Она вдруг прикусила язык и с любопытством уставилась на брата. В углу комнаты сверкнули оранжевым пламенем глаза Сота.
— Ага, теперь ты поняла! — Рейстлин удовлетворенно улыбнулся и сел на прежнее место. — Теперь ты уяснила, для чего мне нужна эта праведная дочь Паладайна, или как ее там… Сама судьба направила ее ко мне, и как раз накануне моего путешествия.
Некоторое время Китиара смотрела на него, не в силах вымолвить ни звука. В конце концов она снова обрела дар речи:
— Как… откуда ты знаешь, что она захочет последовать за тобой? Надеюсь, ты ничего ей не сказал?
— Я сказал только то, что способно было зажечь огонь в ее сердце. — Крайне довольный собой, Рейстлин улыбнулся и откинулся на спинку кресла. — Должен заметить, это был один из самых удачных моих спектаклей. Я говорил неохотно, словно меня вынудили к беседе лишь ее доброта и чистота ее помыслов. Слова мои рождались на свет в муках и истекали кровью — она погибла… Погибла из-за своей же жалости и сострадания. Теперь она моя…
Вздрогнув, Рейстлин вернулся из былого в настоящее.
— Она пойдет за мной, — сказал он холодно. — И она, и этот разжиревший шут, мой братец. Уверен, он станет служить мне не раздумывая. Впрочем, в последнее время он вообще редко напрягает мозги.
Китиара приложила пальцы к вискам и почувствовала быстрые толчки крови.
Она знала, что это не вино, — она давно протрезвела. Ярость и горькое разочарование заставили ее сердце биться быстрее обычного.
«Он мог бы помочь мне, — в гневе подумала Китиара. — Молва не лжет. он и в самом деле невероятно могуч. Но он безумен. Мой брат Рейстлин спятил. Он потерял последние остатки разума…»
Потом где-то глубоко внутри нее проснулся непрошеный голос:
— Ну и что с того, что он безумен? А если он действительно хочет осуществить задуманное?
Китара еще раз оценила план Рейстлина, пытаясь взглянуть на него с самых разных сторон. То, что ей открылось, ужаснуло ее. Нет, ему не победить. Но мало того, что он не добьется успеха, он будет повержен и потащит за собой ее, если она, конечно, к нему присоединится.
Все эти мысли промелькнули в голове Китиары за несколько мгновений, и ни одна из них не отразилась на ее лице. Только очаровательная улыбка ее становилась все шире. Да, многие мужчины умерли под этой улыбкой — она была последним, что довелось им увидеть в жизни.
Должно быть, Рейстлин, не спускавший с сестры пристального взгляда, подумал именно об этом.
— Ты могла бы, обезопасив себя, просто присоединиться к победившей стороне, сестра, — предложил он.
Китиара заколебалась. Если ему удастся осуществить задуманное, это будет просто грандиозно. Грандиозно! Кринн падет к ее ногам.
Китиара посмотрела на мага. Этот двадцативосьмилетний мужчина, в свои годы выглядевший как старик, родился на свет хилым и слабым — только схожесть черт лица роднила его со здоровым и крепким братом-близнецом.
— Дайте ему умереть. Пусть лучше это произойдет сейчас и быстро, чем потом и с тяжкими мучениями, — сказала тогда повитуха.
Китиара была в то время подростком. Услышав, как мать сквозь слезы согласилась с повитухой, она вознегодовала. Мать согласилась, но Китиару сломить не удалось. Внутреннее повеление заставило ее бросить вызов судьбе.
«Ребенок будет жить! — решила она. — Я заставлю его жить, даже если он сам этого не захочет!»
Потом она не раз с гордостью говорила людям: «Моя первая битва была битвой с богами. И я победила!»
Но сейчас… Китиара посмотрела на брата. Перед ней сидел мужчина, но внутренний взор ее все еще видел того, вечно хнычущего, перепачканного рвотой младенца, болевшего всеми мыслимыми и немыслимыми детскими хворями. Китиара отвела взгляд.
— Мне пора возвращаться. — Она натянула перчатки. — Ты пошлешь мне весточку, когда вернешься?
— Если меня ждет успех, то в этом не будет нужды, — сказал Рейсшин. — Ты и так узнаешь.
Китиара чуть было не ухмыльнулась, но вовремя притворилась, будто старается подавить зевоту. Бросив взгляд в сторону Сота, она приготовилась уходил».
— Ну что же, тогда прощай, братец. — Как она ни старалась, ей не удалось полностью подавить в своем голосе сердитые нотки. — Мне очень жаль, что ты не разделяешь моего пристрастия к ценностям этого мира. Ты и я — вместе мы могли бы совершить немало великих дел.
— Прощай, Китиара… — Рейстлин, пожалуй, впервые за сегодняшнюю ночь назвал ее по имени, но это ничего не значило. Его тонкая рука властным жестом призвала из мрака прислуживавшую ему тень, чтобы та проводила поздних гостей.
— Кстати, сестрица, — добавил маг, когда Китиара уже стояла на пороге, — кажется, я обязан тебе жизнью. Во всяком случае, мне так рассказывали. Я хочу, чтобы ты знала: со смертью Ариакаса, который непременно убил бы тебя, не поспей я вовремя, я считаю свой долг уплаченным. Больше я ничем тебе не обязан.
Китиара пристально вгляделась в его золотистые глаза, стараясь понять, что это: обещание, угроза или что-то еще… Но нет, ничего нельзя было понять по этим глазам. Абсолютно ничего.
В следующее мгновение Рейстлин произнес магическую формулу и исчез, словно его и не было.
Обратный путь через Шойканову Рощу оказался куда как проще. Люди, идущие из Башни, были неинтересны Стражам. Китиара и Сот шагали рядом, причем Рыцарь Смерти двигался совершенно бесшумно, а его ноги даже не приминали опавшей листвы.
Китиара молчала до тех пор, пока они не пересекли внешней границы страшной Рощи и не вышли на твердую мостовую городской улицы. Солнце уже слегка поднялось над горизонтом, и небо над Палантасом быстро светлело, сменяя глубокий темно-синий свет на бледно-розовый и серый. То тут, то там просыпались горожане, чей род занятий предписывал им подниматься с рассветом, и Китиара уже слышала в дальнем конце пустынной улицы звуки торопливых шагов и скрип открываемых ставней. Только теперь она до конца ощутила, что снова вернулась, в мир живых. Китиара глубоко вздохнула.
— Его нужно остановить, — сказала она Соту. Бессмертный никак не отреагировал на ее слова, и Китиара подумала, что он, видимо, еще не решил, чью сторону принять. Впрочем, в его выборе она почти не сомневалась.
— Я знаю, это будет нелегко, — заметила она, надевая шлем и легкими шагами направляясь к Скаю, который, завидев ее, победоносно вскинул голову. С любовью потрепав дракона по голубой чешуйчатой шее, Китиара снова обратилась к рыцарю:
— Но нам и ни к чему заступать дорогу Рейсшину. Его план невыполним без госпожи Крисании. Стоит убрать ее, и он вынужден будет остановиться. При этом ему вовсе не обязательно знать, что я имею к этому какое-то отношение. В конце концов, в Вайретском Лесу погибла уйма народа! Разве я не права?
Сот медленно кивнул, и в его глазах полыхнул мрачный огонь.
— Вот и займись этим, — распорядилась Китиара. — Пусть все выглядит как… гримаса судьбы. Мой маленький братец, по всей видимости, преклоняется перед судьбой, Провидением и прочим подобным вздором. — Она взобралась в седло и решительно закончила:
— Когда он был маленьким, я учила его, что, если он сделает то, что я запрещаю, значит, ему обеспечена трепка. Похоже, настала пора освежить его память и повторить забытый урок!
Повинуясь ее команде, Скай взрыл булыжную мостовую когтями мощных лап и, расправив широкие крылья, взвился в небо. В тот миг жители почувствовали, что легкая тень, покрывавшая их город, растаяла, но мало кто видел, как дракон со всадником на спине покинул Палантас.
Сот остался стоять на краю Шойкановой Рощи.
— Я тоже верю в судьбу, Китиара, — пробормотал Рыцарь Смерти. — В судьбу, которую человек творит для себя своими собственными руками.
Он бросил взгляд вверх, на узкие окна Башни Высшего Волшебства, и увидел свет в той комнате, которую они недавно покинули. В следующий миг Башню снова окутал густой мрак, преданно льнущий к ее холодным каменным стенам, она погрузилась во тьму, которую не в силах были рассеять даже яркие солнечные лучи. Но даже сквозь эту тьму пробивался один крошечный огонек в стрельчатом окне под самой крышей Башни. Должно быть, в этой комнате Рейстлин сейчас плел паутину своих заклинаний.
— Интересно, кто кому преподаст урок? — усмехнулся Рыцарь Смерти, поводя закованными в почерневшую броню плечами, и тут же исчез, бесследно растворился в черных тенях, которые с наступлением дня становились все бледнее и бледнее.
Глава 6
Вот тут и остановимся, — сказал Карамон, направляясь к покосившемуся строению, которое, нахохлившись, словно больное животное, виднелось под деревьями в стороне от дороги. — Может быть, она побывала здесь.
— Сомневаюсь, — замелил Тассельхоф, с подозрением рассматривая вывеску, что болталась над дверью на ржавой цепи. — «Разбитая Кружка» не кажется мне тем местом, куда могла бы…
— Ерунда, — ворчливо перебил его Карамон. За краткое время их совместного путешествия он не раз уже выказывал ворчливость и раздражение. — Должна же она питаться. Даже самым великим жрецам приходится время от времени обедать, чтобы не протянуть ноги и не отправиться на встречу со своими богами раньше назначенного срока. Может быть, кто-то из посетителей встречал ее на пути. Пока что нам не очень везет.
— Да, — согласился Тас. — Однако нам повезло бы больше, если бы мы искали госпожу Крисанию не в тавернах, а на дорогах.
— Чудак, — удивился Карамон, — таверны-то строят у дорог, так что это одно и то же.
Они были в пути уже три дня, и самые худшие опасения Тассельхофа относительно неудачного начала потихоньку сбывались. Кендеры, как правило, очень любят путешествовать. Все они в возрасте примерно двадцати лет заболевают «бродячей болезнью» и с радостью отправляются на поиски приключений в неведомые края и страны, заодно пополняя свои небольшие, но очень вместительные кошельки и дорожные сумки всевозможными диковинными предметами, которые, конечно же, попадают туда по чистой случайности. Инстинкт самосохранения и чувство страха почти совершенно чужды народу кендеров. По большей части ими движет неуемное любопытство, которое заставляет их забираться в самые невероятные места. К счастью для большинства жителей Кринна, кендеры весьма немногочисленны, иначе никому от них не было бы житья.
Тассельхофу Непоседе было около тридцати лет, во всяком случае, он сам так считал. Во многих отношениях Тас был типичным кендером. В свое время он исходил Ансалон вдоль и поперек. Сначала он путешествовал вместе со своими родителями, а после того, как они состарились и осели в Кендерхольме, продолжил скитаться в одиночку. Это длилось до тех пор, пока Тассельхоф не встретил гнома-кузнеца по имени Флинт Огненный Горн и его друга, Таниса Полуэльфа. После того как к ним присоединились Стурм Светлый Меч и братья-близнецы Карамон и Рейсшин, Тас оказался вовлеченным в самое захватывающее приключение в своей жизни — Войны Копья.
Однако в некоторых отношениях Тассельхоф был непохож на своих соплеменников, хотя сам он, упомяни об этом кто-нибудь вслух, со всей горячностью бросился бы опровергать подобное утверждение. Смерть Стурма и Флинта — двух друзей, к которым он был искренне привязан, — глубоко затронула его душу. Он впервые узнал, что такое страх, причем страх не за свою шкуру. Это был страх и тревога за тех, кого он любил. В настоящий момент больше всего Тассельхофа заботил Карамон, и с каждым днем забота эта росла.
Поначалу их путешествие показалось даже приятным. Отойдя от дома Тики на приличное расстояние, Карамон понемногу перестал ворчать по поводу ее жестокосердия, а также по поводу неспособности мира в целом понять тонкую и нежную душу столь выдающейся личности, каковою он, Карамон, без всякого сомнения, являлся. Гигант даже несколько раз приложился к своей заветной фляжке, отчего настроение его заметно улучшилось. Отпив еще пару глотков, он принялся рассказывать о своих похождениях, когда сразу после войны помогал выслеживать прячущихся в лесах драконидов. Тасу было интересно послушать старого товарища, и, хотя ему приходилось постоянно следить за тем, чтобы Бупу не попала под колеса фургона или не забрела в грязную лужу, утро показалось ему довольно славным.
После полудня, когда фляжка совсем опустела, кендер решил, что Карамон весьма расположен послушать его истории о том, о чем он никогда не уставал рассказывать снова и снова. Однако на самом интересном месте, когда Тассельхоф описывал, как он угнал у чудовищ шерстистого слона, которого в тех местах называли мамонтом, и как волшебники метали ему вослед смертоносные молнии, гигант внезапно остановился у некстати подвернувшейся таверны.
— Я только наполню флягу, — пробормотал он и вошел внутрь.
Тассельхоф хотел было войти следом, но взгляд его упал на Бупу, которая, раскрыв рот, глазела на добела раскаленный горн в кузнице на противоположной стороне дороги. Подумав, что она, чего доброго, подожжет либо себя, либо поселок, либо и то и другое, Тас вздохнул и остался с ней на свежем воздухе (в большинство таверн овражных гномов не допускали из-за характерного запаха). В конце концов, вряд ли Карамону потребуется больше пятнадцати минут…
Через два часа с небольшим Карамон, пошатываясь, появился в дверях.
— Где ты пропадал? — напустился на него кендер.
— Я просто… ик! Просто немного… на посошок. Одну…
— Я отправился в путь с заданием! — в отчаянии завопил кендер. — С заданием, которое мне дала весьма важная персона и от которого, быть может, зависит ее судьба. А я вынужден торчать тут на солнцепеке в компании с девчонкой, да еще из племени овражных гномов! — Тассельхоф негодующим жестом указал на Бупу, которая мирно спала в придорожной канаве. — Я чуть не помер со скуки, пока ты лакал там свою «гномью водку»!
— 3-знаешь, че-чево… — Карамон вытянул губы. — Ты чево-то заговорил совшем к-как Тика…
Начиная с этого момента, все пошло кувырком.
Вечером того же дня они остановились у перекрестка.
— Давай пойдем туда. — Тас указал рукой на одну из дорог. — Госпожа Крисания наверняка догадывается, что кто-нибудь попытается ее задержать. Скорее всего, она изберет для себя не самый исхоженный путь, чтобы попытаться сбить преследователей со следа. Мне лично кажется, что нам надо попробовать пройти тем путем, которым мы шли два года назад, когда удирали из Утехи…
— Ерунда! — фыркнул Карамон. — Она женщина, да к тому же еще и жрица. Она изберет самую легкую дорогу. Мы отправимся по пути, ведущему к Гавани.
Тас сомневался в верности выбранной дороги, и, как вскоре оказалось, не зря. Не успели они пройти и нескольких миль, как им повстречалась еще одна таверна. Карамон, естественно, устремился внутрь, чтобы расспросить посетителей о женщине, чье описание было бы схоже с внешностью Крисании. Тас снова остался на дороге один, вместе с Бупу. Через час его спутник появился в дверях. Лицо Карамона было раскрасневшимся, но приветливым.
— Ну что, видел ее кто-нибудь? — поинтересовался кендер.
— Кого? Ах, да… Нет, не видел.
И теперь, два дня спустя, они не преодолели еще и половины пути до Гавани, хотя кендер уже мог бы составить подробный путеводитель по придорожным тавернам.
— Раньше, — вслух подумал кендер, — мы могли бы за это время дойти до Тарсиса и обратно!
— Тогда я был моложе, — возразил Карамон. — Я был совсем юнец. Теперь же я — матерый. Мое тело… ик… матерое. Мне трудно взять прежний темп — тело должно набраться сил.
— Кое-чего оно набирается, — мрачно сказал Тас себе под нос, — но отнюдь не силы.
Действительно, после каждого часа ходьбы Карамону требовался отдых. Иногда он принимался громко стонать на ходу и, обливаясь потом, едва не падал. Ну а если он заваливался где-нибудь на травке, то даже соединенными усилиями Тас и Бупу не могли поднять его на ноги, так что требовалось срочное вмешательство фляжки с водкой. Всю дорогу Карамон, не переставая, уныло жаловался на свою горькую участь: доспехи натирали ему кожу во всех мыслимых и немыслимых местах, он то жестоко страдал от голода, то от палящих лучей солнца, то от жажды. Он настаивал, чтобы ночевать они останавливались на каком-нибудь постоялом дворе, и тогда Тассельхоф получал сомнительное удовольствие наблюдать за тем, как гигант напивается до бесчувствия. После этого кендер на пару с трактирщиком, выбиваясь из сил, отволакивали бесчувственное тело в комнату, где Карамон храпел до обеда следующего дня.
Наконец однажды утром (покинув двенадцатую по счету таверну, в которой не обнаружилось никакого следа госпожи Крисании) Тас впервые всерьез задумался о том, чтобы плюнуть на приключения, остепениться и, вернувшись в Кендерхольм, купить себе маленький уютный домишко с огородом.
В поддень они подошли к «Разбитой Кружке». Карамон немедленно отправился на разведку, а Тассельхоф остался стоять посреди дороги, сжимая в руке грязную ладошку Бупу. Подавив вздох, который родился в его груди при взгляде на то, что сталось с его новенькими зелеными башмаками, кендер принялся мрачно рассматривать неопрятное, полуразвалившееся строение.
— Моя это не нравится больше, — решительно заявила в этот момент Бупу. — Твоя говорить, мы найти красивый мужчина в красный плащ. Но мы найти только этот жирный пьяный. Я вернуться домой, к Верховный Блоп Пфадж Первый.
— Нет, не уходи! — в отчаянии взмолился Тассельхоф. — Потерпи еще немного.
Мы найдем этого… гмм-м… красивого мужчину. Или, на худой конец, красивую женщину, которая хочет помочь красивому мужчине. Может быть… может быть, тут дядя Карамон что-нибудь узнает.
Но Бупу ему не поверила. Неудивительно, ведь Тас сам не верил своим словам.
— Вот что, — сказал он решительно, — подожди меня здесь. Совсем недолго. Я принесу тебе что-нибудь вкусненькое. Ты обещаешь, что никуда не уйдешь?
Бупу, с подозрением рассматривая кендера, причмокнула губами.
— Моя подождать, — сказала она и плюхнулась на обочину. — Но только пока обед.
Тассельхоф, решительно выставив вперед подбородок, последовал за Карамоном в таверну. Им необходимо было объясниться…
Оказалось, однако, что в этом нет нужды.
— Ваше здоровье, господа! — поднимая к губам огромную кружку и обращаясь к нескольким оборванцам, которые собрались в таверне, провозгласил Карамон.
Посетителей, несмотря на обеденный час, было совсем немного: пара путешествующих гномов, которые сидели за столиком у самой двери, да несколько человек, одетых как бродяги. Все они слегка приподняли кружки в ответ на приветствие Карамона.
Тас опустился на скамью рядом с гигантом. О его подавленном состоянии наглядно свидетельствовал тот факт, что он вернул одному из гномов кошелек, который, сам того не сознавая, срезал с его пояса при входе в таверну.
— Вот, вы уронили, — возвращая добычу удивленному гному, пробормотал кендер неловко.
— Мы ищем одну молодую женщину, — сказал Карамон и громко объявил ее приметы, как делал это в каждой таверне, что попадалась на их пути от Утехи и досюда. — Черные волосы, невысокого роста, хрупкого телосложения, с бледным лицом и в белом одеянии. Она — жрица…
— Ага, мы видали ее, — кивнул один из бродяг. Пиво в Карамоновой глотке забурлило.
— Д-да? — откашливаясь и отплевываясь, с трудом переспросил он.
Тас поднял голову.
— Где? — спросил он с тревогой.
— Мы шли через лес, к востоку отсюда, — ответил бродяга, указывая большим пальцем куда-то себе за плечо.
— Вот как? — с сомнением спросил Карамон. — А что вам самим понадобилось в тамошних краях?
— Мы охотились за гоблинами. Их полным-полно прячется по лесам вокруг Гавани.
— Загару гоблинских ушей платят три золотых, — поддержал его товарищ и улыбнулся беззубой улыбкой, — если, конечно, повезет.
— Так что женщина? — вернулся к занимавшему его вопросу Тассельхоф.
— Да она, видать, тронутая. — Бродяга покрутил пальцем у виска. — Мы сказали ей, что окрестности кишат гоблинами и что ей не следует путешествовать одной. Но она ответила, что жизнь ее в руках не то Палантана, не то кого-то еще. В общем, эта штуковина, о которой она говорила, должна о ней позаботиться.
Карамон наконец откашлялся и поднес к губам кружку.
— Это очень на нее похоже, — заметил он. Тассельхоф вскочил на ноги и выхватил кружку из рук? исполина.
— Какого… — гневно вскинулся Карамон.
— Пойдем скорее! — перебил кендер, пытаясь заставить спутника встать. — Нам нужно идти. Спасибо вам за помощь, — обратился он к бродягам и, отдуваясь, потащил Карамона к дверям. — Где, вы говорите, она вам повстречалась?
— Милях в десяти к востоку отсюда. Тропа начинается там, за таверной — ответвляется от главной дороги. Идите по ней, и она проведет вас сквозь лес.
Раньше ею пользовались, чтобы сократить путь до Гатавая, но в последнее время там стало слишком опасно.
— Еще раз большое спасибо. — Тас вытолкал протестующего Карамона из таверны.
— Да будь оно все проклято, Тас! — сердито прорычал Карамон. — Куда мы спешим? Мы могли бы, по крайней мере, пообедать… — Он вырвался из рук кендера и попытался было вернуться в таверну.
— Карамон! — приплясывая от нетерпения, настойчиво повторил Тас. — Подумай хорошенько! Вспомни! Ты что, не понимаешь, где она? Взгляни… — Он сунул руку в одну из своих вместительных сумочек и вытащил оттуда целую связку карт.
Второпях разыскивая то, что ему было необходимо, он бросал лишнее прямо на землю.
— Взгляни! — повторил он, разворачивая нужную карту.
Гигант побагровел, пытаясь сфокусировать зрение на тонких перекрещивающихся линиях.
— Ну, что тут?
— Вот… вот тут, приблизительно, мы, а вот тут, к югу от нас, — Гавань.
Напротив нее расположен Гатавай. Вот тропа, о которой говорили твои собутыльники, а вот… — Кендер ткнул пальцем в карту.
Карамон прищурился.
— Ом… Омраченный Лес, — пробормотал он. — Омраченный Лес. Что-то знакомое.
— Конечно, знакомое! Мы чуть там не погибли! — завопил Тассельхоф, размахивая руками, словно мельничными крыльями. — Если бы Рейстлин не спас нас… — Заметив на лице Карамона ухмылку, кендер с горячностью продолжил:
— Что с ней будет, если она окажется там одна?
Карамон отвернулся от его умоляющего взгляда и, прищурясь, посмотрел на исчезающую в лесу заросшую тропу. Ухмылка его стала еще шире.
— Ты что, ждешь, что я ее остановлю? — поинтересовался он.
— Естественно! Мы должны ее остановить! — начал было Тас, но внезапно осекся. — Так ты с самого начала никуда не собирался, — глядя в глаза Карамону, негромко, но внятно проговорил кендер. — Ты с самого начала не собирался идти вслед за ней. Ты просто хотел прогуляться по округе, попьянствовать и повеселиться, а потом вернуться к Тике, пустить слезу и упросить ее взять тебя обратно, как последнего…
— А что ты хотел? — пряча глаза, пробормотал Карамон. — Как я могу помочь этой фанатичке отыскать Башню Высшего Волшебства?
Он чуть не плакал, но Тассельхоф не сводил с него уничтожающего взгляда.
— Я не хочу искать никакой Башни! Я поклялся, что никогда в жизни и близко не подойду к этому гнусному месту! Там они уничтожили Рейстлина, Тас. Когда он вышел, у него даже кожа переменилась и обрела этот жуткий желтый цвет. А глаза!
Эти проклятые глаза, которыми он видит только зло и смерть. Они изуродовали не только душу, но и его тело, Тас, — он кашлял так, что захлебывался и не мог дышать. И они… они заставили его убить меня! — Карамон судорожно всхлипнул и закрыл лицо руками.
— Он… он не убивал тебя, Карамон, — сказал наконец кендер, чувствуя себя совершенно беспомощным. — Танис рассказывал мне. Рейстлин не мог отвечать за себя — он был болен, весь изранен и ничего не видел вокруг. Он не понимал того, что делает.
Но Карамон только покачал головой, и мягкосердечный кендер почувствовал, что не может его винить. «Неудивительно, что он не хочет туда возвращаться,
— с раскаяньем подумал Тассельхоф. — Наверное, мне следует отвести его домой. Вряд ли в таком состоянии от него может быть какая-то польза».
Но потом он вспомнил, что Крисания одна, в Омраченном Лесу…
— Однажды я разговаривал с тамошним духом, — сказал Тас, — но не уверен, что меня помнят. Кроме того, здесь таятся гоблины. И хотя я их нисколько не боюсь, однако мне кажется, что если их будет больше трех-четырех, то я с ними не справлюсь.
Тассельхоф растерялся. Если бы Танис был тут! Полуэльф всегда знал, что делать, и умел находить нужные слова. Уж он-то смог бы заставил» Карамона прислушаться к голосу разума. «Но Таниса здесь нет, — напомнил кендеру внутренний голос, который иногда был очень похож на голос погибшего Флинта.
— Выпутывайся сам, раззява!»
«Я не хочу, не хочу, чтобы все зависело только от меня!» — в отчаянии взвыл Тассельхоф мысленно и прислушался, ожидая, что скажет ему внутренний голос. Но голос молчал. Тас остался один.
— Карамон, — стараясь говорить как можно солиднее и неосознанно подражая интонации Таниса, сказал Тассельхоф, — просто доведи нас до границ Вайретского Леса. Потом можешь вернуться домой. Я думаю, что к тому времени мы будем уже в безопасности…
Но Карамон не слушал его. Упиваясь сладким вином жалости к самому себе, он опустился на землю и, прислонившись спиною к стволу дерева, бормотал сквозь слезы нечто невнятное о безымянном ужасе, словно уже упрашивал Тику принять его назад.
Бупу выбралась из своей лужи и, подойдя ближе, посмотрела сверху вниз на огромного воина.
— Моя пойти, — объявила она с отвращением. — Если моя захотеть жирные слюнтяи, я найти их много домой.
Кивнув на прощанье головой, Бупу медленно пошла прочь. Тас погнался за ней, схватил за руку и потащил обратно.
— Нет, Бупу, нельзя! Мы почти пришли! Неожиданно терпение кендера кончилось. Танис где-то далеко решал свои дела, и никого не было рядом, кто мог бы ему помочь. Тассельхоф чувствовал себя так, словно он только что, как уже случилось однажды, разбил Глаз Дракона. Может быть, то, что он собирался сейчас сделать, было не совсем правильно, но ничего иного, что он в состоянии был бы осуществить, в голову ему не пришло. Он подошел к Карамону и лягнул великана в голень.
— Ох! — вскрикнул Карамон жалобно. Боль заставила его вздрогнуть, и он с обидой уставился на кендера. — Зачем ты это сделал?
Вместо ответа Тассельхоф пнул его еще раз, причем гораздо сильнее. Карамон застонал и схватил кендера за ногу.
— Теперь моя стать весело, — заметила Бупу и, подбежав к Карамону, лягнула его по другой ноге. — Теперь моя остаться, — объявила она.
Гигант зарычал и, вскочив на ноги, свирепо посмотрел на кендера.
— Проклятье, Непоседа! Если это одна из твоих дурацких шуточек…
— Это не шутка, старый буйвол! — заверил Тассельхоф. — Я решил немного поучить тебя уму-разуму, вот и все. С меня довольно твоего нытья! Все эти годы ты только и делал, что хныкал да жаловался. Как же, благородный Карамон пожертвовал всем ради этой неблагодарной скотины — своего брата! Любящий Карамон всегда и во всем в первую очередь заботился о Рейстлине! Что ж, может быть, так, а может, и нет. Но лично я начинаю думать, что всегда и во всем ты заботился только об одном себе! Рейстлин, конечно, давно это чувствовал, но наконец-то и я увидел все в истинном свете! Ты заботился о брате только потому, что тебе самому от этого было хорошо! Это не Рейстлин нуждался в тебе, а ты нуждался в Рейстлине! Ты жил его жизнью, потому что боялся жить жизнью собственной!
Глаза Карамона яростно засверкали, а лицо побелело от гнева. Он медленно выпрямился и сжал свои огромные кулаки.
— На этот раз ты слишком далеко зашел, маленький ублюдок…
— В самом деле? — воскликнул Тассельхоф и подпрыгнул на месте. — Тогда слушай дальше, Карамон! Ты все время бормочешь и жалуешься, что ты никому не нужен. Неужели ты ни разу не задумался о том, что именно сейчас Рейстлин нуждается в тебе больше, чем когда-либо? А госпожа Крисания? Ведь ей ты тоже нужен! Но героический Карамон, с мозгами, поросшими плесенью, валяется здесь и трясется, как студень!
На миг Тассельхофу показалось, что он действительно зашел слишком далеко.
Карамон неуверенно шагнул вперед, и его лицо, искаженное страшной гримасой, покрылось багровыми пятнами. Бупу взвизгнула и спряталась за спину кендера. Но Тассельхоф стоял непоколебимо, точно скала, совсем как тогда, когда разгневанная эльфийская знать хотела порубить его на куски за разбитый Глаз Дракона. Огромная туша Карамона нависла над ним грозной глыбой, а от его дыхания, наполненного винным перегаром, кендер едва не задохнулся. Невольно он закрыл глаза, но не от страха: ему больно было видеть выражение гнева и отчаяния на лице друга.
Так он и стоял, ожидая страшного удара в лицо, от которого нос его вполне мог оказаться на затылке.
Но удара не последовало. Прошла минута, и Тас услышал шорох, треск кустарника и удаляющийся топот массивных ног. Тассельхоф осторожно открыл глаза. Карамон с шумом продирался по заросшей лесной тропе. Кендер вздохнул ему вослед. Бупу выбралась наконец из-за его спины.
— Было веселиться, — заявила она со знанием дела. — Моя остаться. Может быть, мы еще играть?
— Я так не думаю, — жалобно сказал Тассельхоф. — Идем. Наверное, нам можно теперь пойти следом.
— Ну хорошо, — с завидным спокойствием решила Бупу. — Может быть, мы поиграть другая игра, лучше.
— Да-да, — рассеянно кивнул Тассельхоф. Обернувшись через плечо, он бросил взгляд на убогую таверну, опасаясь, как бы кто-нибудь не подслушал их оживленной беседы и не захотел поучаствовать в скандале. Глаза Таса округлились от удивления.
Таверна «Разбитая Кружка» как сквозь землю провалилась. Ветхое строение, вывеска на ржавой цепи, гномы, бродяги, трактирщик и даже кружка, которую Карамон подносил к губам, — все исчезло, растворилось в свете полуденного солнца, словно дурной сон.
Глава 7
Пой, если дух твой весел, Пой, коль двоится в глазах, Пей за простушку Дженни И за шесть лун в небесах.
Пей за матросов смелых, Пой, если ветер ревет, Рубиновый порт — твоя гавань, Поставь паруса — и вперед.
