Перед нами стояли сильные эсэсовские соединения 11-й армии вермахта - 7-я пехотная дивизия, 33-я пехотная дивизия СС "Карл Великий", танковая дивизия "Голь-штейн" и особый танковый батальон СС, а также отборные пехотные, танковые, артиллерийские части противника.
      Но и у нас были силы немалые: четыре общевойсковые армии и две танковые.
      Справа от нас готовился к наступлению весь 2-й Белорусский фронт.
      Наступление началось 1 марта. На подготовку его почти не оставалось времени, но передовые отряды танковых корпусов после артиллерийской подготовки рванулись вперед прямо из боевых порядков первых эшелонов пехоты. Минные поля, лесные завалы, фаустники в засадах, раскисшие от непрерывных дождей дороги, но уже после первого дня наступления 11-я армия противника была разрублена на две части.
      Наступление оказалось для нас трудным не только из-за непроходимых дорог, но и потому, что у армии было мало танков - меньше половины обычного количества. А чем дальше продвигались корпуса в глубь Померании, тем больше растягивался фронт.
      И все-таки 4 марта танкисты 45-й гвардейской бригады полковника Н.В. Моргунова вышли на побережье Балтики и с ликованием наполнили флягу морской водой и прислали Военному совету.
      С выходом танкистов к Балтийскому морю в окружение попало 80 тысяч солдат и офицеров врага: пути отхода на запад были отрезаны.
      8 марта командующего армией М.Е. Катукова и меня вызвала по ВЧ Ставка. Нас подробно расспросили о состоянии армии. Зная, что танки прошли больше тысячи километров, Верховный Главнокомандующий особенно интересовался танковым парком.
      Мы честно доложили все, как есть.
      - Надо помочь Рокоссовскому,- сказал И.В. Сталин. - Подумайте и сделайте все, что можете.
      У противника еще оставались последние пути эвакуации через балтийские порты Гдыню и Данциг. 2-му Белорусскому фронту было приказано взять эти порты и завершить разгром померанской группы.
      Но и гитлеровцы отлично понимали значение Гдыни к Данцига: они отходили на восток, чтобы уплотнить оборону и стоять вокруг портов насмерть.
      Решение требовалось принимать мгновенно.
      Наша армия была повернута фронтом на 90 градусов - вместо прежнего направления на север мы повернули на восток по направлению к реке Лебе. Маршал К.К. Рокоссовский приказал достигнуть реки раньше отступавшего туда же противника, форсировать Лебу, захватить плацдарм и сорвать создание на выгоднейшем рубеже новой линии обороны вермахта.
      К 19 часам 8 марта армия сдала боевые участки 3-й и 6-й стрелковым дивизиям 1-й армии Войска Польского и сосредоточилась в заданном районе для выполнения новой задачи.
      Время было ограничено. Ночью вышли вперед передовые отряды танков, мотоциклов и самоходных орудий с задачей стремительным броском выйти к Лебе и на восточном берегу реки захватить плацдармы для развертывания главных сил армии.
      Отряды возглавляли опытные командиры: командир мотоциклетного полка Мусатов и командир самоходной бригады полковник Земляков. Несмотря на то что мосты были взорваны, передовые отряды форсировали реку с помощью саперов и с боем вклинивались в отходящие части врага, отбивали их заслоны, засады, арьергарды.
      И вот уже позади канал Леба, река Леба.
      Инженерные войска немедленно приступили к постройке понтонной переправы для главных сил армии, а передовые отряды продолжали стремительно двигаться на Лауенбург и Нойштадт - главные центры обороны противника.
      11 марта Андрей Лаврентьевич Гетман, двигавшийся вместе с передовыми отрядами армии, доложил, что после упорных боев во взаимодействии с 19-й армией взяты Лауенбург и Нойштадт, захвачены большие трофеи.
      К исходу того же дня 11-й танковый корпус А.Х. Бабаджаняна стремительным броском вышел на берег Данцигской бухты.
      Задание Ставки и командования 2-го Белорусского фронта было выполнено полностью.
      В те дни в Военный совет армии постоянно приходили сообщения о большой поддержке, которую нам оказывало местное польское население.
      Все - рабочие, крестьяне, интеллигенция - радостно встречали советских танкистов, указывали переправы, броды, чинили мосты, проводили по тропинкам через леса и болота. Только благодаря их помощи танкисты могли так стремительно продвигаться вперед.
      Особенно помогли нам поляки при уничтожении мелких групп противника. Гитлеровцы прятались в лесах, пробирались через линию наступающих войск по болотам и там начинали мародерствовать. Выявить и уничтожить этих бандитов помогали польские патриоты: фашисты нигде не могли найти себе убежище.
      Во второй половине марта 1-й гвардейской танковой армии было приказано принять участие в штурме Гдыни.
      Это была нелегкая задача. Кругом Гдыни раскинулись густые леса и высокие холмы. На дорогах, ведущих к городу, воздвигнуты громадные лесные завалы - до полукилометра глубиной. Минные поля, противотанковые рвы опоясали город. Села и пригороды на подступах были превращены в крепости, местное население выселено.
      Начальник разведки армии полковник Соболев доложил, что три сильных рубежа обороны, расположенных по сферическим линиям, прикрывают Гдыню: на каждый квадратный километр обороны приходится по несколько дотов, дзотов и орудий.
      Михаил Алексеевич Шалин вспомнил, как долго штурмовали Гдыню гитлеровцы в 1939 году, какие значительные потери понесли они, пытаясь захватить эту польскую твердыню - морские ворота страны.
      Но вот для фашистов наступил черед расплачиваться за разбой: наша армия вместе с пехотой шла освобождать Гдыню.
      В составе 1-й гвардейской танковой армии бок о бок с советскими танкистами и пехотинцами готовилась теперь к наступлению и 1-я танковая бригада Войска Польского имени героев Вестер-Плятте.
      Вестер-Плятте расположено рядом с Гдыней. Здесь в 1939 году небольшой гарнизон Войска Польского героически отбивал натиск гитлеровских орд. Прошло шесть лет, и польский народ - польские танкисты - пришли вместе с Красной Армией, чтобы освободить Вестер-Плятте, Данциг и Гдыню и предъявить счет угнетателям.
      Наступление на Гдыню с севера вели части под руководством генерала А.Л. Гетмана. Шесть дней они прогрызали оборону противника. С залива по наступающим частям била гитлеровская корабельная артиллерия самых больших калибров - флот фон Редера поддерживал эсэсовцев огнем.
      Но ничто не могло удержать наши части. 24 марта 44-я гвардейская бригада под командованием полковника И.И. Гусаковского вышла к заливу между Гдыней и Данцигом, захватила Цоппот и отрезала гдыньский гарнизон от основной группировки немцев, оборонявших Данциг.
      Почувствовав, наконец, что судьба города решена, гитлеровцы начали спешную эвакуацию. Тогда наши танкисты вместе с 1-й танковой бригадой Войска Польского имени героев Вестер-Плятте и соединениями 19-й и 70-й армий ворвались на окраину города и открыли огонь по стоящим кораблям. Начался штурм, завершившийся 28 марта освобождением Гдыни.
      1-я гвардейская танковая армия выполнила поставленную перед ней задачу, сдала боевой участок 19-й армии и вышла из оперативного подчинения 2-го Белорусского фронта. В тот же день комбинированным маршем началось выдвижение войск армии в состав 1-го Белорусского фронта.
      Только в конце марта закончились активные наступательные боевые действия армии, начатые еще 15 января с Магнушевского плацдарма на Висле.
      Перед выходом армии из оперативного подчинения фронта Маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский тепло поблагодарил командование, штаб армии и всех участников за боевые действия армии, оказавшей существенную поддержку фронту в разгроме Померанской группировки врага.
      Весна на Одере
      Итак, задача решена успешно. Подробнее об этих боях я, может быть, расскажу в другой раз. Сейчас же возвращусь к основной теме этой книги - к наступлению на Берлин.
      На окраине небольшого городка Бирнбаум в помещении, приспособленном под клуб, командование 1-го Белорусского фронта собрало командующих армиями и членов Военных советов, командиров отдельных танковых и кавалерийских корпусов и других командиров соединений, которым выпала честь штурмовать столицу Германии - Берлин.
      Вошел маршал Советского Союза Г. К. Жуков, за ним член Военного совета К.Ф. Телегин и начальник штаба М.С. Малинин. Окинув взглядом присутствовавших генералов, командующий фронтом поздоровался.
      - Был в Ставке у Верховного Главнокомандующего. Обстановка складывается так, что пришлось срочно собрать вас. Раньше мы полагали, что Берлинская операция начнется несколько позднее. Теперь сроки меняются. Последние события заставляют Ставку торопиться, поэтому задачи сейчас следующие. Маршал Рокоссовский добивает восточно-померанскую группировку: в ближайшую неделю мы передаем ему участок справа. Константину Константиновичу предстоит передвинуть в этот недельный срок весь Второй Белорусский фронт на четыреста километров к западу. Время не терпит, подгоняет и его, и нас. Расстояние до Берлина небольшое, всего семьдесят километров. Но эти семьдесят километров будут тяжелой, тернистой дорогой. Поэтому заранее внимательно изучите местность и город, в котором придется действовать. Танковые армии мы планируем ввести в прорыв в первый день операции. К исходу второго дня Первая и Вторая гвардейские танковые армии должны быть в предместьях Берлина! Что касается точных сроков начала наступления - сообщим позже. Но учтите - наступаем скоро! Кто из общевойсковых командиров первым вступит в Берлин, тот будет первым берлинским комендантом!
      При последних словах все оживились.
      - Работеночка! - удовлетворенно басил Богданов.
      - Ключи от Берлина танкистам достанутся, - вздохнул Чуйков. - Как вы, танкисты?
      - Мы что! Мы всегда готовы! - откликнулся Михаил Ефимович.- Главное как-то обеспечить прорыв. Василий Иванович снисходительно улыбнулся:
      - Введем, не беспокойтесь, нам не впервые! Наше дело такое.
      - А сейчас приступим к изучению предстоящей задачи, - предложил командующий фронтом.
      Он отодвинул шторку, и перед нами предстала карта. Ее всю испещрили пятнышки озер и мельчайшие прожилки ирригационных сооружений.
      Четко обозначены три полосы обороны: первая глубиной от Одера до Зееловских высот, другие две тянулись с интервалами в 10 - 20 километров.
      Отдернута вторая шторка, и мы увидели колоссальный подробный макет Берлина. Тщательно были изображены улицы, сооружения, укрепления, завалы, доты, даже разрушенные бомбежкой кварталы. Город - как на ладони. На рельефах важнейших правительственных зданий наклеены ярлычки, указывающие номер данного объекта.
      Все присутствующие шевельнулись: впервые пришлось видеть такое замечательное произведение картографического искусства.
      - Обратите внимание на объект номер сто пять.- Указка Маршала касается крупного четырехугольника на северо-восточной окраине обширного зеленого массива. - Это и есть рейхстаг. Кто первым туда выйдет? Катуков? Или Чуйков? А может, Богданов или Берзарин? Кто первым водрузит знамя Победы?
      - Про этот рейхстаг я, пожалуй, подробно узнал в период процесса над Димитровым,- наклоняется ко мне Михаил Ефимович.- Сколько тогда газеты о поджоге рейхстага писали! Целые книги выходили. Интересно поглядеть на него будет...
      - Номер сто шесть - имперская канцелярия, - продолжал показывать командующий фронтом.
      - Вот где будет главная добыча! - тихонько проговорил я. - Рейхстаг - это пустая символика, а в подвале рейхсканцелярии сидит Гитлер и вся его банда. Там главный центр фашизма! Вот что следует захватить...
      - Номера сто семь и сто восемь - министерства внутренних и иностранных дел... У Катукова загорелись глаза:
      - Хорошо бы Гиммлера и Риббентропа взять живьем!
      На макете выделялись огромные заводские районы, охватившие столицу сплошным кольцом: Берлин был не только политическим, но и главным промышленным центром Германии.
      - Здесь находится свыше десяти процентов всех военных заводов империи,заметил генерал Малинин,- каждый седьмой берлинец делает оружие.
      Из выступления начальника штаба выяснилась внушительная картина обороны города. В соответствии с приказом немецкого штаба обороны создавались три мощных укрепленных обвода. Внутри сам город был разбит на девять секторов обороны: восемь радиальных и один по центру, to есть вокруг рейхстага, рейхсканцелярии и министерства внутренних дел. Именно в этом секторе находился главный центр нацистской партии и всего фашистского государства.
      - В городе построено около четырехсот железобетонных дотов, - методично перечислял Малинин. - Самые крупные из них - это бункера, каждый вместимостью от трехсот до тысячи человек.
      Толщина верхних покрытий каждого бункера, как сообщил Малинин, достигала от полутора до трех с половиной метров брони и цемента, толщина стен - от двух до двух с половиной метров железобетона. Даже Василий Иванович Чуйков, который только что разгрыз такой "орешек", как Познань, был поражен мощью берлинской обороны.
      Но оказалось, что это было далеко не все: высота бункера равнялась примерно высоте шестиэтажного дома. С воздуха каждый бункер прикрывали две-три батареи зениток, установленных на крышах.
      - На важнейших направлениях зенитки укрыты в бронебашнях, - дорисовывал генерал Малинин систему обороны.- Каждая такая крепость-бункер снабжена фильтрами, вентиляционными устройствами, силовыми станциями, шахтными подъемниками и специальными элеваторами для подачи снарядов непосредственно к орудиям.
      - Вот что на нашем пути стоит,- тихо говорил мне Катуков.
      Командующий фронтом дополнил:
      - Дело не только в укреплениях - дело в солдатах. На берлинском направлении Гитлер сосредоточил основные силы своей армии. Это отъявленные фанатики, фашистские головорезы. Всего на Берлинском направлении будет драться миллион солдат. Гитлер приказал им драться до последнего патрона и до последнего человека. Так что встретят нас серьезно. Даже очень серьезно! Будьте к этому готовы.
      Малинин снова стал перечислять астрономические цифры: свыше десяти тысяч орудий и минометов, полторы тысячи танков. Приготовлено три миллиона фаустпатронов. С воздуха будут бить более трех тысяч фашистских самолетов.
      Катуков взволнован:
      - Небывалое дело! В истории про такое не слыхивали.
      Михаил Ефимович жадно разглядывает макет:
      - Нет, какая все-таки прелесть! Вот бы нам в штаб такой.
      - А что, надо подумать! Художники в армии хорошие, и скульпторов найдем! Поговорим в перерыве с Михаилом Сергеевичем Малининым, чтоб дал макет хоть на ночку. К утру будет копия.
      - Отличная идея, Кириллович. Давай поговори сам с Малининым!
      - Хорошо. А к вечеру Никитина с группой вызовем.
      К слову сказать, все вышло удачно: к вечеру в особняке, занятом Военным советом армии, появилась новоиспеченная "художественно-картографическая группа". Генерал Малинин не только одобрил нашу идею, но и помог точно воссоздать макет. Никитин и его помощники не отрывались от работы, пока не скопировали все до мельчайших деталей. Это очень помогло нам в дальнейшем.
      Но это было позже. А пока что маршал Жуков особенно настойчиво разъяснял, что из-за сложности и глубины немецкой обороны обычные методы наступления под Берлином не годятся. В целях достижения внезапности удара нашему фронту придется наступать ночью.
      "Что такое? - удивлялись мы.- Всегда фронт начинал Наступление с рассветом. Ведь фронт - не дивизия! Темнота и на противника работает: ему из укрытий виднее".
      Вечером второго дня дали команду "По машинам!" и повезли нас смотреть ночное показательное наступление.
      Огромная кавалькада машин тянулась на восток, к учебному полю. Тьма была непроглядная. Иные шоферы, фронтовые лихачи, с потушенными фарами вообще ездить не любили, и время от времени отдельные нарушители правил движения подсвечивали темную дорогу. Немецкие летчики заметили огоньки и основательно обстреляли колонну.
      С этого ночное учение началось. Наконец самолеты оставили нас в покое. Приехав, все спешились, вышли на пункт, как бы обозначая противника. Вот, думаем, сейчас начнется!
      И вдруг - по команде - нас ослепили ярким светом. Множество прожекторов резануло глаза. Первые несколько секунд ничего не было видно, только отчетливо слышался шум приближавшихся танков.
      Но потом глаза привыкли, и мы отчетливо различили подсвеченные силуэты танков и пехоты.
      Так вот как мы будем наступать ночью!
      После возвращения в штаб фронта мы узнали дату наступления на Берлин.
      Скоро конец войне!
      Скоро победа!
      А к утру мы все разъехались по "домам", готовиться к будущей операции.
      Домой ехали в машине вдвоем с Катуковым. Места вокруг знакомые хорошо: именно отсюда нам пришлось поворачивать на север, к Балтике, отражая фланговый удар Гиммлера, потом помогать 2-му Белорусскому фронту бить восточно-померанскую группировку; затем - Гдыня, Данциг, а вот теперь снова переместились в "свой" район, южнее Ландсберга около бывшего Мезеритцкого У Ра.
      - Гетман, наверно, последние эшелоны в Гдыне грузит, - озабочен Михаил Ефимович. - Через две недели наступать, а армия не собрана!
      - Да, времени маловато.
      Показался Ландсберг. Весь город - сплошные руины и пепелища: ровно два месяца назад, 1 февраля, здесь с жестокими боями прошла бригада Бойко. Пламя тогда поднималось до самого неба...
      У самого въезда в город наша машина проехала мимо бараков и остатков ограды из колючей проволоки. И сразу мне вспомнилось, как на этом месте, в Ландсбергском женском лагере, томились женщины и дети многих национальностей: русские, украинцы, поляки, латыши. На беззащитных заключенных фашистские бактериологи проводили свои злодейские эксперименты. Даже вспоминать было жутко о том, что мы здесь видели. А ведь за последние два месяца нам пришлось освобождать заключенных не только в этом лагере...
      Но воспоминания о прошлом не могли, конечно, отвлечь нас от тревог и забот настоящего. Мы думали об укомплектовании армии новыми кадрами, рассчитывали, как лучше организовать эту краткую - десятидневную - подготовку к боям, как обмыть наших солдат и дать им возможность хоть немного отоспаться: ведь впереди тяжелые бои.
      К нашему прибытию в штаб Михаил Алексеевич Шалин подготовил все необходимое для решения задачи. Все эти дни штаб армии работал исключительно напряженно: круглые сутки измотанные бессонницей офицеры с неиссякаемой энергией изучали обстановку, подсчитывали силы, планировали сроки.
      Катуков полюбовался великолепной копией макета, которую наши армейские художники сделали в штабе фронта, и пошел изучать нанесенную на карту обстановку: ему предстояло быть докладчиком на заседании Военного совета.
      Ко мне явился с сообщением П.Л. Павловцев. Последние дни был он занят оказанием помощи заключенным концлагерей, которых освободили танкисты. Вместе с генералом Коньковым он выделял им продовольствие, организовал медпомощь. Многого действующая танковая армия сделать, конечно, не могла, но что было в наших силах ~ Павел Лаврович делал. Вглядываюсь в него: широкое открытое лицо за последнее время будто потемнело, в глазах - огонь.
      - Товарищ член Военного совета! Заключенные лагеря Штутгоф обратились с письмом к гвардейцам. Письмо подписали представители сорока тысяч освобожденных. Остальные девяносто тысяч заключенных убиты гитлеровцами.
      Письмо оказалось большим - почти на шесть машинописных страниц. В конце выстроились длинные столбики подписей: подписался и профессор Квятковский из Варшавы, и Надя Егорова - учащаяся из Керчи, и Станевич Витовтас - заместитель председателя Литовского Красного креста, и 17-летний Юзеф Карнецкий - против его фамилии была пометка: "Отрублена правая рука и переломана левая нога", и десятки других представителей разных наций, людей различного возраста и общественного положения.
      Тяжко было читать о зверствах, которым подвергались заключенные в лагере Штутгоф, расположенном около Гдыни. Слабым и больным впрыскивали смертельные дозы яда под видом противотифозной сыворотки. В январе, когда советские танки неслись к Одеру, заключенных стали перегонять на запад. Несколько суток люди шли по сугробам, ночуя на снегу, угадывая путь по цепочке трупов. Одна из колонн лишь на километре дороги насчитала 180 мертвецов, отметивших страшную дорогу. А в Ганце и Рябино, куда пригнали заключенных, их ожидал голод.
      "Накажите праведным судом начальника лагеря Майера, коменданта лагеря Хоппе", - прочел я в конце письма.
      ...С того дня прошло много лет. И вот в 1961 году у меня дома зазвонил телефон.
      - Алло! Говорит Павловцев. Николай Кириллович, помните, в апреле сорок пятого года я вам передал письмо заключенных из-под Гдыни?
      - Помню, конечно.
      - Они просили тогда судить коменданта лагеря Хоппе. Сегодня газеты сообщили: этот Хоппе досрочно освобожден из западногерманской тюрьмы за свое "примерное" поведение. Не исключено, что и министром теперь станет в Бонне. Прошлое у него для этого подходящее...
      Да, не всех удалось нам судить праведным судом, не со всеми злодеями удалось расплатиться по счетам справедливой расплаты. Фашистские палачи хорошо знали, куда и к кому надо удирать от заслуженного возмездия...
      Попрощавшись с Павловцевым, мы с Катуковым отправились по срочному делу в армейский ремонтно-восстановительный батальон, во владения "танкового доктора" - генерал-майора Дынера.
      Павел Григорьевич Дынер - мой старый знакомый. Коренной киевлянин, главный инженер завода, он еще перед войной наряду со многими другими был направлен партией в армию. В 1940 году в Станиславе я впервые встретил Дынера, занимавшего тогда должность с длинным наименованием: "заместитель помощника командира полка по технической части". Инженер сразу получил в полку более короткое, но и более почетное прозвище - "танковый доктор": с такой любовью он выслушивал и осматривал машину.
      В Дынере привлекала не только его любовь к делу, но и редкое умение передать эту любовь подчиненным, товарищам, увлечь самых разных людей рассказами о боевой технике. Войну он встретил со мной в Западной Украине 22 июня; под Москвой, когда лучшая танковая бригада Красной Армии получила звание Первой гвардейской, заместителем ее командира по технической части был подполковник Дынер. Потом он - зампотех корпуса, затем - армии. Не было случая, чтоб к концу операции у нас в Первой гвардейской танковой армии оставалось в ремонте больше десяти процентов танков: прямо под огнем люди Дынера восстанавливали боевые машины. Работа коллектива наших ремонтников спасла за войну десятки тысяч человеческих жизней, а отремонтированными за это время машинами можно было полностью укомплектовать не одну танковую армию.
      Понятно, что мы гордились Павлом Григорьевичем и его коллективом.
      - Чем обрадуешь, инженерская душа?- по дороге ласково спросил Катуков Дынера, который сопровождал нас.
      Павел Григорьевич, как всегда, предпочитал дело делать, а не хвастать своими успехами.
      - Принял кое-какие меры,- осторожничал он.- Хочется, чтоб вы лично посмотрели, сделали замечания, мы исправим все, что нужно...
      Уклончивый ответ был не без лукавства: Михаил Ефимович за последние месяцы бывал только в боевых частях и никак не успевал выбраться к ремонтникам.
      Командующий понял намек Дынера и усмехнулся.
      - За три последних месяца, с января, наши танки прошли с боями свыше двух тысяч километров и перекрыли гарантированные нормы жизни машин в полтора-два раза, - припомнил я. - Так что армейские ремонтники, по существу, подарили армии целый танковый корпус.
      - А сколько стоит один танк? - заинтересованно спросил Дынера Катуков.
      - Раньше стоил четыреста пятьдесят тысяч, а сколько сейчас - точно сказать не могу. Товарищи как-то подсчитывали итоги нашей работы. Худо-бедно, а четверть миллиарда рублей мы сэкономили государству только за последние месяцы.
      Катуков даже охнул, услышав такую невероятную цифру. А Дынер стал развивать свою любимую идею о всеобщей ответственности за жизнь танка.
      - Как-то мы с членом Военного совета подсчитали среднюю продолжительность танка в разные периоды войны. В сорок первом-сорок втором годах танки жили всего двадцать процентов положенного срока, в сорок третьем году - семьдесят пять процентов, в сорок четвертом году - сто пятьдесят процентов, а в сорок пятом до двухсот процентов добираем. Побудут машины на "курортном лечении", еще сроку жизни им прибавим! Где же причина такого резкого скачка? Неужели только в качестве ремонтных работ? По-моему, не только в этом дело.
      - А в чем? В механиках-водителях? - спрашивает Катуков.
      - Да, отдельные командиры так считают, мне приходилось слышать. По-моему, они просто сваливают с себя ответственность на своих механиков-водителей. А практически жизнь танка зависит и от подготовленности каждого члена экипажа; зависит и от десантников, которые берегут машину от фаустпатронов, но главное - жизнь танка зависит от грамотности командиров. Помните горький опыт в бригаде Стысина, когда два фашистских "тигра" уничтожили восемь танков из засады?
      - Павел Григорьевич, ты все же не ответил на вопрос: чья основная заслуга в продлении жизни танков?
      - Всего армейского коллектива. Но уж если говорить о ком-нибудь в первую очередь, то эта заслуга партийных и комсомольских организаций. Они не от случая к случаю, не только на технических конференциях, но ежедневно, ежечасно занимаются вопросами жизни машин. Так воспитали танкистов, что те даже в самых тяжелых условиях танк на поле боя не бросят!
      Последние слова всегда уравновешенный Дынер поризнес с пафосом.
      - Павел Григорьевич, ты когда о танках говоришь, - политработником становишься,- пошутил Катуков.
      В это время мы подъехали к железнодорожной ветке, где стоял эшелон, составленный из больших товарных вагонов.
      - Фронтовой подвижной ремонтно-танковый завод, - указал на него Дынер.
      - Откуда он взялся, этот завод? Просто эшелон как эшелон,- притворился непонимающим Катуков, только глаза уже поблескивали. Но Дынера "взять на пушку" не просто. Подозрительно посмотрев на командующего, он доложил:
      - Капитальный ремонт ему передал, а средний ремонт сами будем делать. К тринадцатому апреля будут готовы все танки.
      До нашего армейского ремонтно-восстановительного батальона решили пройти пешком по лесной тропе. Навстречу нам уже спешил комбат, инженер-подполковник Шабохин. На ходу его рука взлетела к козырьку: "Товарищ командующий!.."
      - Знаю, что я командующий, знаю, что вы командир, что вы армейский, что вы орденоносный, что вы и т.д., и т.п. Ну, здорово! Работайте, не отвлекайтесь, мы сами хотим все посмотреть. Что у вас вот там?
      - Цех по ремонту пальцев, товарищ командующий. Генерал Дынер дал заказ на тридцать тысяч штук...
      Надо пояснить, что гусеницы танков состоят из отдельных траков металлических пластин с несколькими парами проушин по бокам. Сквозь эти проушины пропускаются с обеих сторон траков длинные болты-"пальцы", скрепляющие все траки в гусеницу. Большинство повреждений в ходовой части машин возникало как раз в месте соприкосновения и трения проушин этих траков с пальцами.
      Изношенные пальцы как раз и ремонтировали в первом из цехов. Осмотрели его. У станков склонились крепкие, здоровые бойцы в комбинезонах, окутанные клубами дыма и пара. Это - наши герои-ремонтники, армейские "бригады отличного качества".
      - Это же не батальон, это настоящий завод! - восхищался Катуков.
      - Ошибаешься, Михаил Ефимович. Разница большая. Смотри, какие у нас богатыри работают, а на настоящих заводах в тылу таких сейчас не встретишь, там в большинстве подростки да женщины.
      Катуков заинтересовался оборудованием цеха:
      - Шабохин, а печи для закалки есть?
      - Не имеем. Но надо будет - будем иметь, - отчеканил инженер.
      Глядя на него, понимал: луну с неба достанет, если для работы понадобится.
      - Стальные прутья очень подходят для пальцев, сталь не сухая, немного тянется.- И Шабохин даже пальцами потер друг о друга, будто с удовольствием растирая металл.
      Показав в улыбке белые зубы, могучий сержант, у станка которого мы стояли, сквозь шум прокричал:
      - Не только до Берлина - до Рейна танкисты дойдут, только скомандуйте! Гвардейская гарантия!
      - Далековато смотришь, братец...
      - Работаем без ОТК, как при коммунизме! Значит, наше слово верное! - стоял на своем ремонтник.
      Кругом кипела работа. Сварщики приваривали втулки на проушины, подсобники волокли и складывали в штабеля груды готовых траков.
      - Дай-ка я им слово скажу,- говорит Катуков. Слово было коротким:
      - Мы приехали с членом Военного совета своими глазами убедиться, сможет ли армия получить в сжатые сроки боевые машины для удара на Берлин. Своим трудом вы освобождаете массу транспорта, идущего с фронта и на фронт, и даете возможность труженикам тыловых заводов вместо запасных частей давать армии партии новых танков. А главное - вы экономите дорогое время для подготовки удара на Берлин. Сроки нам поставлены жесткие, отправлять заказы в тыл некогда. Можно положиться на вас, что к началу наступления-части армии смогут выступить и танки пройдут путь до Берлина?
      Со всех сторон покатилось: "Можно! Будьте спокойны!" Другие перекрывают: "Досрочно сделаем!" Настроение коллектива было таким ясным, что Катуков сразу после митинга сказал Дынеру:
      - Спасибо, Павел Григорьевич, за спаянный коллектив. Дружный народ, отлично подготовленный. Сейчас подписываем с генералом Попелем доклад Военному совету фронта, что танки до Берлина дойдут. Видишь, какую ответственность на себя берем? А все - потому, что верим и тебе, и твоим людям.
      Дынер вздохнул:
      - Спасибо за доверие, товарищ командующий, за поддержку. А то нашлись скептики из инженеров, все ноют и ноют: зачем брать на себя такие обязательства, такую ответственность? Лучше, как обычно, у фронта просить. А то полетит трак - голову снимут, обвинят! Смотришь, до Берлина и сам не дотянешь!
      - И ты что, растерялся?
      - Нет. Я в своих людей верю, как партия учит.
      На стенде повесили карту с нанесенной на нее обстановкой предстоящей операции. Ее внимательно изучают командиры наших соединений и начальники политотделов. Три красных пучка стрел перечеркнули центр широкого листа.