Но так или иначе, а пока получилось неудачно.

«Странно, что я не смогла его узнать, — размышляла Марина. — Судя по роже — преступный элемент, и район мой. Всех юных негодяев здесь я обязана знать в лицо. Откуда же этот?»

Однако сейчас думать об этом не было времени. Ведь Марина проводила сейчас спецоперацию.

«Милиционеры не сдаются, — сказала себе Марина, — тем более офицеры. Я старший лейтенант или нет?»

Далеко уходить она не стала, воспользовалась темнотой и просто переместилась в другую точку, благо пустого пространства вдоль трассы было предостаточно.

Убедившись, что никого из посторонних поблизости нет, парень вышел из своего укрытия за киоском и принялся по очереди обходить работающих девочек.

Догадаться о том, что он делает, было совсем нетрудно: он собирал с них заработанные деньги.

Все шло гладко. Он подходил, происходил короткий разговор, в результате которого каждая девочка совала ему что-то в руку, и он отходил. Когда черед дошел до высокой блондинки с длинными волосами, которая уезжала на «хонде», то с нею у парня разговор был длиннее. Девочка что-то торопливо говорила, издали слышался ее оправдывающийся голос. Еще через несколько секунд парень схватил ее за руку и потащил от обочины шоссе в сторону. Она не упиралась, но шла неохотно — видно, отлично знала, что сейчас будет.

Заведя девушку за толстый ствол росшего здесь дерева, парень отвесил ей несколько размашистых оплеух по лицу, а затем принялся бить кулаком в живот и в грудь. Несчастная скорчилась и, прислонясь спиной к дереву, широко расставила ноги, чтобы не упасть. Принимая удары, она не кричала, а только стонала и болезненно охала.

Стоявшие неподалеку другие девушки видели со своих мест все, что происходило, да парень, видимо, на это и рассчитывал, — наказание должно быть публичным, должно служить уроком на будущее для всех остальных.

Наконец девушка не выдержала и упала на колени, согнувшись от боли в животе. Парень плюнул на ее склонившуюся голову и, прошипев что-то напоследок, отступил на шаг.

Избитая с трудом встала на ноги и, пошатываясь, побрела в сторону домов.

Но не тут-то было. Одним движением парень поймал ее за руку и швырнул в сторону шоссе — иди работать дальше. Затем изловчился и пнул сзади ногой, подгоняя, отчего девушка взвизгнула. Несколько секунд она стояла в нерешительности, затем неуверенной походкой двинулась к одной из своих подружек, стоявшей поблизости.

Марина из своего укрытия видела, как та дала ей косметичку, и блондинка принялась приводить в порядок заплаканное лицо. А как же иначе? Ведь для того чтобы снова встать на обочине, завлекая новых клиентов, выглядеть нужно классно…

Но, кажется, пора закругляться. Пора ставить точку, желательно жирную.

Увидела Марина достаточно. Беда в том, что завтра утром, когда она придет в девятнадцатую школу и начнет разбираться с этими девочками, они от всего откажутся. Хоть вместе их вызывай, хоть поодиночке.

Если вызвать девочек и начать с ними беседовать по душам, но без фактов, они ответят, что знать ничего не знают. Скажут: у вас больное воображение, лечиться надо, тетенька инспектор. Скажут — и глазом не моргнут. А если начать давить на них, то мигом напомнят о своих правах и о том, что могут и нажаловаться куда следует.

— Я ничего не знаю, ничего не видела, а вы пристаете с глупыми разговорами.

Вот что ответит каждая из этих ночных пташек-школьниц.

Надо брать с поличным, чтоб не отвертелись. Она уже долго сидела в кустах, в своей засаде, и сейчас почувствовала, как сильно устала. Сначала полный рабочий день, потом дорога домой на окраину города, пробежка по магазинам.

Приготовила обед, забрала сына из школы… И так далее. А теперь вот еще целый вечер, считай во вторую смену, просидела тут. Ноги затекли, спина как будто отваливалась. Внизу живота, после цепкой руки того мерзкого парня, побаливало.

Нет, точно, пора закругляться, нечего геройствовать.

Одна из девочек у дороги ловила уже четвертого клиента. На глазах у Марины она уже трижды уезжала куда-то на разных машинах и возвращалась спустя некоторое время. Сейчас рядом с ней затормозила «девятка», в которой сидел один водитель. Перекинувшись с ним несколькими словами, девочка забралась на заднее сиденье, и машина тронулась. Судя по тому, что она ехала медленно и неторопливо, свернула вправо на ближайшую темную улицу, — далеко не поедут.

Вот теперь Марине предстояло еще и побегать. Утешало только то, что это уже последнее испытание, да еще то, что можно согреться, — вечер выдался холодный и, сидя в кустах, Марина успела основательно замерзнуть.

Бежать пришлось через пустырь, а дальше по темным дворам, чтобы попасть на ту самую боковую улицу, куда свернула машина. На пустыре было тяжелее всего: кругом тьма, а не дай бог — яма попадется, тут без ног можно остаться.

Споткнувшись о низкие кустики, невидимые в темноте, Марина упала, чуть не расцарапав себе лицо, и, чертыхнувшись, продолжила погоню.

Во дворах было легче ориентироваться: свет падал из окон, хотя и здесь можно было переломать ноги, попав в выбоины или трещину в асфальте. На бегу вспомнился стишок, который весельчак замначальника РУВД всегда в подпитии читает в День милиции:

Тяжела и неказиста Жизнь российского чекиста…

Марина надеялась, что успеет вовремя, а не к «шапочному разбору». Если только девочка с клиентом не уехали далеко, а устроились где-то поблизости.

Расчет оказался верным: замеченная «девятка» стояла с погашенными фарами совсем рядом, — Марина буквально напоролась на нее. Теперь осторожно, желательно ползком.

Оглядевшись по сторонам, Марина присела и, прячась за другими припаркованными рядом машинами, подкралась к «девятке» со стороны водителя. В салоне было темно — глаз выколи, но доносились какие-то звуки — скрип сиденья и возня. Отлично, все в самом разгаре!

В мгновение ока Марина распрямилась во весь рост и рванула на себя дверцу водителя. Она оказалась беспечно открытой — на пустой и темной боковой улице водитель расслабился, не ожидая неприятностей. И напрасно.

Дверца распахнулась, и в салоне автоматически зажегся свет. На откинутом сиденье полулежал молодой мужчина со спущенными брюками, а на нем сидела верхом раздетая догола девочка. Она тяжело прыгала вверх-вниз, и оба при этом довольно громко пыхтели.

Немая сцена продолжалась пару секунд, не меньше. Потом послышался возмущенный мат клиента, которому неожиданно «поломали кайф».

— Выходите, милиция! — рявкнула Марина, одной рукой стаскивая голую девочку с мужчины, а второй протягивая вперед развернутое удостоверение. — Правобережное РУВД, — добавила она, чтобы у «сладкой парочки» не возникло уж никаких сомнений в подлинности происходящего.

— Чего надо? Отстаньте! — бурчала девушка, но в остальном вела себя смирно. Чего нельзя сказать о мужчине, пришедшем в дикую ярость. Видимо, это был независимый человек, не привыкший к тому, чтобы кто-то смел мешать ему и вообще вмешивался в его жизнь. На слова Марины о милиции он попросту не обратил никакого внимания.

Натягивая спадавшие брюки, он пулей вылетел из машины.

— Ты что, сука?! — заорал он на женщину. — Обалдела совсем? Пошла ты…

— Одевайся быстро, — бросила Марина девочке, стоявшей рядом. — Только не вздумай убегать — все равно догоню, хуже будет.

Она старалась говорить спокойно, но на мужчину это не подействовало.

Шагнув вперед, он с силой толкнул Марину в грудь, так что она отлетела на метр.

— Пошла прочь, сука! — шипел он. — Что ты лезешь, куда не просят?

Изуродую, шалава!

Он двинулся на нее, брызжа слюной, и в его дальнейших намерениях можно было не сомневаться. Здоровенный амбал с грубым лицом, явно привыкший к безнаказанности. Видал он в гробу эту милицию! Да еще в такие моменты, когда только расслабился — и вот на тебе!

«Видно, жизнь его еще ничему не научила, — подумала Марина, — не понимает, что к чему. И что за что бывает».

Что ж, три года в милицейском спортзале с инструктором делают даже из женщины если не Рэмбо, то уж во всяком случае не кисейную барышню…

Кинувшись на противника чуть сбоку, Марина сделала ногой подсечку и изо всех сил толкнула его. Главное тут — точно определить центр тяжести, как учил инструктор. А дальше дело уже не в соотношении массы противников — важна сила толчка, приложенная в нужной точке корпуса.

Амбал упал на спину, только коротко крякнув. Бросившись на него сверху, Марина поймала его повисшую на миг в воздухе руку и заломила ее, переворачивая поверженного на живот, лицом в асфальт.

Вся схватка заняла две-три секунды, после чего они оба только тяжело дышали да слышалось, как похрустывают косточки в вывернутом плече водителя «девятки».

— Дурак! — с чувством сказала Марина в невольно подставленное ей ухо мужчины. — Дважды ДУрак! Нападение на сотрудника милиции при исполнении — три года, не меньше. А девочка несовершеннолетняя, между прочим. И ты это видел, в суде не отвертишься. А за это тоже — не штраф. За это — тюрьма, дружок. Так что ты дважды дурак, понял?

Она тяжело дышала, но проговорила все четко и внятно, чтобы мужчина понял ее.

Собственно говоря, он ее совсем не интересовал. На самом деле Марина блефовала, рассчитывала просто напугать. Посадить этого типа не удастся, как ни старайся. Нападения на сотрудника милиции никто не видел, свидетелей нет, и ничего не докажешь. А что касается секса с девочкой, то ей уже явно больше четырнадцати, и мужик может сказать, что не разобрался в темноте, тем более что она сама себя предложила. Пройдет ли такое в суде? Ой, вряд ли… Дело, если его завести, развалится задолго до всякого суда.

А что еще можно сделать? Сообщить на работу этому мужику? Глупо: в той фирме, где он, скорее всего, работает, только посмеются, да он же еще будет ходить потом в героях. Нет, мужика нужно отпускать.

Для убедительности, чтобы окончательно привести его в чувство, Марина снова ткнула в лицо свое удостоверение.

— Старший лейтенант Карсавина, — сказала она веско. — Будешь вести себя тихо или мне машину с патрулем вызывать? Будем дело до наручников доводить?

— Отпустите, — пробурчал досадливо водитель:

— Отпустите, все в норме. Все тихо.

Видимо, человек он рассудительный, понимает, что в такой ситуации с милицией лучше договариваться по-хорошему.

— А ты куда? Стоять! — крикнула Марина девочке, увидев, что та уже натянула свою одежонку и стоит в нерешительности, раздумывая, не сбежать ли. Ту останавливало лишь опасение, нет ли рядом еще милиции и не станет ли хуже.

Отпущенный Мариной водитель встал, отряхиваясь, и стало видно, что ему лет двадцать пять — тридцать и что по жизни он, кажется, вполне нормальный мужик.

Ну, попал в глупую ситуацию, да потом повел себя еще глупее. С кем не бывает?

За свой срок службы в милиции Марина успела усвоить от коллег, да и просто на опыте, что нужно научиться отпускать людей. Многие по глупости совершают разные ошибки, которые при желании можно назвать преступлениями. Но такого желания быть не должно. Потому что на всех уголовных дел не заведешь и всех не посадишь. Нужно выбирать главное — то, что поручено именно тебе, а остальное оставь другим.

Водитель больше не представлял опасности. Марина подошла к девочке и твердо взяла ее за руку.

— Ты пойдешь со мной, — сказала она голосом, не терпящим возражений. — Поняла? Как тебя зовут?

— Надя, — запинаясь, ответила девушка. — А куда мы пойдем?

— Известно куда, — усмехнулась Марина, — в милицию пойдем. А ты куда думала?

Девочка не возражала: она только что видела, как эта женщина в секунду расправилась с огромным дядькой, и у нее не возникло желания спорить.

— А я? — вдруг поинтересовался водитель. Он уже успел отряхнуться и прийти в себя.

— А вы можете ехать по своим делам, — сухо сказала Марина. — На вас лично у меня времени нет. Если вы будете продолжать в том же духе, то вами займутся другие люди, не я. И во второй раз вас просто так не отпустят.

Мужик облегченно вздохнул и рассмеялся. Теперь он уже мог расслабиться и посмотреть на ситуацию под другим углом — юмористически.

— Не вы? — разочарованно протянул он, оглядывая стройную фигуру молодой женщины в обтягивающих джинсах. — Очень жаль. Может, все-таки именно вы мной займетесь? — Он игриво подмигнул:

— Послушайте, девушка… А вы что, и вправду работаете в милиции? Прямо не верится.

На дрожащую Надю он больше не смотрел, внимание полностью переключилось на Марину. Можно было не сомневаться, что именно она теперь станет главной героиней его рассказов в мужской компании…

— Вам что, удостоверение еще раз показать? — невольно усмехнулась Марина.

— Или хотите вместе проехать в РУВД?

— Боже упаси! — махнул рукой парень. — Нет уж… Просто странно видеть таких милиционеров. Девушка — и вдруг старший лейтенант!

Он еще раз демонстративно оглядел Марину и закончил:

— Вам фотомоделью надо работать, а не в милиции служить.

Марина не выдержала и засмеялась.

— Фотомоделью я уже была, — сказала она. — Так что тут вы попали в точку, можно сказать. Но сейчас я офицер Правобережного РУВД, в чем вы уже убедились.

— Она выразительно кивнула на то место на асфальте, где водитель только что лежал, и добавила:

— Так что советую вам быстрее уехать, пока я добрая, а то я передумаю и задержу вас на самом деле. Ясно? А теперь, Надя, пойдем.

Тащиться ночью в РУВД очень не хотелось. Пешком, да по пустым улицам окраинного района… Но так было надо — куй железо, пока горячо. Завтра утром девчонка оклемается и разговаривать с ней будет труднее, чем сейчас.

В пустом кабинете Марина заварила свежий чай и, пока вода закипала, искоса пригляделась к пойманной. Всю дорогу, пока шли сюда, Марина сурово молчала — нагоняла страху…

Надя Колесникова, ученица десятого класса девятнадцатой средней школы.

Учится средне. Кем хочет стать после школы — не знает. А кто знает в пятнадцать лет? Если бы самой Марине в десятом классе сказали, что она будет офицером милиции, она бы расхохоталась.

Кто родители? Отца нет, а мать — продавщица в продуктовом магазине. Как относится мать к тому, что дочери нет дома до половины ночи? А никак — она не знает, потому что работает. Почему работает? Потому что магазин круглосуточный, а в ночную смену хозяин больше платит, вот почему. Неужели непонятно?

— Сколько ты зарабатываешь за вечер?

— Когда как, — пожала худенькими плечиками Надя, — бывает, по пятьсот рублей.

— Да-а? — притворно удивилась Марина. — Надо же, немало. Так ты богачка, выходит.

В ответ девочка угрюмо ухмыльнулась и недовольно дрыгнула ногой. Хотела что-то сказать, но передумала. Впрочем, Марина знала что, но не торопилась с этим вопросом. Всему свое время.

— А по сколько ты берешь?

— По тридцать рублей за минет и по сто за другое.

— И что, всегда честно платят? — уточнила Марина. — Могут ведь и обмануть, у тебя ведь нет защитников. Ты одна. Неужели все такие честные попадаются?

Лицо девочки, когда она отвечала, все время оставалось тупым и равнодушным. Говорила она безучастно, как автомат. Дешевый макияж яркими пятнами выделялся на бледной нездоровой коже.

— Когда как, — сказала Надя. — Всякое бывает. Лерке сегодня вот не повезло.

— Лерка — это та высокая блондинка с длинными волосами? — переспросила доверительно Марина.

— Она не блондинка, — внесла ясность Надя, — Лерка — сивая, она просто крашеная. Перекисью красится. Она сегодня двоих крутых на иномарке подцепила, взяли ее. Думала — повезет с ними. А они ее целый час трахали, как хотели, а потом избили и из машины выкинули без денег.

— Кажется, ей потом еще дополнительно досталось, — сочувственно произнесла Марина, наливая в две чашки чай.

Надя мгновенно напряглась. Губки сжались, накрашенное лицо сделалось неприступным. Вот теперь настал острый момент, и Марине следовало аккуратно выбрать дальнейшую тактику поведения. Она предпочла решительное нападение. В таких делах перемудрить тоже опасно.

— Кто это был? — быстро спросила она. — Кто был тот парень, что избил Леру?

— Я не знаю, — пробормотала Надя упавшим голосом.

— Не ври! — крикнула Марина, внезапно беря грозный непререкаемый тон и в одно мгновение превращаясь из доброй тетеньки милиционера в разъяренную фурию.

— Будешь все честно рассказывать — я тебя отпущу и ничего не сделаю. А станешь врать, как сейчас, — ты у меня узнаешь! Как ночь просидишь в камере — шелковой станешь, но поздно будет!

Лицо Нади еще сильнее побелело, она продолжала молчать, но в глазах появился настоящий испуг. Заметив это, Марина продолжала бушевать:

— На тебя протокол составить? А ты знаешь, что за проституцию бывает?

Уголовный кодекс тебе принести? Сейчас принесу — он знаешь какой толстый?

На самом деле она лгала от начала до конца. Посадить Надю в камеру Марина не имела права: подростков в камеры вместе со взрослыми не сажают. Да и не за что совершенно. А за проституцию ничего не бывает, тут нет состава преступления. Даже про Уголовный кодекс наврала — нет у нее никакого кодекса.

Он во всем РУВД всего один, да и тот в кабинете у начальника засунут в дальний угол шкафа, вместе со старыми ботинками…

Но ложь эта была во благо. А как еще заставить напуганного деморализованного подростка заговорить? Не пальцы же ему между дверями зажимать. Тут все-таки инспекция по делам несовершеннолетних, а не «убойный» отдел.

— Кто этот парень? Скажи — и пойдешь домой, — наседала Марина, уже сбавив тон, чтобы не перегнуть палку. — Пей чай и рассказывай.

Идея зарабатывать на шоссе пришла девочкам восемь месяцев назад, в сентябре прошлого года. Все пятеро учились в десятом «В» классе, учебный год только начинался. Денег мало, семьи бедствуют, хватает только на еду и самое необходимое. А вокруг столько соблазнов.

Впрочем, одна из подружек недостатка в деньгах не испытывала: родители выдавали ей на карманные расходы и крупные суммы. Та самая Лера, за приключениями которой Марина имела возможность сегодня наблюдать. Зачем Лера пошла на трассу, Надя не знала и на вопрос Марины только равнодушно пожала плечами:

— Может, ей нравится…

Для всех остальных девочек стимул был один — Деньги. Нет, дело не в том, что кто-то из них голодал. Вовсе нет, все были накормлены, одеты и обуты, учились в школе. Деньги им нужны не на еду или одежду — все это у них есть. Не хватало на развлечения: на дорогие дискотеки и угощение там, на такси после, на особо «острые» шмотки из бутиков, расположенных в центре города.

Первой выходить на трассу придумала как раз Надя — та, что сидела сейчас перед Мариной.

— Не страшно было? В первый раз, а?

— Нет. — Девочка равнодушно посмотрела на Марину, даже не поняв смысла вопроса. А чего страшно-то? Вот странная тетенька…

— Ну, ведь мужчины разные, — попыталась объяснить Марина, — могут убить, покалечить. Мало ли что… Маньяки попадаются, изуверы.

— А-а-а, — протянула Надя и, вздохнув, стала смотреть в темное окно. Тема ее явно не заинтересовала. Впрочем, Марина прекрасно понимала механизм этого равнодушия. Как бы ни была тупа девочка, она осознает реальную опасность. Но поскольку изменить своего поведения не может, то старается просто не думать о плохом. Она подсознательно, инстинктивно вытесняет это из своего сознания.

За Надей на шоссе потянулись ее подружки. Поначалу все и вправду шло хорошо. Примерно неделю, до тех пор, пока не появились Толя с Денисом.

Молодые люди окончили школу только в прошлом году. Поступать никуда не стали — были уверены, что не пройдут по конкурсу, а для платных отделений нет денег.

К своим восемнадцати гсдам оба уже сформировались в законченных подонков.

По роду службы Марине иногда приходилось встречаться с такими. Работа в ИДН убедительно, на живых примерах показала ей, что любимая фраза педагогов о том, что «нет плохих детей, а есть плохие воспитатели и плохие условия», — не более чем красивая фраза. Пустая фраза, демагогия, мешающая решать реальные проблемы.

Потому что есть плохие дети. Но это еще не все. Есть очень и очень плохие дети, им еще мало лет, но совершенно очевидно, какими чудовищами они станут, — вот к какому выводу пришла Марина.

Толя с Денисом, конечно, заметили, что пятеро девочек из десятого «В» начали промышлять на трассе проституцией. Оба они были здоровенными и безжалостными, о чем знала вся округа, так что через неделю парни успешно взяли этот бизнес под контроль.

Как это делается, знает каждый. Два красавца подошли к девочкам и объяснили им, что отныне те будут работать на шоссе под их «крышей». Что даст эта пресловутая «крыша», объяснять не стали. Зато сказали, что отныне каждая должна отдавать в день по триста рублей. В налоговой инспекции такое называется «вмененный доход». «Милые мальчики» просто подсчитали, сколько мужчин может обслужить каждая и сколько за это получить.

— Берете по сто рублей, — объявили Толя и Денис девушкам. — Деньги с трех первых отдаете нам, а остальное, что сверх того, оставляете себе. Справедливо?

Девочки решили, что несправедливо, и отказались.

— Только Лерка сразу согласилась, — пояснила Надя, шмыгая носом, — но ей легче, ей вообще Деньги не нужны. Она каждый год с родителями за границей отдыхает, они ей все покупают, что она хочет, и денег сколько влезет дают. А про Толика с Денисом она нам сказала, что они ей нравятся и что мы дуры, что отказываемся. Сказала: они такие сильные да красивые, что ей будет просто приятно на них работать. Психованная…

Но остальные четыре девочки от предложения парней отказались. Тогда в течение последующих нескольких дней их избили одну за другой. Больше никто не отказывался. С тех пор на трассе кипит работа.

— А нам мало остается, — продолжала рассказывать Надя, — если по стольнику за вечер получается, то хорошо.

— А бросить это дело не думали? — поинтересовалась Марина на всякий случай, хотя уже заранее знала ответ.

— Ну да, — надула губы Надя, — так нам теперь и дадут бросить! Толик с Денисом теперь проходу не дают. Если пару дней не выходишь, то уже рискуешь по морде получить. Сегодня вот — видели, как Толик Лерку дубасил? Ее клиенты кинули, и у нее денег не было для Толика. Так он ее отделал, а потом обратно выгнал стоять, пока не заработает и не отдаст. А что она теперь заработает — избитая да зареванная? Кто ее теперь возьмет?

На этом Марина беседу с девочкой Надей закончила. Отпустила ее, а сама поплелась домой. Отлучаться по вечерам она вообще не любила. Дело в том, что сын Артем просыпался по ночам и пугался, если оказывался один. Это у него с раннего детства осталось.

А что делать, если мама — милиционер? Волей-неволей иногда приходится работать в ночь, служба такая. Но ребенку этого не объяснишь.

— Ты ведь уже большой, тебе семь лет, — пыталась Марина воздействовать на сына силой логики. — Ты уже в школу ходишь, взрослый человек. Сам посуди: что тут страшного, если мамы нет дома? Ты же не на улице, у себя дома, спишь в кроватке. Никто чужой не придет, ничего плохого не случится. Замки в двери хорошие, ты сам знаешь…

— А серый волк? — перебивая ее, тут же спрашивал Артемка. — Серый волк может в окно забраться.

— Серый волк на шестой этаж не вскочит, — терпеливо начинала объяснять Марина. — Для волка это слишком высоко. И вообще — серых волков не бывает, это только в сказках.

Артем слушал ее, как будто верил, кивал, соглашался с доводами. Но Марина знала: случись ему проснуться. среди ночи и обнаружить, что он один, — ох испугается! Теперь она спешила домой.

В истории с девочками-проститутками ей все было ясно с фактической стороны. Непонятно было, как действовать дальше. Конечно, нужно провести работу с девушками и с их родителями: кого убедить, кого постращать. Но все это будет почти бессмысленно до тех пор, пока рядом будут оставаться Толик с Денисом.

Потому что слова — словами, но к каждой из девочек постового милиционера не приставишь. Им тут жить дальше, в этом районе, и ходить тут по улицам. Пусть они сами виноваты, что вляпались в это дело, но сейчас их нужно обезопасить.

В ту ночь Марина и приняла решение пойти посоветоваться в «полицию нравов».

Для раздумий она использовала свой любимый прием — уселась рисовать.

Вообще-то страсть к рисованию была у нее с детства. Но, в отличие от большинства людей, Марина, уже став взрослой, ни на один день не прервала своего увлечения.

Давным-давно, с четвертого по восьмой класс, она ходила в детскую художественную школу, где УЧИЛИ делать многое: вырезать фигурки из бумаги и картона, работать с красками, рисовать с натуры вазы и деревья. Из всего этого Марина оставила для себя только рисунок карандашом да акварель, зато Уж без этого она не могла прожить ни дня.

— Тебе надо было художницей стать, — часто говорила мать, а потом и каждая подруга, заметив склонность Марины и то, как упорно тянется она каждую свободную минуту к краскам и карандашам.

Но они были не правы, Марина это чувствовала. Нет, верно она поступила, не сделавшись профессиональной художницей. Профессионализм в искусстве — это когда умеешь делать не только то, что хочется, но и то, что нужно. Да еще в определенные сроки.

Марина же, каждый раз беря в руки карандаш, не знала, что именно получится у нее в результате. Ее рукой водило вдохновение в полном и прямом смысле этого слова.

От настроения, от мыслей, владевших ею в данный момент, зависел и сюжет картины, и характер ее исполнения. Пожалуй, рисование было для Марины скорее способом сосредоточиться на своих мыслях и чувствах.

Больше всего она любила рисовать клоунов. Да-да, настоящих цирковых клоунов — тех, что с огромными красными носами и в дурацких колпаках. С детства для Марины цирк был волшебным местом, и когда она думала о нем, то становилось легче на душе. Некоторые клоуны очень нравились Артемке, он завесил ими стену своей комнаты, а самый веселый клоун красовался над столом, за которым сын готовил домашние задания.

Когда на Марину находило лирическое настроение, она рисовала корабли в море. Легкие, почти воздушные парусники бороздили неведомые океанские дали, унося на своих округлых бортах житейские неприятности и огорчения.

Но сейчас Марина рисовала не парусники. На листе бумаги снова возникали клоуны, один за другим, и среди них не было ни одного смешного. Это были грустные клоуны, задумчивые шуты, которые, казалось, вместе с Мариной размышляют о «свинцовых мерзостях жизни», как выражался Горький, с большим усердием писавший об этих самых мерзостях всю свою жизнь…

Последний клоун получился с удивительно растерянным лицом, и, поглядев на него, Марина окончательно осознала, что в деле, взятом ею на себя, без посторонней помощи успеха не добиться.

Тогда она отложила бумагу в сторону и приняла решение назавтра отправиться за поддержкой в «полицию нравов».

О существовании такого отдела она слышала неоднократно. Он был создан несколько лет назад, однако о его деятельности информации почти не имелось.

Непосредственная начальница Марины одобрила ее решение отправиться с проблемой в отдел главка: это была ушлая немолодая женщина, и за годы своей службы на посту начальника районной ИДН она виртуозно освоила искусство снимать с себя ответственность и перекладывать ее куда-то подальше.

«Полицию нравов» пришлось основательно поискать. Узнав адрес и договорившись по телефону о встрече, Марина минут сорок бродила по темным дворам многоэтажных домов, пока не набрела наконец на маленькую дверь в одном из старых покосившихся флигелей, рядом с помойкой, где стояли огромные облепленные мухами железные баки. Толкнув дверь, она оказалась в длинном коридоре с шатающимися досками некрашеного пола и рядом продавленных стульев вдоль стены. По обе стороны ко-ридора находились кабинеты, в один из которых Марина и прошла. На обшарпанной, бывшей когда-то коричневой стене висел огромный портрет Феликса Дзержинского.

В Отделе по борьбе с правонарушениями в сфере общественной нравственности Марину принял старший инспектор капитан Лукоморов. Это был сорокалетний дядька с грубыми чертами сурового лица, которое приятно оживляли острые, проницательные глаза.

Выслушав рассказ Марины, он вздохнул и, подумав несколько секунд, сказал:

— А что вы от нас, собственно, хотите? Девочки несовершеннолетние? Да?

Тогда это по вашей части, вы и занимайтесь. Вы же ИДН… Занятие проституцией в уголовном порядке ненаказуемое деяние, вы это сами знаете. При чем же тут мы?

Марина и сама все это знала. Проститутку можно только задержать, и, оформив протокол, направить его в административную комиссию по месту жительства. И та комиссия оштрафует девушку на один МРОТ. Или на три, но это уж крайний максимум. А по отношению к несовершеннолетним даже это, скорее всего, вообще не предусмотрено.

— Но там ведь парни, — сбивчиво начала объяснять Марина. — Два парня, они совершеннолетние. Именно в них главная проблема — они заставляют девочек.

Лукоморов развеселился.

— Ну да, — проговорил он, ухмыляясь, — заставляют… Скажете тоже.

Заставить можно только того человека, который находится от тебя в зависимости — служебной или еще какой. А девчонки ваши разве зависят от этих мальчишек?

— Но парни их бьют, — неуверенно возразила Марина. — Угрожают, и вообще…

Но поняла, что продолжать бессмысленно, и махнула рукой. Ничего у нее пока с этим делом не получается — даже отчаяние охватывает.

Петр Петрович Лукоморов закурил крепкую сигарету «Петр I», вытащив ее из помятой пачки, и, глубоко затянувшись, покачал головой.

— Бьют, говорите? — иронично переспросил он и осклабился, отчего все его лицо покрылось сетью мелких, но длинных морщин, словно разрезавших кожу. — А заявления в милицию ваши девочки об этом делали? Или хоть кому-то жаловались?

Или, может, у вас имеются акты медицинского освидетельствования на предмет нанесения побоев? Вот и получается, — он хлопнул ладонью по засыпанному табачным пеплом столу, — ничего у нас с вами нет. И не предвидится, правда?