Открытие Вселенной - прошлое, настоящее, будущее

      Одновременно с межобщинными брачными связями возникала и учебно-познавательная кооперация. Обмен знаниями и технологическими приемами, взаимопроникновение несколько различных культурных систем безусловно способствовали преобразованию человека - от резкого расширения горизонтов его практики до формирования более мощного мозга.
      О ВРЕМЕНИ И ЭВОЛЮЦИИ
      Окунаясь в более или менее глубокие исторические воды, следует обратить внимание на то, как собственно метится время.
      Что мы имеем в виду, указывая на резво движущийся к финишу XX век, атомный, кибернетический и во всех отношениях революционный?
      Да, разумеется, это век тысячи удобных вещей, окружающих человека в его повседневной жизни,- уйма электроприборов, автомобили, самолеты, радио и т. д. Но наряду с таким набором благ, вписавшихся в так называемый среднеевропейский уровень жизни, есть и нечто иное - уклады каменного века, встречающиеся в отдаленных уголках планеты, и совершенно фантастические приборы и тем более проекты, которые можно видеть в крупных научных центрах.
      На самом деле, каждый момент общеземного календаря содержит целый спектр времен, соответствующих той или иной ступеньке эволюционной лестницы. Если метить этот момент самыми передовыми достижениями материальной и духовной культуры, достаточно внедрившимися в практику социальных систем, которые и породили эти достижения, то мы немедленно получим забавный результат - в уходящем XX веке присутствуют и целые тысячелетия до нашей эры, и кое-что из веков грядущих.
      Где-то люди все еще живут практикой каменного века, в которой пока быстро растворяются случайные вещицы, занесенные цивилизацией. В иных местах, гораздо более обширных, фактический уровень мировоззрения и культуры ничем не отличается от застоя средневековья. И уж совсем не редкость - неспешный ход жизни, соответствующий недавним векам, к которому даже телеантенны на крышах домиков и урчание автомобильных моторов не столь уж многое добавляют.
      С другой стороны, в стенах лабораторий творится будущее - вещи и идеи, которые лишь в XXI, а может, и более поздних веках станут определять образ жизни, возможно, изменят сам характер нашей цивилизации.
      Итак, календарное и эволюционное время - вовсе не одно и то же. Можно покрыть нашу планету единым календарем - это попросту удобно, однако эволюционные часы, характеризующие уровень социокультурных достижений, в разных областях идут по-разному.
      В физической картине Вселенной известен эффект гравитационной неравномерности - время течет неодинаково в зависимости от величины потенциала тяготения, сильные поля как бы замедляют его ход.
      Это грубоватая аналогия, однако хочется подчеркнуть, что уровень сложности социальных структур, характер и темп технологического развития приводят к чему-то "похожему наоборот" - в некоторых районах планеты эволюционные часы идут заметно быстрее, в основном там, где культурно-технологический потенциал выше. Разумеется, это не стабильный эффект, не связанный с какими-то раз и навсегда заданными географическими областями.
      Около 5 тысячелетий назад эволюционные часы испытали явное ускорение в Египте, Месопотамии, Китае, Северной Индии - в местах, где возникли древнейшие цивилизации, уровень сложности социальных организмов и их технологическая вооруженность резко возросли.
      Примерно аналогичный этап застали европейцы в двух-трех областях Америки в середине нынешнего тысячелетия - в фазу цивилизаций вступали ацтеки и инки. Эволюционные часы Древнего Востока и Древней Америки разбежались, таким образом, на 40-50 веков.
      Нечто еще более разительное можно было наблюдать в связи с открытием некоторых племен Северной Америки, Африки и Австралии. Здесь эволюционная разбежка достигала, возможно, десятков тысяч лет.
      Но история показывает, что такая ситуация вовсе не консервируется - во многих "диких областях" сейчас процветают высокоразвитые общества, чьи эволюционные часы идут в предельно высоком темпе. Социальные организмы, как и люди, подвижны и смертны, им тоже свойственен поиск лучших условий существования и стремление к быстрому развитию.
      Именно наличие на нашей планете колоссально широкого спектра социальных организмов - от могучих держав, уже штурмующих космос, до первобытных общин, фактически не вышедших из каменного века,- позволяет успешно заглядывать в иные времена. Этим и занимается этнография, наука, исследующая отдельные этнические формирования - племена и народы. С ее помощью мы можем проникать в далекое прошлое, изучать мировоззрение (и в частности систему взглядов на Вселенную), соответствующее целым тысячелетиям до нашей эры. Разумеется, этнографические данные не следует безоглядно применять к моделированию иных эпох. Практически все современные реликтовые культуры испытали заметное влияние со стороны более продвинутых соседей. Кроме того, каждой области, где ведутся этнографические наблюдения, свойственны свои экологические особенности. Поэтому всегда есть опасность распространить более или менее частный этнографический результат на целую эпоху формирования человека и общества.
      Земля представляет собой как бы Вселенную (или, скажем, Галактику) в миниатюре, Вселенную, где обитают сотни разных цивилизаций, вступающих в Контакт с той или иной долей взаимопроникновения, пытающихся как можно лучше смоделировать друг друга, постигая в процессе такого моделирования законы своего и общепланетарного развития и постепенно формируя ту уникальную общность, которая зовется земной цивилизацией*.
      *Очень важно, что этнографическая линза, сквозь которую высокоразвитые цивилизации пытаются заглянуть в свое далекое прошлое, взаимна. Представители реликтовых культур тоже по-своему и весьма тщательно изучают изучающих. К сожалению, эта очень интересная сторона исторической этнографии - крайне важная для проблемы космического Контакта - разработана пока не слишком глубоко.
      Все эти замечания помогут нам правильней взглянуть на эволюцию космических представлений. Историю отдельных наук (а зачастую и историю вообще) принято излагать в календарной последовательности, что действительно удобно. Кроме того, важную роль играет так называемая евроцентрическая традиция - календарь выбирается не какой-то, а в соответствии с эволюционной лестницей европейской культуры. Строго говоря, следовало бы проводить исторические экскурсии в каждую область планеты, пользуясь, так сказать, местным календарем - это создало бы более объективную картину, не сводило бы исподволь сложную и многоцветную историческую мозаику нашей планеты к чему-то плоскооднообразному и, вероятно, несуществующему.
      Однако, утешив совесть этим пожеланием, я все-таки последую принятой традиции - до поры до времени так будет проще. Лишь в последней части книги, обсуждая проблему Контакта, мы снова вернемся к соотношению календарного и эволюционного времени.
      Разумеется, изложенное здесь не столько уж ново: древние иногда великолепно выражали понимание времени, опережающее свои века. Поэтому хотелось бы завершить этот раздел удивительно емкой цитатой из Лукреция:
      Так же и времени нет самого по себе, но предметы
      Сами ведут к ощущенью того, что в веках совершилось,
      Что происходит теперь и что воспоследует позже.
      И неизбежно признать, что никем ощущаться не может
      Время само по себе, вне движения тел и покоя.
      ЖИВОТВОРНЫЕ АНАЛОГИИ
      Договорившись о происхождении знания в рамках общей эволюционной картины, мы, однако, не имеем конкретной модели того, как добывается новое знание. Нам нужна более или менее четкая картина познавательного процесса пусть очень упрощенная, но четка.
      Появление нового знания (научного или иного) - одна из величайших философских проблем, область исследования с немалым количеством белых пятен. Кое-что в этой области известно, но, к сожалению, далеко не все и не так детально, как хотелось бы.
      Попробуем подойти к этой сложной задаче следующим относительно простым образом.
      Новое не появляется на ровном месте - из ничего, материалом для его создания всегда служит нечто старое. В частности, это касается и знания.
      В своей практической деятельности человек неизбежно сталкивается с новыми объектами и явлениями - тем чаще, чем интенсивней эта деятельность. Собственно знание возникает в процессе привязки этого нового объекта или явления ко всей системе уже имеющихся представлений. Когда астроном регистрирует не отмеченную ни в каких каталогах светящуюся точку на ночном небе, он сразу пытается подобрать аналогию, решить, что именно светится звезда, метеорит, далекая галактика? Профессиональный астроном довольно легко различает эти объекты и включает новый источник в один из известных классов. После более или менее подробного изучения мы можем говорить, например, о регистрации новой галактики с такими-то характеристиками. Тем самым знания о Вселенной расширяются. Это расширение особенно чувствуется, если галактика обладает какими-то необычными физическими свойствами. Но, конечно, зарегистрированный источник может быть не похож ни на что известное, и тогда есть шанс получить принципиально новое знание - вдруг объект окажется межзвездным кораблем иной цивилизации!
      Когда в нашей практике мелькает неизвестное, мы немедленно начинаем искать схему объяснения среди похожих в каком-то смысле явлений, действовать по аналогии. Явление может оказаться очень близким тому, которое уже изучено,- нам повезло, использование аналогий потребует лишь небольших поправок на слегка отличные условия. Но сходство может оказаться и совершенно поверхностным, и тогда схема объяснения известной ситуации потребует огромной переработки, а через какое-то время окажется, что родилась воистину новая схема, мало похожая на стартовую.
      Построение аналогии - естественное начало процесса моделирования нового явления, причем полное моделирование может оказаться и простым и сложным. Важно, однако, чтобы стартовая аналогия была хорошо вписана в круг существующих знаний, в систему культуры - иначе объясняющий рискует впасть в непродуктивное объяснение "неизвестного неизвестным". Аналогия, не опирающаяся на доступную практику, лежащая вне реальной практической активности познающего субъекта, попросту не сработает.
      Я думаю, современный астроном, затеявший дискуссию о строении Солнечной системы где-нибудь вблизи храма Мардука в Древнем Вавилоне, оказался бы в крайне нелепом положении. Отбросим на момент всякие административные санкции, которые жрецы могли бы к нему применить,- пусть спор проходит по всем демократическим нормам современных конференций. Ну и что?
      Бедняга-астроном рисовал бы схему, где Солнце, разумеется, расположено в центре, Земля - рядовая 3-я планета, а Юпитер хоть и очень велик, но занимает тоже вполне заурядное 5-е место... Идея о выдающихся размерах Юпитера жрецам понравилась бы, но то, что этот дворец верховного бога Мардука и Земля, плод величайшей победы этого бога, расположены в каком-то космическом захолустье, вызвало бы у них смех или негодование. И очень скоро наш астроном почувствовал бы, что ему просто не на что опереться в практике вавилонян, ничто в окружающем их мире, в их системе, не наталкивает на мысль о естественном орбитальном движении планет под действием силы тяготения.
      Конечно, это пример-гротеск, но он неплохо подчеркивает необходимость постепенной эволюции аналогий. Полезные мутации знания не закрепляются рывками, обгоняющими тысячелетия.
      Любое непонятное новое явление прежде всего сопоставляется с чем-то достаточно близким из окружающей практики. В этом плане аналогия играет решающую роль на самой начальной стадии получения нового знания, зачастую впоследствии она вообще исчезает в архивах, и в популярной литературе ее замещают туманные образы типа "гениальных догадок", едва ли не "осенение свыше". Догадки и осенения действительно есть, но они обычно и заключаются в удачном выборе исходной аналогии.
      Идея пантеона, управляющего ходом небесных тел, возникла у древних по аналогии с социальной и технической практикой, их окружающей. Верховный бог типа Зевса - несомненный образ царя, гипертрофированный до предела человеческой фантазии.
      Вполне естественно, что человеческая практика соответствующего уровня диктовала простенькие аналогии, многие из которых до сих пор живут в форме художественных образов: звезды, кажущиеся неподвижными,- прикрепленные к небесной сфере фонари; прозрачный голубой небосвод - хрустальная сфера; Солнце - небесный владыка, разъезжающий в колеснице...
      Нечто похожее, хотя и на ином уровне, происходило впоследствии в науке. Аналогия с волнами на поверхности воды толкнула Гюйгенса к созданию волновой теории света, аналогия с резонатором (точнее, с задачей о собственных частотах заключенных там волн) послужила де Бройлю основой для объяснения боровской модели атома и открыла дорогу к квантовой механике. Количество примеров можно было бы заметно увеличить, но суть не в этом. Важно то, что старт всякой принципиально новой идеи объяснения явлений лежит в удачной аналогии.
      Другое дело, что выбранная по аналогии модель, попав в новые условия, начинает преобразовываться и иногда очень существенно, более того, в ряде ситуаций она сильно преобразует и смежные с ней комплексы знаний.
      В свое время модель Галактики рождалась из аналогии с коперниковской картиной Солнечной системы - первоначально думали, что наше светило занимает практически центральное место в гигантском коллективе звезд. Дальнейшие наблюдения показали, что принадлежность Солнца этому коллективу несомненна, однако оно является весьма заурядной периферической звездой.
      Вообще, лишь в рождающихся областях науки стартовые аналогии выступают в незамаскированном виде. Довольно элементарными выглядят пока аналогии, связанные с обсуждением проблемы Контакта. Разве не служат проекты гигантских фотонных звездолетов прямым продолжением идеи более или менее освоенных ракетных бросков на Луну? Разве не заимствованы схемы радиопосланий внеземным цивилизациям из опыта расшифровки древних текстов?
      И это вполне естественный процесс. Другое дело, что во многих случаях мы еще далеки от понимания специфики тех областей, куда эти аналогии приложены. Например, мы слабо представляем себе, уместно ли ставить транспортную проблему в межзвездных и межгалактических масштабах на основе прямой аналогии с земными и ближнекосмическими достижениями, и уж вовсе не уверены в том, что наши сколь угодно хитрые рисунки что-либо донесут потенциальным собратьям по разуму.
      Однако, уходя в пограничье неизведанного, мы ничем не можем утешиться, кроме уносимых в себе милых и привычных образов..
      В заключение этого раздела хотелось бы подчеркнуть, что аналоговый старт в постижении нового - общий элемент нашей культуры, обусловленный общими законами эволюции познания и отнюдь не специфичный для естественных наук*. В иных областях человеческой деятельности этот метод проявляется в гораздо более прозрачной и элементарной форме.
      * Разумеется, аналогии, как и весь процесс познавательного моделирования, имеют древнейшие корни. У истоков современной аналогии первичной гипотезы о сходном описании двух различных явлений - лежит поведенческая имитация в процессе обучения. Преломившись в древнейших производственных операциях, имитация открыла путь к созданию стандартных орудий - таких, чья конечная форма минимальным образом зависит от случайных свойств материала и конкретных приемов изготовления. Стандартные ручные рубила дали старт собственно технологической и, следовательно, вообще целенаправленной трудовой деятельности. Многие исследователи рассматривают эти орудия как важнейший признак появления мышления, т. е. способности к сознательному поведению. Иными словами, метод аналогии восходит к самым ранним этапам формирующегося мышления.
      Большинство решений, принимаемых в повседневной жизни, прямо основаны на простых аналогиях со схожими ситуациями - на прецедентах. Сообразительным человеком мы считаем в первую очередь того, кто достаточно быстро и не слишком поверхностно выбирает подходящие прецеденты. В более изощренном виде это явление играет ведущую роль, например, в юриспруденции. Непосредственно из стартовых аналогий вытекает техника построения образа в литературе, живописи, музыке, но разумеется, методы преобразования исходного материала здесь зачастую еще сложней, чем в естественных науках.
      В общем, внимательный взгляд всюду обнаружит мерцание аналогий в период создания чего-то нового.
      Тем большее удовольствие доставляют раскопки исходного образа под грудой мифологизмов или сложных математических конструкций.
      КАРТИНА ВСЕЛЕННОЙ И МЫШЛЕНИЕ
      Здесь мы попробуем очень кратко обрисовать модель эволюции взглядов на строение Вселенной, принятую в этой книге.
      По-моему, самое важное, что следует почувствовать читателю,- глубокая связь между развитием этих взглядов и эволюцией типов мышления, то есть систем организации знания. Это важно не только потому, что, в общем-то, любопытно хоть в некоторой степени взглянуть на древние представления глазами древних, но и в смысле оценки перспектив. Ибо самое замечательное и фантастическое в нашем будущем спрятано именно в грядущей перестройке мировоззрения в целом, видимо, с неизбежностью, вытекающей из серьезной постановки проблемы Контакта.
      Мы примем сравнительно простую схему доступной историческому анализу эволюции типов мышления - всего три этапа:
      1. Магико-тотемический.
      2. Религиозный.
      3. Научный.
      Это деление очень условно и, как говорится, подставлено всем ветрам критики. Во-первых, тотемизм и магические ритуалы вполне можно рассматривать как примитивные формы религии. Во-вторых, мы все время будем иметь в виду в основном ту часть магии и религии, которая пыталась трактовать естественнонаучные проблемы, хотя обособить эту часть очень трудно - совсем не то, что изложить независимо различные научные дисциплины, скажем, физику и психологию. И, наконец, отмеченные этапы сильно перекрываются. Религия сосуществует с магией и тотемическими пережитками, во многом ассимилируя их, и в то же время пытается сосуществовать с наукой, определенным образом разделяя сферы влияния на человека и человеческие коллективы.
      По поводу схемы стоит сделать пару полезных уточнений. Прежде всего, выделение этапов эволюционного процесса (в частности, мышления) - это всегда какое-то разрезание живой эволюционной цепочки. Фактически этапы перетекают друг в друга, и это перетекание, непрерывность процесса, можно попытаться уловить более детальной схемой, где дополнительно присутствовали бы, скажем, магико-религиозный, религиозно-магический и научно-религиозный этапы. Такая схема, разумеется, лучше бы отражала реальное развитие мышления, которое на длительных исторических интервалах фактически было смешанным. Но, как говорится, нет предела уточнению звеньев того или иного процесса развития, и мы попробуем обойтись наиболее простым трехэтапным вариантом схемы. С трудностями, связанными с разрезанием эволюционных цепочек, мы еще не раз столкнемся.
      И еще один момент. Мы часто будем говорить об одних и тех же этапах в мировоззрении и мышлении, но важно не склеивать сами понятия. Мировоззрение - это целостная система обобщенных представлений об объективной реальности, своеобразное синтетическое отражение реальности в информационной системе социального организма определенного уровня сложности. Социальные организмы способны прогрессивно развиваться, осваивая новые рубежи практики и соответственно усложняясь. При этом, разумеется, эволюционизирует и мировоззрение - представления о реальности приводятся в соответствие с новыми рубежами практики, как бы адаптируются к ним. И вполне естественно связывать крупномасштабные преобразования мировоззрения с основными этапами становления человеческого общества, прежде всего - с радикальными изменениями способов производства и организации производительных сил. Тип мышления - это уже проекция мировоззрения на личность, та нормировка индивидуального мировосприятия, которую общество неизбежно дает каждому своему члену в процессе обучения и дальнейшей деятельности. Разумеется, под личностью в данном случае понимается некий усредненный субъект познания, идеальный носитель общественного мировоззрения. Для реальной личности с ее индивидуальными особенностями (включенностью в ту или иную сетку социальных связей, психологической уникальностью) законы проекции мировоззрения исключительно сложны. Поэтому даже в самых передовых обществах можно встретить людей, чье мышление состоит из сплошных мировоззренческих атавизмов, людей, которые при подходящих обстоятельствах способны весьма отрицательно влиять на общественный прогресс, сковывая производство реальных ценностей материальных и духовных... В целом, мировоззрение и мышление тесно связаны, их эволюция в значительной мере синхронна, и в ней можно выделить единые этапы.
      Истинный смысл рассмотренного здесь трехэтапного членения - в сопоставлении характера знания и мышления с уровнем развития социальных организмов, поскольку всякое знание социально по своей природе.
      Первобытный человек сначала практически не выделял себя из среды обитания. В сущности, по мере выделения он и становился человеком. Среда отражалась в нем совокупностью определенных реакций на его поведение, на попытки приспособиться и выжить, прежде всего - добыть пищу. Многократное повторение операций по добыче пищи, поиски укрытий, изготовление орудий, забота о потомстве - все это закреплялось, создавая оптимальные стереотипы поведения.
      В первую очередь в среде обитания вычленялись, как бы проступали из тумана, наиболее важные для выживания стабильные элементы - сам человек, его соратники по охоте и собирательству, делившие с ним тяготы существования, животные и растения, которых можно было употреблять в пищу или следовало особенно опасаться, орудия охоты, которые необходимо было систематически изготовлять и всячески беречь.
      Собственно космос, то есть небо, небесные светила, был первоначально не ахти какой важной частью этой среды, но частью, определенным образом влияющей на ритм жизни - смена дня и ночи, осадки, грозы и т. п.
      Видимо, первое серьезное обращение к космосу связано с открытием огня - в верхнем палеолите огонь стал искусственно регулируемым элементом практики. Отсюда и естественные аналогии между пещерным костром и небесными светилами - Солнцем, Луной и звездами.
      Еще более раннее представление связано с антропоморфными и зооморфными образами подвижных светил - Солнца и Луны. Это тоже вполне естественная аналогия - ведь в окружающем земном мире только люди и животные способны к самопроизвольному передвижению.
      С первым магико-тотемическим этапом мышления соотносится формирование родоплеменной организации - пожалуй, самого элементарного (из дошедших до нашего времени) самовоспроизводящегося социального организма.
      Изображение и звуковое обозначение тотема (животного, насекомого, растения, какого-то предмета), символизирующего те или иные объекты и явления (в частности, род, локальную группу), слиты с изображаемым. Отсюда и одна из важнейших и самых ранних идей первобытного человека - фетишизм, сильная магическая связь между предметом и его изображением, возможность причинить вред или принести пользу реальному животному, человеку или группе людей, действуя на их символы. Однако именно из этой наивной идеи берет начало необычайно развившаяся впоследствии способность оперировать с абстрактными знаками как с реальными объектами, то есть теоретическое знание.
      Характерная особенность первого этапа человеческого мышления - особый закон поведения каждого объекта реального мира при обширных, но таинственных связях со многими другими объектами, та самая целостность мироощущения, о которой нередко тоскуют люди нашего научно расклассифицированного мира и которая иногда обжигающей струей прорывается в настоящем искусстве.
      Переход на рубеже палеолита и неолита к существенно новой форме практики - земледелию и несколько позже скотоводству - резко меняет роль космоса. Теперь это уже не просто верхняя область охотничьего ареала, теперь от неба зависят урожай, время посева и уборки и многое, многое иное. Крупные земледельческие поселения и тем более их объединения дают толчок к развитию новых социальных организмов - племенных союзов и примитивных государств. Более сложная система производства и высокая плотность населения, недопустимая в условиях охотничьего хозяйства, требуют серьезных усилий в области управления, появляется социальная иерархия - вожди и их ближайшее окружение.
      Человек теперь уже резко выделяется из животного мира (этому особенно способствует одомашнивание диких зверей) - антропоморфные и социоморфные образы потихоньку теснят образы зооморфные. Магико-тотемическая символика, уже проникшая на небо на предыдущей стадии, закрепляется там, но небо как "главный хлебодатель" обособляется все резче и постепенно начинает рассматриваться в роли мощнейшего источника магической силы.
      Механизм его функционирования объясняется же по земной аналогии. На небо опрокидывается система управления земледельческими обществами, появляются первые образы богов, руководящих определенными явлениями природы,- прямая аналогия с вождями или царями и их ближайшими помощниками.
      Где-то на рубеже 5-4 тысячелетий до нашей эры, в период формирования относительно крупных централизованных государств, можно говорить о наступлении нового этапа - передовым типом мышления становится религиозное, небо заселяется богами во главе с сильнейшим и мудрейшим...
      Магия вовсе не погибает, она начинает отступать на удобные позиции, успешно удерживая сознание отсталых слоев населения, активно внедряясь в религию. В абсолютном большинстве религиозных ритуалов можно без труда проследить магико-тотемические корни, начиная с молитвы и кончая идеей загробной жизни. В живучести древнейших представлений вы можете легко убедиться, выпустив на прогулку черного кота и немного понаблюдав за поведением прохожих вблизи точек пересечения с его траекторией...
      В недрах религиозного мировоззрения постепенно зарождается логико-научный способ освоения реальности. Вспышки его можно проследить примерно с середины 1-го тысячелетия до нашей эры, но заявить о себе достаточно громко он мог лишь в связи с формированием крупных и стабильных государств и наднациональных, или мировых, религий. Таков, например, греческий феномен - вспыхнув в рамках компактной системы демократических полисов, античная преднаука законсервировалась почти на полтора тысячелетия, чтобы разгореться ярким пламенем в Европе эпохи Возрождения и Реформации.
      В соответствии с развитым религиозным мировоззрением, Вселенная создана неким предельно могучим и непознаваемым существом, и все небесные явления протекают по установленным им законам.
      Активный интернациональный монотеизм христианства позволил за 12-13 веков его существования путем неисчислимых логико-схоластических упражнений предельно абстрагировать понятие Бога - и все благодаря попыткам очиститься от магической скверны! Не без адского труда многих поколений Бог был отодвинут на практически бесконечно большое расстояние от наблюдаемых явлений природы. Если во времена Ньютона считалось, что гигантский механизм Солнечной системы вполне может обойтись законом всемирного тяготения, однако сама система непременно должна быть кем-то создана и запущена, то уже многие современники Лапласа считали, что и акт творения никогда не имел места, а создание планетных систем вполне объяснимо естественными причинами.
      В конечном счете, именно наука оказалась наиболее совершенным механизмом передачи небиологической наследственной информации внутри крупных организмов типа технологически развитых государств и межгосударственных объединений. Это и обеспечило ее взрывообразное развитие в последние 3-4 столетия. Наука, по сути дела, первой из форм социальной активности стала претендовать - и довольно успешно! - на роль общечеловеческой системы*. Не в масштабе племени, государства или группы государств, а в масштабе планеты. В основе этого феномена лежит объективное единство законов природы в окрестностях нашей планеты и, по-видимому, во всем наблюдаемом участке Вселенной. Известные же религиозные системы в этом плане сильно ограничены - не видно причин, по которым мы могли бы предпочесть, скажем, христианскую или буддийскую доктрину, выбор здесь не сводится к постановке одного или нескольких экспериментов в научном стиле.
      *Разумеется, здесь наука понимается в предельно широком смысле - как система взглядов, позволяющих подвергать любое явление экспериментальному и аналитическому исследованию и не допускающих существование чего-то такого, что связано с принципиально непознаваемыми силами. Наука в этом плане определяет скорее стиль мышления познающего субъекта, а не какую-то особую сферу его деятельности.
      Социоморфизм во взглядах на Вселенную не исчез, он сохраняется в форме техноморфизма. Именно техносфера, являясь одним из важнейших компонентов современного общества, во многом нормирует наше мышление. Конечно, наука в отличие от религии избегает не только упоминания о Творце вселенской супермашины, но и ее упрощенного механического понимания в духе естествознания первой половины XIX столетия. Скорее речь идет о какой-то сложной системе взаимосвязанных автоматических реакторов разного уровня, где синтезируется что угодно - от химических элементов до цивилизаций. Но суть не в сложности образа. Так или иначе, мы пытаемся постигать Вселенную по аналогии с техносферой - важной, но вряд ли определяющей подсистемой собственной цивилизации.
      Понятно, что научно-технические элементы наиболее конвенциальны, то есть людям и государствам гораздо проще договориться об общей позиции по поводу какого-то полезного предмета технической культуры, чем о чем другом. Но это что-то другое, бесспорно, существует и играет в нашей жизни все возрастающую роль.
      Постепенно на первый план начинает выдвигаться не само сложное устройство Вселенной-машины, а проблема управления ею и, если угодно, проблема вложенных в нее целей и программ. В известной мере эта тенденция связана и со сдвигами интересов в самой техносфере, где интерес к функциям движения и энергетики стал уступать место особой активности в исследованиях функций управления - вспомнить хотя бы о рождении кибернетики, о бурном расцвете компьютерных систем.