Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Врата огня

ModernLib.Net / Историческая проза / Прессфилд Стивен / Врата огня - Чтение (стр. 15)
Автор: Прессфилд Стивен
Жанр: Историческая проза

 

 


3а плечом Каллидрома, на раскинувшейся Трахинской равнине, прибывали наступающие части персидского вой­ска.

Глава двадцать вторая

Недолго понаблюдав за вражескими передо­выми частями, Леонид поднял все войско, гото­вясь к бою. Он приказал союзникам постро­иться в сомкнутые ряды и быть готовыми к выступлению. Остаток той ночи и весь следу­ющий день ушли на то, чтобы всерьез опус­тошить Трахинскую равнину и прилегающие горные склоны, проникающие вдоль берега на север до самого Сперхея, а в глубь суши – до крепости и Трахинских скал. По всей рав­нине были разожжены сторожевые огни и не маленькие костерки для жаренья кроликов, как обычно, а ревущие костры, чтобы создать иллюзию большого количества воинов. Союз­ные части выкрикивали в темноте оскорбле­ния и проклятия друг другу, стараясь казать­ся пободрее и поувереннее. К утру равнину от края до края заволокло дымом и морским туманом – именно так, как и хотел Леонид. Я был в одном из четырех последних отрядов, поддерживавших костры. И вот над заливом замаячил сумрачный рассвет. Мы могли ви­деть персов – верховые разведывательные дозоры и лучников на быстроходных судах у противоположного берега Сперхея. Мы стали орать им оскорбления, они ответили нам тем же.

Прошел день, и еще один. Теперь стали подтягиваться части основных вражеских сил. Противник начал запол­нять равнину. Разведчики видели, как персидские военачальники назначали лучшие места для установки шатров Великого Царя и его приближенных, как отводили лучшие пастбища для лошадей Его Величества.

Персам было известно о том, что греки здесь, как и гре­ки знали об их присутствии.

В ту ночь Леонид вызвал моего хозяина и других командиров на небольшой холмик за Фокийской стеной, где спар­танский царь расположил свой командный пункт. 3десь Леонид обратился с речью к спартанцам. Тем временем начали прибывать военачальники из других союзных горо­дов, также вызванные на совет. По времени все получилось так, как задумал царь. Он хотел, чтобы начальники союз­ников подслушали слова, якобы предназначенные только для спартанцев.

– Братья и товарищи,– обратился Леонид к собрав­шимся вокруг него лакедемонянам,– похоже, что все наше внушительное представление не убедило перса благоразум­но собрать свое барахло и вернуться домой. Кажется, все­-таки придется нам с ним сразиться. Так вот, послушайте, чего я хочу от каждого из вас. Вы – избранники Эллады, воины и военачальники государства Лакедемон, избранного Истмийским Советом нанести первый удар в защиту на­шей родины. Помните, что наши союзники возьмут с вас пример. Если вы выкажете страх, они испугаются вдвойне. Если вы проявите мужество, они ответят тем же. Мы должны вести себя так же, как и во всех прочих походах. С од­ной стороны, никаких чрезвычайных предосторожностей, а с другой – никакого безрассудства. Главное – мелочи. Поддерживайте обычный распорядок боевой подготовки своих воинов. Не пропускайте жертвоприношений богам. Продолжайте гимнастические занятия и упражнения с оружием. Как всегда, находите время для ухода за волосами. Найдите время для любой мелочи.

Союзные военачальники уже собрались к костру совета и заняли места среди ранее собравшихся спартанцев. Ле­онид продолжал говорить как будто для своих, но в то же время в присутствии новых ушей.

– Помните, что наши союзники не посвящали всю свою жизнь подготовке к войне, как это делали мы. Они – кре­стьяне и торговцы, воины гражданского ополчения. Тем не менее они не чужды доблести – иначе их бы здесь не было. Для фокийцев и опунтских локрийцев это – родная земля, они сражаются за свои дома и семьи. Что касается фиванцев и коринфян, тегейцев, орхоменцев и аркадцев, флиунтцев, феспийцев, мантинейцев и жителей Микен, они, по-моему, проявили еще более благородную андрею, поскольку добровольно пришли защищать не собственные очаги, а всю Грецию.

Он пригласил вновь прибывших подойти поближе.

– Добро пожаловать, братья. Поскольку я нахожусь среди союзников, я повторю то, что сказал своим воинам.

Военачальники угрюмо усмехнулись.

– Я говорил спартанцам,– продолжал Леонид,– то же что говорю теперь вам. Вы – командиры, ваши воины будут смотреть на вас и действовать так же как вы. Весь день находитесь среди своих братьев-воинов. Пусть они видят вас и понимают, что вы не боитесь. Если нужно что-то сделать, первыми беритесь за работу, и воины последуют за вами. Некоторые из вас, я вижу, поставили шатры. Немедленно снимите. Все мы будем спать, как и я, под открытым небом. Пусть ваши люди все время будут чем-нибудь заняты. Если у них нет работы, придумайте ее. Когда у воинов есть время поболтать языками, их разговоры заканчиваются страхом. А действия, со своей стороны, вызывают желание действовать и дальше. Все время соблюдайте походную дисциплину. Не давайте никому справлять естественные надобности без копья и щита на боку. Помните, что самое грозное оружие перса – его конница и множество лучников и пращников но здешняя местность делает их бессильными.

Вот почему мы избрали это место. Враг не может ввести в Теснину больше двенадцати воинов в ряд, и не больше тыся­чи может собраться у Стены. Нас четыре тысячи. Так что мы превосходим их числом вчетверо.

Это вызвало первый искренний смех. Леонид старался внушить мужество не только своими словами, но и спокой­ной манерой произносить их. Война – это работа, а не таинство. Царь ограничил свои инструкции практическими предписаниями. Он не старался установить приподнятое состояние духа, которое, он знал, все равно улетучится, как только командиры разойдутся от ободряющего света цар­ского костра.

– Следите за собой, благородные мужи. Держите воло­сы, руки и ноги в чистоте. Ешьте, если даже приходится давиться. Спите или хотя бы притворяйтесь, что спите. Не давайте подчинённым видеть вашего беспокойства. Если пришли плохие вести, сначала доложите непосредственному начальству и не торопитесь делиться этим с простыми во­инами. Велите своим оруженосцам отполировать каждый аспис до безупречного блеска. Я хочу, чтобы щиты сверка­ли как зеркало, чтобы один их вид вселял страх во врага. Оставьте своим воинам время наточить копья, поскольку тот, кто точит сталь, укрепляет свое мужество. Что касается вашего вполне понятного беспокойства относительно ближайших часов, скажите своим воинам так: я не ожидаю никаких боевых действий ни в эту ночь, ни завтра, ни даже послезавтра. Персу нужно время расположить свои войска. Чем большими мириадами людей он обременен, тем боль­ше времени уйдет на это. Ему придется дождаться прибы­тия своего флота Мест высадки на этом негостеприимном берегу немного, и они малы. Персу понадобится несколько дней, чтобы на рейде поставить на якорь тысячи своих бое­вых транспортных кораблей. Наш флот, как вы знаете, за­нял пролив у Артемизия. Чтобы пробиться, врагу придется выдержать полномасштабное сражение, и подготовка к нему займет еще больше времени. Что касается нападения на нас в проходе, враг еще должен разведать наши позиции и обдумать, как лучше всего атаковать их. Без сомнения, сначала он пошлет своих переговорщиков, стараясь дипломатией достичь того, чего не решается добиться ценой кро­ви. Это не должно вас беспокоить, поскольку все вражеские угрозы я знаю наперед.– Тут Леонид нагнулся и поднял с земли камень размером в три кулака.– Поверьте мне, дру­зья, если Ксеркс обратится ко мне, то он может с таким же успехом говорить с этим булыжником.

Он плюнул на камень и отшвырнул его в темноту.

– И еще. Вы все слышали про оракул, объявивший, что или Спарта потеряет в бою царя, или сам город будет уничтожен. Я вопросил знамения, и светозарный бог ответил, что я и есть тот самый царь и это место станет моей могилой. Будьте уверены, однако, что это знание ни в коей мере не сделает меня безрассудным в отношении чужих жизней. Клянусь вам всеми богами и душами моих детей: я сделаю все, что в моих силах. 3ащищая проход, я сохраню вас и ваших людей, сколько смогу. И последнее, братья и союзники. В том месте, где сражение будет наиболее кро­вавым, знайте: лакедемоняне окажутся в первых рядах. Но прежде всего донесите до ваших людей: пусть они ни на йоту не уступают в доблести спартанцам и даже стре­мятся превзойти их. Помните, в военном деле владение оружием значит немного. Все решает мужество, а на него у нас, спартанцев, нет монополии. Когда поведете своих воинов за собой, помните об этом, и все будет хорошо.

Глава двадцать третья

Мой хозяин дал мне наказ, чтобы во все время похода я будил его за два часа до рассвета – на час раньше всех воинов из его эномотии. Он хотел, чтобы они не видели его лежащим на земле, но всегда, проснувшись, заставали своего эномотарха на ногах и при оружии.

В ту ночь Диэнек спал еще меньше, чем обычно. Я услышал, как он заворочался, и от этого проснулся.

– Лежи спокойно,– приказал он и рукой прижал меня к земле.– Еще не прошла вто­рая стража.

Он спал, не снимая своего боевого пояса, и теперь, постанывая от боли в суставах, встал на ноги и надел шлем. Диэнек взял копье и щит. Прихрамывая на покалеченную ногу, он направился к месту ночлега Леонида среди Всадников, где царь не спал и, возможно нуждался в собеседнике.

Лагерь дремал, зажатый на своем пятачке. Над ущельем в холодном не по сезону возду­хе, сыром от близости моря и еще более свежем от недавнего шторма, повисла растущая луна. Ясно слышался шум прибоя, бьющего об основание скал. Я взглянул на Александра, положившего голову на свой щит рядом с храпящим Самоубийцей. Вокруг догорали сторожевые огни; на другом конце лагеря замерли спящие воины в мешковатых плащах и ночных шапках. Сейчас они напоминали скорее мешки со старым бельем, чем людей.

По направлению к Средним воротам виднелись купаль­ни у минеральных источников. Там возвышались аккурат­ные деревянные строения из неструганых досок. Их камен­ные пороги за века отполировали ноги бесконечной череды купальщиков и летних посетителей. Утоптанные тропинки петляли меж дубов, освещенные оливковыми факелами у источников. Под каждым факелом висела дощечка из обожженного дерева с вырезанным стихотворным отрывком. Я припоминаю один:


Как при рождении душа

вступает в жидкость тела,

так в эти воды ты теперь вступи

и плоть с душою слей

в божественном, небесном единенье.


Мне вспомнилось, что мой хозяин однажды сказал про поле боя. Это было при Тритеях, когда наше войско сошлось с ахейцами на поле проросшего ячменя. Решительная схватка состоялась напротив храма, в который в мирное время родственники приводили душевнобольных и одер­жимых, чтобы помолиться и принести жертву Деметре Милосердной и Персефоне. «Никогда ни один землемер не выбирал место для сражений. На земле надо сеять хлеб, возводить храмы. По иронии судьбы это не всегда так».

И все же в гористой, суровой Элладе есть места, гостепри­имные к войне: Энофита, Танагра, Коронея, Марафон, Херонея, Левктры – это равнины и теснины, где на протяжении многих поколений сталкивались войска.

И проход у Горячих Ворот тоже был одним из таких мест. 3десь, в этих обрывистых ущельях, противоборству­ющие силы упирались в землю, как Язон и Геракл. 3десь сражались горные племена, дикие народы и морские пираты, кочевые орды, варвары и захватчики с севера и запада.

Приливы войны и мира чередовались здесь веками – ку­пальщики и воины приходили одни за целебной водой, дру­гие – за кровью.

Крепостная стена была уже достроена. Один ее край упирался в широкую скалу, вздымая свою мощную башню вровень с каменным утесом, другой отходил под углом по склону к скалам в море. Стена выглядела неплохо. Толщи­на ее у основания составляла два копья, а высота – два человеческих роста. Ее обращенный к врагу фасад был не отвесным, как городская стена, а с уклоном до высоты во­рот для вылазок, откуда последние четыре локтя поднима­лись вертикально, как у крепости. Это было сделано для того, чтобы воины союзников могли при необходимости быстро отступить назад, в укрытие, а не оказаться прижатыми и приколотыми к собственной стене.

Задняя сторона имела ступени. Там защитники могли подняться к гребню, где был устроен деревянный частокол, обшитый шкурами. Дозорные, стоя у частокола, могли не опасаться, что вражеские стрелы с зажжённой паклей подожгут его. Кладка была неровной, но крепкой. Через опреде­ленные промежутки возвышались башни, усиленные справа, слева и посередине редутами, а сзади еще одной стеной. Эти опорные пункты были построены высотой с основную стену, а сверху еще навалены тяжелые камни на челове­ческий рост. Эти незакрепленные камни можно было при необходимости скатить вниз, в проходы располагавшихся ниже ворот. Наверху я видел часовых, а у редутов в полной паноплии стояли три готовых эномотии, две аркадские и одна спартанская.

Леонид действительно не спал. Его длинные стального цвета волосы четко выделялись рядом с костром воена­чальников. Диэнек находился там, среди других команди­ров. Я различил Дифирамба, начальника феспийцев, Леонтиада, предводителя фиванцев, Полиника, братьев Алфея и Марона и нескольких других спартанских Всадников.

Небо начало светлеть, и я заметил, что возле меня дви­жутся какие-то силуэты. Александр и Аристон тоже про­снулись и теперь поднялись рядом со мной. Эти молодые воины, как и я сам, не могли отвести глаз от окружавших царя военачальников и олимпиоников. Все понимали, что ветераны будут держаться с честью.

– Что будем делать? – Александр выразил словами об­щую тревогу, которая, невысказанная, таилась в юных серд­цах.– Найдем ли мы ответ на вопрос Диэнека? Найдем в себе «противоположность страха»?

3а три дня до выступления из Спарты мой хозяин собрал воинов и оруженосцев своей эномотии и за свой счет ор­ганизовал охоту. Он сделал это, чтобы попрощаться – не друг с другом, а с холмами родной страны. Никто ни сло­вом не обмолвился о Воротах или грядущих испытаниях. Это был великолепный праздник, и боги послали нам не­сколько прекрасных подарков, в том числе славного кабана, которого завалили Самоубийца и Аристон при помощи дротика и рогатины.

В сумерках охотники, которых собралось больше дюжины, плюс двойное число оруженосцев и илотов, служивших загонщиками, в приподнятом настроении уселись вокруг нескольких костров, разожжённых на склоне холма над Ферой. И фобос тоже сел вместе с нами. Пока другие охот­ники веселились вокруг своих костров, развлекаясь выдум­ками об охоте и грубоватыми шутками, Диэнек освободил Александру и Аристону место рядом с собой. Я понял тон­кий замысел моего хозяина. Он собирался поговорить о страхе, поскольку понял, что эти еще не вкусившие крови юноши, несмотря на свое молчание или, возможно, благодаря этому молчанию, начали в глубине души настраиваться на грядущие испытания.

– Всю мою жизнь, – начал Диэнек,– меня преследовал один вопрос: что является противоположностью страху?

Ниже по склону уже поджарилось мясо кабана, и нетерпеливые руки делили его на порции. Самоубийца принес чаши Диэнеку, Александру и Аристону и отдельно – себе, Аристонову оруженосцу Демаду и мне. Он сел на землю напротив Диэнека рядом с двумя собаками, которые принюхивались к объедкам. Собаки считали Самоубийцу просто­филей, от которого им всегда что-нибудь да перепадет.

– Назвать это афобией, бесстрашием, не имеет смысла. Это просто название, тезис, выраженный антитезисом. Назвать противоположность страха бесстрашием – значит не сказать ничего. Я хочу узнать его истинную противоположность, подобно тому, как день является противопо­ложностью ночи, а небо – противоположностью земли.

– Противоположность, выраженную позитивно,– риск­нул вставить Аристон.

– Именно! – Диэнек одобрительно поймал взгляд моло­дого человека и помолчал, изучая выражение на лицах обоих юношей. Будут ли они слушать? 3аботит ли их это? Вникают ли они в этот предмет искренне, как он сам? – Каким образом некоторые воины побеждают страх смерти, самый первобытный из страхов, который живет в самой нашей крови, как и во всем живом – и в зверях, и в лю­дях? – Он указал на собак, что вились рядом с Самоубий­цей.– Собаки в своре находят мужество броситься на льва. Каждая собака знает свое место. Она боится собаку выше себя по положению и внушает страх собаке ниже себя. Страх побеждает страх. Так же делают и спартанцы, проти­вопоставляя страху смерти другой – страх бесчестья. Страх быть исключенным из своры.

Самоубийца улучил момент и швырнул несколько кус­ков собакам. Те яростно подхватили их с земли, и сильней­шая завладела львиной долей.

Диэнек мрачно улыбнулся:

– Но мужество ли это? Не остается ли действие из стра­ха бесчестья таким же постыдным – ведь, по сути, это дей­ствие из страха?

Александр спросил, чего Диэнек доискивается.

– Чего-то более благородного. Я хочу отыскать какую­-нибудь более высокую форму этой тайны. Чистую. Непогрешимую.

Он заявил, что во всех других вопросах можно обратиться за мудростью к богам.

– Но только не в вопросах мужества. Чему могут на­учить смертных бессмертные? Они не могут умереть. Их душа не заключена, как наша, в мастерскую страха.– Он указал на свое тело.

Диэнек снова взглянул на Самоубийцу, потом опять перевел взгляд на Александра, Аристона и меня.

– Вам, молодым, представляется, что мы, ветераны, с нашим большим опытом войны, преодолели страх. Но мы чувствуем его так же остро, как и вы. И даже более остро, так как теснее знакомы с ним. Страх живет в нас двадцать четыре часа в сутки, он поселился в наших жилах и костях. Правда, друг мой?

Самоубийца в ответ мрачно усмехнулся.

– Мы кое-как в последний момент сшиваем наше мужество из всяких клочков и обрывков. Главное, высокое собирается нами из низких чувств. Из страха опозорить свой город, царя, героев в нашем роду. Из страха проявить себя недостойно по отношению к женам и детям, братьям, товарищам по оружию. Я знаю все хитрости дыхания и песен, я изучил груды тетратезисов, учений о фобологии. Я знаю, как войти в контакт с противником, как убедить самого себя, что его страх сильнее моего. Возможно, так оно и есть. Я использую заботу о подчиненных мне воинах и стараюсь потерять свой собственный страх за заботой об их выживании. Но страх-то никуда не девается! Самое большее, на что я способен,– это действовать, невзирая на него. Но это – не то. Не то мужество, о котором я говорю. И говорю я не о звериной ярости и не о порожденном паникой самосохранении. Это все каталепсис – одержимость. Ею и крыса, загнанная в угол, обладает в не меньшей степени, чем человек.

Диэнек заметил, что некоторые из тех, кто старается пре­одолеть страх смерти, часто молятся, чтобы вместе с телом не погибла душа.

– По-моему, это бессмыслица. Принятие желаемого за действительное. Другие – в основном, варвары – говорят, что после смерти мы попадаем в рай. Я спрашиваю их всех: если вы действительно верите в это, почему бы вам не покончить с собой и не приблизить столь счастливый миг? Ахилл, по словам Гомера, обладал истинной андреей. Но так ли это? Сын бессмертной матери, в младенчестве погруженный в воды Стикса, знающий о неуязвимости своей плоти – за исключением одной лишь пятки? Знай все мы такое о себе, трусы среди нас встречались бы реже, чем перья у рыб.

Александр спросил, найдется ли в городе хоть кто-то, обладающий, по мнению Диэнека, истинной андреей.

– Во всем Лакедемоне ближе всех к ней наш друг Полиник. Но даже его доблесть я не считаю удовлетвори­тельной. Он сражается не из страха перед бесчестьем, а из жадности к славе. Это может быть благородно или, по край­ней мере, не низко, но это ли истинная андрея?

Аристон спросил, существует ли оно вообще, это высшее мужество.

– Это не выдумка,– убежденно ответил Диэнек.– Я ви­дел его. Иногда мой брат Ятрокл обладал им. Когда я за­метил в нем это достоинство, то замер в благоговении. Мужество гордо лучилось из него, словно свет. В те часы он сражался не как человек, а как бог. Иногда таким муже­ством обладает Леонид. Олимпий – нет. Я – нет. Никто из нас, сидящих здесь, им не обладает.– Он улыбнулся. -3наете, в ком из тех, кого я знал, было больше всего этой чистой формы мужества?

Никто из сидевших у костра не ответил.

– Это моя жена,– проговорил Диэнек. Он повернулся к Александру.– И твоя мать, госпожа Паралея.– Он снова улыбнулся.– 3десь таится разгадка. Основание этой высшей доблести, подозреваю, лежит в женском начале. Сами по себе слова для обозначения мужества, андрея и афобия, ­женского рода, в то время как фобос и тромос, страх,­ мужского. Возможно, бог, которого мы ищем, вовсе не бог, а богиня. Не знаю.

Было заметно, что Диэнеку нравится говорить об этом. Он поблагодарил слушателей.

– У спартанцев не хватает терпения для таких отвлеченных изысканий. Помню, однажды в походе, в тот день, когда мой брат сражался, подобный богам, я спросил его об этом. Мне безумно хотелось узнать, что он ощущал в те моменты, какова внутренняя сущность этих переживаний? Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего: «Поменьше философии, Диэнек, и побольше отваги».– Диэнек рассмеялся. – Ну, хватит об этом.

Мой хозяин отвернулся, словно закрывая обсуждение, но какой-то импульс заставил его снова взглянуть на Аристона. На лице того застыло то самое выражение, какое бывает у мальчика, не решающегося заговорить в присутствии старших.

– Ну же, скажи! – подбодрил его Диэнек.

– Я подумал о мужестве женщин. Наверное, оно отличается от мужества мужчин.

Юноша колебался. Возможно, его лицо само говорило за себя – в нем чувствовалась неловкость, словно он стыдился своей нескромности, считая себя недостойным рассуждать о предметах, в которых не имел никакого опыта.

Тем не менее Диэнек поощрил его продолжать:

– Отличается? Чем же?

Аристон посмотрел на Александра, который усмешкой усилил решимость друга, и, набрав в грудь воздуха, начал:

– Велико мужество мужчины, отдающего жизнь за свою страну, но в нем нет ничего чрезвычайного. Разве это не в мужской природе, как среди зверей, так и среди людей, ­драться и воевать? Ведь для этого мы и рождены, это у нас в крови. Посмотрите на любого мальчишку. Еще даже не научившись говорить, он тянется, повинуясь инстинкту, к дубине и мечу – в то время как его сестры неосознанно остерегаются этих орудий войны и прижимают к груди котенка или куклу. Что естественнее для всякого мужчины, чем воевать, а для женщины – чем любить? Разве это не веление материнской крови – давать жизнь и вскармли­вать молоком, заботиться прежде всего о порождениях соб­ственного лона, о детях, которых рожают в муках? Мы зна­ем, что львица или волчица без колебания отдает жизнь за своих львят или волчат. И женщина поступает так же. А теперь обдумайте, друзья, что мы называем женским мужеством. Что может быть противнее женской природе, материнству, чем стоять бесстрастно и недвижимо, когда ее сыновья идут умирать? Разве не должна каждая жилка материнской плоти вопить в муках от оскорбления при виде такого насилия над природой? Разве не должно ее сердце разрываться, разве не жаждет она выкрикнуть в страсти своей: «Нет! Только не мой сын! Спасите его!» Но женщина из какого-то неведомого нам источника призы­вает волю, способную подавить собственное глубочайшее естество, и, я полагаю, потому-то мы в трепете и замираем перед нашими матерями, сестрами и женами. По-моему, это и есть, Диэнек, сущность женского мужества, и поэтому, как ты и предположил, оно превосходит мужество мужчин.

Мой хозяин с одобрением воспринял эти наблюдения. Однако Александр, сидящий рядом, заерзал на месте. Было очевидно, что юноша не удовлетворен.

– Все сказанное тобой верно, Аристон. Мне никогда не приходили в голову такие мысли. И все же должен кое-­что добавить. Если победа женщины над своим естеством заключается лишь в том, чтобы с сухими глазами смотреть, как ее сыновья идут на смерть, это не просто противоесте­ственно, но бесчеловечно, нелепо и даже чудовищно. А под­нимает это поведение на высоту истинного благородства, я полагаю, то обстоятельство, что делается это по более высо­кой и бескорыстной причине. Эти женщины, перед кото­рыми мы преклоняемся, приносят жизни сыновей в жерт­ву своей стране, своему народу, чтобы государство могло выжить, даже если их дорогие дети погибнут. Как мать, историю которой мы слышали с детства, потеряв пятерых сыновей, погибших в одной битве, спрашивала лишь о том: «Победили ли мы?» – и, когда ей сказали, что да, вернулась домой без слез, сказав лишь: «Тогда я счастлива». Разве не это свойство благородного сердца – ставить целое выше части – больше всего трогает нас в женской жертвенности?

– Такая мудрость в устах младенцев! – рассмеялся Диэнек и с чувством похлопал обоих юношей по плечам. Но вы все же не ответили на мой вопрос. Что же является противоположностью страху? Я расскажу вам одну исто­рию, мои юные друзья, но не здесь и не сейчас. Вы услышите ее у Ворот. Историю про нашего царя Леонида и про секрет, что он доверил матери Александра Паралее. Этот рассказ продвинет наше исследование мужества – а заодно поведает, каким образом Леонид выбрал из всех лакедемо­нян тех, кого включил в Триста. Но сейчас мы должны закрыть наш философский кружок, а то спартанцы, под­слушав, скажут, что мы обабились. И будут правы!

Теперь, в лагере у Ворот, мы, трое юношей, видели, как наш командир при первом проблеске рассвета отправился на царский совет, а когда вернулся к своей эномотии, то снял плащ и призвал воинов заняться гимнастикой.

– Подъем! – Аристон вскочил, прервав наши с Алексан­дром размышления.– Противоположность страху – это работа.

Едва начались упражнения с оружием, как резкий свист у стены привел всех в состояние боевой готовности.

У входа в Теснину показался вражеский вестник. Этот посланец остановился в отдалении и по-гречески выкрикнул имя отца Александра – полемарха Олимпия.

Потом вестник двинулся вперед в сопровождении единственного вражеского воина и мальчика и стал вызывать по имени других спартиатов – Аристодема, Полиника и Диэнека.

Дозорный сразу же позвал этих четверых. Его и осталь­ных слышавших выкрики посланца удивила конкретность вражеского выбора, и им было трудно удержаться от любо­пытства.

Солнце уже полностью поднялось над горизонтом, и на стене собрались десятки гоплитов. Персидское посольство подошло поближе. Диэнек сразу узнал его главу – это был египтянин Птаммитех, командир, с которым они встреча­лись и обменивались подарками четыре года назад в Родосе. Мальчик оказался его сыном. Он свободно говорил по-гречески на аттическом диалекте и служил переводчиком.

3накомство возобновили очень тепло, со множеством похлопываний по спине и рукопожатий. Спартанцы выра­зили удивление, увидев египтянина на суше – ведь он был бойцом на море. Птаммитех ответил, что только он сам со своим отрядом получил задание действовать совместно с наземным войском. Верховное командование снизошло к его личной просьбе, преследовавшей определенную цель – стать неофициальным переговорщиком со спартанцами, знакомство с которыми он вспоминал с такой теплотой и о чьем благополучии пекся от души.

Вокруг посланника стопилось больше сотни человек. Египтянин возвышался над всеми, он был на полголовы выше самого высокого из эллинов, а его тиара из накрахма­ленного полотна еще добавляла росту. Как всегда, на его лице сверкала ослепительная улыбка. Птаммитех объявил, что принес послание от самого Ксеркса и ему велено пере­дать ее только спартанцам.

Олимпий, бывший старшим в посольстве на Родос, те­перь опять занял то же положение в переговорах. Он сооб­щил египтянину, что ни о каких сепаратных договоренно­стях со Спартой не может быть и речи. Договоренность может быть лишь со всеми греками, и никак иначе.

Настроение египтянина ничуть не испортилось. В это время прямо перед стеной упражнялись со щитами глав­ные силы спартанцев во главе с Алфеем и Мароном, кото­рые инструктировали две эномотии феспийцев. Птаммитех понаблюдал за братьями, и они произвели на него сильное впечатление.

– Тогда я изменю свою просьбу,– улыбаясь, сказал он Олимпию.– Если ты, господин, отведешь меня к вашему царю Леониду, я передам ему мое послание как команду­ющему всеми союзными войсками эллинов.

Моему хозяину явно нравился этот представительный египтянин, и он был рад увидеть его снова.

– Все еще носишь стальные подштанники? – спросил он через переводчика.

Птаммитех расхохотался и, к удивлению собравшихся, показал свое нижнее белье из белого нильского полотна. А потом, на время отбросив официальную роль посла, дружески заговорил с моим хозяином.

– Я молюсь, чтобы кольчуги никогда не понадобились нам, братья.– Египтянин обвел рукой лагерь, Теснину и море, словно охватив рукой оборону в целом.– Кто знает, как все может обернуться? Может – как это случилось с вашими Десятью Тысячами при Темпе! Но говоря по-дружески лишь с вами четырьмя, я бы посоветовал вам вот что: не дайте вашей жажде славы и упоению оружием заслонить от вас реальность. Подумайте здраво, какие силы вам противостоят. Здесь вас ожидает лишь смерть. У защитников Фермопил нет никакой надежды выстоять перед той огромной силой, что послал на вас Великий Царь. Вы не продержитесь и одного дня. И даже все войска Эллады не одержат верх над персами в грядущих сражениях. Конечно, вы сами понимаете это, как и ваш царь.– Он по­молчал, давая сыну возможность перевести и читая реакцию на лицах спартанцев.– Я умоляю вас внять совету, друзья, совету от чистого сердца, совету человека, который питает и самое глубокое уважение к вам лично и к вашему городу с его совершенно заслуженной славой. Смиритесь с неизбежным и признайте над собой власть сильнейше­го – вам будут оказаны честь и уважение.

– 3десь можешь остановиться, дружок,– прервал егип­тянина Аристодем.

Полиник воспринял это с большим жаром:

– Если это все, с чем ты пришел к нам, братец, заткни это себе меж ягодиц.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24