Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Тень «Курска» или Правды не узнает никто

ModernLib.Net / Публицистика / Переяслов Николай / Тень «Курска» или Правды не узнает никто - Чтение (стр. 17)
Автор: Переяслов Николай
Жанры: Публицистика,
Историческая проза

 

 


Первое время я ещё норовил не намочиться, не вымазаться, и вообще вел себя, как случайно оказавшийся тут человек, которому просто случилось идти рядом с этими машинами в одну сторону. Но когда я набрал воды в сапоги, когда меня окатило из-под колес грязью, а потом пьяный Лешка, пошатнувшись, толкнул меня в лужу, я перестал беречься и сторониться и вовсю увлекся происходящим. Я смело лез в любую самую что ни на есть неизведанную и пугающую своими размерами лужищу, втыкал в её дно вешки, а потом возвращался и волочил машину до сухого места. Таким образом мы ехали часа два или даже больше, выпили за это время всю предназначавшуюся на два дня водку, но в конце концов достигли некоего заранее намеченного ими места. И вот тут-то все и закончилось. И дело, в которое я втянулся. И водка, которая помогала не замечать трудности. И братство, которое держалось на необходимости достижения цели.

Теперь же эта цель была достигнута и каждый вернулся на заранее приготовленные позиции. Для одних смыслом жизни на этот отрезок времени сделался поиск грибов, для других — попытка отыскать в каком-нибудь рюкзаке недопитую водку, для третьих — приготовление салона своей машины к ночлегу…

У меня же не осталось ни дела, ни единомышленников, ни смысла существования. Хоть бери да специально устраивай продолжение этого завершившегося сафари…

Потом, правда, понадобилось искать дрова для костра, понадобилось кому-то этот костер развести и всю ночь поддерживать, так как места в машине для меня не хватило, и жизнь моя опять наполнилась содержанием и смыслом; но сам этот момент — когда путь к цели начинает перевешивать собой значение достижения этой цели — я запомнил с того дня хорошо и надолго.

И вот теперь я вдруг поймал себя в одну из ночей на том, что эти мои полночные «службы» возле иконы святителю Николаю начинают обретать в себе некое самодостаточное, имеющее для меня все более первостепенное по сравнению с тем, ради чего я в них участвую, значение. Я начал просто и ясно понимать, что на свете не существует ничего такого, что могло бы перевесить собой по важности для моей души этого вот стояния перед нахмуренным и одновременно словно бы подсвеченным изнутри ликом Чудотворца да моего бесконечного повторения вроде бы ничего не значащих, но почему-то так волнующих душу слов акафиста:

«…Имеяше воистину, отче Николае, с небесе песнь тебе воспеваема быти, а не от земли: како бо кто от человек возможет твоея святыни величия проповедовати; но мы, любовию твоею побеждаеми, вопием ти сице: Радуйся, образе агнцев и пастырей; радуйся, святое очистилище нравов. Радуйся, добродетелей великих вместилище; радуйся, святыни чистое и честное жилище… Радуйся, Николае, великий Чудотворче…»


…Завершая чтение, я несколько раз подряд истово осенил себя крестным знамением и сделал глубокий поясной поклон.

«Если у меня когда-нибудь родится сын, — подумал я, разгибаясь, — то я обязательно назову его…» — и в эту самую минуту увидел, как висевшая передо мной икона святителя отделилась от стены и словно бы спрыгнула мне на руки. Ноги мои при этом подкосились, я грохнулся на пол и уронил икону. Кинувшись её поднимать, я вдруг почувствовал, что меня словно бы подфутболили под зад — пол подо мною качнулся, я упал грудью на лик святого Николая, и только тут до меня дошло, что наша лодка куда-то движется… Движется! А это значит, что мы все-таки выскользнули из ледяных челюстей и можем продолжить наше возвращение на Родину… Радуйся, Николае, великий Чудотворче — твоими молитвами пришло нам избавление от гибели в пучине!..

— Все стоят по местам на лодке! Срочное погружение! Осмотреться в отсеках! — громыхнуло по давно уже безмолвствовавшей общекорабельной связи. — Старпом! Перевести управление вертикальным рулем в центральный пост! Проверить горизонтальные рули в работе!..

Лодка последний раз дрогнула, пол под ногами принял привычное положение, и каким-то неведомым чувством я ощутил, что мы поплыли.

— Погружение 300 метров! Скорость 12 узлов! В кают-компании продолжают читать акафист!..

Я, пошатываясь, поднялся с пола и аккуратно повесил икону на место. Затем подобрал упавший рядом с тумбочкой молитвослов и, едва различая от волнения строчки, прочитал:

«…О, пресвятый и пречудный отче Николае, утешение всех скорбящих, нынешнее наше приими приношение, и от геенны избавитися нам Господа умоли, богоприятным твоим ходайством, да с тобою воспеваем: Аллилуиа…»

А потом не удержался, положил книгу на тумбочку и побежал на центральный пост, дабы убедиться в том, что мы и на самом деле вырвались…


Мы вырвались, Господи мой, мы действительно вырвались! Еще несколько дней, и мы будем в Видяево, а там — 90 километров до Мурманска, оттуда первым же попавшимся самолетом на Москву, и — Ленка, ты ещё не забыла меня?..


…Освободившись от тисков расколовшегося на несколько обломков айсберга, лодка с постоянно наращиваемой скоростью двигалась через глубины Ледовитого океана, торопясь к так давно оставленному нами берегу…


— …Ну вот, папарацци, скоро ты с нами и расстанешься, — печально пошутил, зайдя ко мне в один из последних вечеров вместе с замполитом и Дмитрием Илья Степанович. — И забудешь все это, как страшный и неправдоподобный сон.

— Да уж, — поддакнул Огурцов. — С правдоподобием дела у нас обстоят туго. Не говоря уже о полной правде. Даже, если «Курск» нынешним летом и в самом деле поднимут на поверхность, люди не узнают ничего. Члены комиссии будет, как всегда, отводить глаза в сторону, говорить о внутреннем взрыве на лодке, рассуждать о трагическом стечении обстоятельств, делать глухие намеки на вину самого экипажа… Но правды не узнает никто.

— А вы думаете, её все-таки поднимут? — спросил я.

— Ну ещё бы! Кто же станет упускать такую возможность «погреть руки»? Правда, произойдет это не раньше осени, когда на море начнутся шестиметровые волны и на неблагоприятные условия можно будет списать все возможные неудачи, а главное — израсходованные неизвестно куда деньги.

— Я думаю, что проект подъема с самого начала обставят такой секретностью, что за ней, как за плотной черной ширмой, можно будет таскать доллары хоть мешками, — подал голос Муромский. — Ну а потом, поближе к штормам, чтобы были основания в любую минуту прекратить работы, лодку распилят на части и одну из них, пару раз уронив при подъеме и тем самым уничтожив последние свидетельства истинных причин гибели «Курска», все-таки вытянут из воды и покажут издалека журналистам. Хотя, как справедливо заметил Антон Евграфович, сути произошедшего в Баренцевом море это все равно не раскроет.

— И вы об этом так спокойно говорите? — не выдержал я.

— А что тут поделаешь? — вздохнул командир. — Если сказать вслух правду о случившемся 12 августа, значит, надо начинать войну со США. А кто же, скажи на милость, пойдет сегодня пойдет против своего хозяина?..

— Так что ты теперь — единственный, кроме членов нашего экипажа, кто знает, что и как происходило под водой на самом деле, — уточнил Дмитрий.

— И чем такие вещи обычно должны заканчиваться, — добавил замполит.

— Он прав, — кивнул головой после минутного размышления Илья Степанович. — Потому что, хоть инструкции для нашего флота сегодня фактически и пишутся в генштабе ВМС США, но стоят у штурвалов и нажимают на кнопки пуска торпед — все-таки наши, русские моряки. А потому и окончательное слово будет не за генералами и маршалами, а за нами.

— Вот и опиши все это в своем журналистском отчете.

— Да разве же такое напечатают в наших сегодняшних газетах? — хмыкнул Дмитрий. — Подобный материал если и можно как-то донести до читателя, то только сделав из него сюжет какого-нибудь постмодернистского романа.

— Скорее уж виртуального, — поправил я.

— Во-во, именно ври-туального, — уточнил замполит.

— Ври? — переспросил, наморщив свои светлые брови, Дмитрий.

— Ну да, — подтвердил Огурцов. — Потому что сегодня, чтобы тебе хоть немножечко поверили, надо обязательно врать, врать и врать. А иначе и читать никто не будет…


…А через несколько дней, поднявшись на перископную глубину, мы увидели прямо перед собой землю.

— Ну вот и все, папарацци, — произнес, отрываясь от окуляров перископа, Муромский. — Сейчас мы высадим тебя неподалеку от Северодвинска, и навсегда расстанемся. Надеюсь, ты уже сочинил легенду, которую будешь рассказывать о своем шестимесячном отсутствии? Можешь сказать, что тебя унесло в море на оторвавшейся льдине, и все это время ты питался вылавливаемым шапкой планктоном… Вон какая у тебя отросла борода за эти месяцы, больше чем у Федора Конюхова! — кивнул он на мое небритое все это время лицо.

— Не думаю, что у меня будут из-за этого проблемы, — беспечно отмахнулся я. — Скажу, что подвернул ногу и всю зиму провалялся далеко от города на станции у подобравших меня метеорологов. Могу, если понадобится, даже описать это в подробном очерке.

— Да я это к тому, чтобы ты случайно не проговорился и не рассказал о нашей миссии. Поверить тебе все равно никто не поверит, но слух может дойти туда, куда не надо, и тебя будут потом из-за этого таскать на всякие ненужные «собеседования».

— И у вас по этой причине могут быть неприятности?

— Неприятности? Не-ет… У нас неприятностей не будет. Какие могут быть неприятности у несуществующего экипажа несуществующей лодки? Ты был первый и последний человек, кому довелось узнать тайну двойника «Курска». Больше о нас никто ничего никогда не услышит.

— Да вы что? — растерялся я. — Вы хотите сказать, что по возвращении в базу, вас… что, боясь допустить огласки, вас могут… что у нас тоже…

— Да нет! — усмехнулся, поняв, о чем я говорю, командир. — Это в американских фильмах государство только и делает, что убирает нежелательных для него свидетелей. А нас просто расформируют и распихают по другим кораблям. Так что не бойся за нас, посмотри вон лучше на землю, — кивнул он в сторону перископа.

Он отступил на несколько шагов в сторону, и я с внезапно появившимся откуда-то внутренним трепетом прильнул к окулярам. И чуть не заплакал, увидев далеко перед собой полоску черного, вылизанного шершавыми северными ветрами берега. Не знаю уж, каким образом, но даже отсюда, через несколько миль холодного морского простора и толстенные стекла перископа, я почувствовал, что это не просто какая-нибудь абстрактная суша, но именно она — моя нищая, преданная, обманутая, обессиленная, ограбленная и обезоруженная Россия. Лучшая держава на свете…

ЭПИЛОГ

…Ну, а в комнате белой, как прялка, стоит тишина.

Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала.

Помнишь, в греческом доме, любимая всеми жена, —

Не Елена, другая, — как долго она вышивала?

Золотое руно, где же ты, золотое руно?

Всю дорогу шумели морские тяжелые волны.

И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно,

Одиссей возвратился, пространством и временем полный.

Осип Мандельштам.

…Да примет небо карандаш

и содрогнется от курсива:

ты Богу душу не отдашь,

она — у сына.

Сергей Соловьев.

…Ранним субботним утром 12 мая 2001 года я появился в Москве. Оглядываясь на все с таким чувством, словно я отсутствовал здесь не менее полувека, я опустился в ближайшее метро и, доехав по кольцевой линии до станции «Курская», перешел на «Чкаловскую». Вагон был практически пустой и, вынув из возвращенного мне в Северодвинской гостинице дипломата купленный в мурманском аэропорту номер «Морской газеты», я принялся дочитывать заметку о готовящихся съемках фильма, посвященного погибшей в начале июля 1961 года в Северной Атлантике советской атомной подводной лодке К-19, чуть не ставшей тогда первым мировым «Чернобылем». Спасая в те дни мир от ядерной катастрофы, получили смертельные дозы облучения и через несколько дней погибли восемь российских моряков, остальные члены экипажа провели долгие месяцы в санаториях и клиниках.

Около 30 лет морякам бывшей К-19 запрещалось не только упоминать о факте аварии, но и употреблять выражение «лучевая болезнь», и только с 1991 года трагические события на борту этой несчастной АПЛ перестали быть тайной, а вскоре привлекли к себе внимание и зарубежных кинематографистов.

И вот в начале декабря 2000 года некоторые живые участники той давней трагедии, проживающие ныне в городе Санкт-Петербурге, узнали, что американская кинокомпания «К-19 Film Production Inc.» полным ходом развернула подготовку к съемкам фильма под названием «К-19: Оставляющая вдов». Тогда же в Петербурге состоялась и встреча некоторых ветеранов подлодки с суперзвездами американского кино Харрисоном Фордом, Лаймом Нисоном, режиссером Кэтрин Бигелоу и другими представителями компании. На этой встрече американская сторона заверяла наших ветеранов, что при создании фильма будут полностью соблюдаться принципы достоверности, правдивости и уважительности к экипажу. Но когда ветеранам дали полистать сценарий будущей кинокартины, они увидели в нем, к примеру, такие сцены:

— Командир дивизиона движения пьет спирт в реакторной выгородке, а при появлении начальства стыдливо прячет фляжку…

— Матросы рисуют на крыше жилого дома буквы USA…

— Матросы воруют апельсины и получают за это от офицера палкой по рукам…

— А также целый ряд других эпизодов в таком же духе.

Сценаристы сохранили в своем фильме подлинные фамилии и звания моряков, но снабдили его полностью выдуманным сюжетом. Командир атомохода Николай Затеев изображен грубым самодуром-извращенцем, которому все сходит с рук только потому, что он женат на племяннице Хрущева. Вот характерные отрывки из сценария: «В порту Ленинграда командир перед выходом в море осматривает экипаж, доходит до матросов и обращается к старшему помощнику Енину:

— На призывников глянь: один палец во рту, другой в жопе.

Подходит к последнему симпатичному матросу, самому молодому:

— Срань Господня! Этот мальчик вполне сгодится. Сынок, сколько у тебя было любовников?»

Или такой эпизод из жизни на подводной лодке:

«Затеев выходит из центрального отсека. Держится за стенки. Останавливается. Его рвет. Смотрит на матросов:

— Встать!

Находит в их форме какие-то неполадки и заставляет офицеров избить матросов прикладами от автомата Калашникова».

В свободное время командир К-19 читает журнал «Плейбой» или разглядывает фотографии голых мальчиков.

В момент аварии к нашей лодке подходит субмарина ВВС США. Американцы предлагают свою помощь. Енин согласен её принять, но Затеев боится гнева своего родственника Хрущева и отказывается. Между командирами завязывается драка, в итоге которой побеждает Затеев. Он приказывает арестовать Енина.

В отсеках распухшие и изуродованные радиацией подводники рыдают и в панике пытаются выбраться на мостик, но Затеев их запер. Весь американский флот поднят по тревоге — миру грозит ядерная катастрофа. В итоге американцам удается тайком от русских подойти к К-19 и каким-то непонятным, фантастическим образом остановить цепную реакцию в её реакторе. Мир спасен…

Не удивительно, что, обращаясь после прочтения этого сценария с «Открытым письмом» к актерам и руководству кинокомпании, члены первого экипажа АПЛ К-19 писали:

«Всё содержание сценария: стиль изложения, надуманность и глупость многих эпизодов и действий, приписываемых экипажу; сплошная нецензурщина и непристойные выражения в репликах персонажей; низкая общая культура и техническая безграмотность членов экипажа, их низкая дисциплина и безответственность, повальное пьянство, атмосфера неприязненности между членами экипажа — всё это вызывает у нас, как у реальных участников описываемых событий, чувство глубокого возмущения и протеста против подобной трактовки трагедии, разыгравшейся на борту нашего корабля в 1961 году.

Весь дух этого сценария направлен, с нашей точки зрения, на оскорбление не только личного состава первого экипажа подводной лодки К-19, но и всего Флота Советского Союза и Российской Федерации…»

Наши подводники обратились с просьбой к президенту Путину посодействовать в прекращении съемок, порочащих имена погибших героев. И сорвали первые съемки фильма на Красненьком кладбище в Санкт-Петербурге.

Голливудские продюсеры Стивен Джефф, Кэтрин Бигелоу и Кристин Вайтекер обратились в свою очередь к президенту Бушу, и тот позвонил в Кремль, прося Путина помочь созданию этого фильма.

Тем временем, чтобы склонить чашу весов в свою сторону, Джефф предложил одному из участников событий на К-19, Владимиру Ваганову (в то время — простому лейтенанту) некую внушительную (по русским масштабам) сумму всего лишь за участие в эпизоде, дающее право создателям фильма сказать, что «некоторые участники событий снялись в эпизодических ролях». На что Ваганов ответил:

— Я не продаю своих товарищей.

В США этот скандал получил огласку. История была раскручена газетами и телевидением так, что фильм стал популярен не только ещё до своего выхода на экраны, но и до начала съемок. В одном из интервью Джефф даже похвастался:

— Мы должны сказать русским спасибо. Они дали такую раскрутку «Оставляющей вдов», о которой можно только мечтать. Нам теперь не надо тратить на рекламу ни цента…


«Надо им, сукам, про „Толедо“ предложить сценарий, — не без сарказма хмыкнул я про себя. — Пускай поизображают, как их матросы обосрались, когда перед ними выросла из-под воды тень „Курска“. То-то бы американские зрители объяснили им, кто они после этого…»


…Голос в динамиках объявил станцию «Крестьянская застава» («Все стоят по местам!» — мысленно добавил я недостающую часть команды) и, оторвав глаза от газеты, я увидел, как в вагон вошла элегантная крашенная блондиночка в аккуратном бежевом костюме и позолоченных босоножках. Вынув из висевшей у неё на плечике черной кожаной сумки на длинном ремешке блестящую черно-белую книгу с мелькнувшей на обложке фамилией Б. Акунина, она бросила на мою бородатую физиономию и свернутый в рулон полушубок одновременно и подозрительный и заинтересованный взгляд и, закинув ногу на ногу, села напротив под красивым рекламным плакатом с изображением белоснежного средневекового замка и опоясывающим его слоганом: «СМЕКТА. Мощная защита от поноса».

Развернув «Морскую газету», я возвратился к недочитанной статье о подводниках и уже до самой «Братиславской» ни на что вокруг себя не обращал внимания. Тем более, что дальше автор статьи писал, что, по признанию председателя Петербургского клуба подводников Игоря Курдина, после того, как кинокомпания пообещала выплатить бывшим членам экипажа К-19 высокие гонорары, в среде ветеранов начался раскол — кое-кто из них уже готов был поступиться принципами и взять деньги. Осуждать их за это вроде бы грех — всю жизнь они бились за какие-то мизерные дотации да аварийные надбавки, содержа на свои пенсии детей и внуков, и вдруг такие «бабки» пообещали, рассуждал журналист. Хотя, наверное, небезынтересно было бы и узнать: а какие же? Зная о баснословных гонорарах голливудских звезд и тех, кто торгует за океаном своей биографией, становится интересно, за сколько же сотен «зеленых» наши герои-подводники согласятся предстать перед всем миром в образе алкашей и придурков?..

Передо мной, как на экране видеомагнитофона, поплыли лица командира Муромского, замполита Огурцова, капитан-лейтенанта Димы Рябухина, матроса Кошкина, акустика Михаила Озерова, кока Валентина Ивановича и всех тех подводников, с кем я целых шесть месяцев находился бок о бок в их экстремальном походе по враждебным и опасным глубинам Мирового океана. Это они-то — алкаши и придурки? Нет, господа киношники, вы абсолютно не представляете себе, что такое подводный флот России…

— Станция «Братиславская! — объявил диктор и, не забыв подхватить свои чемодан и полушубок, я выскочил из вагона на платформу и поспешил к выходу из метро.


День разогревался все сильнее и сильнее, майское солнышко радостно раздувало свои лоснящиеся щеки, веселя мир своим теплом и добродушием. Размахивая дипломатом, я мигом пересек пару зазеленевших дворов и через несколько минут уже стоял перед дверями Ленкиной квартиры с купленным по дороге букетом каких-то неведомых мне, но симпатичных цветочков. Хотя в моем кармане уже давно лежал свой собственный ключ, мне очень хотелось, чтобы дверь мне открыла сейчас сама Ленка, и я увидел бы перед собой её широко распахнувшиеся от неожиданного счастья заплаканные за время разлуки глаза. Наверное, я был немножечко позер и эгоист, если успевал рисовать себе в подсознании такие сценки, но что поделаешь — говорю все, как было на самом деле.

И я не без волнения надавал на кнопку звонка. Раз, другой, третий…

Дверь не открывалась. Я позвонил несколько раз еще, а потом вынул из кармана ключ и отпер дверь сам. В квартире никого не было. Походив по пустым комнатам, я сел на диван и некоторое время сидел, думая, куда могла в субботнее утро уйти Ленка. Потом взял лежащую возле телефона записную книжку и начал просматривать номера телефонов её подруг и коллег по работе. Можно было позвонить её родителям, но мне сейчас не хотелось вести долгих разговоров, объясняя, кто я да откуда свалился…

Наткнувшись на имя одной из учительниц её школы, с которой я несколько раз виделся, встречая иногда Ленку после уроков, я придвинул к себе аппарат и набрал её номер.

— Да? — послышался в трубке знакомый голос. — Слушаю.

— Добрый день, — поздоровался я и, напомнив, кто я такой и где мы когда-то познакомились, поинтересовался, где я могу увидеть Ленку.

— Как? — удивилась она. — Вы разве ничего не знаете? Ее же ещё вчера утром увезли в больницу. Прямо с первого урока, да.

— В больницу? — испугался я. — В какую? Где она находится?

— Она… Она находится на улице Шкулёва, дом номер 4. Это больница… больница номер 68, — прочитала она, похоже, записанный на чем-то адрес. — Это недалеко от станции метро «Печатники». А можно и от «Кузьминок», там почти одинаково.

— Спасибо… А вы случайно не знаете, что у нее?.. У Лены?..

— Ну как это, не знаю? Я только что туда звонила. У неё — мальчик, здоровый малыш, вес — три килограмма шестьсот граммов…

— Мальчик? — опешил я. — Так она в роддоме?

— Ну да. И сегодня на рассвете родила…

«Сегодня родила… На рассвете… А какое у нас сегодня число? — напряг я память. — Двенадцатое мая. Двенадцатое. Так… Отнимаем девять месяцев и получается… Ну да, точно — та самая ночь с одиннадцатого на двенадцатое августа, блин! Выходит, сегодня я стал отцом? Ну, дела-а-а!.. И чего же я тогда здесь торчу, как пень, нужно мчаться в „Печатники“, и немедленно. Немедленно!..»

Я ещё раз крикнул в трубку «Спасибо» и положил её на аппарат. Поглядел на прихваченный по дороге букетик и сунул его в вазу на столе — пускай ожидает хозяйку дома, а в больницу надо привезти ей настоящий букет.

И выйдя из дома, побежал обратно к входу в метро.


…А через час с небольшим дежурная медсестра родильного дома при больнице № 68 Юго-Восточного округа города Москвы уже передавала Ленке в палату большущий букет ярко-красных роз и записку:

«Прости, но кажется, я опять на один день не уложился в отпущенные тобой полгода, хотя и очень старался не опоздать. Но теперь я здесь и, надеюсь, что навсегда. Люблю тебя и больше не оставлю одну ни на сутки. Целую твои глаза, губы и испачканные чернилами пальчики. Поскорее поправляйся. Страстно хочу тебя видеть. Сына думаю назвать — Николай.»


…Радуйся, Николае, великий Чудотворче!


* * *


Калининград — Москва,

10 декабря 2000 — 23 февраля 2001 года.

Перечень книг, фрагменты которых в том или ином виде использованы в романе:

Жюль Верн. Двадцать тысяч лье под водой. Кругосветное путешествие в морских глубинах: Роман. — Красноярск: Кн. изд-во, 1988. — 384 с., ил.

Уильям Холмс. Победа под водой. / Пер. с англ. — Смоленск: Русич, 1999. — 464 с. — (Мир в войнах).

Хухтхаузен П., Курдин И. К., Уайт Р. А. Враждебные воды: Роман / Пер. с англ. — Минск: ООО «Попурри», 1999. — 384 с. + 12 с. вкл.

М. Ю. Курушин. Подводная лодка «Курск»: Рождение. Жизнь. Версия гибели. Подробности. — М.: Издательства «Олимп» и «АСТ», 2000. — 160 с.

Атомная подводная лодка «Курск»: хроника гибели. — М.: Издательский дом «Пушкинская площадь», 2000. — 330 с.

Национальная морская политика России. (Серия — Библиотека Общероссийского Движения Поддержки Флота) — М.: ООО «Офицерская корпорация-1», Издательство «Петровский двор», 2000. — 230 с.

Военные катастрофы на море. (Сост. Н. Н. Непомнящий) — М.: Вече, 2001. — 480 с. (Военные тайны ХХ века).

Александр Покровский. 72 метра: Книга прозы. — Санкт-Петербург: ИНАПРЕСС, 2000. — 400 с.

Православный молитвослов и Псалтирь. — М.: Издание Московской Патриархии, 1988. — 256 с.

Иосиф Бродский. Стихотворения и поэмы. — М., 1999. — 400 с.

Юрий Пахомов. После шторма: Роман. — М.: 4-й филиал Воениздата, 2000. — 280 с.

ПОСЛЕСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ

Какую основную задачу ставит перед собой практически всякий серьезный автор литературного произведения? Самое главное, на мой взгляд — это добиться наивысшего уровня художественной правды, выстроить логику своего сюжета так, чтобы читатель безоговорочно поверил в реальность происходящих на бумаге событий, даже если писатель работает в жанре откровенной фантастики. Потому что ничто на свете: ни взывание к читательской душе, ни напоминание ему о его совести, ни какие-либо другие риторические заклинания не в состоянии сделать того, что может совершить уже сама только логика разворачивающейся в произведении жизни, то есть — подтолкнуть читателя к тем самым выводам, ради которых автор и берётся за написание своего романа или рассказа. Потому что, как бы ни уверяли нас в исключительно развлекательной функции литературы сочинители сегодняшних детективчиков да постмодернистских романов-головоломок, а настоящая литература всегда писалась, пишется и, смею надеяться, будет писаться для того, чтобы помочь кому-то ответить на нескончаемые «проклятые» вопросы современности.

Именно с такой внутренней установкой решился год назад и я взяться за ещё незажившую и кровоточащую в сердцах граждан России тему аварии на атомной подводной лодке К-141, погибшей при невыясненных обстоятельствах 12 августа 2000 года в Баренцевом море. Никогда в жизни не стал бы я ворошить прах только что погибшего экипажа, если бы затонувшая субмарина не превратилась в те дни из частного случая в этакий знаково-трагический символ всей нашей оборонной мощи и даже более того — самой нашей России. Вот, мол, что от нас сегодня осталось: подходи, тарань нас, топи, как щенят в луже — и ни защититься, ни спасти самих себя мы уже не в состоянии…

Противясь такому пониманию вещей, я и смоделировал на бумаге возможную цепочку развития событий, усилив акцент вины натовской субмарины в гибели нашей подлодки и развернув перед читателем картину того, что могло бы (и, по моему личному убеждению, должно было бы) произойти после 12 августа, если бы мы не превратились из уважающего себя и некогда сильного государства в то, чем мы стали сегодня.

Так появилась вторая часть романа, в которой действует лодка-двойник «Курска» и в которой совершается акт возмездия над натовской АПЛ «Толедо». Понятно, что и эта лодка-двойник, и её экипаж, дублирующий своими фамилиями состав команды моряков погибшего «Курска», и все описанные в этой части романа события являются исключительно художественным вымыслом и рисуют мое чисто субъективное понимание этой трагедии.

Нет, я ни в коей мере не хочу подтолкнуть своим романом наши ВМС к немедленному выходу на «тропу войны» с НАТО, но и видеть наш флот в роли мальчика для битья уже тоже невыносимо. Ну что это, простите меня, за армия, атомные ракетоносцы которой можно безнаказанно топить прямо на глазах у её высшего командования? А о том, что моя версия о сознательном торпедировании нашей подлодки американцами находит свое реальное подтверждение, высказалась через два месяца после завершения мною романа и газета «Версия», поместившая в номере 14 (138) от 17-23 апреля 2001 статью-расследование Вадима Саранова «Огонь по „Курску“, в которой приводятся доказательства того, что нашу АПЛ „торпедировали американцы двумя торпедами „МК-48“. В частности, автор статьи рассказывает, что, по полученной им в Североморске информации, уже „в первые часы после обнаружения лодки её корпус снимали на видео“ и что на просматриваемой впоследствии пленке были хорошо видны „две большие пробоины в корпусе. Одна в районе полуразрушенного первого отсека, вторая — в районе третьего. Характер пробоин отчетливо говорил о том, что „Курск“ был торпедирован“. Наши специалисты, пишет он, быстро установили, что „это были торпеды „МК-48“, находящиеся на вооружении американских подводных лодок типа „Лос-Анджелес“, — и, не боясь шокирующей правды, делает следующий вывод: „Теперь всё сходится. Информация про два взрыва — „большой“ и „маленький“ (одна из американских торпед вызвала детонацию в торпедном отсеке „Курска“) и про то, почему после столкновения затонул более живучий, по сравнению с американской лодкой, „Курск“. И про то, почему на «Мемфисе“ не было обнаружено серьезных повреждений. Он-то — «Мемфис“ — и стрелял…“

Собственно, это последнее утверждение является практически единственным расхождением в том описании картины гибели «Курска», которое дано в моем романе, с моделью развития событий, которую выстраивает автор газеты «Версия» — у меня торпеды оказываются выпущенными из торпедных аппаратов «Толедо», а у Саранова — из «Мемфиса».


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18