полуночи прекратил бессмысленное запирательство. Его запекшиеся от жары губы почти не шевелились, когда он едва слышно проговорил: "Да, это я сделал. Только оставьте меня в покое!"
      Прожекторы погасли, чья-то рука вытерла губкой его лицо, ему дали кока-колы, пододвинули сигареты, помазали губы освежающей мазью и обрызгали холодной водой.
      Монотонным голосом Джек Грэхэм продиктовал в микрофон свое признание. Из двадцати пяти динамитных патронов, которые используются в горном деле, старых карманных часов и шестивольтной батарейки для карманного фонарика он смастерил бомбу с часовым механизмом. Необходимые для этого сведения почерпнул в мастерской, куда специально устроился и проработал там десять дней за восемьдесят центов почасовых. Мотив преступления: ему надоело постоянно клянчить деньги у матери, настолько, по его словам, мелочной, что он больше не мог этого выносить.
      Грэхэм замолчал, и, когда его спросили, было ли это единственной причиной его злодеяния, он лишь молча кивнул. Ему осталось только подписать заготовленное заявление, которым подтверждалось, что свое признание он сделал добровольно, без принуждения и насилия. После этого его по распоряжению прокурора взяли под стражу.
      Злая шутка судьбы заключалась в том, что денег по страховке Грэхэм все равно не получил бы. В волнении он забыл, что страховой полис надо было подписать его матери. Без ее подписи страховой контракт не имел силы.
      Процесс над Джеком Грэхэмом начался уже через две недели в суде присяжных Денвера. Когда Грэхэм узнал, что его обвиняют не в диверсии - за это его могли приговорить всего лишь к десяти годам тюремного заключения, - а в убийстве сорока четырех человек, он отказался от своего признания и заявил, будто его пытками принудили взять на себя чужую вину. Однако доказательства, которые предъявил прокурор, были настолько убедительными, что присяжным заседателям потребовалось всего семьдесят две минуты, чтобы признать Грэхэма виновным. Судья Пауэлл, председательствовавший на процессе и определявший меру наказания, ни секунды не раздумывая, приговорил его к казни на электрическом стуле.
      Приведение приговора в исполнение состоялось 9 февраля 1956 года. По пути из камеры смертников в помещение, предназначенное для казни, Грэхэм дважды падал в обморок, и каждый раз врач приводил его в чувство, поскольку закон определяет, что осужденный должен подвергаться казни в здравом уме и доброй памяти, то есть психически и физически здоровым.
      Казнь Джека Грэхэма продолжалась четыре минуты и тридцать семь секунд и была одной из самых длительных экзекуций на электрическом стуле. На следующий день американские газеты писали, что смерть убийцы была ужаснее, чем смерть его жертв...
      УБИЙЦА ВДОВ
      Королева Елизавета, по-доброму улыбаясь, взирала на безволосый круглый череп шефа истборнской полиции Ричарда Уокера. Ее изображение пересекал прибой Английского канала[*Второе название пролива Ла-Манш], который всего в сотне метров от здания полиции омывал пляж престижного морского курорта и отражался на стекле портрета. Зеркало воды доходило до королевской диадемы с бриллиантами в сотни карат, и порой казалось, что ее величество смотрит из аквариума.
      Инспектор уголовной полиции Джеймс Пью, который, сидя на стуле для посетителей, уже довольно долго наблюдал за этой игрой света, не мог сдержать улыбки. Раздавшееся покашливание заставило его снова стать серьезным. Сэр Ричард Уокер, напротив которого он сидел уже полчаса, вытирал платком со лба крупные капли пота, хотя этот пятый день августа 1956 года был необычайно холодным.
      Свободной рукой Уокер отодвинул кипу газет и проговорил уставшим голосом:
      - Так, давайте подведем черту, Пью. Доктор Адамс уже тридцать лет является одним из самых уважаемых людей нашего города. И мы не можем вот так, ни с того ни с сего, начинать расследование и подозревать его, врача с безупречной репутацией, в убийстве, опираясь только на сомнительную писанину скандальной прессы. Репортеры все это высосали из пальца. Доктор Адамс - один из богатейших людей Англии, у него нет нужды убивать своих пациентов. Нет, нет, меня увольте от этого!
      Инспектор Пью слегка пожал плечами:
      - Не думаю, сэр, что мы можем это себе позволить. Газеты публикуют одну статью за другой. Население начинает проявлять беспокойство. Об этой истории с убийствами доктора Адамса говорят уже повсюду в Истборне. В чайных салонах кумушки пересказывают сплетни об убийце вдов. Адамса они называют не иначе как "доктор Синяя Борода". У нас нет другого выхода, даже если доктор Адамс - ваш друг. Мы обязаны начать расследование!
      Сэр Ричард Уокер вскочил с кожаного кресла, тяжело ступая, подошел к окну и прижался лбом к прохладному стеклу. Пью показалось, что он слышит учащенное биение его сердца.
      Уокер несколько минут раздумывал, затем повернулся и с решительным видом подошел к телефону. Набирая номер центральной телефонной станции, он почти торжествовал:
      - А почему обязательно мы должны вести расследование? У нас есть право и возможность подключить вышестоящую инстанцию. Здесь как раз тот случай, когда мы не в состоянии справиться с таким сложным делом. Для чего у нас существует знаменитый Скотланд-Ярд? Вот пусть они и поломают себе голову над этим...
      На другом конце провода отозвалась телефонистка. Уокер торопливо сделал заказ:
      - Мисс, пожалуйста, Скотланд-Ярд, отдел по расследованию убийств!
      Пока начальник полиции ожидал связи с Лондоном и нервно теребил телефонный шнур, инспектор упорно смотрел в пол, чтобы не показать своего разочарования. Слишком велико было его желание самому заняться этим делом, которое газеты называли "преступлением века". Может быть, это помогло бы ему стать старшим инспектором, а то и заслужить перевод в Лондон, в "Ярд"?
      Герберт Хэннэм, старший офицер уголовной полиции, или - он предпочитал, чтобы его так называли, - главный инспектор, был коренастым седым мужчиной пятидесяти лет. Выглядел он как корабельный маклер, зимой и летом носил твердый черный котелок в форме дыни, любил Мэрилин Монро и неприличные анекдоты, если их рассказывали не на службе. В остальном же он был человеком, полностью лишенным чувства юмора, педантичным и, пожалуй, как никто другой из англичан, терпеть не мог английские детективные романы и бега борзых. Целью его жизни было стать начальником уголовной полиции. И все двадцать с лишним лет службы он преследовал эту цель с ожесточенной, поначалу даже какой-то фантастической настойчивостью. До поста руководителя отдела по расследованию убийств ему все же удалось подняться.
      В его небольшом доме на окраине города всем заправляла миниатюрная приветливая жена, которой он в конце каждого месяца вручал нераспечатанным конверт со своим жалованьем и которой беспрекословно подчинялся; такого же подчинения он требовал и от своих подчиненных. Каждое утро, когда он отправлялся в бюро, имея в запасе четверть часа, жена провожала его до садовой калитки и кричала вслед звонким, проникнутым заботой голосом: "Герберт, только не вскакивай на ходу в автобус и, пожалуйста, подними воротник, ведь такая погода..." Вот уже девятнадцать лет она проделывала это каждое утро, потому что еще не было случая, чтобы Герберт Хэннэм не пошел на работу.
      В силу служебного положения Хэннэм мог выбирать из поступающих дел такое, которое обладало признаками сенсационности, и можно было ожидать громкого резонанса в прессе. У Хэннэма выработалось особое чутье на такие дела, и не в последнюю очередь поэтому он стал самым известным криминалистом Скотланд-Ярда. Этим объясняется и его желание лично взяться за расследование дела об "убийце вдов из Истборна".
      Ни одно уголовное дело последних лет не привлекало к себе такого внимания, как история умерщвления вдов в курортном Истборне. С основательностью бухгалтера Хэннэм сразу же начал готовиться к расследованию. Он запросил из отдела прессы все сообщения на эту тему, по справочникам ознакомился с историей города, его обитателями и их образом жизни, изучил календарь местного дворянства и записи в поземельной книге. После этого собрал следственную группу из опытных и надежных сотрудников; своим заместителем назначил сержанта Хьюита, пожилого, умудренного многолетним опытом криминалиста.
      12 августа 1956 года Хэннэм с группой выехал на место. Истборн, расположенный на южном побережье Англии, был скорее большим роскошным домом престарелых, заполненным старухами-вдовами и пенсионерами, чем курортом. Каждый четвертый житель города был старше шестидесяти пяти лет, да и приезжающие отдыхать были преимущественно пожилыми людьми. Соответственно протекала и жизнь в городе: однообразно, консервативно, без каких-либо сенсаций. Преступность была почти нулевой - последнее преступление с применением насилия произошло здесь тридцать два года назад. Тогда 74-летний миллионер из ревности зарезал свою 19-летнюю любовницу. Прежде чем полиция начала расследование, убийца умер: от всех этих волнений у него отказало сердце.
      Для такого специалиста, как главный инспектор Хэннэм, Истборн большого интереса не представлял. Здесь не было ни притонов, ни игорных и публичных домов, ни района, подобного лондонскому Сохо, где имели обыкновение собираться уголовные элементы, и поэтому полиция знала, где искать. Дело, к расследованию которого Хэннэм приступил на следующий день, было самым странным из всех, что приходилось вести знаменитому криминалисту. В то время, когда все газеты под аршинными заголовками сообщали, что 59-летний истборнский врач доктор Джон Бодкин Адамс за последние двадцать лет умертвил наркотическими инъекциями не то двадцать, не то четыреста двадцать богатых вдов, предварительно заставив их под гипнозом завещать в свою пользу не то 31 618, не то 498 741 фунт стерлингов - цифры зависели от фантазии газетчиков, - этот полноватый, невысокий человек с круглой лысой головой в дешевых очках на носу картошкой как ни в чем не бывало продолжал заниматься врачебной практикой. Более того, в приемной роскошной виллы на Тринити Триз, 6, теперь отбоя не было от пожилых дам, которые хотели стать его пациентками. Ведь у скучающих женщин появилась возможность пощекотать себе нервы, рассказывая где-нибудь за чаем: "Меня сегодня обследовал мой будущий убийца..."
      Главному инспектору и его сотрудникам предстояло проверить обоснованность каждого подозрения, высказанного в многочисленных газетных статьях и сообщениях. Было изучено четыреста двадцать историй болезни умерших пациенток, произведено шестнадцать эксгумаций и просмотрено множество завещаний. Ничего, что позволило бы утверждать, будто доктор Адамс каким-то предосудительным образом способствовал смерти больных или составлению ими завещания в его пользу, обнаружено не было. Однако это не обескуражило Хэннэма. Он, как ищейка, продолжал кружить по Истборну, пока в подвалах нескольких аптек не наткнулся на рецепты на получение наркотиков, правда, выписанные шесть лет назад, но предназначались они одному человеку - миссис Эдит Элис Морелл. Под всеми рецептами стояла одна и та же подпись: доктор Джон Бодкин Адамс. Казалось, Хэннэм наконец вышел на верный след.
      Умершая 13 ноября 1950 года на восемьдесят девятом году жизни Эдит Морелл, вдова ливерпульского фабриканта, за несколько дней до смерти изменила завещание в пользу доктора Адамса, оставив ему свой "роллс-ройс", 6675 фунтов стерлингов наличными и шкатулку с драгоценностями. Об этом Хэннэм узнал от бывшего душеприказчика вдовы адвоката Согноу.
      "Изменение в завещание было внесено под воздействием наркотиков", сообщила инспектору медсестра Энн Мэйсон-Эллис. В свое время она ухаживала за вдовой Морелл и показала, что по распоряжению доктора Адамса сделала пациентке семьдесят семь инъекций морфия и героина за последние пять дней ее жизни. Это подтвердила и медсестра Кэролин Рэнделл, которая тогда тоже была в составе обслуживающего вдову Морелл персонала. С ее слов Хэннэм занес в протокол, что инъекции наркотиков производились исключительно по указанию доктора Адамса. Он был единственным, кто имел ключ к шкафчику, где миссис Морелл хранила свои лекарства.
      Самые важные показания Хэннэм получил от старшей медсестры Хелен Стронэк, которая присматривала за больной в ночь ее смерти. Она готова была под присягой подтвердить, что доктор Адамс дважды ночью посещал вдову и оба раза собственноручно вводил ей пять кубических сантиметров паральдегида. "Абсолютно смертельная доза", - пояснила старшая медсестра.
      Сержант Хьюит, заместитель Хэннэма, разузнал о еще двух крайне подозрительных обстоятельствах. Во-первых, по настоянию Адамса тело умершей не предали земле, как распорядилась ее семья, а кремировали. К тому же пепел был развеян над морем. Во-вторых, доктор при оформлении документов на кремирование на анкетный вопрос, получает ли лечащий врач что-нибудь по завещанию, ответил отрицательно, то есть обманул.
      Казалось, неоспоримых доказательств вины Адамса хватало, однако Хэннэму этого было мало. Он вернулся на один день в Лондон, чтобы заручиться поддержкой медэкспертов. На Харли-стрит, где работали самые престижные и дорогие лондонские врачи, он нанес визиты двум специалистам по наркотикам доктору Даутуэйту и доктору Эшби - и ознакомил их с запротоколированными показаниями медицинских сестер. Оба врача в один голос заявили, что назначение за столь короткий срок такого количества морфия и героина, не говоря уже о введении в роковую ночь десяти кубических сантиметров паральдегида, можно объяснить только одним: доктор Адамс хотел убить больную!
      Тем не менее Хэннэм все еще не решался задерживать Адамса. Он готовил этот последний шаг с особой тщательностью. Видимо, надеясь обнаружить дополнительные доказательства, он попросил у мирового судьи разрешение на обыск - и 24 ноября в сопровождении сержанта Хьюита и инспектора Пью отправился в дом доктора Адамса.
      Тот без всякого сопротивления позволил провести обыск. Когда в ящике письменного стола нашли нотариальный акт о вскрытии завещания, из которого следовало, что одна из умерших пациенток, выражая свою последнюю волю, оставила ему несколько тысяч фунтов стерлингов, Адамс даже признался, что за тридцать пять лет работы получил в наследство от пятнадцати других пациенток не меньше 165000 фунтов. Он пояснил Хэннэму, что подобные акты дарения в Англии вовсе не являются чем-то необычным и свидетельствуют лишь о хорошем тоне представителей высшего общества.
      Хэннэм попробовал поймать Адамса на каверзном вопросе: "А почему же тогда при кремации вы отрицали факт получения такого наследства?"
      Но тот, не раздумывая ни секунды, ответил: "Потому что я не хотел обидеть родственников покойной. Если бы они узнали, что домашний врач имел какую-то часть от наследства, это, возможно, было бы им неприятно. Только поэтому!"
      Через два дня после обыска Адамсу пришлось объясняться с мировым судьей, правда, по иному поводу: расследование выявило среди прочего ряд нарушений закона, которые хотя и рассматривались обыкновенно как проступки профессионального свойства, но требовали надлежащего осуждения, коль скоро о них становилось известно. Речь шла о необоснованном назначении лекарственных препаратов и небрежном оформлении историй болезни.
      Но и после этого разбирательства Джон Адамс остался на свободе; ему пришлось только внести залог и расстаться с заграничным паспортом. Затем его оставили в покое до 19 декабря, на целые три недели, которые понадобились Хэннэму, чтобы собрать дополнительный обвинительный материал.
      В этот холодный зимний день Адамс вернулся после домашних визитов. Едва он запарковал перед домом черно-серый "люкс-МГ" и исчез за тяжелой входной дверью, как на Тринити Триз свернул невзрачный "остин" и тоже остановился перед домом No 6. Из машины вышли Хэннэм, Хьюит и Пью. На этот раз в кармане у Хэннэма был ордер на арест.