Секс с экс

– Мы едем по А-66 на восток, а могли ехать и по новой дороге. По обеим можно выехать на А-171, которая ведет в Уитби.

Я не очень понимаю, о чем тут говорить. Эта романтика объездных путей и дорог, по которым «было бы ехать лучше», существует исключительно для мужчин. Я кивнула, ничего не сказав, отвернулась и стала смотреть в окно.

Я в незнакомой стране. У Ричарда акцент, а ландшафт так непривычен для глаза. Потрясающие пейзажи со стадами овец эклектически смешиваются с современностью – новыми огромными стадионами и сложными конструкциями мостов, и с уютной милой старомодной бедностью павильонов для бинго и заколоченных досками магазинов. Женщины, стоящие на сельских автобусных остановках, похожи друг на друга. Все они полные и усталые. Неужели это никогда не кончится? «Эскорт» Ричарда останавливается ненадолго на красный свет, и я рассматриваю их вблизи. Одна женщина стоит на автобусной остановке, а другая что-то кричит ей издалека. И та задерживает автобус, пока вторая не дотащит хозяйственные сумки и свой избыточный вес. Водитель оживляется, он рад этому происшествию, и его, кажется, не очень раздражает задержка. Пока женщина поднимается в автобус, все остальные пассажиры кричат и машут ей руками. Может, я что-то упустила? Может, она знаменита? Нет, я ее не знаю. Но создается впечатление, что это так, иначе почему же еще все к ней так внимательны? Теплота, с которой они относятся друг к другу, на миг обдает меня странным жаром.

Это просто удивительно, если учесть, что стоит арктический холод.

Как в военные времена, мужчины на улицах или очень молоды, или очень стары. Они плохо питаются. Поэтому молодые парни выглядят худыми и сексуальными, а старики – жалкими. Я пытаюсь припомнить что-нибудь из школьных уроков географии и новостей восьмидесятых годов. Северный Йоркшир, кажется, не относится к районам, обедневшим после закрытия шахт. Нет, точно нет. Этот регион пострадал после развала судостроения. Непонятно, где же мужчины средних лет. Может, они уехали куда-то на своих велосипедах? А может, все они сейчас собрались в Клубе грузового флота.

Я вздыхаю, теряя интерес к собственным мыслям. Следующая фаза скуки. Я закуриваю. Ричард посмотрел на меня в зеркало, и, чтобы не показаться невоспитанной, я немного опускаю стекло. Это очень деликатно с моей стороны в такую холодную погоду.

– Не могли бы вы не курить? – вдруг просит Ричард.

Мне неуютно и хочется ответить: нет, совершенно не могу. У меня привычка, тридцать сигарет в день, и эту привычку надо подкармливать. У меня бешеный обмен веществ. Вместо этого я фальшиво улыбаюсь и выбрасываю сигарету в окно. Ричард меня не благодарит, а лишь коротко кивает. Удивительно. Мне казалось, я ему нравлюсь. Обычно я произвожу на мужчин почти такое же впечатление, как лицензия на печатание денег, или хотя бы сертификат, освобождающий меня от обещания не курить. Почему же эти двое Смитов так себя ведут? У них что, гормонов нет?

Город скрывается из виду, и по сторонам дороги лишь изредка мелькают деревни. Мрачные склады и исписанные граффити автобусные остановки, повествующие, что, несмотря на все трудности и разногласия, «Джез любит Бренд», исчезают, сменяясь открытыми бескрайними полями, то есть грязи, присыпанной снегом и покрытой льдом, с разбросанными по ним редкими фермами. Небо все еще бледно-лиловое, но на нем полосы серебристого света.

– Море, – одновременно кричат Ричард и Даррен. И оба смеются. – У нас такая семейная традиция, – пояснил Даррен. – Довольно распространенная. Думаю, вы это знаете. – Я этого не знаю, но все равно слежу за их взглядом.

– Как красиво, – вздыхаю я неожиданно для себя. И тут же жалею. Я же скучающая городская дама, а эта роль не позволяет восхищаться великолепием пейзажа. Стараюсь придерживаться этого правила и делать только оригинальные и язвительные замечания, но при виде такого грандиозного зрелища я лишилась слов. Я вижу лицо Даррена в зеркале заднего вида. Он улыбается мне так, будто счел эту банальность острым словцом.

– Значит, вы уже не боитесь, что вам будет скучно? – спрашивает он.

Он случайно не проводит сеансы чтения мыслей на ярмарках?

– Да, я думаю, что найду, чем себя развлечь, – честно отвечаю я лишь с крохотной долей кокетства.

Ричард беспокойно ерзает.

Городок Уитби состоит из нагромождения домов и домиков. Он ютится на холмистом побережье, дома и закрытые кафе будто нарочно придвинуты вплотную друг к другу. Узкие улицы, крутые холмы – я вдруг словно попадаю в другую эпоху. Наконец мы подъезжаем к домам, расположенным террасой. Они, наверное, ухнут в море, если кто-нибудь тут слишком громко кашлянет. Даррен уверяет меня, что они прочнее, чем кажутся, и стоят тут уже больше ста лет. Может, он и прав, но я все равно стараюсь запомнить, что в таком доме не стоит делать резких движений. Снаружи дом кажется таким маленьким – удивительно, как в нем сумели вырастить четверых детей. Разве собственность на севере не дешевле? И размышляю, не спросить ли об этом, чтобы завязать беседу, но потом передумываю. Мы входим не через главный вход, а в заднюю дверь из переулка.

– Переулки у нас тут называют проходами, – поясняет Даррен, снова демонстрируя телепатические способности. Лучше бы он этого не делал, меня это уже пугает.

Дом неожиданно велик, оттого что вытянут в глубину. Кажется, в нем бесконечно много комнат. Миссис Смит и Линда встречают нас на пороге, а миссис Смит кричит «отцу», что приехал Даррен с подругой. Отцом оказывается мистер Смит, ее муж. Он не встает со своего стула в гостиной, а только приветливо машет нам рукой. Это объяснимо – он смотрит повторение «Уолтонов», а от такого зрелища невозможно оторваться. Миссис Смит смотрит на меня недоверчиво.

Я знаю по опыту, что все женщины, и особенно матери, относятся ко мне с подозрением. А еще я знаю вот что: если я хочу снискать расположение Даррена, нужно понравиться его матери. Забавно, но все приемы мужчины, который стремится завоевать женщину, решительно не годятся для женщин, которые желают понравиться мужчине. К примеру, одобрение моей матери – это плохой признак.

Миссис Смит не может оторвать взгляд от моей юбки и бормочет, что «это, наверное, последний крик моды» в Лондоне. Линда же, напротив, встречает меня привычнее – лестью и неподдельным восторгом. Ей нравятся мои волосы, моя сумка, юбка, ей хотелось бы иметь такие же туфли, как у меня. Ее мать, конечно, недовольна, но я отвечаю на все Линдины расспросы о том, где что куплено, и даю ей пощупать ткани. Бедный ребенок. Наверное, не видела ничего лучше костюма из нейлона. Я хочу подарить ей «Би&Би», если только это не смущает миссис Смит, но та не желает об этом слышать и, кажется, взаправду обижается. Говорит, что Даррен может ночевать в комнате Ричарда, а меня уложат в бывшей комнате Даррена. Линда с энтузиазмом предлагает сразу меня туда проводить, и я соглашаюсь. Я не доставала косметичку с тех пор как приехала в Дарлингтон.

С Линдой очень приятно общаться. Ее плюс – преклонение передо мной, а еще она обладает всеми достоинствами юности; жизнерадостна, простодушна, у нее нет морщин, и ее не раздражает внимательное следование моде. Кроме того, она, как и Даррен, выиграла в генетической лотерее. Я предпочитаю, чтобы меня окружали красивые люди. Линда стройна, у нее густые и кудрявые черные волосы до плеч, такие же сногсшибательные глаза, как у Даррена, длинные ресницы Бэмби. А самое привлекательное в ней то, что она, кажется, не сознает своей красоты. Жалко, что она живет в такой глуши, где ее никто не видит. В Лондоне она бы пользовалась большим успехом. Могла бы работать на телевидении, в модельном бизнесе или в коммерческих кругах, где требуется гораздо больше, чем просто ум. А тут ей придется рано выйти замуж, растить целую футбольную команду детей и вести счет растяжкам на животе. В блаженном неведении относительно того, что ее ждет, она оживленно и безостановочно болтает, провожая меня в комнату Даррена.

Этот дом, как и все графство, – настоящее смешение старины и современности. Много всякой техники: три телевизора, два видео, компьютер, картриджы с компьютерными играми, радио, системы хай-фай и всевозможные кухонные новшества. Но обои и ковры сохранились, по-моему, еще с довоенных времен – я имею в виду Крымскую войну. Изучая развешанную по стенам медную посуду и вязаные салфетки, я отмечаю про себя, что, когда мы будем делать очередную программу, бутафорам нужно пригласить миссис Смит в консультанты. Вся мебель и все мелочи в доме старомодны и, если честно, просто ужасны, зато безукоризненно чисты. Моя мать могла бы провести пальцем по верхнему краю гардероба и не найти повода для огорчения.

Поначалу я смущена настойчивым приглашением миссис Смит остановиться в их доме. Я не люблю жить в чужих домах. Иногда остаюсь на ночь у Джоша, но дома его родителей (обратите внимание на множественное число) такие большие, что можно не опасаться столкнуться на лестнице с кем-нибудь из его родни. Кроме того, эти дома нельзя назвать семейными. Его родители вместе только номинально, сводя на нет смысл слов «семья» и «дом». Чтобы избегать встреч друг с другом, они оба пользуются многочисленными просторными резиденциями. Если мать Джоша живет за городом, можно не сомневаться, что его отец в городе, а если он за городом, мать укрывается на своей испанской вилле. Вот оно, семейное счастье. Все же, несмотря на эти оговорки, я принимаю приглашение миссис Смит: мной отчего-то овладело неодолимое любопытство узнать о Даррене как можно больше, и я рада, что буду спать в его детской. Попутно я пытаюсь определить, пользовался ли этой комнатой кто-нибудь кроме Даррена. Линда заверила меня, что нет.

– В этой комнате было все, от мокрых простыней и до… мокрых простыней. – Она слишком много болтает.

Она толкает тяжелую деревянную дверь, и мы вдвоем втаскиваем мою огромную сумку в крошечную комнату. Как многие родители, миссис Смит с любовью хранила этот храм старшего сына. Мне словно дали прочесть дневник Даррена. Комната – это как отпечатки пальцев. У окна жесткая, неудобная на вид кровать. Значит, для юного Даррена сон был не так уж важен. Интересно, он по-прежнему такой? Еще здесь стоит древний гардероб и маленькая аудиосистема на подзеркальном столике. Для средних частот – думаю, двенадцати летний Даррен потребовал ее в компенсацию за ужасную мебель пятидесятых. На стене – плакаты, какие были в комнате любого парня, который рос в семидесятые годы и пережил застой в восьмидесятых. «Звездныйпуть», «Команда А» и «Старски и Хатч», еще Дебби Харри и Пэм Юинг. А остальное – это пещера Аладдина, Остров сокровищ и пещера Бэтмена. Тут тьма книг. Они заполняют подоконник и бесчисленные полки, а те, что не уместились, сложены вдоль стен неустойчивыми колеблющимися стопками до потолка. Тут все, от «Ежегодников Бино» до сборника Чарльза Диккенса из коллекции «Ридерз дайджест». У него широкий круг чтения: все книги зачитаны, и это единственное, что их объединяет. А на самом верху стоят модели, собранные Дарреном. По-моему, мать расположила их в хронологическом порядке: самые ближние к двери – детские, очаровательные в своей безыскусности ракеты и подводные лодки, сделанные из роликов от туалетной бумаги и коробок из-под кукурузных хлопьев. Затем Даррен перешел на эластичные ремни и ковши «Дэрили», на вертолеты и комбайны. Модели постепенно усложняются и увеличиваются, пока наконец не появляется тяжелая модель «Мекано» примерно трех футов в высоту и двух в ширину, она стоит в углу напротив двери.

– Это копия модели НАС А, – поясняет Линда. Наверное, догадалась, что я мало что понимаю, и стала бросать маленькие кусочки мрамора в ковши, которые оказались оборотным механизмом, приводящим в действие насос, запускающий двигатель, который запускает ракету, и так далее. Это завораживает. Гораздо сложнее, чем «Мышеловка».

– Он, наверное, долго его собирал.

– Ну да, долго.

– А что, друзей у него не было?

– Сотни, – она весело улыбается, не обращая внимания на мой скрытый выпад. – Но он всегда увлекался экологией и вселенной в целом, и…

– И зачем мы здесь. – Я с трудом сдерживаю смешок.

– Точно, – восторженно восклицает Линда. Она похожа на американцев – они тоже не понимают сарказма.

Она выжидающе улыбается, и мне, как ни удивительно, стыдно. Я бормочу:

– Как здорово, – и это честно.

Потолок – настоящее произведение искусства. Даррен расписал его под ночное небо. Я присмотрелась к созвездиям и поняла, что это Млечный Путь. Несмотря на неточности, он великолепен.

Линда смеется.

– Мама не стала закрашивать. Даррен его нарисовал, когда ему было тринадцать, и маме нравится.

Не могу понять, то ли эта роспись свидетельствует, что Даррен – самый грустный мужчина из всех, кого я знала, то ли, что он…

Самый удивительный.

Нет, он определенно неудачник.

Я выглядываю в окно, завешенное сверкающей белизны тюлем, убранным в складки сверхъестественной ровности.

– Это его домик на дереве?

– Да, мой. Я сам его построил, – отвечает Даррен. Я вздрагиваю и оборачиваюсь. Линда откровенно злится из-за того, что он разрушил наше женское общество. А я рада ему помимо собственной воли.

– Неплохой, – говорю я. – Большинство людей довольствуются одним этажом и обходятся без водопровода. – Но я широко улыбаюсь, давая понять, что под впечатлением. Даррен улыбается в ответ, и в кои-то веки он надо мной не смеется.

Мы возвращаемся в кухню.

Кухня – центр дома Смитов. Миссис Смит вручает мне огромную кружку крепкого сладкого чая. Я хочу ей сказать, что предпочитаю черный кофе или чай «Эрл Грей», но как-то возможности не представляется. Кухня гудит, точно улей. Включена местная радиостанция (у диджея очень странный акцент), работают сушилка, стиральная и посудомоечная машины. Тем не менее в раковине высятся горы грязных тарелок, а чистые сушатся на подставке. По крайней мере на двух стульях лежат кипы неглаженого белья. На других стульях спят толстые и ленивые кошки. Время от времени собака, старый Лабрадор, выскакивает из своей корзины и лает, услышав что-то во дворе. Поразительно, как он может слышать, что творится на улице, если я еле разбираю собственные мысли.

Беседа не прекращается ни на минуту. На самом деле, беседой это можно назвать только условно. Такое впечатление, что все говорят одновременно на разные темы и друг друга не слышат, но все (кроме меня) стараются отвечать на заданные вопросы.

Линда и миссис Смит все время предлагают мне какую-то еду, а я пытаюсь отказываться, но не могу. Приходится брать пирожки, пирожные и сэндвичи и просто оставлять их на тарелке. Чай уже выпит – он оказался на редкость вкусным. На кухню влетают Сара с мужем и детьми. Ребенка, что у нее на руках, Сара без церемоний сажает на колени к миссис Смит и обнимает брата. Две старших девочки – им от трех до девяти лет (не разберешь, если своих детей нет), – следуют этому примеру и лезут на колени к Даррену. Муж Сары тихо исчезает куда-то – наверное, идет смотреть телевизор вместе с мистером Смитом.

Кухня, прежде лишь слегка пузырившаяся, теперь просто кипит. Полцарства за бокал шампанского или за таблетку аспирина. В голове что-то пульсирует в такт всему этому шуму. Племянницы Даррена требуют их покружить, и Даррен их кружит. Сара просит чашку чая и спрашивает у матери, пекла ли та сегодня утром? Миссис Смит говорит, что пекла, – ах, вот чем так вкусно пахнет в доме. Миссис Смит качает ребенка на колене и кормит его, а другой рукой раскладывает гладильную доску, чтобы погладить юбку Линды.

Появляются Шелли и Ричард, снова радостные возгласы и поцелуи. Шелли привезла шоколадный торт, который тут же режут, не думая о том, пора ли уже есть или еще рано. Ричард предлагает Даррену переброситься мячом на заднем дворе. Шелли показывает своим будущим племянницам образцы тканей для платьев подружек невесты. Девчонки радостно визжат. Сара распаковывает продукты, вспоминая какой-то случай со школьным учителем ее старшей дочери, которую зовут Шарлоттой, и все между делом расспрашивают меня, кто я и для чего приехала.

Миссис Смит, Сара и Шелли приходят к очевидному выводу, что я девушка Даррена. Очевидному для тех, кто меня не знает. Я никогда не была ничьей девушкой и не хочу ею быть. А если бы и захотела, то не такого парня, как Даррен. Возможно, он красив, сексуален, интересен и интеллигентен, но мне он не подходит.

Я уверена, он станет прекрасным бойфрендом какой-нибудь девушке.

Другом той, кто хочет иметь прекрасного бойфренда.

В любом случае удобнее, чтобы они считали меня его девушкой, чем объяснять им, что на самом деле я хочу, чтобы Даррен соблазнил свою бывшую подругу в назидание и ради удовольствия теперь уже целых 8, 9 миллиона зрителей.

Женщины пользуются отсутствием Даррена и Ричарда, чтобы удовлетворить свое любопытство.

– Так вы с Дарреном… дружите? – Сара никак не может выговорить слово «дружите». А я долго выбираю пирожное на блюде, которое протягивает мне Линда. И лишь киваю в ответ.

– Вы, наверное, давно друг друга знаете? Я спрашиваю, потому что не помню, чтобы он о вас говорил, – добавляет миссис Смит.

Я рада, что не влюблена в него – его любопытные родственники совали бы свой нос во все на свете. Они определенно полагают, что «их» Даррену нет равных и никто не может быть его достоин. Представляю, как через несколько лет миссис Смит и Сара будут проверять умение невесты Даррена добела отстирывать белье. Ужасно. Они, наверное, устроят ей экзамен по кулинарии. Бедная Шелли, представляю, как ее допрашивали и испытывали, когда Ричард впервые привел ее в дом. Я смотрю на Шелли, ожидая увидеть запуганную и сварливую женщину. Она приветливо мне улыбается, уверенно сгоняет со стула кошку и плюхается на него сама.

– Брысь, Тэбби. Хм-м.

Допросу Шарлотты недостает тонкости, но ей простительно, потому что она все еще носит комплекты из жилета и штанишек, как у Винни-Пуха. Она опускает преамбулу.

– Вы подруга Даррена?

– Нет. – Я знала, что этот вопрос назревал, но почему я краснею?

– А. – Шарлотта разочарована, а остальные удивлены. – А у вас есть друг? – продолжает она.

– Нет. – Я бы никогда сюда не приехала, если бы знала, что меня будут подвергать таким унизительным допросам.

– Как жалко, – говорит Шарлотта, – а у меня есть. Его зовут Алан Баркер, и он поет мне песни. – Я ободряюще ей улыбаюсь, и она продолжает: – Мне шесть с половиной, Люси четыре года. Бен тоже уже большой, ему два годика. А вам сколько?

– Шарлотта, не приставай. Нельзя спрашивать у леди о возрасте, – одергивает ее Сара. Но все равно ждет, что я отвечу.

– Тридцать три.

Я заметила, что Шелли, Сара и миссис Смит переглядываются. Они считают, что быть одинокой в тридцать три года подозрительно. Я мечтаю, чтобы Даррен бросил свой футбол и спас меня от них.

– А у вас есть сестра? – продолжает допрос Шарлотта и не отрываясь смотрит мне в глаза. Я ерзаю на стуле, пытаясь увидеть ее затылок. Там наверняка вытатуированы три шестерки.

– Нет.

– Ну, тогда брат?

– К сожалению, тоже нет. – Люси влезает ко мне на колени, будто хочет меня утешить.

Я немножко нервничаю – у меня еще никто и никогда не сидел на коленях, исключая щенка или котенка. А она удержится? Но оказывается, у Люси есть в этом деле опыт. Она прижимается ко мне и сосет большой палец. Я чувствую на шее ее дыхание. И оглядываюсь в поисках поддержки. Никто здесь, кажется, и не подозревает, что для меня непривычно держать на коленях ребенка. Обычно люди ко мне не прикасаются. Только если им за это платят или во время секса. А это совершенно другое дело. За деньги меня может трогать мой парикмахер, массажист, специалист по акупунктуре и персональный тренер, а мужчины – за более эфемерное вознаграждение. Но эта девочка сидит у меня на коленях, держит мою руку и, кажется, ничего от меня за это не требует. Как странно.

– А где вы работаете? – спрашивает Сара. Я уже готова предложить им заполнить анкету, но тут возвращаются Даррен с Ричардом. Я прикусываю язык.

– Она работает на телевидении, – отвечает за меня Линда. Одну только Линду впечатлила моя профессия.

– А что именно вы делаете на телевидении, дорогая? – спрашивает миссис Смит.

Я объясняю самыми простыми словами. Думаю, этого будет достаточно. Никто понятия не имеет, как другие зарабатывают себе на жизнь.

– Придумываю разные программы.

– Ого, – произносит хором вся кухня.

– Не вы придумали «Друзей»? – спрашивает Шелли.

– Нет, это американцы.

– А «Флаг отплытия» не вы придумали? – спрашивает Шарлотта.

– Нет, это было до меня.

– Это не вы придумали то игровое шоу с мистером Тайрантом? Где можно выиграть миллион? – вопрошает миссис Смит.

– Или «Трусость»? – спрашивает Линда с надеждой.

– Нет, это другой канал. – Я как будто извиняюсь. Ясно, что тут я никого удивить не сумела.

– А какие придумали вы? – интересуется Сара.

Дверной звонок звенит как раз вовремя, и это вызывает такой интерес, что все, кроме Даррена и Люси, идут к дверям.

– К нам никто не звонит в дверь, – объясняет он. – Все входят с задней двери. Это, наверное, почтальон.

Я киваю, словно такое нелепое поведение для меня привычно и ничуть не удивляет.

– Почему вы не назвали им свое шоу? – спрашивает он.

– Не думаю, что им это нужно знать, – мрачно говорю я.

– Вы считаете, они не входят в те самые 8, 9 миллиона твоих зрителей? Вы очень проницательны.

Я пристально смотрю на него. Как он самодоволен. Как самоуверен. И сексуален.

Это потому что у него рот такой.

10

Не понимаю, как это вышло. Не помню, когда я согласилась пойти с Дарреном, Люси и малышом Беном в бассейн. Я, может, и не согласилась бы, но в семействе Смитов такой жуткий шум и неразбериха, что сопротивляться превосходящим силам противника просто невозможно.

Обычно я не хожу в городские бассейны. Я принимаю минеральные ванны и посещаю частные спортзалы. Меня пугают болезни ног, гнездящиеся в трещинах кафеля, и, несмотря на уйму хлорки, которую местный совет заставляет выливать в бассейны, мне кажется, что плавать придется в чистой детской моче. Мое отражение в мутном от пара зеркале еще больше портит настроение. Оно мне не нравится. Купальника у меня с собой нет, и Сара одалживает мне свой. Можно догадаться, что Сара была в свое время очень привлекательной женщиной, но она родила троих и немного расплылась. Кажется, наряды для нее не самое главное. Ее купальник – скорее шкура, чем «от кутюр». Я объяснила Саре и Шелли, что ношу только черное, а они улыбнулись и вручили мне это уродство. Когда-то его украшали яркие цветы, но они, к счастью, выцвели. И покрой плохой. Черт, почему я не взяла с собой купальник от «Кальвина Кляйна»? Он скроен так, что максимально удлиняет ноги и сужает талию. На груди прокладки, фигура получается неотразимая. А эта цветастая тряпка висит между ног и на бедрах, и бретельки сползают с плеч. Вдобавок к ужасающей перспективе вывалиться из купальника я неожиданно обнаруживаю, что осталась в раздевалке одна с двумя маленькими девочками.

Я в панике. Не только потому, что не брила ноги уже неделю, а потому что Шарлотта и Люси обе смотрят на меня вопрошающе. Такое впечатление, что все – Даррен, его мать, Сара, Шелли и эти дети, – все они думают, что я у них вместо няньки.

И что я для этого гожусь.

Хотя ведь так оно и есть. Я, слава богу, выпускаю шоу, которое собирает миллионы зрителей. Я распоряжаюсь бюджетом в сотни тысяч фунтов и даю многомиллионный годовой доход. И сумею переодеть двух маленьких девочек.

Конечно.

Они не стоят спокойно, скользят по гладкому полу и никак не хотят надевать купальные костюмы, а уж от надувных нарукавников отказываются наотрез. И я вообще не стала их надевать. Как только вденешь нужную конечность в нужное отверстие, они ее тут же вытаскивают. И все-таки мне удается их одеть, хотя один купальник оказывается надет наизнанку, а второй задом наперед.

Понятно, что главное – сохранять спокойствие. Тут, как в любом сложном положении, важно не дать сопернику понять, что ты боишься. Я определенно могу усмирить двух маленьких девочек одним взглядом. Только если они будут стоять спокойно.

– Шарлотта, не бегай. Тут скользкий пол. Упадешь. – Я стараюсь говорить так, чтобы это звучало как совет или предупреждение. А получилось испуганно и угрожающе. – Люси, мы не взяли твой розовый купальник. Тебе придется надеть вот этот, голубой. Пожалуйста, не плачь. Давай руку. Прошу тебя. – Обе девочки хнычут, хотя подозреваю, что Шарлотта – крокодиловыми слезами, и мне самой хочется заплакать.

Но тут какая-то женщина приходит мне на помощь.

– Это, наверное, не ваши дети?

– Не мои. – Злюсь и одновременно чувствую облегчение. Это ведь и не ее дети. Но она во мгновение ока надевает на них купальники как надо. Почему же я не сумела? Может, есть какой-то ген материнства, и когда его обладательницы становятся матерями, им все это дается легче? А я никогда не хотела быть матерью, мне такое не снилось даже в самых страшных снах. И вправду, все это уже напоминает страшный сон. Но я люблю делать все хорошо. И не люблю неудач.

Я подговариваю девочек не рассказывать дяде Даррену, что этой хорошей тете пришлось помочь им одеться. И обещаю им дать за это по фунту, но Шарлотта сообщает мне, что нынешняя ставка – новый гардероб для ее Барби и поход в «Макдоналдс». Меня бы должно это разозлить, но мне нравится ее сообразительность, я уверена, что она далеко пойдет.

Даррен ничего не говорит, хотя мы пробыли и раздевалке сорок пять минут. Он машет нам рукой из детского бассейна, где играет со счастливым Беном.

А я спускаюсь в бассейн, стараясь не думать о моче. И вручаю Даррену нарукавники девочек, давая понять, что теперь его очередь.

– Можете подержать Бена? – Я киваю, потому что боюсь открыть рот, чтобы в него не попала какая-нибудь гадость. Даррен с улыбкой передает его мне. Хорошо, что мальчик не стал плакать. И я улыбаюсь ему очаровательной улыбкой в надежде, что мое умение обращаться с мужчинами распространяется и на таких малышей.

Даррен выскакивает из бассейна.

Он божествен.

Он, наверное, качается. У него упругие и развитые мышцы. Он худой и загорелый. Я смотрю, как сверкает вода, стекая по его плечам и ногам. Дотронуться бы до этого Адониса. С волнением отмечаю, что его сильная грудь и ноги покрыты волосами, а спина – нет.

Мои соски твердеют и трутся о жесткий купальник. Бездарная дешевка, он без подкладки.

Даррен надевает племянницам нарукавники. И пускает их ко мне в бассейн. А сам садится на бортик, болтая ногами в воде. У меня слабость в коленях, все тело в огне. Не могу оторвать от него глаз. Он великолепен, великолепен. От загорелых ступней с аккуратными квадратными ногтями – а не желтыми загнутыми когтями, которыми предпочитает щеголять большинство мужчин – и длинных мускулистых ног до аккуратного плоского живота. Это вам не упаковка из шести бутылок – это как целая полка в баре. Я хочу запустить пальцы в волосы на его груди. Потерять их там и уже никогда не найти. У него сильные широкие плечи. От воды они блестят, точно лакированные. Он наблюдает за детьми и не замечает, что я изучаю каждую капельку хлора на его коже. Блестящие волосы непокорно вьются на шее, и я им завидую. Я хочу быть этой прядью волос, хочу быть каплей хлорки, воды и мочи.

Пока он внимательно следит, как дети плещутся и прыгают в воде, я рискую взглянуть на его плавки.

О-о-о-го.

Привет, малыш.

– Мне взять Бена?

– Что?

От смущения я чуть не роняю мальчика. Почему он решил со мной заговорить именно сейчас? Передавая малыша, я стараюсь не смотреть Даррену в глаза и чувствую себя, как ребенок, которого поймали за руку у блюда с пирожными. Я заставляю себя взглянуть на Даррена, и он снова улыбается. Приятно, что я его так забавляю! Раздраженная и возбужденная, я недовольно тащусь к лестнице, пока он вылезает. Он пытается завести беседу, но я не могу успокоиться. До тех пор, пока не замечаю, что он украдкой разглядывает мою грудь, и настроение у меня тут же поднимается.

Да, теперь мне гораздо лучше.

После бассейна мы идем в «Макдоналдс». Даррен, очевидно, несколько удивлен моим выбором ресторана. Я улыбаюсь и ничего не объясняю. И лишь после того как Люси получила второй шоколадный коктейль, а я второй раз отвелa Шарлотту в туалет (самостоятельно), мне приходит в голову проверить сообщения на мобильном. Как я могла забыть позвонить Фи или Бейлу! И ведь не потому, что развлекалась. В том смысле, что не ходила по магазинам и клубам. Обычно я проверяю их каждые двадцать пять минут, если я не на работе. Было шесть звонков.

– Привет, Кэс. Это Фи. Я просмотрела за ночь все файлы и сделала список из трех подходящих сценариев для шоу. Мне провести с ними интервью? Если да, то тебе нужно предусмотреть бюджет побольше. Позвони мне.

– Привет, Кэс, это Джош. Иззи мне сказала, что ты поехала за каким-то парнем через всю страну. А в чем дело? Он что, трансвеcmum? Наверное, получится хорошее шоу. Ладно, звони, когда будет время.

– Кэс, это опять Фи. Ты мне не позвонила, я решила сама провести интервью. Кажется, я нашла замену. Надеюсь, хорошую. У меня вообще-то не было выбора. Мы не успеваем. Перезвони мне, пожалуйста. Передавай от меня привет Даррену. Скажи, что это та, на которой был светло-голубой костюм из кашемира. Нет, не надо.

– Кэс, это Иззи. Ннннууууууууу, как продвигаются дела с этим северным плейбоем?

– Джокаста, это мама. Мне это не нравится. Ты меня слышишь?

– Кэс, это Бейл. Позвоните мне.

В общем, ничего срочного. И я снова переключаю телефон на автоответчик.

К тому времени, как мы с Сарой отвозим детей домой, я измучена и у меня нет сил отказаться от ужина «по-семейному». Если бы не усталость – да ни за что!

– Оставайтесь, у нас сегодня лазанья, мама и папа ушли в паб, Ричард у Шелли, а Линда здесь. Дома никого. Останетесь одна в пустом доме.