Он смотрел на Марину, и во взгляде его сквозила издевка. Словно он хотел сказать: ну что тебе непонятно, дура? Что ты лезешь не в свое дело?

— Сколько тебе лет? — уточнила она, пытаясь снова взять строгий начальственный тон. — Сколько лет тебе и сколько Феде… То есть гражданину Симакову, а?

Но мальчик был подкован основательно, он разбирался в этих вопросах гораздо лучше какой-то зачуханной инспекторши. Что и не преминул тут же показать.

— Феде сорок пять, — по-прежнему спокойно ответил он. — А мне четырнадцать с половиной. Вопросы есть?

Видно было, что Федор Сергеевич Симаков ожидал каких-то подобных вызовов в милицию и натаскал своего «воспитанника» заранее. Конечно, как говорится, «шила в мешке не утаишь», и можно было предполагать, что каким-то образом слух о сожительстве с мальчиком дойдет до милиции Правобережного района.

Но вот странно: Симаков этого не боялся и мальчика Костю научил не бояться. Потому что они оба знали законы лучше, чем Марина. Что и не замедлили объяснить ей на следующий день в прокуратуре.

— Если мальчику больше четырнадцати, — сказал помощник прокурора, — это не преступление. Говорят, что у них любовь, — значит, любовь. Все, точка. Закон молчит. Пусть будет любовь. Понятно, Марина Сергеевна?

Вот тогда Марина была ошеломлена впервые за время своей службы. Наивная была, неопытная.

— И сделать ничего нельзя? — жалобно спросила она. — Ведь мальчонка совсем маленький, он же не соображает…

Помощник прокурора Игорь Владиленович был ясивчиком лет сорока, с округлым животиком, обтянутым рубашкой, на котором почти плашмя лежал яркий широкий галстук. Он говорил всегда быстро, тонким голосом и любил при этом энергично потирать руками — этакий попрыгунчик…

Услышав вопрос Марины, он жизнерадостно рассмеялся и, потирая пухлые руки, протараторил:

— Все, что мы можем в данном случае сделать, будет незаконно. Понимаете?

Не понимаете? Тогда я вам объясню быстренько, раз и навсегда, ладно? Слушайте внимательно. Гомосексуализм законом не карается. С этим ясно? Что бы вы ни думали по этому поводу — не карается. Если один из партнеров не достиг четырнадцати лет, то можно привлечь за растление малолетних. Но если четырнадцать уже исполнилось — все, вопрос закрывается. Это — интимное дело двух мужчин. Это касается только их, и закон охраняет их интересы и желания. Теперь ясно?

— Но ведь это цинизм, — выдохнула Марина, не желавшая смиряться с собственным бессилием. — Взять из приюта мальчика, для того чтобы спать с ним, удовлетворять свою похоть. Старый мужик растлевает подростка. Что вы сами об этом думаете, Игорь Владиленович?

За толстыми стеклами очков глаза помощника прокурора сделались ледяными, даже зрачки как будто сузились. Он улыбнулся, растянул губы и показал белые зубы никогда не курившего человека.

— Я думаю об этом, Марина Сергеевна, — весело, но четко сказал он, — что разговор окончен. Вы спросили, я дал вам разъяснение. Давайте перейдем к следующему вопросу. Как там поживают те трое, что ограбили продуктовый магазин на прошлой неделе? Будем возбуждать уголовное дело или вы передадите на административную комиссию? Вам решать.

Когда Марина, взяв себя в руки, срывающимся голосом доложила о том, как развивается дело с тремя подростками, грабанувшими магазин, Игорь Владиленович что-то записал у себя в папке, покивал деловито своей круглой, как шар, крупной головой, а потом на прощание заметил:

— Вот о грабеже магазина стоит говорить. Тут мы что-то можем сделать: арестовать, оштрафовать. Мало ли что… Имеет смысл разговаривать, потому что это — работа. А про мальчика вашего, извините, один пустой треп. Сделать ничего нельзя, нечего и воздух сотрясать. Счастливо, успехов в труде! — и радостно', заливисто захихикал.

С тех пор, идя по своему участку, Марина несколько раз сталкивалась с мальчиком Костей. Он не здоровался с ней, делал вид, что не знает эту женщину в милицейском мундире. Иногда на мгновение их глаза встречались, и Марина каждый раз вздрагивала — ей чудилось в облике этого истомленного женственного мальчика что-то демоническое, чуть ли не дьявольское.

Вербин сдержал свое слово — на Толика и Дениса нашлась управа. Марина уже давно, чуть ли не с детства, слышала о том, что в принципе посадить можно любого человека — было бы желание. Есть даже такая милицейско-прокурорская поговорка: «Был бы человек, а статья найдется».

В общем-то это не совсем так, и далеко не всякого человека можно посадить, даже если очень хочется. Есть пожилые люди или очень тихие и осторожные — те, кого даже спровоцировать не удастся. Этих не посадишь, они даже под давлением не совершат ничего предосудительного. Но их мало, и Толик с Денисом к этой категории, конечно, не относились: «разобраться» с ними было просто делом техники.

Спустя неделю Марину неожиданно пригласил начальник районного уголовного розыска. До этого они почти не общались, слишком разные были у них поля деятельности, да и служебное положение. Все-таки начальник уголовного розыска — это важный человек, одна из десятка инспекторш по делам несовершеннолетних с ним сравниться не может. Но сейчас он был деловит и сосредоточен.

— Так, дайте все данные на этих ваших героев, — быстро сказал он, уткнувшись носом в одну из тысячи бумаг, которыми был завален его рабочий стол.

— Ну, на этих… Которые там девочек ваших обижают. Посмотрим, что можно сделать. Только быстро давайте, не задерживайте, а то на следующей неделе у меня двое сотрудников в отпуск уходят, вообще некому будет работать.

К тому времени Марина уже выяснила все про Толика с Денисом. Обычная история: все начинается с семьи. У каждого из этих двоих все складывалось в жизни самым классическим образом. Надрывающаяся на тяжелой работе мать, пьющий безработный отец. Двухкомнатная квартира в блочно-бетонном доме, где стены в подъезде с пола до потолка исписаны убогой похабщиной, — редкие дети в подобной обстановке вырастают нормальными людьми.

Дело здесь не в том, что бедность, а в том, что многие люди привыкли к ней. У них просто не хватает фантазии на то, чтобы представить себе, что можно жить лучше. Что квартиру можно отремонтировать, а не ждать, когда это бесплатно сделает жилконтора. Что на подъезде можно поставить в складчину кодовый замок.

Что на праздник в окнах можно выставить красивые рождественские свечи, и это будет здорово.

Толик с Денисом, родившись в этой среде, были обречены с самого детства. У Марины таких — половина участка, и она за короткий срок усвоила, что большинство из них не подлежат спасению. Их можно только поскорее изолировать от других, чтобы не мешали тем, у кого впереди действительно жизнь.

Дениса она увидела через несколько дней, когда утром пришла на службу и проходила через дежурную часть. Там как раз оформляли протокол задержания, и Денис, избитый, с синяками и кровоподтеками на лице, стоял с вывороченными наружу карманами.

— Вот, полюбуйтесь, — увидев заглянувшую Марину, сказал дежурный капитан.

— Ваш, наверное, бывший воспитанник? Знаете его?

Марина отрицательно покачала головой, — Денис и вправду никогда не состоял у нее на учете. Глаза у него сейчас были мутными, остекленевшими то ли от выпитого, то ли от нанесенных ему побоев.

— А что он натворил? — поинтересовалась Марина, уже чувствуя, что обещание Вербина и расспросы начальника угро начинают приносить реальные результаты.

— Сволочь, — для начала добродушно пояснил стоявший рядышком оперативник.

— Наркота. Сам употреблял и еще на продажу таскал. Вот, изъяли. — Он указал на валяющиеся здесь же несколько пакетиков с порошком.

— Это не мое, — угрюмо прошепелявил растерзанный Денис, пошатываясь и тупо, как замученная лошадь, поводя головой из стороны в сторону. — У меня не было… Это не мое.

— Молчать! — крикнул из-за своей деревянной загородки дежурный капитан. — Еще разговаривать много будешь, падаль! Понятые, подойдите и распишитесь — изъято в вашел присутствии и так далее. Вот здесь, где галочка…

Две мрачные фигуры молча отделились от стены и подошли к столу дежурного.

Раз — подпись, два — подпись. В тишине скрипнула шариковая ручка. Все, протокол оформлен, задержание произведено. Теперь Дениса отведут в камеру, а уже днем прокуратура возбудит уголовное дело.

— Сколько ему светит? — поинтересовалась Марина, выходя в коридор у вышедшего вместе с ней оперативника.

— Не знаю, — зевнул тот. — В первый раз попался. Восемнадцать лет… Детей нет. Не работает.

Взвесив эти обстоятельства, оперативник снова зевнул и объявил:

— Ну, пару лет получит. Вряд ли больше. А может, годом отделается. Если хорошего адвоката наймет, и вообще до суда дело не дойдет.

Он пошел к себе, а Марина отправилась в свой кабинет, по дороге размышляя о том, что на хорошего адвоката нужны хорошие деньги, которых у Дениса и его несчастных родителей, конечно, нет. Так что по крайней мере год Дениса в районе не будет — на это можно твердо рассчитывать.

Толика же просто-напросто забрали в армию. Ему как раз подошел срок. В обычном случае он мог бы еще год-другой «косить» от службы, не являясь в военкомат по вызову или представляя какие-нибудь справки, но сейчас дело было решено в одно мгновение. Ранним утром, около пяти часов, наряд Дравобережного РУВД поднял Толика с постели и под причитания перепуганной матери отвез сначала в Дежурную часть, а потом в военкомат.

Об этом Марине сообщил неожиданно позвонивший ей Вербин.

— Теперь вы довольны? — спросил он. — Можете спокойно приступать к перевоспитанию ваших девочек, никто мешать не будет. По крайней мере, год или два. Злодеи обезврежены.

Он повесил трубку.

«Бог знает, что этот подонок может натворить в армии, — подумала Марина, узнав о происшедшем с Толиком. — Но, впрочем, это уж не мое дело. Мое — заняться девчонками».

Она ходила в школу и беседовала с девочками поодиночке и со всеми вместе.

Потом ходила по домам и вызывала родителей к себе.

Когда она стыдила и уговаривала девочек, те угрюмо отмалчивались. Когда беседовала с родителями, те реагировали по-разному. Кто-то пугался, как родители Леры, и обещал принять все меры, вплоть до переезда в другой район. А кто-то просто молчал в ответ и, опуская глаза, бормотал о том, что все это и вправду очень нехорошо, но что ж теперь поделаешь, раз настали такие тяжелые странные времена…

Слабые, безответственные люди, не привыкшие отвечать ни за себя, ни за своих детей, вообще очень любят ссылаться на трудные времена и на то, что «теперь все так непонятно». Им кажется, что это их оправдывает.

Как показалось Марине, одна из матерей даже знала раньше о том, чем занимается дочь, — слишком испугалась во время беседы. Была она хоть и хитрой, но слишком простой женщиной, чтобы скрыть истинное положение вещей, — тут же торопливо заговорила о том, что сама она работает продавщицей в киоске, что денег не хватает. Марина вдруг подумала, что мамаша, вероятно, расстроилась из-за того, что дочка больше не будет приносить домой заработанные на трассе деньги…

А что тут такого? Поработаешь в милиции — ко всякому привыкнешь.

На трассе с тех пор девочки и впрямь не появлялись. Завуч и директриса девятнадцатой школы были очень довольны. Родители Леры активно принялись за покупку новой квартиры — чтобы уберечь девочку от «дурного влияния». Она ведь училась на все пятерки и должна была, по замыслу родителей, через год поступать в университет.

А Марина, как-то случайно заглянув в зловонную кафешку в центре города, увидела Леру. Она, задорно блестя глазками, пританцовывала перед колченогим столиком, за которым сидели ее спутники — четверо молодых кавказцев в кожанках.

Они гортанно что-то выкрикивали, видимо одобряя танец, и матерились. Щечки у Леры раскраснелись, а грудь под тоником мелко тряслась в такт движениям.

Марина не стала подходить к Лере и вообще выбросила эту тему из головы: за всеми не уследишь и всех дел в мире не переделаешь… И всех подряд не спасешь, даже если работаешь в милиции.

А Вербин спустя какое-то время предложил Марине перейти на службу в его отдел.

— Мне понравилось, как вы относитесь к делу, — пояснил он в ответ на вопрос Марины о причинах этого предложения.

Вербин вообще был немногословен. Сначала Марина думала, что эта молчаливость относится именно к ней, но потом увидела, что это не так. Владимир Вербин был замкнутым человеком. Это не означало, что он не мог пошутить или не общался с людьми. Нет, конечно, да на посту начальника отдела это и невозможно.

Просто он был очень серьезен, и чувствовалось, как строг он к каждому своему слову и поступку, будто всякий раз предварительно взвешивает их на неких ему одному ведомых весах.

«Ты взвешен на весах и найден очень легким», — сказано было одному библейскому герою. Так вот, о Вербине так сказать нельзя.

Он был красив, Марина отметила это еще в первую встречу — ту, давнюю, о которой они оба старались не вспоминать. Сейчас ему было тридцать три, но выглядел Владимир чуть старше из-за седых волос, ежиком торчащих на его коротко стриженной голове. А поскольку во всем остальном он был очень моложав, седина в сочетании со стройной фигурой и юношеским лицом придавали ему облик преждевременно постаревшего мальчика.

— А чем я буду заниматься? — спросила Марина, приняв решение.

— Чем придется, — улыбнулся майор. — Как и все мы здесь. Что стоит на повестке дня — тем и будем заниматься.

— Марина Сергеевна Карсавина, — представил ее Вербин, когда Марина первый раз пришла сюда на службу. — Наш новый сотрудник. Старший лейтенант. Раньше служила в ИДИ Правобережного РУВД. А теперь — у нас.

— У нас? — притворно изумился уже знакомый Марине Лукоморов, сидевший на планерке вместе с остальными двумя сотрудниками. — Вот эта красавица? Не может быть.

— Ну, не одним же старым уродам у нас работать, — усмехнулся в ответ Вербин. — Четверо мужиков в отделе — хватит. Пусть будет одна красавица.

— Соблазн, — юмористически вздохнул юноша в очках, очень похожий на Шурика из комедий Гайдая. — Красавица нас в соблазн вводить будет. Мало нам порнографии — теперь еще и живая фотомодель будет перед глазами.

Марина потупилась от этих разговоров и покраснела. Лукоморов крякнул и, сделав строгое лицо, заметил:

— Ладно, поговорили. Заладили тоже: красавица, красавица — смутили девушку, козлы.

— Да ты сам же начал, — вскинулся Виталик, поправляя поминутно съезжающие на кончик носа очки, но Вербин остановил всех.

— Вот и правильно, — сказал он. — Будем приучаться работать без скабрезных шуточек. А то распустились мы в мужском коллективе. Вот Марина будет следить, чтобы все держали себя в руках, как положено офицерам. Кстати, — повернулся он в ее сторону, — у нас тут такое правило. Мы все — на «ты» и по имени. Вы не имеете ничего против?

Марина заулыбалась, она ощутила, что в новом коллективе ее, кажется, приняли.

— Раз уж повелось — не возражаю, — ответила она. — Мне кажется, что так даже легче работать. Правда?

— Правда, правда, — закивал еще один сотрудник — совершенно лысый мужик лет сорока пяти по имени Иннокентий. — Работать легче и вообще… Только совет тебе, Марина: построже будь вот с этим, — он кивнул в сторону очкастого Виталика, — он разгильдяй и ловелас известный. Если будет приставать — пожалуйся мне. Я этого теле-вичка быстро успокою.

— Кого-кого? — не понял Виталик, да и Марина тоже удивилась странному слову.

— Телевичка не знаете? — осклабился толстяк Иннокентий. — Эх вы, молодежь, одно слово. Что с вас взять? Это по телевизору в детских передачах такой персонаж был. Раньше все дети знали… Телевичок — он совсем как Виталик выглядел, ну точь-в-точь родные братья.