Тассельхоф удивился, что не чувствует ни печали, ни сожаления. Он вообще ничего не чувствовал, кроме страшной боли в голове. Над ним с мечом в руке стоял огромный драконид, и кендер знал, что тот сейчас его прикончит, но не мог даже пошевелиться. Ему было все равно, и он лишь беззвучно умолял ящера вс медлить и поскорее прекратить муку, которая безжалостно терзала его.
Затем где-то рядом мелькнул белый плащ, и раздался громкий чистый голос, призывающий Паладайна. Драконид тут же исчез, и Тас услышал, как его когтистые лапы с треском ломают кусты уже вдалеке отсюда. Белый плащ приблизился, легкая и прохладная рука прикоснулась к голове кендера, и он снова услышал имя Паладайна. В тот же миг боль куда-то исчезла, и Тассельхоф заморгал обоими глазами, пытаясь увидеть что-то сквозь наплывшую кровь.
Крисания тем временем склонилась над Карамоном, и кендер заметил, как веки гиганта дрогнули, приоткрылись и снова сомкнулись — на этот раз уже в глубоком целительном сне.
«Ну, вот и все, — с облегчением подумал Тас. — Они ушли, и теперь все будет хорошо».
Потом он почувствовал, как мышцы его рук напряглись. Целительные силы жрицы продолжали вливаться в него, и Тас, приподнявшись на локте, всмотрелся в темноту.
Что-то приближалось к поляне. Что-то, что испугало драконидов или повелело им уйти. Чья-то тень вступала в круг света от костра. Он хотел возгласом предупредить о приближении грозной тени, но горло кендера стиснула внезапная судорога, а воля его натолкнулась на какое-то невидимое препятствие, которое не могла преодолеть. Парализованный страхом, кендер почувствовал, как голова его закружилась. Он не мог больше ясно соображать, и единственная мысль, промелькнувшая у него в голове, была о том, что на этот раз он выбрал себе приключение не по росту.
Потом кендер увидел, как госпожа Крисания выпрямилась, и подол ее белого плаща взметнул прелые прошлогодние листья у самого его лица. Жрица медленно пятилась от существа, которое неумолимо наступало на нес из темноты. Тас слышал, как она зовет Паладайна, однако скованный ужасом язык плохо ей повиновался.
Кендер и сам отчаянно желал закрыть глаза, но в его небольшом теле все еще сражались между собою страх и природное любопытство. Любопытство победило. Тас увидел, как страшный пришелец все ближе и ближе приближается к жрице.
Незнакомец был одет в доспехи Соламнийских Рыцарей, но латы его были оплавлены и покрыты окалиной. Когда между ним и Крисанией оставалось всего несколько шагов, пришелец вытянул вперед руку, и кендер увидел, что ладони у него нет.
Слова, которые он произносил, доносились не изо рта, глаза светились оранжевым огнем, а призрачные ноги ступали прямо сквозь пламя костра. От него веяло неизбывным холодом той страны, где страшный рыцарь принужден был обитать бессчетное количество лет, и кендер почувствовал, как этот холод пробирает его до самого мозга костей.
И все же Тас продолжал смотреть. Крисания по-прежнему пятилась, а Рыцарь Смерти с каждым шагом подходил к ней все ближе. Воин в черных доспехах поднял вторую руку и направил на Крисанию бледно светящийся указательный палец.
— Нет! — простонал Тас, чувствуя, как его охватывает леденящий душу ужас, не подвластный ни разуму, ни воле. — Нет!
Кендер затрясся, словно в лихорадке, хотя не имел ни малейшего представления о том, что сейчас произойдет.
— Умри, — сказал рыцарь.
Тас увидел, как рука Крисании метнулась к горлу и стиснула платиновый медальон Паладайна. Возле ее пальцев сверкнули ослепительно белые молнии, и вслед за этим жрица Паладайна упала на землю, словно бесплотный перст Рыцаря Смерти пронзил ее насквозь.
— Нет! — услышал Тассельхоф собственный крик. Оранжевые глаза медленно повернулись к нему, и в следующее мгновение холодная и сырая тьма, словно земля могилы, сомкнулась вокруг кендера…
Глава 8
Нервно ощупывая пальцами охранительные руны, вышитые на его черной накидке, Даламар с трепетом приблизился к двери в лабораторию мага.
Одновременно он торопливо повторял в уме оберегающее заклятие. Будь он молоденькими учеником, который приближается к уединенной келье своего могущественного учителя, повелевающего силами зла, такие предосторожности могли бы показаться неуместными. Осторожность же Даламара имела свои причины. У него были секреты, которые он не хотел раскрывать. В этом мире для Даламара не было ничего страшнее взгляда странных золотистых глаз, зрачок которых имел форму песочных часов.
Несмотря на трепет, который он испытывал перед учителем, всякий раз, когда он оказывался перед этой дверью, в его душе нарастало возбуждение, почти граничащее с восторгом. Здесь он видел столько чудесных вещей, удивительных… страшных…
Даламар поднял правую руку и начертил в воздухе магический знак, после чего пробормотал закрепляющий заговор. За этим ничего не последовало, и Даламар вздохнул с облегчением: на дверь не было наложено никакого заклятия. Возможно, впрочем, вырвавшийся у него вздох был вздохом разочарования. Отсутствие заклятия означало, что его учитель и господин не занят сейчас ничем серьезным, иначе бы он обязательно наложил на дверь магический запор. В щели под тяжелой деревянной дверью тоже не было заметно никаких подозрительных отблесков, которые иногда появлялись во время экспериментов учителя с огненными заклинаниями. Ко всему, ноздри Даламара не уловили никаких запахов, кроме ставшего привычным запаха химических реактивов и гнили.
Только произведя в уме все эти заключения, он приложил к двери кончики пальцев левой руки и приготовился ждать.
Однако на втором вдохе из комнаты послышалось тихое повеление:
— Войди, Даламар.
Дверь бесшумно отворилась, и темный эльф, на всякий случай изготовившись к любым неожиданностям, шагнул через порог. Но все было спокойно. Рейстлин сидел за старинным каменным столом, который был столь велик, что на нем мог свободно разлечься минотавр с Митраса и еще осталось бы-немало свободного места. Этот огромный стол, впрочем, как и все оборудование лаборатории, был частью прежней обстановки, которую Рейстлин обнаружил здесь после того, как объявил палантасскую Башню Высшего Волшебства своей.
Просторная полутемная комната казалась намного больше самой себя, крупнее, нежели она могла бы быть на самом деле, исходя из архитектуры самой Башни.
Даламар так и не разобрался до конца, в чем тут секрет, — возможно, что вовсе не комната увеличивалась, а он сам уменьшался в размерах, стоило ему переступить порог лаборатории. Стены ее, как и в кабинете Рейстлина, тоже были уставлены полками с книгами, и на Даламара глядели со всех сторон запыленные корешки, тускло поблескивающие руническими письменами или исчерканные стремительной скорописью. Стеклянные банки и колбы причудливой формы были расставлены на столах вдоль книжных стеллажей. Внутри них со сдержанной мощью бурлили разноцветные жидкости.
Много лет назад здесь, в этой лаборатории, властвовала могущественная магия. Маги всех трех Лож — Белой, Черной и Красной — объединили здесь свои усилия для того, чтобы создать Глаза Дракона, одним из которых до сих пор владел Рейстлин. Сюда маги Добра, Зла и Равновесия в последний раз сошлись все вместе, чтобы спасти Башни — оплоты своего могущества на Кринне — от Короля-Жреца из Истара и толп фанатиков, его последователей. Здесь они потерпели поражение, решив, что лучше им жить побежденными, чем сражаться, зная, что их магия способна разрушить мир.
Тогда маги были вынуждены оставить эту Башню и перебраться вместе со всеми своими книгами и колдовскими принадлежностями в другую Башню Высшего Волшебства, скрытую в самой глубине Вайретского Леса. После этого на палантасскую Башню было наложено заклятие, и вокруг нее поднялась страшная Шойканова Роща, которая должна была охранять ее от самозванцев до тех пор, пока не придет предсказанный «могущественный Властелин настоящего и будущего».
И он пришел.
Вот он, сидит в старинной лаборатории, сгорбившись над каменным столом, поднятым со дна моря в незапамятные времена. По бокам столешницы были вырезаны в камне затейливые руны, которые отклоняли любое заклятие, способное помешать магическим экспериментам. Поверхность стола при этом оставалась ровной, отполированной до зеркального блеска — Даламар видел на ней отражение синих переплетов книг, сложенных перед Рейстлином аккуратной стопкой, и блики свечного пламени.
Кроме книг, на рабочем столе мага покоились самые разные предметы: уродливые и изящные, восхитительные и ужасные. Все это были необходимые для заклинаний вещи, с которыми Рейстлин только что работал или собирался работать.
Сейчас он, что-то бормоча, просматривал некую колдовскую книгу, крошил в своих тонких пальцах какой-то предмет и ронял обломки в стоящий перед ним тонкий фиал.
— Шалафи, — негромко произнес Даламар эльфийское слово, означавшее «господин».
Рейстлин поднял голову.
Даламар почувствовал, как взгляд желтых глаз почти с физической болью пронзил насквозь сто сердце. Дрожь пробежала по его телу, и в мозгу молнией сверкнула мысль: «Он знает! Он догадался!» Однако невольный страх его никак не проявился внешне. Тонкие, приятные черты лица темного эльфа, не дрогнув, остались безмятежными и спокойными. Он бесстрастно встретил взгляд учителя, продолжая держать руки сложенными под накидкой, как предписывалось ему положением ученика.
О, как опасна оказалась его работа! Не мог он найти утешения и в том, что, когда Они сочли необходимым заслать соглядатая в ближайшее окружение мага, даже Они не посмели приказывать и ожидали, когда вызовется доброволец. Никто не отважился хладнокровно послать на верную смерть живое существо. И он, Даламар, сам выступил вперед.
Магия была единственным прибежищем в жизни Даламара. Он был родом из Сильванеста, однако теперь уже и сам не считал себя эльфом, как не считали его эльфом жители этой далекой страны. По рождению он принадлежал к самой низшей касте, поэтому и магии его обучили самой примитивной. Высшая магия в краю эльфов была уделом особ королевской крови. Однако Даламар все же вкусил могущества, и с тех пор оно превратилось для него в навязчивую идею. Он работал тайно, изучал сокровенные книги, считавшиеся для него запретными, и понемногу овладел магическим искусством, которое было доступно только высокородным.
Наиболее привлекала его именно темная магия, поэтому, когда обнаружилось, что он тайно носит черную мантию, на которую ни один истинный эльф не мог даже взглянуть спокойно, его изгнали из родной страны и перестали считать эльфом. С тех пор Даламара называли не иначе как «темный эльф», подразумевая, что он сторонится света. Даламара это вполне устраивало, так как к этому времени он открыл, что мрак тоже обладает могущественной силой.
И все же он отважился на это задание. Когда его спросили, почему он добровольно вызвался подвергнуть свою жизнь опасности, он спокойно ответил:
— Я бы рискнул даже своей душой ради возможности учиться у величайшего и самого могущественного мага нашего ордена.
— Возможно, именно это тебе и придется делать, — сказал ему негромкий печальный голос.
Голос этот возвращался к Даламару в воспоминаниях снова и снова, причем в самые неподходящие минуты, хотя он заметил, что чаще всего голос настигает его во тьме.
Что ж, царившая в Башне тьма действительно была самой темной, и это было не удивительно. Но случалось и по-другому: например, сейчас Даламар снова услышал его, и только ценой определенных усилий ему удалось заглушить этот голос в своем сознании.
— В чем дело? — негромко спросил Рейстлин. Маг всегда говорил тихо, почти мягко. Порой его голос был немногим громче шепота. Даламару же не раз случалось видеть бушевавшие в этом зале неистовые бури, когда сверкали ослепительные молнии, а раскаты грома были столь оглушительны, что он на несколько дней становился глуховат. Он был рядом с учителем, когда Рейстлин вызвал существ из другого плана бытия и заставил их повиноваться своим приказам — их пронзительные вопли и страшные проклятия до сих пор заставляли его просыпаться по ночам. Однако ни разу Даламар не слышал, чтобы Рейсшин повысил голос. Его мягкий, свистящий шепот странным образом был слышен даже среди безбрежного моря ярости и хаоса, и хаос тут же повиновался ему.
— Во внешнем мире происходят события, шалафи, которые требуют твоего внимания.
— В самом деле? — Рейстлин, готовясь продолжить свою работу, вновь опустил голову.
— Госпожа Крисания…
Рейстлин быстро взглянул на ученика, напомнив тому изготовившуюся к броску змею. Темный эльф невольно попятился назад под пристальным взглядом мага.
— Что там? Говори же! — прошипел Рейстлин.
— Ты… ты должен прийти и взглянуть сам, шалафи, — пробормотал Даламар.
— Живец говорит…
Темный эльф обращался уже к пустому месту — Рейстлина за столом не было.
Подавив судорожный вздох, Даламар пробормотал заклинание, которое должно было в мгновение ока перенести его к учителю.
Глубоко под землей, под основанием Башни Высшего Волшебства, находилась крошечная комната, силой магии вырубленная прямо в скальной породе, которая служила фундаментом всей массивной постройке. Этой комнаты первоначально здесь не было, ее создал своими чарами Рейстлин. Называлась она Кельей Всеведения.
Посередине этой комнаты находился бассейн идеально круглой формы с темной неподвижной водой, из которой в самом центре бассейна вздымался язык голубого пламени. Упираясь в потолок, пламя не гасло ни днем, ни ночью. Вокруг бассейна неподвижно лежали Живцы.
Безусловно, Рейстлин был самым могущественным магом, живущим на Кринне, но магия сто была еще далеко не совершенна — никто не понимал этого так ясно, как он сам. Всякий раз, когда Рейстлин спускался в Келью Всевидения, он вынужден был воочию столкнуться с пределом своих возможностей, поэтому он старался появляться здесь только в случае крайней необходимости. Живцы, или Живые, были зримым, предметным воплощением его неудач и ошибок.
Эти уродливые существа, искалеченные магической метаморфозой, стали рабами подземной комнаты и теперь обречены были вечно служить своему создателю. Здесь они, избывая свою мучительную судьбу, корчились у огнедышащей воды бассейна, словно огромные личинки неведомых насекомых. Их влажно блестящие тела валялись прямо на каменном полу, который был скользким от гноя и испражнений. Впрочем, их было так много, что увидеть пол можно было лишь тогда, когда твари откатывались в сторону, давая дорогу своему создателю.
И все же, несмотря на то что жизнь являлась для них постоянным источником боли и мучений. Живцы никогда не жаловались. Их жребий был куда лучше удела Мертвых — тех безликих существ, которые неприкаянно бродили по темным коридорам Башни. Словно х насмешку, их иногда называли Бессмертными.
Рейстлин возник в комнате из пустоты — темная тень, воплотившаяся из мрака. Голубое пламя блеснуло на серебряных рунах, которыми был расшит его плащ, и замерцало на складках черного бархата. В следующее мгновение рядом с магом появился Даламар, и оба, подойдя к самому краю бассейна, остановились над темной спокойной водой.
— Где? — спросил Рейстлин.
— Зд-десь, Хозяин… — пробормотал один из Живцов, указывая на воду бесформенным отростком на туловище.
Рейстлин нагнулся к бассейну и вгляделся в воду, сделав Даламару знак последовать его примеру. В первое мгновение темный эльф увидел только отражение голубого пламени, потом пламя и вода смешались между собой, снова разделились, и Даламар оказался в лесу.
Он увидел огромного человека в скверно сидящих доспехах, который неподвижно стоял, глядя на тело женщины, одетой в белое. Рядом с женщиной, опустившись на колени и держа ее за руку, стоял кендер. Темный эльф слышал их разговор так ясно, как будто находился рядом с ними.
— Она мертва…
— Я в этом не уверен, Карамон. Мне кажется…
— Я достаточно часто видел смерть, чтобы не ошибиться. Она мертва, поверь мне. И это моя вина… моя…
— Ты кретин, Карамон! — гневно прорычал Рейстлин. — Что случилось? Как это случилось?
Даламар заметил, что, как только маг заговорил, кендер быстро вскинул голову.
— Ты что-то сказал? — спросил кендер у человека, который принялся ковырять мечом землю, — Нет. Должно быть, это ветер… — А что ты делаешь?
— Рою могилу. Нам нужно похоронить ее.
— Похоронить се? — Рейстлин коротко и горько рассмеялся. — Да-да, конечно, слюнявый болван! Это все, что ты в состоянии сделать! — Он ненадолго задумался.
— Я должен знать, что случилось. Что ты видел? — обратился маг к покрытому слизью Живцу.
— Они вс-с-тали лаг-герем в ле-су, Хоз-зяин. — Изо рта твари капала обильная пена, и слова были почти неразличимы. — Др-ракониды…
— Дракониды? — удивленно перебил Рейстлин. — Около Утехи? Откуда они взялись?
— Н-не з-нать! — в ужасе всхрипел Живец. — Я-я…
— Тс-с-с, — предупредил Даламар, жестом обращая внимание учителя на бассейн, где кендер громко спорил с гигантом.
— Ты не можешь похоронить ее, Карамон! Она не…
— У нас нет иного выхода, Тас. Я знаю, что это не правильно, но Паладайн, наверное, проследит за тем, чтобы ее душа спокойно завершила путь. Мы не можем разводить погребальный костер, пока драконьи воины где-то поблизости…
— Но ты только взгляни на нее, Карамон! На ее теле нет ни одной раны!
— Не хочу я глядеть на нее! Она мертва! Это моя вина! Мы похороним ее здесь, а потом я вернусь в Утеху и выкопаю могилу себе…
— Карамон!
— Иди, набери цветов и не мешай мне!
Даламар смотрел, как гигант выгребает разрыхленную землю руками и отбрасывает ее в сторону. По лицу его текли слезы. Кендер в нерешительности переминался возле мертвого тела. Лицо его, испачканное запекшейся кровью, выражало печаль и сомнение одновременно.
— Никаких следов, никаких ран, неизвестно откуда взялись дракониды… — Рейстлин нахмурился.
Неожиданно он опустился на колени рядом с Живцом, отчего тот в ужасе отпрянул в сторону.
— Говори, — приказал Рейстлин. — Рассказывай все. Я должен знать. Почему меня не позвали раньше?
— Д-д-драк-кониды уб-бивали, Х-хозяин, — словно в агонии, прохрипел Живец.
— Б-больш-шой ч-челов-век т-тоже убивал. П-потом приш-шел б-больш-шой т-темный!
Ог-гненные г-глаз-за. Я ис-спугалс-ся. Я б-боялся уп-пасть в в-воду…
— Я нашел Живца у самого края бассейна, — спокойно сообщил Даламар. — Другие сказали мне, что происходит что-то тревожное и странное. Тогда я заглянул в воду. Зная твой интерес к этой человеческой женщине, я поспешил…
— Хорошо, — Рейстлин в нетерпении оборвал объяснения Даламара.
Странные золотистые глаза его сощурились, губы плотно сжались.
Почувствовав гнев мага, несчастный Живец отполз как можно дальше. Даламар тоже задержал дыхание, однако гнев Рейстлина не имел к ним никакого отношения.
— Большой и темный, с огненными глазами — это же Сот! Значит, моя сестрица предала меня! — прошептал он. — Что ж, я чувствую твой страх, Китиара! Ты боишься! Я мог сделать тебя царицей этого мира. Я мог дать тебе несметные богатства и беспредельную власть. Но нет, ты, как и все, оказалась жалким червем с мозгами младенца!
Рейстлин поднялся и задумчиво посмотрел в бассейн. Когда он вновь заговорил, голос его был как всегда тих, но в нем звучала смертельная угроза.
— Этого я не забуду, моя дорогая сестра. Тебе повезло, что у меня есть другие, более срочные дела, иначе ты бы уже поменялась местами со своим прислужником — призрачным рыцарем!
Тонкие пальцы мага сжались в кулак, но Рейстлин тут же заставил себя расслабиться.
— Что же делать? Нужно что-то предпринять, пока мой брат не зарыл жрицу в могилу!
— Что происходит, шалафи? Я не понимаю… — несмело сказал Даламар. — Эта женщина — кто она? Что она для вас значит?
Рейстлин смерил ученика надменным взглядом, и эльф подумал, что тот сейчас упрекнет его за дерзость. Но маг промолчал. Его глаза на мгновение озарились внутренним огнем, и темный эльф вздрогнул, однако Рейстлин сумел подавить гнев, и взгляд его вновь стал бесстрастным.
— Разумеется, не понимаешь, — сказал маг. — Ты все узнаешь, но сперва…
Рейстлин замолчал. На лесной поляне, явленной в воде бассейна, возник еще один персонаж. Это был овражный гном, одетый в несколько слоев пестрых лохмотьев и волокущий за собой по земле большой дорожный мешок.
— Бупу! — прошептал Рейстлин, и губы его посетила редкая гостья — улыбка.
— Превосходно. Ты снова сослужишь мне добрую службу, малышка.
Протянув руку, Рейстлин наклонился и коснулся пальцами неподвижной воды.
Живцы дружно завопили от ужаса, ибо не раз видели, как жутко корчатся их сородичи, неосторожно свалившиеся в бассейн, прежде чем страшный жар превратит их в легкую струйку дыма. Но с Рейстлином ничего не случилось. Он пробормотал какие-то слова и, вынув руку из воды, спрятал ее под плащом. Даламар, однако, успел заметить, что пальцы мага стали белыми словно мрамор, а лицо исказила гримаса боли.
— Посмотрим! — возбужденно прошептал он. Даламар снова заглянул в бассейн и стал смотреть, как овражный гном подбирается к неподвижному телу женщины.
— Моя помогать!
— Нет, Бупу.
— Твоя не нравится мой магия! Моя идти домой. Во теперь моя помочь красивая госпожа.
— Во имя Бездны… — начал Даламар.
— Смотри! — приказал Рейстлин.
Даламар увидел, как грязная рука существа по имени Бупу нырнула в холщовый мешок. Порывшись там, Бупу достала довольно мерзкую на вид, дохлую, окоченевшую ящерицу. К этой дряни был привязан обрывок кожаного ремешка. Потом Бупу приблизилась к женщине и, когда кендер попытался помешать ей, грозно взмахнула перед его носом кулачком. Кендер вздохнул и, искоса поглядев на гиганта, продолжавшего яростно рыть землю, отступил я сторону. Печальное выражение его лица, покрытого запекшейся кровью, при этом нисколько не изменилось. Бупу опустилась на четвереньки и бережно положила ящерицу на неподвижную грудь женщины.
Даламар ахнул.
Грудь мертвой женщины дрогнула, и на ней слегка зашуршала белая ткань накидки. Даже Даламар услышал глубокое спокойное дыхание.
Кендер испустил торжествующий вопль.
— Карамон! Бупу вылечила ее! Она жива, взгляни!
— Какою… — Гигант прекратил копать и посмотрел на Бупу с изумлением и страхом.
— Ящерица лечить! — гордо сказала Бупу. — Всегда срабатывать.
— Да, малышка, — улыбнувшись, прошептал Рейстлин. — Насколько я помню, этот способ помогает даже от кашля.
Он провел рукой над поверхностью бассейна, и его голос зазвучал усыпляюще монотонно:
— А теперь спи, мой брат, усни, пока ты не выкинул еще какую-нибудь глупость. Спи, кендер, спи, маленькая Бупу. И ты спи, госпожа Крисания, спи в том царстве, где Паладайн охраняет тебя.
Продолжая бормотать заклинание, Рейстлин стал делать рукой такие движения, будто кого-то подзывал.
— Приди, приди, Вайретский Лес. Окружи их, пока они спят. Спой им свою волшебную песню. Замани их в чащу, на свои тайные тропы!
Закончив заклинание, Рейстлин повернулся к Даламару.
— А ты ступай за мной, ученик. — Легкая насмешка звучала в голосе мага, и, почувствовав ее, темный эльф внутренне содрогнулся. — Идем в мой кабинет.
Пришло время нам потолковать.
Глава 9
Даламар сидел в кабинете мага в том же самом кресле, в котором седела недавно Китиара, но, в отличие от нее, он чувствовал себя далеко не так спокойно. Где-то внутри тревожно билось ощущение неясной опасности, которое всегда сопутствовало его встречам с Рейстлином. Однако ему удавалось сдерживать свой страх. Внешне он не выказывал никакого беспокойства и выглядел скорее умиротворенным, а что до яркого румянца, появившегося на обычно бледных щеках эльфа, то его можно было объяснить благоговейным трепетом и восторгом оттого, что учитель почтил ученика своим доверием.
Вообще Даламар бывал в кабинете довольно часто, но — в отсутствие учителя.
Рейсшин обычно проводил свои вечера в одиночестве, занятый изучением книг, которыми были уставлены полки. В это время никому не позволялось мешать ему.
Даламар посещал кабинет только в дневные часы, да и то лишь тогда, когда у Рейстлина были дела где-то в другом месте. Только в это время темному эльфу позволялось, нет — предписывалось изучать колдовские книги самостоятельно. Да и то не все. Рейстлин строго-настрого запретил ему даже прикасаться к книгам в темно-синих переплетах.
Разумеется, однажды Даламар попытался нарушить запрет. Переплет книги был пронзительно холодным на ощупь, таким холодным, что обжег ему пальцы. Не обращая внимания на боль, темный эльф открыл книгу, но, бросив на страницы всего один беглый взгляд, поспешно ее захлопнул. Все слова были перепутаны, и он не смог разобрать ни строчки. И только потом он обнаружил, что книги защищены охраняющим заклятием. Любой, кто осмелился бы смотреть в них достаточно долго, не имея ключа к шифру, неминуемо сошел бы с ума.
Увидев обмороженные руки Даламара, с которых клочьями слезала кожа, Рейстлин поинтересовался, что случилось. Эльф пробормотал что-то о пролитой кислоте, являвшейся компонентом магического заклинания. Учитель улыбнулся, но ничего не сказал. В этом не было нужды — обоим было все ясно.
Теперь он попал в кабинет по приглашению Рейстлина, почти как равный к равному… Но Даламар вновь чувствовал страх, смешанный с опьяняющим восторгом.
Рейстлин сидел напротив него за резным деревянным столом, положив ладони на книгу в темно-синем переплете. Его пальцы рассеянно поглаживали кожу переплета, осторожно касаясь вытисненных на ней рунических надписей. Глаза Рейстлина были устремлены на Даламара. Темный эльф, однако, оставался недвижим под безжалостным, проницательным взглядом.
— Ты был слишком молод, чтобы подвергнуться Испытанию, — неожиданно сказал Рейстлин. Даламар моргнул. Этого он не ожидал.
— Но не так молод, как ты, шалафи, — ответил он. — Сейчас мне девяносто по нашему эльфийскому счету, что соответствует примерно двадцати пяти человеческим годам. Тебе же, насколько я помню, был всего двадцать один год, когда ты отважился на Испытание.
— Да. — По лицу Рейстлина пробежала тень. — Мне был… двадцать один год.
Даламар увидел, как рука, лежавшая на переплете книги, словно от сильной боли, внезапно сжалась в кулак, а золотистые глаза ярко вспыхнули. Ученик, однако, нисколько не был удивлен этим проявлением чувств. Испытание было необходимым условием для каждого мага, который стремился овладеть высшим искусством колдовства. Испытание проходило в Вайретской Башне Высшего Волшебства, и проводили его главы всех трех Лож. Практикующие маги Кринна уже давно поняли то, чего никак не могли постигнуть жрецы: для того чтобы сохранить гармонию мира, необходимо дать маятнику возможность свободно передвигаться между Добром, Злом и Равновесием. Стоило чему-то одному возобладать, стоило в одном положении заклинить маятник, н мир тотчас же шагнул бы навстречу своей гибели.
Испытание было жестоким. Высшие уровни магического искусства, которые дают магу настоящее могущество, отнюдь не предназначаются для пустоголовых бездельников и растяп. Испытание было специально разработано для того, чтобы избавиться от недоучек, избавиться навсегда, ибо наказанием за провал была смерть. Предстоящее Испытание вызывало у Даламара кошмарные сны, и он прекрасно понимал, чем вызваны переживания его учителя.
— Я выдержал Испытание, — прошептал Рейстлин, и его взгляд обратился назад, к тем далеким дням. — Когда я вышел наружу, я стал таким, каким ты видишь меня сейчас: кожа моя приобрела этот желтый оттенок, волосы поседели, а глаза… — Он мысленно отогнал нахлынувшие воспоминания и пронзительно посмотрел на Даламара. — Ты знаешь, что я вижу этими глазами, зрачки которых имеют форму руны Песочных Часов?
— Нет, шалафи.
— Я вижу время и то, как оно воздействует на все сущее, — сказал Рейстлин.
— Человеческая плоть сморщивается и иссыхает, цветы увядают, скалы крошатся, источенные ветрами и непогодой. Я вижу одну лишь зиму, Даламар. Даже ты… — Глаза Рейстлина остановились на лице ученика. — …Даже твоя плоть, плоть эльфа, которая стареет так медленно и для которой годы все равно что легкие весенние дожди, стареет и умирает в моих глазах. На твоем молодом лице, Даламар, я вижу печать смерти!
Темный эльф вздрогнул, и на этот раз ему не удалось скрыть своя чувства.
Он вжался в мягкую спинку кресла, и в его памяти непроизвольно всплыло могущественное укрывающее заклятие — заклятие, предназначенное не защищать, а наносить упреждающий удар. «Глупец! — подумал он, в тот же миг овладев собой. — Какое из моих заклятий может повредить ему?»
— Это верно, — отозвался Рейстлин на невысказанную мысль Даламара, что он проделывал довольно часто. — На Кринне нет никого, кто в силах причинить мне вред. Разумеется, это не по силам и тебе, мой юный ученик. Но ты храбр, и у тебя есть мужество. Ты ведь часто стоял рядом со мной в лаборатории и смотрел на тех, кого я вытаскивал сюда из других миров. Ты знал, что стоит мне неловко вздохнуть, и эти твари вырвут наши сердца и пожрут их, пока мы будем в муках корчиться на полу.
— Это мое право, — сказал Даламар.
— Да, — рассеянно кивнул Рейстлин, размышляя, видимо, о чем-то постороннем. Затем он слегка приподнял брови. — Но ты же знал: случись что — и я буду спасать себя, а не тебя?
— Конечно, шалафи, — спокойно ответил Даламар. — Я понимал это и сознательно шел на риск… — Глаза его сверкнули. Позабыв о своем страхе, он слегка подался вперед. — Да, шалафи, я сознательно шел на риск и призывал опасность! Я готов пожертвовать всем ради…
— Ради магии, — закончил за него Рейстлин.
— Да, ради магии! — воскликнул Даламар.
— И ради власти, которую она дает, — кивнул Рейстлин. — Я вижу, ты честолюбив, но насколько — вот что меня занимает. Может быть, ты ищешь власти над своим народом? Или жаждешь управлять королевством, держа монарха в плену и пользуясь его богатствами? А может быть, ты задумывался о союзе с каким-нибудь темным повелителем, как поступали иные совсем недавно, в дни драконов? Кстати сказать, моя сестра Китиара нашла тебя весьма привлекательным. Ей хотелось бы держать тебя где-то поблизости. Особенно, если ты владеешь магическим искусством, которое можно применить в постели…
