Кумиры. Истории великой любви - Любовь самых ярких и эпатажных женщин в истории

Присутствовавшие на свадьбе иностранцы даже удивлялись – остался ли христианином этот странный русский царь? А юной кабардинке Марии Темрюковне такие обычаи пришлись по душе.

Иван Грозный вряд ли воспринимал всерьез свою новую супругу. Главное, она была вдвое моложе него и могла родить ему детей, но не торопилась с этим. А у него, слава Богу, уже имелось двое наследников. Так, экзотическая девочка, игрушка. Однако постепенно игрушка становилась подружкой. Ему понравился живой блеск в ее черных глазах, впервые увидевших медвежью травлю. Еще живей она наблюдала за тем, как царские псари секли провинившегося слугу.

– Настоящая царица, грозная, – улыбался Иван Васильевич.

^{Перстень-печать царицы Марии Темрюковны.}

Да и сам он день ото дня становился все более и более суровым. Расправа над Адашевыми и Сильвестром – причем справедливая – его раззадорила. Он – царь, и для него все подданные, даже самые знатные, – холопы, рабы. Некоторых он ввергал в опалу лишь из каприза. Так в 1562 году царь беспричинно расправился с видным думским боярином – князем Курлятевым. Князя, его супругу, всех сыновей и дочерей насильно постригли в монахи и сослали по самым отдаленным монастырям. Ходили слухи, будто бы Марии Темрюковне показалось, что украшения на дочери Курлятева лучше, чем на ней, и царица нашла способ вызвать гнев подозрительного супруга.

До середины 1563 года Иван Грозный накладывал опалу на видных деятелей государства, не исключая своих родственников – Василия Глинского, князя Ивана Бельского, председателя Боярской думы, князей Михаила и Александра Воротынского, видного полководца боярина Ивана Шереметева. Он еще не казнил. И даже не всегда заставлял принимать постриг. Опала чаще ограничивалась отстранением от должности, домашним арестом, ссылкой. Иногда она снималась, как, например, с Ивана Бельского.

^{Блюдо Марии Темрюковны. Среди орнамента расположено шесть клейм с дарственной надписью. Блюдо изготовлено по приказу Ивана специально для юной царицы.}

Однако это касалось лишь верхушки. Какие репрессии могли обрушиться на головы холопов пониже рангом, остается только догадываться. Об этом свидетельствовали массовые побеги за границу, в Литву. Так, в 1563 году бежали насильно постриженные в монахи стрелецкие полковники Тимофей Тетерин и Андрей Жидята, полковой командир из дворян Богдан Колычев, боярский сын Осип Непейцын.

В 1562 году возобновилась Ливонская война. К тому времени ордена уже не существовало. Ивану Грозному противостояли более могущественные соперники – Литва в союзе с Польшей, Швеция, Дания. Шведы захватили в 1560 году Ревель, датчане – остров Эзель. Вскоре русской армии пришлось в открытую столкнуться с Литвой. Сперва ей сопутствовал успех. 15 февраля 1563 года войско под командованием Петра Шуйского и нового наместника Ливонии князя Андрея Курбского заняла важную литовскую крепость – Полоцк. Русские неспешно продвигались к столице страны, Вильнюсу. Сигизмунд II уже поговаривал о мире. Однако 26 января 1564 года под Улой Шуйский потерпел жестокое поражение и погиб. Через три месяца князь Курбский бежал в Литву.

На то у него были серьезные причины. Режим Ивана Грозного прямо на глазах становился все более и более жестоким. Никакие военные успехи не способствовали его ослаблению. Никто не оказывал царю открытого сопротивления, но многие осуждали его косвенно. Согласно закону, царь должен был снимать опалу, если за опального человека поручалось достаточное количество знати и вносился денежный залог. Поручителей всегда находилось достаточно, и царя это раздражало. Надо не отправлять в опалу, а казнить. Не это ли ему шептала Мария в те редкие ночи, когда он посещал ее спальню?

Никто не осмелился поручиться за двоюродного брата царя – князя Владимира Старицкого. Все десять лет Иван Грозный помнил, как во время его болезни тот отказался присягать его сыну. Царь резко умерил власть князя Владимира в его удельном Старицком княжестве. Мать его, Евфросинью, постригли в монахини.

Ныне царя окружали совсем иные люди, чем прежде. Среди них, быть может, лишь родич по первой жене Василий Юрьев да дипломат Алексей Данилович Басманов были действительно государственными деятелями. А другие – царицын брат Михаил Темрюкович, Григорий (Малюта) Лукьянович Скуратов-Бельский, князь Афанасий Вяземский – были больше специалистами по части выпивки и разврата. Но зато они были бесконечно преданы Ивану Васильевичу, настоящие «царевы псы», о которых только может мечтать тиран.

Был у царя еще один верный человек – Басманов младший, Федор Алексеич, отличавшийся красотой и склонностью рядиться на пирах в женское платье. Иван Васильевич держал его за «царскую девку».

^{Третий сын Ивана и Анастасии Федор. Парсуна XVI в.}

Марию Темюковну забавляло и это. Более того, в полюбившейся царю Александровской слободе она создала для него целый гарем красивых девок, которыми пользовались и другие царские приближенные. Не исключено, что предавалась блуду и сама царица. Жаль только, что это был не русский Парнас с легкой свободой нравов, но русская геенна. 16 января 1564 года прямо в церкви по приказу Ивана Васильевича были убиты князья Михаил Репнин и Юрий Кашин. Первый – за то, что на пиру отказался доставить удовольствие царю и надеть скоморошью маску. Второй – неизвестно. Чуть позже был задушен князь Дмитрий Овчина Оболенский – за то, что осмелился назвать Федора Басманова блудодеем. До конца 1564 года из тридцати трех думных бояр пятнадцать были казнены, трое – насильно пострижены в монахи; из девяти окольничьих четверым отрубили голову. Это была еще не опричнина, но террор. Так чего же не бежать было князю Курбскому? И почему же не обличать нравы времен царицы Марии Темрюковны? Например, Алексея Басманова, который возвысился благодаря интимной связи своего сына с царем. «Иже детьми своими паче Кроновых жрецов действуют…» – пишет Курбский.

И вот в этих условиях Иван Грозный вдруг устраивает парадоксальную выходку: 3 декабря 1564 года с семьей, с огромной свитой, с государственной казной покидает Москву. Караван долго месит дороги в декабрьскую распутицу и недели через две прибывает в Александровскую слободу. Откуда 3 января 1565 года в грамоте, привезенной гонцом, объявляет недобитой, недоповешенной, недочетвертованной думе, всей боярской элите, что ропщет на нее и ставит перед выбором: либо он отказывается от престола и в стране начинается анархия, либо он устанавливает еще больший террор по своему усмотрению. Выбирать было не из чего, и русский народ предпочел второе, то есть порядок.

Так была установлена опричнина. Согласно ей, в опричной части государства Иван Грозный со своим опричным войском делает что хочет. А в земской части, управляемой боярской думой во главе с Иваном Мстиславским и Иваном Бельским… тоже, в общем, делает что хочет. Во главе опричного войска царь поставил Михаила Темрюковича, к числу подвигов которого относилось, например, разорение первой в стране типографии Ивана Федорова в 1566 году. Самыми преданными из опричников, привязывавших к седлам собачьи головы и метлы, чтобы «выгрызать и выметать крамолу», были Малюта Скуратов-Бельский, Афанасий Вяземский и Федор Басманов.

Второй брак Иоаннов не имел счастливых действий первого. Мария, одною красотою пленив супруга, не заменила Анастасии ни для его сердца, ни для Государства. <…> Княжна Черкесская, дикая нравом, жестокая душою, еще более утверждала Иоанна в злых склонностях, не умев сохранить и любви его, скоро простывшей…

Н. М. Карамзин

Иван Грозный по своей натуре питал страсть к взаимоисключающим вещам. Сперва предавался разврату, а потом буквально разбивал себе лоб в покаянных поклонах. Приговаривал людей к смерти или убивал собственными руками, а потом составлял списки имен замученных и рассылал их по монастырям для заупокойных служб. В 1565 году в Александровской слободе царь организовал из опричников монастырское братство, где сам был игуменом, князь Вяземский – келарем, а Малюта Скуратов – пономарем. Все «братья» носили грубые черные рясы, но поверх шитых золотом парчовых кафтанов. Царь вместе с Малютой и сыновьями (Ивану было одиннадцать лет, а Федору – восемь) поднимался в 4 утра и лично звонил к заутрени. Служба продолжалась с перерывами до 10 утра. Затем скромная трапеза со скромными возлияниями, во время которой Иван Грозный сам не ел, а читал братии душеполезные книги. Затем уделялось время государственным делам и развлечениям – охоте или пыткам заключенных. На литургии в 6 часов вечера иногда исполнялись акафисты[9], сочиненные самим Иваном Грозным. Затем – вечерняя трапеза с нескромными возлияниями. А в полночь – обязательная всенощная. Если верить источнику – немцу Генриху Штадену, оставившему описание этого режима дня, – спал царь, получается, урывками. Что не могло не сказаться на его нервной системе. И все-таки трудно, даже невозможно, сочетая в течение суток преступления с покаянием, оставаться во всем искренним. Монастырская жизнь в Александровской слободе была затянувшейся пародией на подлинное монашеское служение. Иван Грозный был склонен к такого рода шуткам, да и царице Марии очень нравилось такое веселое христианство.

Однажды Иван Васильевич вылил на своего шута Ивана Гвоздева котелок горячих щей и пырнул кинжалом, после чего вызвал лекаря Бомелиуса и сказал ему: «Вылечи моего верного слугу, а то я неловко с ним поиграл».

^{Царь Иоанн Грозный и иерей Сильвестр во время большого московского пожара 24 июня 1547 года. Картина Плешанова П. 1856 г.}

В сентябре 1568 года Грозный заставил обвиненного в заговоре боярина Федорова облечься в царские одежды, усесться на трон и принять важный вид, после чего вспорол ему живот саблей. Холопы робко сопротивлялись самодурству владыки. В 1566 году состоялся очередной Земский собор, утвердивший все, что царь велел утвердить. Дворянская депутация – а дворяне были опорой царя в давлении на боярство – обратилась к царю с челобитной отменить опричнину. В ответ на это Грозный казнил всю депутацию.

Митрополит Филипп, на правах духовного владыки, попытался обличить и осудить террор. В ответ 8 ноября 1568 года опричники содрали с него облачение прямо во время службы в Успенском соборе Кремля и избили. А через год Малюта задушил его в монастырской келье.

Человек плоти и крови, он [Иван Грозный] не сознавал нравственных, духовных средств для установления правды и наряда или, что еще хуже, сознавши, забыл о них; вместо целения он усилил болезнь, приучил еще более к пыткам, кострам и плахам; он сеял страшными семенами, и страшна была жатва – собственноручное убийство старшего сына, убиение младшего в Угличе, самозванство, ужасы Смутного времени.

С. М. Сольвьев

При всех жестоких забавах и заботах Мария Темрюковна лишь однажды, в 1567 году, родила ребенка – сына, названного Дмитрием. Мальчик прожил не больше недели. А через два года молодая царица вдруг умерла. Царь сразу объявил, что ее враги извели чарами. В народе шептались: извели ядом. Как и в случае с Анастасией, это было не доказано, но вполне возможно. Только причины, очевидно, разные. Если Анастасия пала жертвой расхождений во внешней политике царя с Адашевым и Сильвестром, то Марию могли уморить, чтобы хоть как-то, пускай подло, навредить всесильному деспоту. Впрочем, и у царицы-кабардинки могли быть личные враги. Она любила посещать пыточные камеры, наблюдать за публичными казнями через щелочку в занавеске кареты. Любила и жестоко подшутить над своими служанками – следуя примеру мужа…

^{Царевич Дмитрий. Картина М. В. Нестерова. 1899 год}

После смерти Анастасии Иван сделался Грозным, после смерти Марии – еще грозней. Апогеем его кровавых безумств стал 1570 год. Зимой в измене был обвинен целый город – Великий Новгород. С опричным войском он карал собственное владение так, что, по словам летописца, «Волхов кровию тече». Целую неделю ежедневно казнили до тысячи человек. А летом в Москве пытали и казнили приказных людей во главе с начальником Посольского приказа Иваном Висковатым. Рубили головы, сажали на кол и живьем сдирали кожу и преданным слугам: отцу и сыну Басмановым, Афанасию Вяземскому, Михаилу Темрюковичу. Террор пожирал собственных детей. Так было и во Франции при Робеспьере, и в России при Сталине…

Две первые жены не стали для Ивана Грозного пределом – как не было для него пределов ни в тирании, ни в покаянии. Жен было еще пять или шесть. И у них судьба сложилась не лучшим образом. Марфу Собакину отравили через две недели после свадьбы, Анну Колтовскую царь постриг в монахини и истребил всю ее родню, Марию Долгорукую – утопил в пруду. Чужеземок на престоле больше не было. Хотя могли быть. В конце жизни Иван Грозный настойчиво сватался к родственнице английской королевы Елизаветы – Марии Гастингс.

Уже умирающий, источенный сифилисом царь пытался соблазнить… жену своего сына Федора Ирину, дочь Бориса Годунова.

В 1547 году, когда Иван Грозный женился впервые, умер английский король Генрих VIII, также казнивший и изводивший своих жен. Было с кого брать пример. Однако всегда с большим теплом царь-самодур вспоминал свою первую, Богом и народом данную ему жену – Анастасию Романовну.

Миф о добродетельной Анастасии, при которой Иван Грозный был «добрым царем», и о недобродетельной Марии, при которой начались массовые репрессии опричнины, создавали еще современники – Андрей Курбский, Генрих Штаден, Антонио Поссевино. Его активно муссировали, когда в XVII веке к власти пришли Романовы, и окончательно его укрепил Н. М. Карамзин. Возможно, в чем-то это было действительно мифом. Политическое закулисье, частная жизнь правителей даже сейчас – строго охраняемая тайна. Почему же ей не быть такой и пятьсот лет назад? Но есть и факты, позволяющие сделать вывод или хотя бы предположение, что и в этом мифе была своя доля истины. Жены могли влиять на такого сложного человека, как Иван Грозный. Как оказалось, это нелегкое искусство, расплата за которое – короткая жизнь.

Мария Стюарт – королева Шотландии

^{(1542–1587)}

• родилась в Шотландии, росла во Франции, казнена в Англии

• имела троих мужей и множество любовников

• венчана с дофином Франциском, Генри Дарнлеем, Джеймсом Босуэллом

• ее единственный сын – король Англии и Шотландии Яков VI

• у Марии Стюарт было много врагов, носамая коварная и опасная – Елизавета Английская, ее погубившая

• была своенравна и самостоятельна, преданна и смела

• золотистые волосы, упругая грудь, перламутровая кожа, изумрудные глаза… По юной прелестнице вздыхает внушительная часть французского двора

• помимо английского и французского, свободно изъяснялась на нескольких европейских языках, знала латынь и древнегреческий, сочиняла сонеты, была грациозной танцовщицей

• убила своего второго мужа, чтобы обвенчаться с третьим

• пожалуй, единственной ее целью была власть… и любовь

Глава 4

Рыцарь злосчастного образа

^{Мария Стюарт в Англии, ок. 1578 г.}

В декабре 1542 года, после смерти своего отца Якова V, Мария Стюарт стала королевой Шотландии, будучи… всего нескольких дней от роду.

Что ее семья? Над шотландским родом Стюартов висело какое-то проклятие. Никому из королей этой династии не было суждено дожить до старости. Четыре предшественника отца Марии, также Яковы, были убиты либо кинжалом заговорщика, либо на поле брани. Яков V умер в тридцать один год от лихорадки, устав бороться с непокорными баронами. Его дочь сложит голову на плахе. Его правнук, английский король Карл I, также лишится головы – уже по воле английской революции.

Что ее страна? Европейское захолустье. Малонаселенный гористый север острова Британия, гордый народ, во всем желающий отличаться от своих собратьев-англичан. Небольшие редкие города, стада овец на склонах холмов, неприступные замки. В XVI веке в большинстве европейских стран с междоусобицами и противостоянием королей и их вассалов давно было покончено. На первый план выходят проблемы религиозные. Однако в Шотландии, как 500 лет назад, во времена Макбета, так и до сих пор, барон поднимается на барона, клан на клан. И король в этой непрерывной сваре иногда даже кажется лишним. Причем постоянные войны не способствуют воспитанию хороших солдат. Шотландцы регулярно бывают биты англичанами. У Англии тоже хватает проблем, но там после войны Алой и Белой Розы уже почти столетие царит мир, люди строят мануфактуры и корабли, ищут счастья за океаном, а тут – все дерутся и дерутся…

Что ее время? Для драк добавилась веская причина. Весь католический мир раскололся на католиков и протестантов, и шотландские бароны – не исключение. В 1517 году немец Мартин Лютер прибил к воротам Виттенбергского собора свои знаменитые тезисы, и по всей Европе покатилась волна религиозных гражданских войн за реформу церкви, за отмену или сохранение главенства Папы Римского над душами прихожан. Хитрее всех оказался английский король Генрих VIII. Сделав английскую церковь независимой, он объявил ее главой самого себя. И хотя этим он не прекратил соперничество католиков и протестантов в стране, однако с удовольствием поддерживал протестантов Шотландии.

Крошка Мария была обречена жить в стране, раздираемой противоречиями. Ее отец и мать были ревностными католиками, да и она сама оказалась им под стать. В то же время, являясь правнучкой английского короля Генриха VII по отцовской линии, Мария Стюарт имела все права на английский престол – даже большие, чем некоторые родные дети короля Генриха VIII. В будущем это обречет ее на несчастья, однако судьба подарит ей счастливую юность.

Любят все, но мучатся не в равной мере; есть такие, которые мучатся особенно. Их-то и называют любящими.

Плотин

Девочка еще даже не научилась держать головку, как уже оказалась сосватанной. Генрих VIII предложил обручить ее со своим пятилетним сыном Эдуардом. Это было, в общем, разумно – объединить две страны, положить конец бессмысленным войнам между родственными народами. Но для регентши, матери наследницы престола, католички Марии де Гиз выдать дочь за сына еретика было немыслимо. Она предпочла бы более благочестивый союз, предложенный ей в родной Франции – с дофином Франциском, сыном Генриха II Валуа. Дабы доказать, что его намерения более чем серьезны, английский король в 1547 году посылает 40 тысяч вооруженных сватов. Те громят шотландскую армию, однако не получают главную добычу – маленькую принцессу.

Мать прячет ее по отдаленным замкам и монастырям, а на следующий год шестилетняя Мария Стюарт уплывает на французском корабле навстречу своей первой, трогательной и короткой, любви.

13 августа 1548 года корабль бросил якорь близ города Брест в Бретани. На берегу гарцевал отряд рыцарей на белых конях. Из кареты вышел кардинал Лотарингский из рода Гизов, родной дядя Марии Стюарт. Он возглавлял великолепную процессию, призванную встретить маленькую невесту французского наследника. Не щадя своих атласных одеяний, кардинал вошел в воду, чтобы перенести племянницу из шлюпки на берег. Девочке казалось, что эта теплая, веселая и роскошная страна и есть ее настоящая родина. В Шотландии даже епископы – пропахшие луком и пивом мужики в латаных сутанах, а тут…

По приказу Генриха II для встречи нареченной его наследника в каждом городке по пути в Париж возводятся грандиозные триумфальные арки со статуями языческих богинь, нимф и сирен, украшенные гирляндами живых цветов. В ее честь палят из пушек, пускают в небо фейерверки. Ее сопровождает почетный эскорт мальчиков-пажей с трубами и барабанами. Ее широко раскрытые глаза впервые видят во всей красе Ренессанс, и она влюбляется в него. Это было чудесное время превращения Франции из обычной средневековой страны грубых, полуграмотных и суеверных королей и дворян в страну куртуазности, в законодательницу мод.

^{Юная Мария была хороша собой и безрассудно смела. Она могла часами скакать в седле и прекрасно владела шпагой. Картина Ф. Клуэ.}

Встреча обрученных была назначена во дворце Сен-Жермен на окраине Парижа. Мария была слегка разочарована, увидев стройного худенького мальчика, и слегка испугана, увидев его мать, королеву Франции Екатерину. Чрезмерная бледность наследника говорила о его плохом здоровье. Роскошное платье, расшитое жемчугом и затканное лилиями, лишь подчеркивало некрасивое лицо королевы. Этой властной двадцатидевятилетней женщине предстоит пережить своего мужа и двоих коронованных сыновей. Долгие годы она, явно и скрыто, манипулировала судьбами европейских дворов, состоя в родстве с большинством династий. Она старательно рожала мужу, Генриху II, наследников и стойко сносила его бесчисленные измены. Недостижимое для нее женское счастье она компенсировала поистине мужским хитроумием и политическим коварством. Королева ядов, интриг и Франции – Екатерина Медичи.

Юный Франсуа сам подал руку своей невесте, помогая ей сойти с портшеза. Его рука показалась девочке ледяной. Екатерина смотрела на детей с жалостью. Но мысли ее были холодны и расчетливы. Она знала, что ее сыну не суждена долгая жизнь. И видела, что из этой красивой шотландской девочки может вырасти настоящая королева, опасная для нее соперница. Поэтому королева не очень внимательно слушала рассуждения кардинала Лотарингского, имевшего виды на Марию Стюарт и строившего планы объединения Франции, Шотландии и Англии под скипетром этой шестилетней малышки. Медичи представлялось нечто совершенно иное.

Любовь одно из зол, которые нельзя скрыть; одно слово, один нескромный взгляд, иногда даже молчание выдают ее.

Пьер Абеляр

Церемониймейстер объявил о начале бального шествия. Его возглавил, естественно, король, пошедший в первой паре не с королевой, а с герцогиней Дианой де Пуатье. Любовница досталась ему в наследство от отца – короля Франциска I. Затем был помпезный пир. Блистала начищенная серебряная посуда. Кубки пенились вином. Столы ломились от угощения, к блюдам с дичью и салатами тянулись руки в лайковых перчатках (вилки еще не применялись, тарелки тоже). Настоящей царицей пира была Диана де Пуатье. В ее черных, как смоль, волосах сиял испанский гребень, сделанный в форме водопада. При каждом движении искрились блеском алмазные подвески…

^{Мария де Гиз, после смерти мужа стала Регентом.}

Марии Стюарт с младых ногтей пришлось учиться понимать сложные отношения в королевских семьях.

Вы первая, кому я посвятил, мадам,

Мой разум, душу, страсть и пламенные строки,

В которых говорю. Какой огонь высокий

Дарит незрячий бог попавшим в плен сердцам,

Таким огнем не мог наполнить грудь другую,

И он не мог найти в другой или в другом

Подобную любовь и красоту такую…

Именно так спустя несколько лет воспевал юную расцветающую красавицу французский придворный поэт Этьен Жодель. Невеста наследника пришлась ко двору. Природа щедро ее одарила.

К четырнадцати годам Мария уже обладала всем, что могло прельщать, соблазнять и сводить с ума. Золотистые волосы по моде собраны под жемчужной сеткой, тугой корсет подчеркивает прелесть упругой груди, кожа светится перламутром, глаза сияют изумрудами.

По юной прелестнице вздыхает внушительная часть французского двора.

Но Мария блистала не только красотой – она могла похвастаться и умом. Французский язык она впитала еще с молоком матери, а также свободно изъяснялась на нескольких европейских языках, читала и говорила на латыни и древнегреческом. Ее поэтические опыты без всякой лести высоко оценивались профессионалами, главным из которых был выдающийся поэт Пьер Ронсар. Ее вышивка украшала и собственные наряды, и кошельки, подаренные ею жениху, всем его братьям и сестрам. Более грациозной танцовщицы французский двор еще не видал.

От молодых людей высшего сословия теперь требуется в равной степени владеть боевым искусством и нежным слогом, дабы сразить воображение дамы сердца. Король со своей свитой может наслаждаться упоительной скачкой, скрещивать оружие в состязаниях, но не менее важными становятся утонченные развлечения – маскарады, окрашенные духом античности.

В роскошных дворцах – Лувре, Сен-Жермене, Блуа и Амбуазе – собираются целые общества, кавалеры и дамы. Льются звуки лютни, звучат стихи. Во всех областях искусства и жизни возглашается гимн красоте. Франция накануне религиозных войн и величайшего расцвета культуры.

Своенравная, самостоятельная Мария Стюарт с юных лет проявляла себя как настоящая эмансипэ: рядилась в мужское платье и могла часами скакать в седле, играла в мяч и волан, прекрасно владела холодным оружием (в то время тяжелые средневековые мечи уже начали вытесняться легкими шпагами). При всех своих талантах, она обладала характером рыцаря: ценила верность, не терпела предательств, порой была безрассудно смела. Однако не всегда правильно выбирала друзей, не умела рассчитывать на несколько ходов вперед. Девушка рано вкусила яд власти – она, собственно, не знала иной жизни – и не сумела приноровиться к этой отраве. А вот ее гонительница, неказистая Екатерина Медичи, сумела. И ее губительница, Елизавета Английская, сумела. Конечно, со временем и Мария Стюарт изучит науку политики – искусство хитрости, изворотливости, терпения, вероломства и умения нанести нужный удар в нужное время. Но, увы, не преуспеет в этом. Ни песни, ни поэзия, ни шпага тут уже не помогут. Политика – удел циников.

^{Отец Марии, король Яков V умер молодым, как и четыре его предшественника. Над родом Стюартов словно висело проклятие.}

^{Юный дофин Франсуа с детства не отличался крепким здоровьем.}

Екатерина Медичи не простила обид, нанесенных ей фавориткой короля, как, впрочем, не прощала никому и ничего. Даже родным детям. Только она умела терпеть и мстить тогда, когда ей это было удобно. Ее венценосный супруг был последним достойным королем из династии Валуа. Любимец дам, энергичный и ловкий, он был одинаково хорош на поле брани и в сердечных утехах. Но Диана стала для него единственной настоящей возлюбленной, с юности и до смерти, в течение всех двадцати двух лет. Она очаровала еще его отца Франциска I, пожертвовав своей честью, чтобы вымолить пощаду своему родителю – сенешалю (наместнику) Нормандии, приговоренному к смертной казни.

Генрих II осыпал ее подарками. Как обычно происходило во Франции, салон Дианы был теневым кабинетом. Там назначались министры и послы, планировались войны, раздаривались земли. Фаворитка проявила себя не такой уж хищницей, как многие ее предшественницы и преемницы в постелях французских королей. Она покровительствовала многим художникам и поэтам. Особенно она любила Ронсара и Миллена де Сен-Желе, основателя жанра сонета, называла его французским Овидием. Также она опекала Марию Стюарт.

– Дитя мое, – однажды ласково обратился к племяннице кардинал Лотарингский, – скоро вы станете совершенно взрослой. Наш возлюбленный принц Франциск, как и вы, с нетерпением ждет дня вашей свадьбы. Он приносит к вашим ногам свое наследство – французскую корону досточтимого рода Валуа. Будет справедливо и с вашей стороны одарить его в равной мере.

– Дядюшка, я так счастлива, что мне не нужно ваших увещеваний, давайте бумаги, я подпишу. Тем более, Франция для меня отныне и навеки стала родным домом и мое наследство давно уже отдано моему возлюбленному Франсуа, как и мое сердце – этой стране.

Бумаги были очень простыми. С помощью посланца шотландского парламента заключался брачный договор, согласно которому французский дофин становился также и королем Шотландии. Одним из недостатков монархической системы правления было то, что наряду с подушками, драгоценностями, родовыми замками и прочим особа королевской крови могла принести в приданое целую страну со всем ее населением, городами, полями, лесами. Мария Стюарт, как дитя своего времени и своего класса, считала это в порядке вещей и подпись свою ставила, особенно не раздумывая. Однако в XVI веке с таким порядком вещей очень многие были уже не согласны. Шестнадцатилетняя королева без всяких колебаний подписала еще один документ – уже без ведома представителя шотландского народа. По инициативе родственников Гизов был составлен договор, по которому, в случае своей преждевременной смерти или отсутствия потомков,

Мария Стюарт завещала французской короне все свои наследные права на шотландский, ирландский и – что особенно важно – английский престол.

Екатерина Медичи тоже готовилась к свадьбе, но по-своему. Она пыталась рассчитать, во что все это выльется, и для этого у нее был авторитетный специалист. В наше время многие исследователи ломают голову над катранами Мишеля Нострадамуса – что он имел в виду, в какое время все это должно было случиться? Нострадамуса содержала Екатерина Медичи, и тогда его кратковременные предсказания были гораздо понятнее и точнее.

Первый сын, вдова, краткий брак

Без детей, два острова – в раздоре,

До восемнадцати лет, незрелый возраст,

Другой женится еще раньше.

Эти строки заставляли задуматься прагматичную Медичи. Позже ей полностью открылся их смысл, а пока лишь было ясно одно: «вдова» – это она сама.

На дворе стоял апрель 1558 года. Париж и его предместья облачились в розовую дымку цветущих фруктовых деревьев. Множество знатных французских семей съезжалось в Париж для участия в торжествах, которые давали возможность и других посмотреть, и самим блеснуть, сосватать своих подросших детей или выпросить выгодное место при дворе. Для некоторых этот праздник был решением финансовых затруднений. А для короля – повод показать свою щедрость, еще раз громогласно заявить на всю Европу о собственном величии.