У Понта Эвксинского (Том 2)

      Какие-то юркие люди особенно старались шуметь, разжигали страсти, показывали пальцами и кричали:
      - Посмотрите!.. Это - раб, бывший царский страж. Он не раз толкал вас копьем, когда расчищал дорогу во время процессий. А теперь - он связался со свободной! Он совратил дочь гражданина, он опозорил наш город!
      - А это - его любовница! Она не брезговала кладбищенскими развалинами, где встречалась с этим грязным грузчиком! Ха-ха!
      - Боги накажут нас, если мы простим такое противоестественное дело!.. Раб - и свободная! Рабы соблазняют наших дочерей!
      - Он околдовал ее! Он заманил ее своими мерзкими чарами в нечистое место! Савмак ранее причаровал царевича, а теперь совратил свободную! Смерть ему!
      - А распутницу - в рабство! Неужели мы позволим ей вернуться в общину свободных честных людей? Тьфу, негодница! Грязная уличная гетера!
      Парни и подростки показывали пальцами на обнаженное тело девушки и заливались хохотом.
      Савмак и Гликерия шли рядом, оба раздетые догола, со связанными за спиной руками. Их окружали конвойные фракийцы.
      Савмак шел медленно, опустив голову, словно в тяжелом раздумье. Он даже не вздрагивал, когда в него попадали камни или шлепали по телу комья сырого навоза, стекавшего вниз желтыми струйками. Под кожей играли желваки мышц. Он выглядел настоящим Гераклом, стройный и могучий.
      Рядом с ним Гликерия казалась маленькой и резко отличалась молочной белизной выпуклых, словно прозрачных форм, сейчас оплеванных, пестреющих грязными кляксами. Спутанные золотистые волосы двумя потоками упали ей на плечи. Одна прядь спускалась спереди и закрывала левую грудь. Девушка не опускала голову, смотрела вперед, не замечая никого. Остекленевшие глаза были сухи. Как во сне шагала она среди улюлюкающей толпы, прекрасная и юная и вместе исполненная непреклонного упорства. И если бы кто смог заглянуть в ее душу, то увидел бы оцепенение чувств, бесконечное недоумение, болезненный экстаз, полную разобщенность с действительностью, возврата к которой уже нет.
      - Глядите, глядите! - возмущенно кричала женщина, держа в одной руке корзину с рыбой, а другой показывая на опозоренную. - Она не имеет н капли стыда! Она смотрит так, словно ее ведут на брачное ложе!.. Одумайся, поганка, ведь вся срамота твоя на виду!. Ох, ох!
      И, закрывши лицо краем накидки, женщина с неприличным смехом отвернулась под реготание толпы.
      Олтак жег Гликерию огненными глазами, охваченный страстью. Самые дикие побуждения мелькали в его мозгу. И одновременно его терзало бешеное чувство ревности. Он хотел бы убить обоих любовников, так как в эту минуту не сомневался в их преступной связи. Но, следуя указаниям Алкмены, полученным с нарочным только что, решил довести дело до конца, убежденный, что девушка от него не уйдет. Она манила его сейчас, пожалуй, больше, чем когда-либо, только уважение к ней сменилось каким-то издевательским, злорадным ликованием. Ему хотелось упиться ее унижением, взять ее из грязи, а потом опять бросить в грязь, может, даже уничтожить.
      Несмотря на оглушенность, мнимые любовники успели обменяться несколькими фразами так, что их не услышали вокруг. Общий шум способствовал этому.
      - Что скажешь ты, Гликерия,- прошептал Савмак,- когда тебя спросят, зачем ты была в склепе?
      Задавая этот вопрос, Савмак совсем не думал о своей наготе, о том, что она видит его одетым лишь в веревочные петли. Да и ее белое, нежное тело, такое ослепительно яркое в лучах солнца, как-то миновало его сознание. Он не видел ее. Он представлял себе товарищей, уходящих от преследователей, весь дрожал от мысли, что Лайонаку не удастся ускакать в степи, к парю Палаку. Он не сомневался, что стоит гонцу прибыть в Неаполь и рассказать скифскому царю о положении на Боспоре, как тысячные рати Палака немедля двинутся против Пантикапея. Ибо Палак - царь дальновидный и смелый. Он не упустит счастливого случая разделаться одним ударом с державой Спартокидов.
      - Я могу сказать правду, и мне поверят,- ответила Гликерия, отвернувшись,- а подлого Олтака накажут, это он сделал такое. Тогда тебя, как бунтовщика, колесуют, А я не хочу этого.
      - Что же ты скажешь?
      - Могла бы не отвечать тебе! Но если придется держать ответ перед судьями или царем, то я... спасу тебя, ибо для этого пришла в склеп. Я скажу им, что... любила тебя и встречалась в этой грязной яме для любви.
      Голос ее задрожал. Она покраснела и съежилась, почувствовав на себе его взгляд.
      - Но не подумай,- добавила она с излишней горячностью, почти гневно,- что я в самом деле искала близости с тобою. Это не страсть, я не знаю такого чувства. А если узнаю, то не тебе оно будет отдано.
      Она, казалось, ненавидела его и презирала себя в этот миг. Гордость аристократки, заносчивость признанной красавицы опять возобладали над истинными чувствами.
      Жаркая волна обдала Савмака, он стал дышать взволнованно, всей грудью. Зачем она говорит это, кого и в чем кочет убедить?
      - О Гликерия, разве мало позора и так?.. Не надо признаваться в том, чего не было. Скажи лучше правду. Ты не скажешь - я скажу.
      - Не смей делать этого! - поспешно вскинула она голову.- Если ты скажешь правду, тебя растерзают, как заговорщика. А за любовь строго не накажут. До моего позора тебе нет дела. Что все это выдумки, узнает тот, кто станет моим мужем, а перед другими я оправдываться не буду.
      Савмак задыхался от переполнявших его чувств. Девушка была права. Стоит ему или ей выдать тайну заговора - сразу начнутся розыски, пытки, казни многих людей. Рухнут все планы воссоединения скифского Боспора и Великой Скифии. Тогда заговорщики будут разгромлены и уже не смогут оказать Палаку помощи своим восстанием. Можно ли допустить это?.. И в то же время его честность и порядочность протестовали против ложного обвинения девушки в такой унизительной любовной связи. Ему казалось чудовищным выдать себя за любовника Гликерии, которая так самоотверженно спасла их всех.
      Как быть?..
      Савмак решил был осторожным и лишь в крайнем случае выставить для объяснения происшедшего любовную связь с Гликерией. Античные греки были очень лицемерны и, нарушая правила нравственности тайно, строго осуждали эти нарушения, если они всплывали на поверхность и становились известными народу. Разоблачение тайной любви свободной и полураба всегда получало суровую оценку. Гликерия не могла быть исключением. Но Савмак смутив надеялся на то, что девушка имеет сильных покровителей, которые постараются замять дело. Тогда случай в склепе и эта позорная процессия превратятся всего лишь в очередную тему для пересудов и через неделю будут забыты. Мало ли он слыхал о более скандальных связях, чем эта!..
      Однако Савмак забыл, что есть еще проницательная и мстительная Алкмена. А сбоку шел взбешенный Олтак, его смертельный враг.
      Процессия поравнялась с храмом Афродиты Пандемос. Здесь произошло неожиданное происшествие. Из ворот храмового сада быстро вышло несколько мужчин и женщин, возглавленных Синдидой. Курносая жрица решительно и быстро растолкала толпу, прорвалась к опозоренной паре и накинула на плечи девушке широкий коричневый плащ. Воины хотели оттолкнуть ее, но она сказала им несколько слов, и они отступили. Не теряя времени, Синдида схватила Гликерию за руку и увела в храмовый сад. Толпа зашумела. Парни стали ломиться в ворота храмового двора, но Синдида с видом разъяренной кошки подскочила к ограде и закричала:
      - Именем богини и царя!.. Попробуйте войти!.. Я прокляну вас, и вы лишитесь мужественной силы!
      Парни сразу отшатнулись от ворот. Воины стали разгонять толпу копьями. Савмака увели куда-то. И вся недостойная процессия вдруг смешалась, веселое настроение зубоскалов сменилось недовольными криками. Толпа, подгоняемая ударами копий, стала с ругательствами расходиться.
      Гликерия еле заметила, что вокруг никого нет, шум утих, яркое солнце уже не било в глаза, кругом царили тишина и полумрак. Она лишь на миг остановила свой взор на улыбающейся, безмятежно-спокойной богине, что стояла в глубине храма и словно приветствовала неожиданную гостью.
      - Успокойся, дорогая, приди в себя, - зашептала Синдида, суетясь около.
      Вместе с девушками она усадила Гликерию в деревянную ванну с теплой водой, после ванны натерла ее тело душистым маслом, одела в просторный хитон.
      - Ляг, милая, и постарайся уснуть. Здесь ты в безопасности, твои мучения кончились. Молись богине, она наша заступница во всех случаях жизни.
      Жрица и ее помощницы вышли. Захлопнулась дверь, звякнул ключ. Гликерия все еще находилась в оглушенно-оцепенелом состоянии, однако до ее сознания дошло, что она здесь оказалась не случайно и остается узницей.
      10
      Царица Алкмена приняла Форгабака, стоя у металлического зеркала, похожего на полированный щит. Не подернув головы, спросила надменно:
      - Ну, неудачный соглядатай, что нового ты принес мне?
      Танаит, вошедший бесшумно, стоял сгорбившись, в почтительной позе, однако в глазах его поблескивали обычная наглость и самоуверенность.
      - Ты, великая государыня, говоришь так, словно недовольна мною, рабом твоим.
      - А как же?.. Ты обещая выловить целую шайку заговорщиков, устроил облаву. А теперь царь гневается, так как ничего из твоей затеи не вышло.
      - Вышло больше, государыня, чем я мог ожидать. Вместо пьяной гурьбы рабов мы схватили Гликерию, обвинили ее в сожительстве с портовым грузчиком, и теперь ты, о великая и мудрая, можешь наказать ее по закону. Она сторицею заплатит тебе за все доставленные тебе и отцу твоему неприятности.
      - Это верно,- более милостиво отозвалась царица, - ты прав, козлоногий сатир. Поэтому-то я и не приказала наградить тебя сыромятными бичами. Более того, я приготовила тебе вот это.
      Она взяла со столика, уставленного флаконами, серебряную монету и бросила доносчику. Тот поднял монету, осмотрел ее с усмешкой и спрятал в рукав,
      - Велика щедрость твоя, государыня... но я заслужил больше!
      - Наглец! Я вызову стражу, и ты получишь сразу за все! Неужели ты пришел ко мне, чтобы требовать награды? За что? За то, что ты ничего не сделал? Ведь Савмака и его сожительницу захватили случайно и ты здесь ни при чем!
      - Боги знают правду!.. А Форгабак еще никогда не ошибался!.. Заговорщики в склепе были, и я докажу это!
      - Чем?
      - А вот этим!
      Форгабак достал из-под полы грубый башмак, сшитый из воловьей кожи, запачканный, заскорузлый.
      - Что это? - брезгливо сморщилась Алкмена.
      - Это - башмак с ноги одного из бунтарей! Если я отнесу его Саклею, то он сразу же наполнит мне его золотыми монетами. Но я верен тебе, великая государыня, и хочу, чтобы тайна была только в твоих руках. Я сам осмотрел весь склеп, после того как Савмака и Гликерию увели оттуда. Я обнаружил выдвижной камень, которым прикрыт запасный тайный ход, а около - вот этот башмак. Ясно, что заговорщики спешили убежать из склепа, и один из них потерял этот башмак.
      - Может, это башмак самого Савмака? - с неожиданным любопытством заметила Алкмена.
      - Нет, я догнал задержанную пару и осмотрел ноги Савмака, он оказался обутым в сандалии. Тогда я кинулся искать хозяина башмака, но не нашел его. Однако я уверен, что он будет найден!
      - Да?.. Как это странно... Главное - при чем здесь Гликерия? Не могла же она встречаться с Савмаком в присутствии посторонних?.. Или она сама участвовала в заговоре?.. Это невероятно!
      Форгабак залился беззвучным смехом.
      - Теперь ты видишь, государыня, что Форгабак совсем не так глуп!.. Заговорщики были в склепе, но успели скрыться. А Савмак с Гликерией прикрыли это своей якобы любовью. А настоящей любви, как я думаю, между ними не было. Хотя не совсем ясно - для какого демона девка оказалась в склепе? Я видел, как она прошла на кладбище, но принял ее за случайную молельщицу.
      - Это просто узнать, - с горячностью сказала царица.- Я сейчас вызову Олтака, он разыщет хозяина башмака и заставит его, так же как и Савмака, сказать всю правду под пыткой.
      - Умоляю тебя, не спеши, - Форгабак склонил голову,- но сначала награди меня, и я скажу тебе остальное.
      Спрятав золотой, он вздохнул, задумался. Потом продолжил:
      - Твоя мудрость равна твоей красоте! Однако и мудрость не должна пренебрегать советом. Ты хочешь вызвать Олтака и ему поручить розыски виновников. Скажу тебе, что я и без Олтака смог бы разыскать хозяина грязного башмака, хотя это очень трудно, но не спешу с розыском. А почему?.. Послушай и суди сама. Заговорщики, если мы их разыщем, будут схвачены, а потом на колесе признаются во всем. И тогда всему городу станет известно, зачем они собрались в склепе, против кого строили козни, кого хотели убить или ограбить. И, как я догадываюсь, доброе имя Гликерии будет восстановлено. Ибо уверен, что она чиста и непорочна! Заговорщиков казнят, Саклей будет награжден, а прекрасная наездница вновь будет блистать своими нарядами и красотой... Кажется, ее манера ездить на коне очень нравится царю Перисаду.
      Алкмена вспыхнула и выпрямилась, как подстегнутая хлыстом. Она поняла все сразу и уставилась блестящими глазами в тёмный, морщинистый лик Форгабака.
      - Ах! - почти вскрикнула она.- Ты открыл мне глаза, старый лис!
      Форгабак смиренно поклонился.
      - Но почему,- в раздумье проговорила она,- Олтак настаивает на немедленной пытке Савмака?.. Якобы стражу известны большие тайны!.. Олтак предан мне. Неужели он ошибается?.. Уж не путаешь ли ты, сын грязи? Смотри, как бы ты сам со своими хитростями не попал в руки палача!
      - Что ж,- философски пожал плечами Форгабак, - от судьбы не уйдешь. Как и от собственной глупости. Но Олтак - дальновиден. Он знает, что заговор есть, это первое. Второе - он тоже не прочь выступить перед Гликерией как человек, пекущийся об ее добром имени. Он подозревает, что под пыткой преступники обвинят себя и оправдают Гликерию. А этого-то ему и надо. Он ненавидит Савмака и ревнует к нему девку. Заметила ли ты, великая государыня, что царевич теряет способность шевелить языком, когда смотрит на Гликерию? О, из нее получилась бы неплохая дандарийская царица!..
      Танаит с хитрым прищуром глаз воззрился на пылкую царицу и сразу же с внутренним торжеством увидел, как алая кровь валила ее щеки и лоб.
      Алкмена была страстна в ревнива. То, что сказал Форгабак, взорвало ее. Но танаит явно пересолил. Для того чтобы зажечь ее, совсем не нужно было высекать так много искр. Она в бешенстве завизжала и, схватив тонкую ткань покрывала, разорвала ее побелевшими пальцами. Потом схватила со стола бальзамарии, швырнула их на пол. Пнула ногой низенький стульчик и начала бросать в голову доносчика все, что попадало под руку.
      Форгабак, прикрывая голову рукавом кафтана, стал поспешно пятиться к выходу. Он исчез за дверью, исполненный чувства торжества. Он сумел допечь Алкмену и внес новое оживление в цепь интриг, что, подобно ядовитым змеям, опутали царский дворец. Испытывая удовлетворение, хитрец не спешил уходить, ожидая, что после приступа гнева царица опять пожелает видеть его. Он попросил чашу вина и заморских орехов. Рабыни поспешно подали ему то и другое, со страхом прислушиваясь к диким звукам и звону посуды, доносившимся из покоя царицы.
      - Чего испугались, жареные куропатки? - игриво спросил Форгабак, держа в одной руке чашу, а другой привлекая к себе за талию черноглазую девушку, что наливала вино. Та попыталась испуганно отскочить и чуть не опрокинула полную чашу. Форгабак насупился и проворчал: - Ну, ну, не шарахайся, как сарматская кобыла. Не съем тебя. А ссориться со мною не советую... Уходи прочь, дикарка!.. А ты, толстушка, подойди, я хочу побеседовать с тобою...
      Ему не удалось продолжить свои заигрывания. Царица позвала его. Она полулежала на низкой кушетке, всей своей небрежной позой выражая усталость и болезненную томность. Густой дух заморских ароматов наполнял комнату, ударял в голову, пьянил. Разгоряченный танаит чувствовал, как теплые волны блаженства идут по всему его телу. Вино и близость женщин разморили его. Он, не скрывая своих вожделений, смотрел на обнаженную ногу царицы, и ему казалось, что она сделала это для него. Сластолюбивый и наглый, он допускал все, что можно было допустить в этой обстановке.
      - Я проучу их всех!.. Я отомщу!.. - шептала она...
      Форгабак вышел из дворца под хмельком, унося с собою аромат восточных благовоний. Под плащом он держал кошелек с золотыми монетами, которые любил куда больше, чем женщин.
      Царица успокоилась и вызвала жрицу Синдиду. Та поспешно явилась, несмотря на сильный дождь. Жрица вымокла, вода струйками сбегала с ее одежды.
      - Где Гликерия? - спросила царица высокомерно.
      - В надежном месте, государыня. Под замком и надзором. Она в твоих руках. Прикажи - и я дам ей однодневный яд Медеи, который убивает через сутки. Смерть девушки никого не удивит после того, как ее били камнями, крутили веревками.
      - Били камнями?
      Царица на мгновение смягчилась, рассмеялась. С удовлетворением выслушала подробный доклад жрицы и наградила ее несколькими серебряными монетами. Та благодарила униженно.
      - Как велишь поступить, государыня, повелительница? Дать ей яд?
      - Не надо. Я хочу увидеть ее проданной в рабство. Это похуже смерти. Она узнает, негодница, как бороться против отца царицы!.. Как ты думаешь, Синдида, она в самом деле жила с этим... Савмаком?
      Жрица подумала и ответила осторожно:
      - Думаю, что любовь у них могла быть. К этому шло дело. Он красивый парень. Но мне кажется, что они очень близки по были.
      - Тем хуже для нее.
      Царица отпустила Синдиду с благосклонным видом. Она имела основания быть довольной.
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ
      ЦЕПИ РАБСТВА
      1
      Мелкому хозяйчику Фению, владельцу дома, мастерской и лавки, приснился сон, который омрачил его душу. Ему приснилось, будто враги поймали его и продали в рабство. Увидеть такой зловещий сон было не дивом, так как дела Фения шли все хуже. По совету толкователя снов из храма Гефеста Фений пригласил друзей и попросил, чтобы они схватили его и продали жене за три кувшина крепкого вина. Это было проделано со всей серьезностью, ибо имело магическое значение. Такой продажей Фений освобождался от перспективы настоящего рабства, отклонял дурное предвестие.
      Вечером вино было распито в общей компании с песнями и веселыми разговорами. На этом случай со зловещий сном считался полностью исчерпанным, и о нем забыли.
      Однако Фения бросало попеременно в жар и холод, когда к его дверям подошла толпа важных людей. В их числе Форгабак, Оронт, Зенон и агораном с жезлом в руке, сопровождаемый двумя воинами.
      Оронт бормотал какую-то чушь. Он отупел от постоянного пьянства, путал действительность с видениями, что мучили его день и ночь. В храме ему подмигивал сам Зевс, а из-под алтаря выбегали огромные крысы и бросались на него. Пролетающие над головой вороны гадили на него и кричали: "Скорее, Оронт, беги к морю, кидайся головой в воду! Там прохладно и хорошо!"
      Сейчас Форгабак вел его за руку, как ребенка. Зенон брел поодаль, напевая что-то под нос. Его обрюзгшее лицо напоминало глыбу грязного берегового ракушника, покрытого пятнами плесени.
      Уже начинало темнеть, когда Форгабак прикоснулся корявой рукой к бронзовому кольцу, что висело на дверях дома Фения.
      - Не иначе, как сон хочет сбыться, - пробормотал Фений жене.- Надо было продать меня не за три кувшина вина, а за пять. Да и толкователю я дал мало... Эй, кто там стучит?
      - Открой, почтенный Фений,- хрипло прогудел Форгабак, стараясь заглянуть в смотровое окошечко,- это мы с Оронтом и властями города пришли к тебе по делу. Открывай согласно закону!
      Войдя в дом, Форгабак стал в позу оратора и заявил:
      - Я веду дело Оронта, являюсь его поручителем. Ибо Оронт не может сам вести дела свои, как человек с расстроенной головой. Я же с грамматами из коллегии казначеев высчитал, что сумма твоего долга покойному Гермогену выросла в двадцать раз. По примерному подсчету, это превышает стоимость твоего имущества, если у тебя не найдется спрятанных драгоценностей. Не пугайся закон справедлив. Если тебе нечем заплатить, мы продадим твой дом и мастерскую. Лишнего не возьмем, оно будет твоим. Если же вырученная сумма окажется недостаточной, кто-то из твоей семьи заплатит телом своим - пойдет в рабство. В долговое, Фений, долговое. С правом выкупа. По закону полиса.
      Он обвел всех своими совиными глазами. Агораном стукнул жезлом о пол, придавая делу законную форму.
      - Но,- несмело начал было Фений,- где же расписка, данная Гермогену?
      - Она есть, но Оронт, ослабев головой, положил ее в самый низ сундука и найдет ее завтра. А чтобы ты не вздумал продавать или прятать свое имущество, есть разрешение властей наложить печати на дом, лавку и мастерскую. Вот оно.
      Фений как сквозь сон выслушал это и с отупением поглядел на свиток. Он знал, что закон неумолим к должникам. Некуда идти, некому жаловаться. Этот Форгабак бывает во дворце, у него там своя рука. А к Саклею он ходит запросто, как домой.
      - Завтра,- продолжал танаит с важностью,- придут оценщики и сделают опись всему твоему имуществу, а сейчас мы накладываем арест на него. Выходи из дома вместе с семьей. Переночуете во дворе, сейчас тепло. Стражи будут охранять печати... Не унывай, Фений, может, ты за ночь достанешь деньги и расплатишься.
      Форгабак искал глазами Пситиру, но ее не было. Танаит знал, что Фению не выкрутиться из беды, и заранее торжествовал победу.
      - А теперь, хозяин,- сказал он игриво,- для лучшего ведения дела ты должен угостить агоранома и всех нас. Мы шли пешком и возжаждали.
      Он подмигнул агораному. Двое угрюмых воинов, стоявших у двери, обтерли усы и сплюнули. Все стали шумно располагаться за столом. Фений приказал жене принести вино и соленые маслины.
      - Вздуй огонь в очаге. Пока гости утоляют жажду и нагоняют аппетит, разогрей мясное.
      Жена Фения сама не своя вышла из комнаты, гремя ключами. Несчастье не было неожиданным, она предчувствовала его. Но от этого не было легче.
      Гости выпили вина и почувствовали себя очень весело. Они не спешили опечатывать помещение. Хозяйка принесла большую глиняную миску, испускающую благовонный пар. Вся братия протянула к блюду руки. Хозяин стоя наливал вино в фиалы.
      Opoнт ничего не ел, зато пил с жадностью и вскоре потерял остатки сознания. Он совал руку в чашку, но доставал лишь кости, с которых тек жир. Зенон, видя, как бывший откупщик сует кости за пазуху, трясся от смеха,
      - Невинен, как младенец,- говорил он, показывая на пьяницу,- но счастье его всегда трезво, хотя сам он всегда пьян. Он достиг полной апатии и бесстрастия. Настоящий мудрец.
      - Если бы не я,- многозначительно заметил Форгабан,- Оронт не получил бы своего. Разве он смог бы тягаться с таким хитрецом, как Фений?..
      До полуночи в доме Фения гуляли и резвились чужие люди. Они хохотали, пели песни, а потом свалились на пол, забыв о печатях, что хотели наложить на имущество хозяина.
      2
      Хитрая Синдида все еще хранила в пустой амфоре из-под вина тот папирус, который нашла на полу ее служанка. Это была расписка отца Фения старому, ныне покойному Гермогену.
      Синдида давно заприметила хорошенькую дочь Фения, знала, что ее добивается Форгабак, и строила свои планы. Встречаясь с девушкой, остро всматривалась в кукольное, ярко-румяное личико Пситиры и заговаривала с нею тоном доброжелательницы:
      - Хороша ты стала, Пситира! Только кому достанется твоя красота? Приходи в храм, поклонись богине. Уж если Афродита Пандемос не поможет тебе найти достойного мужа, то тогда и обращаться больше не к кому. Приходи.
      Однако девушка отвечала учтивыми поклонами на такую милость и спешила уйти, испытывая безотчетную неприязнь к толстой жрице. К тому же она втайне встречалась с воином Иафагом и в услугах богини не нуждалась.
      Сейчас дальновидная служительница Афродиты, зная, что состояние дел Фения безнадежно, решила, что настала пора действовать. Она явилась во двор Фения и нашла хозяина сидящим под навесом. Дом его охраняли два полусонных стража. Жрица подсела к нему в начала разговор прямо:
      - Известно мне, что Оронт, подстрекаемый Форгабаком, решил взыскать с тебя весь долг и проценты с него во расписке твоего отца.
      Фений поежился, но промолчал.
      - Так вот,- продолжала жрица,- я могла бы помочь тебе. Но, конечно, не даром.
      Фений поднял глаза вопросительно.
      - Да, не даром. Только я не такая бессовестная, как Форгабак или Оронт. Мне не нужны твои свобода и достояние. Ты получишь обратно расписку в уничтожишь ее. Но за это должен будешь богине.
      - Богине?
      - Да, богине. У тебя есть дочь Пситира...
      - Но при чем здесь дочь моя?
      - Подожди, не спеши, узнаешь, когда скажу все. Так вот, за расписку ты посвятишь дочь свою храму Афродиты Всенародной.
      - Ты хочешь сделать мою дочь гетерой? - в ужасе отшатнулся Фений.
      - Фи, какие вещи ты говоришь!.. Не гетерой будет твоя дочь, а жрицей богини любви! Это же прекрасное посвящение.
      - Не все ли равно, гетера или жрица любви!
      - Ты удивляешь и сердишь меня, нечестивец. Гетера - это женщина, соблюдающая свои интересы и корысть. А жрица - служит богине... Не желаешь дело твое. Но боюсь, что все вы, в том числе и Пситира, станете рабами. Форгабак же для того в вмешался в дело, что давно присматривается к твоей дочери. Он рассчитывает получить ее при распродаже в рабство твоей семьи.
      Фений схватился за голову. То, что говорила жрица, звучало как похоронный вопль над всей его жизнью и многолетними трудами.
      - И я удивляюсь таким родителям,- продолжала Синдида,- которые согласны отдать свое дитя на поругание такому скоту, как Форгабак, да лопнет его печень! А вот посвятить дочь богине, где она будет выполнять лишь чистую работу в храме и помогать во время жертвоприношений, не соглашаются.
      - Не могу, Синдида, не могу!.. Не знаю, что делать!
      - Думай... Ведь завтра придут агораномы и распродадут все имущество твое. А как поступят с тобою в детьми - покажет само дело.
      - Пусть меня продадут в рабство, но не детей, не дочь!.. Я отрекусь от нее!
      - Куда же пойдет Пситира, когда у нее не будет отца? В рыночные гетеры? И ты, нося ошейник, будешь видеть, как дочь твоя гуляет с пьяными матросами и рабами... Какой же ты изверг, Фений! Не думала, не думала я!.. Ведь не иеродулой будет она, а посвященной богине. А посвящение богам даже рабов делает свободными.
      - Понимаю, понимаю, Синдида, ты добрая женщина. Но боюсь, что там она невольно станет гетерой.
      - Фу, какой ты непонятливый! Гетерами становятся те, кто к этому стремится. Разве я стала гетерой, хотя вот уже двадцать лет служу Афродите?
      Удивленный и озадаченный Фений поднял глаза на жрицу, которая смотрела на него с простодушием истинной невинности.
      - Но если Оронт или Форгабак явятся в мой дом и будут брать все за долги, то они увидят, что Пситиры нет. Защитит ли ее храм твой? Форгабак пользуется поддержкой влиятельных людей.
      - Об этом не беспокойся. Не только ее, но и имущество твое никто не посмеет тронуть. Достояние твое останется неприкосновенным.
      Фений протянул руки.
      - О Синдида, да может ли быть такое? Не смеешься ли ты над несчастным? Чем же ты поручишься, что будет так?
      - Чем поручусь?.. А вот этим!
      С этими словами жрица достала из складок своего гиматия желтый папирус, в котором Фений смог различить злополучную долговую расписку, выданную его отцом Гермогену.
      - О! - только и мог сказать он.
      - Как только девушка будет посвящена, ты сразу же получишь расписку на руки и сам уничтожишь ее. Не сделаешь этого - я, по условию перед богиней, должна передать расписку в руки Оронта. Тогда...
      Фений прекрасно понимал, что будет тогда.
      - А не вернуть ее Оронту - могу ли я, Фений,- с видом лицемерного сокрушения покачала головой Синдида,- разве богиня простит мне это? Когда она так возлюбила дочь твою и ждет не дождется, чтобы она стала ее жрицей! Знаешь,Синдида снизила тон,- я старею, и недалек день, когда я оставлю этот мир. Куда меня определит Афродита на том свете - не знаю. Но она не простит мне, если я не оставлю после себя достойной. Кто знает, может, этой избранницей и окажется Пситира, если сумеет угодить богине.
      То, что говорила и обещала жрица, а также вид злосчастной расписки подействовали на Фения так убедительно, что он, успокоившись, уже не видел в посвящении дочери ничего страшного. Быть воспитанницей, посвященной храму, а затем его жрицей совсем не так плохо, если представить другую перспективу разорения, рабства, а для дочери участь наложницы противного танаита.
      - Ну что ж,- жалостливо протянул Фений,- я верю, что ты добрая женщина и желаешь мне добра, а дочери моей - счастья. Пусть Афродита Пандемос будет нашей посредницей. Она накажет тебя, если ты обманешь меня. У меня нет другого выхода... я согласен.
      На лице Синдиды расплылась самодовольная улыбка. Она облегченно вздохнула и, снисходительно кивая головой, протянула с тем особенным елейно-лицемерным оттенком в голосе, какой свойствен лишь служителям культа:
      - Истина проникла в твой темный мозг, богиня просветила тебя незримо. Я знала, что ты доступен истине. Поверь, друг, что я била бы огорчена, узнав о крахе всей твоей семьи и полном твоем разорении. Теперь ничего не бойся.
      - Дай мне расписку,- взмолился Фений,- ведь дело-то решено!
      - Получишь, получишь, мой милый,- ответила тем же тоном жрица, пряча документ в бездонные тайники своего платья,- но тогда, когда девушка послужит богине, а затем Афродита через откровение передаст, довольна ли она ею, а потом ты, придешь в храм и всенародно посвятишь дочь свою вечному служению богине.
      - Но они меня разорят раньше этого! Они же придут сегодня или завтра! Кто заступится за меня? Сила, а значит, и закон в их руках.
      - Гони в шею! Без расписки их иск - грубое вымогательство, за которое они ответят. А расписка-то - вот она!
      Синдида с торжествующим смешком похлопала себя ладонью по необъятному бюсту.
      - А девушку отправляй со мною сейчас же, я ее так спрячу, что Форгабак и не догадается, куда она девалась.