А вообще-то, она давно привыкла к напряженному вниманию окружающих. Все они нянчились с ней, стараясь предугадать каждое ее желание, уловить всякое ее движение. Она казалась себе некой принцессой на огромном балу. Стоит лишь чуть-чуть взмахнуть веером – и налетит толпа кавалеров; наперебой, отпихивая друг друга, они станут звать ее на танец; разгорятся ссоры, дойдет до дуэлей… И невдомек им, заносчивым пустозвонам, что под маской принцессы скрывается безжалостный и жестокий боец, ждущий лишь мгновения, чтобы пустить в ход разящее оружие. Только не эти глупые франты ее интересуют. Всегда, каждый момент, без отдыха и перерывов, следит она за маленькими тупыми созданиями, гуськом ползающими далеко внизу, у самой верхней границы дымчатой пленки, покрывающий Землю. Именно для них приготовила она целую батарею тяжелых орудий.

А Земля? Да что Земля… Центр декартовой системы, в которой она рассчитывает местоположение, свое и других существ, живущих рядом. Не более того.

Пора. Платформа сообщила координаторам, что она готова к выходу из режима дежурства. Те помедлили, наверное, совещаясь с кем-то, и ответили согласием. Платформа разоружила пушки и перевела их в транспортное положение. Последний раз, просто по привычке, оглядела окружающее пространство. Интересно, но киллер снова напряжен, как охотничья собака в стойке. Наверное, его встревожили ее манипуляции с пушками. Глупыш. Платформа, наконец, убрала и рецепторы боевой системы управления. Теперь она стала просто большим мирным спутником, собирающимся менять орбиту. Попыхивая двигателями грубой ориентации, «Мертвая голова» неторопливо принялась разворачивать сорокатонное тело. Предстояло выдать тормозной импульс главным маневровым двигателем и нырнуть далеко вниз, к белесой Земле, чтобы найти там регламентную станцию и получить желанную порцию свежей жизненной энергии. Бронеплита, прикрывающая сопло маневрового двигателя, легко съехала по направляющим, открыв изящный полый конус розоватого металла.

…И в открывшееся мягкое подбрюшье ударил тяжелый осколок. Фрагмент какого-то из первых исследовательских аппаратов, многие десятилетия болтавшийся по сильно вытянутой орбите, и по этой причине неподконтрольный системам слежения, пришел из дальнего космоса и врезался в двигательную установку, испарившись сам и сдетонировав топливные компоненты. Короткая яростная вспышка мгновенно выжгла содержимое бронекорпуса платформы. Сам корпус выдержал внутренний удар, но вырвавшиеся сквозь пробоины взрывные газы заставили беспорядочно кувыркаться обгорелое тело, мгновение назад бывшее почти живым, чувствующим и мыслящим существом.

Киллер не выдержал. Его давно уже раздражали заигрывания «Мертвой головы», когда та нет-нет, да и направляла на него одно из своих легких орудий. А сегодня она вела себя совсем странно. Ему сообщили, чтобы он не волновался, дескать, платформа уходит на регламент. Но он ей не верил, уж слишком часто она его обманывала. И он не ошибся! Когда подопечная неожиданно окуталась густым облаком горячего газа и принялась быстро вращаться, что не вписывалось ни в какие нормы орбитального поведения, он принял решение. Выхлопной патрубок боевого лазера отрыгнул облачко отработанного газа. Одновременно киллер заорал в эфир: «Всем-всем-всем! Веду бой!»

Спустя две секунды из точки пространства, где только что кувыркался пустой корпус бывшей боевой платформы «Мертвая голова», разлетались во все стороны раскаленные добела куски броневой стали, а на месте киллера вспухало облако газа, в которое он превратился под синхронным залпом двух хранителей.

Еще через пять секунд космос взорвался активностью сотен объектов. Место разыгравшейся трагедии накрыли радарные лучи, спутники – контролеры уперлись в него телескопами, заработали маршевые двигатели по крайней мере десятка солдат двух великих кибернетических армий, назначенных залатать образовавшиеся бреши в обороне. Обе стороны, конечно же, восприняли маневры друг друга как агрессию, и последующие выстрелы не заставили себя ждать. На десятой секунде с момента чрезвычайного происшествия уже вовсю шел полномасштабный космический бой. Киллеры и хранители бешено вращались, перенося прицел, прыгали в стороны, уклоняясь от ударов, плевались лазерными импульсами, нейтронными пучками и кумулятивными снарядами. В перестрелку оказались втянуты еще две боевые платформы. К району схватки подтягивались оказавшиеся рядом рейдеры. Эскалация конфликта быстро нарастала.

– Боевое взаимодействие, аргентинский квадрант! Первый уровень готовности!

Доклад офицера группы контроля застал меня за прокладкой трасс межсекторной ротации в районе Северного полюса. Разум еще не воспринял ужасной сути простых слов, но годами отработанный навык мгновенно выдал команду кинематику. Моя подвеска рухнула вниз и крутанулась вправо с такой скоростью, что потемнело в глазах. Когда я оказался над аргентинским сектором, здесь уж собралась большая часть операторов. Вслед за мной появился Филлип.

Глазам предстала ужасающая картина. Огромный кусок пространства наполнен огнем, криками бойцов и воплями умирающих. Автоматы схлестнулись в жестокой битве. Растет и ширится желто-оранжевый контур. Я еще никогда, за все годы дежурства, не видел предударного контура таких размеров. Почему и как все случилось, выяснять сейчас нет никакой возможности. Да и давить контур нечем: все резервы включились в работу еще до нашего появления. Мы, люди, можем только тупо наблюдать, как сражение расползается по сфере Главного зала. Дать команду не прекращение огня – значит мгновенно остаться вообще без боевых средств над восьмой частью земной поверхности. А это – гарантированный ядерный удар в течение ближайшего получаса. Ударить первыми, пока русские, так же, как мы, с ужасом наблюдают за спонтанным развитием событий? Они засекут нашу атаку, и ответят. Ни над нашим Центром, на над русским, сейчас пока нет предударных ситуаций, а это значит, что обе атаки окажутся стопроцентно эффективными и фатальными. Ждать, что будет дальше, ничего не предпринимая? Да и так ясно, что будет. Война автоматов либо захватит небесную сферу, либо стихнет, когда в захваченном ею районе исчерпаются боевые средства. В любом случае одним из ее итогов рано или поздно станет появление неустранимого предударного контура над нашим, либо над русским Центром. Паритет угрозы нарушится, и кто-то обязательно примет решение на удар. Вот и все. Другая сторона, конечно же, ответит. В условиях ослабленной обороны удары окажутся смертельными для всех.

Самое главное, что этот сценарий известен давным-давно. Его многократно обсуждали и мы, и русские, на всяких там конференциях, симпозиумах и съездах. Рассчитывали вероятности, размахивали фазовыми диаграммами, потрясали критериями. Все без толку. А дело-то совсем простое. Мы всего лишь не доверяли друг другу. Предпочли доверять автоматам, а не людям, вот и все. Шли по пути недоверия, шаг за шагом приближаясь к его концу, и не могли найти в себе силы повернуть обратно.

На коллиматорном стекле я видел, что Филлип по «красной линии» пытается связаться с русским командиром. С третьей попытки соединение установилось. Пролетели условные коды, затем начались переговоры. Я наблюдал за их ходом, одновременно слушая донесения офицеров и глядя на сражение. Оно явно стремилось к расширению. По мере избиения боевых ресурсов в эпицентре, со всех сторон в бой вступали и наши, и русские свежие силы.

Филлип договорился-таки с русским генералом провести чистку. Прекратить огонь не решились ни тот, ни другой: слишком опасно. Опять недоверие!

На черной небесной сфере, иссеченной линиями огневых взаимодействий, вспухли сиреневые круги. И русские, и мы одновременно подорвали ядерные фугасы. Жесткое гамма-излучение и электромагнитные импульсы разом превратили в груды мертвого железа сотни спутников, попавших в обширную зону их действия. Наивно, не более того. Бой притих, чтобы через несколько секунд разгореться снова.

С момента гибели платформы «Мертвая голова» прошло сто тридцать секунд.

…Джинни работала в своем кабинете, на втором этаже. Шла видеоконференция. На экране компьютера шесть человек в шести окошках оживленно обсуждали что-то, интересное только им. Джинни почти не слушала их болтовню. Пустая трата времени. Лучше бы занялась статьей для «Форбс». Поверх монитора открывался великолепный вид на океан. Давно обещанный дождь приближался. Да нет, даже не дождь, а самая настоящая гроза. Гряда облаков, с утра обложившая далекий горизонт, теперь разрослась, налилась свинцом и неторопливо, но уверенно подползла совсем близко. Плоские их подошвы словно лежали на выпуклом стеклянном плато. Между ними и серой океанской равниной открывалась дымчатая даль, кое-где пронизанная косыми солнечными лучами. Тут и там с облаков свисали рваные лохмотья уже идущих дождей. Посверкивали первые зарницы.

А над бесконечно высокими снежными вершинами облачной гряды синело небо. Джинни видела узкую его полоску под обрезом рамы окна.

Надо пробежаться по дому, закрыть все, что можно, собрать тент и шезлонги около бассейна. Возможен шквал.

Из-за облачной вершины, напоминающей верхушку крайслеровского небоскреба, в синеву неба неторопливо вскарабкалась белая звездочка.

Джинни удивленно следила за ее движением. Самолет? Не похоже. Джинни встала и подошла к окну, оставив собеседников разбираться между собой.

Звездочка, забираясь все выше, постепенно замедляла движение. Оказывается, она была не одна. Вслед за ней из-за облака вылезла вторая, потом третья и четвертая. Они двигались друг за дружкой, как взявшиеся за руки в хороводе. Первая, еле-еле добравшись до только ей известной точки на небосклоне, повисела там, словно раздумывая, и так же неторопливо двинулась вниз. За ней потянулись и ее товарки, которых набралось уже больше десятка.

Жаль, что дети в школе. Очень интересное зрелище.

И как только Джинни вспомнила о детях, ее одолел приступ смертной тоски. Не в силах пошевелиться, наблюдала она, как приближается орбитальный цуг с включенными на полную мощность двигателями пикирования, о котором так часто рассказывал Крис.

…Приняв доклад о начале русской атаки, Филлип устало и равнодушно приказал приступить к совместным действиям. И я сразу понял роль, отведенную мне Саваофом в этот, последний раз. Санкция на ядерный удар дается совместными действиями четверых. Один из них ее уже дал: Боевой Интеллект залил желто-оранжевый контур алой подсветкой. На своем коллиматоре я видел мелькание инструкций режима встречного удара, и неумолимо сокращалась пульсирующая желтая полоса – время, оставшееся до первого взрыва над нашими головами. Зажглась белая «двойка»: второй номер, полковник Донован, также дал свою санкцию. Задержавшись на мгновение, слева от нее появилась «единица». Отработал Филлип.

Вот он, момент истины! Тот самый, о котором много лет и много жизней назад небрежно процедил мне Виталий из темноты «сааба». Тот самый, отменить который так хотел Саваоф, уже впавший, наверное, в кому. Тот, ради которого я столько раз умирал и воскресал вновь, жил чужими жизнями, испытывал чужие страсти, любил чужой любовью, и все это было моим! Это я, чьи мертвые тела разбросаны по всей Вселенной, я, не имевший права, возможно, и на одну жизнь, а проживший множество, я, равнодушный наблюдатель и прямой соучастник, я, спаситель и виновник, я решал сейчас, жить дальше этой Вселенной, или умереть навсегда, мгновенно и безболезненно, не оставив по себе ничего, кроме Ничего.

Мой носитель О’Рейли уже начал произносить заветную мысленную формулу, известную только ему, да мне. Через секунду он ее закончит – и на коллиматоре появится белая «тройка», и сквозь водную толщу инфразвук донесет до приемо-передающих комплексов боевой приказ, и мощные радиоимпульсы, способные пробить любые помеховые поля, вознесутся к орбитам вечно готовых к работе спутников, и падут от них вниз, на приемные антенны орбитальных цугов. И длинные белые факелы мощных двигателей переведут боеголовки в вертикальное пике.

И Земля погибнет.

Или на сцену выступлю я, русский богатырь Илья, и схвачусь с О’Рейли в неравной борьбе на его поле, и не дам ему договорить заветную формулу. Продержаться-то нужно всего две минуты. Потом будет удар, и вечное забытье. Исчезнет Америка. Замерзнут тропики. Потоп зальет пол-Европы, а мороз скует ее вечным льдом. Все территории, близкие к водным пространствам, очистят от гомо сапиенс невиданные ураганы. Но в центре огромного материка, называемого Евразией, изменения климата не выйдут за пределы допустимых для жизни человека. Там живем мы, русские, интеллектуальный резерв человечества.

И Земля выживет.

Пройдут сотни лет. На планете вырастут новые поколения людей, приспособленные к суровым условиям жизни, обладающие знаниями всей предыдущей цивилизации, но, в отличие от нее, гораздо более ответственные за себя и свою планету.

И вместе с Землей выживет Вселенная.

Я спокойно выслушал, как О’Рейли додумал санкционирующую формулу. Высветилась белая «тройка». Запульсировал красный круг. «О’кей, хорошая работа, парни!» – сказал Филлип. Люди прекратили суету, молча наблюдая приход Армагеддона. Только офицеры группы контроля наперебой докладывали ситуацию. Пульсирующая желтая полоса на коллиматоре стала совсем короткой.

…Я и Крис О’Рейли, един в двух лицах, двое в одном, все еще были живы. Сидя на высоком стуле в баре на галерее верхнего уровня Главного зала, я смотрел одной на двоих парой глаз вниз, на круглое озеро черной воды, недвижно лежащее внизу. Одинокая лампа аварийного освещения тлела красным волоском в верхней точке сферического купола. За недели ненужной подземной жизни глаза привыкли к темноте, а иначе как бы я мог видеть эти искореженные обломки кинематика, нелепо торчащие посреди озера, и запутавшиеся в них грязные тряпки, бывшие когда-то гордой униформой Золотого экипажа.

Как я выжил? Не знаю. После серии ударов, когда океан над нашими головами выкипел до дна, а дно превратилось в пропеченный на десятки метров стеклянный монолит, в живых осталось всего ничего. Человек тридцать, не больше. Многие раненные, многие тяжело. Все – обречены. Но еще до их ухода мы лишились тех, кто не захотел или не смог жить. Кто-то застрелился, кто-то повесился, а кто-то просто сел на пол, и сидел так, не отвечая на расспросы, до самой смерти. Пока позволяли аккумуляторы, оставшиеся слушали эфир и посылали в него аварийные сигналы. Эфир на всех диапазонах отвечал только треском частых атмосферных разрядов. Кабельная привязка молчала. Гидроакустика ревела отзвуками ураганов.

Отчаянная экспедиция в туннель унесла жизни еще троих, а вернувшиеся рассказали, что туннель безнадежно завален, и из-под завала течет ручей соленой воды. После этого покончили с собой еще трое.

И тогда я познакомился с Крисом. Поначалу он решил, что сошел с ума. Таких вокруг тоже хватало. Один, например, оказался буйным и застрелил двоих, пока не пристрелили его самого. В общем, довелось повидать всякого.

Но Крис оказался классным парнем. Наверное, мы живы до сих пор именно благодаря нашей дружбе.

«Здорово, янки!» – говорю я ему, когда мы просыпаемся.

«Привет, иван!» – отвечает он, и слегка бьет себя кулаком по челюсти.

«За что?» – спрашиваю я возмущенно, почесывая наш общий заросший подбородок.

«А чтоб знал, что мы, американцы, никогда вам, русским, спуску не дадим!»

«Ах, так? Тогда гони назад Аляску! Я не могу доверить в управление свою исконную землю такому обалдую, который даже сам с собой не может жить в мире и согласии!»

«Аляску ему подавай! Ты сначала выселись с моей территории! Здесь частная собственность!»

Ну и дальше в том же духе.

Я часто пересказываю ему историю своих жизней. Он знает ее не хуже меня, но просит рассказать снова и снова. А я и сам не против. Все-таки, есть что вспомнить. Не то что ему, кадровому офицеру, ничего, кроме своего авианосца, да вот этого подземелья, в жизни не видавшему.

А он рассказывает мне о Джинни и детишках. По-моему, он до сих пор втайне считает их живыми. Я слушаю его и жалею, что был женат всего один день, на незнакомой шведке. Хотя женщин повидал много. Даже как-то раз сам был женщиной, очень даже ничего, симпатичной.

Он часто плачет. Сначала стеснялся меня, а потом, когда мы окончательно стали единым целым, перестал. Он знает, что жены и детей у него больше нет. И вообще никого нет. Как у меня. Кроме, конечно, нас самих.

Еще он часто молится. Я рассказал ему о Саваофе и об устройстве Вселенной. Он все понял, но все равно молится. Он хорошо знает свои протестантские молитвы. Стыдно признаться, но я не мог ответить ему ничем православным. Разве что универсальной «Отче наш», которую запомнил со времен службы добровольцем. Он научил меня, и теперь мы молимся вместе.

Сутки уходят вслед за сутками. Электронные часы избавляют от необходимости делать зарубки на столбе, как когда-то приходилось Робинзону Крузо. Вечный сумрак сбил жизненные ритмы, и мы спим теперь редко и помногу. Бывает, сон не приходит и двадцать, и тридцать часов подряд, но зато потом, проснувшись, обнаруживаешь, что проспал пятнадцать часов, и все тело ломит от долгого нахождения в одной и той же позе.

Давно мертвы все, кто начинал с нами эту безнадежную борьбу. Они похоронены в отвалах породы шестого горизонта. Сейчас их могилы глубоко под водой.

Там, наверху, наверное, за эти полгода не осталось в живых никого и ничего. Ядерная зима сковала льдом океаны, засыпала снегом материки. Вся планета скрылась под твердым панцирем. Похоже, я последний живой человек на ней и внутри нее.

У меня полно еды. У меня полно кислорода. У меня комфортная температура. Я запустил автономный генератор и обеспечил электричеством небольшую комнатку, в которой теперь и живу. У меня есть книги. У меня есть друг.

Нет только цели в этой жизни.

Я все чаще нахожу себя бездумно сидящим над круглым озером черной воды. Прошло время, когда мы с Крисом разговаривали, поддерживая друг друга. Прошло время, когда мы ссорились, как бы нелепо это ни выглядело. Прошло время, когда мы чувствовали удивительное единение. Прошли все времена. Времени больше нет. Никакого.

Ты дурак, Саваоф. Ты, именно ты провалил все дело. Ты единственный, кто мог и должен был обеспечить выживание Вселенной. Не ждать до последнего, а с самого начала заботиться о том, чтобы цикл Вечности замкнулся. Кто я такой, чтобы делать твою работу? Ты, а не я, не справился со своей ответственностью! Вот за что я наказал тебя!

Я кладу руки крест-накрест на покатое стекло с однонаправленной прозрачностью, и упираюсь в них лбом. Мое дыхание оставляет на стекле туманный след. С каждым очередным выдохом след все меньше и меньше. Я вижу внизу неподвижную поверхность воды. Я не отражаюсь в ней. Я привидение.

Я закрываю глаза.