Кодекс

      — Прекратите! — закричала Сэлли и закрыла уши ладонями. — Довольно, дон Альфонсо! Я по горло сыта вашими рассуждениями о сексе.
      Старый индеец пожал плечами:
      — Да, целительница, я старик, но это означает, что я могу говорить и шутить, как мне угодно. У вас в Америке другие традиции?
      — У нас в Америке старики не твердят постоянно о сексе.
      — О чем же они говорят?
      — О внуках, о погоде, о Флориде… Дон Альфонсо покачал головой:
      — Как, должно быть, скучно стареть в Америке.
      Сэлли повернулась и пошла к шалашу. Но прежде чем скрыться внутри, сердито посмотрела на Тома. В нем поднялось раздражение. Что такого он сказал или сделал, что его ставят на одну доску со всякими озабоченными?
      Индеец снова пожал плечами, раскурил трубку и громко продолжил речь:
      — Ничего не понимаю. Ей двадцать девять лет, но она до сих пор не замужем. Ее отцу придется раскошелиться на огромное приданое, только чтобы сбыть ее с рук. Рядом с ней вы — почти старик и тоже без жены. Так почему бы вам двоим не сочетаться? Или вы гомосексуалист?
      — Нет, дон Альфонсо.
      — Не стесняйтесь, Томас. Если вы гомосексуалист, Чори вас удовлетворит. Он у нас такой.
      — Спасибо, не надо.
      — Тогда вообще ничего не понимаю, — покачал головой индеец. — Почему вы упускаете возможность?
      — Сэлли обручена с другим мужчиной. — Дон Альфонсо удивленно изогнул бровь.
      — Ах вот как! И где же теперь этот мужчина?
      — В Америке.
      — Значит, он ее не любит.
      Том вздрогнул и покосился на шалаш. Голос старого индейца обладал особым свойством проникать в самые дальние концы их лагеря.
      — Он меня любит, и я его люблю, — сказала Сэлли из шалаша. — А вас обоих попрошу заткнуться.
      Из джунглей послышался винтовочный выстрел. Дон Альфонсо поднялся на ноги.
      — А вот и наше второе. — Он взял мачете и пошел на звук. А Том тем временем решил растянуть в хижине свой гамак.
      Сэлли развешивала на одной из перекладин собранные ею растения.
      — Этот дон Альфонсо — распутный тип и сексуальный маньяк, — заметила она. — Да и вы не лучше.
      — Не забывайте, — возразил Том, — это он ведет нас через Меамбарское болото.
      — От этого его шуточки мне нравятся ничуть не больше. И ваши ухмылки тоже.
      — Вряд ли от него можно ждать рассуждений в духе феминистской политкорректности.
      — Но что-то я не слышала разговоров, что вы чрезмерно стары для женитьбы, хотя вы старше меня на целых четыре года. Почему всегда только женщины считаются перезревшими для замужества?
      — Сэлли, перестаньте выступать.
      — Не перестану.
      Их перепалку прервал голос дона Альфонсо:
      — Первое готово: вареный попугай и тушеная маниока. На второе — жаркое из тапира. Вкусно и питательно. Перестаньте ссориться и идите есть.

25

      — Buenos tardes , — пробормотал Окотал, подсаживаясь рядом с Филиппом к костру.
      — Buenos tardes, — ответил тот и удивленно вытащил трубку изо рта. За всю дорогу Окотал заговорил с ним впервые.
      Путешественники достигли большого озера на краю болота и разбили лагерь на песчаном островке, где был твердый, настоящий берег. Воздух посвежел, москиты исчезли; в первый раз за неделю Филипп поворачивался в любую сторону и видел больше чем на двадцать футов. Единственное, что портило вид, — цвет воды: лизавшие песок волны больше напоминали черный кофе. Как обычно, Хаузер с двумя солдатами отправился на охоту, а остальные разожгли костер и сели играть в карты. От зноя в зеленовато-золотистых сумерках клонило в сон. Приятное местечко, подумал Филипп.
      Окотал наклонился и прошептал:
      — Вчера вечером я подслушал, о чем говорили солдаты.
      — И о чем же? — Филипп удивленно поднял брови.
      — Только не подавайте виду. Они собираются вас убить. — Он произнес это так тихо и так поспешно, что ошеломленный американец решил, что ослышался. Но постепенно смысл сказанного начал доходить до его сознания. — И меня тоже, — продолжал Окотал.
      — Вы уверены? — Окотал кивнул.
      Филипп начал лихорадочно размышлять. Можно ли доверять этому Окоталу? Не произошло ли ошибки? С какой стати Хаузеру его убивать? Чтобы завладеть наследством? Вполне возможно. Благородства в Хаузере ни на грош. Краем глаза Филипп видел, что солдаты продолжали играть, а их оружие лежало у ствола дерева. Нет, это невероятно — словно сюжет приключенческого кинофильма. Хаузеру уже обещан миллион долларов. Нельзя же просто так убивать людей!
      — Что вы намерены делать? — спросил он Окотала.
      — Захватить лодку и бежать. Спрятаться на болоте.
      — Прямо сейчас?
      — А чего тянуть?
      — Но солдаты рядом. Они не позволят нам уйти. Что вы конкретно слышали? Возможно, это недоразумение?
      — Слушайте, вы, полудурок. У нас нет времени! — прошипел Окотал. — Если вы со мной — бежим. Если нет — adios!
      Он неторопливо, даже будто бы с ленцой поднялся и побрел к берегу, где стояли каноэ. Филипп в панике переводил взгляд с него на солдат. Те были по-прежнему увлечены игрой и ничего не замечали. С места, где они сидели под деревом, лодки были не видны.
      Что делать? Его словно парализовало. Все произошло так внезапно, без предупреждения. Какой-то абсурд! Неужели Хаузер действительно настолько хладнокровно безжалостен? Или это Окотал старается получить какую-то выгоду?
      Окотал уже крался вдоль берега и время от времени оглядывался на деревья. И тут Филиппа осенило. Способен ли Хаузер на убийство? У этого человека явно не все в порядке столовой. Филипп внезапно вспомнил, с каким удовольствием он отрубал голову несчастному золотистому зайцу, улыбку, когда увидел капельку крови на его рубашке, и с каким выражением произнес: «Вы меня еще узнаете».
      Окотал уже столкнул каноэ в воду и неслышно залез внутрь. Взял шест и готовился оттолкнуться.
      Филипп встал и быстро повернул к берегу. Каноэ уже отчалило, и Окотал приготовил шест, чтобы вывести суденышко на середину протоки. Но, заметив Филиппа, дождался, чтобы тот тоже успел забраться на борт. А затем что было сил напряг мышцы, воткнул шест в песчаное дно и направил каноэ в болото.

26

      На следующее утро хорошая погода кончилась, на небе собрались облака, кроны деревьев сотряс гром, и на головы путешественников пролился дождь. К тому времени, когда Том со спутниками тронулись в путь, река посерела, вспенилась под ливнем, и шум дождя заглушил все в лесу. Хитросплетение проток показалось еще запутаннее, а сами они уже прежнего. Том не мог себе представить, что болото может быть настолько гиблым и, словно лабиринт, непроходимым. Ему едва верилось, что дон Альфонсо знал, куда надо повернуть.
      К полудню дождь внезапно прекратился, как будто закрыли кран. Но еще несколько минут вода с шумом водопада бежала со стволов деревьев, а потом, приглушая все вокруг, падала каплями с листьев, образуя в воздухе туманную дымку.
      — Мухи вернулись, — заметила Сэлли и хлопнула себя по руке.
      — Jejenes. Черные мухи, — объяснил дон Альфонсо и, раскурив трубку, окутал себя густым облаком дыма. — Отхватывают от людей целые куски мяса. Рождены дыханием самого дьявола после того, как он всю ночь пил несвежую агуардьенте.
      По временам путь преграждали свисавшие над водой ветви лиан и воздушные корни, которые образовывали доходящий до самой поверхности воды живой занавес. Пинго оставался на носу и прорубал дорогу мачете, а Чори отталкивался сзади шестом. Каждый удар тесака распугивал древесных лягушек, насекомых и других тварей — они прыгали в реку и устраивали пиршество пираньям. Поверхность тут же вскипала и начинала бешено бурлить, где под воду уходило злополучное существо. Пинго напрягал могучие мышцы и рубил направо и налево, швыряя в реку куски лиан и висящие над водой цветы. В одной особенно узкой протоке он взмахнул мачете и вдруг закричал:
      — Heculu!
      — Avispa! Осы! — подхватил дон Альфонсо, пригнулся и закрыл руками голову. — Не двигайтесь.
      Из листвы вынырнуло небольшое черное облако. Том тоже скрючился и уткнулся лицом в ладони. Его несколько раз больно куснули в спину.
      — Только не бейте их, а то они совершенно взбесятся! — закричал старый индеец.
      Путешественникам не оставалось ничего иного, как ждать, когда осы перестанут их жалить. Насекомые исчезли также внезапно, как и появились, и Сэлли принялась лечить укусы собранным ею целебным соком. Каноэ поплыло дальше.
      Примерно в полдень в кронах над головой послышался странный звук: какое-то сосание и причмокивание, словно целая толпа ребятишек набила рты леденцами и наслаждалась их вкусом — только несравненно громче. Этот звук сопровождался шелестом в ветвях, и в какой-то момент даже показалось, что налетел ураган. В листве мелькали темные тени.
      Чори оставил шест, и в его руках появились маленький лук и стрела. Индеец натянул тетиву и прицелился вверх.
      — Mono chucuto, — прошептал дон Альфонсо Тому, но тот не успел ответить. Чори выстрелил, и над головами показалась еще живая черная обезьяна. Как она ни хваталась и ни цеплялась за деревья, все равно неуклонно скользила вниз сквозь листву и наконец упала в воду в пяти футах от лодки. Чори потянулся и выхватил из реки ком шерсти, прежде чем поверхность вокруг забурлила, и все поняли, что, кроме индейца, тут были и другие охотники.
      — Ehi! Ehi! — широко улыбнулся Чори. — Uakaris!
      — Их здесь двое! — взволнованно воскликнул дон Альфонсо. — Смотри, Томасино, какой удачный выстрел: мать и детеныш.
      Детеныш в страхе кричал и все еще цеплялся за шерсть матери.
      — Обезьяна? Вы убили обезьяну? — возмутилась Сэлли.
      — Да, целительница. Представляете, как нам повезло?
      — Повезло? Но это же ужасно! — Лицо старого индейца потухло.
      — Вы не любите обезьян? Если их мозг поджаривать прямо в черепе, получается очень вкусное кушанье.
      — Мы не едим обезьян!
      — Почему?
      — Это… почти каннибализм. — Девушка повернулась к Тому: — И вы позволили ему в нее стрелять?
      — Я никому ничего не позволял, — ответил он.
      А Чори так и не понял, о чем шла речь, и по-прежнему светился гордой улыбкой. Он швырнул обезьяну на дно каноэ, и глаза убитого животного обратились на людей. Они уже затуманились, язык вывалился изо рта. Малыш наконец отлепился от матери и громко вопил, закрывая голову лапами.
      — Ehi! Ehi! — повторил Чори и поднял мачете, собираясь нанести смертельный удар.
      — Нет! — Том быстро взял детеныша на руки. Маленькая обезьянка тут же успокоилась и перестала плакать. А индеец от удивления застыл с поднятым мачете.
      Дон Альфонсо подался вперед:
      — Я не очень понимаю, почему вы толкуете о каннибализме?
      — Мы считаем, что обезьяны — почти люди.
      Старый индеец повернулся к Чори и начал объяснять. Тот перестал улыбаться, и у него на лице появилось растерянное выражение.
      — Не знал, что в Северной Америке обезьяна считается священным животным, — продолжал дон Альфонсо. — Это правда, они похожи на людей. Вот только Бог вместо ног приделал им руки. Извините, я не знал, иначе не позволил бы ее убивать. — Он что-то резко бросил Чори. Каноэ двинулось дальше, а дон Альфонсо швырнул мертвую обезьяну за борт, и она немедленно исчезла в бурлящем водовороте.
      Том почувствовал, что детеныш все крепче прижимается к нему и тянет лапу. Он вгляделся в черную мордашку. Обезьянка была совсем маленькой — ростом всего восемь дюймов и весила не больше трех-четырех фунтов. У нее была мягкая, короткая шерсть, карие глазки, маленькие, как у людей, уши и розовый нос. А пальцы на руках были не толще зубочисток.
      Том заметил, что Сэлли смотрит на него и улыбается:
      — Обзавелись новым дружком?
      — Ну уж нет!
      — А вот и да!
      Обезьянка оправилась от испуга, поднялась по руке Тома и принялась тыкаться ему в грудь. Черные ручонки копались и шарили в складках одежды, а губы при этом издавали чмокающий звук.
      — Она вас чистит. Ищет вшей, — заметила Сэлли.
      — Надеюсь, останется разочарована, — отозвался Бродбент.
      — Думает, что вы ее мать, — вступил в разговор дон Альфонсо.
      — Как вы можете есть таких красивых существ? — возмутилась девушка.
      — В джунглях, целительница, любое существо красиво, — пожал плечами старый индеец.
      Том чувствовал сквозь рубашку щекочущие прикосновения. Цепляясь за пуговицы, обезьянка поднялась к клапану огромного, тропического покроя, кармана и нырнула внутрь. Устроилась в кармане, сложила лапки и, слегка задрав нос, поводила вокруг глазами.
      Сэлли захлопала в ладоши и рассмеялась:
      — Том, она вас полюбила!
      — А что они едят? — повернулся тот к дону Альфонсо.
      — Все. Насекомых, листья, личинок. У вас не возникнет проблем с кормежкой вашего нового приятеля.
      — А кто сказал, что это я должен за него отвечать?
      — Детеныш выбрал вас, поэтому теперь вы принадлежите ему.
      Обезьянка высовывалась из кармана и, словно самая главная, озирала владения.
      — Ах ты, волосатик, — сказала по-английски Сэлли.
      — Волосатик. Так мы его и назовем.
      Ближе к вечеру, когда они оказались в особенно извилистой протоке, дон Альфонсо приказал остановиться и минут десять изучал воду: пробовал на вкус, плевал жеваные бумажные шарики и наблюдал, как они опускаются ко дну. Затем разогнулся.
      — У нас проблема.
      — Мы заблудились? — забеспокоился Том.
      — Нет, это они заблудились.
      — Кто?
      — Один из ваших братьев. Свернул здесь налево к Пласа-Негро — Черной площади, гнилому сердцу болота, где обитают демоны.
      Протока вилась, зажатая между огромными стволами деревьев под пологом ползучих растений. Над черной водой курился зеленоватый туман, и казалось, что здесь начинается водная дорога в ад.
      «Не иначе Вернон», — подумал Том. Вернон всегда терялся — в буквальном и переносном смысле слова.
      — Как давно они здесь проплывали?
      — Не меньше недели назад.
      — Здесь поблизости можно где-нибудь остановиться?
      — Впереди, в четверти мили, есть небольшой островок.
      — Пристанем там, разгрузим лодку, оставим в лагере Пинго и Сэлли, а сами налегке пойдем искать моего брата. Мы не можем терять времени.
      Когда они подошли к покрытому грязью, насквозь пропитанному водой островку, дождь полил с такой силой, что казалось, на их головы обрушился настоящий водопад. Дон Апьфонсо кричал и, энергично жестикулируя, руководил разгрузкой, а затем вновь положил в каноэ все, что могло потребоваться во время спасательной экспедиции.
      — Мы будем отсутствовать два или три дня, — объяснил он. — Надо приготовиться к ночевкам на борту. Не исключено, что будет идти дождь.
      — Какая неожиданность, — хмыкнула Сэлли. Том отдал ей обезьянку.
      — Берегите ее, пока меня нет, — попросил он.
      — Хорошо, — кивнула девушка.
      Каноэ отошло от берега. Том смотрел, как неясная фигура на островке растворяется в струях дождя.
      — Том, а вы берегите себя! — крикнула Сэлли, хотя ее уже было не видно.
      Чори энергично отталкивался, и лодка, лишившись груза, быстро двигалась по протоке. Через пять минут над головой послышались пронзительные вопли — с ветки на ветку перепрыгивал черный шарик. Вот он оказался на дереве над самым каноэ и спрыгнул в суденышко. Это был Волосатик.
      — Ах ты, негодник, не мог дождаться, сразу же удрал, — проворчал Том и посадил маленькую обезьянку обратно в карман. Волосатик уютно свернулся и тут же затих.
      Каноэ все глубже проникало в гнилое болото.

27

      Когда суденышко достигло ведущей к Черной площади протоки, гроза превратилась в настоящую бурю. То и дело сверкали молнии, гром эхом прокатывался по лесу. Разряды следовали друг за другом через секунду. Казалось, это гремит орудийная канонада. В двухстах футах над головой гнулись и сотрясались верхушки деревьев.
      Вскоре протока стала делиться на множество мелких, прорезавших бесконечное пространство подрагивавшей вонючей грязи. Дон Альфонсо поминутно приказывал остановиться и старался разглядеть на неглубоком дне отметины от шеста. Дождь не давал передышки, а ночь подкралась так незаметно, что Том удивился, когда услышал, как старый индеец дал команду остановиться на ночлег.
      — Переночуем в каноэ, как дикари, — бросил дон Альфонсо. — Это место — как раз то, что нужно: над головой ни одной толстой ветки. Мне бы не хотелось, чтобы меня разбудило смрадное дыхание ягуара. Нам следует остерегаться, Томасино. Умирать здесь никак нельзя, иначе наши души никогда отсюда не выберутся.
      — Постараюсь изо всех сил.
      Том завернулся в москитную сетку, устроился на куче утвари и попытался уснуть. Дождь наконец утих, но он промок до самых костей. Весь лес был наполнен звуком падающих капель, и под их аккомпанемент раздавались крики, визг и рык невидимых зверей. Иногда казалось, что это вопят люди. А может быть, так оно и было и они слышали жалобы заблудших душ, о которых говорил дон Альфонсо.
      Том думал о брате Верноне, может быть, больном, может быть, даже умирающем. Вспомнил его мальчиком — с дружелюбным, полным надежд, но постоянно потерянным выражением лица. И в конце концов окунулся в тревожные сновидения.
      Труп они нашли на следующее утро. Он плыл по воде, и на его горбу пестрели красные и белые полоски. Чори подвел лодку к утопленнику, и все увидели, что горб — это не горб, а надувшаяся от выделявшихся газов разложения рубашка. Как только каноэ приблизилось, в воздух взлетели сердитые мухи. Чори осторожно поставил суденышко бортом к трупу. Вокруг тела плавало не меньше дюжины дохлых пираний. Рыбы разинули рты, их выпученные глаза затянулись пленкой. Снова начал моросить дождь.
      У трупа были черные короткие волосы. Слава Богу, это не Вернон. Дон Альфонсо что-то приказал Чори. Молодой индеец ткнул мертвеца шестом, и из намокшей рубашки с бульканьем вышел зловонный газ. Затем он подвел шест под труп, нашел точку опоры и перевернул тело. В воздух с гудением взмыли тучи мух, в воде блеснуло серебро — это кинулись врассыпную кормившиеся трупом испуганные рыбы. Том застыл от ужаса — теперь мертвец плавал лицом вверх, только вряд ли кто-нибудь осмелился бы назвать его маску лицом. Пираньи выели до костей и лицо, и грудь, и живот. От носа остался один огрызок, губы и язык исчезли, на месте рта образовалась дыра. В глазнице застрял пескарик и изо всех сил старался вырваться на свободу. Вонь разложения хлестнула, словно мокрая тряпка. Вода снова вспенилась — рыбы принялись за нетронутую сторону, и на поверхность вспыли клочки растерзанной рубашки.
      — Один из ребят из Пуэрто-Лемпира, — определил дон Аль-фонсо. — Умер от укуса ядовитой змеи. И его бросили здесь.
      — Откуда вы знаете, что он погиб от укуса змеи? — поинтересовался Том.
      — Видите дохлых пираний? Эти рыбы впились в его тело там, куда ужалила змея, и отравились. И если их сожрет какой-нибудь зверь, он тоже отравится.
      Чори оттолкнул мертвеца, и они поплыли дальше.
      — Нехорошее место для смерти. Надо отсюда выбираться до темноты. Очень бы не хотелось встретить во мраке дух этого покойника… и чтобы он расспрашивал у меня дорогу.
      Том не ответил, он был потрясен видом покойника. И старался подавить чувство уныния. Вернон был крайне неосмотрительным и легко поддавался панике. Все это могло случиться и с ним.
      — А вот почему они не повернули отсюда обратно, я вам сказать не могу. Наверное, в их каноэ сидел демон и нашептывал в уши всякое вранье.
      Они медленно продвигались дальше. Болото казалось бесконечным. Лодка чертила килем по дну и частенько застревала, так что пассажирам надо было вылезать из нее и толкать. То и дело приходилось возвращаться и повторять мучительный маршрут. Внезапно дон Альфонсо насторожился. Чори перестал отталкиваться шестом, и индейцы прислушались. Теперь и Том услышал: где-то далеко звал на помощь обезумевший от ужаса человек.
      Он вскочил на ноги и сложил ладони рупором:
      — Вернон!
      Наступила внезапная тишина.
      — Вернон! Это я — Том!
      Снова раздались отчаянные, нечеловеческие вопли.
      — Это он! — бросил спутникам Бродбент. — Нам надо спешить.
      Чори сильно оттолкнулся, и вскоре в болотных сумерках проступил неясный силуэт каноэ. На носу кричал и размахивал руками человек. Это оказался Вернон. Он был в истерике, но по крайней мере держался на ногах.
      — Быстрее! — умолял Том.
      Чори изо всех сил упирался шестом, и вскоре они подплыли к стоявшему суденышку. Том перетянул брата в свое каноэ, и тот упал в его объятия.
      — Скажи, что я не умер! — кричал он.
      — Ты не умер. Ты в порядке, — успокаивал его Том. — Мы нашли тебя.
      Вернон разразился рыданиями, а Том сжимал его в объятиях, и у него возникло ощущение дежа-вю: как-то раз, когда брат возвращался из школы, за ним по улице погнались хулиганы. Прибежав домой, он, рыдая и дрожа щуплым телом, кинулся к Тому. Тогда Тому пришлось выйти из дома и, младшему, драться за своего старшего брата.
      — Все в порядке, — повторял он. — Все в порядке. Мы с тобой. Ты в безопасности.
      — Слава Богу! А то я уже решил, что конец!.. — Вернон прерывисто вздохнул.
      Том помог ему сесть. Его поразила внешность брата. Шея и лицо распухли от укусов, из царапин сочилась кровь, одежда невыразимо грязная, волосы слиплись, на голове колтун. Худоба казалась сильнее обычного.
      — Ты как. ничего? — спросил Том.
      — Ничего, если не считать, что меня чуть не сожрали заживо. А так — жив, только очень испугался. — Вернон провел рукавом по почерневшему лицу, но не стер грязь, а только сильнее размазал. И снова захлебнулся рыданием.
      Том внимательно посмотрел на брата: его больше беспокоил рассудок Вернона, а не физическое состояние. И решил: как только они возвратятся в лагерь, он отправит Вернона с Пинго в цивилизованный мир.
      — Дон Альфонсо, — кивнул он индейцу, — поворачивайте назад…
      — А как же Учитель? — перебил его Вернон.
      — Учитель? — не понял брат.
      — Он болен. Там, в лодке.
      Том перегнулся через борт и заглянул в каноэ. На дне, под грудой сырых вещей, в насквозь промокшем спальном мешке лежал человек. Его лицо чудовищно распухло, седые волосы и борода спутались. Он был в полном сознании и молча мрачно смотрел на Тома.
      — Кто это?
      — Мой Учитель из ашрама.
      — Какого черта он здесь делает?
      — Мы с ним вместе.
      — И что с ним такое?
      — Лихорадка. А два дня назад перестал говорить.
      Том взял аптечку и перелез в другое каноэ. Учитель следил за каждым его движением. Том потрогал его лоб — человек буквально горел. Пульс нитевидный, быстрый. Том выслушал его стетоскопом. В легких оказалось чисто, и сердце билось нормально, хотя слишком часто. Том ввел больному антибиотик широкого спектра и противомалярийный препарат. Без серьезных анализов больше он ничем помочь не мог.
      — Что это за вид лихорадки? — спросил Вернон.
      — Можно понять, только сделав анализ крови.
      — Он умрет?
      — Не имею представления. — Том перешел на испанский и повернулся к дону Альфонсо: — Вы способны определить, что у него такое?
      Индеец перелез в их каноэ и склонился над больным. Похлопал по груди, заглянул в глаза, пощупал пульс, посмотрел на ладони и поднял голову.
      — Да, я прекрасно знаю этот недуг.
      — Как он называется?
      — Смерть.
      — Нет! — заволновался Вернон. — Не говорите так! Он не умрет?
      Том уже пожалел, что спросил мнение дона Альфонсо.
      — Мы заберем его в лагерь. Пинго поведет его каноэ, а я — наше. — Он повернулся к брату: — Мы нашли одного мертвого проводника. А где другой?
      — На него ночью прыгнул ягуар и затащил на дерево. — Вернон поежился. — Мы слышали, как он кричал, и хруст костей. Это было так… — Он не договорил. — Том, вытащи меня отсюда.
      — Сейчас, сейчас, — отозвался брат. — Я отправлю тебя и Учителя с Пинго в Брус.
      В лагерь они приплыли уже затемно. Том поставил палатку, и они перенесли из лодки Учителя и положили внутрь. Больной отказывался от еды, по-прежнему молчал, только смотрел так, что сжималось сердце. Том сомневался, что он сохранил рассудок.
      Вернон решил провести ночь в той же палатке, а наутро, как только солнце окрасило верхушки деревьев, позвал на помощь. Первым прибежал на зов Том. Учитель в крайне возбужденном состоянии сидел в спальном мешке. Его лицо побледнело, кожа высохла. Глаза блестели, словно осколки синего фарфора, и дико блуждали, ни на чем не останавливаясь. Пальцы хватали воздух. Внезапно больной заговорил.
      — Вернон, ты где? — выкрикнул он и стал шарить руками. — Боже мой, Вернон, где я?
      Том с ужасом понял, что больной ослеп. Вернон встал на колени и взял несчастного за руку.
      — Я здесь, Учитель. Мы в палатке. Мы отвезем вас в Америку. Все будет хорошо.
      — Какой же я был дурак! — От напряжения губы Учителя перекосились, при каждом звуке изо рта вылетали брызги слюны.
      — Учитель, пожалуйста… Пожалуйста, не волнуйтесь. Мы едем домой — в ашрам.
      — Я имел все! — ревел больной. — Деньги! Трахал девочку-подростка. Дом на море. Меня окружали обожатели. У меня было абсолютно все! — У него выступили вены на лбу; изо рта сочилась слюна и свисала с подбородка. Тело сотрясали жестокие конвульсии, и Тому показалось, что он слышит, как бряцают кости. Незрячие глаза, словно бильярдные шары, бешено вращались в орбитах.
      — Учитель, мы отправим вас в больницу. Не говорите… все будет хорошо…
      — Но мне показалось мало. И я, идиот, захотел еще. Захотел сто миллионов долларов! И вот взгляните, что со мной приключилось! — Проревев последнее слово, он опрокинулся навзничь. Послышался шлепок вроде того, с каким падает на пол уснувшая рыба. Учитель остался лежать с широко открытыми глазами, но они стекленели.
      Учитель умер.
      Вернон смотрел в ужасе, не в состоянии произнести ни слова. Том положил руку на плечо брату и почувствовал, что тот дрожит. Они стали свидетелями очень дурной смерти.
      Дон Альфонсо тоже дрожал.
      — Надо уходить, — проговорил он. — Явился злой дух и забрал этого человека, а он не хотел уходить.
      — Приготовьте одну из лодок для возвращения в Брус, — попросил его Том. — Пинго отвезет туда Вернона, а мы, если не возражаете, продолжим путь.
      — Так будет лучше, — кивнул индеец. — Болото — неподходящее место для вашего брата. — Он отдал приказ, и перепуганные, как все остальные, Чори и Пинго бросились к каноэ.
      — Не могу понять!.. — простонал Вернон. — Учитель был хорошим человеком. Почему же он умер таким недостойным образом?
      Брата постоянно обводили вокруг пальца разные мошенники, подумал Том. Обычные жулики и всякие духовные учителя и гуру. Но теперь не время об этом говорить.
      — Иногда нам кажется, что мы знаем человека, а на самом деле совершенно не представляем, кто он такой. — сказал он.
      — Я провел с ним три года. И я его знал. Должно быть, все дело в лихорадке. Он бредил, его разум затуманился. И он не ведал, что говорил.
      — Надо его похоронить и ехать.
      Вернон принялся копать могилу, Том и Сэлли взялись ему помогать. Они расчистили небольшую площадку за лагерем и, действуя топором Чори, вырубили корни. Затем стали углубляться в липкую, раскисшую почву. Вскоре неглубокая яма была готова. Они перетащили в нее Учителя, засыпали вязкой массой и завалили принесенными с берега небольшими булыжниками. Дон Альфонсо, Чори и Пинго уже сидели в каноэ и явно проявляли нетерпение.
      — Ты в порядке? — Том обнял брата.
      — Да, — ответил тот. — И я принял решение. Я не возвращаюсь — еду с вами.
      — Вернон, мы обо всем условились.
      — Не вижу смысла ехать обратно. Я совершенно на мели. У меня нет даже машины. В ашрам мне дорога закрыта.
      — Что-нибудь придумаешь.
      — Уже придумал. Плыву с вами.
      — Ты не в том состоянии. Только что был на грани смерти.
      — Я должен. И совершенно оправился.
      Вот в этом Том сомневался и продолжал колебаться.
      — Пожалуйста, Том!..
      В просьбе Вернона послышалась такая искренность, что Том удивился и неожиданно для себя обрадовался. Он сжал брату плечо.
      — Хорошо. Будем делать все вместе, как хотел отец. Дон Альфонсо хлопнул в ладоши:
      — Может, хватит разговоров? Пора плыть. — Том кивнул, и индеец дал приказ отчаливать.
      — Поскольку у нас теперь две лодки, я тоже могу работать шестом, — предложила Сэлли.
      — Шест — это мужская работа, — буркнул старый индеец.
      — Вы, дон Альфонсо, неисправимый свинтус и сексуальный шовинист, — парировала девушка.
      — Свинтус и сексуальный шовинист? — Индеец наморщил лоб. — Это что еще за зверь? Мне следует обидеться?
      — Непременно.
      Дон Альфонсо энергично оттолкнулся, и каноэ быстро скользнуло вперед. Он улыбнулся:
      — Я в восторге. Большая честь, если тебя обижает красивая женщина.

28

      Марк Аврелий Хаузер посмотрел на белую грудь своей рубашки и, заметив жучка, снял его с ткани, раздавил между лопатообразным большим и указательным пальцами и, получив удовольствие от приятного хруста, отшвырнул в сторону. И снова обратил свое внимание на Филиппа Бродбента. Жалкое ничтожество — куда девался весь его гонор? Грязный, искусанный Филипп скрючился на земле со связанными руками и ногами. Хаузер не мог понять, почему некоторые люди не способны соблюдать в джунглях личную гигиену.
      Он посмотрел в ту сторону, где трое солдат держали их проводника Орландо Окотала. Этот Окотал доставил ему немало неприятностей — едва не улизнул, пришлось гнаться за ним по пятам. Пропал целый день. Роковая ошибка Окотала заключалась в том, что он решил, что гринго, этот белый янки, не способен выследить его на болоте. Видимо, не слышал о таком местечке, которое называется Вьетнам.
      Тем лучше. Но теперь все кончилось. Болото осталось почти позади, так что Окотал был больше не нужен. А урок, который ему преподнесет Хаузер, пойдет на пользу и Филиппу.
      Марк вдохнул насыщенный запахом джунглей воздух.
      — Помните, Филипп, когда мы укладывали поклажу в каноэ, вы меня спросили, зачем нам наручники и цепи?