Глава 4

Во вторник, около шести часов утра, к дверям квартиры сенатора Фитцпатрика тихонько приблизился высокий худой человек, одетый в длинный черный плащ и шляпу с обвисшими полями. Он осмотрел дверь, ища следы взлома, но не обнаружил никаких повреждений.

Человек поймал себя на мысли, что ему до смерти не хочется здесь находиться. Он еще не мог с точностью предположить, что он обнаружит внутри квартиры, но чувствовал, что ничего хорошего ему там не увидеть. Случилось что-то из ряда вон выходящее, почти нереальное.

Ему было странно то, что он здесь находится. Это напоминало что-то вроде одной тайны, скрытой внутри другой. Но, тем не менее, он был тут.

Мужчина внимательно осмотрел все, находящееся в коридоре, подметив даже мелкие частички штукатурки на ковре. В коридор выходило еще восемь дверей. Он прекрасно справлялся с подобной рутиной. Работа сыщика чем-то сродни езде на велосипеде, не так ли? Да, пожалуй.

Он открыл дверь в квартиру 4-J пластмассовой пластинкой, похожей на кредитную карточку, только более тонкой и скользкой на ощупь. Вскрытие замков и проникновение в помещение тоже похоже на велосипедную езду: раз научившись, не забудешь навыков всю жизнь.

– Нахожусь внутри 4-J, – негромко произнес он в микрофон компактной рации.

По всему его телу начал выступать пот, а ноги предательски задрожали. Ему было не по себе, он трусил, поскольку находился в том месте, где пребывать ему было нежелательно. «Город Нереальбург», – мысленно характеризовал мужчина обстановку, в которой оказался.

Миновав прихожую, он оказался в небольшой комнате, со всех стен которой на него взирали портреты сенатора Фитцпатрика. Пока что никаких признаков постороннего присутствия или произошедших здесь неприятностей.

– Возможно, это просто мерзкая мистификация, – продолжал докладывать он в передатчик. – Надеюсь, так оно и есть… О! У нас появились проблемы.

Местом происшествия оказалась спальня, и тот, кто здесь побывал, оставил после себя жуткий беспорядок. Зрелище, открывшееся мужчине, представляло собой намного худшую картину, чем он мог вообразить.

– Да, плохи наши дела. Сенатор Фитцпатрик мертв. Дэниэла Фитцпатрика убили, – заговорил он, немного приходя в себя. – Мистификацией здесь и не пахнет. Тело принадлежит действительно ему. Кожа приобрела восковой оттенок, вокруг все забрызгано кровью. Господи, здесь очень много крови!

Мужчина нагнулся над телом сенатора и сразу почувствовал резкий запах сгоревшего пороха. Казалось, он ощущает его привкус даже на языке. Однако, обязанности пришедшего не ограничивались осмотром отвратительных результатов убийства, так как ему предстояло сделать еще многое. Он попытался взять себя в руки. Говоришь, езда на велосипеде, да?

– Два выстрела в голову почти в упор. Напоминает казнь. Входные отверстия на расстоянии дюйма друг от друга.

Человек тяжело вздохнул, собрался, и продолжил доклад. Тем, кто его слушал, не обязательно было знать все подробности случившегося здесь.

– Руки сенатора пристегнуты наручниками к спинке кровати. «Браслеты», как мне кажется, полицейского образца. Его тело полностью обнажено и представляет собой не слишком аппетитное зрелище. Пенис и мошонка вырваны из туловища. Кровать вся залита кровью. Ее очень много. Она так пропитала постель, что просочилась даже на ковер.

Мужчина с трудом заставил себя подойти еще ближе и склониться над седой грудью сенатора. Он не очень любил находиться рядом с людьми, а уж с мертвецами – тем более. У Фитцпатрика на шейной цепочке висел какой-то серебряный медальон, возможно, предмет религиозного культа. От него исходил запах женских духов. Высокий мужчина, проникший в номер, был почти уверен в этом.

– Полиция Вашингтона, скорее всего, будет подозревать в совершении преступлении ревнивого любовника. Убийство, продиктованное страстью… Подождите, здесь еще кое-что есть. Не отключайтесь пока, мне нужно время, чтобы проверить.

Он сам удивился, что сразу не обратил на это внимания. Но теперь в глаза ему бросилась записка, лежащая на прикроватной тумбочке рядом с телефоном. Невозможно было ее не заметить: видимо, поначалу пришедший не смог сосредоточиться. Он осторожно взял ее рукой, затянутой в перчатку.

Записка была отпечатана на дорогой бумаге, которую обычно используют для составления наиболее важных документов, вроде облигаций или закладных. Мужчина пробежал ее глазами, потом перечитал медленно и внимательно еще раз, чтобы убедиться, что ему это не мерещится.

Ах ты, повеса! Мы тебя слишком хорошо знали. Уничтожен еще один бесполезный, жадный и богатый ублюдок. И за ним последует целый ряд ему подобных.

Мужчина зачитал содержание записки по рации. Еще раз оглядевшись, он покинул квартиру сенатора, ни к чему не притронувшись, оставляя ее в том же состоянии, в котором увидел: бедлам, ужас и смерть. Когда он благополучно достиг улицы, то сразу же позвонил в полицию, в отдел по расследованию убийств.

Звонок был анонимным, а догадаться, что кто-то уже побывал в квартире сенатора, представлялось невозможным. Тем более, как это все случилось, и что представляет из себя звонивший. Если бы кому-нибудь удалось это выяснить, то трудно описать, что бы тогда началось. А впрочем, все уже началось.

Все казалось нереальным, с перспективой стать еще хуже. Во всяком случае, записка Джека и Джилл это обещала.

Уничтожен еще один бесполезный, жадный и богатый ублюдок.

И за ним последует целый ряд ему подобных.

Глава 5

Когда случается трагедия, подобно этой, всегда находится болван, берущий на себя обязанности тыкать своим «указующим перстом» и давать советы. Сейчас один из таких индивидуумов торчал за желтыми лентами ограждения, тыча пальцем то в труп девочки, то в мою сторону. Я вспоминал пророческие слова Дженни: Случилось что-нибудь нехорошее?

Да, случилось, и хуже, пожалуй, не придумаешь. Сцена трагедии, разыгравшейся на территории школы Соджорнер Трут, разрывала мне сердце, как, впрочем, и всем остальным. Школьный двор превратился в настоящий остров грусти и отчаяния.

Бесконечные переговоры по полицейским радиостанциям, казалось, так и зависли в воздухе, мешая дышать. Мне не давал покоя запах крови маленькой девочки. Он завяз у меня в ноздрях и жег горло, и, что самое страшное, застрял у меня в мозгу.

Недалеко от меня плакали родители Шанел Грин, и вместе с ними проливали слезы многие жители нашего квартала, даже не знакомые с убитой горем семьей. В любом городе каждой развитой страны, смерть ребенка такого возраста рассматривается, как ужасная катастрофа. Но только не в Вашингтоне, где ежегодно сотни детей умирают насильственной смертью.

– Я хочу как можно больше времени уделить опросу местного населения, – обратился я к Рэйкиму Пауэллу. – Мы с Сэмпсоном лично пройдемся по близлежащим улицам.

– Я тебя понял, – кивнул детектив. – Работа очень трудоемкая, так что о сне можно забыть. Отдых сейчас – непозволительная роскошь.

– Пошли, Джон, – позвал я Сэмпсона. – Пора браться за дело.

Он не стал ни возражать, ни спорить со мной. Убийства, подобные произошедшему, либо раскрываются в первые двадцать четыре часа, либо не раскрываются вообще. И мы оба прекрасно знали об этом.

Начиная с шести часов этого холодного, промозглого утра, мы с Сэмпсоном методично утюжили район, и в этом нам помогали другие детективы и патрульные полицейские. Львиная доля работа, конечно же, досталась нам. Приходилось посещать дом за домом, задавая их обитателям бесчисленные вопросы. Надо было действовать со всей энергией, чтобы побыстрее раскрыть это отвратительное убийство.

Около десяти утра нас огорошили еще одним убийством, произошедшим в Вашингтоне. Накануне вечером прикончили сенатора Дэниэла Фитцпатрика. Да, что и говорить, ночка выдалась веселой.

– Это не наши проблемы, – безразлично, с холодком, резюмировал Сэмпсон. – Пусть другие ломают головы.

Я не мог с ним не согласиться.

Однако через некоторое время мы с Сэмпсоном столкнулись с проблемой, касающейся нас: никто из опрошенных не мог пролить свет на случившееся возле школы Соджорнер Трут. Никто ничего подозрительного не заметил. Ничего, кроме обычных жалоб на торговцев наркотиками, самих наркоманов, проституток, работающих на 8-ой улице и растущее количество банд подростков.

Но ничего необычного.

– Все просто обожали эту милашку Шанел, – вздыхала продавщица бакалейного магазина – пожилая латиноамериканка неопределенного возраста, которая, как мне показалось, целую вечность торговала возле школы. – Она всегда покупала у меня конфеты. У нее была такая очаровательная улыбка…

И хотя я ни разу не видел, как улыбается маленькая Шанел, мне легко представлялось это. В то же время из головы не выходила изуродованная правая часть лица девочки, отпечатавшаяся у меня в мозгу. Теперь эта картина постоянно была со мной, словно те фотографии близких, которые многие хранят в бумажниках.

Дядюшка Джимми Ки, американец корейского происхождения, владевший несколькими торговыми точками в нашем районе, с удовольствием поделился своими соображениями со мной и Сэмпсоном. Джимми наш старый добрый приятель. Иногда мы вместе ходим посмотреть игру «Рэдскинс» или «Буллетс». В разговоре он упомянул имя, которое стояло на первом месте в нашем небольшом списке подозреваемых.

– А как насчет того неудачливого актера Оторвы-Чаки? – Дядюшка Джимми сам первым вспомнил его, когда мы беседовали за столиком в Хо-Ву-Йанге, его ресторанчике на 8-й улице. На стене, прямо за спиной Джимми, висел небольшой плакатик с надписью:

«Иммиграция – самая искренняя форма лести».

– Ведь никто до сих пор так и не может поймать эту скотину, – напомнил Джимми. – Это, пожалуй, самый поганый человек во всем Вашингтоне. Не считая, разумеется, президента, – добавил он и злобно рассмеялся.

– Никаких трупов, никаких доказательств, – возразил Сэмпсон. – Мы до сих пор не знаем, существует ли этот Чаки на самом деле.

И это было сущей правдой. Вот уже несколько лет в районе ходили слухи о каком-то чудовищном убийце детей, орудовавшем в Нортфилд-Вилледж. Однако никто не мог сообщить по существу дела ничего определенного. Поэтому ничего доказано не было.

– Чаки не выдуман, – настаивал дядюшка Джимми, и его и без того узкие глаза превратились в тоненькие щелочки. – Он настолько же реален, как и сам дьявол. Иногда он даже снится мне по ночам, Алекс. И детям, которые живут поблизости.

– Ну, а что-нибудь более осязаемое, чем сны, известно об этом типе? Где его видели? Кто его видел? Как он выглядит? – возразил я. – Если можешь нам помочь, Джимми, то давай.

– О, с превеликой радостью, – всплеснул руками кореец. Он кивнул и набычился, так, что его пухлые губы, тройной подбородок и шея превратились в единую гармошку жирных складок. Джимми всегда одевался в шоколадно-коричневый костюм и носил желто-коричневую фетровую шляпу, съезжавшую ему на нос, когда он принимался жестикулировать. – А ты по-прежнему медитируешь, Алекс? Вступаешь в контакт с энергией «ци»?

– Я об этом иногда думаю, Джимми. Сейчас уровень моей энергии низковат, но меня беспокоит не это. Расскажи нам лучше про Чаки.

– Мне известно много историй, связанных с Оторвой-Чаки. Им даже пугают маленьких детей. Да что дети, если его боятся даже настоящие бандиты! На детских площадках среди молодых мам и бабушек, гуляющих с ребятишками, только о нем и судачат. И в моих магазинах частенько услышишь грустную историю об исчезновении ребенка. Я допускаю, что все эти рассказы имеют под собой почву. Нет хуже того, кто наносит вред детям. Я прав, Алекс? Или, может быть, ты думаешь иначе?

– Нет, я с тобой полностью согласен, поэтому мы с Сэмпсоном и болтаемся здесь с раннего утра.

Мне и раньше приходилось слышать о растлителе и убийце малолетних по кличке Оторва-Чаки. Поговаривали даже, что он иногда отрезал детям гениталии, причем пол жертвы не имел значения. И мальчикам, и девочкам. Не знаю, насколько правдивы пересуды о Чаки, но действительно, подобные случаи имели место в Нортфилде и Саутвью-Террас, неподалеку от этих мест. Кроме того, несколько детей просто бесследно исчезли.

У полицейских района не хватило ни сил, ни средств создать эффективную группу для поимки Чаки, при условии, конечно, что тот действительно существовал. Несколько раз я пытался поднять этот вопрос у своего начальства, но так ничего и не добился. Лишних детективов для патрулирования юго-восточного района выделять никто не собирался. Такой несправедливый подход настолько бесил меня, что я становился просто одержимым.

– Звучит, словно продолжение сериала «Миссия невыполнима», – заявил Сэмпсон, когда мы направлялись по Г-стрит к казармам морской пехоты. – Мы предоставлены сами себе и должны гоняться за химерой.

– А ты нашел хорошее сравнение, – невольно улыбнулся я, глядя на Человека-гору и удивляясь его воображению.

– Я думал, тебе этот образ понравится, – попытался оправдаться Сэмпсон. – Ведь ты у нас человек культурный и утонченный.

Мы шли и попивали душистый травяной чай, которым нас угостили в ресторане Джимми. Сейчас у нас был вид настоящих детективов: уверенная походка, поднятые воротники, колючий взгляд и все такое прочее. Большие злые детективы. Мне хотелось, чтобы все вокруг видели, что мы действительно работаем.

– Никакой зацепки, ни малейшего следа, ни единой улики, – пришлось согласиться мне с тем, как Сэмпсон оценивал текущее положение дел. – Но мы ведь все равно беремся за это расследование?

– Как всегда, – кивнул Джон, и глаза его приобрели такое жесткое выражение, что даже мне стало как-то не по себе. – Ну, теперь берегись, Чаки. Мы надерем твою мифическую задницу!

– Химерическую задницу, – поправил я.

– Именно так, Шоколадка. Именно так.

Глава 6

Мне нравилось снова работать вместе с Сэмпсоном на улицах юго-востока. И так было всегда, даже когда мы расследовали убийства, от которых кровь стыла в жилах. Последним нашим полем боя стали Северная Каролина и Калифорния, но тогда Сэмпсон подключался лишь в самом начале и уже в конце. Мы дружили с девятилетнего возраста и росли в одном районе. С каждым годом мы становимся еще ближе друг к другу. По-настоящему сближаемся.

– И какова наша первая цель здесь? – обратился ко мне Джон, когда мы шли по Г-стрит. На нем, как всегда, было длинное черное кожаное пальто, отвратительного вида солнцезащитные очки и черная блестящая бандана. Ему это очень шло. Сам внешний вид моего напарника помогал ему. – И как мы определим, насколько хорошо мы потрудились?

– Мы говорим всем, что разыскиваем человека, совершившего убийство возле школы Трут. Повсюду маячим, демонстрируя свои обаятельные рожи, и народ поневоле будет чувствовать себя защищенным.

– А потом мы ловим Оторву-Чаки и действительно отрываем ему все, что можно. – При этом Сэмпсон оскалился так, что ему позавидовал бы Серый Волк из «Красной Шапочки». – Я не шучу.

А я в этом и не сомневался.

До дома я добрался уже в начале одиннадцатого вечера. Бабуля Нана ждала меня. Деймона и Дженни она уже уложила спать. Ее озабоченный взгляд красноречиво говорил о том, что заснуть она не могла, что случалось с ней крайне редко. Ей не составило бы труда заснуть даже в эпицентре урагана, коим иногда становилась сама.

– Привет, дорогуша, – поздоровалась она. – У тебя был плохой день? Можешь не отвечать: сразу видно, что неважный. – Иногда она умеет проявлять и доброту, и сочувствие, и нежность. Мне она нравится в любом из своих настроений, хотя никогда не знаешь заранее, которое из них возобладает в следующую минуту.

Мы уселись рядышком на кушетку в гостиной, и моя восьмидесятилетняя бабушка сжала мою руку в своих ладонях. Я рассказал ей все, чем располагал на данный момент. Ее слегка сотрясала нервная дрожь, что для Наны тоже было нехарактерно. Она вовсе не слабая натура: ни в каком смысле. Бабуля редко демонстрирует свой страх, даже в моем присутствии. С возрастом она ничего не теряет, даже наоборот, становится только более проницательной и сосредоточенной.

– Мне очень плохо из-за убийства в школе Соджорнер Трут, – опустив голову, призналась Нана.

– Знаю. Я сам сегодня только об этом и думал. Работаем по всем направлениям.

– А что ты знаешь о Соджорнер Трут, Алекс?

– Я знаю, что она была когда-то рабыней, а впоследствии стала аболюционисткой.

– О Соджорнер Трут следует говорить, вспоминая таких выдающихся деятелей, как Сьюзен Б. Энтони и Элизабет Кэди Стентон, Алекс. Трут не умела читать, поэтому она запомнила почти весь текст Библии наизусть, чтобы обучать других. В общем-то, ее заслуга в том, что была остановлена расовая сегрегация в транспортной системе Вашингтона. И такая мерзость случилась в школе, носящей ее имя!

– Поймай его, Алекс, – неожиданно зашептала она тихим, безнадежным голосом. – Пожалуйста, поймай этого страшного человека. Мне даже не хочется произносить его имя – Чаки. Он действительно существует, Алекс. Это не выдумка и не пугало для детишек.

Я определенно попытаюсь сделать все от меня зависящее, чтобы прихлопнуть эту химеру.

У меня в голове и так постоянно крутились мысли о том, что если поначалу он калечил детей, и мальчиков, и девочек то теперь стал их убивать. Был ли это Оторва-Чаки? Он действительно реален или является плодом воображения запуганных детей и их родителей? Он ли убил Шанел Грин?

Бабуля Нана пошла спать, а я испытывал необходимость немного постучать по клавишам рояля, стоящего на веранде. Я сыграл две пьесы: «Джаз бэби» и «Мужчина, которого я люблю», но рояль сегодня вечером не внес в мою душу привычного умиротворения.

Перед тем, как отойти ко сну, я кое о чем вспомнил. В Джорджтауне убили сенатора Дэниэла Фитцпатрика. Что же это выдался за денек?! Просто кошмар какой-то.

Даже два кошмара.

Глава 7

Джек и Джилл.

Сэм и Сара.

Кем бы они ни были, но сейчас они оба удобно расположились на роскошном персидском ковре в ее временной вашингтонской квартире. Этот дом они считали полностью безопасным. В камине трещал огонь, пожирая яблоневые поленья, источавшие приятный аромат. Лежа на животе, мужчина и женщина играли в настольную игру прямо на ковре, закрывающем инкрустированный паркетный пол. Это была игра особая, можно сказать, уникальная, которую они окрестили «Жизнь и смерть».

– Я сейчас ощущаю себя проклятым белым вашингтонским яппи из университета Джорджтауна, – ухмыльнулся Сэм Харрисон, представив себе этот несимпатичный образ.

– Я тоже напоминаю представительницу среднего класса, – Сара Роузен надула губы. Но она, конечно, пошутила. Ни Сара, ни Сэм не относились к яппи. Во всяком случае, Сэм.

А в это время на кухне жарилась огромная курица, и возбуждающий аппетит запах пропитал воздух даже в гостиной. На полу же пока полным ходом шла игра.

Она ничем не напоминала ни «Монополию», ни «Риск».

На самом деле целью игры был выбор их следующей жертвы. Они по очереди бросали игральные кости и двигали фишку по квадратному полю, сложенному из фотографий людей. Очень известных людей.

Эта игра для Джека и Джилл имела большое значение: здесь все зависело от случайности. Таким образом, ни полиция, ни ФБР не смогли бы предугадать их следующий шаг или мотив предстоящего убийства.

Если, конечно, существовал какой-то мотив. А он, безусловно, был.

В теплом, мерцающем свете камина Сара наблюдала, как Сэм бросил кости и передвинул фишку по полю. Глаза женщины заблестели: она припомнила их первую встречу, первый контакт – исток всех дальнейших событий.

Именно это и стало началом такой сложной, красивой и непредсказуемой игры. Впервые они договорились встретиться в кафетерии книжного магазина в центральной части города. Сара приехала первой и волновалась так, что сердце колотилось где-то в горле. Все детали предстоящей встречи дышали каким-то безумием. Безумием опасным, но Сара ни за что бы не отказалась от предложения. Она не могла поступиться ни открывающимися возможностями, ни предоставляющимися шансами, ни вескостью причин. А причина для нее значила все.

При первом свидании Сара даже не представляла, как выглядит Сэм, и была поражена, когда он подошел и уселся за ее столик. Она была просто восхищена.

Сара заметила мужчину, олицетворявшего ее представление об идеале, когда тот еще только вошел в кафетерий и заказал чашечку «экспрессе» с миндальным пирожным. Она и вообразить не могла, что именно этот человек и окажется Харрисоном.

Так значит вот он какой, Солдат! Ее будущий партнер. Похоже, Сэм подходил по всем статьям. Он не выглядел убийцей, как, впрочем, и она сама. Скорее, он напоминал пилота воздушного лайнера. Во всяком случае, Сара оценила его внешность именно так. Удачливый вашингтонский адвокат? Высокий, статный, с прекрасной фигурой и ухоженной внешностью, Сэм обладал, к тому же, чертами лица, выдававшими силу и уверенность. У него были ярчайшие голубые глаза, и весь его облик говорил о чувственности и нежности. Сара ничего подобного не ожидала. Мужчина понравился ей сразу, и она почувствовала, что они договорятся, тем более, что оба имели одинаковое мировоззрение.

– Вы смотрите на меня так, словно для человека злого, отвратительная внешность обязательна, а я вас разочаровал, – сказал он тогда, присаживаясь рядом с ней. – Но я вовсе не плохой человек, Сара. Кстати, можете называть меня Сэмом. Я действительно хороший парень.

Он скромничал. Сэм был не просто хорош: он оказался восхитительным, очень умным, сильным, всегда считался с ее чувствами и был искренне предан их общему делу. За неделю, что они встречались, Сара Роуз влюбилась в него без оглядки. Она знала, что этого делать не следует, но так уж получилось. И вот теперь они жили своей тайной жизнью.

Жарящаяся курица вращалась на вертеле, а они продолжали играть в свою любимую игру, расположившись перед уютным камином и думая, как бы заняться любовью. Во всяком случае, Сара об этом думала. Она мечтала всегда быть вместе с Сэмом, с Джеком, хотела постоянно принадлежать ему.

– Похоже, твой бросок окажется решающим, – заявил Сэм, протягивая Саре кости. – Твоя очередь. Договаривались по шести бросков на каждого. Так что сделайте милость.

– Ну что, поехали?

– Вперед.

Сара почувствовала, как под тонкой блузкой азартно заколотилось сердце. Ее парализовала мысль о том, что бросок костей на поле – почти то же самое, что и убийство. Саре казалось, что она сейчас нажимает на спусковой крючок пистолета.

Кто же умрет следующим? Сейчас ответ на этот вопрос лежал у нее на ладони. Кто же?

Она изо всех сил стиснула кости в кулаке, а потом разжала пальцы, наблюдая, как, мелькая точками цифр, они покатились по фотографиям и замерли, как будто их остановила невидимая рука.

Взяв фишку, Сара отсчитала девять выигранных шагов. Девять фотографий.

Она уставилась на изображение следующей жертвы. Ею оказалась женщина!

«Это все ради нашего дела», – пыталась успокоить себя Сара, но сердце продолжало отчаянно колотиться в груди.

Следующей жертвой слепой случай выбрал очень известную даму.

Не только Вашингтон, но и весь мир будет возмущен до глубины души вот уже во второй раз.

Глава 8

Сэмпсон и я вышагивали по окутанному туманом Гарфилдскому парку, который расположен между берегом реки Анакостии и автострадой Эйзенхауэра, неподалеку от школы Соджорнер Трут. «Цвет истины серый, – рассуждал я, входя в густой смог. – Всегда серый». Мы торопились, но не потому, что решили совершить бодрящую утреннюю пробежку. Мы направлялись к тому месту, где была на самом деле убита Шанел Грин, туда, где какой-то дьявол размозжил ей череп.

На месте происшествия уже находилось несколько полицейских во главе с капитаном и еще один детектив. Тут же толпилось с дюжину праздных наблюдателей, любителей поглазеть на чужое несчастье. Сюда поисковую группу привели розыскные собаки, специально привезенные из Джорджии. Через заросли вечнозеленых деревьев проглядывала 6-я улица, чуть дальше располагалась и школа. Именно на этом месте убийца жестоко расправился с девочкой.

– И ты считаешь, что он отсюда тащил тело до школьного двора? – недоверчиво проговорил Сэмпсон. Мне тоже с самого начала такая версия показалась маловероятной. Но тогда каким образом тело попало туда, где его нашли?

В паре футов над кустарниками, где и было совершено убийство, на ветру трепыхался ярко-красный воздушный шар.

– Эта игрушка отмечает место убийства? – насторожился Сэмпсон. – Зачем он его туда привязал?

– Не знаю… Сам об этом думаю, – пробормотал я, раздвигая толстые ветки кустов и забираясь внутрь импровизированного убежища. Здесь сильно пахло сосновой хвоей, даже несмотря на то, что утро выдалось морозным. Это напомнило мне о приближении Рождества.

Зайдя внутрь «шалаша», я словно почувствовал, что убийца находится еще здесь и нагло бросает мне вызов. Кроме того, я явно ощутил присутствие Шанел, которая пыталась сообщить мне что-то очень важное. Мне захотелось побыть тут одному хотя бы пару минут.