Огненные дороги

      При подготовке приходилось сталкиваться и еще с одной трудностью языковой. За четыре года обучения в школе я научился русскому языку и говорил свободно, но у меня оставался болгарский акцент. Кроме акцента важно было и само произношение, особенно тех слов, которые и по-болгарски, и по-русски пишутся одинаково, а произносятся по-разному.
      Помню, я готовился к занятиям по технологии металлов. Пришлось много упражняться в правильном произношении некоторых слов и специальных терминов. В таких случаях незаменимым моим помощником была жена, Мария Тимофеевна. Она работала тогда на металлургическом заводе, где производство велось в три смены. Возвращалась обычно в полночь. А я читал и натыкался на такие слова, как "белый чугун". По-болгарски произносится "бял", а по-русски "белый". Спрашиваю жену:
      - Скажи, как правильно произносится "белый чугун"?
      - Напиши и произноси! Как пишется, так и произносится, - отвечает она.
      Легко сказать: "как пишется, так и произносится". Я знаю, как пишется, но не могу произнести. Пишется через букву "ы", которая произносится как-то средне между нашими гласными "ъ" и "и".
      - Давай произноси это слово! - говорит жена. Произношу "белий". Жена сердится:
      - Не "белий", а "белый".
      Начинаем снова: она произносит, а я повторяю "белый", пока мой язык не привыкает. Потом следует "серый чугун". Я опять произношу не "серый", а "серий".
      Снова и снова повторяли мы с Марией эти упражнения. Я обычно предварительно выписывал на листочке трудные для произношения слова, вроде такого, как "пыль", которое в моем произношении звучало как "пил".
      - Не "пил", а "пыль", - поправляла меня жена. - Пьется вода и вино. По-болгарски "прах", а по-русски "пыль". Повторяй за мной!
      И я повторял до тех пор, пока у меня не получалось что-то похожее на "пыль".
      Труд, который я вкладывал в подготовку к занятиям с солдатами по автомобильному делу, не прошел даром: я учил других и учился сам. Технические знания, полученные во время службы в автотранспортном батальоне и других частях Советской Армии, помогали мне повсюду. Помогали и во время службы в болгарской Народной армии, когда в 1947 году мне приказано было принять командование 1-й танковой дивизией. И если я еще не знал тогда танка, то его сердце - двигатель был мне уже хорошо знаком.
      В автотранспортном батальоне я освоил и вопросы обслуживания и ремонта автомобильной техники.
      Осенью 1931 года я успешно выдержал экзамены в военно-техническую академию и был принят слушателем на военно-инженерный факультет. Первый курс на этом факультете мы проучились в Ленинграде, а летом 1932 года факультет перевели в Москву, где на его базе формировалась Военно-инженерная академия, которой в 1935 году присвоили имя В. В. Куйбышева. В академии было четыре факультета: командный, фортификационный, геодезический и промышленный. Академия находилась почти в центре города, на Покровском бульваре. Классных комнат и хорошо оборудованных лабораторий было достаточно, однако квартирный вопрос для слушателей представлял большую трудность. Население города росло буквально изо дня в день, а жилищное строительство только развертывалось. Моссовет выделил академии несколько домов в районе Красных Ворот. Там и организовали сначала общежитие для семейных слушателей. Позже большая часть сотрудников академии и их семей жили в так называемом типовом городке. Он был построен рядом с Измайловским парком. Городок строился силами самой академии, и в строительстве участвовали все сотрудники.
      Командный факультет Военно-инженерной академии, который я закончил, готовил командиров с высшим специальным образованием для инженерных частей. Все поступавшие на учебу в академию служили до этого командирами или политработниками главным образом в инженерно-саперных частях, но были представители и других родов войск. В академии учились люди почти всех национальностей многонациональной Советской страны. Учебная программа, рассчитанная на пятилетний срок обучения, отличалась многопредметностью и поэтому была исключительно напряженной. Из военных дисциплин мы изучали общую тактику, тактику инженерных войск, инженерное обеспечение всех видов общевойскового боя (оборонительного, наступательного, встречного). Полевую фортификацию изучали в полном объеме, а долговременную - в более сокращенном. Слушали лекции по военной маскировке в тактическом и оперативном масштабах. Изучали высшую математику, теоретическую механику, сопротивление материалов, дорожное и мостостроительное дело. Значительное место в обучении занимали и социально-экономические науки: политическая экономия, исторический и диалектический материализм, история ВКП(б). Зимой велись преимущественно теоретические занятия, а летом слушатели на месяц направлялись на практику в части. Должности определялись в зависимости от курса, на котором слушатели обучались.
      Академия имела очень хороший командно-политический и профессорско-преподавательский состав. Здесь читали лекции такие замечательные советские ученые, имевшие мировую известность, как М. В. Келдыш, Д. М. Карбышев и другие.
      Д. М. Карбышев был одним из выдающихся специалистов военно-инженерного дела. Он пользовался большим авторитетом среди командно-преподавательского состава и слушателей академии. Дмитрий Михайлович руководил кафедрой тактики инженерных войск. В 1940 году ему было присвоено звание генерал-лейтенанта.
      Накануне вероломного нападения немецко-фашистских полчищ в 1941 году генерала Карбышева направили на западную границу для осуществления непосредственного руководства оборонительным строительством. Там его и застала война. Случилось так, что в первые же дни войны он попал в плен. Немцы знали Карбышева и надеялись получить от него ценную информацию, использовать его в своих целях. Однако они просчитались. Патриотизм и стойкость советского генерала повергли их в изумление. Карбышев мужественно выдержал длительные пытки и издевательства. Взбешенные непоколебимостью Карбышева, гитлеровцы, раздев его догола, стали обливать на морозе водой. Генерал Карбышев погиб 18 февраля 1945 года. Советский народ высоко оценил героизм и самопожертвование своего верного сына. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
      В мае 1936 года я окончил Военно-инженерную академию имени В. В. Куйбышева. Этот памятный день был отмечен особенно торжественно. Политбюро ЦК ВКП(б) и Правительство СССР устроили в Кремле торжественный прием для выпускников военных академий. Мы были вторым выпуском офицеров, окончивших военные академии. Первый выпуск состоялся в 1935 году.
      Вспоминая напряженные дни учебы в академии, исключительную загруженность и повышенные требования к нам, я позволю себе в этой книге остановить внимание читателя на очень сложном и ответственном вопросе - на подготовленности Советского Союза и его армии к отпору гитлеровского нашествия в 1941 году. Высказываются различные и противоречивые мнения. Историки и военные специалисты всего мира много написали по этому вопросу. Многим советским государственным и военным руководителям того времени сознательно или невольно предъявляют обвинения в неудачах начального периода войны и несчастьях, которые обрушились на советский народ. Несомненно, и впредь историки будут обращаться к этому вопросу и находить все новые подтверждения тем или иным выводам.
      Для меня, офицера и командира Советской Армии, прошедшего вместе с ней почти все этапы ее развития и укрепления, этот вопрос имеет один ответ. Это то, что молодой Советской державе, поднявшейся из пепелищ ограбленной и разоренной царской России, не хватило времени до рокового дня 22 июня 1941 года, чтобы подготовиться к иному развитию боевых действий на восточном фронте в начальный период.
      За год-два до начала войны в армию уже стали поступать на вооружение новые, более совершенные образцы оружия и боевой техники (танк Т-34, автомат Шпагина, ручной пулемет Дегтярева, даже гвардейский миномет "катюша" и ряд других). Как известно, это оружие и боевая техника выдержали испытания на войне и превосходили аналогичные немецкие образцы. Однако в 1940-1941 годах Советская Армия имела небольшое количество таких образцов, а ряд новых систем был еще не испытан.
      Я не исключаю роли таких важных факторов, как вероломство и внезапность, отдельные недостатки в организации армии, некоторая недооценка военно-стратегических и оперативных сторон в подготовке к войне, недостаточная работа с кадрами. Однако все они, как и многие другие, имели подчиненное значение по сравнению с основным фактором - недостатком времени для подготовки к этому, еще не виданному в мировой истории испытанию моральных и материальных сил всего народа. А международный империализм спешил. Он хорошо понимал, что время работает не на него, а на социализм, представленный тогда единственной страной - Советским Союзом. Международный империализм не мог не видеть, как с каждым днем молодая Советская страна становится все сильнее, и потому спешил и прилагал дьявольские усилия, для того чтобы противопоставить Советскому Союзу весь капиталистический мир.
      Как же смог советский народ компенсировать недостаток времени и подготовить иное развитие войны уже с 22 июня 1941 года? Как же он сумел накопить необходимые материальные силы, чтобы повернуть ход военных действий и обеспечить победу?
      Такого подвига целого народа история до сих пор не знала! Его моральные и физические источники коренятся в характере общественного строя, в социально-классовой сущности социализма. Сознавая свою историческую миссию перед народами всего мира, перед мировой цивилизацией и прогрессом, советские рабочие, колхозники и интеллигенция не жалели ни сил, ни времени, для того чтобы обеспечить армию необходимым оружием и боевой техникой. Весь народ работал по 16-18 часов в сутки в условиях войны, при скудном питании, в нетопленых помещениях, без необходимой одежды. И это не день и не два, а годы, чтобы наверстать то, чего не хватало к началу войны.
      Защищая свое Отечество, советский народ вел революционную по своей сути войну. Были мобилизованы все умственные и физические силы народа. Эта мобилизация сил осуществлялась добровольно, сознательно и с готовностью. Благодаря этому произошло то чудо, которому еще долго будут удивляться многие коронованные и некоронованные ученые Запада. Разумеется, всесторонней организацией этого гигантского процесса, этого великого перелома руководила испытанная ленинская партия, слово которой было законом для коммунистов и беспартийных, мужчин и женщин, детей и стариков в борьбе во имя великого и священного дела - защиты Отечества. Коммунистическая партия Советского Союза олицетворяла единство, могущество и непобедимость народа. Она сделала невозможное реальным. Руководствуясь марксистско-ленинским учением, она воплощала в жизнь великие идеи коммунизма.
      С первых же дней существования Советской республики Советское правительство и Коммунистическая партия неустанно заботились о вооруженных силах страны, зная, что рано или поздно международный империализм предпримет новую попытку военным путем уничтожить светоч мирового коммунизма - первое в мире социалистическое государство. Решению этой генеральной задачи была подчинена деятельность КПСС и всех органов Советской власти.
      Наряду со всеми специальными видами подготовки, которые давали своим воспитанникам военные академии Советского Союза, исключительно ценным, на мой взгляд, было то, что их учебно-образовательные программы строились на основе диалектического материализма, вооружая командные и политические кадры Советской Армии творческим, а не догматическим подходом к сложным проблемам военной науки и военного искусства. Новой по своей сущности и предназначению Советской Армии не у кого было черпать опыт и знания. Она должна была сама прокладывать пути в теории и практике организации вооруженной защиты своей страны.
      Здесь же еще раз следует отметить, что помимо всех экономических, политических, военно-технических и других факторов, которые обеспечивали коренной перелом в борьбе с превосходящим в начале войны противником и готовили победу 9 мая 1945 года, не последнюю роль играл и творческий подход командных кадров всех степеней к руководству боевыми действиями во время войны. Такой подход открывал простор мысли и творческому воображению, помогал военачальникам, особенно в высших инстанциях, углубленно анализировать меняющуюся обстановку, делать правильные выводы из только что проведенных армейских или фронтовых операций, ошеломлять противника не известными до того времени решениями и действиями, навязывать ему свою волю и в конечном счете добиваться победы.
      Прослеживая сегодня историю Великой Отечественной войны, мы сталкиваемся и с такой ее особенностью: каждая операция, проводившаяся Советской Армией на фронтах, отличалась от предшествующих; каждая операция была новой и отличной по замыслу и исполнению и почти всегда застигала противника врасплох по времени, по направлению главного удара, по использованию родов войск и видов оружия и по методам действия частей и соединений.
      Советские военачальники и командиры, творчески используя марксистско-ленинскую философию и метод диалектического материализма, создали новую, самую передовую военную науку - советскую военную доктрину, советское оперативное искусство и тактику. Советская военная наука выдержала огромное испытание в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 годов и выдвинула таких выдающихся полководцев, как Маршалы Советского Союза Жуков, Василевский, Рокоссовский, Говоров, и многих других военачальников, кто вписал героическую страницу в историю Советского государства, чей подвиг будет вызывать восхищение у грядущих поколений.
      Высшие военачальники и командиры всех степеней любые распоряжения и приказы отдавали лишь после всестороннего творческого их изучения. После каждой операции они подробнейшим образом анализировали причины успехов и неудач, особенности действий исполнителей, способы противодействия противника, характер местности. Советские командиры делали выводы и излагали соображения, не скрывая ранее допущенных ошибок в своих решениях и действиях, и строго в определенный срок высылали доклады в вышестоящие штабы.
      Так, на базе солидной подготовки, полученной в военных и гражданских учебных заведениях, и в ходе практической деятельности в условиях самой различной и сложной обстановки советские военные кадры постоянно росли, совершенствовали свое профессиональное мастерство, становились квалифицированными вооруженными защитниками социалистической Родины. Перед войной партия выдвигала на ответственные должности способных, талантливых, честных командиров и военачальников, доверяла им выполнение задач, определявших судьбы событий.
      По своей командирской практике в рядах Советской Армии, особенно в годы Великой Отечественной войны, я знаю, что нас учили подходить к любому вопросу творчески, с чувством высокой ответственности, опираясь на коллективный ум и опыт своих подчиненных, и мы справлялись, казалось бы, с невыполнимыми задачами.
      Специалисты в мирное время считали, что через гнилой Сиваш построить мост нельзя, однако в годы войны наши две бригады всего за 20 дней построили такой мост, по которому прошли танки. И это под прямым воздействием авиации и артиллерийского огня противника. Строительство моста ошеломило гитлеровцев и ввело их в заблуждение относительно направления главного удара 4-го Украинского фронта при проведении Крымской наступательной операции.
      После окончания академии я получил звание капитана (воинские звания в Советской Армии были введены в 1935 году) и был назначен начальником штаба отдельного саперного батальона 70-й мотострелковой дивизии. Постоянная дислокация батальона была в городе Пензе, но батальон находился севернее Ленинграда, на Карельском перешейке, и занимался укреплением границы.
      Оборонительное строительство на финской границе было обусловлено усилением антисоветской политики реакционного финского правительства.
      Поощряемая международным империализмом Финляндия превратилась в форпост мировой реакции. И, как известно, империалисты сумели позже спровоцировать советско-финляндский конфликт. С помощью главным образом германского империализма на финской территории была построена глубоко эшелонированная линия Маннергейма, которая стала серьезной опорой для финской армии, а империализм использовал ее для разведки мощи и боеспособности Советской Армии.
      Хотя это направление и не было основным стратегическим направлением для Советского Союза в случае возможной войны, но Советское правительство не могло оставить его без внимания. Находясь в должности начальника штаба отдельного саперного батальона, я мог убедиться, с каким напряжением и в сколь короткие сроки предстояло осуществить оборонительное строительство. Здесь я впервые понял, какие основательные знания и подготовку нам дала академия.
      Мы создавали передовые позиции укрепленного района и работали на широком фронте. Строили дзоты, капониры, полукапониры и блиндажи. На коне с буссолью в руке передвигался я от одной строительной площадки к другой и проверял правильность строительного и технического выполнения проектов. В середине ноября меня вызвали в Москву. Нужно было ехать в качестве специалиста для помощи республиканской Испании.
      В Испании
      В Москве я явился в специальный отдел Народного комиссариата обороны, где мне предстояло получить новое назначение по службе. С товарищами встречался накоротке, но сама подготовка к командировке и выполнению специального задания продолжалась около месяца. Отъезд должен был оставаться в тайне даже для моей семьи. Я готовился и к самому худшему...
      Интернациональная моральная и материальная помощь республиканской Испании не была тайной для капиталистической прессы и политических кругов Европы и всего мира. Советский Союз и Советская Армия, как и другие пролетарские интернациональные силы, не могли афишировать эту помощь и вынуждены были реализовать ее окольным, почти секретным путем. Это обусловливалось и разнородным составом испанского республиканского правительства, образованного на широкой демократической основе из представителей различных антифашистских партий и организаций. И все же наиболее стабильное и последовательное ядро в нем составляли представители Коммунистической партии Испании.
      От Москвы до Ленинграда я ехал на "Красной стреле". Вместе со мной в купе находился пожилой человек из специального отдела Народного комиссариата обороны. Он, как бы делясь личными переживаниями, дал мне ряд ценных советов, как вести себя за рубежом в самых сложных ситуациях и при встрече с различными людьми. Слушая своего попутчика, я еще раз почувствовал теплую руку и отцовскую заботу моих начальников и товарищей.
      В последние дни декабря 1936 года с паспортом на имя одного чеха я прибыл в Финляндию. Затем Швеция, Дания. Из Копенгагена самолетом вылетел в Париж. Там республиканское правительство имело свое представительство.
      В парижском аэропорту произошел инцидент. Заполнив соответствующие формуляры, я направлялся к выходу, когда меня окликнули:
      - Мосье, вернитесь! Ваши документы не в порядке.
      Я вернулся к таможенному чиновнику, стараясь не показывать охватившего меня беспокойства.
      - Вы не указали точный адрес, где проживали в Чехии, - объяснил чиновник.
      Что делать, если я никогда не был в этой стране? Малейшая неточность могла вызвать подозрения. И тут меня осенило. Президентом Чехословакии в то время был Масарик. "Не может быть, чтобы не было улицы, названной его именем!" - подумал я. И действительно, все обошлось благополучно.
      Шли последние дни 1936 года. Я сразу же отправился в испанское представительство и заявил, что являюсь добровольцем и прошу оказать мне содействие как можно быстрее выехать в Валенсию. Удивило то недоверие, с которым встретил меня чиновник. Позже я узнал, что под видом добровольцев в представительство шли различного рода провокаторы, а за деятельностью представительства неустанно наблюдали недружелюбно настроенные французские власти. Предновогодняя обстановка создавала дополнительные трудности. Занятые подготовкой к новогодним праздникам, многие чиновники нередко отсутствовали на рабочих местах. После нескольких дней блужданий и объяснений я обратился за содействием в советское посольство. Военный атташе товарищ Васильченко помог мне в этой запутанной обстановке. 4 января 1937 года я выехал с новым паспортом из Парижа и на следующий день благополучно прибыл в республиканскую Испанию.
      В Валенсии я направился к главному советнику Яну Карловичу Берзину (Старику). От него я должен был получить указания о предстоящей работе, предусмотренной приказом из Москвы. Ян Карлович Берзин, широкоплечий, с продолговатым лицом, голубыми глазами и густой сединой в волосах, приветливо принял меня, как человека, которого давно ожидал:
      - Боевые действия ведутся преимущественно в Мадриде и вокруг Мадрида. Там Центральный фронт, - сказал Я. К. Берзин. - Вы - первый офицер из инженерных войск Советской Армии. Ваша помощь сейчас там особенно необходима. Явитесь к начальнику инженерных войск в генеральном штабе. Постарайтесь не задерживаться и быстрее выезжайте в Мадрид. Обстановка там очень напряженная.
      Начальнику инженерных войск, полковнику старой армии, было за шестьдесят. Знакомя с обстановкой на фронтах, он больше говорил о том, что лично он думает сделать, чем о том, что сделано или делается. Чувствовалось, что старый полковник не знает обстановки. Он одобрил мое желание поехать на Мадридский фронт, отметив, что это было бы очень хорошо, потому что там сейчас происходят основные боевые действия, и что сам он с удовольствием поехал бы в Мадрид, если бы не работа, которой так много в Валенсии. Не преминул также добавить и о том, что там сейчас очень опасно, и посоветовал мне ехать ночью.
      Под стенами Мадрида
      В ночь на 7 января я направился к оплоту республиканской армии Мадриду. Машина неслась с огромной скоростью. Незаметно я заснул. На рассвете меня разбудил какой-то хаотический грохот: стреляли пулеметы, винтовки, минометы, раздавались громкие орудийные залпы.
      - Это Мадрид, - сказал шофер.
      Было 7 января 1937 года. На пустынных улицах города кое-где горели костры, вокруг которых грелись рабочие.
      3 января интервенты и франкисты предприняли свое второе наступление на Мадрид. Нанося главный удар в направлении Эль-Пардо, пригорода Мадрида, в обход города с северо-запада, они стремились овладеть столицей республики. Линия фронта проходила в районе сел Лас-Росас и Умера, а на юго-востоке - в самом городе через Университетский городок, парк Каса-де-Кампо и Французский мост.
      В день моего прибытия на участке Лас-Росас и в Университетском городке шли ожесточенные бои с переменным успехом. Упорно и самоотверженно сражались первые республиканские части, созданные испанской коммунистической партией. Они уже испытали свои силы и накопили известный опыт, отражая первое наступление мятежников в ноябре 1936 года.
      Западная пресса трубила о скором падении Мадрида. Франкисты готовились торжественно вступить в город, и белый конь, на котором Франко собирался принимать парад в Мадриде, вероятно, стоял оседланным в одной из сельских конюшен Аравака или Карабанчель-Бахо.
      К сожалению, скорого падения Мадрида жаждали не только мятежники и интервенты, но и многие из руководителей Мадридского фронта, такие, как, например, премьер-министр Ларго Кабальеро. Еще во время первого наступления фашистов, осенью 1936 года, он эвакуировал республиканское правительство в Валенсию.
      Это был удар в спину мадридским рабочим, удар в спину бойцам 5-го полка{8} - полка коммунистов и бойцов интернациональных бригад Мадрида.
      Рабочие и бойцы интербригад, руководимые коммунистической партией, сражались храбро и самоотверженно, героически отстаивая каждую баррикаду, каждый дом. Штыками и кровью они писали: "Но пассаран!"{9}.
      Защитники Мадрида нанесли врагу тяжелые потери. Они сумели остановить наступление, а на некоторых участках фронта отбросить противника на исходные позиции. За спиной защитников Мадрида улицы, примыкавшие к фронтовой линии, были перегорожены крепкими баррикадами из гранитного булыжника. Для обороны республиканцы приспособили многие из домов. В них устраивались гнезда для станковых и ручных пулеметов, а в стенах пробивались амбразуры. Окна заделывались мешками с песком. Во дворах, между домами, были вырыты ходы сообщения. Эти, хотя и поспешно созданные, оборонительные сооружения значительно повысили устойчивость обороны и позволили вести эффективный огонь по наступавшим, вооруженным до зубов фашистским легионам. Они внесли свой вклад в успешное отражение как первого, так и второго наступления на Мадрид.
      Строительство баррикад и укреплений в Мадриде началось в конце октября 1936 года, когда под руководством коммунистической партии трудящиеся города, все, как один, поднялись на защиту своей столицы. Рабочие знали, что баррикады необходимы, и построили их очень быстро, несмотря на то что среди них не было военных специалистов по строительству укрытий для защиты от артиллерийских снарядов. Кроме того, как при формировании республиканских воинских частей, так и при строительстве оборонительных сооружений и баррикад в Мадриде коммунистической партии приходилось преодолевать саботаж определенной части старых офицеров, оставшихся в республиканской армии. Партии приходилось бороться и с пораженческой политикой премьер-министра Ларго Кабальеро и правого социалиста Прието, а также с предательством анархистов и других врагов народа.
      Ларго Кабальеро и Прието считали, что храбрая республиканская армия не нуждается в сооружении оборонительных позиций, что для нее унизительно окапываться и зарываться в землю. Эта вредная теория пропагандировалась и проводилась в частях старыми офицерами.
      В штабе фронта, который располагался в здании военного министерства, я явился к советнику командующего фронтом комбригу Гореву, бывшему военному атташе СССР в республиканской Испании. Генерал Горев, высокий, стройный мужчина с тронутыми сединой волосами, подробно ознакомил меня с обстановкой, подчеркнув, что положение в городе очень сложное и что наиболее ожесточенные бои ведутся в районах Французского моста, парка Каса-де-Кампо и Университетского городка.
      - Завтра же отправляйтесь! Прежде всего в район Французского моста, а потом познакомитесь и с другими участками фронта. Помогите испанским товарищам и покажите, как им укреплять свои позиции. Они строят и уже построили кое-что, но все это весьма примитивно. У испанских товарищей нет кадровых саперов. Они не имеют опыта и не умеют использовать естественные условия местности для усиления своей обороны, - сказал генерал Горев. Потом он познакомил меня с офицерами, с которыми мне предстояло работать. Помните, вы не должны командовать. Делайте так, чтобы ваши рекомендации и советы воспринимались, но не командуйте, - посоветовал генерал Горев, и мы расстались.
      В первый раз я осмотрел передовые позиции утром 8 января 1937 года. Когда мы сели с переводчиком в машину, оба в гражданской одежде, рядом с шофером сел лейтенант. Он объяснил, что ему поручено сопровождать меня. Когда же мы тронулись в путь, справа и слева от нас затарахтели мотоциклы и выстроились клином перед машиной. Я спросил, что это за мотоциклисты. Лейтенант ответил, что это охрана, и добавил:
      - Так приказано!
      Приказ есть приказ, но с таким эскортом нельзя было приблизиться к передовой, а по характеру моей работы мне следовало бы побывать на самых передовых точках боевых порядков.
      В районе Французского моста предстояло осмотреть позиции и их инженерное оборудование. Передний край на этом участке фронта проходил по реке Мансанарес. Республиканцы занимали левый, а франкисты - правый берег реки.
      У республиканцев не было оборудованных позиций. Бойцы располагались в крайних, ближе всего находившихся к реке домах и из окон вели огонь по противнику. Примитивные позиции были сделаны только для пулеметов. В качестве укрытий использовались каменные постройки с пробитыми в них амбразурами, дощатые заборы и другие нагромождения во дворах. На открытых участках и в садах бойцы укрывались за деревьями, за сложенными из камней маленькими брустверами. Окопов, траншей и ходов сообщения на переднем крае обороны не оказалось, хотя бои здесь велись длительное время и все это можно было бы уже вырыть в ходе самих боев. Однако пехотинцы республиканцев не имели шанцевого инструмента.
      Многие из улиц, выходивших к реке, были перегорожены баррикадами, наскоро сложенными из камней, булыжника и каменных плит, взятых с мостовых и тротуаров.
      Позже укреплением Мадрида занялись сформированные инженерно-строительные, или, как их еще называли, фортификационные батальоны, которые к маю 1937 года создали стройную систему глубоко эшелонированных оборонительных позиций.
      На третий день, то есть 9 января, я представился начальнику инженерных войск Мадридского фронта полковнику Ардиду. Меня встретил пожилой человек с военной выправкой и серьезным выражением лица. Он уже знал о моем посещении позиций. Как пояснил мне сам Ардид, лейтенант, сопровождавший меня, был его сыном и служил при нем офицером для поручений. Второй его сын был у него адъютантом. Кадровый офицер испанской армии, полковник Ардид до конца своей жизни остался верным республиканскому правительству.
      В отличие от своего начальника из Валенсии полковник Ардид хорошо представлял обстановку на фронте и превосходно разбирался в вопросах инженерного обеспечения боевых действий. Он проинформировал меня о том, что два фортификационных батальона уже готовы, а еще три - в стадии формирования, что в Университетском городке ведется подкоп для закладки мины, чтобы взорвать здание больницы, которую фашисты превратили в сильно укрепленный опорный пункт.
      Он попросил меня побывать на этом объекте и проверить, насколько правильно ведутся там работы. Для меня это было очень кстати, так как об этом объекте я уже знал и имел приказ генерала Горева заняться им. Сославшись теперь на просьбу начальника инженерных войск фронта, я мог легче объяснить свой визит командирам, выполнявшим этот подкоп.
      Объект находился на участке стрелковой бригады, которой командовал подполковник Мартинес Арагон, кадровый офицер примерно сорока пяти лет. Я доложил ему, что по поручению полковника Ардида прибыл познакомиться с ходом минноподрывных работ и помочь, если потребуется. Когда переводчик стал переводить мои слова, подполковник начал нервничать и лицо его покраснело, а когда он что-то ответил, краска залила лицо моего переводчика, испанца Трилье. Очень смущаясь, Трилье, довольно слабо владевший русским языком, перевел мне примерно следующие слова подполковника: