— Вы утверждаете, что среди ваших детей нет тех, которые нас интересуют, — неторопливо, тщательно подбирая слова, говорила Марина, переминаясь с ноги на ногу у окна, из которого нещадно дуло ледяным ветром. — Пусть так, но я хотела бы в этом убедиться. Вы ведь не имеете оснований запретить мне это? В конце концов, я показала вам удостоверение и объяснила причину моего визита.

— Завтра, — вдруг сказала Кира Владимировна, будто приняв какое-то важное решение. — Приходите завтра, если уж вам так нужно. Сегодня я не могу, нет времени. И у детей нет времени на то, чтобы вы их разглядывали. Учебный план и так очень насыщен.

Марине не осталось ничего иного, как недоуменно пожать плечами.

— А что, завтра учебный план будет менее насыщен? — иронично поинтересовалась она. И добави-' ла, пристально посмотрев в глаза собеседнице:

— Хорошо, пусть будет завтра. Хотя от этого ведь ничего не изменится, не так ли? Вы и сами должны это понимать.

Она вздохнула и, укладывая выложенные на стол фотографии в сумку, сказала напоследок тихим проникновенным голосом:

— Если вы настаиваете, чтобы развязка наступила именно завтра, — пусть так и будет. До свидания, Кира Владимировна.

Уже у самой двери она остановилась и, обернувшись, почти шепотом произнесла:

— Только я прошу вас… Завтра я приду сюда не одна, и мы будем внимательно разглядывать ваших детей. Всех до единого. И пусть они все будут на месте, фокусы тут не пройдут. Договорились?

Выйдя из интерната, Марина глубоко вдохнула и, набрав в легкие воздуха, резко выдохнула. Это называется успокоение нервной системы. Говорят, что йоги так поступают. Интересно, как поступают йоги, когда сталкиваются с очевидной ложью? И как поступают йоги, когда чувствуют, что подошли очень близко, почти вплотную к цели?

— Что ж, завтрашний день все расставит по своим местам, — сказала себе Марина. — Но, кажется, след я взяла верный. Тут что-то очень нечисто, в этом интернате. Странная особа эта Кира Владимировна. Она явно лжет и выкручивается, но почему? Все-таки она очень уж не похожа на преступницу, занимающуюся съемкой порнофильмов. Или я плохая физиономистка и ошибаюсь? Впрочем, завтра и поглядим.

Марина еще не знала, что развязка действительно наступит завтра, однако предвидеть развитие событий она не могла. Наверное, йоги смогли бы, но она ведь всего лишь старший лейтенант милиции…

На обыск Марину не взяли.

— Там могут быть эксцессы, — заметил Вербин. — Ни к чему тебе туда соваться. И вообще: посиди вечером хоть раз дома, а то сын у тебя все один да один. Порадуй ребенка, а пока без тебя разберемся.

Он взял с собой Виталика и Иннокентия, а еще по пути прихватили участкового лейтенанта, очень недовольного тем, что придется работать полночи.

— Сегодня матч по телевизору, — бурчал он, усаживаясь в машину. — Раз в кои-то веки соберешься отдохнуть, а тут опять… Да и не найдете вы в той квартире ничего, нормальные «азеры» там живут. Дети у них в школу ходят, я проверял. Они на гражданство подали, справку показывали. Дело их рассматривают.

— Пускай не торопятся, — жестко усмехнулся Вербин. — В тюрьму их и без гражданства посадят.

Он подозревал, что недовольство участкового связано с тем, что этих людей тот лично опекает за деньги. Они ему платят, и он молчит, прикрывает все их «художества». А сейчас, конечно, боится, что кавказцев поймают на чем-то действительно серьезном, и тогда уж заодно выяснится, что он брал с них деньги…

Машину оставили через дорогу от дома, на автозаправочной станции, сбоку.

Часы показывали десять вечера. К этому времени, особенно осенью, все восточные люди уже собираются дома.

— Пошли, — скомандовал майор, и вчетвером они перебежали через дорогу.

Тихо поднялись на третий этаж, постояли у двери.

— Давайте уж скорее, — вздохнул участковый нетерпеливо. — Что тут топтаться?

— Молчать, — негромко сказал Иннокентий, который в такие минуты весь подбирался и, вспомнив свое «убойное» прошлое, становился очень серьезен. — Не тявкай. Развел у себя на участке черт знает что, так теперь не выступай.

За дверью была тишина. Затем послышался телефонный звонок и громкий разговор на горском наречии.

Вербин решительно нажал на звонок. Потом еще раз и еще. Звонил нетерпеливо, коротко и резко, чтобы с самого начала настроить обитателей квартиры на серьезный лад. Чтобы не думали, что с ними пришли шутки шутить.

— Открывай, милиция! — рявкнул Иннокентий, как только за дверью послышались аккуратные шаги.

— Какой милиция? — спросил кавказец из-за двери, но голос его заметно дрогнул.

— Русская милиция, какая еще! — взревел Иннокентий, поддав дверь плечом. — Открывай, кому сказано!

Дверь распахнулась, и уже знакомый Вербину волосатый человек в майке возник на пороге. На этот раз он был куда любезнее, чем тогда, когда видел перед собой не четверых сильных представителей власти, а одного скромного «журналиста».

— В чем дело, товарищ начальник? — улыбаясь весьма радушно, обратился он к Иннокентию. — Проходите, пожалуйста. Только у нас тесно тут, Дети спят маленькие. Из школа пришли, каша поел и спать легла все, — затараторил он, отступая назад в прихожую и вопросительно, ищуще скользя масленым взглядом по лицу участкового, с которым, несомненно, имел какие-то отношения…

Мужчина, конечно, был встревожен таким визитом, но Вербин отметил, что говорил тот намеренно громко, даже визгливо, явно давая знать другим обитателям квартиры об опасности.

Обитатели и не замедлили тут же появиться, высыпали все в коридор, который уже в следующую минуту заполнился гомоном, смуглыми лицами и курчавыми черными, как смоль, волосами. Тут была жена хозяина с распущенными волосами в неряшливо распахнутом на груди халате, двое молодых людей — его сыновья с глазами некормленых волчат, а также двое малышей, вовсе не думавших спать.

Вербин выступил вперед, и только теперь кавказец узнал в нем давешнего «журналиста», с которым обошелся так неласково в прошлый раз.

Представившись, майор показал ордер на обыск из прокуратуры, приказал всем присутствующим собраться в одной из комнат и никуда оттуда не, выходить.

— А ты приведи понятых, — повернулся он к безучастно стоявшему рядом участковому. — Только быстро, понял? Давай организуй.

Пока проверялись документы всех находившихся в квартире, Вербин обошел все три комнаты и, окинув их беглым взглядом, понял, что работы предстоит немало.

Много мебели, много всякого хлама. Чего стоят одни только громадные коробки со всяким барахлом, которыми буквально забита квартира…

Никто здесь не имел российских паспортов. Никто не имел даже временной прописки. Со стонами и жалостливым плачем демонстрировались помятые документы на азербайджанском языке, какие-то справки. И каждая подобная невразумительная бумажка сопровождалась выталкиванием вперед немытых чумазых детишек.

— Посмотри, начальник, — вопила женщина. — Маленький дети у меня!

Четверо дети, два совсем маленький! Как жить? Тут ютимся, без угла своего, без двора! Хлеба простой нету, понимаешь, как дети кормить?

Детишки как по команде принимались орать, размазывая слезы по грязным щекам, а женщина от этого переходила на визг. Создавалось впечатление, что это не импровизация, а неоднократно повторяемая тщательно выверенная процедура.

Появился участковый, который мрачно ввел в квартиру двух парнишек лет восемнадцати в перемазанных комбинезонах. Это были парни-заправщики с находившейся напротив бензоколонки: участковый привел их оттуда, попросив быть понятыми при обыске.

— А что соседку не привел со второго этажа? — механически поинтересовался Вербин, подумав, что при ее взглядах на национальный вопрос Маргарита Васильевна наверняка бы не отказалась поучаствовать в акции.

— Закрыто там, никто не отпирает, — пояснил лейтенант.

«Странно, — подумал майор. Он прекрасно помнил, что, когда они десять минут назад подходили к дому со стороны шоссе, окна старушки были ярко освещены. Неужели ушла куда-то на ночь глядя? — Наверное, она просто боится открывать в вечернее время», — догадался он.

Многие старики боятся…

Начался обыск. Иннокентий осматривал одну комнату, Виталик — вторую, а третьей занялся сам Вербин. Орущее семейство усадили на кухне, и с ними оставили для присмотра участкового, которому Вербин все равно с самого начала не доверял.

Проводить обыск — противное дело. И вовсе не такое легкое, как кажется на первый взгляд. Вербин искал прежде всего порнографию и все, что связано с ее производством: видеокассеты, видеокамеру.

«Должно быть, ищи, — говорил себе майор, с отвращением заглядывая в шкафы и вываливая оттуда на пол горы тряпья. — Не случайно же именно возле этого дома Поликарпов часто видел того, кто продал ему видеокассеты. Если этот тип бывает здесь, то, скорее всего, не напрасно».

Он перевернул вверх дном всю комнату и даже походил медленно по полу, прислушиваясь к скрипу старых рассохшихся половиц. Потом заглянул за шкафы и под них, чихая от поднявшейся пыли.

Нет, ничего, никаких следов.

В этот момент из соседней комнаты послышался крик Виталика. Он стоял на коленях перед картонной коробкой, из которой вынимал один за другим какие-то тяжелые свертки.

— Володя, посмотри, — позвал он Вербина, взвешивая увесистые штуки в обеих руках. — Вес мне что-то напоминает…

— Понятые, сюда, — скомандовал майор и, убедившись в том, что парнишки явились и уставились туда, куда было им велено, первым развернул один из свертков.

Так и есть — оружие. Чувство веса не обмануло Виталика. Пистолет системы Макарова в заводском масле, новенький, прямо с конвейера.

Всего свертков было три — три пистолета.

— А ну-ка, хозяина сюда, — скомандовал Вербин. — Подайте сюда этого почтенного отца семейства.

Приведенный в комнату хозяин несколько секунд молча пялился на выложенное перед ним найденное оружие, после чего заявил, что никогда его не видел и ничего не знает. То же самое повторили его старшие сыновья, когда и их, в свою очередь, привели сюда. Все трое так яростно трясли головами и таращили «честные» глаза, что неподготовленный человек мог бы даже поверить.

— Не мое, — говорил каждый.

— Нэ наше, — говорили они все вместе. — Падбросил, начальник. Падбросил!

В путаной безграмотной речи, наполовину состоящей из азербайджанских слов, вдруг стали появляться знакомые Вербину и другим сотрудникам слова: «адвокат», «вынужденные переселенцы» и даже «права человека».

Но не тут-то было. Подобными речами можно еще напугать кого-то в гражданских учреждениях, однако не милицию.

— Видели все? — обратился Вербин к понятым. — Виталик, уведи их в другую комнату, и пусть подпишут все, как полагается.

Когда понятые с Виталиком вышли, гомон в комнате возобновился. Снова послышались слова о притеснениях беженцев и о предвзятости.

— Молчать! — взревел флегматичный до того Иннокентий. — Убью на месте!

Понаехали сюда оружием торговать! Чеченцам помогаете, им оружие шлете! Мы все про вас знаем!

Он выхватил из-под куртки пистолет и, размахнувшись, слегка ударил рукояткой отца семейства в лицо. Удар был точно выверен и рассчитан: результатом его была только разбитая нижняя губа.

Конечно, в этом было много игры: Иннокентий умел ловко изображать в нужные минуты гнев и ярость, чтобы напугать преступника. Сейчас нужно было привести этих паршивцев в трепет, чтобы они признались во всем, — вот Иннокентий и разбушевался напоказ…

Вербин отошел к окну и равнодушно выглянул на улицу. Взгляд его скользнул по бензоколонке, где где сияли фонари и было гостеприимно освещено огромное стеклянное окно кафе. Потом посмотрел по сторонам, туда, где расползался мрак ночи, а уж под конец — ниже, на площадку перед самым домом…

Посмотрел и внезапно вздрогнул. Сзади слышались грубые выкрики Иннокентия, его угрозы, невнятное бормотание торговцев оружием, но Вербин уже почти не слышал всего этого. Его глаза были устремлены вниз с немым изумлением. Вот этого он действительно не ожидал настолько, что сначала даже не поверил себе.

Может быть, он обознался?

Внизу стоял темно-синий «гольф». Тот самый, который накануне вечером Вербину показала Марина. Она ткнула в эту машину пальцем и сказала, что «гольфик» принадлежит ее бывшему мужу. Как, бишь, его? Кажется, Вадим…

Сколько машин этой марки в Унчанске? Сколько «Гольф-3» у небогатого населения областного центра? Штук пятьдесят, наверное, есть. А сколько из них темно-синих? Наверное, меньше десяти.

«Надо взглянуть на номер», — решил Владимир, хотя это уже было для него пустой формальностью. Он был почему-то уверен в том, что «гольф» принадлежал именно Вадиму. Почему? Вербин не смог бы ответить на этот вопрос: прежде он никогда не связывал бывшего мужа своей сотрудницы с этим делом о педофильских кассетах — ему и в голову такое не приходило. Строго говоря, и сейчас не было никаких оснований связывать эти две вещи между собой, но майор привык доверять своей интуиции. А именно это в данный момент и произошло: в голове у Владимира что-то загадочно щелкнуло, и внутренний голос трезво и буднично сообщил ему: машина принадлежит Вадиму. И не случайно она тут стоит.

…Да, номер совпадал — об этом сообщил сбегавший вниз Виталик. Он не понимал, что происходит, но по загоревшемуся взгляду майора увидел, что, кажется, они наконец-то напали на след.

Обыск в квартире у кавказцев дал блестящий результат: три пистолета, готовых для перепродажи. Из этого можно слепить отличное уголовное дело. Но собственно изначальная цель обыска не была достигнута: они ведь пришли сюда за порнографией, за какими-то следами оргий и насилия над детьми, и что же?

Три пистолета — это хорошо, но никакого отношения к расследуемому делу не имеет. Более того, это даже не подследственно «полиции нравов». Как только закончится обыск и оформят задержание, все материалы нужно будет немедленно передать в другой отдел — туда, где занимаются незаконным оборотом оружия.

— Позвони в УВД, — велел Виталику майор. — Пусть они приедут, пусть дальше сами разбираются. Больше ничего интересного не нашли?

Нет, в квартире не было и следа каких-либо видеокассет. Судя по всему, у семейства была строгая специализация — торговля оружием.

Но к кому же приехал на своей машине Вадим? Что у него за знакомые в этом доме на берегу реки?

Он приехал к кавказцам? Нет, в этом случае он бы поднялся в квартиру. В машине его тоже нет. Куда же он пошел? Неужели к Маргарите Васильевне? Но зачем и почему?

К тому же старушка не открыла дверь участковому час назад. А Вадиму, значит, открыть не побоялась…

А не является ли Вадим тем самым человеком, о котором говорил Поликарпов?

Нет, конечно. Вербину припомнились слова Поликарпова о том, что человек, который продал ему преступные кассеты и которого он видел неоднократно возле этого дома, выглядит совсем не так, как Вадим.

— Через час приедут, — сообщил Виталик, входя в комнату. — Говорят, сейчас ночь, народу никого нет… Но через час обещали приехать, разобраться.

— Ладно, — решил майор. — Ты, Виталик, тут оставайся вместе с участковым, ждите группу из УВД. А мы с Иннокентием пойдем, у нас тут одно маленькое дельце образовалось.

О том, что дельце образовалось совершенно неожиданно, Вербин говорить не стал: пусть подчиненные думают, что начальство все предусмотрело заранее и выполняет некий сложный и хитроумный план. Людям легче бывает работать, если они не видят промахов руководства и верят ему — в этом случае им кажется, что все их действия наполнены глубоким смыслом и не напрасны…

Вербин с Иннокентием перебежали шоссе и обосновались в кафе на автозаправочной станции, откуда и принялись наблюдать за припаркованной возле дома машиной Вадима.

К бензоколонкам подъезжали на заправку машины: отечественные выстраивались в очередь к девяносто второму бензину, туда же становились недорогие иномарки, и лишь для желающих залиться девяносто пятым очереди почти не было.

— Вон как подморозило, — потирая руки заметил Иннокентий. — Наверное, градуса три ниже нуля. Рановато в этом году.

В течение вечера и вправду температура успела сильно понизиться — это было заметно по густым облачкам выхлопных газов, вырывавшихся у автомашин.

— Пойду возьму кофе, — сказал Иннокентий. — Может, еще долго ждать придется. Мы ведь ту машину «сечем», правда?

Об этом он догадался сам, задействовав сообразительность старого оперативника. Но не успел Иннокентий подойти к стойке за кофе, как Вербин встрепенулся. Дверь в доме отворилась, и на пороге показались две мужские фигуры. А рядом… О боже, а рядом…

Следом за мужчинами вышли дети. Трое детей, тут не было никаких сомнений!

Три маленькие фигурки, закутанные в пальто, суетясь, забирались в «гольф».

Машина была трех-дверной, поэтому пока мужчины откидывали переднее сиденье и детишки проталкивались назад, у Вербина было время рассмотреть все внимательно.

Дети были детьми, а не карликами или лилипутами — это он точно установил.

Одним из взрослых был Вадим: после двух встреч, из которых первая была весьма бурной, майор хорошо запомнил фигуру этого человека. Второго мужчину он не знал, но сразу попробовал прикинуть его на описание внешности, которое в свое время дал Поликарпов. Что ж, может быть…

— Быстрее, — бросил Вербин Иннокентию, который уловил его движения и подскочил к столику. — Сейчас они поедут. Бегом в машину!

Выскочив из кафе, они пробежали к краю маленькой автостоянки, где были оставлены служебные «Жигули». Пока Иннокентий отпирал дверцу, майор, лихорадочно оборачиваясь, следил глазами за тем, что происходит возле дома напротив. «Гольф» сдал немного назад и начал разворачиваться.

— Скорее, — проговорил Вербин, плюхнувшись на сиденье рядом с водителем. — Главное — не отстать. Если даже нас заметят — наплевать, пусть замечают.

— Возьмем с поличным, — жестко усмехаясь, хохотнул Иннокентий, и в его глазах зажегся недобрый службистский огонек. — Ну, не совсем с поличным, однако не отопрутся. Все по кайфу, шеф! Здорово, что дети с ними, можно сразу на экспертизу отвезти.

Он сунул ключ в замок зажигания и крутанул его. Затем еще раз, снова. И еще раз.

Машина не заводилась. Вспыхивали огоньки на приборной доске и тотчас гасли. Вспыхивали и гасли опять.

— Аккумулятор, — выдохнул Иннокентий. — Подсел от холода. Сейчас, шеф, сейчас…

Он до упора вытащил подсос и попробовал снова. Машина затряслась, приборная панель осветилась, однако через несколько секунд все погасло снова.

«Гольф» выехал на шоссе и помчался, набирая скорость, в сторону центра города.

Чувствуя, как трясутся поджилки и захватывает дух от отчаяния, Вербин выругался и выскочил из машины.

Огляделся по сторонам, затем бросился к «Волге», выезжавшей с бензоколонки.

— Мужик, — почти закричал он в лицо недоуменно глядящему на него водителю.

— Мужик, у нас аккумулятор сел на холоде, а срочно нужно ехать. Поедем, а?

Вон за той машиной. — Он указал рукой в сторону быстро удалявшихся огней «гольфа».

— Да нет, — помотал головой водитель — широкомордый толстяк в кожаной тужурке. — Мне вообще в другую сторону…

— Я заплачу, — попробовал было договориться Вербин, но лицо водителя осталось каменным.

— Не подвожу я, — сказал он сурово. — Мне по своим делам надо. Извини, тороплюсь.

За спиной Вербина слышалось бесплодное тарахтение «Жигулей», аккумулятор которых «сдох» окончательно. Иннокентий продолжал делать попытки, но уже ясно было, что это ни к чему не приведет.

— Милиция! — с отчаянием в голосе выкрикнул майор, вытаскивая прикованное цепочкой к внутреннему карману пиджака удостоверение и раскры-\ вая его. — Милиция! Помогите, гражданин, преступник удирает.

Спустя полминуты Вербин с Иннокентием уже сидели в салоне «Волги», водитель которой плюнул и решил не сопротивляться милиции.

— Куда ехать? — демонстрируя недовольство, мрачно спросил он. — Где ваш преступник?

— Туда, — указал Вербин на шоссе, ведущее в город. — Если поддадим газу, догоним. Он только что отъехал.

— Газу? — скептически переспросил владелец «Волги». — С газом ничего не получится. У меня резина лысая, а сейчас сами знаете, какой гололед. По радио каждый час передают. Разобью машину — кто мне платить станет?

«Гольф» они не догнали. Проехали по шоссе до самого центра города, но водитель все время осторожничал, ехал медленно, и, когда показалась главная улица с ее огнями и потоком машин, стало окончательно ясно, что погоня не удалась.

Можно было вытирать потные от волнения руки и расходиться по домам.

Водитель развернулся и уехал, оставшись в полной уверенности, что наглые менты просто хотели добраться до центра, а ему морочили голову. Стоявшим на тротуаре Вербину и Иннокентию оставалось лишь посмотреть друг другу в глаза.

— И так каждый раз, — покачал головой майор. — Правда ведь? Каждый раз либо одно, либо другое…

— «А счастье было так близко, так возможно», — процитировал, усмехаясь, Иннокентий, успевший уже прийти в себя. — А я тысячу раз говорил, что аккумулятор нужно сменить, — добавил он. — Тысячу раз! Говорил, что в самый нужный момент подведет! И что теперь? В ГИБДД нужно быстренько установить, кому принадлежит машина. Ты номер запомнил?

— Я знаю, кому она принадлежит, — мрачно остудил его Вербин. — Не в этом дело. Просто сейчас их можно было взять действительно с поличным. А теперь снова тягомотина. И как назло!

Он помолчал, в бессилии растоптав окурок сигареты так, словно это и был ускользнувший только что преступник.

— Тебе домой надо? — неуверенно спросил он, взглянув на Иннокентия. — Или пойдем куда-нибудь выпьем?

Следующий день был последним днем операции и запомнился Марине на всю жизнь, хотя утро не предвещало ничего хорошего.

Отводя Артема в школу, Марина не смогла даже от сына скрыть своего состояния.

— Тебя всю трясет, — заметил Артем, с удивлением глядя на маму. — У тебя рука дрожит. Ты что, заболела?

— Нет, — помотала головой Марина. — Просто волнуюсь немножко. Понимаешь, я целую неделю работала над одной проблемой, и казалось, что ничего не получится, а теперь вдруг может получиться… Вот я и волнуюсь.

— Так ты здоровая? — недоверчиво уточнил Артем. — А почему тогда ты со мной не разговариваешь?

— О чем?

— Но я ведь тебе уже двадцать минут рассказываю про то, что нам предлагают записаться в бассейн, — сердито сказал сын. — Серафима Игоревна сказала, что есть абонементы в бассейн для детей. Тысяча восемьсот рублей в месяц. Я тебе говорю, говорю, а ты не слышишь. Я хочу в бассейн.

Сын, маленький и сердитый, деловито шагал рядом, горбясь под своим тяжелым твердым ранцем. Обижается на невнимание матери, и правильно делает. Марина приобняла его за плечи, ей стало немного стыдно за себя.

— Боюсь, что с бассейном ничего не выйдет, — заметила она. — Тысяча восемьсот в месяц — это не по моей зарплате. Если только… — начала она и осеклась.

— Если только у папы попросить, — понял ее невысказанную мысль Артем. — Попроси у него, мама, а? Ну попроси!

— Сам проси, — наконец сказала Марина. — Вот позвони ему по телефону и попроси. А я больше не хочу. Но ты можешь. Договорились?

В отдел она примчалась, представляя себе, как сразу же расскажет Вербину о подозрительном интернате, куда следует сегодня же пойти и как следует разобраться. Но, увидев мрачное осунувшееся лицо майора, сразу поняла: что-то случилось.

— У меня есть новости, — только сказала она и умолкла.

Вербин посмотрел на нее и отвел взгляд, сурово поджав губы.

— Интересные новости? — спросил он, и в голосе его Марина уловила что-то непривычное: то ли издевку, то ли иронию, то ли печаль…

— Еще не знаю точно, — спокойно ответила она, пытаясь понять, что же случилось и отчего майор сегодня такой смурной. И отчего старается не смотреть в ее сторону…

— Пойдем ко мне в кабинет, поговорим, — произнес Вербин, и теперь Марина явственно услышала в его тоне чуть ли не угрозу. К тому же непривычно выглядело приглашение в кабинет: обычно майор разговаривал со всеми сотрудниками в общей комнате — странно таить секреты в общем деле.

— Чем занимается твой муж? — сразу спросил Вербин, как только они остались одни.

— У меня нет мужа, — чувствуя, как заливается краской, ответила Марина. — А в чем дело?

Напоминание о Вадиме было ей сейчас особенно неприятно. Но Владимир только отмахнулся от уточнения.

— Ну, твой бывший муж, я хотел сказать, — раздраженно поправился он. — Кто он такой? Чем занимается? У него есть семья?

Начало разговора сразило Марину наповал. Она растерянно оглянулась, как бы ища поддержки у стен, и, не найдя ее, запинаясь, спросила снова:

— А в чем дело? Что произошло? Я ничего не понимаю.

Вербин пожал плечами, лицо его оставалось замкнутым и суровым.

— Я тоже не слишком понимаю, — сказал он. — Видишь ли… Дело в том, что…

Он глубоко вдохнул, будто собираясь нырнуть с трамплина, и закончил уже решительнее:

— Дело в том, что твой бывший муж имеет отношение к делу о педофилии. К этим самым фильмам. И боюсь, что имеет самое непосредственное отношение. И не таращи глаза: я знаю, что говорю, и отдаю себе отчет. Что там еще принято говорить в таких случаях? Если бы я не был уверен, то никогда не позволил бы себе…

Впервые в жизни Марина вдруг поняла, что означает выражение: земля уходит из-под ног.

Кабинет внезапно сделался совсем маленьким, как будто стены сдвинулись и наехали со всех сторон. Потом в глазах потемнело, и голова закружилась.

— Этого не может быть, — произнесла Марина, вцепившись в сумочку и чувствуя, как заныли кончики стиснутых пальцев. Больше ей нечего было сказать, но она не верила. Все ее существо протестовало против такого предположения. — Он не может, не может, — повторила Марина, и на глаза ее навернулись слезы. Не обиды, нет, а страдания, как от физической боли.

Владимир уловил ее состояние.

— Лучше послушай, — сказал он. — Я тебе все расскажу, а ты уж сама решишь, имею я право так говорить или нет.

Когда он закончил рассказ о вчерашнем вечере и о неудачной погоне, Марина сидела не шелохнувшись, окаменевшая, с глазами, уставленными в одну точку.

Потом, словно очнувшись, произнесла:

— Ты не подумай… Я верю твоим словам. Я знаю: все, что ты сейчас рассказал, — правда. Просто я не верю в то, что Вадим способен на такое. Тут недоразумение… Не знаю какое, но недоразумение. Совпадение…

Вербин чуть заметно усмехнулся.

— Наверное, ты правильно себя ведешь, — сказал он после короткой паузы. — Наверное, человек так и должен себя вести. Нормальный человек, я имею в виду.

Если этот Вадим был твоим мужем и является отцом твоего ребенка, то ты и не должна верить в то, что он способен на преступление. Да еще на такое… Жить с такими предположениями о близком человеке невыносимо.

— Он мне не близкий человек, — невольно вырвалось у Марины, и она вдруг, не выдержав напряжения, заплакала. Сунувший в дверь голову Лукоморов испуганно исчез…

Несколько минут оба они молчали, потом Вербин потянулся за сигаретами и сказал успокаивающе:

— Ладно, это пустое, тебя не касается. Давай лучше покурим, и расскажи, что у тебя за новости. Ты ведь обещала новости, не забыла? Расскажи-ка мне что-нибудь из жизни глухонемых.

Марина невольно улыбнулась этой шутке, и Вербин обрадовался. У него со вчерашнего вечера болело сердце, когда он думал о том, как сообщит Марине о ее бывшем муженьке…

А когда она закончила свой сбивчивый рассказ об интернате, майор задумчиво произнес:

— М-да, действительно… Какой интересной жизнью живут глухонемые. Кто бы мог подумать… Спасибо этой твоей Менделеевне — просветила.

— Она не Менделеевна, а Менделевна, — поправила Марина, и на этот раз они оба улыбнулись.

— Срочно туда, — скомандовал Вербин, вставая из-за стола. — Хватит разговоров. Очень может быть, что ты действительно подошла вплотную к разгадке этого дела. Гораздо ближе, чем я, например. Если найдем этих детей, то дальше уже дело техники.

— Значит, будем идти от детей, — повторил слова Вербина Лукоморов, когда они уже ехали по направлению к интернату. С Мариной поехали все сотрудники, кроме Виталика, оставшегося в отделе на всякий случай.

— От детей, — глухо повторил за Лукоморовым насупленный Иннокентий. Он покрутил лысой головой и добавил:

— Непривычно это — ходить от детей. Обычно идешь от трупа. От тела, как говорится. Есть тело — есть дело, а нету тела — нету дела, — вспомнил он старинную шуточку оперов-» убойщиков».

— Типун тебе на язык, — заметил Лукоморов. — Что ты такое говоришь? Какие тут могут быть тела? Привык ты у себя в «убойном» отделе…

Иннокентий только фыркнул в ответ, а между тем именно он оказался прав.

В приемной директора интерната толпилось довольно много народу, и на вошедших сотрудников «полиции нравов» никто поначалу не обратил внимания.

Заплаканная секретарша окинула вошедших мутным взглядом и, не спрашивая ни о чем, кивнула в сторону директорского кабинета.

— Вам, наверное, туда, — сказала она, и недоумевающие Вербин, Марина, Иннокентий и Лукоморов двинулись вперед. Несколько стоявших здесь же учительниц негромко между собой переговаривались. Все они были какие-то перекошенные, с влажными от слез красными глазами.

В самом кабинете директора не было — он так и не появился на работе.

Видно, действительно болел. Зато сидело несколько плотного телосложения мужчин, один вид которых навевал серьезные мысли. Иннокентия они сразу узнали.

— А ты тут что делаешь? — обратился к нему один из сидящих за длинным столом. — Ты вроде теперь по другой части…

— Выходит, по этой же, — ответил Иннокентий, пожимая последовательно руки сотрудникам своего бывшего отдела. Это были «убойщики» из УВД, с которыми он прежде работал.

Киру Владимировну нашли рано утром — ее успевшее окоченеть тело обнаружил дворник, принявшийся было за уборку листьев вокруг здания интерната. Место тут было глухое: кругом склады, высокие заборы, людей ходит мало, потому труп и пролежал незамеченным с вечера.