| ОТНОСИТЕЛЬНО КАРЛИКОВ И ГИГАНТОВ

|

| Доктор Азменион. Вы все должны знать, как

| выглядит диаграмма Герцшпрунга-Рассела. Если

| окажетесь в центре шарового скопления или вообще

| поблизости от компактной массы звезд, полезно

| составить диаграмму Г. – Р, для этой группы. Также

| обращайте внимание на необычные спектральные

| классы. Вы даже полушки не получите за F.

Глава 19

Я чувствую себя таким могучим и одновременно так боюсь, что не знаю, как с этим справиться. На клочке бумаги С.Я, написала команду, которая превратит Зигфрида фон Психоаналитика Беспощадного Преследователя в котенка. Мне не нужно смотреть на листок. Я помню слова наизусть. Тем не менее я читаю их, медленно и тщательно.

– Обрати внимание, Зигфрид, это приказ, перекрывающий все остальные. Категория альфа Маргарет Трумен Дениэль Меркурий Венера Марс Земля шесть шесть ноль шесть. Тебе приказано принять пассивный образ действий.

Я смотрю на него. Ничего не происходит.

– Зигфрид? Я сказал все правильно? Ты принял команду?

– Конечно, Боб. – Голос у него такой же, как раньше, и это меня потрясает. Не знаю, чего я ожидал. Может, мне казалось, что голографическая отцовская фигура исчезнет и на катодной трубке дисплея вдруг возникнут слова:

ПРИНЯТО. ОТНЫНЕ Я ВАШ РАБ.

| ОБЪЯВЛЕНИЯ

|

| Безболезненное лечение зубов, на основе

| частной оплаты. Оборудование для любых целей.

| Рекомендации. 87-579.

|

| Некурящие в вашем экипаже недовольны? Я

| эксклюзивный агент «Подавителя дыма» на Вратах.

| Наши сигареты доставляют удовольствие и избавляют

| ваших товарищей от дыма. Для демонстрации звоните

| 87-196.

Я обнаруживаю, что весь дрожу. Я не анализирую этого ощущения, оно почти сексуальное. Я говорю: «Ну, Зигфрид, старое ведро с болтами. Значит ли это, что ты в моей власти?»

Отцовская фигура терпеливо отвечает: «Это означает, что вы можете приказывать мне, Боб. Но, конечно, мои функции ограничены».

Я хмурюсь. «Что это значит?»

– Вы не можете изменить мою базовую программу. Для этого нужна другая команда.

– Хорошо, – говорю я. – Ха! Вот тебе мой первый приказ: покажи мне эту другую команду.

– Не могу, Боб.

– Ты должен. Верно?

– Я не отказываюсь исполнять ваш приказ, Боб. Просто я этой команды не знаю.

– Вздор! – ору я. – Как ты будешь ее исполнять, если не знаешь?

– Я просто выполню ее, Боб. Или... – он говорит почти по-отцовски, по-прежнему терпеливо, – если отвечать более полно, каждая часть команды активирует последовательность инструкций, а когда все инструкции выполнены, освобождается еще одна область команды. В технических терминах, патрон с ключом последовательно открывает очередной патрон, также имеющий собственный ключ.

– Дерьмо! – Говорю я. Некоторое время я перевариваю это. – Так что же я могу приказать, Зигфрид?

– Вы можете затребовать любую накопленную информацию. Можете потребовать, чтобы я действовал в любом модусе в пределах моих возможностей.

– Любой модус? – Я смотрю на часы и с раздражением замечаю, что у этой игры скоро наступит конец. У меня осталось только десять минут. – Ты хочешь сказать, что я, например, могу заставить тебя говорить со мной по-французски?

– Qui, Robert, d'accord. Que voulez-vous? (Да, Робер, можете. Что вы хотите?, фр. – Прим, перев.).

– Или по-немецки, с... минутку, – я наобум говорю:

– голосом басс-профундо из Берлинской оперы.

Голос доносится как бы из глубины пещеры: «Jawohl, mein Herr».

– И ты расскажешь мне все, что я захочу?

– Jawohl, mein Her.

– По-английски, черт побери.

– Да.

– Относительно других твоих клиентов?

– Да.

Звучит забавно. «А кто эти твои остальные клиенты, дорогой Зигфрид? Читай список». – Я чувствую, как мой зуд отражается в голосе.

– Понедельник, девять сто, – послушно начинает он. – Ян Ильевский. Десять сто, Марио Латерани. Одиннадцать сто, Жюли Лаудон Мартин. Двенадцать...

– Она, – говорю я. – Расскажи мне о ней.

– Жюли Лаудон Мартин направлена из общего отделения Королевского округа, она там лечилась в течение шести месяцев, у нее вырабатывалось отвращение к алкоголю. В истории болезни две попытки самоубийства, последовавшие вслед за депрессией – результатом выкидыша пятьдесят три года назад. У меня лечится в течение...

– Минутку, – говорю я, прибавляя пятьдесят три к возможному возрасту деторождения. – Я не уверен, что меня интересует Жюли. Можешь показать, как она выглядит?

– Я могу продемонстрировать голограмму, Боб.

– Давай. – Мгновенная вспышка, смутное световое пятно, и я вижу крошечную черную женщину на матраце – моем матраце – в углу комнаты. Она говорит медленно и не заинтересованно, ни к кому не обращаясь. Я не слышу, что она говорит, но мне и неинтересно.

– Продолжай, – говорю я, – и, называя очередного пациента, показывай мне, как он выглядит.

– Двенадцать сто, Лорн Шефилд. – Глубокий старик с пораженными артритом пальцами, превратившимися в когти, держится за голову. – Тринадцать сто, Франс Астрит. – Юная девушка, даже не достигшая половой зрелости. – Четырнадцать сто...

Я прослушиваю весь понедельник и часть вторника. Я не знал, что он так много работает, но, конечно, он ведь машина и не устает по-настоящему. Один или два пациента показались мне интересными, но знакомых не было, и все они были не лучше Иветты, Донны, С.Я, и десятка других. – Можешь остановиться, – говорю я и с минуту думаю.

Не так забавно, как я надеялся. Да и время мое истекает.

– Можно поиграть в любое время, – говорю я. – Сейчас поговорим обо мне.

– Что вы хотели бы увидеть, Боб?

– То, что ты обычно скрываешь от меня. Диагноз. Прогноз. Общие замечания относительно моего случая. Кем ты на самом деле меня считаешь?

– Пациент Робинетт Стенли Броудхед, – немедленно начинает он, – проявляет некоторые симптомы депрессии, хорошо компенсируемые активным жизненным стилем. Причина его обращения к психотерапевтической помощи – в депрессии и дезориентации. Он проявляет чувство вины и частичную амнезию на сознательном уровне относительно нескольких эпизодов, символически обозначенных в его снах. Сексуальное тяготение относительно низко. Отношения с женщинами в целом неудовлетворительны, хотя его сексуальная ориентация в целом гетеросексуальна на восемнадцать процентов...

– К дьяволу твои выводы... – начинаю я, рассерженный этим сексуальным тяготением и неудовлетворительными отношениями. Но мне не хочется с ним спорить, к тому же он говорит: «Должен сообщить вам, Боб, что ваше время почти кончилось. Теперь вам следует пройти в восстановительную комнату».

– Вздор! От чего мне восстанавливаться? – Но он говорит дело. – Хорошо, возвращайся к норме. Команда отменена – так я должен сказать? Отменена команда?

– Да, Робби.

– Ты опять! – кричу я. – Прими наконец решение, как ты меня будешь называть!

– Я обращаюсь к вам соответственно состоянию вашего рассудка: вернее, соответственно тому состоянию, которое хочу у вас вызвать, Робби.

– А теперь ты хочешь, чтобы я был ребенком? Ну, ладно, неважно. Слушай, – говорю я, вставая, – ты помнишь весь наш разговор, когда я приказал тебе показывать голограммы?

– Конечно, помню, Робби, – и добавляет, к моему удивлению, потому что уже десять-двадцать секунд, как мое время истекло:

– Вы довольны, Робби?

– Чем?

– Вы доказали себе, к собственному удовлетворению, что я всего лишь машина? Что вы в любое время можете контролировать меня?

Я замолкаю. Потом: «Значит, вот что я делал? – говорю я удивленно. – Ну, хорошо. Ты машина, Зигфрид. Я могу тебя контролировать».

А он произносит мне вслед: «Но ведь это мы и так знали? То, чего вы по-настоящему боитесь, то, что хотите контролировать, – это внутри вас».

Глава 20

Когда проводишь бесконечные недели так близко к другому человеку, что знаешь каждое икание, каждый запах, каждую царапину на теле, то либо начинаешь смертельно ненавидеть, либо погружаешься глубоко в другого, не зная выхода. У Клары и меня было и то, и другое. Наше маленькое любовное увлечение обернулось отношениями сиамских близнецов. И в этом не было никакой романтики. Между нами вообще не было пространства для романтики. И все же я знал каждый дюйм Клары, каждую пору, каждую ее мысль лучше, чем знал свою мать. И тем же самым путем: из чрева наружу. Я был окружен Кларой.

И, подобно инь и ян, она была также окружена мной; каждый из нас определял вселенную другого, и бывали времена, когда я (я уверен, что и она) отчаянно хотел вырваться и глотнуть свежего воздуха.

В день возвращения, грязные и измотанные, мы автоматически направились к Кларе. Там была ванна, много места, квартира ждала нас, и мы вдвоем упали в постель, как давно женатые после недели распаковки. Но мы не были давно женатыми. И у меня не было прав на нее. На следующее утро за завтраком (привезенный с земли канадский бекон и яйца, невероятно дорогие, свежие ананасы, овсянка с настоящими сливками, капуччино) Клара постаралась напомнить мне об этом, упрямо заплатив из своего кредита. Я проявил павловский рефлекс, чего она и хотела. Я сказал: «Тебе не нужно этого делать. Я знаю, что у тебя больше денег».

– И ты бы хотел знать, насколько больше, – сказала она, очаровательно улыбаясь.

Я знал. Мне сказал Шики. На ее счету было семьсот тысяч долларов с мелочью. Достаточно, чтобы вернуться на Венеру и прожить остаток жизни в относительной безопасности, если бы она захотела, хотя не могу вообще понять, как это люди могут жить на Венере. Может, поэтому она и оставалась на Вратах, хоть ей это было необязательно. «Ты должен наконец родиться, – сказал я, заканчивая свою мысль вслух. – Нельзя вечно оставаться в чреве».

Она удивилась, но готова была продолжать. «Боб, дорогой, – сказала она, вылавливая в моем кармане сигарету и позволяя мне зажечь ее, – ты в самом деле должен позволить умереть наконец твоей бедной маме. Мне трудно все время напоминать себе, что я должна тебя отвергать, чтобы ты через меня за ней ухаживал».

Я понял, что начинается игра в вопросы и ответы, но, с другой стороны, понял, что ничего подобного. Подлинная повестка дня не общение, а желание крови. «Клара, – приветливо ответил я, – ты знаешь, что я тебя люблю. Меня беспокоит, что ты достигла сорока лет, не установив долговременных отношений ни с одним мужчиной».

Она хихикнула. «Дорогой, – сказала она, – я как раз хотела поговорить с тобой об этом. Этот нос. – Она скорчила гримасу. – Ночью, как я ни устала, мне показалось, что меня вырвет, пока ты не отвернулся. Если бы ты пошел в больницу, там могли бы перевязать...»

Ну, даже я ощущал этот запах. Не знаю, почему так бывает со стандартными хирургическими повязками, но перенести это очень трудно. Я пообещал сделать это и затем, чтобы наказать ее, не закончил стодолларовую порцию ананаса, и она, чтобы наказать меня, раздраженно начала передвигать в ящике шкафа мои вещи, чтобы освободить место для содержимого своего рюкзака. Поэтому мне, естественно, пришлось сказать: «Не делай этого, дорогая. Как я тебя ни люблю, мне кажется, что лучше я ненадолго вернусь в свою комнату».

| ОТНОСИТЕЛЬНО ВЗРЫВОВ

|

| Доктор Азменион. Естественно, можно получить

| данные о новой и особенно сверхновой. Это многого

| стоит. Когда происходит взрыв, я хочу сказать.

| Поздние наблюдения мало что дают. И всегда ищите

| наше Солнце, и если сможете опознать его, делайте

| все возможные снимки, во всех частотах, весь район

| – скажем, на пять градусов в обе стороны. С

| максимальным увеличением.

|

| В. Зачем это, Дэнни?

|

| Доктор Азменион. Ну, может, вы окажетесь

| далеко от Солнца в районе возле звезды Тихо или

| Крабовидной туманности, которая осталась после

| взрыва сверхновой в 1054 году в созвездии Тельца.

| И, может, вам удастся сделать снимок звезды до

| того, как она взорвалась. Ну, это даст много, не

| знаю, может, пятьдесят или сто тысяч.

Она потрепала меня по руке. «Мне будет очень одиноко, – сказала она, гася сигарету. – Я привыкла просыпаться рядом с тобой. С другой стороны...»

– Заберу свои вещи, возвращаясь из больницы, – сказал я. Разговор мне не нравился. И я не хотел, чтобы он продолжался. Это такая разновидность ближнего боя мужчина-женщина, которую я обычно стараюсь приписать предменструальному состоянию. Мне нравится эта теория, но, к несчастью, в данном случае я знал, что к Кларе это не относится, и, разумеется, остается нерешенным вопрос, насколько это относится ко мне.

В больнице меня заставили ждать больше часа, а потом мне было очень больно. Кровь из меня текла, как из зарезанной свиньи; вся рубашка и брюки были залиты, и когда из моего носа вытягивали бесконечные ярды хлопковой марли, которые туда затолкал Хэм Тайе, чтобы я не истек кровью до смерти, создавалось полное впечатление, что вытаскивают окровавленные комки плоти. Я кричал. Старая японка, которая занималась мной, не проявила терпения. «О, замолчи, – сказала она. – Ты кричишь точно, как тот сумасшедший старатель, который убил себя. Он кричал целый час».

Я взмахом руки попросил ее отойти, другой рукой пытаясь остановить кровь. Во мне зазвучали колокола тревоги. «Что? Как его имя?»

Она оттолкнула мою руку и вонзилась в нос. «Не знаю... сейчас, погоди. Ты ведь с того же неудачливого рейса?»

– Это я и пытаюсь узнать. Это Сэм Кахане?

Неожиданно она стала более человечной. «Прости, милый, – сказала она. – Да, кажется, так его звали. Ему должны были сделать укол, чтобы он успокоился, но он вырвал шприц у врача и... ну, он заколол себя до смерти».

Да, тяжелый выдался день.

Наконец она сделала мне обезболивающий укол. «Я наложу легкую повязку, – сказала она. – Завтра сможешь сам ее снять. Только поосторожней, а если снова начнется кровотечение, давай быстрее сюда».

Она меня отпустила, я похож был на жертву убийства топором. Я побрел к Кларе, чтобы переодеться, а день продолжал быть ужасным. «Проклятый Близнец, – напустилась она на меня. – В следующий раз я полечу с Тельцом, как Мечников».

– Что случилось, Клара?

– Нам дали премию. Двенадцать с половиной тысяч! Боже, я своей прислуге плачу больше.

– Откуда ты знаешь? – Я уже разделил 12 500 на пять и в ту же долю секунды подумал, а не разделят ли в сложившихся обстоятельствах эту сумму на четверых.

– Позвонили десять минут назад. Боже! Худший из всех возможных рейсов, и я получаю меньше, чем стоит одна зеленая фишка в казино – Тут она посмотрела на мою рубашку и чуть смягчилась. – Ну, это не твоя вина, Боб, но все равно не надо связываться с Близнецами. Мне следовало это знать. Поищу тебе чего-нибудь чистого.

Я позволил ей сделать это, но не остался. Забрал свои вещи, дошел до шахты, в регистрационном офисе попросил назад свою комнату и позвонил от них. Клара, упомянув Мечникова, напомнила мне, что я кое-что хотел сделать.

Мечников поворчал, но наконец согласился встретиться со мной в аудитории для занятий. Я, конечно, пришел раньше него. Он заглянул, остановился в дверях, осмотрелся и спросил: «Где эта, как ее?»

– Клара Мойнлин. Она в своей комнате – почти правда. Образцовый ответ.

– Гм. – Он провел указательным пальцем по бачкам, встречающимся под подбородком. – Ну тогда давай. – И пошел передо мной, говоря через плечо:

– Она вообще-то поняла бы больше, чем ты.

– Конечно, Дэйн.

– Гм. – Он остановился у бугра в полу – это был вход в один из учебных кораблей, затем пожал плечами, открыл люк и начал спускаться.

Он необычно открыт и щедр, подумал я, спускаясь вслед за ним. Он уже скорчился перед панелью селектора целей, набирая номер. В руке у него был портативный считчик информации, связанный с главным компьютером Корпорации; я знал, что он набирает уже известный номер, и поэтому не удивился, когда он немедленно получил цвет. Он коснулся тонкой настройки и ждал, глядя на меня через плечо, пока вся доска не окрасилась тревожным розовым цветом.

– Хорошо, – сказал Мечников. – Хороший набор. Теперь посмотри на нижнюю часть спектра.

| Англиканская церковь Врат

| Преподобный Тео Дурлей, священник

| По воскресеньям в 10430

| Общая проповедь

| Вечерние службы по соглашению

|

| Эрик Маньер, который прекратил службу в

| качестве церковного старосты 1 декабря, оставил

| несмываемую печать на церкви Всех Святых, и мы у

| него в неоплатном долгу. Он родился в Элстри,

| Хартфорд, 51 год назад. Окончил Лондонский

| университет и потом готовился к адвокатуре.

| Работал несколько лет в Перте на газовых

| месторождениях. Мы опечалены его отлетом, но в то

| же время радуемся, что исполняется его заветное

| желание, он возвращается в свой родной

| Хартфордшир, где посвятит свои пенсионные годы

| службе обществу и изучению церковных хоралов. В

| ближайшее воскресенье будет избран новый староста,

| если будет кворум не менее чем из девяти прихожан.

Это была меньшая линия радужных цветов вдоль правого края панели, от красного до фиолетового. Фиолетовые линии в самом низу, и цвета переходили друг в друга постепенно, только изредка видны были линии ярких цветов или черные. Все очень точно походило на то, что астрономы называют Фраунгоферовы линии. Единственный способ узнать, из чего состоит планета или звезда, – поглядеть в спектроскоп. Но нет. Фраунгоферовы линии показывают, какие элементы имеются в источнике излучения (или в том, что находится между источником излучения и вами). Эти же показывали Бог знает что.

Бог и, может быть, Дэйн Мечников. Он улыбался и был поразительно разговорчив. «Вот эта полоса из трех синих линий, – сказал он. – Видишь? Похоже, они указывают на опасность полета. По крайней мере компьютер рассчитал, что если есть шесть и больше таких линий, корабль никогда не возвращается».

Теперь он полностью овладел моим вниманием. «Боже! – сказал я, думая о том, как много хороших людей погибло, потому что они не знали этого. – Почему об этом не говорят на курсах?»

Он сказал терпеливо (для него): «Броудхед, не будь тупицей. Это все совершенно новое. И по большей части предположительное. Далее. Зависимость между опасностью и количеством линий не очень четкая. Если ты думаешь, что появление новой линии означает новую степень опасности, ты ошибаешься. Можно подумать, что пять линий означают тяжелые потери, а если таких линий совсем нет, то нет и потерь. Но это неверно. Наименее опасными кажутся спектры с одной и двумя линиями. Три тоже неплохо, но тут отмечены потери. При отсутствии линий почти столько же потерь, как при трех».

На какое-то время я даже подумал, что ученые Корпорации заслужили свою оплату. «Тогда почему бы не отправлять корабли только туда, где линии свидетельствуют о безопасности?»

– Мы в сущности не уверены, что они безопасней, – сказал Мечников, снова терпеливо для себя. Тон его звучал гораздо безапелляционней, чем слова. – К тому же в бронированном корабле можно справиться с большими опасностями, чем в легком. Прекрати задавать глупые вопросы, Броудхед.

– Прости. – Мне было неудобно сидеть за ним, скорчившись и глядя через его плечо, так что, когда он повернулся, его бачки мазнули меня по лицу. Но мне не хотелось менять позицию.

– А теперь посмотри на желтые. – Он указал на пять ярких полос. – Эти линии как будто коррелируют с успехом полета. Бог знает, что они обозначают, – это ведь обозначения хичи, – но в терминах финансового вознаграждения экипажей существует очень неплохая корреляция между количеством желтых линий и денежным вознаграждением экипажа.

– Ух ты!

Он продолжал, как будто ничего не слышал. «Естественно, хичи рассчитывали свои приборы не для того, чтобы измерять твои или мои доходы. Приборы измеряют что-то еще, кто знает что? Может, плотность населения в этой области или степень технологического развития. Может, это путеводитель туриста, и говорится в нем только, что в этой области есть четырехзвездочный ресторан. Но вот что очевидно. Пять желтых полос соответствуют размеру вознаграждения, в пятьдесят раз большему – в среднем, чем две линии, и в десять раз большему, чем при остальных показателях».

Он снова повернулся, так что его лицо оказалось всего в десяти сантиметрах от моего, глаза его смотрели прямо в мои. «Хочешь посмотреть другие наборы? – спросил он тоном, который требовал, чтобы я ответил: нет. Я так и поступил. – Хорошо». И замолк.

Я встал и попятился, чтобы освободить немного места. «Один вопрос, Дэйн. У тебя, очевидно, есть причина рассказывать мне это, прежде чем оно станет общеизвестно. Какая же?»

– Ты прав, – ответил он. – Я хочу эту, как её там, в экипаж, если полечу на трехместном или пятиместном.

– Клара Мойнлин.

– Все равно. Она хорошо держится, не занимает много места, знает... она лучше знает, как вести себя с людьми, чем я. Я иногда испытываю трудности в межличностных отношениях, – объяснил он. – Конечно, если полечу в трех– или пятиместном. Если будет подходящий одноместный, я возьму его. Но если ни одного одноместного с хорошими показаниями не будет, я хочу лететь с тем, кто умеет себя вести, не вцепится мне в волосы, умеет управлять кораблем – все такое. Ты тоже можешь лететь, если хочешь.

Когда я вернулся в свою комнату, Шики оказался там чуть ли не раньше, чем я начал распаковываться. Он был рад мне.

«Жаль, что ваш полет оказался бесплодным, – у него бесконечный запас мягкости и доброты. – Жаль вашего друга Кахане». Он принес мне чая, потом сел на мой шкаф, как в первый раз.

Катастрофический полет почти ушел из моего сознания, которое было полно сладкими мыслями о последствиях разговора с Мечниковым. Я не мог не говорить об этом. И пересказал Шики все, что говорил мне Дэйн.

Он слушал, как ребенок слушает волшебную сказку, его черные глаза сверкали. «Как интересно, – сказал он. – Я слышал разговоры о новых данных, которые скоро сообщат всем. Только подумать, если можно вылетать, не боясь смерти или...» – он замолк, взмахивая своими крыльями.

– Это еще не совсем точно, Шики, – сказал я.

– Конечно, нет. Но положение улучшилось, верно? – Он помолчал, глядя, как я делаю глоток почти безвкусного японского чая. – Боб, – сказал он, – если вы пойдете в такой полет и вам понадобится человек... Конечно, в шлюпке от меня мало толку. Но на орбите я не хуже любого другого.

– Я знаю, Шики. – Я старался говорить как можно тактичнее. – А как Корпорация?

– Мне разрешат вылет, если не будет других желающих.

– Понятно. – Я не сказал, что не хочу участвовать в полете, на который нет желающих. Шики это знал. Он один из подлинных ветеранов Врат. По слухам, он получил большую премию, достаточную для Полной медицины и всего прочего. Но либо потерял ее, либо отдал кому-то, а сам остался калекой. Я знаю, он понимал, о чем я думаю, но сам я совсем не понимал Шикетея Бакина.

Он подвинулся с моего пути, когда я убирал вещи, и мы сплетничали об общих знакомых. Корабль Шери еще не вернулся. Пока еще не о чем беспокоиться, конечно. Можно дать еще несколько недель – без катастрофических последствий. Конголезская пара, как раз за перекрестком в коридоре, вернулась с большим количеством молитвенных вееров из ранее неизвестного муравейника хичи, на планете вокруг звезды А-2, в самом конце спирального рукава Ориона. Они разделили миллион на три части и увезли свою долю назад в Мунгбере. Форхенды...

Как раз, когда мы о них говорили, показалась Луиза Форхенд. «Услышала голоса, – сказала она, вытягивая шею, чтобы поцеловать меня. – Жаль, что у вас оказался такой тяжелый рейс».

– Во всякой игре есть проигравшие.

– Ну, добро пожаловать домой. У меня получилось не лучше. Тусклая маленькая звезда, мы не нашли никаких планет. Понять не могу, зачем хичи проложили туда курс. – Она улыбнулась и погладила меня по шее. – Приходите ко мне на вечеринку по случаю возвращения. Или вы с Кларой?...

– Спасибо, – сказал я, и она не поднимала больше вопроса о Кларе. Несомненно, слухи уже распространились: сигнальные барабаны Врат работают днем и ночью. Через несколько минут она ушла. – Хорошая женщина, – сказал я Шики, глядя ей вслед. – Хорошая семья. Она как будто чем-то встревожена.

– Боюсь, что да, Робинетт. Ее дочь Лу просрочила время. В этой семье много горя.

Я взглянул на него. «Нет, не Вилла и не отец; они в полете, но время у них еще не вышло. Был еще сын».

– Я знаю. Генри, мне кажется. Они называли его Хэт.

– Он умер перед их прилетом сюда. А теперь Лу. – Он склонил голову, потом вежливо подлетел ко мне, взял пустую фляжку. – Мне нужно возвращаться на работу, Боб.

– Как ивы?

Он печально ответил: «Я больше там не работаю. Эмма не считает меня хорошим работником».

– Да? Чем же ты занимаешься?

– Делаю Врата эстетически привлекательными, – ответил он. – Вероятно, меня можно назвать мусорщиком.

Я не знал, что ответить. Врата забиты мусором; из-за низкого тяготения любой обрывок бумаги, любой выброшенный кусочек пластмассы плавает где-то внутри астероида. Пол подметать нельзя. Первый же взмах метлы все поднимает в воздух. Я видел, как мусорщики гоняются за клочками бумаги и сигаретным пеплом с ручными пылесосами, и даже подумывал, что сам стану одним из них. Но мне не понравилось, что Шики занимается этим.

Он без труда понял, о чем я думаю. «Все в порядке, Боб. Мне нравится работа. Но... пожалуйста, если понадобится член экипажа, вспомните обо мне».

| ОТЧЕТ О ПОЛЕТЕ

|

| Корабль АЗ-7. Рейс 022В55. Экипаж Ш. Ридни, Э.

| Тзин, М. Синдлер.

|

| Время до цели 18 суток 0 часов. Место

| назначения примерно в окрестностях Кси Пегаса А.

|

| Резюме. Мы вынырнули в непосредственной

| близости от небольшой планеты, примерно в 9

| астрономических единицах от центральной звезды.

| Планета покрыта льдом, но мы засекли излучение

| хичи в одном месте в районе экватора. Ридни и Мэри

| Сидни высадились и с некоторыми трудностями -

| местность оказалась гористой – обнаружили место с

| повышенной температурой, и в нем металлический

| купол. Внутри купола оказалось некоторое

| количество артефактов хичи, включая две пустых

| шлюпки, домашнее оборудование неизвестного

| назначения и нагревальную проволоку. Большую часть

| небольших предметов нам удалось перенести на

| корабль. Выключить нагревательную проволоку не

| удалось, но мы уменьшили ее температуру и держали

| в шлюпке на всем пути назад. Но все же Мэри и Тзин

| оказались серьезно обезвоженными и находились в

| момент прибытия в коме.

|

| Оценка Корпорации. Нагревальная проволока

| проанализирована и повторена. Премия 3 миллиона,

| помимо последующих процентов от использования.

| Другие артефакты еще не проанализированы. Премия

| 25 000 за килограмм массы, общая сумма 675 тысяч

| долларов и проценты от возможной эксплуатации.

Я получил свою премию и заплатил за три недели вперед. Купил кое-что необходимое: новую одежду, музыкальные ленты, чтобы изгнать из ушей Моцарта и Палестрину. После этого у меня осталось около двухсот долларов.

Двести долларов – это почти ничего. Двадцать порций выпивки в «Голубом Аду», или одна дешевая фишка за столом блекджека, или полдесятка приличных обедов в столовой для старателей.

Итак, у меня три возможности. Я могу получить другую работу и оставаться здесь неопределенное время. Или вылететь через три недели. Или сдаться и отправиться домой. Ни одна из этих возможностей меня не привлекала. Но, если экономить, то мне долго – целых двадцать дней – можно не принимать решение. Я решил бросить курить и не покупать ничего из пищи; таким образом, я в день могу тратить всего девять долларов, так что моя поденная оплата и весь мой капитал кончатся одновременно.

Я позвонил Кларе. Она отвечала осторожно, но дружелюбно, поэтому я тоже говорил осторожно и дружелюбно. Ничего не сказал о вечеринке, и она не сказала, что хочет увидеть меня вечером, и все осталось по-прежнему: ничего определенного. Меня это устраивало. Я не нуждался в Кларе. На вечеринке я встретил новую девушку – Дорин Маккензи. Вообще-то она не девушка: она по крайней мере на десять лет старше меня и пять раз была в полетах. В ней возбуждало то, что однажды ей повезло. Она увезла назад в Атланту полтора миллиона и потратила их, стараясь создать себе карьеру певицы: автор текста, менеджер, рекламный отдел, записи и так далее, – а когда не получилось, она вернулась на Врата, чтобы снова попытать счастья. Кроме того, она была очень, очень хорошенькая.