"Пунктиром... блеснет паутина!" - похоже на начало стиха.
      Гляжу - все ниже она к столу опускается, а на конце ее сучит лапками маленький паучок!
      Куда же он? Как раз в бутылку с чернилами, которую я открыл, собираясь заправить ручку! Шлеп! Успел только схватить его за паутинку, вытащить, мокрень-коге* поставить на сухой лист. Паучок быстро забегал по листу, оставляя каракули. Вдруг я с удивлением разглядел, что получаются буквы!
      "Г... Д... Е... где-то я тебя видел!"
      Нахальство какое! В моем собственном доме где-то он меня видел.
      Прелестно!
      Еще штанишки такие мохнатые на ножках! Поднял я его вместе с листом: "Давай! Мне такие наглецы в хозяйстве не нужны! Я сам, может, неплохо пишу, конкурентов в моем собственном доме мне не надо!"
      Паучок с ходу понял меня - утянулся на паутинке и где-то под потолком непонятно исчез.
      Успокоился я, стал писать письмо - вдруг снова, разбрызгивая кляксы, шлепается на лист, бежит:
      "X... хоть бы пальто жене купил, подлец!"
      Тут я уже не выдержал, выхватил из ящика ножницы, стал щелкать ими над столом. Но никак паутину лезвиями не поймать: то сверкнет, то снова исчезнет, то снова сверкнет, совсем уже в стороне от стола. Долго прыгал я с ножницами, щелкал, совсем запарился. Исчезли вроде паучок и паутина. Но надпись на листе осталась: "Хоть бы пальто жене купил, подлец!"
      Что за напасть! Не хватает еще, чтобы в моем собственном доме какие-то паучки меня критиковали!
      Гляжу - снова спускается. Вскочил я, выбежал на кухню, взял долото, молоток, на всякий случай - лазер. Ну, держись, думаю, дитя неестественного отбора!
      Вижу вдруг: жена чистит картошку и тихо усмехается.
      Та-ак! Все ясно. Паучков получать?
      Пошел в кабинет, разложил в готовности инструменты. Паучок снова окунулся в чернила, потом подтянулся на паутинке, прыгнул на лист:
      "С... Т... О... П! Стоп! Перерыв! Короткий отдых!"
      Ну что же, перерыв так перерыв! Пошел на кухню к жене. Она говорит:
      - Посмотри-ка, что за странное сооружение там на горизонте?
      У нас за окном открытое пространство - далеко видно. И действительно на горизонте что-то непонятное появилось... На высоких железных ногах какая-то площадка, на ней какие-то мощные окуляры - сверкают сейчас, против солнца, всю кухню заполняют своим блеском!
      - Да это не сооружение, - говорю. - Это, наверное, неземной пришелец показался на горизонте...
      Сначала хотел было пошутить, но неожиданно сам вдруг поверил, испугался, громко закричал.
      Потом вдруг икота началась!
      И главное, с каждым иком оказываешься в каком-то неожиданном месте!
      Ик!.. Высокая оранжерея, до самого стеклянного потолка растет какая-то дрын-трава.
      Ик!.. На острове каком-то, вернее, на обломке скалы, среди бурного моря.
      Ик!.. Похороны мои. Жена, седая совсем. Любимый мой ученик плачет, размазывая черные слезы по лицу пишущей лентой, которую я ему подарил.
      Ик!.. Ну, слава Богу! Снова на кухне оказался! Скорей попить холодной воды, чтобы больше не икать!
      Вечером пошли в гости к Хиуничевым - Лехе с Дийкой, - я Лехе про иканье свое рассказал, Леха сморщился высокомерно.
      - Ты все витаешь? Пора уже за ум взяться!
      - Думаешь, пора?
      - Что ты в лавочке своей высидишь со своими прожектами? Идеи гениальные не каждый год рождаются, а кусать надо! Что ты дождешься-то там, если даже Орфеич со всеми пыльными-мыльными не больше двухсот имеет?
      Сам Леха давно уже "в ящик сыграл", определился в солидное место, где оклады не зависят "от всякой там гениальности", как он выразился.
      - Командировочные! Премиальные! Наградные! И дома никогда не бываешь семье подспорье! Ну, хочешь, завтра же о тебе поговорю?
      Очаровательные наши дамы как бы не слушают, мнут перед зеркалом какую-то тряпку, но тут застыли, я вижу, ушки навострили...
      - Но это ж отказ будет, ты понимаешь, от всяких попыток сделать что-либо свое!
      - Кому это нужно - "твое"! - с горечью Леха говорит. - Жило человечество без "твоего" и дальше проживет.
      Попили чаю с козинаком - Дия научилась варить такой козинак: зубы у гостей мгновенно слипаются, до конца вечера все молчат. Только в прихожей уже, нас провожая, Дия говорит мне ласково, как близкому своему:
      - И ты, видно, такой же, как мой!
      - Какой - такой?
      - Тоже как следует шарф на шею не можешь намотать!
      - Ну, почему же? Наоборот! Я лучший в мире наматыватель шарфа на свою шею!
      Потом мы ехали молча домой, жена, отвернувшись, в черное окно трамвая смотрела.
      - Ну, слышала? - наконец я ее спросил.
      - Слышала! - сощурившись и выпятив подбородок, ответила она. - Но ты ведь, конечно, не согласишься на это. Тебе главное - не существующий свой гений лелеять... ждать, пока свалится на тебя какой-то неземной шанс. А как семья твоя живет? Тебе безразлично, что у других все есть, а у нас ничего!
      Она заплакала.
      - Ну ладно уж! - не выдержав, сказал я. - Подумаем!
      Хотя чего, собственно, думать? Все ясно уже!
      На следующий день я к Лехе в контору проник - почти полдня пробивался.
      Леха в кабинете своем меня принял, заставленном почему-то железными шкафами.
      - Ну, правильно, старик! - дружески мне говорит. - Мы тут с тобой такого накрутим!
      По плечу хлопнул - начальник-демократ!
      И началась новая моя жизнь!
      Приезжаешь с папкой чертежей в какие-нибудь Свиные Котлы, выходишь из маленького деревянного вокзала, на автобус садишься... Автобус километра через полтора проваливается, как правило, в яму.
      Все привычно, спокойно заходят сзади, начинают выталкивать автобус из ямы. Вытолкнули - автобус взвыл радостно и уехал.
      - Ничего! - спутник один мне говорит. - Это бывает! Японцы говорят пешком надо больше ходить!
      Идем километров пять, постепенно превращаясь в японцев.
      В гостинице, естественно, мест нет. Дежурная говорит:
      - Но скажите хоть, кто вы такой, что мы должны места вам в гостинице представлять?!
      - Я мэнээс! - гордо говорю.
      - Майонез? - несколько оживилась.
      - Мыныэс! - говорю. - Младший научный сотрудник!
      - А-а-а! - с облегчением говорит. - Таких мы у себя не поселяем. Были бы вы хотя майонез, другое дело!
      Что ж делать-то? Куда податься? Где-то должна быть тут жизнь, бешеное веселье, шутки, легкий непринужденный флирт?
      Нахожу наконец "Ночной бар" - большой зал, и, что характерно, царит в нем мертвая тишина.
      - Тут, - спрашиваю, - бешеное веселье бурлит?
      - Тут-тут, - говорят. - Не сомневайся!
      Называется - ночной бар, а практически, я понял, сюда только те идут, кому ночевать негде: транзитники, командированные и т.п. Добираются из последних сил, ложатся лицом на стол и спят.
      Глубокий, освежающий сон.
      Вдруг драка!
      Подрались дворники и шорники! Шестеро дворников и семеро шорников! Встаю с ходу на сторону дворников, обманными движениями укладываю двух шорников. Становится шесть дворников, пять шорников. Тут же встаю на сторону шорников, обманными движениями укладываю двух дворников. Становится четыре дворника и пять шорников. Тут же встаю на сторону дворников.
      Появляются дружинники, говорят: "Пройдемте!"
      Приводят в отделение. Скамейка. Перед ней стол, покрытый почему-то линолеумом.
      Лег на него лицом. Глубокий, освежающий сон.
      Тут загудело что-то. Отлепил лицо от линолеума, гляжу - над кожаной дверью надпись зажглась: "Войдите!"
      Вхожу. Сидит капитан. Стол почему-то покрыт уже паркетом.
      - Ну что? - говорит. - Допускали ироничность?
      - Откуда? - говорю.
      - А что было?
      - Да просто все, - говорю. - Подрались дворники и шорники. Шестеро шорников и семеро дворников. Встаю с ходу на сторону шорников, обманными движениями укладываю двух дворников. Становится пятеро дворников и шестеро шорников... Ой, извините, - говорю, - перепутал! Подрались шесть дворников и семь шорников...
      Закачался капитан, застонал. И транспарант вдруг зажегся: "Уйдите!"
      Выхожу в коридор - ко мне две дружинницы, хорошенькие!
      - Можно, - говорят, - мы вас перевоспитаем?
      - Можно! - сразу же отвечаю. Привели меня в Дом культуры. Да еще вахтер спрашивает их:
      - Это с вами, что ли?
      Что еще значит - "это"? Сейчас как дам в лоб!
      - Ну, смотрите, - они мне говорят. - Тут у нас работают кружки: кулинарный, танцевальный, курсы кройки и житья. Выбирайте любой. Только сначала мы вам должны показать, как вести в обществе себя, как недорого, но элегантно одеваться.
      - А я и так элегантный! - говорю. - У меня и справка об этом имеется! Показываю.
      - Ладно, - говорят.
      Повели меня в танцевальный кружок. Шаровары натянули, картуз, на сцену вытолкнули - там уже пляшут!
      Потом в кулинарный меня привели. Быстро там коронное свое блюдо сготовил: пирог с живым котом. Жюри только начало корочку разрезать - кот выскочил, возмущенно стряхивая с ушей капусту. Аплодисменты.
      Потом еще закончил курсы кройки и житья. Потом затейники в перину меня зашили.
      - Все, - говорят, - больше кружков у нас нет.
      - Нет? - говорю. - Жаль!
      Утром Леха приехал с рабочими и аппаратурой - все вошло наконец в свою колею.
      Раненько, еще в темноте, возле гостиницы садишься в служебный автобус. Автобус трогается, едет по темным улицам. Все в автобусе начинают кемарить. Далеко нам на полуостров наш добираться.
      - Не помешаю, - сосед мой меня спрашивает, - если ноги вам на колени положу?
      - Конечно, конечно! - вежливо говорю.
      Всегдашняя моя бодрость. Все буквально меня восхищает - такое правило! Помню, в детстве еще часами, вежливо улыбаясь, сидел над неподвижным поплавком, стесняясь бестактным своим уходом огорчить... кого?! Рыбу? Поплавок? Абсолютно непонятно.
      И сейчас стараюсь держаться всегда, не вешать на людей свои проблемы... Но понял: только настырные люди, недовольные всего и добиваются. А я - весело всегда: "Как жизнь-знь-знь?!"
      "Ну, у этого-то все в порядке!" - все думают.
      А Леха ноет все, жалуется, в результате машину нашу себе выклянчил, дачу строит. При этом продолжает ныть, что нет для машины запчастей, для дачи - пиломатериалов. И все сочувствуют ему, забыв, что речь-то уже - о даче и машине! Серьезным человеком его считают. Проблемы у него! А я так... Оченно это все обидно.
      Почему должен я постоянно чьи-то тяжелые ноги на коленях держать?
      За окном тьма. Предутренние часы. Самое трудное для человека, тревожное состояние.
      Мозг не проснулся полностью, не успел на все привычную лакировку навести.
      Белая бабочка судорожно протрепыхалась по лобовому стеклу. За стеклами не пейзаж, а какой-то негатив. Белые бабочки пролетают. Привидение машины в белом чехле. Толстые белые перила моста. Сейчас, если в лес возле шоссе углубиться, наверное, только бледную поганку найдешь.
      Вот наконец шлагбаум черно-белый перегораживает дорогу - это уже более или менее веселая расцветка!
      За шлагбаумом уже стало светать. Свернули на бетонку. Вода в ведре для окурков от вибрации сморщилась выпуклым узором... Подъезжаем - белые известковые горы. Вот наша площадка...
      На базе ее - каменоломня. Гора белого камня, гора песка. В горе песка ласточки успели насверлить гнезда. А говорят еще - инстинкт у них! Вот дуры!
      Устанавливаем конструкцию на стенд, тянем провода. Пиротехники долбят известняк, закладывают взрывчатку. Включаем приборы, ставим на нуль. Ложимся. Машем рукою взрывникам: "Давай!" Потом распахиваем до предела рот, закрываем ладонями уши. Тишина, потом резкий, заполняющий все кишки хлопок воздуха. Не уселась еще известковая пыль - бежим к нашим конструкциям, обмеряем...
      За день перетряхнет всего тебя взрывами. И так тридцатый день подряд.
      На закате возвращаемся. Типичный южный городок. Мужчины в домашних тапочках, сидящие на корточках возле ларьков. Здание "Облвзрывпрома", наполовину взорванное. Выходим из автобуса - волосы от пыли стоят колом, в уголках глаз грязь.
      Лехе говорю:
      - Ну, когда ж ты отпустишь меня домой? Говорил, на две недели всего, а уже второй месяц пошел!
      - А что, плохо тебе, что ли?
      - А что ж хорошего-то? Согласился тебе помочь, а ты, пользуясь моей мягкостью...
      - Хочешь, поезжай! - грубо мне Леха говорит. - Но денег не получишь!
      - Так, да? Ну хорошо!
      Плюнул, ушел к себе в номер. Открыл портмоне - там, упруго напружинившись всеми мускулами, лежал рубль.
      Да-а-а... Только такие тяжелые, настырные люди, как Леха, добиваются чего-то. А я...
      Стал я укладываться. Темно. Но сна и в помине нет!
      Как там балда эта без меня?!
      Завалила наверняка все, что я поручил ей, и даже то, наверное, чего я ей не поручал!
      А я почему-то здесь. "Надо", считается. Если каждому "надо" покорно поддаваться, то вскоре окажешься... неизвестно где!
      Ночь душная, неподвижная, не вздохнуть. Но в гостинице, несмотря на это, бешеное общение. То и дело слышно: стук в дверь, вкрадчивые, глухие голоса.
      Ко мне почему-то никто не стучит. Постучите, а?.. Слабеющей рукой открою уж задвижку!
      Да нет, мало кому я тут нужен!
      Странно как сосед мой храпит, сначала: "Хр-р-р!", потом тоненько: "О-о-о!", потом неожиданно: "Ля-ля, ля-ля-ля!"
      Всю ночь я с открытыми глазами лежал, ждал - может, опомнится Леха, постучит?
      Только под утро Леха пришел. Деньги мои мне сунул.
      - Ну, ладно! Поезжай! Скоро и я приеду. Лорке привет!
      Вспомнил все-таки, что он мне друг!
      Радостный, прямо из аэропорта ворвался домой, начал будить жену.
      - Не встану! - она говорит.
      - Вставай и убирайся!
      Обрадованно:
      - Из дома?
      - Нет. В доме.
      - Я в одиннадцать встану.
      - Нет, сейчас!
      - Нет, в одиннадцать!
      - Нет, сейчас!
      Сунула кулачок под подушку, вытащила часы.
      - А сейчас и есть одиннадцать! - захохотала.
      Везет ей.
      Потом я в контору забежал. Там как раз в этот момент плафон отвалился с потолка. Тут я вошел, поймал плафон, поставил его на стол - и снова уехал, на четыре месяца!
      Теперь все больше один стал ездить, без Лехи. Леха, правда, командировки свои мне отдавал, чтоб я отмечал их, а деньги - ему.
      - Зря ты это, - неоднократно я Лехе говорил. - Куски жизни теряешь, новые ощущения!
      - Уж годы не те, чтоб за ощущениями гнаться! - Леха отвечал. - Давно пора и тебе это понять!
      Помню, после очередного моего возвращения пошли к ним. У них уже к тому времени интерьер образовался. Кошка, подобранная под цвет интерьера. Интеллигентные гости в гостях - Володя Доманежиевский, литературотоваровед!
      - Вот, - жена моя сразу жаловаться начала, - купил мне эту дурацкую шаль за четыре с половиной рубля и теперь все время заставляет зябко в нее кутаться!
      - Да, чего раскуталась-то? - говорю. - Кутайся давай!
      Традиционный разговор.
      - Возмутительно вообще. - Леха говорит. - Мы с Дийкой пять лет в очередь на чудо записаны, все сроки прошли, деньги уплачены, а чуда никакого, хоть умри!
      - Ну, не знаю! - В спор я полез. - По-моему, кое-каких простых вещей еще не хватает, а чудес-то как раз навалом!
      - Например?! - строго Дня меня спрашивает.
      - Например? Недавно совсем: поехал я в Москву, выхожу в Москве, спускаюсь в метро, засыпаю - просыпаюсь на станции метро в Ленинграде. Снова еду в Москву, сажусь в метро - просыпаюсь в Ленинграде!
      - Ну, это ерунда! - Леха говорит. - Вот тут, я слышал...
      Конечно, про летающие тарелки речь завел. Будто на земле все настолько ясно, что летающие тарелки понадобились для возбуждения.
      - А отдохнули вы как? - оживленно к Дийке и Лехе жена обратилась. Только из отпуска приехали - и не рассказываете ничего. Противные какие!
      - Все отлично было! - Леха отвечает. - Все схвачено было - лучшие отели, лучшие поезда. Из кабаков фактически не вылезали. Загорали, купались!
      Поглядел я на них: бледные оба, как черви мучные!
      - Мне-то ты не ври! - говорю ему. - Не ездили вы ни в какой отпуск, дома сидели!
      - Да ты что, ошалел, что ли? - Леха возмутился. Вот билеты в оба конца, квитанция на белье... счета из лучших гостиниц, из кабаков.
      - Ну ясно, - говорю. - Отчетность всегда в порядке у тебя. А в отпуск не ездили вы, только квитанции где-то достали!
      - Ты что же, за идиота меня принимаешь?
      - Конечно!
      - Кто же отпуск так проводит, чтоб только по бумажкам все сходилось, а больше ничего?
      - Ты! - говорю. - Ты давно так живешь. Чтоб все было как положено, а сути давно уж нет! Неловкая тишина воцарилась.
      - Я слышал тут, - тактично Доманежиевский вступает, - вышла книга американского физиолога одного (начинен буквально такими вот заемными сведениями!). "Живи после смерти", кажется, называется. Так он записывал показания людей, побывавших в состоянии клинической смерти. И многие слышали там голоса, зовущие их, что свидетельствует, как он считает, о наличии загробного мира!
      - Странно, - не поворачиваясь ко мне, усиленно общался с интеллигентным гостем Леха. - Я тоже ведь был в состоянии клинической смерти. Но никаких голосов не слышал оттуда!
      - Значит, и там тебя никто видеть не хочет! - Я захохотал.
      Тут Леха не выдержал, повернулся ко мне, губы затряслись.
      - А сам-то ты!.. - Леха выговорил с трудом.
      - Да-а-а... - вздохнул я. - Ну и водка нынче. Чистый бензин! Видно, на мне обратно поедем вместо такси!
      6. Муки не святого Валентина
      Провожая мою маму на пенсию, ей дали от института четырехкомнатную квартиру.
      Потом моя младшая сестра вышла замуж за москвича, и, когда у них родился ребенок, мама переехала на время туда - нянчиться с внучкой.
      Так мы остались в квартире вдвоем с женой. Дочка по-прежнему жила у родителей жены, у деда с бабкой, - считалось, что так удобнее. По воскресеньям мы ездили к ним, обедали, разговаривали с дочкой, потом, когда она пошла в школу, помогали делать ей уроки на понедельник.
      И нас это, надо сказать, вполне устраивало - считалось, что руки у нас развязаны для каких-то выдающихся дел. Но годы шли. С годами все тяжелее давались мне эти поездки, жена обижалась, что я совсем не люблю дочь месяцами ее не вижу, и хоть бы что!
      Нет, я, конечно, скучал иногда по ней, но ехать туда, общаться по заведенной программе с тестем и тещей... когда у меня сейчас такое буквально что состояние... выше моих сил!
      Сначала тесть солидно пожимает руку, приглашает к столу, потом следуют одни и те же вопросы, и обязательно в одном и том же порядке: "Как здоровье?", "Как дела?", "Какие планы?" - причем отвечать надо быстро, и обязательно одно и то же, любое отклонение, даже просто перестановка слов вызывает долгое недоуменное молчание.
      И главное, не выскочить из-за стола, не выйти на улицу, потому что тесть сразу же недоуменно скажет: "За папиросами, что ли? Так вот же они!"
      И попробуй ему объясни, что ты... вовсе не за папиросами!
      Конечно, я понимал, что они очень любят внучку, а также свою дочь, мою единственную жену. И ко мне относились неплохо, да и я, в общем-то, любил их, но ездить туда было выше моих сил. И я ездил все реже.
      Мы пытались делать иначе - привозили на выходные дочку к себе. Но так тяжело было видеть, как дочка, веселая в субботу, в воскресенье то и дело поглядывает на часы и часов в пять, вздыхая, начинает собираться в обратный путь.
      - Ну все! - возвратившись однажды от них, сказала жена. - Надо Дашу забирать к себе.
      - Почему?
      - На-ды так! Нады-ы! - выпячивая по своей дурашливой привычке подбородок, произнесла она.
      - Но почему?
      - Надоело ей со стариками жить, вот почему! А главное, в школе своей она со всеми поссорилась, не может там больше учиться, плачет каждую перемену. Вот почему!
      - Странно... а мне она ничего не говорила! Мне отвечает всегда, что все нормально!
      - Тебе разве скажешь! - махнула рукой жена.
      - Ну что ж... - сказал я. - Но только год уж пускай доучится до конца!
      - Ето понятно! - весело сказала жена. - А я зато с Дийкой договорилась, что мы на каникулах у них на даче будем жить!
      И вот настал вечер, когда Даша переезжала к нам...
      Я вышел в прихожую, прислушался. Девятый час, а жена с дочкой еще не появились. Тревожные мысли, над которыми раньше я издевался, теперь захватили меня.
      Ну что могло случиться? Метро, автобус?.. Тут воображение не подсказывало ничего ужасного. Может, погас свет и они застряли в лифте?
      Я быстро щелкнул выключателем - свет есть!
      Потом снизу послышалось завывание лифта. Я подошел к двери, стал слушать. Лифт остановился на площадке, но голосов не было. Заскрипел открываемый замок соседней квартиры.
      Я вернулся в комнату, сел.
      "Да, плохо! Ни в чем нельзя на нее положиться! - привычно устало думал я про жену. - Даже привезти дочь от бабки, и тут нельзя быть уверенным, что она проделает это без происшествий!"
      Я абсолютно извелся, когда услышал наконец скрип открываемой двери, увидел свет, проникший с площадки.
      Первым в квартиру, часто и горячо дыша, вбежал песик (подаренный дочке за хорошее окончание учебного года), подбежал и, встав на задние лапы, передними стал перебирать на моих коленях. Потом, насмешливо тараща глаза, появилась дочь, кивнула и пошла в прихожую раздеваться. С ободранным картонным чемоданом ввалилась жена, обиженная и уставшая.
      - Представляешь? - кивнув на чемодан, она горько вздохнула.
      "Надо же, как трогательно огорчается! - подумал я. - Словно для нее это новость, что дочь жила у деда с бабкой, и откуда взяться там модному чемодану?"
      - Зато, говорят, в школе нашей со следующего года будут занятия в бассейне, - сказала жена и направилась в кухню.
      Там Даша играла с песиком и, увидев меня, подняла быстро голову и улыбнулась.
      На кухне жена взбила омлет и вылила его из мисочки на сковородку.
      - Во сколько завтра едете-то? - спросил я. Она пожала плечами.
      - Как так?
      - Не знаю, - сказала она. - Звоню все время Дийке, она не отвечает.
      - Но вы договаривались или нет?
      - В общем, да.
      - А когда?
      - На той неделе еще.
      - А вчера не могла созвониться? Позавчера? Трудно это было? Или невозможно?! Мало ли что могло случиться за эти дни?
      Жена отвернулась к плите, заморгала, что означало у нее приближение слез.
      Я ушел в комнату, сел на диван, сидел, автоматически сводя и разводя два маленьких черных магнитика, оставшихся, наверно, от какой-нибудь "Маши не хочу каши", стараясь отвлечься, успокоиться их маленьким, выскальзывающим сопротивлением.
      - Что, папа? - в комнату вошла встревоженная Даша.
      - Ничего, - сказал я, погладив ее по голове.
      Я надел ботинки, вышел на лестницу, хлопнув дверью.
      Та-ак! И это дело завалено! А Даша, особенно последние дни, так мечтала о том, что она поедет к Хиуничевым на дачу, будет вместе с их дочкой Катей поливать грядки, как они будут бегать по лесу!
      - Там, наверное, ландышей уже много. - Поддерживая в ней бодрость в последние дни занятий, я сам часто поднимал эту тему.
      - Нет, - серьезно подумав, как всегда, отвечала Даша. - Ландышей еще нет. Только внизу, у ручья есть.
      - Но вы-то знаете небось это место?
      - Конечно! - небрежно отвечала Даша. - Мы с Катькой в прошлом году каждый день туда носились!
      Да и сам я радостно думал, как хорошо будет оказаться ей в сосновом лесу после тяжелых занятий в конце года, тем более, как рассказала однажды жена, Даша, выйдя после контрольной по математике, потеряла сознание. Меня эта история очень перепугала - что же это такое... в чем дело? Может быть, просто переутомление? Даша занималась так старательно, дотошно, и вот наступили каникулы, она собрала свои вещи в старый чемодан... и вдруг выясняется, что никуда они не едут!
      Я стоял, слушая ровные гудки в трубке. У Лехи с Дийкой - никого! Все ясно! Собственно, это давно было ясно, что Хиуничевы не горят желанием приютить нас у себя на даче. Мы сами давно прервали семейное общение с ними и только перед самым летом, в ожидании каникул, резко возобновили. Эта хитрость, конечно, шита белыми нитками, и обидчивый Леха, конечно, ее раскусил. И вот результат: долгие, тягучие гудки в трубке. "Нас нет, а вы живите, как знаете!"
      Я нервно топтался во дворе. Главное, тяжело было возвращаться к дочке, что-то ей объяснять...
      - Ничего! Утро вечера мудренее! - сказала жена.
      - Мудрёнее! - сказал я.
      Утром, когда дочь с женой еще спали, я снова позвонил... Нет... никого! Тягучие гудки.
      - Ну как? - спросила дочка, подходя.
      - Пусто! - сказал я.
      - Ух, мама! Уж не могла договориться! - Сощурясь, Даша посмотрела на выходившую из спальни мать.
      - Ну, что будем делать? - садясь в прихожей на стул, спросил я.
      - Они на даче, точно! - подумав, сказала Даша. "Может, они на кладбище поехали? - подумал я. - Троица сегодня, все на кладбище едут".
      - А поедем к ним. Нет, так нет! - сказала жена.
      Я представил, как они с дочкой, со щеночком на поводке подходят к даче - и никого там нет, ворота закрыты. Только представить себе, как они будут идти потом обратно!
      - Ладно, съездим! - решил я.
      Я открыл чемодан, стал перекладывать вещи в сумку.
      - Английский берем?
      - А как же! - вытаращив глаза, сказала Даша. - Обязательно надо будет там английским заниматься!
      В электричке песик спокойно уснул, Даша читала английский. Я, не отрываясь, смотрел в окно.
      "Как долго едем-то! - думал я. - С прошлого года помню эти торчащие из воды черные палки. Сколько едем, а самое только начало пути!"
      Наконец мы вышли на станции и, спустившись с платформы, пошли по ноздреватому после дождя песку. И сразу же почувствовали чистый, промытый дождем, прохладный воздух!
      По дороге Даша, разрывая мое сердце, все рассуждала о том, что дядя Леша с тетей Дней, конечно, уже взяли Катю из детского сада.
      - Любому хочется отдохнуть от этих занятий! - рассудительно говорила она.
      Мне все хотелось добежать первому до дачи, узнать, как там обстоят дела, вернуться с какой-то определенной вестью, чтобы жена и дочь не шли так, в сомнениях и переживаниях, по дороге... Но, сдерживая себя, я шагал с сумкой рядом, чуть впереди.
      И вот показался за оградой двор, у сарая серый бок "жигулей".
      - На месте! - небрежно сказал я.
      Словно услышав команду, песик стал рваться на поводке. Даша побежала за ним, но я с сумкой обогнал их, чтобы в случае чего принять удар на себя! Мы подошли к калитке. Леха, остроносый, в берете, обстругивал какую-то доску: поставив ее на топчан посреди двора, с наслаждением прищурив глаз, готовился нанести снайперский удар - и тут он увидел нас.
      - А-а-а... И с собачкой! - только и произнес он и, не в силах сдержать своей досады, скрылся в бане, которую он строил, наверное, лет пять.
      Даша со щенком на руках стояла у закрытой калитки. Из бани раздался стук топора.
      К счастью, страдания в жизни не тянутся долго - этого не выдерживают ни жертвы, ни палачи, - и вот уже с крыльца дома спускается Дня, громко говоря:
      - Дашка! Какая ты большая-то стала! А это что с тобой за безобразная женщина? А это что за командированный с узлом?
      Жена быстро подхватила ее тон. Дня открыла калитку, и, обнявшись, они с женой, болтая на тарабарском своем наречии, ходили по двору.
      Катя, не обращая внимания на Дашу, хотя они так дружили год назад, сразу, конечно, бросилась к щенку. Но Даша спокойно ждала, пока та опомнится и поздоровается, - характер у Даши был твердый, дожимать ситуации она умела, тут я даже иногда ей завидовал.
      Дождавшись приветствия, Даша присела к щеночку, и они стали щекотать его вместе с Катей.
      - Сходите, девочки, погуляйте с ним в лесу! - сказал я, быстро закрепляя этот альянс.
      - Леня! - густым своим голосом закричала Дня. - Может, ты покинешь свой скит хотя бы по случаю приезда дорогих гостей?
      - Должен же я закончить эту сторону, раз решил? - с досадой отвечал Леха.
      Я сел на раскладной стульчик посреди двора.
      - Телеграмму получили от Риммы, - высунувшись вдруг из бани, проговорил Леха, - шестого приезжает, точно уже! Так что ничего, к сожалению, не получится!
      И тут же скрылся обратно.
      Собрав силы, я вошел к нему в клейкий, пахучий сруб.
      - Да-а-а... Здорово ты тут развернулся!
      - Шестого, говорю. Римма приезжает, Дийкина мать, - упрямо повторил Леха.
      - А? Ну и что? - небрежно и весело сказал я, хотя веселья и небрежности осталось у меня очень мало. - Но до шестого-то могут тут девочки пожить вместе, тем более, видишь, как они обрадовались друг другу!
      - До шестого - я ничего не говорю. До шестого - пожалуйста! - сломался Леха.
      Тут из леса (как по сценарию) с криком и визгом выскочили разрумянившиеся, радостные девочки, за ними, взмахивая ушами, как крыльями, мчался щенок.
      Поглядев на них, Леха вонзил топор, вышел из бани и наконец поздоровался с моей женой и дочкой.
      - Что, Лешенька? - Не давая остыть железу, жена выхватила из сумки бутылку. - Может быть, с легким паром?
      - С легким паром, с легким паром! - подхватил я.
      Через час я шел к станции. На последней прямой я обогнал старичка и старушку и, спохватившись, высоко подпрыгнул, чтоб показать им, что быстро иду я просто от избытка энергии, а вовсе не из-за опасности опоздать на электричку!
      ... В городе я вдруг почувствовал, что я один, что обычные заботы на время отпали.
      "Что-то я давно не не ночевал дома!" - бодро подумал я, впрыгивая в автобус.
      Автобус переехал мост. Я все собирался выйти, позвонить (кому?), но на первой остановке не вышел, подумав, что на следующей автоматы стоят прямо у автобуса... Но почему-то опять не вышел и так доехал до самого дома.
      "Ну, ничего, - бодро подумал я, - зато чаю сейчас попью! Хорошо попить горячего чаю с лимоном в холодный вечер!"