Глава 10

Не обращая внимания на отца, Мариса надела платье для верховой езды и сбежала по лестнице. Она слышала, что он звал ее, но не остановилась, хотя заметила раздражение в его голосе. Она выскочила из двери и направилась к сараю.

Всю неделю, с самого ее возвращения с танцев в субботу вечером, когда управляющий ранчо Херб Эдвардс рассказал ее отцу о стрельбе, они спорили только об одном.

Ей было запрещено ездить в город.

Она отвечала, что это из-за него город теперь стал опасным местом. Это он все начал, из-за своей бессмысленной вражды с Гэром Морроу. И как могла она почитать его, когда он нанял профессионала, чтобы согнать с земли женщину и детей.

— У нее нет никаких прав на это место. Я помогал Джейку его содержать.

— У нее есть все права. Джейк завещал его ей.

— Он был не в своем уме.

Мариса вздохнула.

— Я заезжала к нему незадолго до его смерти, он был в таком же здравом уме, как ты… был. — Она подчеркнула последнее слово и увидела гнев в его глазах.

— Папа, — прошептала она, — не делай этого. Не заливай долину кровью.

— Ты готова оставить безнаказанным убийцу твоей матери и отдать землю, которую я помог обустроить.

— У тебя ссора с мистером Морроу, а не с Уиллоу, — возразила Мариса.

— И с каждым, кто предоставляет ему помощь и сочувствие, и это включает докторишку, которому ты строишь глазки. И не надейся, юная леди, что я допущу это.

Мариса яростно уставилась на него. Хотела бы она, чтобы у нее с Салливэном что-то было, но она боялась, что этого никогда не случится. Он ни разу не назначал ей свидание, никогда не говорил ей больше нескольких приветливых слов. Уже давно она желала большего. В нем была спокойная сила, что невероятно привлекало ее, и она уважала его за то, что он был одним из немногих, не ходивших перед ее отцом на цыпочках.

— Очень возможно, что тебя никто не спросит, — яростно бросила она, давая ему понять, что за этим что-то кроется — чего не было.

— Он помогает этой бабенке, — гневно взревел Алекс.

— И я тоже собираюсь ей помочь, — сказала Мариса. — Она была моей учительницей, и она всегда была ко мне добра, и я собираюсь сделать все, что могу, чтобы ей помочь. Я даже просила этого… твоего бандита, чтобы он уехал.

Алекс недоверчиво уставился на нее.

— Ты что сделала?

Мариса вздернула подбородок.

— Я просила его уехать.

— Ты одна встречалась с ним?

— Да, и он очень грубо себя вел.

Алекс выругался, чего он до сих пор не позволял себе в присутствии дочери.

— Он не…

— Погубил меня? — издевательски спросила Мариса. — А если бы и так, то что? Это ты вызвал его сюда.

— Если он тебя хоть пальцем тронул… — Алекс задыхался, пытаясь подняться с кресла.

— Нет, папа, — быстро ответила она, вдруг испугавшись, — он не трогал меня. Он просто не стал слушать.

Алекс откинулся в кресле.

— Держись от него подальше. Держись подальше от него. Держись подальше от Уиллоу. Держись подальше от доктора Баркли. Держись подальше от города.

— Я не буду жить узницей из-за твоей ненависти.

Она повернулась и взбежала по лестнице, оставив Алекса сидеть, глядя перед собой туда, где она стояла мгновением раньше.

Следующие несколько дней она поступала, как он просил, надеясь, что он изменит свое мнение. Но с каждым прошедшим впустую днем ее одиночество усугублялось, и с каждым днем она все острее и острее чувствовала, что он был не прав, что ненависть и страдание превратили того человека, каким он был раньше, в чужака, которого она не знала и который ей не нравился.

Мариса понятия не имела, почему ее отец обвинял Морроу в смерти матери. Она знала, что мать была убита нарушившими мир индейцами, когда возвращалась с ранчо Морроу. Но ее отец всегда обвинял не индейцев, а Морроу. Она знала также, что ее отец прикован к инвалидному креслу, потому что вызвал Морроу на ссору вскоре после смерти матери. Но она не знала, в чем было дело, а когда спрашивала, он только сжимал губы и отворачивался.

Теперь она впервые в жизни была готова открыто ослушаться его. Он всегда ей много позволял и отказывал в немногом, и его новая жесткая манера вызывала в ней чувство протеста, но и печаль тоже. Он всегда, даже в инвалидном кресле был ее кумиром, и она всегда нуждалась в его одобрении. Он любил ее, и она его очень любила. Она помнила свою мать, остались только размытые впечатления, и она уже не могла отличить, что было действительным, а что — созданным требующим материнского тепла воображением. Большую часть ее жизни отец был единственным родителем, всегда дарившим ей любовь и привязанность.

Но сейчас он был не прав, и она провела множество беспокойных ночей в попытках найти общее между отцом, которого она любила, и мстительным чужаком, готовым с помощью наемного бандита выгнать женщину и детей из их единственного дома.

Мариса видела в Уиллоу Тэйлор женщину, достойную восхищения, ту, на которую она хотела бы походить. В семнадцать лет, когда Уиллоу Тэйлор приехала в город, Мариса была почти дикаркой. Школа, с этой постоянной сменой учителей была вещью очень нерегулярной, и Мариса без энтузиазма встретила новую учительницу. Но в ней почти сразу же появилось что-то притягательное. Она обращалась с Марисой как с личностью, не как с избалованным дитятей, каким, Мариса должна была признать, она зачастую бывала. Мисс Тэйлор развивала у учеников желание учиться, больше знать, стремление применить свои знания. Впервые история стала захватывающе интересной, математика завораживающей, география нужной, классика пленительной. Уиллоу имела обыкновение заканчивать каждый день историей с продолжением на следующий день, и следующий, и ученики стремились пропустить очередной эпизод не более, чем стремились бы пропустить увлекательное празднество.

Для Марисы Уиллоу Тэйлор стала всем тем, чем, считала она, могла быть ее мать. Она еще больше стала восхищаться учительницей, когда та, не обращая внимания на мнение горожан, взяла к себе Чэда, потом Эстеллу. Хотела бы она быть так же твердо в чем-то убеждена.

И теперь она осмелилась. Она решила быть такой же сильной, как Уиллоу Тэйлор.

Добежав до сарая, она попросила одного из конюхов оседлать ее лошадь, сказав ему только, что собирается проехаться по ранчо. На самом деле она хотела поехать в город потолковать с Салливэном. Ей хотелось узнать, не известно ли ему насчет ненависти ее отца к Гэру Морроу больше, чем ей, и была ли у них хоть какая-то возможность прекратить вражду, прежде чем она поглотит весь Ньютон. И она хотела спокойствия и уверенности, которые давало его присутствие, и еще большего, но она сомневалась, сможет ли когда-либо это иметь. Каждый раз при взгляде в эти серые глаза у нее подкашивались ноги, хотя обыкновенно Салливэн обходился с ней скорее как с ребенком, чем с женщиной — до тех танцев. Во время танца его глаза встретились с ее глазами, и в них были теплота и желание. Когда после стрельбы он ее обнял, она чувствовала себя уверенно и в безопасности. У нее было чувство, что ее место — в этих руках.

Когда она уезжала, отец был на крыльце, жестами призывая ее вернуться, но она только помахала ему.

Главным предметом обсуждения в городке, как она вскоре узнала, была постройка сарая на ранчо Уиллоу. После второй просьбы «скажи вашему папе, что меня там не будет» кровь Марисы стала закипать.

— А я буду, — сладко отвечала она, еще более будоража обычно полусонный город. — Надеюсь увидеть вас там.

Она прошла вдоль всей улицы, заходя к парикмахеру, на лесоторговый склад, в оружейный магазин и сообщая им всем то же самое. Она надеется увидеть их на постройке сарая.

Вслед ей возникало смятенное обсуждение, и кучки людей собирались на улице, пытаясь решить, что же означает последнее развитие событий. Хотя Мариса и была чертенком, она всегда поддерживала и защищала своего отца. Может, это означало, что Алекс передумал?

Когда она, наконец, добралась до кабинета доктора, двое горожан, включая мэра Огэста Стиллуотера, уже были там, очевидно советуясь с Салливэном насчет последних новостей. Увидев ее, они густо покраснели, и она сказала:

— Увидимся завтра на стройке.

Мэр вежливо приподнял шляпу, неопределенно кивнул и убыл. То же сделал его компаньон.

Салливэн наклонился через стол, улыбаясь ей.

— Что, Мариса, устраиваем маленькую смуту?

Она подняла на него невинный взгляд.

— Я просто хочу помочь.

— С вашей помощью в городе заваривается каша, — со смешком сказал он, — и я подозреваю, что вы это знаете.

— Еще одно городское собрание?

Она захихикала. Хоть она и не ходила на предыдущие собрания, но слышала достаточно, особенно, как доктор Салливэн Баркли утер нос всему городку.

— Возможно, — согласился он, насмешливо блестя глазами.

Теперь Мариса решила, что его лицо было одним из приятнейших, которые она когда-либо встречала. Ничего похожего на лицо этого профи, имевшее чересчур жесткое выражение. Серые глаза Салливэна были туманными и временами даже загадочными, но они также искрились иронией. Рот был широким и улыбчивым, и хотя она знала, что морщины на его лице, скорее всего, оставила малярия, они больше походили на следы частого смеха. В этом лице виделись характер и убежденность, но также и мальчишеское озорство. Никто еще не винил Салливэна в напыщенности, хотя многие кляли его упрямство.

Она поймала устремленный на нее взгляд и почувствовала, что краснеет. Она так хотела дотронуться до него, или чтобы он до нее дотронулся, но он, казалось, прирос к месту. Одна его рука была сжата в кулак.

— И чем я могу вам служить, Мариса? — наконец спросил он. Очень многим. Хорошо бы начать с поцелуя. Но она проглотила эти слова.

— Я хочу помочь Уиллоу, — вырвалось у нее. Удивленный Салливэн внимательно посмотрел на нее. Мариса всегда его привлекала, хотя и была гораздо моложе его. В ней было столько одухотворенности, столько живости. Когда она входила в комнату, комната становилась светлее. Но ему было тридцать шесть, почти вдвое больше, чем ей и он повидал больше смерти и разрушений, чем следовало бы. Также он подцепил малярию в Луизиане, а он твердо решил, его жена не будет обременена возней с больным. Но теперь при взгляде на нее какая-то его часть заколебалась, та часть, где располагалось сердце.

Он не осознавал, насколько она выросла. Когда она смотрела на него, ее выразительные карие глаза светились. Темно-каштановые, почти черные волосы были охвачены сзади голубой лентой такого же цвета, как шелковая блузка. Коричневая юбка для верховой езды облегала слегка округлые бедра, а стройные лодыжки охватывали сапожки тонкой кожи. Алекс Ньютон никогда не жмотничал, когда дело касалось его дочери, и Салливэн догадывался, как трудно должно было ей выступить против отца.

— Вы действительно хотите противостоять вашему отцу в этом деле? Он может никогда вас не простить.

— Он не прав, — просто ответила она. — И я боюсь за Уиллоу. А если ее поддержит весь город, ему придется оставить ее в покое.

— Я так не думаю, — сказал Салливэн, — теперь дело зашло слишком далеко. Он просто наймет еще людей.

— Я встретила одного из них, — сказала она, и Салливэн заметил, как дрогнули ее плечи, словно она пыталась отогнать страх.

— Кого? — резко спросил он.

— Того, которого зовут Лобо.

Лицо Салливэна застыло.

— Расскажите мне о нем.

— Он коварный и вызывает страх. У него самые холодные глаза, какие я когда-нибудь видела. Я просила его уехать и он только… высмеял меня.

Мариса передернулась. Все иллюзии, если они у нее были насчет профессионалов, пропали вечером в субботу, когда один из них так хладнокровно убил одного из людей ее отца.

Салливэн видел, как затуманились ее глаза, и понял, что она помнила убийство на танцах. Он не мог более сдерживаться. Он вытянул руки, и Мариса бросилась в его объятия, все еще дрожа от воспоминаний. Он крепко обнял ее, одной рукой поглаживая пахнущие цветами волосы. Дрожь утихла, и она обратила к нему глаза, в уголках которых повисли слезинки. Он знал, что не должен это делать, но не мог более удержаться, чтобы не поймать слезинки губами. Потом его губы стали двигаться вниз, лаская нежную белую кожу, пока не встретились с ее губами.

Поцелуй взорвался внезапной вспышкой раскаленного добела великолепия. Его губы вначале нежно ласкали и изучали, но потом стали более требовательными, когда она отзывалась, крепче прижимаясь к нему. Он так долго этого желал, и теперь знал, что она хотела того же. Запрет привел только к нарастанию внутреннего напряжения и потребности, пока он не ощутил, что готов взорваться.

Она инстинктивно, призывно приоткрыла губы, и его язык продвинулся, исследуя чувствительные места, пока она вновь не начала дрожать, на этот раз совсем по другой причине. Руки Салливэна обхватили ее крепче, желая, нуждаясь, требуя тепла, которое она предлагала. Давно уже он не ощущал такой общности, такого мягкого и все же обжигающего тепла.

Но Мариса заслуживала большего, чем человека, который в любой момент мог ожидать очередного приступа малярии, за которым в это время требовался уход, как за ребенком, который мог не дожить до старости. Она заслуживала гораздо большего.

Со стоном страдания он оторвался от нее, ища взглядом затуманенные страстью глаза и лицо, переполненное ощущением чуда. Это ощущение медленно сменилось страхом, когда в его лице, в его глазах она увидела внезапное отрицание.

— Салливэн, — прошептала она, — не отдаляйтесь.

— Из этого ничего не выйдет, Мариса, — медленно произнес он, — мне нечего вам предложить.

— Мне ничего не надо, кроме вас.

— Мариса, я неполноценен. У меня болезнь, которая никогда не пройдет. Я не обременю вас этим.

— Но это совсем не важно, — в отчаянии отвечала она.

— Нет, важно. Для меня важно. Я не хочу, чтобы вы когда-либо видели меня в таком состоянии.

— Но ведь я… — Она хотела сказать, что любит его, но ее гордость не позволила.

Он взял ее подбородок в свои ладони.

— Мариса, я намного старше вас, и я навидался того, что человеку видеть не полагается. — Он помолчал мгновение, потом продолжил:

— Ваш отец никогда бы не согласился, и неважно, что вы сейчас чувствуете, вы всегда будете сожалеть, если потеряете его.

— Неужели вы всегда должны быть таким благородным, — сказала она внезапно разъяренная.

Никакой из этих доводов ничего не значил сейчас после захватывающего поцелуя, после выражения его лица, по которому она догадалась, что и он, наверное, любит ее.

Салливэн пробовал улыбнуться, но боялся, что получилась гримаса.

— Я думаю, это не благородство, а рассудительность.

— Никакая не рассудительность, — горячо ответила она, — просто предлоги, за которыми вы прячетесь.

Салливэн молча думал, что, возможно, она была права. Возможно, он прятался с тех самых пор, как его семья и невеста погибли во время войны. Но он не был уверен, что сможет преодолеть это добровольное заточение.

— Тогда вам тем более надо держаться от меня подальше. Вам, Мариса, нужен человек, который сможет отдать вам все сердце, целиком.

В его словах была напугавшая ее определенность.

— Я так просто не отступлюсь, — сказала она. Первый раз после поцелуя он улыбнулся.

— Я знаю, что нет.

Она колебалась мгновение, потом решила, что лучше уйти и обдумать другой план атаки:

— Вы будете на строительстве сарая?

Он кивнул.

— И я тоже. — Она широко улыбнулась. — И я собираюсь приготовить цыплят.

Он удивленно поднял брови.

— Я очень неплохо готовлю, — добавила она с задором в глазах.

— Думаю, вы много чего очень неплохо умеете, — сказал он.

— Вы еще узнаете, сколько, — озорно пообещала она и выскочила из двери, прежде чем он успел еще что-то добавить.

Только на полпути обратно она вспомнила, что собиралась расспросить его о вражде между ее отцом и Гэром Морроу.

Как и предполагала Мариса, этим вечером в Ньютоне и вправду была устроена встреча добропорядочных горожан. Это было не совсем городское собрание, потому что организаторы не желали присутствия определенных личностей.

Вместо этого они устроили игру в покер в магазине Боба Макинтайра.

Там был мэр Стиллуотер вместе с преподобным Муни, банкир Эмос Фолли, шериф Кэррол Поси, Боб Макинтайр, доктор Салливэн Баркли и ружейник Эл Льюис.

Эл Льюис был за то, чтобы не вмешиваться. За последние две недели его бизнес вырос в десять раз.

Его мнением пренебрегли все, кроме преподобного, пославшего ему взгляд, суливший в будущем божью кару. Потом этот добрый человек снова сосредоточился на двух парах на руке.

— Нам надо принять решение, — сказал мэр, требуя еще две карты. — Собираемся мы или нет помочь мисс Уиллоу?

— Повышаю на три доллара, — сказал банкир, и четверо из семи игроков быстро выложили деньги. Салливэн, Эл Льюис и мэр отпали со стонами отвращения.

— Повышаю еще на доллар, — сказал преподобный, добавив, — это по-христиански.

— Но мудро ли это? — прочирикал Фолли. — Ведь, в конце концов, мистер Ньютон крупнейший землевладелец в округе.

— Его собственная дочь собирается прийти, — вмешался Салливэн.

— Это я слышал. Повышаю еще, — заявил Макинтайр. — Интересно, что старик Алекс думает насчет этого.

— Эта девица всегда делала, как хотела.

— Надо отдать ей должное, спорить с Алексом требует смелости, — сказал оружейник. — Хорошо бы многим в этом городке иметь ее хоть столько.

— Чтобы вы могли продать больше оружия и патронов, — с вызовом произнес Салливэн. — Вы были бы счастливы, будь здесь стрельба каждый день.

— Было бы довольно интересно, это привлекло бы сюда больше народу, — спокойно ответил Льюис. — Больше заказчиков для всех нас.

— Повышаю еще на доллар и открываю, — сказал преподобный, бросая очередной осуждающий взгляд на оружейника. — Большинство хочет, чтобы наш городок стал тихим, как прежде.

— Целая масть, — сказал Макинтайр. Преподобный с отвращением бросил карты.

— Вам сдавать, Салли, — напомнил мэр Салливэну.

— Мы еще не решили, что делать.

— Я обещал жене, что пойду, — смело сказал Макинтайр. — Уиллоу делала очень много для моего парнишки. Я уж точно не позволю Алексу запугать меня.

Эти рассуждения были встречены молчанием.

— А как вы, Салли?

— Вы знаете, что я об этом думаю, — сказал Салливэн. — Это, черт побери, наш город, а не Алекса или Гэра Морроу. Так как же, у кого хватит смелости пойти и сделать хорошее дело?

— Еще три карты, — отозвался Льюис. — Мой магазин открыт в субботу, масса покупателей. Так что я не смогу прийти.

Огэст Стиллуотер разозлился. Эл Льюис был его противником на выборах мэра и чуть было не выиграл. Если Льюис не идет, ну тогда он покажет городу, что у мэра Стиллуотера пороху достаточно.

— Рассчитывайте на меня, — сказал Огэст.

— Славно, — сказал Салливэн. — Шериф?

— Ну… может, мне лучше вроде как присматривать, что делается здесь.

— Преподобный?

— Ну, раз мисс Ньютон придет, думаю, ее папа не будет так уж расстраиваться. Знаете, он всегда много жертвует на церковь.

— Не ищите оправданий, Сесил. Господу это не понравится.

Салливэн хмыкнул, когда преподобный принял оскорбленный вид.

— Я сказал, что пойду, — выговорил он, запинаясь.

— Не могу принимать ничью сторону. Будет плохо для банка, а это будет плохо для города, — сказал банкир с добродетельным видом.

— А что посоветовать другим, если они спросят? — нервно спросил Огэст.

— Пусть следуют голосу совести, — благочестиво ответил преподобный.

— Чепуха, — пробормотал Макинтайр.

— Выкладывайте, — сказал Салливэн.

— Что выкладывать?

— Покажи карты, идиот, — сказал Макинтайр шерифу.

— Ну, я уже запутался, про карты мы говорим или мисс Уиллоу.

— Три короля, — объявил Салливэн.

— Пас.

— И я.

— Значит, все согласны.

— С чем?

— Что вы все слушаете голос совести.

— Черт возьми, какое это решение?

— Ну, это лучшее, что мы может поделать, — сказал Огэст. — И я вдребезги продрался. Миссис Стиллуотер совсем разъярится.

— Скажите ей, это ваш долг мэра.

— Я это уже пробовал раньше.

— Итак, Макинтайр, преподобный, Огэст и я будут на стройке, — объявил Салливэн, пытаясь вернуть предмет обсуждения в раздробившийся разговор.

— Угу, а другие пускай прячутся от старого Алекса, — презрительно сказал Макинтайр.

— И от его наемника, не забывайте, — вмешался Эл Льюис, и разговор как-то затих.

— Его уже кто-нибудь видел?

— Нет. Может старый Алекс просто болтает?

Салливэн промолчал. Лучше пускай они так думают. Лучше для намечавшейся на утро стройки.

На этой ноте разобщенная группа отцов города собрала свои выигрыши, оплакала проигрыши и удалилась.

Глава 11

В субботу Лобо с холма, откуда просматривалась дорога, наблюдал фургоны, прокладывающие свой путь к ранчо Тэйлор.

Их слишком мало, подумал он. Совсем недостаточно, чтобы сделать эту работу. Но их было больше, чем он ожидал.

Днем раньше он предпринял еще одну вылазку в город и купил бекон, муку и кофе. Он не обращал внимания на бросаемые на него вопросительные взгляды.

За эти несколько минут в магазине Лобо узнал все новости. Весь городок обсуждал, кто же решится пойти наперекор Алексу Ньютону и пойдет строить сарай. Он даже слышал, как болтливые языки утверждали, что дочка Ньютона собиралась открыто его ослушаться. Эта новость удивила его.

У нее было больше присутствия духа, чем он думал. Он был уверен, что в тот день на прошлой неделе ее привело к нему только нездоровое любопытство, но, очевидно, ей и вправду не все равно, что станет с Уиллоу Тэйлор.

Он на мгновение задумался, что ощущает человек, ради которого люди готовы рискнуть своей жизнью и имуществом. Но он быстро отбросил мысль как глупую и излишнюю роскошь. Он знал, что гораздо лучше было ни от кого ни в чем не зависеть, быть совершенно самостоятельным, жить свободным от обязанностей и ответственности. Он проглотил ругательство и повернул к стоянке. Его руки уже почти зажили. Он не знал точно, почему не уезжает. Он потерпел неудачу, и как теперь он сможет убедить ее уехать, особенно раз будет строиться новый сарай.

Он знал, что Ньютон нанимал добавочное воинство. Он видел их в городке и на ранчо. Эту породу узнаешь безошибочно, если ты сам один из них.

А выводок Тэйлор оставался там, как кучка окруженных волками ягнят. Будь он проклят, если у него не обнаружилось тайное, но сильное сочувствие ягнятам.

Лобо не вполне понимал свои неожиданно проявившиеся защитные инстинкты, и еще меньше был доволен ими. Но от них нельзя было отмахнуться, они оказались сильными и чертовски сбивали с толку.

Наблюдая проезд последнего фургона, он заметил следовавшего за ним доктора и почувствовал ревнивую злобу, сжимающую все внутри. Он слышал, что Уиллоу Тэйлор была с доктором на танцах. Боль отчаяния, которую он при этом ощущал, была ему в новинку, и это ему тоже не нравилось.

Будь у него хоть капля здравого смысла, ему бы надо сейчас же уехать. Сидя в седле, наблюдая, как оседает последняя пыль, он принял решение. Этим вечером он заедет к Алексу Ньютону и даст ему понять, что лучше будет, если с женщиной и детьми ничего не случится, не то он, Лобо, вернется, и Алекс дорого заплатит. После этого он утром уедет и навсегда оставит позади это место и все свои мятущиеся чувства.

К полудню работавшие возвели костяк сарая. Уиллоу приготовила здоровенное ведро лимонада и щедро разливала из него, изумляясь скорости работы.

Уиллоу поразилась, что, несмотря на угрозы Ньютона, пришло так много народу, двадцать, по крайней мере. Мариса также появилась с корзинкой цыплят, которую она добавила к груде еды, принесенной другими женщинами. Потом она включилась в работу, поднося гвозди, подавая молотки мужчинам на лестницах, разнося воду или лимонад и делая все, что требовалось.