Подчеркиваю, ямщиком, а не кучером. Наша деревня была расположена на "большаке", то есть на большой дороге, а значение таких дорог в то время было очень велико. Вблизи железной дороги не было, поэтому много русских троек носилось через деревню с ямщиками. Про ямщиков ведь и песен много сложено на Руси. В жизни ямщиков меня с детства влекла какая-то удаль нашего народа. Затем, когда я поступил добровольцем в марте 1919 года в Красную Армию, хотя я и стремился попасть в кавалерию, но не попал. В войсковой конной разведке служил, но я отлично понимал, что это не та конница. Прошло немного времени, и на многое у меня изменились взгляды, и все же, когда я попал в тот род войск, который действительно отвечал моим давним стремлениям, но уже на другом уровне, я считал, что моя мечта осуществилась.
      Самое любопытное заключается в том, что я, обладая уже военным кругозором, начал службу в танковых войсках не где-либо, а в Военной академии бронетанковых войск. В эту академию я был назначен на должность преподавателя тактики и вступил в эту должность только после того, как изучил танки и технику танковых войск, их тактико-технические возможности, когда глубоко понял, на что способны танки в современном бою.
      Вот как нелегко дается мечта, если, конечно, ты хочешь ее осуществить. Если же мечта не воплощена в жизнь и не может почему-либо стать реальностью, а человек продолжает жить ею, то она обычно превращается во фразерство, а бывает и того хуже: человек с замечательной мечтой, ничего путного не достигнув, превращается во всезнайку.
      Мой жизненный опыт говорит о том, что всегда нужно стремиться к одной цели, не разбрасываясь, и тогда достигнешь этой цели, а иначе даже и при хороших способностях можешь превратиться в дилетанта. Плохой исход! Дилетант в обществе личность вообще не очень положительная, а в армии, в принципе, вообще неприемлемая.
      Я доволен своей судьбой, и если бы мне пришлось начинать сначала, я все равно пошел бы на службу в танковые войска.
      С уважением
      главный маршал бронетанковых войск П. Ротмистров".
      Укажу, что мы снова встретились с Ротмистровым уже под Сталинградом. Газета посвятила ему тогда специальную передовицу "Мастер вождения танковых войск". Позже мы его застаем на посту командующего танковой армией, а после войны - начальником бронетанковых войск Советской Армии.
      Словом, мы знали, что к голосу полковника - а потом генерала, а затем и маршала - в войсках прислушиваются и рады были появлению его статей в нашей газете.
      А однажды он сказал нашему корреспонденту, обратившемуся к нему за очередной статьей:
      - Что ж, придется зачислить меня в ваши штатные сотрудники...
      Значит, поняли мы, автор у нас непоколебимый...
      28 ноября
      Есть у Константина Симонова стихотворение "Безыменное поле". И есть в этом стихотворении такие строки:
      Ведь только в Можайском уезде
      Слыхали названье села,
      Которое позже Россия
      Бородином назвала.
      То же самое можно сказать о разъезде Дубосеково. Кто знал о существовании его до войны? А теперь вот знает вся Россия, знает вся страна. И даже за пределами нашей страны широко известен подвиг 28 гвардейцев-панфиловцев, стоявших насмерть у разъезда Дубосеково, преграждая путь к Москве немецким танкам.
      Первым написал об этом подвиге наш корреспондент Василий Коротеев. Его корреспонденция "Гвардейцы-панфиловцы в боях за Москву" напечатана в "Красной звезде" 27 ноября 1941 года. Приведу ее полностью - ныне это, можно сказать, исторический документ:
      "Десять дней, не стихая, идут жестокие бои на Западном фронте. Особенно мужественно и умело сражаются с врагом наши гвардейцы. На могиле своего погибшего командира генерал-майора Панфилова бойцы гвардейской дивизии поклялись, что будут еще крепче бить врага. Они верны своему слову. За несколько последних дней боев они прославили дивизию новыми подвигами. Гвардейская дивизия имени генерала Панфилова уничтожила около 70 танков противника и свыше 4000 солдат и офицеров.
      Гвардейцы умрут, но не отступят. Группу бойцов пятой роты N-го полка атаковала большая танковая колонна неприятеля. 54 танка шли на участок, обороняемый несколькими десятками гвардейцев. И бойцы не дрогнули.
      - Нам приказано не отступать, - сказал им политрук Диев.
      - Не отступим! - ответили бойцы.
      Меткими выстрелами из противотанковых ружей они подбили 7 танков и остановили вражескую колонну. Разбившись на три группы, немецкие танки вновь пошли в атаку. Они окружили горсточку смельчаков с трех сторон. Танки подходили все ближе и ближе. Вот они у окопа - 47 танков против горсточки бойцов! Это был действительно неравный бой. Но не дрогнули гвардейцы. В танки полетели гранаты и бутылки с горючим. Загорелись еще три машины.
      Более четырех часов сдерживала группа бойцов пятой роты 54 немецких танка. Кровью и жизнью своей гвардейцы удержали рубеж. Они погибли все до одного, но врага не пропустили. Подошел полк, и бой, начатый группой смельчаков, продолжался. Немцы ввели в бой полк пехоты. Гвардейцы стойко отбивались, защищая позиции Диева. В результате боя противник потерял 600 солдат и офицеров и 18 танков.
      - Ни шагу назад! - повторяют гвардейцы слова боевого приказа и несгибаемо твердо стоят и удерживают рубежи обороны. В битвах за Москву растет доблесть панфиловской гвардейской дивизии".
      Должен сказать, что в тот день, когда готовился номер газеты, датированный 27 ноября, глаз мой как-то не зацепился за эту заметку, помещенную на третьей странице под скромным заголовком. Только утром, когда газета уже вышла, перечитывая ее, я глубоко задумался, но и тогда еще не пришел ни к какому решению.
      Днем поехал в ГлавПУР. Как обычно, просматривая там последние донесения политорганов, вычитал в одном из них такой эпизод:
      "16 ноября у разъезда Дубосеково двадцать девять бойцов во главе с политруком Диевым отражали атаку танков противника, наступавших в два эшелона - двадцать и тридцать машин. Один боец струсил, поднял руки и был без команды расстрелян своими товарищами. Двадцать восемь бойцов погибли как герои, задержали на четыре часа танки противника, из которых подбили восемнадцать".
      Сразу же вспомнилась корреспонденция Коротеева. Ясно было, что в политдонесении речь идет о том же бое панфиловцев с танками. Здесь меньше подробностей, но зато указан район боев. И еще вот эта суровая правда о двадцать девятом бойце, струсившем в беспощадном бою...
      Уйти от этих двух сообщений, которые как бы скрестились и в моем уме и в сердце, я уже не мог. Когда вернулся в редакцию, у меня уже созрело вполне определенное решение. Вызвал Кривицкого, протянул ему выписку из политдонесения, спросил:
      - Читали сегодня в газете репортаж Коротеева? Ведь это о том же?
      - Все сходится, - подтвердил он и уставился на меня в ожидании, что последует дальше.
      - Надо писать передовую, - сказал я. - Это пример и завещание всем живущим и продолжающим борьбу.
      Обсудили, как быть с двадцать девятым. В те дни сказать истинную правду о нем было гораздо труднее, чем умолчать о самом его существовании. Вероятно, по этой причине и в корреспонденции Коротеева ни слова не было о двадцать девятом. Но на этот раз нам хотелось быть точными и объяснить все, что там происходило.
      Я посмотрел на часы и предупредил:
      - Имейте в виду - передовая в номер.
      К полуночи она лежала у меня на столе. Над ней заголовок - "Завещание 28 павших героев". Пример панфиловцев был назван завещанием, то есть той святой волей умершего, какую принято исполнять безоговорочно.
      Передовая вызвала многочисленные отклики. Одним из первых позвонил мне Михаил Иванович Калинин и сказал:
      - Читал вашу передовую. Жаль людей - сердце болит. Правда войны тяжела, но без правды еще тяжелее... Хорошо написали о героях. Надо бы разузнать их имена. Постарайтесь. Нельзя, чтобы герои остались безымянными...
      Затем мне сообщили, что передовую читал Сталин и тоже одобрительно отозвался о ней.
      Надо было продолжать хорошо начатое и очень благородное дело. Мы командировали спецкора в панфиловскую дивизию. С помощью работников политотдела, комиссара полка, командиров подразделений ему удалось восстановить всю картину боя у разъезда Дубосеково. Мы опубликовали имена 28 гвардейцев. Была уточнена и фамилия политрука, названного Диевым и в репортаже Коротеева, и в политдонесении. Так, оказывается, прозвали бойцы своего политрука Василия Клочкова.
      Гвардейцы! Братьев двадцать восемь!
      И с ними вместе верный друг,
      С гранатой руку он заносит
      Клочков Василий, политрук,
      Он был в бою - в своей стихии...
      Нам - старший брат, врагу - гроза.
      "Он дие, дие, вечно дие",
      Боец-украинец сказал,
      Что значит: вечно он в работе.
      В том слове правда горяча,
      Он Диевым не только в роте
      В полку стал зваться в добрый час.
      Вскоре редакция получила для опубликования Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза большой группе воинов, отличившихся в боях за Москву. Читая этот Указ уже в полосе, я увидел там вперемежку с другими знакомые имена всех участников боя у разъезда Дубосеково. Подивился, почему они не выделены в особый Указ?
      Позвонил Жукову. Он был удивлен не меньше меня. С кем после этого говорил Георгий Константинович - не знаю, быть может, с Калининым, а возможно, и со Сталиным, но через несколько часов мы получили новый вариант указов. Присвоение звания Героя Советского Союза двадцати восьми гвардейцам-панфиловцам было оформлено отдельным Указом.
      Этот подвиг сам просился в стихи, в поэмы. Забегая вперед, укажу, что в марте сорок второго года из Ленинграда приехал Николай Тихонов. Мы попросили его написать такие стихи, хотя, говоря откровенно, было как-то неловко взваливать это дело на человека, вырвавшегося всего на несколько дней из неслыханно тяжелых условий ленинградской блокады. Николай Семенович горячо откликнулся на нашу просьбу. Вечером 21 марта он уже читал нам в редакции свою поэму "Слово о 28 гвардейцах":
      Нет, героев не сбить на колени,
      Во весь рост они стали окрест,
      Чтоб остался в сердцах поколений
      Дубосекова темный разъезд...
      Полосы очередного номера газеты к тому времени были сверстаны, но освободили для поэмы три колонки на третьей полосе, и на второй день это волнующее произведение дошло до участников Московской битвы, разлетелось по всей стране. Отголоски этого события долго жили в сердце поэта. Спустя три месяца Николай Семенович писал мне:
      "Я еще раз горячо пережил все воспоминания о тех днях, когда я писал о 28-ми героях... Как Вы были правы, что ее надо писать в Москве и немедленно".
      Итак, первым открыл для нашего народа подвиг 28 панфиловцев Василий Коротеев, хотя он по своей скромности никогда не называл себя первооткрывателем, считая, что эта заслуга не одного человека, а всего коллектива "Красной звезды".
      Подвиг панфиловцев вошел в историю Великой Отечественной войны и в историю Коммунистической партии Советского Союза.
      * * *
      Вернусь, однако, к ноябрьским событиям сорок первого года, к тому, как они отражены в "Красной звезде" за 28 ноября. В сводке Совинформбюро сказано: "...наши войска вели бои с противником на всех фронтах". В сообщениях наших корреспондентов об этих боях рассказано подробнее. Милецкий и Хирен пишут с Западного фронта: "Немцы по-прежнему стараются вырваться на ближайшие подступы к столице с севера и юга, не отказываясь, видимо, от замысла совершить глубокий обход Москвы... Наиболее ожесточенные бои происходили вчера на волоколамском и клинском направлениях. Они характерны более упорной обороной промежуточных рубежей, многочисленными контратаками, активными действиями наших автоматчиков и истребителей танков. Однако под напором превосходящих сил врага наши части после ожесточенных боев сдали ряд населенных пунктов..."
      С Калининского фронта более обнадеживающий и, пожалуй, более конкретный репортаж Зотова: "Сегодня в 10.00 войска Калининского фронта перешли в наступление... Под прикрытием авиации и артиллерийского огня передовые подразделения Юшкевича вышли на противоположный берег реки Тьмы и завязали упорные бои внутри оборонительной полосы противника".
      С тульского направления Трояновский телеграфирует: "В районе Тулы немцы предприняли несколько атак местного значения. Атаки отбиты..."
      По-своему примечательна опубликованная в том же номере газеты относительно небольшая статейка "Мой фальшивый двойник".
      Работал в "Красной звезде" военный журналист, в прошлом командир батареи, а до армии рабочий паренек из подмосковного депо Леонид Высокоостровский. Начал он войну батальонным комиссаром, закончил полковником. Среднего роста, с чуть впалыми щеками, по-девичьи стройный, был он, можно сказать, прирожденным спецкором, с острым пером, неуемной энергией.
      За спиной у него был опыт финской войны. Он тогда работал с нами в газете "Героический поход", но там я с ним встречался не часто, реже, чем с кем-либо другим, - он почти безвыездно сидел в дивизиях и полках, посылая оттуда боевые корреспонденции. Поэтому в Отечественную войну ему не надо было начинать сначала. Как действовать спецкору в военных условиях, он знал уже по собственному опыту.
      В первые дни войны Высокоостровский выехал на Северо-Западный фронт и сразу же в газету стал посылать свои репортажи, корреспонденции, статьи. Первая его корреспонденция, опубликованная в "Красной звезде" в июле сорок первого года, называлась "Стойкой пехоте танки не страшны". Она появилась очень кстати: в те дни не было более важной задачи на линии огня, чем бороться с "танкобоязнью" и уничтожать вражеские танки.
      Запомнилась и другая его корреспонденция, опубликованная в то же время: "Совместные удары пехоты, авиации, артиллерии". Хотя речь шла о действиях в небольшом масштабе, приведших к освобождению лишь пяти населенных пунктов, автор справедливо увидел в маленькой победе зерно грядущих больших побед и к тому же полезный урок военного мастерства, проявленного в крайне неблагоприятных условиях.
      Корреспонденции Высокоостровского первых месяцев войны примечательны не только своей точностью, насыщенностью фактами. Спецкор стремился извлекать из каждого боевого события поучительные выводы, информировать о случившемся так, чтобы это способствовало и укреплению духа, и повышению мастерства наших воинов. Разумеется, он был не одинок в этом стремлении, такова была линия всей "Красной звезды" в самые тяжелые периоды военных действий. Однако написанное Высокоостровским выделялось своим боевым накалом - будь то, к примеру, корреспонденция об управлении огнем в бою, очерк о ночных засадах, статья об участии саперов в наступлении, подготовленные на основе личных наблюдений.
      Особенно тщательно разрабатывал Высокоостровский тему о снайперах. Они привлекали его своим стрелковым мастерством, которым он сам владел неплохо. О снайперском огне в обороне и наступлении. О маскировке, выборе цели, тактике их боевых действий, о прославленных снайперах фронта. Среди них у него было много друзей, он приходил, вернее приползал, на огневые позиции, своими глазами видел работу снайперов. И не упускал ни одной возможности, чтобы не сказать о них доброе слово.
      В те же дни, когда горячее дыхание войны пронизывало, казалось бы, все кругом, наш спецкор находил время подготавливать и небольшие критические корреспонденции по вопросам внутриармейской жизни. Одна из них появилась под заголовком "Так ли надо присваивать звания фронтовикам?", другая называлась "Беспризорные курсы" и т. д. Продиктованные теми или иными интересами воинов, они к тому же напоминали всем без лишних слов о незыблемости законов и устоев нашей армейской службы, что, как нетрудно догадаться, имело тогда свой немалый резон.
      Корреспонденции Высокоостровского были полны ненависти к фашистским извергам. Неизменно верный своей внешней сдержанности, даже некоторой суховатости тона, слога, автор искал выход своим чувствам не в опаляющих словах, а в фактах, документах, обнажающих омерзительную суть фашистов. Помню, какое множество писем получила "Красная звезда" с фронта и из тыла после опубликования его корреспонденции "Двуногие звери", о которой я уже рассказывал.
      В октябре сорок первого года мы вызвали Высокоостровского в Москву с намерением перебросить его на одно из подмосковных направлений. Но как раз в это время из столицы стали вывозить детей. Нам тоже посоветовали отправить ребятишек работников редакции и типографии в глубь страны. Ребятишкам требовался надежный провожатый, а в редакции и без того мало людей. Подвернулся под руку Высокоостровский, и я сказал ему:
      - Вы тоже отец, и вам, надеюсь, понятны чувства родителей, отправляющих куда-то в Сибирь малолетнего сынишку или дочку. Надо не только довезти их до места целыми и невредимыми, а и хорошо устроить там. Возлагается это на вас.
      Мне было ясно, что даже временная командировка в тыл малоприятна для Высокоостровского, и потому я поспешил добавить:
      - Это не столько мой приказ, сколько просьба коллектива "Красной звезды". Все у нас убеждены, что, если вы поедете с ребятами, за них можно не беспокоиться.
      Уехал Высокоостровский с детским эшелоном на восток и вернулся из командировки лишь 27 ноября. А за неделю до того другой наш спецкор по Северо-Западному фронту - Викентий Дерман - рассказал мне такую историю:
      - Был я третьего дня в политотделе армии. Меня обступили политотдельцы, спрашивают: "С вами ездил Высокоостровский, где он сейчас? Почему в газете публикуются теперь только ваши статьи, а его нет? Кто он такой?" Я рассказал все, что знал о Высокоостровском. Объяснил, что он сейчас выполняет другое задание, и в свою очередь спросил, чем вызван их повышенный интерес к нему? В ответ мне вручили пачку листовок. Смотрю на подпись: "Бат. комиссар Л. Высокоостровский". Вот, полюбуйтесь теперь и вы...
      Викентий Иванович положил на мой стол желтоватого цвета листовку. У нее клишированный заголовок: "Боевой листок - красноармейская газета". Дата: 12 ноября 1941 года. В тексте утверждается, что Красная Армия разбита, сопротивление бесполезно. И под конец - призыв сдаваться в плен... во имя спасения России.
      - Вот таким чтивом с самолета ночью была засыпана вся местность, объяснил мне Викентий Иванович.
      Эта грязная листовка сочинялась, понятно, геббельсовскими подручными, но должна была она выглядеть как листовка, написанная кем-то из советских людей. Ход рассуждений гитлеровских пропагандистов нетрудно разгадать. Обычно каждые два-три дня в "Красной звезде" появлялись статьи и корреспонденции Высокоостровского с Северо-Западного фронта. Вдруг его имя исчезло с ее страниц. Что случилось? Убит он, ранен, уволен? Нет его - и все. "Надо этим воспользоваться", - решили они.
      Такие листовки были для нас не в новинку. Всякие ставились под ними подписи. Изредка - действительных предателей Родины, а чаще - вымышленные или взятые, как говорится, напрокат из документов убитых или пленных наших соотечественников. Однако подпись корреспондента "Красной звезды" была использована таким образом впервые и, к слову сказать, единственный раз за все время войны.
      Я взял листовку и спрятал в ящик письменного стола до возвращения Высокоостровского. Он вернулся, как уже сказано выше, через неделю. Я внимательно выслушал подробный его рассказ о нашей детворе. А в конце беседы протянул ему эту самую листовку:
      - Читайте...
      Читая ее, он все время менялся в лице - то белел, то краснел. Под конец взглянул на меня прямо-таки растерянно.
      - Прочитали? Теперь пишите...
      Он не дал мне закончить фразу:
      - Что же писать, чего объяснять? Вы сами знаете...
      Ему подумалось, что я требую официального объяснения.
      - Не объяснение, а странички две для газеты. Высечь надо этих брехунов. Пойдет в номер...
      Высокоостровский всегда писал быстро, а в этот раз молниеносно набросал пару страничек текста с метким заголовком "Мой фальшивый двойник". Вот этот текст:
      "Со мной приключилась история, которая бывает только в старых легендах или сказках. У меня неожиданно появился двойник. В середине ноября фашистский самолет разбросал над нашими частями Северо-Западного фронта идиотскую листовку... В заголовке написано: "Положение на фронте". А под ним наворочена куча глупейшей и смрадной лжи. Подписана эта чепуха: "Бат. комиссар Л. Высокоостровский" - моим именем, уворованным в "Красной звезде".
      Совершенно ясно, что этот мой двойник не поспел за мной ни в каких отношениях.
      Во-первых, с 10 октября по 25 ноября 1941 года я находился в Сибири, командированный туда редакцией "Красной звезды". Во-вторых, я, настоящий Л. В. Высокоостровский, 4 ноября получил звание старшего батальонного комиссара, а он, мой двойник, продолжает именовать себя "бат. комиссаром".
      В листовке все фальшиво от начала и до конца. Все - грубая подделка. В заголовке изображен какой-то гитлеровец в каске, который должен сойти за красноармейца. Дует он в трубу, какой никогда не было в Красной Армии. Эта труба явно срисована фашистами с пионерского горна. И флажок на ней ребячий, пионерский. Текст - сплошной подлог, подделка под русский язык, безграмотный перевод с немецкого. Попадаются такие фразы: "Подвозы теперь вполне недостаточны", "Это стоит нас сотни тысяч убитых и раненых и все окружение целых армий"... Только геббельсовский дурак может подумать, что русские примут это фашистское изделие за подлинную красноармейскую газету. Маскировка сделана так неуклюже, что никого она не введет в заблуждение.
      Фашисты грабят у советского народа все, что можно украсть. Они воруют белье и одежду, сапоги, женские блузки. Но это впервые, кажется, они украли имя советского журналиста. Зачем им понадобился мой фальшивый двойник? Ясно: от хорошей жизни этого не сделаешь. Сознание слабости и толкает их на глупые проделки...
      В Берлине папаша Геббельс врет оптом. На фронте его детки врут по мелочам.
      Пусть теперь будет известно, какова истинная цена немецким листовкам".
      Таким было "объяснение" нашего корреспондента, и стояла под ним не фальшивая, а настоящая подпись: "Старший батальонный комиссар Л. Высокоостровский".
      30 ноября
      Это был радостный день.
      На первой полосе мы дали "шапку": "Доблестные войска 9-й и 56-й армий освободили Ростов-на-Дону от немецко-фашистских захватчиков. Сильнее удары по врагу! Смерть оккупантам!"
      Ниже напечатано поздравление освободителям Ростова:
      "ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕМУ ЮГО-ЗАПАДНОГО НАПРАВЛЕНИЯ МАРШАЛУ
      ТОВ. ТИМОШЕНКО
      КОМАНДУЮЩЕМУ ЮЖНОГО ФРОНТА, ГЕНЕРАЛ-ПОЛКОВНИКУ ТОВ. ЧЕРЕВИЧЕНКО
      Поздравляю вас с победой над врагом и освобождением Ростова от немецко-фашистских захватчиков.
      Приветствую доблестные войска 9-й и 56-й армий во главе с генералами Харитоновым и Ремизовым, водрузившие над Ростовом наше славное советское знамя.
      И. Сталин
      Москва, 29 ноября 1941 г."
      Это, можно сказать, - прообраз будущих поздравительных приказов Верховного главнокомандующего, которые появлялись время от времени в 1941-1943 годах и почти беспрерывно - в последующие два года войны. Сначала они были краткими, но постепенно видоизменялись - адресовались уже не только командующим фронтами и армиями, но и командирам корпусов, дивизий, даже отдельных частей, а позже - по просьбе А. М. Василевского - и начальникам их штабов. С 5 августа 1943 года, после освобождения Орла и Курска, загремели артиллерийские залпы салютов.
      * * *
      Но вернемся к последнему дню ноября 1941 года.
      Почти вся вторая полоса газеты посвящена освобождению Ростова. Три колонки занимает обстоятельная статья "Как наши войска отбили у немцев Ростов-на-Дону". Это тоже "прообраз будущего" - тех обзоров, какие печатались потом в "Красной звезде" при освобождении Сталинграда, Орла, Киева...
      Многие из наших коллег удивлялись, как "Красной звезде" удалось выступить с таким большим и содержательным материалом о боях за Ростов в один день с поздравительным посланием Верховного и сообщением Совинформбюро. Ведь оба документа поступили в редакции центральных газет почти в полночь. Секрет прост. В первый же день операции спецкоры наши сообщили нам, как она готовилась. На второй или третий день мы получили от них подробные сведения о прорыве обороны противника. В каждый из последующих дней поступили сообщения о продвижении 9-й и 56-й армий от рубежа к рубежу. По завершении же операции достаточно было передать лишь ее результаты и краткие выводы. К этому времени в редакции уже лежала почти готовая статья, смонтированная из предварительных "заготовок". Ее мы и опубликовали одновременно с официальными документами об освобождении Ростова.
      Единственно чего нам не хватало для полного газетного триумфа снимков из района боев. Они появились в газете лишь пять дней спустя.
      Кроме панорамы разгромленной техники врага, были еще два довольно любопытных снимка. Один - с такой подписью: "Южный фронт. Танки, захваченные нами во время беспорядочного отступления группы Клейста. Внутри одного из танков наши бойцы обнаружили украденного у колхозников гуся. Гитлеровцы не успели его сожрать - бежали в панике". Пояснительный текст ко второму снимку гласил: "Итальянский солдат образца ноября 1941 года, пехотинец 1-го батальона 82-го полка дивизии "Торино", взятый в плен под Ростовом". Смешной снимок: стоит человек, напяливший на себя какие-то лохмотья. Не солдат, а огородное чучело!
      В последний день ноября появился в "Красной звезде" и очерк Константина Симонова "Общий язык" об английских летчиках, написанный еще в октябре. Читатель, наверное, помнит, что Симонов не послал его в редакцию, увидав аналогичный материал в "Известиях". Но, как говорится, нет худа без добра. Позавчера было опубликовано сообщение о награждении английских летчиков орденами Советского Союза. Узнав об этом, писатель извлек очерк из своей полевой сумки, передал его в Москву по военному проводу, и он пришелся очень кстати.
      Есть в этом очерке интересные подробности. Вот что сказал командующий морской авиацией генерал-майор Александр Кузнецов, когда Симонов спросил его, как он оценивает боевую работу английских летчиков:
      " - Хорошо оцениваю. Они приехали сюда драться и дерутся как настоящие солдаты, самоотверженные и дисциплинированные. Одна беда - не любят барражировать, говорят, скучно, все просятся сопровождать бомбардировщики и штурмовать немцев. Впрочем, это общая болезнь. Наши тоже не любят барражировать и тоже просятся штурмовать. Дорвавшись до боя, англичане дерутся наравне с моими орлами... Вон они опять пошли по фронту...
      И действительно, над нашими головами высоко проходили рядом "ястребки" и "Харрикейны", русские и английские летчики, нашедшие в воздухе общий язык".
      Вот откуда и заголовок этого очерка.
      * * *
      Таким был последний ноябрьский номер "Красной звезды". Наступал декабрь. Месяц величайших событий в Отечественной войне...
      Декабрь
      3 декабря
      Ставка Верховного главнокомандования утвердила план контрнаступления наших войск. Оно начнется через несколько дней. Главные удары будут нанесены по наиболее опасным немецким фланговым группировкам, угрожающим Москве. На Западный фронт из глубины страны выдвигаются крупные резервы. Прибыли 1-я ударная, 10-я и 20-я армии, несколько соединений из других резервных армий.
      Мы тоже стали стягивать в столицу свои корреспондентские силы. Отозвали из Мурманска Симонова, с других фронтов Павленко, Высокоостровского, из Куйбышева Габриловича...
      Поздно вечером вызвал я Габриловича и сказал ему, что ночью на Казанский вокзал прибывают из Сибири эшелоны свежей дивизии, хорошо бы написать о ней. Составили план действий: писатель должен отправиться на вокзал, разыскать командира и комиссара дивизии, познакомиться с одной из рот и следовать с нею на фронт, а потом написать, как необстрелянные бойцы обживаются на войне.
      Через пару часов Габрилович с вещевым мешком, именуемым "сидором", был уже на вокзале, встретил сибиряков. В новеньких полушубках и валенках, с новенькими автоматами, парни крепкой сибирской кости выстраивались в колонну. Габрилович присоединился к одной из рот и зашагал вместе с ней по ночной Москве. Путь лежал через Красную площадь. Многие из бойцов впервые увидели ее. Слышалось:
      - Так это она и есть?
      - Она.
      - Красная площадь?
      - Она самая, Красная...
      Так пешим строем шли через затемненный город до станции метро "Сокол". Там погрузились в машины. Вместе с сибиряками Габрилович прибыл в прифронтовую деревушку, с пулеметчиками прополз в одну из ячеек переднего края. И на долгие годы запомнил первую реплику, услышанную там:
      - Слышь, Коля, вставай! Смена пришла. С тылу. Только что сшитые...
      Еще на Казанском вокзале Габрилович приметил маленького, вихрастого, быстрого на слово и расторопного в делах сержанта. Писатель не расставался с ним. Там впервые у него возникла мысль написать о нем повесть. Позже мы дали Габриловичу творческий отпуск, он написал ее. Отрывки из этой повести печатались в "Красной звезде". Главным героем ее стал некий сержант Кройков - образ, навеянный тем сибиряком. Впоследствии этот же сибиряк стал героем кинокартины "В трудный час", снятой по сценарию Габриловича. К нему не раз обращается писатель и в своих воспоминаниях "Четыре четверти".
      * * *
      Подготовка контрнаступления не должна была, однако, ослабить заботы о стойкой обороне подступов к Москве. Противник хоть и обескровлен, измотан, но атак не прекращает. 1 декабря фашистские войска прорвались в самом центре Западного фронта и устремились к столице по Можайскому шоссе; правда, им не дали набрать инерцию, остановили на первом же промежуточном рубеже. На Ленинградском шоссе неприятель овладел Крюковом. В районе Яхромы гитлеровцы форсировали канал Волга - Москва, но тоже были остановлены.
      Об этих боях и рассказывают спецкоры в номере от 3 декабря. Наш танкист Коломейцев, которого в редакции добродушно называли "танковым профессором", напечатал статью "Бои с танками в лесах Подмосковья". В ней немало полезных советов. Для иллюстрации приведу один из них, опирающийся на боевой опыт. Думаю, что это будет интересно не только специалистам военного дела:
      "Известно, что немцы не рискнули пробиваться танками через Брянские леса.