Тень «Курска» или Правды не узнает никто

По словам современников, был он весьма боязливым, осторожным и в моряцком деле не сведущим. И в полном соответствии с характером этого генерал-адмирала вел себя и корабль его имени. Еще до Цусимы, находясь на Балтике, он умудрился так крепко сесть на камни, что его в течение полугода вынуждены были спасать всем флотом. Ну, а что касается адмирала Сенявина, то тут и говорить не о чем, так как общеизвестен факт, когда в 1807 году он, в силу сложившейся политической ситуации, передал в руки англичан всю свою эскадру. Так что сдача в плен японцам броненосца «Адмирал Сенявин» была вполне в стиле его духовного отца…

— Мистика какая-то!

— Не какая-то, а морская. Обычная морская мистика.

— И ты во все это веришь?

— А почему же не верить фактам? Я хоть и не историк нашего флота, но, как сказал когда-то поэт, «список кораблей прочел до середины» — последние месяцы я только тем занимался, что рылся в морских архивах, выискивая всякие интересные сведения. Статистика, например, показывает, что почти всегда были несчастными корабли, носящие имена адмиралов Нахимова, Корнилова и Истомина, смертью храбрых павших на севастопольских бастионах в самом расцвете своего таланта. Они тонули, горели, сталкивались посреди моря, их, совсем ещё новыми, пускали под автоген… А корабли, названные в честь великого русского полководца Суворова? Броненосец «Князь Суворов» героически сражался до последнего снаряда и погиб в Цусимской битве, так и не спустив своего флага. Затем, уже в 50-80-х годах нашего века, в состав Тихоокеанского флота входил крейсер «Александр Суворов». Когда его приговорили к списанию на металлолом и, продав одной из корейских фирм, погнали на буксире на позорную казнь, «Суворов» оторвался и затонул в океане. Дух великого полководца не покинул свой подопечный корабль, предпочтя смерть в морской пучине бесчестию на берегу!..

— Про этот случай я когда-то слышал, — кивнул Дмитрий. — Хотя и не очень-то в него поверил.

— Но это правда, — развел я руками. — Как и то, что, не совершив ровным счетом ничего заслуживающего воспоминания, уже порезаны на металлолом два из трех десантных кораблей, названных в честь адмиралов-политработников: «Иван Рогов» и «Александр Николаев», а их третий коллега — «Митрофан Москаленко» — ждет такой же участи у одного из причалов Североморска. Кстати, когда я услышал версию о том, что «Курск» был потоплен ракетой, пущенной с «Петра Великого», я этому не очень и удивился. Петр ведь всегда был склонен к непредсказуемым поступкам, необузданным вспышкам гнева и суровым казням, так что несанкционированные испытания новых ракет, проводимые во время учений, это вполне в его духе.

— Да. Только вот «Курск» потопили не с «Петра Великого».

— Я это знаю. Но стрельба экспериментальными ракето-торпедами с него тем не менее велась. И это просто случайность, что он попал одной из них не в тонущий «Курск», а в «Мемфис». Кстати, что там слышно — долго нам ещё её здесь караулить?

— Да кто ж это может знать… Вот уже три недели, как она стоит в одном из английских доков, а это значит, что полученное повреждение потребовало отнюдь не косметического ремонта. Так что трудно даже предположить, на сколько это ещё может растянуться…

Дмитрий ушел, и я опять остался один на один с книгами.

Но читать почему-то расхотелось. Из памяти вдруг выплыла Москва, искусственные прудики на Братиславской улице, тихая Ленкина квартира с широким диваном, её большие грустные глаза, губы… Страстно захотелось домой, увидеть её и родителей, ощутить под ногами твердую почву с хрустящим московским снегом, ощутить над головой высокое небо, а не эти крашеные трубы… Как это возможно, чтобы человек был не волен находиться там, где ему в эту минуту хочется? Зачем мне эта подлодка, что, словно охотник в кустах, засела на выходе из Холи-Лоха? Я хочу в Москву, к Ленке!..

…Но все пока продолжалось по-прежнему. Лодка «сидела» в засаде, прослушивая английский берег, я читал имеющиеся в наличии журналы и книги, а, устав от поглощения информации, шел либо к акустикам, либо на КП к Лячину. Почти каждый день ко мне заходил Колесников, и мы говорили с ним о случившемся на «Курске» и о его погибшем экипаже. Во время одной из таких бесед он вспомнил тот памятный для меня день, когда они с Аряповым сходили на берег и на обратном пути «захватили» меня в плен возле бухты, в которой их ожидала подлодка:

— …Накануне того дня, когда мы засекли тебя на берегу с фотоаппаратом, я был в Видяево и разговаривал с командиром АПЛ «Воронеж» Олегом Якубиной, мы с ним давно знакомы. Для него катастрофа с «Курском» оказалось далеко не сторонним делом, так как он откомандировал на этот корабль несколько лучших ребят из своего собственного экипажа. «…Теперь они будут моей болью до конца жизни, — сказал он мне, рассказывая о подробностях этой командировки. — Старший мичман Сергей Чернышев попросился у меня на „Курск“ сам. Говорил, пустите, хочу сходить на боевую, хоть концы с концами свести. Пустил. Кстати, у него старший брат, капитан 1-го ранга, в штабе флота. Сергей был первоклассным связистом. На корабле при нем и командир БЧ-4 не требовался. Он умел и знал все досконально. Безумно жалко и Володю Свечкарева. Он тоже с БЧ-4 и тоже старший мичман. Пошел на „Курск“ в командировку всего на один выход… Капитан-лейтенант Сергей Кокорин тоже из моего экипажа. Прошел все боевые, в девяносто седьмом ходил с нами на боевую службу под Англию, офицер и специалист исключительно надежный… Что касается боцмана Саши Рузлева, то он был моим любимцем. Я давно знаю его отца. Он всю жизнь проплавал на подводных лодках боцманом. Подошел он ко мне однажды и говорит: „Возьми сына к себе, хороший парень, не пожалеешь!“ Я взял и на самом деле ни разу не пожалел. В первый же выход в море Саша на рулях. Лодку держал и чувствовал так, будто сто лет на рулях сидел. Гены боцманские, наверное! И умелец был на все руки и человек отзывчивый и надежный. Я к нему относился, как к сыну… Мне теперь каждую ночь снится „Курск“. Будто я открываю аварийно-спасательный люк, а там внизу мои ребята: головы, головы, головы… И вижу я своего боцмана. Смотрит он на меня снизу вверх, а в глазах немая мольба о помощи. Просыпаюсь и до утра уже не могу больше заснуть…»

— От судьбы не уйдешь, — заметил я. — Я уже говорил Лячину, что у меня такое впечатление, будто «Курску» было предписано погибнуть. И «Петр Великий» над ним свои ракето-торпеды испытывал. И натовские субмарины вокруг него крутились, создавая угрозу столкновения. И глубина для такой махины, как он, была смертельно опасной. И «толстая» торпеда на борту потекла, грозя взрывом. И экипаж его был укомплектован хоть и хорошими специалистами, но не своими, пришедшими на лодку с чужих кораблей… Так что не от одной причины, так от другой, он все равно в тот день оказался бы пострадавшим, не случайно же и болгарская пророчица Ванга, и наш прозорливый старец Николай с острова Залита предсказывали эту катастрофу. Да и наше Агентство военных новостей, словно предчувствуя грядущее развитие событий, оказывается, ещё 11 мая 2000 года сообщило, что в соответствии со сценарием готовящихся учений на Северном флоте «Курск» должен будет потерпеть «аварию» и «лечь на грунт». Так что обложили его, как видишь, основательно.

— Но это значит, что аварию вообще нельзя было предотвратить? Никакими средствами? Так, что ли?..

— Похоже, что так.

— Но почему, ты можешь объяснить? Чем ребята оказались неугодными Богу, что он их так жестоко наказал?

— Да нет, — задумался я, — это, наверное, не наказание… Это, скорее, как тяжелая болезнь у ребенка — она ведь попускается свыше не в наказание малышу, который ещё и нагрешить-то как следует в своей жизни не успел, а во вразумление его родителям, чтобы они оглянулись на свою жизнь и задумались: а так ли они живут, как это угодно Богу? Вот и произошедшее с «Курском» — это не наказание членам экипажа (уж они-то как раз теперь в Раю, искупили своей смертью все жизненные грехи и ошибки и предстоят нынче у Божьего престола вместе со святыми и ангелами!), а все это — испытание нам, тем, кто остался жить за них на этой грешной Земле. Это нас Господь отрезвляет их гибелью, стремясь обратить наше внимание на то, что с таким ослабленным флотом и таким ослабленным духом, какие у нас сегодня, нам не уберечь от врагов ни наши моря, ни нашу великую некогда державу. Не так давно в одной из статей писателя Кавада Раша я прочитал высказывание о том, что «Божий Промысел создал Святую Русь как Морскую Русь», — а мы позволили себя со всех морей выгнать, режем на металлолом свои могучие корабли и подлодки, и даем право врагам Руси беспрепятственно воцаряться на принадлежавших нам морских просторах!..

— Кого это ты тут так красиво цитируешь? — услышал я вдруг за спиной голос Лячина и, оглянувшись, увидел, что каперанг незаметно вошел в каюту и стоит у двери. — Раша?

— Да я не цитирую, я просто вслух думаю, — отозвался я и замолчал.

— Что ж, похоже, ты верно думаешь, — кивнул головой командир. — Так оно все, по-видимому, и есть… Вспомним походы наших князей: Олега — в Византию, Святого Владимира — в Константинополь, войны Ивана Грозного и Петра Великого за выход к Балтийскому морю. По сути дела, вся история Российского государства — это борьба за выходы к морям, стремление быть ведущей морской державой. Несмотря на сопряженные с этим огромные финансовые затраты, человеческие жертвы и напряжение всех экономических и военных сил государства, все выдающиеся правители России шли на это, прекрасно понимая как то, что развитие нашего Отечества немыслимо без политических, экономических и военных связей со странами, расположенными по берегам морей и океанов, так и то, что одного выхода к этим морям мало. Для того, чтобы на них утвердиться и «встать твердой ногой», необходимо было иметь мощный флот, и как показывает наш исторический опыт, именно с развитием флота были связаны периоды политического могущества и процветания России, тогда как его ослабление или отсутствие тут же влекли за собой времена «упадка» и потери международного авторитета. Что греха таить — почти всю вторую половину ХХ века за «круглыми столами» различных дипломатических встреч и переговоров незримо, но весомо присутствовали наши мощные боевые корабли и подводные ракетоносцы, развернутые во всех «болевых» и «горячих» точках Мирового океана. В том, что мир не скатился в пропасть ядерной катастрофы, далеко не последнюю роль сыграл и Военно-Морской Флот нашей державы…

— Зато сегодня с нами никто не считается, — буркнул Дмитрий. — НАТО вон захотело бомбить Югославию, и плевало на всю нашу дипломатию.

— Ничего не попишешь, — согласился Лячин. — «Сильный поступает так, как хочет, а слабый — так, как позволят». Слыхал такую поговорку? Вот сегодня мы находимся на положении слабого, и история гибели «Курска» может нас и на самом деле заставить задуматься о том, куда мы ныне скатились и как нам восстановить свое могущество.

— Ребят жалко, — тяжело вздохнул Дмитрий. — Хоть бы кто-нибудь один из всего экипажа спасся.

— Как это — хоть бы один? — не удержался я, вспомнив всю прочитанную ранее информацию. — А капитан 2-го ранга Михаил Козагуб, который опоздал на два дня с классов повышения, и это спасло ему жизнь? А старший мичман Иван Андреевич Несен, который служил на «Курске» акустиком и одновременно выполнял обязанности финансиста? Когда корабль уже отдавал швартовы и матросы убирали трап, Лячин внезапно вызвал его наверх и приказал остаться на берегу, чтобы за время отсутствия лодки в базе получить деньги на экипаж, иначе все останутся без получки. Несен едва успел сбежать с уходящего в вечность корабля. Полученные деньги он раздавал уже вдовам своих товарищей… А штурманский электрик мичман Николай Корнилов, которого невольно спасла его мать? Незадолго до этого она попала в автокатастрофу и в тяжелом состоянии была помещена в реанимацию, так что Николая отпустили к ней на побывку по телеграмме… А связист мичман Владимир Семагин, старшина 1-й статьи контрактной службы Олег Сухарев и ещё два матроса, которые незадолго до этого легли в госпиталь с гайморитом? А старший боцман Николай Алексеевич Мизяк, которого спасла его собственная семья? Именно в это время из отпуска возвращалась его жена с тремя детьми, и чтобы привезти их в Видяево, Мизяк договорился с боцманом с АПЛ «Воронеж» Александром Рузлевым, что тот заменит его на время учений на «Курске». Командиры обеих подлодок — и «Курска», и»Воронежа» — эту замену разрешили, и Рузлев ушел в море вместо Мизяка…

— Не случайно ведь говорят: знать бы, где упадешь, так заранее бы соломки подстелил, — заметил Дмитрий. — Хотя я все равно не хотел бы, чтоб мне повезло взамен кого-то другого.

— Да, парни, непросто все это, — согласился командир, — очень непросто… Я не могу сказать, судьба ли смилостивилась над теми, кто остался на берегу, или ангелы-хранители оказались сильнее рока, но отныне, благодаря Бога за свое нежданное спасение, эти люди теперь все свои оставшиеся годы будут жить с чувством невольной вины за то, что именно на них указал перст Всевышнего. А это — ох, как нелегко, поверьте мне…

Я вижу, как он тяжело, чуть ли не по-медвежьи, поворачивается и, еле заметно махнув на прощанье рукой, медленно уходит из каюты.

— Ну ладно, побегу, пожалуй, и я, — поднялся следом за ним с табурета и Колесников. — Давай. До завтра.

Он протягивает мне свою широкую сильную ладонь, мы пожимаем друг другу руки, и я опять остаюсь наедине со своими мыслями, книгами и воспоминаниями.

Да, все это и на самом деле очень и очень непросто, не случайно во время нашего разговора у Димы вырвалось слово «мистика». Судьбы кораблей, как и судьбы людей, оказываются иной раз незримо и порой действительно мистически связаны между собой. Объяснить эту непонятную взаимосвязь не может сегодня никто, а поэтому остается только выстраивать череду невероятных совпадений да гадать: кто же все-таки выкладывает этот зловещий пасьянс закономерностей и странных параллелей? Помню, выискивая полгода назад по журналам «GEO», «Нептун», «Октопус» и всевозможным морским архивам материалы для своей рубрики о подводных катастрофах, которую мне поручил тогда вести в нашей «Молодежке» Гусаков, я сам неоднократно поражался тем фантастическим перекличкам и сцеплениям, которые нередко соединяют в единое целое происшествия, случившиеся на разных морях с двумя разными лодками и в разное время. К одной из таких загадочных и трагических «парных» историй можно отнести катастрофы, произошедшие с нашим российским атомоходом К-8 и американской субмариной «Скорпион».

Что касается атомной торпедной подводной лодки К-8, то это был первый советский подводный ракетоносец с ядерным реактором. Разработка субмарин данного типа начиналась ещё под руководством самого Лаврентия Берии, а всего атомоходов этого проекта (индекс 627-А) было выстроено ровно тринадцать штук! Американцы дали лодкам этого проекта наименование «Ноябрь», а в обиходе за их большую шумность прозвали «ревущими коровами». И то ли следовавшее вместе с именем Берии зло, то ли именно чертова дюжина, охватывающая количество спущенных на воду лодок, послужило тому виной, но одна из них была на этом свете явно лишней. Одной из тринадцати этих подлодок была суждена страшная гибель…

Все десять лет существования К-8 отмечены непрерывной чередой несчастий. Именно этому атомоходу принадлежала сомнительная честь открытия аварий с ядерным реактором, что впервые случилось в том, теперь уже далеком, 1960 году. Огромные дозы облучения получил тогда практически весь экипаж, многие остались инвалидами, часть команды в течение нескольких лет скончались. Едва только лодку начал осваивать новый экипаж — опять две аварии с реактором, и опять — тяжелые последствия для людей.

В 1969 году с ней опять происходит трагедия. Во время одного из учебных выходов, при погружении, атомоход чуть было не стал в вертикальное положение, и только чудо да мастерство командира спасли тогда экипаж от гибели.

Если же вспомнить, что большую часть своей недолгой жизни К-8 простояла в заводских доках, ремонтируя бесконечные поломки и аварии, то станет очевидным, что из тринадцати спущенных на воду «ноябрей» именно она с самого начала была отмечена роком, и оставалось только ждать приближения времени трагической развязки.

Неудивительно, что моряки не любили эту несчастливую лодку. Одни считали причиной её бед халтурное качество постройки, другие намекали на влияние потусторонних сил… Вспоминали, что при спуске лодки на воду не разбилась о борт традиционная бутылка шампанского, что воспринималось всегда как предзнаменование ожидающей лодку в недалеком будущем беды. Поэтому и служить на К-8 шли с явной неохотой, а вот уходили с неё с нескрываемой радостью. Недобрая слава, слухи о бесконечных ремонтах и авариях окутывали лодку устойчивым отрицательным ореолом…

Но самое удивительное, что у нашего атомохода оказался и свой американский двойник по несчастливой судьбе, близнец, родившийся с ним почти в одно и то же время! Так, военно-морской флаг над К-8 был поднят 31 декабря 1959 года, а всего несколькими днями раньше на противоположном берегу Атлантики взвилось звездно-полосатое полотнище и на американской атомной подводной лодкой «Скорпион». Прошло ещё несколько лет, и выйдя однажды в море для отработки курсовой задачи, К-8 вдруг обнаружила, что рядом с ней маневрирует в глубине неопознанная иностранная субмарина. Некоторое время обе подлодки находились в зоне взаимного прослушивания друг друга гидроакустическими приборами, затем чужая субмарина удалилась. Когда по возвращении на базу командир К-8 доложил о имевшем место гидроакустическом контакте с иностранной подводной лодкой, то ему сообщили, что, по данным агентурной разведки, это была АПЛ ВМС США «Скорпион». Так судьбы двух атомных торпедных подводных лодок, принадлежащих двум самым антагонистическим государствам на планете, прочертили ещё один неисповедимо общий для их судеб след. И последующие события не заставили себя ждать долго.

В 1965 году, обозначая начало флотских учений, АПЛ К-8 выполняла стрельбу боевой торпедой, которая должна была взорвать торчащую из воды скалу. Но вместо этого выпущенная из аппарата торпеда вдруг самонавелась на выстрелившую её лодку и, развернувшись на 180 градусов, на бешеной скорости помчалась прямо на нее. Судя по всему, на торпеде по какой-то причине вдруг отказал прибор гироскопа, что представляло собой редчайший случай! От неминуемой гибели К-8 тогда спасла только быстрота действий её командира да выучка экипажа. На этот раз судьбу удалось обмануть, выиграв у неё несколько лет жизни. Чего, как показало дальнейшее, не удалось сделать в аналогичной ситуации её заокеанскому двойнику «Скорпиону».

Через три года после этого случая с К-8 американская субмарина была направлена на свое первое боевое патрулирование в Средиземное море. По какому-то таинственному совпадению именно в это же самое время неподалеку от них, у побережья Тулона, по невыясненной причине исчезла со всеми находившимися на борту людьми французская подводная лодка «Сибилла», унесшая в морскую пучину вместе с жизнями экипажа и тайну своей погибели. И это словно бы стало страшным прологом к судьбе и самого «Скорпиона». Возвращаясь через некоторое время на свою родную базу, он внезапно исчез в океане, и только береговые акустические станции зафиксировали страшный подводный взрыв. Ни лодки, ни одного члена её экипажа отыскать тогда не удалось, и только немалое время спустя на дне Атлантики смогли обнаружить искореженные останки «Скорпиона». А по прошествии ещё четверти века Пентагон наконец решился признаться в том, что, вопреки прежнему хвастовству в непревзойденном уровне американской подводной военной техники, «Скорпион» был одним из самых неудачных проектов и его погубила… его же собственная торпеда! То есть с американской лодкой произошло точно то же, что и с нашей К-8 в 1965 году — на ней отказал гироскоп, и развернувшаяся на 180 градусов торпеда погналась за выпустившей её же субмариной и, настигнув, разнесла в клочья! Совпало все до невероятности, только советской лодке тогда удалось уклониться от встречи со своей убийцей, а американка этого сделать не успела…

Но вот в 1969 году К-8 вышла из своего очередного ремонта и начала готовиться к первому в своей жизни дальнему походу. Невезучесть невезучестью, но надо же кому-то и в море ходить! Да и экипаж, уже порядком уставший от ремонтов и причалов, рвался в плавание.

И наконец в феврале 1970 года К-8 вышла в свой первый и последний поход…

Неполадки начались почти сразу же после выхода из базы. Фиг его знает, почему, но уже в самом начале пути от так долго ремонтировавшейся и готовившейся к походу лодки оторвался большой лист обшивки легкого корпуса. Стуча об основной корпус, как хлопающая на ветру калитка или незакрытый багажник «жигулей», он полностью демаскировал перед вероятным противником и без того довольно шумную К-8 («ревущую корову»), так что, согласно всем инструкциям, командир должен был тут же доложить о случившемся в Москву и повернуть подлодку обратно. Но он принял решение устранить неисправность прямо в море. Скорее всего, он просто побоялся, что если они возвратятся сейчас обратно в базу, то К-8 уже никогда не увидит настоящего океана. Им надо было доказать, что они ничуть не хуже всех других подводных лодок Военно-Морского Флота России. И они с большим риском и трудом все-таки сумели справиться с поставленной задачей, закрепили оторвавшийся лист обшивки, и лодка уверенно продолжила путь… к своей гибели.

Спустя два года после исчезновения в морской бездне «Скорпиона», К-8, словно бы повторяя его маршрут, пришла в Средиземное море. Причем, как и в случае с её двойником, это был её первый поход в эту зону. Далее события развиваются словно в зеркальном отражении двухлетней давности. Едва наша АПЛ проходит Гибралтар, как у побережья Тулона таинственно тонет французская подводная лодка «Эридис», относящаяся к тому же проекту, что и погибшая два года назад «Сибилла». Как будто кто-то хотел принести эти лодки в жертву вместо обреченных на заклание «Скорпиона» и К-8, — но жертвы эти приняты не были.

Выполнив в Средиземном море свою задачу, К-8 уже направлялась в обратный путь домой, когда был получен приказ изменить курс и следовать в один из центральных районов Атлантики для участия в широкомасштабных учениях «Океан». И, развернувшись, К-8 последовала в то же самое место, где два года назад исчез в глубоководной бездне «скорпион». Двойник словно звал её к себе с того света…

Беда произошла 8 апреля 1970 года. Оставшиеся в живых члены экипажа рассказывают, что незадолго до начала аварии все они собрались в первом отсеке и смотрели фильм под названием «Путь во мраке». А потом начался сильный пожар — причем сразу в первом и седьмом отсеках, чего и по сей день не смогла объяснить государственная комиссия. Три дня, теряя в огне товарищей, экипаж несчастной К-8 боролся с огнем, но в конце концов лодка потеряла плавучесть и 12 (!) апреля затонула, унеся с собой жизни 52-х моряков. И произошло это почти в том же самом месте, где и трагедия со «Скорпионом». Так перекрестились гибельные параллели двух этих атомных подводных лодок, наконец-то соединив их мертвые тела на многокилометровой глубине Атлантического океана. Казалось бы, что рок насытил себя этой страшной игрой в совпадения уже в достаточной мере, но вдруг… Ровно через 19 лет, 12 апреля 1989 года (т. е. в тот же самый день, когда пошла на дно выгоревшая К-8), неподалеку от острова Медвежий потерпела аварию новейшая советская глубоководная подводная лодка К-278 «Комсомолец». И от совпадений нельзя было не вздрогнуть! Оказалось, что обе наши подлодки потерпели аварию, возвращаясь из своего первого похода. На обеих пожар начался в кормовых отсеках и обе затонули, потеряв свою продольную остойчивость из-за попадания забортной воды в кормовые отсеки. В обоих случаях оказались погибшими командиры подлодок: на К-8, если мне не изменяет память, капитан 2-го ранга Бессонов, а на «Комсомольце» капитан 1-го ранга Ванин. В обоих случаях на борту погибших субмарин находились старшие начальники, причем в обоих случаях в одной и той же должности — заместители командиров дивизий. Оба они остались живы и были впоследствии переведены служить в Ленинград.

Кроме того, на обеих подлодках были люди с одинаковыми или почти одинаковыми фамилиями. Так, например, на К-8 был старшина 1-й статьи Колойда, а на «Комсомольце» капитан 1-го ранга Коляда — и тому, и другому удалось остаться в живых. Но в то же время на К-8 был старший лейтенант Шостаковский, а на «Комсомольце» лейтенант Шостак — и оба они погибли.

Фамилия Шостак вообще (как, кстати, и фамилия Колесников) оказалась на нашем флоте отмечена особой печатью трагичности. Первым её обладателем, насколько я помню, был знаменитый ушаковский капитан, герой штурмов Измаила и Корфу, Иван Шостак, который погиб, выйдя в Черное море из Севастополя на линейном корабле «Толгская Богородица» во время сильного шторма. Фамилию с этим же корнем — Шостаковский — носил и заместитель командира печально известного трофейного корабля «Новороссийск», затонувшего по так до сих пор и невыясненной причине в 1955 году прямо в Севастопольской бухте. Выпускниками Севастопольского же высшего военно-морского инженерного училища были погибший на К-8 старший лейтенант Шостаковский и погибший позднее на АПЛ К-278 «Комсомолец» лейтенант Шостак.

Ну как тут не поверить в мистику?..

Или вот ещё такая деталь. Единственным, кто остался живым из всего состава минно-торпедной части подлодки К-8, оказался старшина торпедистов — мичман Станислав… Неживой. Причем, что особенно удивительно, до своего похода на К-8 мичман Неживой служил на не менее печально известной среди моряков-подводников АПЛ К-19, получившей за свои бесконечные аварии кличку «Хиросима», — и он и там остался живым, хотя и попал на ней в одну из её страшных аварий!

Вот и не верь, что связь людских судеб пишется за нас Кем-то свыше…

Ну и ещё кое-что по поводу ЧП с этими подлодками. Нетрудно заметить, что на всех на них — и на К-8, и на «Скорпионе», и на «Сибилле» с «Эридисом», и на «Комсомольце» (а кроме того ещё — на К-116, К-308, К-42, К-131 и на американской АПЛ «Трэшер») аварии произошли хотя и в разные годы, но в одном и том же месяце апреле, причем АПЛ К-8 и АПЛ К-278 «Комсомолец» затонули в один и тот же день — 12 апреля. Я не случайно тогда встрепенулся, увидев в статье про Виллема Баренца дату 12 августа — число 12 вообще, как я заметил, играет какую-то особенную роль в судьбе людей в погонах. Причем не только на море, но и на суше. Так, я однажды читал, что ещё во время Первой мировой войны, 12 августа 1915 года, при проведении Дарданелльской операции, не участвуя ни в каком сражении, бесследно исчез сразу целый 5-й Норфолкский батальон в составе 122 человек. Попадались мне и другие случаи, связанные с числом 12. Скажем, в память по той же самой «Трэшер» в Портсмуте ежегодно, в каждом апреле, приспускают флаг — и делают это тоже именно 12 числа, в день, когда спасатели обнаружили на поверхности океана большое масляное пятно и прекратили дальнейшие поиски…

— …Ты, часом, не готовил себя в подводники? — не удержался как-то от вопроса Лячин, выслушав от меня очередную порцию «субмаринной» информации, и мне послышалась в его голосе доля определенной зависти. — Я вон всю свою жизнь занимаюсь этим делом, а не знаю и половины того, что ты рассказываешь!

— Нет, я вообще не люблю воинскую службу, меня тяготят все эти ограничения — подъем, отбой, жизнь по уставу… Хотя, как я сейчас вспоминаю, был у меня в детстве один случай, который чуть было не сделал из меня «подводника». Я уже и не помню точно, сколько мне тогда было — лет, наверное, шесть или семь… Наверное, все-таки ещё до школы. Помню только, что у нас во дворе тогда все вдруг принялись упражняться в остроумии, выдумывая названия всяких несуществующих кинофильмов — ну, типа там «Путешествие слона в жопе таракана» и им подобные. Дескать, а что это ты, Иван Петрович, дома сидишь, когда весь народ в кинотатр на новый фильм побежал? А что там, спросит сдуру собеседник, за фильм такой? «Яйца на проводах», захохочет остряк. Спеши посмотреть, а то оборвутся!

— Да, да, я помню, — усмехнулся командир, — было такое поветрие…

— Ну и вот, наряду с целой кучей других, вошло в оборот и название с подводной лодкой. Только и слышишь вокруг — привет, мол, куда это ты собрался? Да в кино. Какое? «Подводная лодка в степях Украины»! И — все вокруг хохочут.

— Точно, ходила такая хохма…

— Да. Но мы-то тогда ещё малышней были, и нам эта подводная лодка каким-то боком въехала в сознание… Вот. А рядом с нашим двором располагалось некое многолетнее строительство, тогда эти долгострои чуть ли не на каждом шагу встречались — до сих пор помню этот потемневший от времени, исписанный ругательствами забор, за которым несколько лет подряд рабочие сооружали какое-то здание, потом в нем, если не ошибаюсь, открыли булочную…

И, припоминая события двадцатилетней давности, я начал рассказывать историю своего первого хождения в «подводники».

…В один из погожих весенних деньков, когда земля уже вовсю покрылась яркой травой и мы сменили надоевшие ботинки на легкие сандалии, рабочие СМУ наконец-то завершили свою непомерно долгую работу, разобрали и увезли на место какого-то нового долгостроя забор, и нашим глазам открылась полувросшая в землю длинная черная цистерна с очень похожей на люк подводной лодки крышкой. Ну и, естественно, мы тут же в неё полезли.

Два моих приятеля Витька и Сашка были на год-другой постарше меня, поэтому, быстро взобравшись на верх цистерны, они довольно легко откинули закрывавший её вход «люк» и спустились по какой-то там лесенке внутрь, а я, почти уже вскарабкавшись следом за ними, вдруг сорвался с приваренных к круглой поверхности цистерны перекладинок и, царапаясь о её шершавый бок, грохнулся вниз, не знаю, как, при этом не убившись, но достаточно сильно подвернув себе ступню правой ноги. Ревя во всю глотку и зовя маму, я пополз в сторону своего подъезда, забыв и о «подводной лодке», и о нырнувших в её утробу пацанах. И только уже поздно вечером, когда я сидел дома весь в зеленке, с туго забинтованной ступней и ел перед сном свою любимую гречневую кашу, залитую холодным молоком, кто-то позвонил к нам в дверь нетерпеливым длинным звонком и, посмотрев в глазок, кто там, мама впустила в квартиру родителей Витьки и Сашки. Оказывается, что они до сих пор ещё не вернулись домой и даже не прибегали сегодня обедать, хотя никогда ещё раньше о еде не забывали! А поскольку мы играли обычно вместе, то ко мне и пришли спросить, не знаю ли я, куда они могли подеваться.