Это не обсерватория, а первый храм мистерий, хранилище тайн. Через мистические проходы и камеры великой пирамиды проходили инициированные они входили как люди, а выходили как боги!
      ... Да... неплохой тут холодильничек после долгой жары!
      Конечно, перед уходом сюда я погулял как следует, упорством командировочного требуя наслаждений.
      - Эй, девчонки! Откуда такие шапки?
      - Ведите себя сдержанней! - цедил Алехин.
      - Тормози! Отличная вроде блондинка!
      - То не блондинка - то старушка в платочке! - Геныч хохотал.
      - Ну, тогда ладно! - Я вдруг загрустил.
      Как страшно лезть в эту, самую глубокую в мире могилу!
      Глухой камень уже трет и слева, и справа и давит сверху!
      "Лишь тот, кто прошел перед этим три ступени инициации, допускался к этому обряду!"
      ... Имеем стаж! Удостоверение показать?
      "Способ, которым инициируемый лишается в пирамиде земной жизни, составляет одну из глубочайших ее тайн!"
      С трудом уже пролезаю, хотя неделю не ел! Пора уже, пора быть развилке: лаз вниз - в камеру Царицы, вверх - в камеру Царя!
      Вот наконец забрезжила. И тут еще больший ужас пронзил меня! Оказывается, и ужас имеет оттенки! Вижу! Значит - тут Свет? Кто же там встречает меня?!
      Да Геныч, конечно, кто же еще? Небось в шубе своей в этой холодрыге! "Нашли тайну!" Я рванулся вперед - и жахнулся головой о выступ!
      ... Постепенно, "выплывая", я разглядел, что свет идет снизу, из камеры Царицы!.. Она?!
      Свет вдруг начал удаляться.
      "...в то время когда тело неофита лежит в гробу, душа его парит, как человек с головой сокола в небесных просторах, открывая для себя вечность Жизни, Света и Истины и иллюзорность Смерти, Мрака и Греха!"
      ... Надеюсь - последнее испытание, надеюсь, на солнце, бля, не пошлют?!
      Чтобы не умереть тут от страха прежде времени, стал перебирать, как четки, дорогу, что привела меня сюда...
      Саркофаг
      Сначала мы на советского "фараона" работали...
      Вагон спецсвязи, Саркофаг, как мы звали его, имел семь слоев обшивки и, в принципе, должен был спасать от ядерного взрыва, любого холода и любой жары. На солнце мог бы лететь!
      И предназначен он был на случай Конца Света, тогда наш советский Фараон должен был появиться здесь и указать всем Путь к Спасению, послав отсюда сигнал. А пока Конец Света испытывали на нас: терпимо ли?
      Подгоняли вагон вплотную к Столовой горе, и она на наших глазах поднималась метров на пять - и снова опускалась, "переварив" атомную бомбу.
      Потом, конечно, тщательное медицинское обследование. Интересно им было: а не опасен ли Конец Света? Как мне, рядовому Сане Познанскому, все эти радости?
      Кстати, пикантная деталь: поскольку я "временно заменял" какого-то члена Политбюро, то мне полагался и личный врач... Ромка Долбин, как и я, вылетевший из вуза, только медицинского.
      Развлекались с ним:
      - Посмотги-ка, гогубчик, что-то у меня чешется между лопаток - не пгыщик ли?
      - Никак нет, ваше высокопревосходительство, - у вас там десантный нож всажен, по самую рукоятку!
      - А-а.
      А после ядерного взрыва интересно им стало - смогут ли они возвестить Путь к Спасению в песчаную бурю, когда песок всюду проникает, даже в мозг? Сработает ли связь?
      Основной принцип был у нас: умри, но связь сделай!
      Не случайно над пультом у нас висел плакат с портретом рядового Пермитина и описанием его подвига: умирая, сжал зубами разорванный провод и восстановил связь. Ромка, наш главный насмешник, "взволнованно" спрашивал у Геныча: почему же тогда у рядового Пермитина на портрете провода изо рта не торчат? Геныч в ответ лишь катал по крутой своей морде желваки. Начальство! При нем такие разговоры были чреваты!
      Единственное, что во время дежурства было можно: забраться на часок в тень, под вагон, и покемарить там на овечьей шкурке. На нее ни фаланга, ни каракурт не лезли - боялись овечьего запаха: овцы их хрумкают почем зря!
      Наш конкретный вагончик был закреплен за каким-то определенным членом Политбюро, но за каким - пока тайна. И не раз, вглядываясь в их ровные лица на плакате, думал с волнением: который - мой? Хотелось бы поближе познакомиться уже сейчас! И спросить: а как остальным жить после Конца Света?
      Кстати, все наши испытания на потенцию пока никак не влияли неоднократно удавалось в этом убедиться. За горой поселок был, где бурлила веселая жизнь, хотя все там работали "в горе". Отличные девахи, высланные. В магазинах - товары за бесценок из всех стран, от голландских до китайских. Геныч однажды по пьянке лисью шубу купил до пят и в торжественных случаях ее надевал.
      А после пустыни нас, чтобы проветриться, - на Сахалин. Проверить, дойдет ли Божий глас оттуда? Доходит, оказывается, но все же - не далековато ли страной руководить? И не скучновато ли будет? Единственная отдушина - на "вертушке" за продуктами на базу и, пока загружают все, кроссец по пересеченке до рыбозавода, к шкерщицам. Чтобы те были нежные красавицы - я бы не сказал.
      Помню - сели в засолочном цехе. Два литра спирта, и мы двое с Генычем. Откровенный разговор. Закусь, нежнейшую кету, прямо из бочек берем.
      И - простор перед нами до самой Америки! На берег штормом баржа выкинута, и интересный получился эффект: с подветренной стороны затишье, солнцепек, загорают люди, а с наветренной стороны - ветер, лед!
      - Скажи, - захмелев, Геныча спрашиваю. - Зачем все это?
      Конечно, мы с ним оба из знаменитой флюговой шпаны, что славится своей спаянностью, - против нас ни лиговская, ни нейшлотская не шла. С другой стороны: школу с медалью закончил, три курса в Институте связи отлично шел... и вдруг - явился Геныч, как бы на побывку, и сказал, что мы должны грабануть ларек!
      Должны - значит, должны. Причем - почти в открытую!
      Из КПЗ Геныч меня в армию вытащил.
      - Знаешь теперь, как это делается! Исчезает человек, чтобы концов никаких не было, а потом уже - к нам!
      Большая честь!
      Два года крепился, стиснув зубы, хи-хи да ха-ха. А тут вдруг разморило от спирта, спросил: зачем это надо было делать? В "свиту фараона" самых главных головорезов набирать? Может, я полезнее был бы где-то в другом месте?
      Геныч молчит. Неоднократно уже шкерщицы подходили в клеенчатых фартуках, с острыми ножами в руках, которыми они рыбу пластают. Интересовались: нужны ли нам наши штуковины между ног или можно отрезать на память?
      Молчит Геныч. Сквозь стекла доносится гвалт: прямо под нами из трубы хлещут отходы с комбината, и там бомжи местные выстроились, строго по чинам: кто ближе к трубе, кто дальше. Каждый пятый рыбий скелет - с мясом, каждый десятый - с икрой. Чайки горланят.
      - Твои способности нужны нам! - просто и мужественно сказал Геныч.
      Поднялись с Генычем, чтобы наконец к шкерщицам пойти. И тут вдруг вертолет в отдалении на пригорке дико завыл: что-то срочное! Вперед!
      А я на ногах не стою: нажрался на нервной почве. Геныч, выматерившись, поднимает меня на руки и вперед!
      И тут - три километра до вертолета - цунами пошло: обрушилась водяная стена, дальше умчалась! По горло в воде, подняв меня, как штангу, Геныч рулил!
      Вертолет уже винты завертел - тут и мы появляемся!
      Ну!
      И когда мы в части из вертолета вывалились, полкаш наш Антипов отличный был мужик - только выговорил:
      - Ну, ребяты!..
      Сразу нас в медчасть, Ромка вкатил стимулирующий укол, и тут сирена завыла прерывисто: готовность номер ноль!
      Как был в трусах, только запрыгнув в сапоги, лечу в вагончик, врубаю пульт, выщелкиваю тумблеры:
      - Одиннадцатый к связи готов!
      И тут вдруг распахивается дверка, и я буквально слепну от звезд на погонах: командующий спецсвязью Грунин, командующий округом генерал-майор Латыпов, за ними еще какой-то лысый тип в штатском, в золотых очках. А у меня, как назло, в трусах "утренний фактор", как мы называли его.
      - Готов, значит? - Грунин усмехается.
      - Так точно!
      Засмеялись, захлопнули дверь. Через час примерно приказ: меня направляют на какие-то хитрые курсы (естественно, с моим личным врачом). А Геныча с командой тоже переводят. Куда - не говорится, но все уже тают откуда-то: к Самому! К главному советскому Фараону!
      - Объявляется той! - Геныч командует. - По-азиатски это значит "пир".
      - Но я, сам понимаешь, пить не буду, - говорю.
      - Ну, что-нибудь легкое... типа водки, - Геныч говорит.
      Последний кадр: взлетает наш вертолет, Геныча ветром и пьянью мотает внизу. Струйки от винта пробегают по знаменитой шубе - и Геныч, все уменьшаясь, радостно бьет ладонью по сгибу локтя.
      Секретная молодость
      Вздымая ввысь
      Свой аппарат послушный!
      Это мы с Ромкой, печатая шаг, на ночевку в женское общежитие идем. Плавно изгибается Мойка, вдоль желтых фасадов падает снежок.
      При подходе к зданию мы, взявшись за руки, начинаем приплясывать:
      - Красотки, красотки, красотки КГБ!
      Женское училище КГБ. Женщин, естественно, нельзя подпускать к главным секретам, поэтому готовят тут поварих, портных, медсестер, массажисток... В общем, учат всему, что может помочь усталому офицеру.
      - Здравия желаем! - приветствует нас вахтер. - А Нелли нету!
      ... Нелли - ногастая, стройная азиатка с дикими глазами!..
      - Жаль.
      Обычно с нами вместе просился Мбахву, бывший африканский царь. Но брали его с собой лишь за отличные оценки по боевой и политической подготовке.
      - ... Проверка блока!
      - ... При высвечивании сигнала активности ПГПГ отключается АПП и продувается повышенным расходом воздуха...
      - ... Правильно, чертяка! Ну, ладно, пошли!
      В общем, если получали в результате долгой, изнурительной борьбы полный отлуп, иногда даже с побоями, не особенно огорчались. Выскакивали утром на воздух... И говорили любимую свою фразу: "Да-а... Не удалось Артему устроить своего брата в депо!"
      Откуда эта фраза, точно непомню, кажется, из "Как закалялась сталь", но, произнося ее после мрачной ночи, сразу начинали радостно хохотать вместе с Мбахву. "Не удалось Артему устроить своего брата в депо!"
      Хрустя ледком, мчались на автобус, ждущий нас у нашей Академии тыла и транспорта. Очень тыла и очень транспорта, как шутили мы, - желтого флигеля Юсу-повского дворца, где кончали Распутина.
      Автобус, дребезжа, ехал мимо высокой кирпичной арки Новой Голландии, потом - мимо старых петербургских трущоб, покосившихся домиков...
      - Да-а... Не удалось Артему устроить своего брата в депо!
      Снова хохот.
      Поднимаются стеклянные корпуса у воды, поднебесные краны. Через ворота, по территории - в огромный гулкий ангар. На высоком стапеле длинная "акула", обтянутая черной резиной, кроме голой "звучащей" части под подбородком.
      Заказ "Саркофаг-2". Подводная лодка спецсвязи. Снова для Фараона на случай исчезновения жизни с лица Земли в час "Икс". И это они испытывают на нас! Тема все та же: разбегание начальства, но если раньше оно планировалось в пределах нашей страны, то теперь уже - в пределах земного шара!.. Растем! С кем вот только они разговаривать собираются? Друг с другом, видимо.
      Кстати, генеральный конструктор "Саркофага-2" - Алехин! Тот самый змей, что на Сахалине нас высмотрел. На хрена?
      Особо мы с Ромкой куражились над предметом, который он нам в академии читал: "Футурология войны". Теперь об этом во всех Домах культуры бубнят, но тогда это было "сов. секретно": развитие интуиции, биолокация, ориентация своей энергии по меридианам, подключение к информационному полю.
      - Отключились?
      - Отключились!
      Так мы с Ромкой говорили, с алехинских лекций выходя.
      И что совсем уже приятно - старого знакомого здесь встретил. Маркел! Мы с маман в коммуналке жили, правда, был у нас один-единственный сосед, но зато какой! И так упорно в нашу жизнь лез, что я однажды не выдержал: "Простите, маман, но не мой ли это отец?"
      "Как вы могли подумать? (Мы с маман исключительно на "вы" были аристократическое воспитание!) Ваш отец - инжэнэр!"
      Портрет "инженера" этого, покойного Петра Васильевича Познанского, в форме капитана первого ранга в рамке стоял у нас, но как-то я его не ощущал. А Маркел - вот он тут! Буквально каждый праздник нажирался и босой - особенно по снегу любил - с баяном по нашей улице шел. Но при этом, что интересно, был строгий моралист. Все разговоры вел исключительно об этом - но только с осуждающих позиций.
      - Вхожу я к ей - а ее собака сзади жарит, сенбернар ее!
      - Кого? Анну Ермоловну?
      - Ну, а кого еще-т?
      - Не может этого быть! Анна Ермоловна...
      - Много ты в жизни видел! Да за такое к стенке надо прислонять! А у нас - семь лет дают, больше не дают!
      Где он и эти семь лет надыбал, тоже неясно: может, в статье "Издевательство над животными" - но стоял крепко.
      Вот такой "отчим"! Но при этом, что интересно, благодаря исключительной своей злобности лучшим сдаточным мастером был на верфи: кому попало "Саркофаг" не доверят!
      Другая его страсть: искусство! Сколько десятилетий он подводные лодки выпускал - все это время считалось необходимым малевать в кают-компаниях родные пейзажи для усиления тоски по Родине. Грустные осенние рощи, разливы рек ее, подобные морям... Маркел и тут мастером был. Конкурентов всех доносами загрыз - за "формализьм" и прочие грехи. Меня с малых лет на натуру брал. Поэтому и вырос я таким меланхоликом, очевидно.
      Перед самой сдачей "Саркофага-2" Маркел вдруг обнародовал сенсацию: издана статья в кодексе - тому, кто с другой стороны подойдет к бабе, даже к жене... "семь лет дают - больше не дают"!
      Ромка, наш главный борец за права человека, дико завелся:
      - Что за чушь вы городите? В стране демократизация полным ходом идет, а тут!..
      - Вот ее и надо остановить, твою демократизацию! - Маркел говорит.
      - Ну, знаете!
      Тут я неожиданно для себя тоже сторону Маркела принял... Ромка только что как раз о своих подвигах в общежитии рассказывал - и вдруг!
      - Надо будет новый кодекс найти, - озабоченно говорю.
      - Да что вы городите?!
      И когда мы лодку буксиром выводили с завода, Ромка метался между леерами надстройки, а мы застыли, как изваяния, на корме буксира, и я пальцами цифру "семь" показывал, а Маркел - решетку.
      Где-то на траверсе островов Зеленого Мыса вызывает меня Алехин в свою каюту. Прихожу.
      - Прибыл по вашему приказанию!
      - Садитесь... Хотите коньякнуть?
      - Здесь?
      - К сожалению, на завтрак у Тиффани не могу вас сейчас пригласить.
      Тонко улыбаемся. Сажусь.
      - Ну... за вашу первую звездочку...
      - Служу Советскому Союзу!
      - Ладно... здесь этого не будем... Скажите лучше (?!?), как умерла ваша мать.
      Неслабый вопрос. Меня так и кинуло, без всякой качки. Как умерла? Как жила, значит, не интересуется, - как умерла?
      - А вы... знали ее?
      - ... Н-немного.
      Тоже - неслабый ответ. Рассказал. Последние три месяца не могла лежать, могла только сидеть, обнимая спинку стула. Так и умерла. И особой толпы из прежних многочисленных ее поклонников вокруг не наблюдалось. Только Маркел.
      - ... М-да. Ну хорошо (?!?). Вы свободны.
      Однажды у берегов Африки выкинули буй с телеантенной. Судьбоносный момент для всего человечества: прибытие Генерального секретаря ЦК КПСС, генералиссимуса Леонида Ильича Брежнева в Лгону, столицу недавно освобожденного африканского государства. Смотрим на экран. Спускается наш Ильич с трапа самолета, даже изображение от испуга слегка трепещет. Белозубо улыбаясь, его встречает теперешний правитель, известный людоед-демократ. Наш Мбахву, свергнутый царь, сидя с нами в лодке, изрыгает хулу перед экраном на древнем языке.
      Потом изображение исчезает. Следующий кадр - колонна черных лимузинов, в первом - людоед, во втором - наш Ильич, стоя, вяло машет рукой. Черные лица по обочинам... поворот. И тут - колоссальный ляп местного оператора: мы видим внутренность машины, и под Самим, раскорячась, стоит на карачках наш Геныч, подпирая его зад лысой головой, с трудом удерживает на крутом повороте!
      - Геныч! Геныч наш! - заорали.
      С Лениным в башке и Брежневым на голове!
      Убыл наш вождь и учитель из Африки, но нам почему-то было велено стоять.
      Потом поняли, почему!
      Завывание сирены, мигание синей лампочки; сваливаешься с койки и ногами вперед из отсека в отсек!
      Врубаешь пульт:
      - К связи готов!
      Сколько готовым быть - неизвестно. Из-за щита вытягивается колода карт - я, Ромка, старшина системы Загорулько. И вот - первое счастье за много лет:
      - Мизер!
      Ромка подскакивает, как ужаленный.
      - Не может быть!
      Прячу карты на груди, тут снова мигание.
      - Пожарная тревога!
      В отчаянии бросаю карты, натягиваю из ранца ИДА - индивидуальный дыхательный аппарат. Снова хватаю карты - все семерки заменены девятками! Обвал! Поднимается дым, заволакивает, хватаю за грудки Ромку - он за стеклами честно таращит глаза! Ну, падла!
      Невпротык учебная эта тревога - первое счастье за столько лет поломали!
      "Покинуть лодку!"
      Да, суровые условия их жизни испытывают они на нас! Нацепляешь всю амуницию - и в торпедный аппарат. В пятки тебе дышит Ромка. Задраивают сзади: нормальная жизнь, прощай, если то было нормальной жизнью! Резину обжимает вода. Выравнивают давление с забортным... вылезаешь на приступочку, в свете прожектора клубится грязь. Выпускаешь вверх на буе шкентель с мусингами, трос с узелками, и аккуратными прыжочками, как паучок. Сорвешься - "об верх разобьешься", как говорят моряки, - азот в крови закипит, сосуды порвутся. Не зря старых подводников, кто не раз через трубу выходил, по щекам ошибочно за пьяниц принимают! Дорога жизни уходит вверх, от узелка к узелку, у каждого - выжди, терпи!
      Отчаяние нарастает... Да нет - навряд ли учебная, вряд ли такое готовят они себе... так "руководить" они вряд ли захотят! Боевая это тревога!
      Буй относит прибоем, плыву уже над кораллами - белыми елочками с качающейся солнечной сеткой. И - стаи рыб: белых с отпечатками на спине двух розовых пальцев... Рыба Христа! Желтые, в черных жилетках. Огромные, темно-зеленые, на изгибе вдруг слепящие красным. Висит целая бездна радужных "клякс" - дернувшись, как по команде, исчезли! Почти прозрачная рыба-шнурок висит неподвижно, тараща глазки. Золотая солнечная сеть уже под пузом. Я сипло хохочу в трубку. И - встаю, сливая с себя лазурную воду. В обе стороны уходит сияющий пляж: розовые раковины, роскошно-развратно вывернутые. Раньше такие видел лишь на "осназовских" кораблях, под разными "шляпами" - геология, гидрография, экология, - "приколотых" в нужных точках мирового океана. Набираю раковины в руки, бросаю, набираю более роскошные. Рядом выползает с плеском чудовище, стягивает с лица резину... Ромка! Стоим, тяжко мотая головами: ну!..
      Переползаем через шуршащую розовую гору - и дружный мат вырывается из наших грудей: оказывается, все-таки учебная тревога! Вдаль уходят волнистые холмы, из них торчат растения, похожие на огромную репу, и среди них скромно - то, что больше всего нам нужно сейчас: вагончик связи.
      Да-а! Не удалось Артему устроить своего брата в депо!
      В данном ракурсе эта фраза логического смысла не имеет и означает лишь ликование!
      Последний оплот
      Однако через месяц жизни там ликование как-то исчезло. Смотришь в пыльное оконце вагончика: глиняные хибары уходят улицей вверх, к монастырю и дворцу. Когда-то монастырь был, христианский, остался даже колокол, привезенный из Новгорода. А теперь - казарма.
      Последний оплот социализма! И самый прочный в этом меняющемся мире. Потому как здесь навсегда решена главная проблема социализма - еда! С помощью людоедства. Правда, сейчас это решалось исключительно цивилизованно: одни племена пожирали другие, своих же - никогда! Именно на этом Леонид Ильич Брежнев и настаивал во время своего последнего визита: чтобы только пленных! А то мировая общественность косо уже смотрела на этот оплот, а Леонид Ильич полюбил уже мировую общественность и слушал ее.
      Холмы. Баобабы. И наш скромный вагончик недалеко от Дворца Главного Людоеда. Он гостеприимно и не раз приглашал нас пожить во дворце, но мы скромно отказывались: прихлопнут в момент! Потому что слухи уже шли: русские против людоедства настроены, снова приплыли христианство (?!) здесь насаждать. Как говорится - спасибо за комплимент, но тучи явно сгущались. А вождь, тем более демократический, мог по пожеланиям своего народа на все пойти.
      Так что - лучше в сторонке. Поэтому жили мы скромно, пока наша группа "Сокол" не ворвалась во дворец и не пристрелила нашего людоеда к чертовой матери: все-таки мировая общественность есть мировая общественность!.. Но зачем нам этот пыльный пейзаж? Господи, неужели отсюда собираются они планетой руководить?
      Царем стал теперь наш Мбахву, выпущенный наконец из подводной лодки. Жить вроде спокойней стало, но все равно нам, испытателям социализма, домой хотелось. Потому что Мбахва тоже склонялся принять людоедство. Тем более что массы уже штурмовали дворец. Прежний - и демократ был, и людоед, а этот - ни то ни се!
      Отстреливались до последнего патрона. Но это так образно говорится, потому как я свою пулю раньше словил!
      Высокое светлое окно монастырской трапезной, и я откуда-то из-под потолка вижу, что лежу на операционном столе, и Ромка с черным его ассистентом запускают руки в мое тело до самого плеча.
      Каким-то неощутимым ветром меня несет к свету, и я, как Жихарка на лопате перед печкой, пытаюсь упереться ручками-ножками в края окна, но не ощущаю их и легко вылетаю.
      Да. Странные испытания проводят они! С того света, что ли, собираются руководить?
      И от всего, что когда-то было мной, в пространстве тает лишь эта усмешка.
      Трон Генсека
      Катер вылетает из тьмы на свет, на перламутровый простор. Сзади остается темный грот-ангар, удаляется наш берег с военным госпиталем со звездочками на железных воротах: отель "Пять звездочек", как шутят больные.
      Мы огибаем высокий мыс, проткнутый темным тоннелем. Солнце выпрыгивает из воды, как поплавок, и все становится ярким, цветным!
      Вынув самую главную пулю, Ромка доставил меня сюда - нужно было уже ломать ребра, чтобы достать пулю из задней стенки. И теперь!
      Мы заруливаем в бухту, похожую на рай. Тоннель и железная дорога с этой стороны высоко-высоко, а от берега вверх поднимаются террасы цветов. Белая мраморная лестница поднимается к дому с круглой ротондой. Мы подруливаем к ступеням.
      - Ну? Понял теперь, под кем ходим?! - не сдержав восторга и гордости, восклицает Геныч.
      - Ну! - восторженно отвечаю я.
      - Знали бы вы, сколько я народу утрамбовал, чтобы вас сюда! - гордо произносит Геныч.
      Ромка надменно морщит нос: он-то уверен абсолютно, что он-то сюда попал исключительно благодаря своим талантам!
      Катер мягко стукается, мы молодцевато выпрыгиваем на ступеньки.
      - Главный для тебя сюрприз еще впереди! - шепчет Геныч.
      И хоть я знаю уже, что за сюрприз, но сердце прыгает: "Неужели?"
      ... На "курсах койки и житья" мы с Ромкой обзавелись снобистским хобби - меняли книги на баб. И так их и оценивали: "Ну это Плиний Старший девятьсот четырнадцатого года!" Многие из них почему-то обижались.
      Однажды Ромка небрежно сказал мне:
      - Кстати, отдай-ка мне твою Нелли... что хочешь? Что я хочу... ничего не хочу! Но - дружба.
      - Библию с иллюстрациями Дорэ! Держала она меня какой-то восточной силой!
      - Ну, это ты загнул! - хохочет Ромка.
      А потом приезжает Геныч на побывку - и увозит Нелли сюда без всякой книги!
      И знаю, что увижу ее, но сердце колотится! Мы садимся за стол в ротонде, и издали приближается ровное цоканье каблуков - сердце выпрыгивает!
      Она останавливается вблизи от нас - буквально можно дотронуться рукой, но невозможно! Азиатски бесстрастное лицо, длинные гладкие ноги, чуть вывернутые носки блестящих туфель.
      - Меня зовут Нелли, - абсолютно отстранение произносит она. - Что желаете на завтрак?
      Геныч ликующе смотрит на меня: понял, какой класс? В порыве дружбы он даже забывает, что когда-то она была моей!.. Он дарит ее мне!
      - Тебя желаем на завтрак! - ликующе кричит Геныч, радостно поворачивается ко мне. - Хочешь ее? Хочу ли я ее? Еще как!.. Но не так!
      - Ладно, - произносит счастливый Геныч. - Иди! Мы не бабники, мы алкоголики (любимая заповедь нашей дружбы)! Принеси нам всего! Все испытания его ты прошел, теперь должен наслаждения пройти! - поворачивается ко мне он.
      - Проверить - не смертельно ли, - вставляет язвительный Ромка.
      - Ну, все? - Из шикарного завтрака лишь немного поклевав икры, Геныч, словно пружина, распрямляется. - Хочу тебя еще познакомить кое с кем!
      Он буквально дрожит от возбуждения: сколько приготовил сюрпризов!
      По крутым дорожкам, скользким от крупных бордовых иголок, мы карабкаемся наверх и входим в длинный одноэтажный дом, в коридор, залитый солнцем.
      - Смир-р-рна-а! - орет Геныч, и в коридор вылетают и выстраиваются "соколы" - Ваня Нечитайло, Петя Скобцов, Дима Орлов, Джалмо Узун!
      Тут я действительно чувствую, что душат слезы!
      Ребята, радостно лыбясь, громоздятся, как шкафы. Как это мы, когда пили, все набивались в наш вагончик? Я поворачиваюсь к сияющему Генычу.
      - А где же Маракулин, Панков, Зинченко?
      - В наряде, где же еще? - произносит Геныч. - Вас охраняют, ваша светлость!
      Всех наших до единого перетащил сюда! Похоже, и вправду - всесилен!
      - В-вольно! - ору я.
      Крепко же жучат по спине мои ребята - не расхерачили бы ребра по новой! То ли от боли, то ли от счастья слезы так и катятся из глаз.
      ... Пока Леонид Ильич лежал в госпитале, я "испытывал" его апартаменты: гостиную, спальню, кабинет.
      - Менее вонючей краской не могли рамы намазать? - куражился я.
      - Так точно - не могли! - радостно докладывал Ваня, мой личный ординарец.
      Утро я обычно встречал на террасе, смотрел, как загорается море. Потом раздавался привычный уже далекий треск - именно он как-то меня успокаивал и вводил в русло: где-то идет все же нормальная жизнь.
      Треск становился все четче, и с той стороны мыса, отгораживающего нас, вползал на гребень крохотный бульдозер, пихая перед собой груду глины и камней выше его. Сгребал оползень от тоннеля - без этой тихой работы оползень давно бы закупорил тоннель, и жизнь прекратилась бы. Тоннель этот необычный: в нем исчезает половина поездов, особенно по ночам, и по ночам же выходят пустые. Вся гора эта, поднимающаяся склонами до тонкой бледной луны с мирными козами на лугах, сплошь начинена железом до самого верха разве что козы не знают про это, однако и люди довольно спокойно тут живут.
      Каждый вечер мои охранники (свободные от наряда) уходят в поселок за хребтом и возвращаются на рассвете, счастливо окровавленные: дерутся то с местными казаками, то с местными греками, то с греками против казаков, то с казаками против греков - и, честно говоря, эта легкость мне нравится: значит, долго зла не таят.
      Умоляю их взять меня с собой, но Геныч грубо отказывает:
      - Твоя харя тебе не принадлежит!
      Тихо брякая, экскаватор черпает глиняную гору, кидает ее в крохотный самосвал, и тот беззвучно отъезжает.
      Я вздыхаю. Мою Нелли здесь не узнать. После того как еще до моего появления здесь ее "мощный Арей посетил и таинственно с нею сопрягся", она ходит, как королева. Хотя формально выполняет все, но кому это нужно формально? Помню, раньше после этого дела ее холодной водой приходилось отливать, теряла сознание, а теперь она словно бы окатывала тебя ледяной водой - еще до того. Кстати, тут я впервые фамилию ее узнал: И. Короткая, как наш радиосигнал. Нелли И. И эта резкая фамилия как бы обрубила все меж нами окончательно.
      Ромка (на харю, кстати, абсолютный итальянский красавец) рассеянно трахнул ее на бегу, но большого впечатления на них это не произвело.
      Временами ликование охватывало меня: никто не замечает ее по-настоящему, только я!
      Ромке не до того было: он явно решил тут плотно окопаться, пустить корни. И действительно, если вдуматься: где же еще?
      В аду мы с ним уже побывали, пора пожить и в раю. Ромка, кстати, особенно на свои лишения напирал - считалось почему-то, что он гораздо больше страдал, чем я.
      А дело тут затевалось действительно грандиозное - Трон Генсека! Все новые разработки ВПК, Института медицинской техники из Ленинграда, лаборатории сверхчистых веществ из Костромы. Все дно унитаза устилалось сверхчистыми элементами, которые на малейшее изменение химии резко реагировали. Свои ощущения они тут же давали на маленький компьютер, утопленный в бачке, а тот уже посылал сигналы в программный зал, где программисты с медиками писали программы: колит, гастрит, язва, острый энтероколит, хронический энтерит, глютеновая энтеропатия, стеноз кишок. Медики и программисты отличный корпус заняли в глубине, где раньше спичрайтеры жили, составители речей, но теперь уже не речи, а другая информация была важней.
      Унитаз и его детали: вентиль, муфта, отстойник - вот что теперь меня по-настоящему влекло!
      Дальше полегче стало: приехал Маркел и прижучил всех волынщиков. А в свободные от работы часы всех своим трофейным баяном терроризировал.
      Техническое совещание. У меня. Веду я - как дублер Самого. И как ответственный за проект.
      Грунин - командующий спецсвязью, Кульнев - командир погранзаставы, Алехин - таинственный, как всегда.
      - Когда кончите? - вопрос Грунина ко мне. - Вы же знаете, девятнадцатого он из госпиталя - и сразу сюда. Сами понимаете - концами кабеля не совсем удобно ему будет подтираться!
      - На какие расстояния эта информация будет распространяться? заинтересовался Кульнев.
      - Ну, по всем параметрам наша система совместима с международной системой информации.
      - Так что - при желании хоть с американским президентом может переваниваться! - дерзит Ромка.