Жизнь Тулуз-Лотрека

В нем будут представлены все жанры - эстампы цветные, а также выполненные бистром, сангиной или черной тушью". Среди художников, давших согласие принять участие в этом альбоме, помимо Лотрека были Анкетен, Эмиль Бернар, Боннар, Карабен, Эжен Карьер, Шере, Морис Дени, Гоген, Шарль Морен, Писсарро, Пюви де Шаванн, Раффаэлли, Рашу, Одилон Редон, Ренуар, Вюйар, Уистлер, Вийетт
      2 "В этом он лишь следовал старинной традиции, которой и ныне придерживаются все старые литографы" (Морис Жуаян).
      3 Эта литография была отпечатана в типографии Марти в 1893 г.
      Вскоре еще одно зрелище привлекло внимание Лотрека - "Балет папаши Хризантемы", фантазия в японском духе, которую поставил в ноябре "Новый цирк", находящийся в центре Парижа, на улице Сент-Оноре.
      "Новый цирк", основанный Оллером в 1886 году, был местом, куда стекалась вся "элегантная публика", и, как утверждала серьезная газета "Журналь де деба", являлся "восьмым чудом света". Этот цирк уже год назад дал Лотреку тему для великолепной, очень своеобразной картины на картоне "Женщина-клоун с пятью пластронами". Но особенно нравился Лотреку "Балет папаши Хризантемы".
      Арена "Нового цирка" благодаря хитроумному устройству легко превращалась в бассейн, который был оформлен в виде озера. Там плавали лилии и лотосы. Танцовщицы, одетые, наподобие Лой Фюллер, в прозрачные платья, при эффектной игре света, ведомые Феей озера, двигались вдоль берега и прятались в камышах. Этот балет вдохновил Лотрека на две живописные работы.
      * * *
      Не пришло ли для Лотрека время подумать о большой персональной выставке?
      Ему исполнилось двадцать восемь лет, и у него накопилось такое количество произведений - больше трехсот работ маслом, плакаты, литографии, не говоря уже о рисунках, - что другой художник на его месте кичился бы этим. Но Лотрек был настолько поглощен своей работой и своей трагедией, что ему это и в голову не приходило. Он не думал о славе, считая себя любителем, и всегда бывал несколько смущен, когда его хвалили.
      Жуаян предоставил ему для выставки свою галерею на бульваре Монмартр. Решили, что персональная выставка Лотрека состоится в начале 1893 года. Однако Лотрек, словно ему необходима была чья-то поддержка, предложил Шарлю Морену разделить с ним эту честь. Лотрек выставил в галерее около тридцати произведений, среди которых были картины, посвященные "Мулен-де-ла-Галетт" и "Мулен Руж", плакаты и литографии. Выставка - она продлилась два месяца, январь и февраль - была принята весьма благожелательно. Критик Роже Маркс писал в "Рапид" 1: "Давно уже мы не видели такого талантливого художника, как Тулуз-Лотрек, возможно, что его сила заключается в согласованности его дарований - я имею в виду способность художника глубоко анализировать, которая удачно сочетается с точностью выражения. Своей жестокой, беспощадной наблюдательностью он приближается к Гюисмансу, к Беку, ко всем тем, кто умел отобразить во внешнем облике модели ее внутренний мир".
      Большинство критиков присоединилось к этому мнению. Гюстав Жеффруа, который встречался с Лотреком в ресторане Друана на площади Гайон на гастрономических ужинах 2 и хорошо знал его, писал в "Жюстис" в номере от 15 февраля 1893 года, что художник "показал себя способным передать характерные черты модели".
      1 13 февраля 1893 г.
      2 Они происходили по пятницам, и на них бывали Моне, Роден, Раффаэлли, Карабен, Жуаян, Клемансо, Эдмон де Гонкур.
      Это высказывание очень позабавило Лотрека, и он по любому поводу восклицал: "Да, жизнь! Жизнь! Это характерные черты увеселительного заведения!"
      Даже "Тан", газета, не имеющая обыкновения бросать слова на ветер, похвалила художника: "Дорогой наш друг Тулуз-Лотрек, Вы циничны и суровы по отношению к роду человеческому... Вы создаете эпопею падшего общества, обнажая все его язвы. Вы, дорогой наш друг, продувная бестия!" 1
      Лотрек мог быть удовлетворен.
      Но по-настоящему его волновало мнение лишь одного человека, а именно Дега, которому он послал "личное приглашение". И вот в один прекрасный вечер, закутавшись в свою крылатку, на выставку пришел Дега. Он подолгу задерживался у каждого произведения, что-то напевал, но не произносил ни слова. Лотрек, волнуясь, ждал. Дега обошел зал и стал спускаться по винтовой лестнице, которая вела в подвал. Еще мгновение - и он исчезнет. Но вдруг он остановился, обернулся: "Да, Лотрек, чувствуется, что вы мастак!" Лотрек расцвел 2.
      1 4 февраля 1893 г.
      2 Приводится со слов Жуаяна. Но этот отзыв Дега был отнюдь не таким хвалебным, как показалось Лотреку, Жуаяну и многим другим. В действительности же Дега гораздо выше ценил Морена. Когда один любитель живописи, некий Анри Лоран, поделился с Дега своим намерением купить произведения Лотрека, тот прервал его: "Купите лучше Морена! Лотрек очень талантлив, но он художник своей эпохи: это будет второй Гаварни. На мой взгляд, существуют только два художника - Энгр и Морен". Следуя совету Дега, Анри Лоран вместо Лотрека стал составлять коллекцию произведений Морена. В последующие годы он приобрел их несколько сот, а Дега, приходя к Лорану, каждый раз восхищался Мореном, глядя на "Женщину, которая смеется" и "Женщину в корсете". "Их можно повесить рядом с Рембрандтом, - говорил он, - и они выдержат такое соседство". Да и вообще Дега никогда не питал особо нежных чувств к Лотреку. Этот желчный человек высказывал довольно жесткие суждения о своем младшем собрате. Возможно, он его слегка ревновал или сердился на него, так как Лотрек многое заимствовал у него, и темы произведений Лотрека Дега, вероятно, считал своими. "Мсье носит штаны, которые ему велики", - зло заметил он как-то. В 1916 г. он с отвращением заявил Сильвену Бонмариажу по поводу произведений Лотрека: "От всего этого разит сифилисом". Странное высказывание, если вспомнить, что для Дега, как художника, дома терпимости тоже были широким полем наблюдений и он, будучи женоненавистником, наверняка проявил себя там менее "человечным", чем Лотрек.
      У Лотрека было много оснований пребывать в радужном настроении. Его слава росла. Он одновременно выставлялся у "Двадцати" в Брюсселе, на выставке плакатов в городском музее Икселя и в Антверпене во Втором салоне художественного общества. И всюду его встречали хорошо. К нему приходили советоваться молодые иностранные художники, и среди них бельгиец Эфенполь.
      Конечно, он нравился не всем. Раффаэлли, например, язвительно заметил ему, что манеру писать на картоне прозрачными мазками Лотрек заимствовал у него и что изобрел эту технику он, Раффаэлли. Родные Лотрека тоже относились к его славе все мрачнее, кроме того, вопреки традиции, по которой каждый участник выставки показывал то, что хотел, в кружке "Вольней" отвергли его картину - "отвратительный", по их определению, портрет женщины, написанный Лотреком в саду Фореста. Ну что ж, больше его в этом кружке не увидят! В ярости он немедленно заявил, что выходит из него, тут же забрал свою картину и на извозчике отвез ее к Ле Барку де Буттвилю, который предложил сделать к ней табличку: "Отвергнута кружком "Вольней"". Но Лотрек на это не согласился.
      Бывали у Лотрека и столкновения с полицией. В конце 1892 года у Ле Барка состоялась очередная выставка, где были представлены Лотрек, Боннар, Вюйар, Морис Дени и Гоген. Ле Барк выставил в витрине картон Лотрека, изображающий двух женщин в постели, о профессии которых легко было догадаться по стриженым волосам 1, и полицейский комиссар потребовал, чтобы это "безобразие" торговец убрал с витрины.
      Но все эти мелкие неприятности, в общем-то, мало трогали Лотрека. А радость успеха ему омрачило событие совсем иного плана: Бурж женился, и, естественно, это нарушило совместную жизнь двух друзей.
      Лотрек выбился из колеи. Несмотря на свой независимый характер, он нуждался в поддержке, в убежище, где бы он мог, при своем беспорядочном образе жизни, найти хоть какой-то порядок и отдохнуть душой. Ему необходим был утес, на котором он, находясь в бурном плавании, мог бы перевести дух. Мать, увидев его смятение, переехала в Париж и поселилась на улице Дуэ. Она надеялась - все может быть! - вернуть его себе, оградить от беспутной жизни, от губительных для него излишеств во всем - в вине, в женщинах, в работе.
      Но, хотя Лотрек ценил, как и прежде, материнскую нежность, он был уже не тем человеком, что раньше, и его не мог удовлетворять тихий домашний уют. Любовь осталась, но сын и мать уже не понимали друг друга. "Взаимное непонимание", "несходство характеров", "столкновения" - объясняли друзья Лотрека 2.
      1 В те времена стриженые волосы были "бесспорным признаком женщин легкого поведения". Франсис Журден.
      2 Это слова Жуаяна, который великолепно понял, что тогда чувствовал Лотрек. "После смерти Лотрека, - пишет он, - одна очаровательная женщина его круга сказала мне: "Я бы занялась Лотреком и, думаю, выйдя за него замуж, спасла бы его". "Почему же вы не сделали этого, когда было еще не поздно! - воскликнул Жуаян. - Неужели тогда он еще не был достаточно знаменит?"".
      Мать хотела, чтобы он стал таким, каким он уже не мог быть, он же не терпел никаких упреков, никаких замечаний и еще больше, чем раньше, требовал от нее невозможного.
      Упреки, советы... Лотрек отмахивался от всего. Ничто не могло возместить того, чего он был лишен, поэтому и успех так мало радовал его. Священники, друзья его родных, пытались иногда вмешаться и урезонить его. "Я все могу себе позволить, - возражал им Лотрек. - ведь мама содержит в нашей старой башне Буссага 1 монахинь, основное занятие которых - молиться за спасение моей души: они, как лягушки в банке, то и дело снуют вверх и вниз по лестнице". А одному священнику, который продолжал упорствовать, он саркастически и с большой горечью бросил: "Да, дорогой аббат, не принимайте это слишком близко к сердцу, но я сам себе рою могилу".
      1 Небольшое феодальное поместье в департаменте Эро.
      Лотрек записал свободные дни проституток из тех домов, куда он ходил, и приглашал их к себе в мастерскую, угощал в ресторанах, водил в цирк. Он утверждал, что они вели себя "прилично", как светские дамы.
      Одну из его любимых подруг с улицы Амбуаз звали Мирей. Она злоупотребляла косметикой и обесцвечивала свои волосы перекисью водорода они у нее были как желток. Однажды, рассказал Лотрек Гози, она вошла в мастерскую с маленьким букетиком фиалок за два су и застенчиво поднесла его художнику. Не привыкший к такому вниманию, он был растроган. "Я даже не подозревал, что эти женщины способны на столь деликатные поступки", признавался Лотрек.
      Да, только эти женщины давали ему немного тепла. Лотрек поставил букетик в стакан с водой и взволнованно, словно влюбленный шестнадцатилетний мальчик, показывал его друзьям.
      Лишившись пристанища в квартире Буржа, Лотрек стал временами приходить обедать и ужинать к матери, в пропахшую лавандой тихую буржуазную квартиру с натертыми полами и белоснежными тюлевыми занавесками. Что же касается всего остального...
      "Я окончательно поселюсь в борделе", - заявил он.
      ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
      Они
      (1893-1897)
      I
      УЛИЦА МУЛЕН
      "Лежа под одеялом, забываешь о своей нищете", - великолепно сказала нам одна уличная девка в Марселе. (Иногда, правда, в этот момент испытываешь нищету совсем иную, но это уже другой вопрос.)
      Монтерлан
      О, жизнь! Жизнь!
      Лотрек отдавался ей страстно. Ни часу покоя. Он как блуждающий огонек, как горящий фитиль. Постоянное душевное и умственное перевозбуждение. Ненасытное желание видеть, наслаждаться, жить.
      С тех пор как Лотрек расстался с Буржем, он перестал лечиться. Может, это болезнь исподтишка, предательски толкала его к бурной жизни?
      Да, он вел испепеляющий образ жизни! Но делал все как бы играючи. "Когда он успевает работать?" - недоумевали его дружки, с которыми он развлекался. "Когда он успевает развлекаться?" - недоумевали те, кто видел, как он лихорадочно трудится. Лотрек безжалостно эксплуатировал своих друзей. Он заставил Жуаяна сопровождать его в Лондон, а Гибера - в Бордо, где они, презрев гостиницу, поселились в публичном доме на улице Пессак. Отныне Лотрек не признает других пансионов. В Париже он вынудил Детома жить с ним то на улице Амбуаз, то на улице Жубер.
      Больше, чем когда-либо, Лотрек работал сейчас в домах терпимости, писал проституток в столовой, за игрой в карты, в гостиной, где они, сидя на диване, ждали посетителей.
      Но он не замкнулся в этом кругу. Хирург Пеан, выйдя на пенсию, открыл на свои средства Международную больницу. Лотрек, которого Пеан по-прежнему интересовал, продолжал ходить к хирургу. "Он копается в животах так, словно роется у себя в кармане в поисках мелочи", - говорил Лотрек. Постоянно находя что-то необычное, Лотрек увлекает за собой приятелей. "Пойдем посмотрим на нее..." - мог вдруг предложить он. "На кого?" - "Тише!" - И он с лукавым видом прикладывал палец к губам. Друзья покорно следовали за ним.
      Заинтригованные, они брели по каким-то улочкам, а он время от времени оборачивался и, подняв палец, шептал: "Это тайна!" - и давился от смеха. Потом он, с трудом переводя дыхание, поднимался на шестой этаж старого дома на улице Дуэ и останавливался. "Она более знаменита, чем президент республики!" - заявлял он и стучался в дверь мансарды.
      Дверь отворялась, и женщина неопределенного возраста, с испитым лицом впускала посетителей в свою трущобу. Кто же она, эта нищенка, которой Лотрек приносил конфеты? Кто эта несчастная, которая зарабатывала себе на жизнь тем, что ходила по террасам кафе на площади Пигаль с обезьяной, танцевавшей под ее гитару? Ла Глю. А кто такая Ла Глю? А Ла Глю - Викторина Меран, бывшая натурщица. Тридцать лет назад она позировала Мане для его "Олимпии".
      Иногда Лотрек вел своих приятелей к графу Лантурну де Сен-Жермен, типично бальзаковскому герою, старому аристократу, который коллекционировал часы XVIII века и показывал их, осторожно вынимая из ваты, а потом так же тщательно укутывал их в нее.
      Лотрек повизгивал от удовольствия.
      Жадное, ненасытное любопытство. Способность всем восхищаться, желание все испытать, взять от жизни как можно больше.
      Люблю я развлечения
      И ужины с шампанским...
      распевал он во все горло.
      Несмотря на то что он много пил - а ведь вино в большом количестве отбивает аппетит, - он по-прежнему любил вкусно поесть. Но теперь его уже не удовлетворяли даже самые изысканные блюда; все приелось, и он выискивал сложные, замысловатые рецепты. Он знал все рестораны Парижа, изучил, какой из них чем славится, обожал готовить сам, находил время придумывать новые кушанья, любил, заказывая ужин, подбирать - и с каким вкусом! - вина к каждому блюду. Кухня, как и живопись, - искусство, и Лотрек относился к ней с таким же рвением.
      Иногда и здесь проявлялась его любовь к озорству. Увидев однажды в "Новом цирке" номер, где негр боксировал с кенгуру, он вбил себе в голову, что обязательно пригласит друзей на жаркое из кенгуру. И пригласил: был подан барашек с острова Уэссан, украшенный коровьим хвостом, с приделанным на животе подобием кармана, в котором лежала мышь. А чтобы гости не пили воды, он напустил в графины золотых рыбок.
      Лотрек развлекался. Но когда же он спал?
      На рассвете, когда на пустынных улицах уже появлялись спешившие на работу люди, Лотрек, выпив последний стакан вина, решался наконец сесть на извозчика. Случалось частенько, что по дороге он засыпал и кучер, по доброте душевной, будил его, когда они доезжали до дома, но тут же раскаивался, так как Лотрек, взбешенный тем, что прервали его сон, грубо просил кучера "не вмешиваться не в свое дело" и, устроившись поудобнее, снова засыпал.
      Экипаж стоял, лошадь время от времени стучала копытами по мостовой, каждые четверть часа били часы на церквах. Занималась заря. Лотрек наконец поднимал голову, осматривался. Ага, он у своего дома. Подняться к себе? Ну, нет. Поехали, Кокотка! Хватит спать! И Лотрек называл кучеру адрес типографии Анкура.
      В типографии уже привыкли к этим ранним визитам художника. Случалось, что он появлялся там еще до начала рабочего дня. Выпив в ближайшем кабачке стаканчик белого вина или рюмку выдержанного коньяка (а иногда того и другого), художник приходил в цех, здоровался с литографами, шутил и, засучив рукава, во фраке взбирался на табурет, протирал стекла пенсне, надвигал на лоб шляпу и склонялся над литографским камнем.
      Иногда он начинал рисовать что-нибудь новое, иногда подправлял готовый уже камень, орудуя зубной щеткой, которую теперь всегда носил в кармане. Совершенно покоренный литографией, сразу же оценив, какие широкие возможности она дает, уловив ее специфику, Лотрек занялся ею с огромным увлечением. Он подолгу обдумывал каждый рисунок, вкладывая в работу много страсти, следил за всеми этапами производства, помогал рабочим, выбирал бумагу, краски, сам тщательно проверял первые оттиски и весь тираж, проявляя при этом большую требовательность. Твердо зная, чего он добивается, он рвал оттиски, если они его не удовлетворяли, подписывал и пронумеровывал остальные и уничтожал камень, как только тираж был готов.
      За последние месяцы прошлого года Лотрек подружился с актером Анри-Габриелем Ибельсом, большим любителем литографии и кафешантанов. Ибельс и Лотрек были словно созданы друг для друга. Лотрека приводили в восторг шутки Ибельса, язвительное остроумие и изобретательность, которую тот проявлял, чтобы добыть немного денег. Именно с этой целью Ибельс решил потребовать от Жоржа Онде, издателя музыкальных произведений, чтобы его песни иллюстрировали не ремесленники, а настоящие художники.
      И добился своего.
      Онде жил в том же доме, где помещалась типография Анкура. Он издавал произведения не только Теодора Ботреля или Ксанрофа, но и Дезире Дио. Ибельс познакомил с Онде Лотрека, и тот был рад, что сможет своим искусством помочь Дио. Как раз в это время Дио написал музыку к "Старым историям" Жана Гудецкого. Лотрека потешали эти наивные "слюнявые" романсы, и он забавлялся, рисуя обложки к некоторым из них: "Твои уста", "Бессонная ночь", "Тебе!". До выпуска тиража нот делалось сто оттисков литографий Лотрека, которые продавал Клейман, издатель эстампов.
      Лотрек никогда не отказывался от заказов. Его литографии выходили одна за другой. Для банкета Независимых он сделал на камне меню, изобразив там Монмартрскую модистку Рене Вер в ее лавке. Для этой самой Рене Вер, которая вскоре (в сентябре 1893 года) вышла замуж за Адольфа Альбера, Лотрек ради развлечения иногда рисовал модели шляпок 1.
      1 Рене Вер часто путали с другой модисткой - Ле Маргуэн, которая позже стала возлюбленной Лотрека. Что касается Рене Вер, то ее муж умер и она осталась с сыном, ныне доктором Луи Шуке, с которым мне довелось встретиться. Доктор Луи Шуке любезно поделился со мной своими воспоминаниями и передал некоторые семейные реликвии, по которым я смог точно восстановить многие подробности жизни Лотрека.
      Дружба Лотрека с Рене Вер началась давно. Уже в 1888 г. эта женщина изображена Лотреком вместе с Адольфом Альбером, Ла Гулю, Клодоном и другими на иллюстрации "Бал-маскарад", сделанной для "Пари иллюстре" (10 марта), а также на этюде на холсте к этой литографии.
      Меню для Независимых - безусловно знак признательности Лотрека своему дорогому Додо, как он нежно называл Адольфа Альбера, секретаря Общества французских художников-граверов, при содействии которого Лотрека пригласили на их пятую выставку, состоявшуюся в апреле. Лотрек там показал двенадцать произведений графики, что уже свидетельствует о его большой продуктивности. Но это было не все. Он еще работал над семью иллюстрациями к статье Жеффруа "Рестораны и кафешантаны на Елисейских полях", вместе с Ибельсом принимал участие в альбоме "Оригинальный эстамп", который вышел в июле. Этот альбом, посвященный кафешантанам, содержал двадцать две черно-белые литографии. Предисловие к нему было написано Жоржем Монторгеем.
      Работая над этими литографиями, Лотрек с Ибельсом бродили по увеселительным заведениям: "Пти-казино", "Скала" на Страсбурском бульваре или "Амбассадер", куда публика ходила специально, чтобы "пошуметь". Поработав в мастерской или же у кого-нибудь на квартире над холстом (он уверял, что за портретом отдыхает, а если так, то отдыхал он много, ибо писал портрет за портретом - своего кузена Луи Паскаля, изобразив его щеголем, некоего Буало за столиком в кафе, директора плакатной фирмы Делапорта, сидящим в небрежной позе в "Жарден де Пари", Ибельса, светскую даму - мадам де Горцикову), он отправлялся в кафешантаны, где наблюдал и рисовал певиц, комиков, куплетистов: Полу Бребьон, которая, кривляясь и сюсюкая, пела солдатские песни; Эдме Леско - она одевалась испанкой, когда исполняла "Хабанеру", англичанкой, когда пела "Лингалинг", и горной пастушкой, когда исполняла тирольские песни; мадам Абдалу, славившуюся своими гримасами, безобразно худую, уродливую женщину (она, когда пела, подмигивала, высовывала язык и оттопыривала губы); толстяка Кодье (Монторгей говорил о нем: "Он по крайней мере сыт и не будет приставать к вам во время ужина"), который вызывал восторг у посетителей "Пти-казино" своей песенкой:
      Раз, два, три, черт возьми!
      Раз, два, три, черт возьми!
      А ля-ра-ра,
      Латинскому кварталу - ура!
      Насытившись зрелищем, рассовав по карманам рисунки, Лотрек отправлялся бродить по улицам, переходя из кабака в кабак, выпивая то стакан портвейна, то смесь джина с вермутом ("Пол-литровая кружка: джин с вермутом пополам. И тогда можно совсем не опасаться за голову. Вермут нейтрализует действие джина", - утверждал Лотрек), то рюмку коньяка или абсента ("Еще рюмочку?" "Вы же видите, что я уже пьян!" "Нет, не вижу, - отвечал Лотрек, - потому что я и сам пьян"). Наконец закрывался последний кабак. Лотрек садился на извозчика и засыпал. Храпя и причмокивая, он спал часа два, потом, стряхнув с себя сон, приказывал кучеру ехать в типографию Анкура, в ближайшем бистро подкреплялся одной-двумя рюмками спиртного и снова становился бодр и свеж. Опять слышался стук его палки, его смех и шутки. Он брал свои камни и уверенно, с поразительной сноровкой, рисовал на них портреты тех, кто привлек в кабаках его внимание. Их он выбрал для своих одиннадцати литографий альбома "Кафешантан". Были среди них, конечно, и Джейн Авриль и Брюан. Были даже Дюкар, хозяин "Амбассадер", и Иветт Гильбер, которой он пренебрег в прошлом году на плакате, посвященном "Японскому дивану". Теперь она нравилась ему все больше и больше...
      Литография отнюдь не отвлекала Лотрека ни от плакатов, ни от живописи на холсте и на картоне. Он хватался за любую возможность сделать афишу и уговаривал танцовщиц и эстрадных певиц дать ему заказ. К сожалению, актрисам он не льстил, и они часто отказывали ему.
      Лотрек надеялся, что Лой Фюллер закажет афишу ему, но она предпочла посредственных профессионалов-плакатистов. Это было для Лотрека жестоким разочарованием. Он перестал бывать в "Фоли-Бержер", куда ходил только ради нее. Кстати, он вообще предпочитал "зрелище более... (здесь Лотрек переходил на мимику и жестами обрисовывал громоздкую, приземистую фигуру) или менее..." (и Лотрек вздымал вверх палец, как бы обозначая нечто воздушное) 1. Словом, "наподобие Ники Самофракийской!" Эдме Леско тоже отклонила его предложение.
      1 Франсис Журден.
      А Джейн Авриль поверила в него. Ее дебют в "Жарден де Пари" намечался на июнь, и она поручила Лотреку сделать для нее афишу.
      "Жарден де Пари" очень скоро стал самым модным местом в городе, потому что там "кутили на широкую ногу". Оллер предусмотрел для своих посетителей развлечения на любой вкус: здесь была и площадка для танцев, и арена для цирковых номеров, и тир, и бар, и горки для катания, и балаганы с танцовщицами, исполнявшими танец живота, и гадалки. Здесь выступали исполнительницы "неистовой кадрили" "Мулен Руж". Как-то Ла Гулю, высоко вскинув ногу, осмелилась сбить шляпу у самого принца Уэльского: "Эй, д'Уэльс, угости шампанским!" В этой атмосфере фривольного праздника, среди иллюминированных деревьев с победоносным видом разгуливали "самые красивые девицы Парижа в сопровождении своих содержателей" 1.
      Лотрек скомпоновал для Джейн Авриль афишу, удивительно сочетающуюся с этим роскошным кафешантаном. Пожалуй, он еще никогда не достигал в своих плакатах такой легкости. Что может быть прекраснее этого плаката в японском стиле, на котором изображена танцовщица с грустным лицом. Ногой в черном чулке она вскинула свои нижние юбки. На переднем плане Лотрек нарисовал огромный гриф контрабаса, на редкость одухотворенный - можно было подумать, что в него вдохнули жизнь.
      "Ах, жизнь, жизнь!" - восклицал Лотрек, и в его прекрасных глазах мелькал насмешливый огонек.
      * * *
      Он не пропускал ни одного костюмированного бала "Курье франсе" (на одном из них, два года назад, названном "мистическим", он нарядился мальчиком, прислуживающим в алтаре: красная сутана, белый стихарь, кардинальская скуфья и в руках - вместо кропила - швабра) и в феврале, конечно же, присутствовал среди двух или трех тысяч приглашенных на балу "Катзар" 2.
      1 Слова Жана Лоррена, приведенные Роми.
      2 Des Quat's-Arts (франц.) - четырех муз. - Прим. пер.
      Этот бал периодически устраивали учащиеся Школы изящных искусств. Первый состоялся в 1892 году и прошел без особого шума. Второй, организованный Жюлем Роком в "Мулен Руж", показался людям благонравным непристойным, так как гвоздем его был парад полуголых натурщиц - их несли под грохот барабанов в паланкинах, корзинах с цветами и на щитах. Одни изображали олимпийских богинь, другие - покорных рабынь, "девушек, увенчанных за добродетель лепестками роз", женщин бронзового века, восточных принцесс. Королевой бала была Клеопатра - на ней вместо одежды красовался поясок из монет.
      Пять дней спустя сенатор Беранже, председатель Лиги борьбы с безнравственностью, заявил протест. Было решено передать дело в суд. В июне после следствия начался процесс.
      Лотрек присутствовал на заседаниях суда. В зале он увидел Ла Гулю, которая выступала в довольно-таки неожиданной роли. Когда один из полицейских комиссаров с иронией заметил, что на балу в Опере он был свидетелем гораздо более непристойных сцен, Ла Гулю, вдруг явив собой само Целомудрие, с возмущением воскликнула, что она была в высшей степени скандализована бесстыдством оголенных женщин, которые осквернили ее "Мулен Руж". Этот комический эпизод запечатлелся в памяти Лотрека: позднее он сделал литографию "Ла Гулю в суде".
      Шутки шутками, но все же 30 июня суд приговорил обвиняемых к штрафу в сто франков. Этот процесс смахивал на фарс. Но закончился печально. Первого июля учащиеся Школы изящных искусств устроили демонстрацию против Беранже. Жандармерия открыла стрельбу, и во время стычки был убит человек, мирно сидевший на террасе кафе "Аркур" на площади Сорбонны. Демонстрация приняла угрожающие размеры. Латинский квартал покрылся баррикадами. Это уже походило на восстание. Правительство спешно вызвало войска из провинции. Порядок был восстановлен только 6 июля.
      Почему были приняты такие жесткие меры? В какой-то степени это объяснялось положением в стране. Анархисты держали население в страхе. Бомбы, подложенные ими, взрывались в 1892 году в парижских гостиницах, в ресторанах, в казармах, в помещении администрации компании угольных шахт в Кармо, где рабочие вели длительную забастовку. В том же году был казнен анархист Равашоль. Анархисты в своих газетах вели ожесточенную кампанию против правительства. Они превозносили Лотрека, считая его чуть ли не "своим". "Вот у кого хватает смелости, черт побери! - писала "Пер Пенар" 1. - В его рисунках, как и в его красках, все откровенно. Огромные черные, белые, красные пятна, упрощенные формы - вот его оружие. Точно, как никто другой, он сумел передать тупые морды буржуа, изобразить слюнявых девок, которые лижутся с ними только ради того, чтобы выжать из них побольше денег. "Ла Гулю, Королева радости", "Японский диван" и два, посвященные кабаре Брюана, - вот и все плакаты Лотрека, но они потрясают своей дерзостью, силой, злой насмешкой, от них, как от чумы, шарахаются всякие кретины, которым подавай розовый сироп!"
      1 30 апреля 1893 года.
      Лотрек терпеть не мог разговоров на политические темы (сам он был реалистом и считал, что при монархии "чиновники будут меньше вмешиваться в жизнь граждан"), но вращался в мире художников, актеров и писателей, большинство из которых не скрывало своих анархических убеждений. Они тогда были в моде. Передовые люди защищали их, снобы кичились ими. В том году Лотрек познакомился с группой свободомыслящих литераторов, которые в той или иной степени по своим взглядам примыкали к анархистам, - с сотрудниками "Ревю бланш", журнала, основанного братьями Натансон два года назад.
      Лотрек сразу же почувствовал себя в этой среде свободно. Александр и Таде Натансон, поляки по происхождению, сумели завоевать авторитет в парижском театральном и литературном мире. Натансоны были людьми с широкой натурой и не скупились ни на идеи, ни на деньги, инстинктивно тянулись к новаторам, почти всегда безошибочно улавливали все характерные для той эпохи конца века явления, были сторонниками Малларме, Ибсена, таких молодых художников, как Боннар, Вюйар, Руссель, Морис Дени, Валлотон, которые именовали себя "Наби". В февральском номере "Ревю бланш" была напечатана хвалебная статья о выставке Лотрека в галерее "Буссо и Валадон".
      Из братьев Натансон особенно выделялся Таде. Высокий, крепкий мужчина, гурман и чревоугодник, он заказывал себе огромное количество блюд, был щедр, любил сорить деньгами, что вполне соответствовало его живому и увлекающемуся характеру. Очень подходило к нему и его прозвище "Великолепный". Неутомимый делец сочетался в нем с утонченным эстетом, проницательный ум не мешал ему предаваться мечтам и утопическим проектам. Это была личность тонкая и импульсивная, глубокая и в то же время легкомысленная. Несмотря на некоторое ребячество, в нем чувствовался талант, но талант необузданный. Этот великан частенько витал в облаках, его пылкое воображение и интуиция одерживали верх над рассудком. Он женился на совсем молоденькой - в день свадьбы ей было всего пятнадцать лет и три месяца, - поразительно красивой девушке. Именно о такой жене мечтал он всю жизнь! Звали ее Мизия. Среди ее предков были русский князь и одаренный музыкант-бельгиец. Она сама была виртуозной пианисткой. Мизия позволяла себе всевозможные прихоти, не меньше, чем Лотрек (он втайне любил ее), но, в отличие от него, она жила в каком-то фантастическом мире и все подчиняла своим капризам. Готовясь к свадьбе, она истратила на белье, на "приданое феи", триста тысяч золотых франков - все деньги, которые дали за ней родители.