Когда центр музыкальной жизни переместился в Лондон, Рэдфорд отправился туда и играл в клубах, а в конце года собрал новую группу. У них великолепная инструментовка – смесь негритянского блюза и классического рока, скорее «Роллинг Стоунз», чем «Битлз». Сейчас Рэдфорду нужна солистка с вызывающе эротической внешностью и голосом, способным поставить аудиторию на уши. Одно время ему казалось, будто он нашел то, что искал, – девицу из Ливерпуля, в голосе которой, как и у Леннона с Джаггером, присутствует нечто негритянское. В феврале они выступили на одном концерте в качестве «разогревающей» группы и стали гвоздем программы. Им сразу предложили контракт на запись пластинки и месячные гастроли в Штатах. В следующем месяце их приглашают принять участие в фестивале, который, по всей видимости, станет крупнейшим шоу под открытым небом из всех, что когда-либо проводились во Франции.

– И что же? – с нетерпением спросила Габриэль, гадая, когда же Мишель наконец перейдет к сути.

– А то, что вокалистка оставила их с носом. Выскочила замуж за южноафриканского дельца и укатила с ним в Йоханнесбург. Рэдфорду срочно требуется певица, причем не похожая ни на одну из тех, что нынче обретаются на эстраде. На мой взгляд, ему нужна именно ты.

Габриэль покачала головой, и луч солнца, проникавший в окно за ее спиной, чистым золотом вспыхнул на ее тициановских волосах.

– Я слишком привыкла к сольным выступлениям, чтобы стать певицей рок-группы.

– Ошибаешься! – с жаром воскликнул Мишель. – Этот шаг может перевернуть твою жизнь, Габриэль! Я чувствую это всем своим нутром! Уже сейчас группа Рэдфорда на пороге столь же впечатляющего успеха, каким пользуются «Роллинг Стоунз», «Битлз» и Боб Дилан! Встретившись с ним, ты поймешь, почему я считаю его будущей звездой. А когда услышишь его песни, тебе непременно захочется их исполнить.

Взгляд Мишеля был таким пронзительным, а в голосе его звучала такая уверенность, что смех, готовый вырваться из груди Габриэль, застрял у нее в горле и она с изумлением услышала свои собственные слова:

– Так и быть, Мишель. Уж если этот американец так нравится тебе, я с ним встречусь.

Мишель расплылся в улыбке:

– Я знал, что ты согласишься! Знал, что ты не устоишь перед таким соблазном!

Габриэль склонила голову набок, вперив в него пытливый взгляд.

– Никак не пойму, в чем твой интерес, – озадаченно произнесла она. – Ведь если Рэдфорду понравится мой голос и он пригласит меня в свою группу, нашим с тобой выступлениям придет конец. А мы ведь прекрасно сработались, не так ли?

Она не поддразнивала Мишеля, только констатировала факт.

Его улыбка увяла, а в глазах за толстыми линзами очков отразилось смущение.

– Да, – робко заговорил он, – мы отлично работали вместе, Габриэль. Мы и дальше будем успешно сотрудничать, ведь я по-прежнему буду аранжировать музыку для всех написанных тобой песен. Только теперь у меня будет одним удовольствием больше. – Мишель залился румянцем и надолго замолчал. Габриэль уже решила, что он так и не наберется храбрости, но он, раскрасневшись пуще прежнего, все же сказал: – Через несколько лет я буду тешить себя мыслью о том, что ты стала звездой, потому что поверила мне и последовала моему совету. А ты обязательно станешь звездой, Габриэль. Ты будешь мировой знаменитостью. У тебя нет иной судьбы.

Габриэль сомневалась, что Рэдфорд Джеймс захочет взять ее солисткой. Действительно, своим успехом она отчасти была обязана раскованной эротичной манере поведения на сцене, однако главным, что выделяло ее из общей массы, было умение петь любовные песни хрипловатым проникновенным голосом.

– Зачем тогда пытаться? – с удивлением спрашивала Вань. – Тебе нет нужды зарабатывать деньги. Ведь Гэвин распорядился выплачивать часть своего жалованья непосредственно тебе, разве нет?

Габриэль кивнула, перекладывая крошку Гэвина в люльку-корзину.

Деньги, которые Гэвин велел переводить ей, стали причиной их единственной размолвки. Габриэль считала, что ей достается слишком много. Гэвин утверждал обратное, замечая, что в Сайгоне он будет жить на командировочные, а значит, ему не нужна большая часть жалованья. А Габриэль деньги не помешают.

– Я не понимаю, – повторила Вань. Она сидела за кухонным столом, уныло взирая на дочь. – Я надеялась, что ты больше не будешь работать, дорогая, что ты будешь сидеть дома с малышом.

Габриэль отлично знала, что это заветная мечта матери. Знала она и то, что когда-нибудь ее придется разочаровать.

– Я не могу просиживать дома дни напролет, мама, – мягко произнесла она. – И тебе не советую. Ты должна гулять по вечерам. Поболтай с мадам Кастрис. Навести мадам Жарин. Заведи друзей.

Мать пожала плечами, почти как настоящая француженка, и чуть раздраженно ответила:

– В Сайгоне это было просто. Там у нас было много друзей – образованных, состоятельных людей, которые нас уважали. Конечно, теперь, когда папа уже не пользуется былым влиянием...

– Пора тебе забыть о том, как мы жили в Сайгоне, – твердо заявила Габриэль. – Мадам Кастрис и мадам Жарин небогаты, у них нет хорошего образования, но они могут стать тебе отличными подругами, если ты захочешь. – На улице громко загудел клаксон автомобиля Мишеля. – Ты обещаешь мне, что хотя бы попытаешься? – спросила Габриэль, подходя к дверям, открывая их и на мгновение останавливаясь в проеме. – Обещаешь пойти на прогулку, купить«папе газету у мадам Кастрис и провести с ней хотя бы немножко времени? А потом постучаться к мадам Жарин, пригласить ее подняться наверх и угостить чашечкой кофе?

Мишель вновь засигналил, на сей раз более настойчиво, и Вань нехотя отозвалась:

– Так и быть, дорогая. Я попробую. Ради тебя.

Габриэль бросила ей ослепительную улыбку, послала воздушный поцелуй, подхватила люльку с бесценным грузом и торопливо спустилась по каменным ступеням.

Помещение, в котором репетировала группа Рэдфорда Джеймса, располагалось над бистро на одной из улочек в старом районе. Дряхлый «ситроен» Мишеля, кашляя и плюясь дымом, промчался по улице Риволи и едва не столкнулся на углу с новехоньким «мерседесом».

– Почему ты думаешь, что он согласится прослушать меня? – спросила Габриэль и повернулась, желая убедиться, что люльке ничто не угрожает.

Водитель «мерседеса» все еще кричал им вслед что-то непотребное, но Мишель, не обращая внимания на его ругань, самодовольно произнес:

– Потому что Рэдфорд уже слышал, как ты поешь.

– Когда? Где?! – возмущенно воскликнула Габриэль. – Ты не говорил мне об этом!

Угловатое, почти юношеское лицо Мишеля озарилось улыбкой.

– Я утаил от тебя кое-что еще.

– А именно? – В глазах Габриэль вспыхнул грозный огонек. Мишель говорил таким робким голосом, что она заранее поняла: о чем бы ни шла речь, ей это не понравится.

Мишель остановил автомобиль у бистро; из окон второго этажа на улицу вырывались звуки рок-н-ролла.

– Рэдфорд переписал себе все песни, которые ты сочинила, – сказал он, торопливо выбираясь из машины.

– Черт побери! – гневно вскричала Габриэль, открывая свою дверцу, а потом и заднюю и вынимая люльку. – Как ты посмел, Мишель! Какая низость с твоей стороны! Это уж слишком... – Она осеклась, забыв о своем яростном возмущении, как только ее захлестнула волна звука. – Господи! – с изумлением произнесла она. – Сколько же народу в этой группе? Человек пятьдесят?

Мишель рассмеялся и повел ее наверх по деревянной лестнице.

– В настоящий момент семеро. Три гитары, два контрабаса и два фортепиано.

Послышались звуки «Некуда бежать». Поднявшись по ступеням, Мишель и Габриэль пересекли тесную лестничную площадку и вошли в комнату. Комната была пустая, если не считать музыкантов, их инструментов и чернокожей певицы в красном мини-платье, которая исполняла «Некуда бежать», довольно удачно копируя Марту Ривиз.

– Отлично, крошка. Великолепно, – прозвучал чей-то звучный голос. – На сегодня достаточно. Когда будет нужно, я тебе позвоню.

Казалось, женщина хочет возразить, но обладатель звучного голоса уже отвернулся от нее и взглянул на пришедших. Негритянка, раздумав спорить, накинула на плечи куртку и торопливо покинула помещение, метнув на Габриэль взгляд, полный бессильной ярости.

– Итак, – небрежно бросил Рэдфорд, поднимаясь со стула и кладя пальцы на бедра жестом, который мог показаться женственным, если бы не его греховно-мужественная внешность. – Значит, мне не померещилось и ты действительно здесь, малышка. – На его лице сверкнула белозубая улыбка невероятной ширины.

Габриэль мгновенно прониклась к нему симпатией, как будто впервые встретилась с человеком, которого хорошо знала заочно.

– Да, тебе не померещилось, и это действительно я. – Едва сдерживая смех, она поставила на пол люльку и двинулась навстречу Рэдфорду.

Это был самый великолепный мужчина из всех, кого Габриэль встречала в жизни. Она чувствовала, что к их взаимной приязни каким-то непостижимым образом примешивается мгновенно вспыхнувшее эротическое влечение. Если бы она познакомилась с Рэдфордом год назад, не колеблясь прыгнула бы к нему в постель. Но этого не случилось, она вышла замуж, и единственная постель, в которую она была готова прыгнуть теперь, была постель Гэвина.

Рэдфорд взял Габриэль за руки и, улыбаясь, смотрел на нее сверху вниз. Она прочла в его глазах то, что и так уже знала.

– Дорогуша, когда я смотрел твои выступления, ты казалась мне маленькой, но, черт побери, вне сцены ты и вовсе крошка!

Габриэль издала грудной смешок. На ней были туфли с высокими шпильками, которые прибавляли ее росту по меньшей мере тринадцать сантиметров. Она подавила желание сбросить обувь и заявить, что, хотя она и маленькая, у нее большой голос. Он сам услышит, и уже очень скоро. И Мишель тоже.

Рэдфорд повел ее к роялю, и на губах Габриэль мелькнула улыбка. Песни, которые она исполняла в клубах, не требовали использовать всю силу голоса. Она не знала, удастся ли ей поразить Рэдфорда, но предвидела, что для Мишеля ближайшие минуты окажутся настоящим потрясением.

– Что мне спеть? – спросила она, ничуть не сомневаясь, что сможет исполнить любую песню именно так, как того желает Рэдфорд.

Ее задорная самоуверенность ничуть не смутила Рэдфорда.

– Надеюсь, ты понимаешь, что у нас очень серьезные запросы? Я хочу сказать – нам нужен классный голос, вдобавок чтобы в нем были чувства. Я знаю, чувств тебе не занимать, но мы не клубный оркестр и нам не нужны голоса, которые звучат в дешевых клубах.

– Все будет в порядке, – с неожиданной мягкостью отозвалась Габриэль, понимая, отчего нервничает Рэдфорд.

Ему отчаянно хотелось, чтобы у нее оказался подходящий голос.

Между ними словно протянулась невидимая нить.

– Ладно, девочка, – негромко сказал Рэдфорд. – Ладно. Начнем с одной из твоих песен. Я сохранил основное построение и базовую мелодию, но ты увидишь, что аранжировка здорово изменена. Слушай внимательно, пока мы проиграем сопровождение от начала до конца, а потом, когда будешь готова, начинай петь.

Габриэль встала у рояля и в то самое мгновение, когда послышались первые аккорды, поняла, что Мишель не ошибся. Звучание группы превосходило любые ожидания. Это был блюз, жесткий и ритмичный. И в этом стиле ей предстояло исполнять свои собственные песни. Габриэль посмотрела на Мишеля и широко улыбнулась ему, стараясь успокоить его. Все будет хорошо. Она едва не задрожала от предвкушения. «Все будет хорошо» – это слишком слабо сказано. Перед ней вот-вот откроется совершенно иной мир.

Музыка стихла, и несколько секунд Габриэль стояла не шевелясь. Потом, когда вновь послышались резкие пронизывающие звуки вступления, она оттолкнулась от рояля, танцующим шагом вышла на середину комнаты и запела.

Ей не потребовалось спрашивать, хорошо ли у нее получилось. Как только были сыграны последние ноты, музыканты разразились громовыми аплодисментами, к которым присоединились Рэдфорд и Мишель и которые сказали ей все что нужно.

– Весьма недурно, малышка! – торжествующе воскликнул Рэдфорд и тут же грянул «Персики в сливках», потом «Я люблю». Песня сменяла песню, некоторые из них были написаны Габриэль и уже освоены группой Рэдфорда, иные – известны с незапамятных времен. И только когда проголодавшийся Гэвин поднял крик, испытание подошло к концу.

– Пожалуй, на сегодня хватит, – сказал Рэдфорд. Смахнув со лба пот, он поднял младенца на руки. – Ну и каково это – быть королевой рок-н-ролла?

– Это замечательно! – Лицо Габриэль лучилось радостью, ее сердце все еще неистово колотилось, по шее и спине стекали капли пота.

На сей раз ослепительная улыбка Рэдфорда получилась несколько кривоватой.

– Не спеши. Вот повторишь сегодняшнее выступление, только под лучами прожекторов, – и тогда узнаешь, почем фунт лиха!

Тем временем Габриэль расстегнула взмокшую блузку, и младенец припал к ее груди. Рэдфорду еще не доводилось встречать таких женщин, как Габриэль. Она казалась хрупкой и наивной, но пробуждала в нем пламенную страсть, не прилагая к тому ни малейших усилий. Вместе с тем Рэдфорд видел, что она не намерена доводить их взаимное, почти неодолимое влечение до логического завершения. В первую же секунду знакомства Рэдфорд безошибочно уловил в глазах твердый отказ на его молчаливое предложение.

Он терялся в догадках, отчего это могло быть. Он ни на мгновение не поверил, что такая женщина позволила бы мужу и ребенку подавлять свои природные наклонности. Разве что она сама так решила. А чтобы принять именно такое решение, она должна была любить мужа и ребенка больше всего на свете. Рэдфорду стало интересно, кто он, ее муж, если женщина с такими необузданными плотскими аппетитами, как Габриэль, готова хранить ему верность.

– Надеюсь, ты понимаешь, что, если все получится, контракт на запись пластинки, считай, у вас в кармане? – спросил Мишель, баюкая на коленях крошку Гэвина. Габриэль нервно собирала вещи: платье, которое намеревалась надеть, белые кожаные сапожки и косметику.

– Да. – Она не могла позволить себе размышлять о контрактах. Все ее мысли были целиком сосредоточены на предстоящем концерте. Через два часа состоится ее дебют в роли рок-певицы. По меньшей мере две песни ее сочинения достигнут ушей широкой публики. – Я ничего не забыла, дорогой? – спросила она, оглядывая квартиру и сжимая сапожки и платье в одной руке, а сумочку с косметикой – в другой.

– Нет. – Мишель нервничал не меньше ее. Это был не просто рок-концерт, а мероприятие, которое будут передавать по телевидению. Его увидят миллионы зрителей. Лучшие из лучших американских и британских рок-групп съехались во Францию. Самые известные французские группы наперебой стремились попасть в число участников.

– Отлично. В таком случае я готова, – отозвалась Габриэль, встряхивая роскошной рыжей гривой.

В комнату вошла мать и, как всегда, со страхом принялась наблюдать за тем, с какой уверенностью и умением Мишель обращается с ее внуком.

– Тебе письмо, дорогая. Оно пришло из Сайгона. Но не от Нху.

– Мой Бог! – Габриэль тут же забыла о концерте, вскрыла конверт и с бьющимся сердцем впилась глазами в строчки, набросанные небрежным почерком Гэвина.

...поэтому я в ближайшее время возвращаюсь в Дананг, хотя и думаю, что у буддистов уже иссяк запал,– рассказывал Гэвин ближе к концу письма. – Нху считает, что у них нет и не было ни малейшего шанса, поскольку они не способны выдвинуть альтернативного политического лидера. Твоя тетушка – просто прелесть. Я завидую ее энергии и оптимизму. Она взяла меня под свое крылышко, и с тех пор во мне вновь пробудился интерес к жизни...– В завершение Гэвин написал, что он дьявольски скучает без Габриэль и очень ее любит.

– Добрые вести? – спросил Мишель, нервничая все сильнее. Если в послании написано что-нибудь плохое, он никогда не простит Вань того, что она дала письмо дочери за два часа до самого важного выступления в ее жизни.

– Да. – Габриэль на секунду прижала письмо к груди, борясь с подступившими слезами. Господи, как она любит Гэвина! Как она по нему тоскует!

– Тогда нам пора идти, – заметил Мишель и поднял ребенка одной рукой, а другой взял корзину-люльку.

Габриэль согласно кивнула, продолжая усиленно моргать. Гэвин был бы расстроен, узнав, что она так скучает по нему – едва не расплакалась при одном воспоминании о нем. В конце концов, она сама подтолкнула его к решению оставить семью и поехать во Вьетнам. Находясь там, он осуществлял не только свои, но и ее стремления.

Габриэль улыбнулась собственной глупости, и на ее ресницах задрожали капельки слез.

– Да, идем, мой храбрец, – отозвалась она, торопливо вышла в дверь и спустилась по лестнице на улицу.

Они выступали во втором отделении, и впоследствии Габриэль не могла припомнить ни одной из тех знаменитых американских и британских групп, что вышли на сцену первыми. Она запомнила лишь, как Рэдфорд крикнул ей, блестя черными, как агаты, глазами:

– Пора, малышка! Нам пора!

Из гигантских громкоговорителей хлынули звуки вступления. Габриэль скрестила пальцы на обеих руках, вознесла небесам молитву и вслед за Рэдфордом вихрем вылетела на сцену, словно капелька ртути, в черном мини-платье и сапожках на высоких острых каблуках.

С первой секунды она завладела вниманием аудитории.

– Вы меня любите? – крикнула она, перекрывая голосом бушующее море рок-н-ролла. – Вы меня ждали?

Она танцующим шагом двинулась к рампе, встряхивая блестящими на солнце рыжими волосами, покачивая бедрами и притопывая в такт музыке, и двадцать тысяч глоток взревели в унисон.

Они исполнили четыре запланированных номера, но толпа свистом и воплями требовала еще и не желала успокаиваться, пока группа не заиграет следующую композицию.

– Ладно, ребята! – крикнул из-за рояля Рэдфорд. – Давайте «Любовника»!

Это была одна из песен, написанных Габриэль, и Рэдфорд аранжировал ее так, что она напоминала скорее блюз, чем рок. Габриэль охватили бурное ликование и радость; она на мгновение застыла, переводя дух и заставляя публику настроиться вслед за собой на новый лад.

– «Где ты, мой милый?» – запела она невыразимо женственным, неожиданно беззащитным и трогательным, словно на грани отчаяния, голосом, некогда сводившим с ума посетителей ночных клубов.

Нужна была большая смелость, чтобы закончить выступление на рок-концерте такой песней, но она произвела эффект разорвавшейся бомбы. Как только утихли последние аккорды, зрители повскакивали со своих мест, разразившись громом рукоплесканий, криков и свиста. Габриэль видела, как Мишель за кулисами вопит от восторга, а Рэдфорд в нескольких шагах победно поднимает вверх кулаки.

Музыканты сгрудились вокруг Габриэль на середине сцены, обнимая ее и приветствуя публику, громкими криками выражая ей свою ответную благодарность.

Габриэль не сомневалась, что всегда будет помнить эти радостные минуты. Мишель вынул ребенка из люльки, поднял его так, чтобы малыш мог увидеть мать, и Габриэль подумала, что, если бы здесь присутствовал Гэвин, эти мгновения стали бы не просто радостными, а самыми счастливыми в ее жизни.