Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Холодная ярость

ModernLib.Net / Боевики / Петров Дмитрий Николаевич / Холодная ярость - Чтение (стр. 14)
Автор: Петров Дмитрий Николаевич
Жанр: Боевики

 

 


Еще через секунду Вербин увидел мужчину полностью — это был невысокого роста крепыш с широкой грудью и плечами атлета. На этих плечах сидела крошечная головка, коротко остриженная, с низким лбом и глубоко посаженными глазами. Из одежды на незнакомце имелось только пестрое банное полотенце, обернутое вокруг бедер.

Увидев друг друга, мужчины замерли.

— Стоять, милиция, — негромко произнес Владимир, поднимая руку с зажатым в ней пистолетом. Ствол он навел прямо в широкую грудь бандита, а сам оскалился.

— Руки за голову, — добавил он.

Сверху послышались еще шаги, и на верхних ступеньках почти тотчас возникли ноги еще одного человека. Этого было достаточно, чтобы первый воспользовался заминкой и метнулся в сторону, перемахнув через перила лестницы.

Владимир выстрелил не целясь в сторону мелькнувшего обнаженного тела, но промахнулся. Оказавшийся теперь внизу бандит кинулся на Вербина сзади. В мгновение он ринулся к столу и, схватив длинный нож, обернулся к старшему лейтенанту. Нож был не стальной, а обыкновенный кухонный, что отнюдь не делало его менее грозным оружием. На Вербине был тяжелый бронежилет, защищавший грудь, но ударить ножом ведь можно куда угодно — в шею, например, и твердости даже кухонного ножа достаточно для того, чтобы нанести смертельное ранение.

А сверху на Владимира уже летел второй человек, тоже голый, но успевший сориентироваться. И в руке у того, второго, уже имелся пистолет.

Забыв о первом, Вербин выстрелил во второго и на этот раз не промахнулся.

Целить в ноги уже не было времени, так что пуля вошла в низ живота бандита, отчего тот взревел и тяжким кулем повалился на стоявшего на нижних ступеньках лестницы офицера.

Они упали вместе, покатившись по полу. Вербин крепко сжимал в руке пистолет, больше всего боясь выронить его, и потому, как ни пытался, не сумел столкнуть с себя повалившегося на него человека. А тот, хотя и раненый, вовсе не собирался сдаваться и просить пощады. Напротив, продолжая вопить от боли в животе, он тянулся обеими руками к горлу оперативника. А другой бандит уже нависал сверху, примериваясь, как бы ударить ножом.

Прямо с пола, не целясь, Вербин поднял внезапно освободившуюся руку с пистолетом и выстрелил вверх.

Пуля на сей раз попала удачно — прямо в самый центр груди вооруженного ножом человека. А в этот момент в комнату влетел напарник Владимира, отчего-то промешкавший в парилке, куда попал через окно.

Но теперь уже задержание состоялось по всем правилам.

— Бросай пистолет! — гаркнул напарник, приставляя ствол к затылку бандита, до тех пор не оставлявшего попыток задушить лежащего под ним Вербина.

Вдвоем они уже сумели надеть наручники на обоих, хотя оба преступника были ранены и сразу притихли, обнаружив, что противники оказались не случайными людьми…

Вербин в тот раз впервые стрелял в людей, до этого не приходилось. Он еще задыхался после короткой схватки, но спросил себя, каковы были подлинные ощущения от происшедшего. Ведь стрелять в живых людей не каждый бывает готов, как бы хорошо заранее ни тренировался. Живая человеческая плоть — это не мишень в тире.

Сколько раз Вербину приходилось слышать рассказы бывалых оперов о том, как лихо они пускали в ход оружие. И он всегда спрашивал себя, сумеет ли поступить так же, когда наступит нужная минута.

И что же? Вот эта минута настала и даже уже миновала. Он стрелял и ранил последовательно двух бандитов. Сейчас оба они, окровавленные и корчащиеся от боли, лежали на полу сауны в ожидании своей участи. Можно сказать, что задержание прошло хорошо, а то, что пришлось применять оружие, никого не удивит: операция с самого начала считалась опасной, так что стрельба тут была вполне предусмотрена.

«Ощущаю ли я себя победителем? — задал себе вопрос Владимир, пока его напарник взбегал по лестнице на второй этаж, чтобы проверить там обстановку. — Нет, не ощущаю», — ответил сам себе. Ему не понравилось стрелять в людей.

Конечно, это было нужно и оправданно, все по закону. Но не было в душе Вербина того азарта боя, который буквально горел в глазах коллег, рассказывающих о подобном. Нет, он испытывал скорее отвращение и чувство опустошенности.

— Эй, тут еще девка, — крикнул сверху напарник. — Иди сюда, покарауль ее, пока я сбегаю наружу.

Он торопился узнать, как прошла операция в самом доме, задержан ли Бык. А заодно первым доложить начальству о том, что два бандита ранены и задержаны.

Тому, кто доложил первым, иногда и награда достается в первую очередь…

В комнате отдыха на втором этаже сауны мебели не было вовсе — только одна громадная кровать, стоящая у стены. Забившись в угол этой кровати, на смятом покрывале сжавшись сидела девушка. Глаза ее были полны ужаса: она, несомненно, слышала сверху все доносившиеся до нее перипетии схватки — короткой, но оттого не менее ожесточенной.

Грохот выстрелов вообще ошеломляет женщин…

Первое, что невольно отметил про себя Вербин, была красота девушки. Он даже невольно усмехнулся, поймав себя на этом в столь неподходящий момент. Но красота обожгла его, поразила моментально в самое сердце, так что он даже вздрогнул.

И это несмотря на то, что девушка явно выглядела далеко не лучшим образом.

Насмерть испуганная, она дрожала всем своим обнаженным телом. На девушке не было вообще никакой одежды — только серьги в ушах и маленький пластмассовый браслет на руке. Трясущиеся губы со следами стертой помады, расплывшаяся тушь, растекшаяся по заплаканному лицу.

И все же было в девушке, в ее фигуре, в лице и распущенных длинных волосах что-то настолько очаровательное, что старший лейтенант даже смутился. Он не мог представить себе, что в этом бандитском логове вдруг встретит столь совершенную, почти античную красоту.

— Ты кто? — спросил он, размышляя, стоит ли надевать на эти тонкие запястья стальные наручники. — Что ты тут делаешь?

Сначала девушка не смогла говорить. Она сделала попытку, но губы затряслись еще больше прежнего, а из горла вырвались бессвязные звуки.

— Марина, — наконец выдавила она из себя и закашлялась. — Меня зовут Марина Карсавина… А вы кто? Вы — из милиции?

Сама она рассказывать ничего не могла, была не в том состоянии. Но постепенно, задавая вопросы и получая на них короткие односложные ответы, Вербин сумел составить для себя картину происшедшего здесь.

Все это время внизу ходили люди: оперативники осматривали помещение, забирали задержанных, которые расхныкались и просили вызвать им «скорую».

Несколько человек поднялись наверх, но затем спустились, увидев там Вербина.

Заглянувший начальник окинул девушку строгим равнодушным взглядом и спросил, кивнув:

— Кто такая?

— Проститутка, товарищ полковник, — с некоторой запинкой ответил Вербин, внезапно покраснев. — Ее сюда несколько часов назад привезли. Вот…

— Ну и работай с ней, — распорядился тот, оворачиваясь. — Пока там ребята с бандитами разбираются, ты эту выспроси обо всем. А будет запираться, сам знаешь, как поступить.

Вербин не понял, что имел в виду торопливо сбежавший вниз полковник. О чем выспрашивать эту девушку? И как с ней поступить, если она вдруг не захочет говорить? Бить ее, что ли? Или зажимать пальцы между дверями? Право слово, иной раз высокие начальники не отдают себе отчета в том, что говорят…

Девушка Марина оказалась проституткой, которую двое бандитских подручных привезли сюда из казино «Черный корсар». Она думала, что придется обслужить одного клиента, и надеялась получить за это сто долларов. А обслужить пришлось всю гопкомпанию — больше десятка отморозков. Вербин легко мог себе представить, какой ужас испытывала эта девушка в течение нескольких часов, что ей пришлось провести в этой комнате, ублажая пьяное бандитское зверье.

— Они сказали, что утром отпустят, — пробормотала проститутка, все еще продолжая дрожать всем телом. — Сначала сказали, что на три часа, а оказалось… Вот…

Она снова заплакала. Слезы бессилия и унижения катились по щекам, и Вербин, глядя на это, снова занервничал: ему вдруг захотелось утереть слезы с этого прекрасного лица. И в сердце поднялась буря — это волна холодной ярости захлестнула Владимира. Впервые в жизни у него возникло желание убивать. Еще пятнадцать минут назад, когда дрался с бандитами, ярости не было. Была служба, задание, конкретная цель по задержанию опасных преступников. Но убивать он не стремился, даже стрелял как-то неуверенно. А сейчас, глядя на скорчившуюся на кровати голую девушку, которая плакала и дрожала всем телом, Вербин впервые в жизни испытал это чувство: когда кажется, что разорвал бы кое-кого собственными руками.

Ему хотелось отомстить. Вербин видел синяки на груди у девушки, кровоподтеки и ссадины на ягодицах — следы грубых бандитских рук, цинично мучивших это прекрасное тело, превративших его в жалкую игрушку для своих низких пьяных утех. И ему было обидно. Нестерпимо обидно за поруганную красоту.

И обидно за собственное бессилие. Сколько еще таких же девушек сейчас терзают по всему миру! Сколько их сейчас плачет от боли и унижения в разных квартирах и саунах? И он, Вербин, и все милиционеры и полицейские по всему свету не в силах остановить это.

Слабые люди от таких мыслей приходят в отчаяние и не хотят жить, а сильные… Сильные испытывают вдруг ясное ощущение того, что они все же могут что-то сделать. Остановить, защитить, прекратить! Если нужно — убить ради этого. Холодная ярость.

Наверное, именно тот эпизод, так поразивший Вербина, и стал основным в его жизни. Именно благодаря ему он и согласился спустя несколько лет возглавить отдел «полиции нравов»…

— Одевайся, Марина, — сказал он. — Сейчас все равно в УВД поедем. Незачем голой тут сидеть.

А когда оказалось, что одежда девушки находится в джипе, стоящем во дворе, сам спустился и все ей принес.

Заодно узнал и про то, что арест всех бандитов прошел успешно. Даже Быка взяли живым, хотя тот и пытался отстреливаться. Но не вышло: слишком много «травки» выкурил, рука подвела на этот раз.

— А ты молодец, — хлопнул Вербина по плечу уже слегка пришедший в себя полковник. — Слышал я, как вы с Сергеевым двоих бандитов положили. Молодцы.

Теперь давай девку ту разрабатывай как следует. Связи там и все такое. Сам понимаешь, она много может знать. Давай двигай.

— Ты вообще кто? — поинтересовался Владимир уже в машине, когда вдвоем ехали в город, в УВД. — Чем занимаешься? Приезжая, наверное?

Теперь он уже избегал смотреть на девушку, съежившуюся на заднем сиденье.

С одной стороны, она была такой красивой, что Вербин невольно краснел и потому отводил глаза. А с другой стороны, ему было, неловко, что он застал ее в минуту наибольшего ее унижения и подавленности. К этому примешивалось еще не вполне им самим осознанное чувство собственной вины перед ней. Ведь он — сотрудник милиции, и частично и его вина есть в том, что подобное вообще происходит на белом свете.

Он узнал, что она студентка пятого курса. Когда услышал, что оканчивает в этом году педагогический институт, ему стало совсем нехорошо. Мысли спутались.

До того момента Владимиру как-то не приходило в голову, в какое время он живет…

У нее неработающий муж и больной ребенок, которому необходимы дорогие лекарства. А где же взять деньги, если не таким вот путем?

— С тобой в первый раз случилось такое? — спросил он, и девушка кивнула.

Поглядев искоса на ее отрешенное заплаканное лицо, на ее мертвые глаза, Вербин поверил ей. И снова ему захотелось сделать что-нибудь, чтобы такие вот мертвые глаза стали у тех, кто организует бизнес, скромно именуемый «оказанием платных сексуальных услуг». — И давно этим занимаешься? — поинтересовался он.

— Полгода, — прошептала девушка. Она сидела нахохлившись, кутаясь в свое продувное пальтишко, а губы ее все еще продолжали дрожать.

Сейчас он привезет ее в УВД, оформит протокол задержания. Потом этот протокол пошлют в канцелярию педагогического института «для принятия мер».

И что будет? Ее отчислят, наверное. А если даже и нет, многое в жизни этой девушки будет кончено навсегда. Такие письма из органов внутренних дел никто не станет держать в секрете. В любом случае — позор, огласка. Пятно на всю жизнь, не отмоешься. Муж, конечно, бросит сразу же. Хотя он сам урод порядочный: нормальный муж не доведет жену до необходимости заниматься проституцией.

Кому от всего этого станет хорошо?

Сломать человеку судьбу — легче легкого. В особенности если человек и впрямь наделал глупостей, а ты — сотрудник милиции.

— Всех не пережалеешь, — как-то в назидание сказал ему один коллега.

Ну что ж, это справедливо. Всех не пожалеешь, всем не поможешь: он ведь не Бог, а старший лейтенант милиции. Но одного конкретного человека он пожалеть может. И одному он может помочь. Точнее, одной…

Закон? Инструкции? Какого черта, в конце концов! Закон не требует, чтобы наделенные властью сильные мужчины ломали жизни направо и налево молодым девчонкам!

Вербин вел машину быстро, и слабые огоньки дальних городских окраин бежали ему навстречу. Девушка сзади молчала. Он включил автомагнитолу.

Самурай скушал рис, выпил чай, Загорелся кровавый восход.

Самурай крикнет громко: «Банзай!» — И уйдет в бесконечный поход…

Он вдруг представил себя самураем. Тем самым, который с громким криком идет в дальний поход сквозь ночную мглу. Сквозь жизнь, с обнаженным оружием, против сил зла, неведомых и многочисленных…

— Вылезай, — негромко сказал Владимир, притормозив машину возле безлюдной автобусной остановки у самой черты города.

— Зачем? — чуть слышно прошелестела губами его испуганная спутница.

Вербин снова не посмотрел на нее, он отвернулся.

— Я смотрю в другую сторону, — пояснил он медленно. — А ты открываешь дверцу и бежишь. У меня нога болит, я ее подвернул, так что не смогу тебя догнать. Ты слишком быстро бегаешь.

Она не поблагодарила его, да, впрочем, Вербин ни на что подобное и не рассчитывал. Слишком устала, слишком потрясена, слишком подавлена, чтобы соображать. Разве в этом дело?

А он, в свою очередь, не стал смотреть ей вслед. Включил зажигание и тронулся, набирая скорость.

«Уж слишком она красивая», — вдруг ни с того ни с сего сказал он себе и засмеялся.

В дороге спустило колесо, он остановился, чтобы подкачать, а проститутка дала деру. Вот так это будет выглядеть в рапорте. А что не надел наручников и лопухнулся — это плохо, тянет на взыскание, но на фоне удачного задержания целой опасной банды, конечно, пройдет незамеченным. Так что можно включить магнитолу погромче и расслабиться немножко. В конце концов, он неплохо «завалил» сегодня тех двоих бандитов, а разве это не самое главное для него?

Эту ночку вдвоем мы с тобой проведем, Так смелее гляди, самурай!

Глава четвертая

С самого утра Вербин занял заранее присмотренную им наблюдательную позицию. Когда еще было темно и ледяной утренний туман стлался над рекой, он вошел в кафе, размещенное в здании автостоянки, и спросил чашку чая.

Юная продавщица облила его легким презрением и сообщила, что есть только «Липтон» в пакетиках и что он стоит десять рублей. В русских кафе вообще не любят клиентов, которые заказывают себе чай, — эти люди не могут рассчитывать здесь на уважение обслуги. Во-первых, чай дешевле, чем кофе, а во-вторых, кофе в представлении простого человека — это нечто высокое, нечто интеллигентное, как бы символ культуры и утонченности. А чай — это слишком примитивно: его дают в школьном буфете на завтрак, его же разливают в армейской столовке, и даже в тюремно-лагерном рационе присутствует такое же название напитка.

— Чай, — повторил Вербин и, взяв чашку с дымящимся кипятком, сел к окну.

Точнее, окон тут вообще не имелось — все кафе было стеклянным, так что обзор отсюда открывался просто великолепный. Дом, который интересовал майора, просматривался как на ладони.

Помешивая пластмассовой палочкой пакетик в кипятке, майор разглядывал дом и прикидывал, кто в какой квартире может тут жить. Накануне он навел все возможные справки в паспортной службе района и даже встречался с местным участковым.

Дом подлежал расселению и сносу, поэтому занятыми оставались только три квартиры из шести бывших когда-то здесь. Решение было принято городскими властями уже давно, потому три года назад и было выдано разрешение на строительство напротив автозаправочной станции. Станцию давно построили, а дом все так и стоял на своем месте.

Судя по прописке, во всех трех квартирах проживали пенсионеры: на первом и третьем этажах супружеские пары, а на втором — одинокая старушка.

«Наверняка тот парень, который продает кассеты, снимает тут комнату у кого-то, — размышлял Вербин, — либо, что даже вероятнее, является сыном или внуком кого-то из прописанных тут. Сам не прописан, но живет. А может быть, и не живет даже, а просто часто приезжает навестить. Что ж, посмотрим».

В целом Владимир был доволен: задержание Андрея Поликарпова, показавшееся на первый взгляд совершенно бессмысленным, могло все-таки принести оперативные результаты. Хоть тот и оказался обычным извращенцем, непричастным к собственно производству преступных кассет, все же он сообщил важную вещь — сумел запомнить продавца и даже указал дом, в котором тот то ли живет постоянно, то ли бывает часто. А это уже — очень серьезная зацепка…

Помещение автозаправочной станции было небольшим, но устроенным очень удобно и функционально: в одной части имелась стойка с буфетом, где на трех полках теснились бутылки, внизу стояла кофеварка, из которой шел пар, лежали приготовленные бутерброды, салаты в пластмассовых тарелочках. У противоположной стены были выставлены всякие аксессуары для машин — автомобильные масла, моечные средства, щетки. Девушка-буфетчица одновременно являлась и кассиром бензоколонки. Наливая очередному посетителю кружку пива, она другой рукой могла включить подачу бензина на указанную колонку.

Посетителей с утра тут было немало: люди ехали на работу, а по дороге заворачивали сюда заправиться и заодно выпить кофе. Машины подъезжали и отъезжали, и Вербин подумал, что для жильцов расположенного напротив дома было бы, вероятно, настоящим избавлением из ада, если бы их и вправду переселили куда-нибудь отсюда.

Просидев час и присмотревшись к дому, майор выпил еще и кофе вдобавок — не сидеть же с пустой чашкой, а от горьковатого «Липтона» остался во рту вяжущий вкус.

За прошедшие два часа из дома вышли несколько человек, и еще несколько вошли внутрь, но ни один из них не заинтересовал Вербина. Входили и выходили женщины и дети. Владимир хорошо помнил описание, которое дал Поликарпов продавцу видеокассет. «Высокого роста, худой, волосы русые, довольно длинные, зачесаны за уши. На вид примерно лет тридцать. Лицо угреватое, глаза серые».

Одежду Поликарпов описывать не стал, потому что встречался с продавцом летом, а сейчас была осень и совсем другая погода.

В одиннадцать утра Вербин поднялся со стула и, застегнув куртку на все пуговицы, вышел наружу, навстречу резким порывам ветра, дующего с реки.

Место тут было пустынное и потому особенно холодное и неуютное в ветреную погоду. Перейдя шоссе, майор оказался рядом с домом и обошел его со всех сторон. Да, как он и думал, другой своей стороной строение выходило прямо на берег реки — голый, неухоженный, покрытый мелкой галькой и усеянный пустыми пивными бутылками. Если бы не они, место можно было бы признать даже романтичным: пологий берег, медленно текущая река…

«Совсем как в американских фильмах ужасов, — внезапно пришло в голову Вербину. — Прямо какая-то „Сонная лощина“…»

Сказал это себе и тут же сам удивился: отчего столь мирное на вид место навело его именно на воспоминания о фильмах ужасов? А, вот отчего — дом был деревянный, совсем обшарпанный, с ржавыми водосточными трубами, облезлой синей краской на стенах и зловещими печными трубами, торчащими ввысь к белесому осеннему небу, словно могильные памятники на кладбище…

«Тьфу ты, совсем очумел, — ругнул он себя. — Нельзя же так увлекаться. Где это видано: эмоциональный милиционер? Дом как дом, у нас в городе четверть домов еще в худшем состоянии».

В кармане у него имелось заранее приготовленное удостоверение сотрудника областного радио, которое майор уже довольно давно выправил себе для того, чтобы иметь возможность спокойно беседовать с разными людьми. Подобные ксивы есть у многих оперативных работников органов, хотя это и не афишируется.

«В. В. Максимов. Корреспондент» — было написано в удостоверении, и любой желающий мог проверить это. О таких вещах тоже всегда заботятся заранее. Хотите проверить, действительно ли я корреспондент? Ради бога, звоните на областное радио и спрашивайте. Вот телефончик — это отдел кадров, они вам скажут.

И скажут, не сомневайтесь. На то это и отдел кадров — издавна святая святых государственного порядка в России.

— Максимов В. В.? — переспросит девушка из отдела кадров на другом конце провода. — Одну минуточку…

Опустит кудрявую головку, заглянет в некую тетрадочку, где имеется список «дополнительных» сотрудников, и поводит по странице наманикюрен-ным пальчиком.

— Да, — скажет через полминуты в трубку, — такой у нас работает. Да, Максимов В. В., именно так.

Так что проверяйте на здоровье. Конечно, такая система годится для поверхностного общения со случайными людьми. Потому что если с таким удостоверением нарвешься на настоящего сотрудника радио, будет смешно и глупо…

Вербин решил начать с третьего этажа и потом двинуться вниз.

— Чего надо? — спросил из-за двери грубый голос, после того как майор нажал несколько раз на дребезжащий звонок.

— Поговорить бы надо, — отозвался Вербин. Практика показывает, что с неотесанными людьми лучше всего сразу же взять такую же ноту. Грубияны, как правило, считают вежливость проявлением слабости.

— О чем говорить? — тут же донесся голос.

— Областное радио, — сказал Вербин. — Я корреспондент, вот у меня удостоверение.

Через некоторое время дверь открылась и на пороге появился небритый субъект лет сорока в майке, открывавшей волосатую грудь, и с куском колбасы в руке. Несмотря на поздний уже час, казалось, что человек только что встал с постели.

Похоже, так оно и было, потому что за спиной его тотчас возникла еще одна фигура, на этот раз женская — в длинном засаленном халате с торчащей из-под низу ночной рубашкой.

— Чего ему надо? — говоря о Вербине в третьем лице, спросила женщина, и мужчина, не оборачиваясь, тут же ответил ей не по-русски, на отрывистом гортанном языке.

— Я готовлю материал о расселении жилых домов в этом районе, — стараясь говорить миролюбиво, сообщил майор. — Хотелось бы узнать ваше мнение об этом.

Ваш дом ведь должен идти на расселение?

Дальше прихожей его не пустили. Встретившие Вербина люди оказались кавказцами, снимавшими ЭТУ квартиру.

— Какой расселений? — возмущенно заговорил мужчина. — Слушай, какой расселений? Хороший дом, зачем расселять?

— Люди живут, куда потом денутся? — гортанно запричитала молодая женщина, бывшая, по всей видимости, женой волосатого господина. Она плохо говорила по русски и поэтому в дополнение к своим словам сильно размахивала руками, обнажившимися по локоть из широких рукавов платья. Только сейчас майор сообразил, что на даме отнюдь не халат, а скорее платье…

— А хозяева квартиры где? — на всякий случай поинтересовался Владимир.

— Мы — хозяева, — гордо и без смущения объявил кавказец. — Были тут старичок со старушкой, жили бедно, плохо. Я их квартира снял, деньги платил — старички к детям поехали. Дети тоже плохой у них, бедный, есть нечего, хлеба нет. Я деньги платил, они живут, и квартира моя.

— То есть вы купили эту квартиру? — уточнил Вербин на всякий случай, хотя знал, что в этой квартире прописаны только два старика и больше никого.

— Зачем купил? — даже слегка обиделся мужчина и снова заговорил возмущенным голосом. — Зачем купил? Я им деньги плачу, даю на покушать, на все другой…

Все было понятно, так часто теперь бывает. Живут себе два старичка, пенсии у обоих совсем маленькие. Приезжает такой вот смуглый гражданин черт знает откуда и как бы берет старичков на содержание. Они съезжают куда-нибудь — к детям или другим родственникам, а он живет в их квартире. Один или с семейством, как в данном случае.

— А почему вы не купили эту квартиру? — задал Вербин следующий вопрос. — Вы что, не граждане России? У вас нет вида на жительство?

Спросил это и тотчас пожалел — незачем было вылезать со своей осведомленностью об этой проблеме. Для нелегальных эмигрантов из южных стран такие вопросы хуже всего — они ненавидят эти вопросы до дрожи, до ненависти.

До вопроса о документах эти люди могут говорить о чем угодно. Они будут слезно рассказывать о том, что они беженцы из «горячих точек», о том, что их притесняли хуже некуда. Или рассуждать о том, что они советские люди и приехали из «братских республик».

Но после вопроса о документах они звереют на глазах. Потому что задающий этот вопрос как бы тем самым говорит очень многое, что не выскажешь прямыми словами, но что явственно подразумевается. А именно: «Ты — нежелательный иностранец, нелегально, воровским образом проникший в мою страну. У тебя нет визы, нет вида на жительство. Ты отбираешь рабочие места у граждан России, тебя следовало бы выслать отсюда, да просто на всю вашу ораву сил не хватает».

Вот что примерно означает невинный вопрос о документах, обращенный к гортанному человеку и возмущающий его до ужаса.

И на сей раз майор Вербин не сдержался: как всякий милиционер, он не любил приезжих южан. Реакция не заставила себя ждать.

— Какой гражданин? — закричал мужчина, размахивая руками. — Какой жительства, а? Я тебя спрашиваю!

Он принялся наступать на Владимира, с каждой секундой приходя во все большую ярость. Женщина проворно отступила за спину мужа, видимо поняв, что сейчас он будет бить этого местного ханурика, посмевшего задавать некорректные вопросы.

— Ты мент, да? — орал волосатый. — Ты что за вопрос мне задавал?

Из комнат, расположенных дальше по коридору, бежали дети. Их было четверо, как успел заметить майор, отступая к входной двери: двое малышей и двое мальчиков-подростков лет четырнадцати смуглых, полуголых, в глазах которых уже вполне ясно посверкивал волчий огонек.

«Если они кинутся все вместе, что возможно, подумал Вербин, — мне несдобровать. С ними лучше не связываться».

На этот раз он захватил с собой пистолет, который висел сейчас под мышкой на ремне, но не станешь же стрелять в такой ситуации! Вдруг случайно заденешь одного из этих подростков-волчат. Потом затаскают по судам, они ведь несовершеннолетние, а суд не посмотрит на то, что в четырнадцать лет эти джигиты уже вполне могут убить человека…

Владимир толкнул спиной дверь, которая, к счастью, осталась незапертой, и выскочил на лестницу. «Хозяин жизни», купивший, по его понятиям, все в этой стране, решил не догонять несчастного «журналиста» — пусть бежит. Он только выглянул из квартиры и, перед тем как захлопнуть дверь, еще раз крикнул:

— Будешь соваться, мы с тобой разберемся! Найдем и достанем!

Майор остался один на лестнице, прислушиваясь к тому, как из-за захлопнувшейся двери доносится сразу начавшийся визгливый гвалт на чужом наречии. Видимо, довольный собой отец семейства объяснял своим волчатам, как надо разговаривать с жалкими местными людишками.

Вербин вдруг живо представил себе, как испугался бы оказавшийся на его месте настоящий журналист. Агрессия, брань, да еще угрозы «разобраться».

Интересно, кто это «мы»? Наверное, какая-нибудь из рыночных мафий, состоящая из таких вот нелегальных выходцев из «братских республик».

«Надо бы позвонить потом здешнему участковому, — подумал майор. — Рассказать ему… Хотя, скорее всего, он и сам знает, но либо боится связываться, либо давно уже куплен, берет деньги. А каково здешним детям ходить в школу вместе с этими волчатами?»

Руки у него немножко дрожали, но не от страха, конечно, а от брезгливости и бессилия.

«Вот бы врезать по этой наглой морде!» — крутилась мысль. Не убить, а врезать. Со словом «убить» у Вербина были особые, аккуратные отношения. Служа в уголовном розыске, он слишком хорошо знал, что это слово конкретно означает.

Что значит убить человека, как это в реальности выглядит. Нет, убить ему никого и никогда не хотелось — это уже совсем другое.

Вот, может быть, только тех парней, которые насилуют маленьких детей перед видеокамерами. Тех — пожалуй…

Майор вспомнил то, что удалось увидеть в покинутой столь поспешно квартире. Видел он немного, но достаточно для первого впечатления. Грязные стены, повсюду валяется хлам, накурено, люди одеты неряшливо. Настоящее логово.

Может в этой квартире располагаться притон, куда привозят детей для съемки? Не исключено.

Ниже этажом к двери долго никто не подходил, а затем послышался тихий старушечий голосок:

— Вам кого?

Представившись, как и в первый раз, Вербин попал в квартиру лишь после того, как через глазок показал свое липовое журналистское удостоверение.

— Вот и хорошо. А то откуда знаешь, кого Бог приведет? — сказала старушка, впустившая Вербина внутрь. Была она высокого роста, в длинной темно-коричневой юбке и черной шерстяной кофточке, наглухо застегнутой до самого горла.

Серебристые седые волосы туго стянуты в узел на затылке, на изборожденном глубокими морщинами лице светится приветливая улыбка.

Здесь все было совсем не так, как только что на третьем этаже.

— Проходите, — пригласила старуха, отворяя дверь в комнату. — Меня зовут Маргарита Васильевна. Только обувь уж, будьте добры, снимите, а то у меня тут кругом половички.

Оказавшись в большой комнате, площадью метров тридцать, Вербин буквально обомлел от поразившей его красоты. В углу, возле окна, находился огромный иконостас, состоящий из десятка икон разного размера. Под ним стоял столик, на котором лежала стопка книг и стояла хрустальная вазочка с положенными туда расписными пасхальными яйцами.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19