Море ясности

      — Это только так кажется. Каждый человек выполняет все свои обязанности и не думает об этом. Просто надо быть сознательным. И не подводить друг друга. Разве тебе будет приятно, если твои товарищи скажут: «Твоя мама никудышный председатель». Ну вот. И мне тоже неприятно, когда про тебя плохо говорят. Так что давай помогать: ты мне, а я тебе.
      — А велосипед купишь? — спросил Володя.
      — Главное, ты не торгуйся. Велосипед тебе обещай, значит купим.
      — Двухколесный только.
      — Купим самый настоящий, чтобы и я могла покататься, когда захочу.
      — Мама, только покупать надо сейчас, а то весной их не будет, все расхватают…
      Володя очень старался выполнять все пункты маминых условий. Он уже совсем начал привыкать к своей трудной образцовой жизни, но тут подвернулся один случай, и все его старания сразу погибли. В одну минуту.

ВОТ КАК ЭТО ПОЛУЧИЛОСЬ

      Дело было на последнем уроке. Впереди сидит Милочка Инаева и внимательно слушает, что говорит Мария Николаевна. На следующей парте сидит Володя и совсем ничего не слушает. Рядом с ним сидит Венка Сороченко и тоже не слушает: он с интересом наблюдает, что у Володи получится.
      А Володя в это время осторожно вытащил Милочкину косу, положил ее на свою парту и на коричневой ленте, вплетенной в косу, старательно рисовал чернилами смешную рожу.
      Он очень старался, чтобы не заметила Мария Николаевна, чтобы не почувствовала Милочка и чтобы все вышло как можно лучше.
      Он уже заканчивал свой рисунок, но в это время Мария Николаевна сказала:
      — Володя! Ты снова принялся за свое.
      Милочка обернулась, увидела испорченную ленту, покраснела и, конечно, заплакала.
      — Что случилось? — спросила учительница.
      Милочкина соседка Таня Кардашинская закричала:
      — Ой, вся лента в чернилах!
      — Подойди сюда, Володя.
      Володя подошел.
      — С сегодняшнего дня ты будешь сидеть вот здесь, — показала Мария Николаевна на переднюю парту. — Сейчас же возьми свои книги…
      Володя не двинулся с места.
      — Что же?
      — Не буду я здесь сидеть.
      — Ну, хорошо, стой, — разрешила Мария Николаевна.
      Подойдя к своему новому месту, он остановился и простоял до звонка. Мария Николаевна не обращала на него никакого внимания, а все остальные поглядывали, посмеивались и, конечно, плохо слушали. Урок был сорван.
      На перемене Володя сказал Венке, с которым всегда сидел:
      — Я от тебя никуда не уйду. А Танька у меня еще узнает. Ябеда!
      — Ох, он еще и обзывается! — вскинулась Таня.
      За Таню вступилась Милочка и все девочки. Тогда Володя дернул Милочку за косу, тогда Милочка толкнула Володю, он сейчас же толкнул ее, тогда Милочка ударила его по щеке, и тут поднялся такой шум, что уж ничего нельзя было разобрать.
      Хорошо, если бы на этом дело и кончилось, то все, возможно бы и обошлось. Лента не вся испорчена, а только самый конец. Отрезать — и даже никто не заметит. Но, как только прозвенел звонок, Володя вспомнил, что надо садиться на свое место и тем самым признать свое полное поражение.
      Кроме того, у них с Венкой договор — не разлучаться друг с другом, что бы ни случилось, всегда быть вместе. Разве можно изменить этому обещанию?
      Венка сказал:
      — Держись, Вовка!
      Володя пообещал. Тогда все мальчишки начали спорить: выстоит он весь урок или не выстоит. Большинство считало, что Володя все может выдержать.
      Короче говоря, когда в класс вошла Мария Николаевна, Володя стоял. Но она этого не заметила, потому что все тоже встали. Она сказала: «Садитесь», Все сели, а он стоял, и она по-прежнему не замечала его.
      Конечно, она замечала, но только вид делала, что ей все равно, стоит он или уже сел. А сама, наверное, жалеет, что связалась с таким человеком, который зря ничего не говорит.
      А вообще-то получается очень занятно: все сидят, а ты один стоишь, и все тебе видно, кто что делает. Только два человека в классе могут видеть всех сразу: он да еще Мария Николаевна. И все на тебя смотрят и думают: «Вот герой, для дружбы готов на все». А ты стоишь гордо, как памятник.
      Но скоро ему надоело изображать памятник, он устал, а до конца урока еще очень далеко. Тогда он начал думать, что, может быть, он похож на пленника. Вот он гордо стоит и гордо смотрит на врагов. Но и эта игра не очень его увлекла, тем более, что никаких врагов кругом не было и вообще уже никто на него не смотрел.
      Все-таки он дотянул до конца. Хорошо, что это был последний урок. Да и стоять-то уже здорово надоело. Все начали собирать книжки, но Мария Николаевна сказала, что будет классное собрание. Все сразу догадались, о чем пойдет разговор.
      Собрание — это не урок, и Володя решил, что теперь можно и посидеть.
      Председателем всегда выбирают Венку Сороченко. Он здорово собрания проводит, и у него даже есть специальный железный наконечник для карандаша, чтобы громче стучать по столу. И на этот раз только начали его выбирать, как вскочила Таня и заявила:
      — А по-моему, нельзя выбирать Сороченко. Они с Володей друзья.
      Ух, какой тут поднялся шум, а Мария Николаевна сказала:
      — Это ничего не значит. Здесь все друзья. А если кто и есть враг, то только сам себе.
      При этом она так посмотрела на Володю, что он сразу все понял и ему уже не очень захотелось настаивать на своем.
      Но все события развивались так, как им и положено.
      Председателем выбрали Сороченко, а секретарем Таню, потому что она очень возмущалась, все время вертелась и что-то шептала окружающим ее подругам.
      Мария Николаевна взяла слово и сказала, что надо обсудить два вопроса: первый — о Володе. У него вообще слаба дисциплина, а сегодня он превзошел самого себя. Он испортил ленту, толкнул девочку… Второй — о Милочке: она ударила Володю по лицу.
      — Я хочу, чтобы вы сами все обсудили и вынесли свое решение.
      Еще Венка не успел спросить, кто хочет слова, как почти все подняли руки.
      Известно, какие тут начались выступления. Девчонки во всем обвиняли Володю и, конечно, припоминали все его грехи. Уж тут они постарались — ничего не забыли. На это они очень памятные. Если бы так запоминали уроки, то все были бы отличницами.
      Они говорили, что он задается, толкается, бегает по партам, стреляет ключом и поджигой, дергает девочек за косы, пугает первоклашек, рисует на доске и в учебниках всякие рожи, и вот теперь на лентах начал рисовать, и если ему все прощать, так еще не то будет, неизвестно, на чем он начнет рисовать.
      И еще говорили:
      — Между прочим, Володя думает, что он герой, что у него твердый характер, и многие мальчики так думают и всегда его поддерживают. А он ими командует.
      — А еще, между прочим, он собирается лететь на Луну!
      Здесь мальчишки одобрительно зашумели, а одна девочка крикнула:
      — Вот еще! Не видали на Луне таких хулиганов.
      Девочки дружно засмеялись.
      — Он еще свалится оттуда!
      Теперь уже смеялись все, и Венка Сороченко, постучав карандашом по столу, дал справку:
      — С Луны не упадешь. Там притяжение, верно, в шесть раз меньше, чем на Земле, но все равно, держит. Не знаете, а смеетесь.
      Вот сколько наговорили, но этим только раззадорили мальчишек, потому что вышло так, будто не про одного Володю говорили, а про всех вообще. Конечно, и мальчишки не сидели молча. Они тоже высказались, да так, что девочки сразу приуныли.
      Они сказали, что если девочки воображают, будто кто-то всеми командует, то это выдумка. Никто никем не командует, а просто все Володю уважают за его характер и за то, что он смелый и справедливый человек. Они с Венкой дали друг другу слово — никогда не разлучаться, Володя свое слово держит, и за это наказывать его нельзя. В крайнем случае, пусть он сейчас при всех извинится перед Марией Николаевной за то, что отказался сесть.
      — Стоять я ему разрешила. Так что никакого тут героизма нет. Пускай стоит, пока не надоест.
      Это заявление очень понравилось девочкам. Они сразу ободрились и потребовали:
      — Пусть он извинится перед Милочкой.
      Володя с места:
      — А еще что?
      — Предлагаем исключить его из школы на два дня.
      — Нет, на пять!
      — Нет, мало — на неделю!
      Ого, что захотели! Мальчишки все прямо так и подскочили. Особенно Венка. Он сказал:
      — Ничего особенного Володя не сделал, а наговорить можно на кого угодно, и это несправедливо наказывать только одного, как будто Милочка ни в чем не виновата. Она первая ударила по щеке. Ну так что ж, что Володя первый толкнул? Он, может быть, нечаянно. Если все девчонки драться начнут, тогда хоть школу бросай.
      — Ах, какие бедные! — заскрипела Катя Климова.
      А Таня обрадовалась и сейчас же подхватила:
      — Несчастненькие…
      Но на это издевательство никто не обратил никакого внимания. Павлик Вершинин предложил:
      — Исключать никого не надо, а пускай Милочка извинится перед Володей.
      Милочка с места:
      — А еще что?
      Володя поднял руку, Венка сказал: «давай», Володя встал и, не опуская руки, как будто он давал торжественную клятву, произнес:
      — Хорошо. Тогда я сам сейчас извинюсь… Первый!
      Среди девочек переполох. Они зашептались, и сидящие около Милочки начинают готовить ее к торжественному акту: поправлять воротничок и банты, приглаживать кудрявые колечки на лбу и что-то нашептывать. Мальчишки молчат, сраженные великодушием своего командира. Всем делается и хорошо и как-то вроде стеснительно.
      Но Венка, зная свое дело, постучал карандашом по столу:
      — Вот решим, тогда и извинишься. А без решения нельзя.
      Тогда Мария Николаевна поднялась и сказала:
      — Вы тут продолжайте, у меня срочное дело в учительской. Когда все решите, тогда позовете. Но имейте в виду, как решите, так и будет. Продумайте все серьезно.
      Она вышла, и почему-то сразу стало так тихо, как будто сейчас письменная по арифметике и попалась очень трудная задача. Молчали не очень долго, потому что вдруг Милочка встала и гордо тряхнула своими колечками.
      — Если так, то я сама извинюсь! Подумаешь.
      — Я первый! — воскликнул Володя. — Я раньше сказал.
      — Ну и что же! Я тоже хотела раньше сказать, да не успела.
      — Я первый тебя толкнул.
      — Ты только толкнул, а я ударила.
      — Я извиняюсь.
      — Нет, я извиняюсь.
      — Тише, вы! Тише! — надрывался Венка. — Поступило два предложения: первое — исключить Володю и Милочку из школы на три дня…
      Собрание продолжалось.
      Когда Мария Николаевна вошла в класс, ее встретила настороженная тишина. Все встали, как и всегда, но ни одна крышка парты не хлопнула. Она на ходу сказала: «Садитесь» — и подошла к доске, на которой крупными буквами было написано:

РЕШЕНИЕ

      классного собрания учащихся 3-го «б» класса:
      1. Вечканов и Инаева извиняются около доски.
      2. Вечканов и Инаева должны все время сидеть на одной парте.
 
Председатель Сороченко
Секретарь Кардашинская

      Прочитав это решение, учительница обернулась. Да, Милочка и Володя сидели рядом за той самой партой, за которую он отказался сесть по ее приказу.
      Они сидели, как сидят самые примерные ученики, и то разве только на картинках. Лица их пылали. Хотя в эту минуту все лица пылали. Одна Мария Николаевна была немного бледнее, чем всегда, но этого никто не заметил.
      Все ждали, что скажет учительница. Одобрит ля она решение собрания?
      Она взяла мел и написала внизу «Утверждаю» и расписалась.
      И она увидела, что ребята обрадовались так, будто она всем по пятерке поставила.
      Володя хотел рассказать маме об этом случае, но в этот день она пришла поздно, а потом начались такие дела, что он обо всем забыл.

МЫ ЛЕТИМ НА ЛУНУ

      И еще один случай получился, и даже, если разобраться, несколько случаев. Все началось с запуска ракеты на Луну. Нет, не так: все дело получилось из-за Сеньки Любушкина, который первым оказался на Луне. Это Сенька-то?
      В общем, дело было так.
      Двенадцатого сентября объявили о запуске космической ракеты на Луну. Потрясенный этим известием, Володя бежал в школу, а ему навстречу бежал Венка. Они издали увидели друг друга и на всю улицу начали выкрикивать экстренный выпуск последних известий:
      — Володька! Ура!
      — Ура! Многоступенчатая!
      — На Луну!
      — Послезавтра достигнет!
      — В ноль-ноль пять минут!
      — Бежим в школу рассказывать! Ура!
      — Ура!
      И хотя в школе все уже слыхали о ракете, но все равно рассказывать было можно. Володя рассказывал раз, наверное, десять и с удовольствием сам прослушал шесть сообщений.
      Да потом еще на уроке начали задавать вопросы насчет полета, а Мария Николаевна сказала, что сейчас нечего отвлекаться, и пообещала в понедельник все подробно рассказать. И Володя получил задание — нарисовать для этого карту Луны.
      Дома у него была такая карта, он ее давно вырезал из какого-то журнала и, придя домой, он нарисовал Луну на большом листе бумаги.
      На другой день, в воскресенье, он даже гулять не пошел, все сидел и рисовал моря и кратеры, потом все это раскрасил, потом сделал синее небо и разноцветные звезды, а сбоку, где еще осталось много места, нарисовал красную ракету и на ней — знамя с гербом Советского Союза.
      Очень получилось красиво.
      Вечером Володя сказал, что спать он сегодня не будет.
      — Знаешь что, — ответила мама, — давай-ка не выдумывай.
      — Ну, мама…
      — Все равно ничего не будет видно.
      — Ракету не увижу, я знаю. А может быть, сигнал какой-нибудь.
      — И сигнала не увидишь.
      — Он как-нибудь мелькнет, я и увижу.
      — Да ты понимаешь, по местному это будет два часа ночи…
      Он совсем уже было приуныл, но тут неожиданно явился Венка и сказал, что его отпустили к Володе ночевать, чтобы не прозевать самое главное и все увидеть своими глазами.
      Тут мама сразу отступилась:
      — Вдвоем вы — сила. Сдаюсь!
      Венка распахнул пальто: на тонком ремешке, спускаясь на живот, висел темно-коричневый, до блеска затертый кожаный футляр.
      — Во, гляди!
      — Бинокль! — восхищенно воскликнул Володя. — Вот это да!
      Венка торжественно пояснил:
      — Отец дал. Это у него с фронта. Боевой, полевой.
      — Ох, какие глупости вы затеваете, — сказала мама.
      А Венка весело подхватил:
      — Моя мама тоже говорит — глупости, а папа ей говорит — это только так кажется, что глупости, а для них это совсем не глупости, и если они будут вдвоем, то, возможно, что-нибудь и увидят, а если и не увидят, то все равно пускай подумают, что увидели, и я им даже дам свой боевой бинокль, которым очень дорожу, и они…
      — Ну, ладно, ладно, — замахала мама руками, она знала, что если Венку не остановить, то сам он ни за что не остановится.
      А Володя, слушая товарища, вздыхал и завидовал: известно — отец, у него бинокль, и все-то он понимает…
      Но мама тоже вдруг все поняла; когда они ужинали, дружно поедая вареную картошку с рыбными консервами, она приговаривала:
      — Наедайтесь, ребятишки, перед полетом-то наедайтесь…
      А после ужина сказала:
      — Все надо делать как следует. Сейчас вы ляжете спать, надо же перед полетом выспаться. А чтобы вам не прозевать, мы заведем будильник.
      — И еще приготовим блокнот и карандаш, — добавил Володя.
      — Зачем?
      — Наблюдения записывать.
      — Хорошо, приготовим.
      Да, мама все понимала, что надо сыну, снаряжая его в ответственный полет. Если это игра, то и она относилась к ней с полной серьезностью. Она даже постелила им вместе, в первой комнате на сундуке и придвинутых к нему стульях. На столе на коричневой клеенке она вместе с ними разложила все необходимое снаряжение: бинокль, блокнот, карандаш и будильник. Будильник поставили так, чтобы зазвонил за пятнадцать минут до назначенного срока.
      Убедившись, что теперь все в порядке, она потушила свет и ушла в спальню…
      Володя проснулся от испуга: ему показалось, что будильник не зазвонил, потому что, наверное, испортился, что они с Венкой проспали, рухнули все планы.
      В комнате было темно, и только у самого окна на полу расстелился косой лунный коврик. Володя вскочил и подбежал к окну. В светлом небе сияла полная луна, такая чистая и яркая, что на улице все было видно, как днем.
      А будильник тикал еще даже громче, чем днем, и показывал только половину первого, но Володя все равно разбудил Венку.
      Тот вскочил и закричал:
      — Уже началось!
      — Тише ты! Скоро начнется…
      Венка подбежал к окну.
      — Ух, как она разгорелась! — воскликнул он.
      — Радуется.
      — Знаешь, Вовка, а может, там есть какие-нибудь люди.
      — Я думаю, что есть. Должны быть. Лунатики.
      — Луниты. Вот они увидели, что к ним летят с Земли, и обрадовались. Все огни зажгли. Кругом прибрали. Встречают. Эх, вот бы сейчас нам с тобой в этой ракете…
      Пока они там мечтали, луна совсем почти ушла в сторону и на полу осталась только узкая полоска.
      — Знаешь, Вовка, а мы тут, наверное, ничего не увидим.
      — Пойдем на улицу.
      — Холодно.
      — Ну и что. Потерпим.
      — Это конечно, — согласился Венка.
      Они потихоньку оделись и, захватив бинокль и будильник, вышли в прихожую. Здесь они постояли, полюбовались радужным сиянием лунного света на полу, и Володю осенила одна блестящая мысль. А зачем сидеть на улице и мерзнуть, когда можно забраться наверх, в дедушкину мастерскую. Там почти все стены стеклянные, смотри куда хочешь.
      Венке эта мысль тоже очень понравилась, и они единогласно принялись ее выполнять.
      Они перелезли через ларь, прикрывающий вход на лестницу. Дверь в дедушкину мастерскую не замыкалась, но Володя, помня мамин запрет, ни разу здесь не был.
      Комната оказалась гораздо больше, чем это кажется, если смотреть на нее со стороны. Лунный свет плохо проникал сквозь пыльные стекла, отчего здесь было даже сумрачнее, чем в нижних комнатах. Зато видно далеко во все стороны.
      Венка звонко чихнул.
      — Это от пыли, — объяснил он.
      Володя тоже чихнул и подтвердил:
      — Правильно, пыль.
      Вещей здесь было немного, но зато какие это были вещи!
      — Смотри, Вовка. Верстак.
      — Это столярный. А в шкафу, видишь, висит, там дедушкин инструмент.
      — А эта лестница вверх, куда?
      — А это под самую крышу, на вершицу, там, где кораблик крутится. Чтобы его осматривать и ремонтировать.
      Кроме верстака и лестницы, здесь еще стоял поломанный стул и в углу валялись обрубки дерева, наверное заготовленные дедушкой для работы.
      И на всем лежала пыль таким толстым слоем, что ни до чего нельзя было дотронуться, и все время приходилось чихать. Даже лунный свет казался состоящим сплошь из одной какой-то светящейся пыли.
      — Это прямо будто космическая пыль, — сказал Володя и чихнул так, что вокруг в лунном свете закрутились пыльные смерчи.
      — Ты даже чихаешь пылью, — засмеялся Венка и тоже чихнул. — Пойдем лучше вниз.
      — Подожди. Надо посмотреть, что там на верстаке стоит.
      Володя, оставляя на пыльном полу заметные следы, подошел к верстаку и, поставив на него будильник, повернул рамку. Там был мамин портрет. Она была изображена в белом халате и в косынке. Это был портрет из маминого рассказа о том, как она служила в госпитале. Рисовал его цветными карандашами раненый лейтенант. Вот он написал: «Любимая сестра Валя». И вот подписался: «Мих. Снежков. 22. 1. 43».
      А мама говорила, что портрет пропал, пока она была на фронте, а он, оказывается, цел-невредим. Вот, наверное, она обрадуется!..
      — Кто это? — спросил Венка, горячо дыша прямо в ухо.
      Он всегда, когда ему интересно, так дышит, будто у него повышенная температура.

НЕЯСНОСТИ С МОРЕМ ЯСНОСТИ

      Но Володя ничего не успел ответить, потому что тут раздался страшный треск и звон. И Венка заорал: «Вовка, начинается!» — и загремел по лестнице вниз; и Володя захватив в одну руку будильник, а в другую портрет, тоже побежал вслед за ним; и внизу в темноте захлопали двери и послышались голоса, потому что все вдруг проснулись и начали спрашивать друг у друга, что случилось…
      Как будто они сами не знают, что сейчас случится. Смешно, может быть, они подумали, что ракета упадет не на Луну, а на их двор.
      Дядя выбежал вслед за мальчишками на крыльцо, он что-то кричал своим оглушительным голосом, пока не вышел Ваоныч и не успокоил его. Но все равно соседи уже тоже проснулись.
      В это время Венка стоял на крыше и наводил на Луну полевой бинокль, а Володя глядел на часы, чтобы точно определить время, и подпрыгивал от нетерпения. Портрет он прижимал к груди.
      Оказывается, в это время многие не спали. Люди стояли на дворах и на улице, а некоторые тоже вылезли на свои крыши. Все молча ждали и смотрели на Луну, и всем казалось: она тоже притихла и ждет.
      На заборе появился Васька в своей драной меховой куртке и без шапки. Он засмеялся и спросил:
      — Лунатики, через сколько минут загремите с крыши?
      В доме через улицу распахнулось окно. Там на подоконнике стоял репродуктор, и диктор из Москвы сказал, что ракета через несколько минут прибудет на Луну. Володя спрятал за пазуху ненужный будильник.
      Васька примолк.
      Тая снизу спросила замирающим голосом:
      — Венка, а ракету видно?
      Ей никто не ответил.
      Вдруг заиграли кремлевские куранты. Мальчики на крыше замерли. Мерно бьют часы. Раздались торжествующие звуки гимна. Стояла такая тишина, словно все живое на земле и сама земля — все притаилось, чтобы и до ракеты донеслась музыка новорожденного дня.
      Мальчики смотрели вверх, передавая бинокль друг другу. Им казалось, что они стремительно плывут в ночном небе, навстречу огромной жаркой Луне.
      Вдруг Васька сорвался с забора и кинулся через двор к навесу:
      — Ребята, подождите, и я с вами!
      — Давай! Давай! — закричали мальчики, и Володя, не отрывая глаз от Луны, протянул ему руку.
      В это время диктор воскликнул что-то радостным голосом, но никто ничего не разобрал, да и не надо было, и так все ясно. Мы — на Луне. Мы — прилунились.
      Мальчики на крыше закричали: «Ура!» На всех крышах тоже закричали.
      Заиграла музыка, а все, кто был далеко от Луны — на Земле и кто чуть поближе — на крышах, все заговорили веселыми голосами. Все поглядывали на сияющую Луну.
      Да, несомненно, Луна сделалась своей, чем-то вроде Хабаровска, до которого хотя и очень далеко, но все равно свой. Если очень захотелось, то можно даже взять да и поехать в этот город.
      Диктор подтвердил эту мысль, уточнив наш лунный адрес:
      — Район моря Ясности.
      Володя вынул карандаш, чтобы сразу все записать, но никак не мог отыскать блокнот. А надо записать все на месте и сразу, а не когда-нибудь потом.
      Тогда Володя взял портрет и на оборотной стороне записал: «Мы сами видели, как ракета прилунилась в районе моря Ясности 14-9-59 в 0 часов 01 минут».
      Громко разговаривая, Володя с Венкой пошли домой.
      В маминой комнате горел свет. Ну кто же сейчас спит!
      Володя с таким видом, будто это он послал ракету на Луну, сообщил:
      — Мама, все точно!
      — Иди-ка сюда, — позвала мама.
      Он вбежал, как победитель. Лицо его пылало, глаза все еще полны торжественного блеска, на носу и на щеке — пятна пыли.
      — Вот, — воскликнул он, задыхаясь, — море Ясности! Тут все записано.
      Увидев портрет, мама натянула одеяло до самого подбородка и совсем не радостно спросила:
      — Зачем ты туда ходил?
      — А ты не знала, что он там?
      — Ничего я не знала…
      — Ты думала, он пропал?
      — Ничего я не думала. Мне ничего этого не надо. А ты зачем туда лазил?
      — Да я же портрет нашел! — продолжал кричать Володя.
      Ну как это она не понимает: такие события, а она все о своем.
      — Да ты только посмотри! Вот видишь, с одной стороны портрет, с другой — море Ясности!
      Наконец-то до нее дошло. Она отбросила одеяло, поднялась и теплой рукой привлекла к себе сына. Мама достала из-под подушки платок, вытерла Володе нос и щеки и потом поцеловала все вытертые места.
      — Море Ясности, — вдруг улыбнулась она, — вот и хорошо! Все у нас идет отлично! Положи пока этот портрет на стул, а завтра мы поищем ему место в наших комнатах. Милый ты мой! Море Ясности.
      Она вдруг что-то очень уже обрадовалась, даже слезы закапали, и она начала вытирать их тем же платком. Это только девчонки: радуются — плачут и не радуются — тоже плачут. Но ведь мама-то не девчонка, без причины плакать не станет. Ох, что-то тут не все ясно…
      Вдруг Володя спросил, глядя на подпись под портретом:
      — Он, что же, погиб?
      — Не знаю, — мамин голос дрогнул, она перестала улыбаться и строго проговорила: — Наверное, нет. Ну, хорошо, хорошо. Все вопросы потом. А сейчас спать. Уже третий час.
      Володя, не торопясь, пошел к двери, но по пути остановился. Портрет стоял на стуле. Девчонка, изображенная на нем, почти совсем не походила на маму.
      — Ты что задумался? — тихо спросила мама и вздохнула: — Иди спать.
      Глядя на портрет, Володя спросил:
      — Почему он ушел от нас?
      И, конечно, зря спросил. Он знал, какой будет ответ, он знал, что все равно ничего она не скажет. Так и получилось.
      Мама ответила:
      — Он никогда и не жил с нами.
      — А как же?
      — Довольно, довольно! — закричала мама, и в ее голосе снова зазвенели слезы. — Иди, и сейчас же в постель.
      Володя ушел. Как и всегда, разговор окончился слезами, он так и знал. Но он должен узнать, в чем тут дело. Найти бы этого Михаила Снежкова.

— СНИМИТЕ МЕНЯ С ЛУНЫ!

      Так вот, Сенька Любушкин безо всяких хлопот попал на Луну. И досталось же ему за это! Как он плакал, умоляя снять его оттуда.
      Нет, это надо по порядку. Вот, значит, в понедельник Володя принес в класс свою великолепную картину. Ее повесили около доски, и Мария Николаевна рассказала все, что обещала, о Луне и ракете. А потом она начала спрашивать, кто в эту ночь не спал и что видел. Оказалось, что почти все проспали, кроме Володи с Венкой. Да еще Васька проснулся от шума. Да Таю разбудили. Вот и все.
      Когда все наговорились, налюбовались на Володину картину, Мария Николаевна сказала, что пускай картина так и останется висеть в классе и что на ней хорошо отмечать успехи каждого ученика. Всем это очень понравилось, хотя никто не знал, как это получится.
      Ну, хорошо. В классе шестнадцать мальчиков, а насчет космоса по-настоящему мечтают только двое. Остальные тоже, конечно, подумывают, но как-то не очень активно. Девчонки не в счет, хотя некоторые очень сочувствуют.
      Один Васька ни о чем таком не мечтает. Куда ему, второгоднику, да еще с двойками! С двойками, надо прямо сказать, и на земле плохо живется, а уж о космосе и говорить нечего. Там соображать надо.
      Все в классе это понимают и подтягиваются. А Васька говорит, что ему на все наплевать и всех отличников после случая с Сенькой Любушкиным он начал называть лунатиками.
      А случай этот вот какой. На другой день все увидели на Володиной картине маленькие полоски бумаги, прикрепленные булавками. А на каждой полоске фамилия.
      А что же тут получилось? Большинство учеников расположились вдоль ракеты, впереди Володя, а за ним остальные и даже девчонки. Это еще ничего. Венка сидит на самом хвосте. И это терпимо. Но вот что возмутительно — на Луне, на самой ее середине, нахально расселся один только Сенька.
      Такой тут поднялся шум, что у Марии Николаевны все лицо покрылось отдельными красными пятнами.
      — В чем дело? — спросила она Ваську, который почему-то шумел больше всех.
      Он сморщил свою репку и так заморгал глазами, будто он очень испугался.
      — А кто ему там носик вытирать будет? — весело спросил он.
      Все засмеялись, а Васька пояснил:
      — Мамки-то на Луне нету…
      Под шум всего класса Мария Николаевна велела Ваське выйти в коридор. Но это не помогло. Шум продолжался. И только когда Володя поднял руку, наступила тишина. Он сказал:
      — Неправильно, что Сенька первый на Луне.
      — А это уж позволь знать мне, что правильно, а что неправильно.
      Володя хотел сказать, что нельзя пачкать такое гордое и чудесное событие, но Мария Николаевна прикрикнула:
      — Я сказала — садись!
      Тогда Володина соседка Милочка тоже подняла руку и, глядя на учительницу ясными голубыми глазами, проговорила твердо, как хорошо выученный урок:
      — А папа сказал, что летать могут только самые храбрые, а Сеня же трус. Все знают.
      — Хорошо, — строгим голосом сказала Мария Николаевна, — садись. Это мы все знаем. Но ведь на Доску почета заносят за успехи в ученье или в труде, а совсем не за храбрость.
      Лучше бы она этого не говорила. Даже тихоня Павлик Вершинин — самый справедливый мальчик в классе — и он не выдержал и объяснил Марии Николаевне, в чем она ошиблась.
      — На Доску пускай, а на Луну никак нельзя, — проговорил он своим нежным, девчоночьим голосом.
      Мария Николаевна не выдержала такого дружного отпора и отступила. Это все сразу поняли, хотя она думает, что сделала по-своему, что Сенька так и останется сидеть на Луне, как муха на арбузе, а все будут на него любоваться. Она открыла дверь и сказала Ваське:
      — Иди на свое место.
      Ясно, до самого следующего урока она так и думала, что настояла на своем. Но когда она вошла в класс на третий урок и увидела, какие все сидят притихшие да примерные, то сразу поняла — не к добру такая тишина…
      И верно, не успела она сесть за свой стол, как поднялся ее любимый ученик, украшение класса Сенька Любушкин. Он был не розовый и не сияющий. Он был красный и помятый. Его белые ресницы намокли от слез. Он сказал отчаянным голосом: