Глава 5.

Абсолютное программирование. Вводный курс

– Снимайте плащ, Илья Евгеньевич, проходите. Вешалка вон там, рядом с дверью. Я понимаю ваше удивление, но потерпите, скоро и вы все поймете. Присаживайтесь. Осмелюсь предложить чайку, не откажетесь? Конечно, вам бы сейчас чего-нибудь покрепче, но не держу, знаете ли. Гостей не бывает, а сам я как-то не нуждаюсь. А вот чайку – милое дело, особенно в такую погоду.

Говоря все это, маленький сутулый человечек беспрерывно суетился, накрывая на стол. Его лысая голова и старомодные очки поблескивали в полумраке, отражая неверный свет стоящего на столе трехсвечового приспособления – то ли шандала, то ли канделябра, а может, просто подсвечника. Стараниями человечка на столе возникли огромное блюдо с теплыми плюшками, масленка, сахарница, пузатый чайник с кипятком, чайничек поменьше с заваркой, варенье, чашки, ложки, салфетки и прочие штучки, один вид которых вызвал в моем желудке бурный физиологический процесс. Я мечтал о горячем чае не меньше пятидесяти миллионов лет, а о том, что такое плюшки, я забыл сто миллионов лет назад.

Простая реакция живого организма оказала бодрящее воздействие на оторопевший разум. Наверное, идиотское выражение стало потихоньку сползать с моей физиономии, потому что человечек, добро улыбнувшись, завершил свои манипуляции торжественным опусканием в мою чашку кружочка лимона и уселся напротив, выжидающе поглядывая на меня поверх сползших на нос очков.

– Пейте-пейте, Илья Евгеньевич, чаек замечательный. И не спешите, времени у нас еще мно-о-ого. Это у землян времени всего ничего осталось, а мы с вами пока что дефицита не испытываем.

Если все, происходившее со мной с момента громового удара над Хамовниками, – это сон, то, судя по последним словам человечка, он продолжается.

Я огляделся. Мы находились в комнате, отвечающей моим представлениям о старинной частной библиотеке в каком-нибудь средневековом доме какого-нибудь чудаковатого богача. В памяти всплыл текст с любимого тухмановского винила из дорогих сердцу семидесятых:

Из полумрака выступали филенчатые стены темного дерева. Встроенные в них стеллажи плотно заставлены толстенными томами, поблескивающими в свете свечей золотом тисненых слов на неизвестных мне языках. Филенчатый же потолок терялся в полумраке высоко над головой – свет почти не достигал его. Присутствовала здесь и обязательная стремянка, служившая, судя по конструкции и затертым до блеска ступеням, многим поколениям хозяев библиотеки. Высокие стрельчатые окна снаружи обметал снег – там выла пурга и властвовала ночь. Тишина этой средневековой ночи, наполненная потрескиванием свечей, скрипом старинного дерева, подвыванием ветра, окружала нас.

Человечек одобрительно следил за попытками моего сознания пробудиться.

– Как вам здесь нравится? Правда, уютно? Это все специально для вас, я знаю ваши вкусы. Ну-ну, Илья Евгеньевич, приходите же в себя. Пора уже задавать вопросы.

– Где я? – поощренный, спросил, наконец, я, не имея душевных сил претендовать на оригинальность.

– Вы у меня в гостях. Помните, вы кого-то искали, чтобы задать мучивший вас вопрос о сроке вашего существования?

– Так это было на самом деле? Я что, действительно умер?

– К несчастью, да. Или к счастью, это как посмотреть. Вы пейте чай-то, а то остынет. Плюшки рекомендую настоятельно. Или может быть, поужинаем более плотно?

– А вы, значит, тот, кого я искал?

– Да, – просто ответил человечек. К своей чашке он так и не притронулся.

– Но я искал Бога.

– Считайте для начала, что вы его нашли.

– Вы Бог?

– Не совсем, но вроде того. Вы потом поймете.

– А настоящий Бог есть?

– Настоящего, в том смысле, который вы вложили в свой вопрос, нет.

– Только вы?

– Только я.

– А Дьявол?

– Что Дьявол? – человечек сделал вид, что не понял вопроса. При этом его добрые глаза стали еще добрее.

– Дьявол есть? Существует?

– Если я правильно уловил смысл ваших вопросов, вы пытаетесь с наскока, даже не попробовав плюшки, постичь основы мироздания, не так ли? Вас интересует, какова доля субъективности в окружающей вас реальности? Существует ли и существенна ли поляризация субъективных основ? Так вот, никакого Дьявола нет. А добро и зло – всего лишь абстракции, локализованные в человеческом обществе с целью упрощенного объяснения окружающего мира. Объяснения, доступного слабому человеческому разуму, к тому же находящемуся в условиях постоянного дефицита достоверной информации. А реальность, к сожалению, чрезвычайно материальна и объективна, ее форма продиктована конечным числом фундаментальных физических соотношений. И еще есть я.

Если бы подобный диалог состоялся в другое время, до моих последних приключений, я ограничился бы мысленным диагнозом своему визави, и на этом либо постарался закончить беседу, либо разговаривал с ним как с больным, осторожно обходя острые темы, дабы не вызвать припадка. Однако мои чувства все еще оставались возбуждены картиной летящих навстречу световых горизонтов черной дыры, так что сейчас я мог бы поверить во многие чудеса, в том числе и во встречу с Богом. Пусть только представит доказательства, а то уж больно не вяжется его тщедушная фигурка с образом Великого и Всемогущего.

– Вы? А кто вы все-таки? – прямо, не церемонясь, спросил я в ответ на его последнюю фразу, сказанную особым многообещающим тоном. – Извините, но оснований считать вас Богом у меня маловато.

– Отчего же маловато? Разве обстоятельства нашей встречи не кажутся вам если уж не достаточным, то по крайней мере располагающим основанием?

– Какие обстоятельства? Мы сидим, пьем чай в уютной комнате. Я, конечно, не знаю, как сюда попал, но всякое случается в жизни, особенно если под водочку. Вы пожилой человек, отнюдь не похожий на творца всего сущего. Так что мой, как вы сказали, слабый разум ищет упрощенные объяснения нашей встрече, и находит. Ну, например, допустим, что со мной все-таки случился приступ белой горячки, и все, что произошло с момента последней пьянки – мой горячечный бред. И вы, извините, тоже. Или, скажем, другой вариант. Вы существуете реально, но все мои приключения – результат вашего гипнотического воздействия. Уж не знаю, зачем вам это нужно, но если вы и дальше будете ставить свои бесчеловечные эксперименты, я все равно не поверю, что вы Бог. А вот еще вариант, так сказать, компиляция из двух предыдущих. Мы оба сошли с ума и находимся в психбольнице. Тогда ваше заявление насчет вашей божественной сущности совсем уж понятно и никакого удивления у меня не вызывает.

– Все ваши варианты, Илья Евгеньевич, извольте заметить, базируются на предположении, что либо ваш, либо наш с вами разум помутнен.

– Еще бы! Вы даже не представляете себе, какие бредовые вещи со мной произошли.

– Отчего же не представляю. Могу даже пересказать в подробностях. Сначала охранник застрелил вас. Потом вы побывали в Марианской впадине. Потом отправились в США, посетили спутник Юпитера. Кончилось все прыжком в черную дыру, после чего вы потеряли счет времени. А очнулись у двери в эту комнату.

– Ну вот видите! Поскольку вы так хорошо обо мне осведомлены, значит, я нахожусь под вашим гипнозом, и либо сам рассказал вам о своем бреде, либо вы мне его внушили. Кстати, не знаю вашего имени – отчества, извините.

– Называйте меня, ну, скажем, Саваоф. Для простоты вашего восприятия, так сказать.

Это уже явный перебор. С одной стороны, логично, считая себя Богом, взять имя Саваоф, но с другой стороны, должна же быть у человека совесть! Эта игра мне надоела.

– Может, Иешуа Га-Ноцри? – взорвался я. Не знаешь, куда от собственных проблем деться, а тут еще этот больной. Пора как-то определяться. Я жив, это несомненно, но ситуация, в которой оказался, остается чрезвычайно странной. Срочно требуется привести ее к норме.

– Я допускаю уместность вашей иронии, Илья Евгеньевич, – спокойно ответил мне Саваоф. – Потому что ситуация, в которой вы оказались, остается чрезвычайно странной. Срочно требуется привести ее к норме, – повторил он мои мысли слово в слово все с той же доброй улыбкой.

Я отодвинул от себя чашку и пристроил на блюдце сбоку нее обкушенный остаток плюшки. Он еще и мысли читает! Нет, это самое натуральное издевательство! И я уперся, как осел:

– У меня бред и вы меня гипнотизируете. Спасибо за чай.

Я встал и пошел к двери. Срывая с вешалки плащ, я услышал за спиной негромкий усталый голос:

– Илья Евгеньевич, пожалуйста, осторожнее.

– До свиданья, – буркнул я в ответ, не оборачиваясь, и распахнул дверь.

За дверью оказалась черная пустота. Сквозь нее, освещаемые тусклым желтоватым светом из-за моей спины, беззвучно мчались снежинки, но не было ни неба, откуда бы они срывались, ни земли, на которую они должны падать. Я еле успел ухватиться за косяк и остановить занесенную ногу, иначе уже летел бы во тьму, навсегда удаляясь от теплого светящегося прямоугольника двери. Воздух из комнаты, вырываясь в пустоту, раздувал полы плаща и трепал мои волосы.

Все еще держась мертвой хваткой за косяк, я оглянулся. Саваоф сидел за столом, откинувшись на резную спинку средневекового стула и скрестив руки на груди. Он продолжал грустно улыбаться, но во взгляде мелькнула строгость.

– Осторожнее, Илья Евгеньевич, – повторил он медленно.

Я очень осторожно выглянул наружу. Вокруг – черная непроницаемая тьма. Ничто. Даже не вакуум. Отсутствие пространства-времени. Я заглянул за косяк двери в надежде увидеть хотя бы стену здания, в котором мы находились, но такое же ничто оказалось и там. Высовывать руку и ощупывать не хотелось. С трудом отлепившись от косяка, я аккуратно прикрыл дверь, повесил плащ обратно на вешалку и вернулся за стол. Машинально отхлебнул остывающий чай. Саваоф молча наблюдал.

– А отчество у вас есть? А то Саваоф – как-то неудобно. Вы старше меня, а я вас только по имени.

– Ну, допустим, пусть будет Саваоф Ильич. Устроит?

– Это как-нибудь связано с моим именем?

– Нет, просто так само в голову пришло. Мне-то имя вообще в принципе не нужно. Я до сего момента один был. Ну, а раз уж вы здесь, пусть буду Саваофом Ильичом.

– Ну хорошо, Саваоф Ильич. Итак, либо вы уникальный гипнотизер, либо все действительно обстоит так, как обстоит. Хотя на Бога вы все равно не похожи.

– А я и не Бог. Еще чаю?

– Да, спасибо, если можно. Вы сказали, что были один до тех пор, пока не появился я. Означает ли это, что я вам зачем-то понадобился? Или это такая процедура посмертного суда? В уютной обстановке разберем мои грехи, и дальше вы меня отправите по назначению?

– Вы мне понадобились, Илья Евгеньевич, да еще как. А насчет посмертного суда, так вы эти метафизические бредни забудьте. Никакой загробной жизни не существует.

– То есть как? А как же я, сидящий сейчас перед вами? Если помните, мне две пули в голову всадили. Такие травмы не лечатся.

– Вы, Илья Евгеньевич, к сожалению, отнюдь не тот же самый субъект, которому, как вы изволили выразиться, всадили в голову две пули. Вы – его реплика.

– Это как? Я чувствую себя самим собой. Я – это я. Что значит реплика?

– А то и значит, что вы являетесь абсолютно точной, вплоть до последнего кварка, копией погибшего. Вы обладаете всеми его чувствами, знаниями, памятью, характером. Можно сказать, вы взяли у него его жизнь. Но сам он уже ничего не чувствует. Его жизнь окончена. Его душа, или, правильнее, его самоощущение, к вам не переселилась, она умерла вместе с ним. У вас ваша собственная душа. Печально, но репликация – единственный способ осуществления бессмертия, и никаким бессмертием она на самом деле не является. Кстати, предваряя ваши последующие вопросы: вы – отнюдь не первая реплика Ильи Евгеньевича. Первая, квазиматериальная, тоже теперь мертвая, падает сейчас в черную дыру в центре Галактики, и будет падать туда, с нашей точки зрения, вечно.

– Следовательно, я тоже умру, и больше уже ничего не буду чувствовать? Даже если появится моя новая реплика?

– Абсолютно верно. Ваша новая реплика станет жить продолжением вашей жизни, но это будет ее собственная жизнь.

– И кто же играет со мной в эти игры? Вы, как я понимаю?

– Илья Евгеньевич, прошу понять меня правильно и принять неизбежное. Да, это я реплицировал вас, и собираюсь реплицировать и дальше. Но я ни в коем случае не стал бы вас тревожить, если бы не трагическая необходимость.

– И что же это за необходимость такая, чтобы покойников тревожить? Не по-божески это, Саваоф Ильич!

– Мне нравится, что вы относитесь к ситуации с юмором, Илья Евгеньевич. Собственно, я знал, что так будет. Я вообще знаю вас лучше, чем вы сам. Но давайте-ка на сегодня прервемся. Вы, наверное, устали, а разговор у нас впереди серьезный. Вы, извините, реплика материальная, так что вам самое время отдохнуть. Там для вас апартаменты приготовлены, давайте я вас провожу.

Я и в самом деле чувствовал дикую усталость. Для несчастной второй реплики столь дорогого моему сердцу ныне покойного Ильи Евгеньевича, царство ему небесное, психическая нагрузка оказалась чрезмерной. Я брел в дрожащем пятне света, отбрасываемого шандалом, вслед за шаркающим Саваофом Ильичом по длинным коридорам старинного дома, и вопросы, которые я хотел задать, один за другим покидали мою голову. Существуют ли еще реплики, кроме меня? Да черт его знает! Можно ли реплицировать мне на вечерок какую-нибудь «плэймэйт» или «пентхаус пет»? А зачем она тебе, ты все равно сейчас отрубишься. Что это за снег там, снаружи, за окнами, если там ничего нет? Да фиг его знает, специально для твоего уюта организован. Ну где же эти чертовы апартаменты, спать охота! Да вот они.

Саваоф Ильич толкнул скрипучую дверь и пропустил меня вперед. Я вошел в темное помещение и остановился, боясь на что-нибудь налететь. За спиной щелкнул выключатель.

– Ну как, я угадал ваше желание? – спросил добрейший Саваоф Ильич.

Как громом пораженный, я стоял в прихожей собственной квартиры.

– Проходите, Илья Евгеньевич, будьте как дома. Я, с вашего разрешения, удалюсь. Отдыхайте. Утром продолжим. Спокойной ночи.

И Саваоф Ильич отбыл, тщательно прикрыв за собой дверь.

Я кинулся на кухню. Негромко урчал холодильник. Распахнув его дверцу, увидел тот же самый набор продуктов, до которого так и не смог добраться в ту бесконечно далекую дождливую ночь. Схватил кусок колбасы, и, откусывая от него на ходу, побежал по комнатам. Все так же, как тогда. В спальне – не убранная постель. В кабинете гудят вентиляторами и шелестят дисководами компьютеры. Компьютер, на котором работал спайдер, молчит, держит на экране серое окошко с одним-единственным сообщением: «m=06.2008 d=04».

Я подбежал к окну. Там спала летняя ночная Москва. Оглянулся. На часах четыре утра. Схватил трубку телефона. Гудок – ответ станции. Тыкая мимо клавиш, с третьего раза набрал номер виталиной дачи. Длинные гудки. Один. Второй… Пятый. Щелчок. Сонный виталин голос: «Алло.»

– Ты, сволочь, ты меня слышишь?

«Алло, говорите!»

– Виталий, так тебя и перетак, это Илья!

«Не слышу, говорите!»

– Это Илья, ты что, не слышишь меня?

«Ты, сука, попробуй только еще набрать этот номер! Я тебя из-под земли достану!»

Короткие гудки. Естественно, он меня не слышал. С тем светом связь, как известно, односторонняя. Но насчет «из-под земли», это он здорово скаламбурил.

Дожевывая колбасу, я уже без энтузиазма побрел обратно к входной двери. Постоял перед ней. По идее, с той стороны сейчас должен лежать свеженький, только начинающий коченеть, труп.

Открыл дверь. Из темного коридора пахнуло настоянным на старинном дереве многовековым запахом аристократического жилья. Свет из моей прихожей упал на противоположную стену и, сквозь слегка раздвинутые тяжелые портьеры, – за окно. Там все так же шел снег. Вьюга улеглась, и снег падал теперь медленно, крупными хлопьями.

Я закрыл дверь, добрался до спальни, на ходу сдирая с себя одежду, и рухнул в постель. Водяной матрас, пару раз качнувшись, принял мое спящее реплицированное тело.

Ну, Саваоф Ильич, и дурацкие же у вас шуточки.

Глава 6.

Абсолютное программирование. Теоретические основы

Я проснулся сам, как обычно, за пару минут до срабатывания таймера музыкального центра. Прошедший вечером грозовой фронт, похоже, принес ненастную погоду – к окну снаружи прижимался сырой туман. Лежа в постели, я смотрел в потолок и старался убедить себя, что только что видел длинный, необычайно ясный цветной сон. Убедить не удавалось.

На кухне забамкали часы – шесть утра. Одновременно щелкнул музыкальный центр: «Ру-усское ра-адио – музыка для души-и!». Эти тоже каламбурщики, специально для души музыку передают. Ди-джей сообщил, что сегодня суббота, и принялся крутить повседневный осточертевший набор песенок, свидетельствующих о покойницком состоянии наших творческих сил. Порадовал один только Макаревич: «Вот море молодых колышут супер-басы…». Под нее-то я и поднялся.

Несмотря на два часа сна и предыдущие переживания, я чувствовал себя совершенно отдохнувшим.

Жаль, что окна квартиры выходят на сторону, противоположную подъезду. А то бы удалось понаблюдать милицейскую суету по поводу тела гражданина Н. Небось, уборщицы уже нашли труп, сейчас в милицию звонят. А если спуститься на балкон нижнего этажа, а потом еще ниже, может, смогу поучаствовать в выносе тела?

Мои попытки открыть балконную дверь прервал мягкий голосом Саваофа Ильича, невесть как возникшего в дверном проеме:

– Это бесполезно, Илья Евгеньевич. На самом деле эта квартира – тоже реплика, и снаружи сейчас ничего нет. Да вы, я думаю, и не собираетесь всерьез ничего предпринимать. Так что доброе утро! Умывайтесь, завтракайте и приходите в библиотеку. У нас впереди трудный разговор.

Саваоф Ильич повернулся и исчез в коридоре. Проскрипела входная дверь. Я ощутил себя заключенным. Заперт в этом странном доме, вынужден подчиняться приказам какого-то старикана, да он еще и врывается, когда захочет. Давненько я уже не чувствовал такой несвободы – с тех пор, как в девяносто первом по техническим причинам выбыл из рядов КПСС.

Я привел себя в порядок, оделся в любимую джинсу, проглотил, глядя в мутное окно, традиционную яичницу и кофе с тостом, и спустя полчаса уже шел по певучему паркету старинного коридора в сторону библиотеки. Вспомнив бесцеремонное вторжение Саваофа Ильича, я отвечал ему тем же, дергая ручки встречавшихся по пути многочисленных дверей, однако ни одна из них не открылась. То ли все они были бутафорскими, то ли Саваоф мне настолько не доверял, что не поленился их все позакрывать на ключ. В коридоре царил все тот же полумрак, едва рассеиваемый потрескивающими свечами редких настенных светильников. Тьму за окнами по-прежнему пронизывал насыщенный снегом невидимый ветер.

Картина, найденная мной в библиотеке, отличалась от виденной накануне только отсутствием чайных принадлежностей да новыми свечами в подсвечнике. Саваоф вышел из-за стола мне навстречу и протянул руку. Теплое, сухое и твердое рукопожатие.

– Как спалось, Илья Евгеньевич? Уж извините за то, что я к вам утром так неожиданно ворвался, но, видите ли, я вынужден достаточно плотно контролировать ваше поведение здесь. Есть, знаете ли, некоторые правила… Даже не правила… В общем, вы для меня представляете определенную ценность, и я должен беречь ваш рассудок, учитывать нагрузку, которую испытывает ваша психика.

– Вот об этом я как раз и собирался поговорить, Саваоф Ильич, – неожиданно для себя перешел я в наступление, почувствовав в его тоне некоторую неуверенность. – Мое положение у вас в доме как минимум странно. Вы что, похитили меня? Вы собираетесь меня использовать? Мертвый я, живой ли, или реплика какая-то, но я человек, и странное обращение со мной, больше похожее на обращение с заключенным, не вызывает во мне ничего, кроме неприятия и сопротивления. Либо давайте объяснимся и договоримся о правилах взаимодействия, либо я откажусь от того сотрудничества, которое вы имеете в виду. Можете тогда искать мне замену.

– Ну что ж, ради этого я вас и пригласил, – спокойно ответил Саваоф, и я сразу понял, что ошибся, услышав в его предыдущих словах неуверенность. Сейчас его голос был тверд и неожиданно властен, что никак не вязалось с обликом доброго старикашки. – Я надеюсь, что этот ваш всплеск эмоций будет последним, потому что у вас имеются другие задачи, среди которых истерике места нет. Нам действительно придется заключить некий договор, но учтите, что договор будет неравноправным, и заключен он будет на моих условиях.

– У человека договор с Богом? Это что-то новенькое. По-моему, раньше такими делишками баловался только Дьявол.

– Я не Бог, повторяю вам. Но если вам так проще будет воспринять то, что я вам сейчас начну излагать – считайте меня Богом. Или Дьяволом, если вам это больше нравится.

– А если я не соглашусь?

– Согласитесь.

– Как же вы меня заставите?

– Я вас не буду заставлять. Я изложу вам проблему, и вы согласитесь сами, и с большим желанием.

– Ладно, мир, Господи. Мне даже интересно, что это у Бога может быть за проблема, которую он не способен решить без участия человека.

– Вот так-то лучше. Впрочем, я не сомневался в вашем благоразумии. Садитесь.

Мы уселись друг против друга. Помолчали, он – собираясь с мыслями, я – выжидательно. Наконец, он начал.

– Уважаемый Илья Евгеньевич. Я выбрал вас из большого числа кандидатов. Это оказалось не просто, учитывая важность миссии, которую вам предстоит исполнить. Только, пожалуйста, не относите мой выбор на счет ваших каких-то особых достоинств. Буду с вами совершенно откровенен. Вы – довольно заурядная личность. Да, ваш показатель интеллекта высок. По американским тестам, которые в вашей стране не распространены по причине обоснованной боязни начальства знать правду, ваш коэффициент интеллекта оказался бы около ста пятидесяти. Но я имел в своем распоряжении несколько тысяч кандидатур с показателями не ниже вашего. И среди них – множество англосаксов, с которыми я бы, при прочих равных условиях, предпочел иметь дело в первую очередь. Люди этой группы наций куда более надежны в таких делах, как мое. А поскольку мое дело – это в том числе и вся жизнь вашей цивилизации, то не удивительно, что именно эти нации оказались в группе лидирующих по уровню развития. Славяне же, к которым относитесь и вы, Илья Евгеньевич, прошу не обижаться, обречены, по причине куда менее адекватного восприятия действительности, на второстепенную роль в прогрессе человечества. Но поскольку проблема, которую необходимо решить, сосредоточена именно в России, я вынужден иметь дело с русским.

Он снова помолчал. Я чужд национализма, поэтому выпады в адрес родной нации пропустил мимо ушей. Саваоф продолжил:

– Однако и в России имелось не менее полутора тысяч ваших конкурентов. Несколько сот из них – программисты классом не ниже вас, с собственными теоретическими и практическими разработками, с потенциалом, позволяющим работать в том числе и с распределенным интеллектом. Несколько сот других людей более предпочтительны, чем вы, в части владения космологией и космогонией, физикой элементарных частиц и смежными дисциплинами, знание которых пригодилось бы им при решении моей проблемы. В этом смысле вы даже не дилетант, хоть в свое время и почитывали научно-популярную литературу. Да и другие ваши характеристики – далеко не лучшие в рассматриваемой группе. Я имею в виду неорганизованность, леность, низкую ответственность.

Я слушал, стараясь не воспринимать сказанное всерьез. Это оказалось не сложно, помогала неправдоподобность ситуации. А привычка не читать передовицы газет сохранилась у меня еще с коммунистических времен.

– Саваоф Ильич, вы достаточно убедительно объяснили, почему я не гожусь для вашей миссии. Спасибо. Разрешите откланяться? – я покосился на дверь, возле которой до сих пор висел мой светло-бежевый плащ. Открыть ее еще раз меня не заставили бы даже под пистолетом.

– И, тем не менее, я выбрал вас, – продолжил Саваоф как ни в чем ни бывало. – На то есть ряд причин. Во-первых, вы действительно умный человек.

– А я, было дело, решил, что это недостаток.

– Во-вторых, вы классный программист. Вы реализовали свой талант, открыв распределенный интеллект и начав с ним работать. Поэтому я считаю, что вы готовы к восприятию идей, которые лягут в основу нашего сотрудничества. Более того, вы поразительно точно выбрали тему первой задачи для распределенного интеллекта. Предсказанный вами конец земной цивилизации – именно то, что занимает меня сейчас, и будет занимать вас в ближайшее время. Мне не потребуется долго убеждать вас в реальности близкого конца. Вы одиноки, а значит, личные проблемы меньше будут отвлекать вас от вашей миссии.

Неужели он хочет вернуть меня в Москву?

– Да, вы правы, Илья Евгеньевич. Я действительно собираюсь вернуть вас на Землю.

– На Землю? Так мы не на Земле?

– Илья Евгеньевич, дорогой, я советую вам начинать мыслить вселенскими категориями. За дверь заглядывали? В черную дыру падали? То-то. Вы привлекаетесь к выполнению миссии особого рода. Так что будьте добры, слушайте меня внимательно и терпеливо. Кстати, знаете ли, каков самый последний аргумент в пользу вашей кандидатуры?

– Я так думаю, вы хотите предоставить мне возможность лично получить причитающуюся за открытие распределенного интеллекта Нобелевскую премию.

Я впервые увидел, как смеется Бог. Ничего особенного, дребезжащее старческое похохатывание.

– Ошибаетесь ровно на сто процентов. Вам не только не причитается никакой премии, вы даже не получите известности в узких кругах специалистов. А вашему открытию суждено сгинуть вместе с вашей Крышей. В том-то и состоял последний аргумент, что ваше удаление из числа живущих практически никак не повлияет на дальнейшую судьбу человечества. В отличие от абсолютного большинства других кандидатов, которые пока имеют возможность либо сами сделать что-то полезное, либо родить полезных детей.

В конце концов он меня достал, пришлось слегка обидеться:

– Но ведь и я, оставшись жить, мог бы…

– Не могли бы. Дело в том, что ваша гибель организована не мной, и изначально не имела целью доставку вас сюда. Она чрезвычайно удачно для меня произошла естественным образом, в ходе развития конкретной земной ситуации. Другими словами, вас устранил Виталий, целиком руководствуясь собственными соображениями.

– Боже, тогда у меня возникает вопрос. Означают ли ваши слова то, что вы не управляете всем происходящим во Вселенной? Вы допускаете самовольство? Или это Виталий у вас в любимчиках, а остальных вы по струнке строите?

– А вы что же, Илья Евгеньевич, предполагаете, что Бог жестко и однозначно правит всем сущим?