После смерти своего друга Савинкова Сидней Рейли не чувствовал себя счастливым вдали от России. Мы встретились в Берлине, и он сказал мне, что вместе с женой едет в Финляндию, а потом уже один под именем Николая Штейнбурга отправится в Москву, чтобы на месте вести борьбу с большевиками.

Сидней Рейли пересек границу, беспрепятственно добрался до Москвы, укрылся в одном доме в пригороде и неожиданно был арестован. Его тоже заставили смотреть на казни, слушать крики осужденных на смерть и проклятия стрелявших в них солдат.

Трилиссер и Сталин лично занимались судьбой английского шпиона. Они опасались, что Англия обратится с просьбой о помиловании своего подданного, и поэтому торопили события. Они разрешили Рейли совершать прогулки в окрестностях Москвы. Во время одной из таких прогулок ни о чем не подозревавший Рейли был застрелен товарищем Ибрагимом, лучшим стрелком ГПУ.

Чтобы не дать Англии повода для претензий, на финской границе был разыгран целый спектакль. Одна группа чекистов изображала Рейли и его спутников, другая — русских пограничников, которые открыли огонь по мнимому Рейли и тем, кто был с ним. Были, естественно, убитые и раненые, причем Рейли был среди последних. Группу «нарушителей» сфотографировали, а снимок опубликовали с тем, чтобы обосновать законность действий Москвы. Рейли якобы незаконно пересек границу, его заметили пограничники, открыли огонь и ранили. К сожалению, бедняга умер от полученных ран.

Позвольте рассказать вам пару анекдотов о моем друге Рейли, который был отличным парнем. Однажды он приятно проводил время с одной московской актрисой. Надо сказать, что Рейли был красивым, обаятельным мужчиной и пользовался большим успехом у прекрасного пола, благодаря чему получал много полезной информации. От одного ревнивого и менее удачливого соперника большевики узнали, где находится Рейли. Они окружили дом и ворвались внутрь, но нашли лишь актрису и синий костюм Рейли, а самого его нигде не было. Чекисты обыскали весь дом, начиная с чердака и кончая подвалом, перевернули все вверх дном. Но тщетно! Рейли не мог ускользнуть — дом был окружен плотным кольцом. Актрису допрашивали, угрожали смертью, но она не имела ни малейшего представления о том, куда делся Рейли. Он просто неожиданно вышел за дверь — совершенно раздетый! Но куда он скрылся?

Никто этого так и не узнал. Рейли не сказал об этом даже актрисе, но вскоре после того, как разочарованные ищейки ушли, он появился вновь, как будто только что пришел с улицы.

— Я не позволю этим негодяям отвлекать меня от такого приятного времяпрепровождения, — спокойно сказал он и оставался в квартире перепуганной актрисы до тех пор, пока она не уговорила его не ставить ее в такое неловкое положение.

В другой раз большевикам стало известно, что Рейли находится в поезде, следующем из Петрограда в Москву. Они немедленно сообщили на ближайшую станцию, и поезд остановили. Все коридоры и окна были закрыты, пока матросы обыскивали каждое купе. Рейли нигде не было. Его искали повсюду, но так и не нашли, потому что он, переодевшись в форму одного из матросов, которого сбросил с поезда, был одним из самых активных участников поисков!

Летом 1925 года из советского посольства в Вене бежал красный дипломат, бывший царский чиновник Ярославский. По подложному паспорту он прибыл в Берлин и направился к французскому консулу, которому предложил некоторую информацию. Консул отправил его в расположение оккупационной армии в Майнце.

Поскольку Ярославский опасался мести большевиков, он попросил разрешения укрыться в казармах. Французы удовлетворили его просьбу и держали его там в течение трех недель. В обмен на предоставленную информацию Ярославский попросил выдать ему фальшивый паспорт и обеспечить беспрепятственный проезд во Францию. Кроме того, он просил в случае крайней необходимости зачислить его в Иностранный легион с тем, чтобы большевики не смогли напасть на его след.

Однажды Ярославский зашел в гостиницу, расположенную напротив казарм, где встретился с товарищем Максом, своим знакомым по Москве. Макс сообщил ему, что тоже бежал из России. Когда Ярославский отлучился в туалет, Макс добавил яд в его пиво. Ярославский вернулся, осушил свой бокал и тут же почувствовал нестерпимую боль. Шатаясь, он добрался до казарм, упал и умер.

Товарищ Макс вернулся в Москву, и с тех пор его геройскую грудь украшает орден!

А теперь о судьбе генерала Слащева. Национальный комитет Украины хотел, чтобы Слащев командовал одним из их армейских корпусов в случае нового нападения на советские войска. В это время Слащев находился где-то в Малой Азии, где у него была птицеферма. Однажды ему сообщили о прибытии матроса Федора Баткина.

— Я направлен к вам правительством, — сказал посетитель. — Мы собираем воедино старую Россию, какой она была в тысяча девятьсот четырнадцатом году. Белогвардейские наемники, находящиеся на содержании у иностранных государств, хотят сделать Россию экономически зависимой от Антанты!

Слащев попался в искусно поставленную ловушку. Он провел в Константинополе встречу, на которой присутствовал представитель советского правительства. Ему было предложено принять командование корпусом, дислоцированным на границе с Румынией. Все согласились с этим, и под фамилией Александров генерал Слащев прибыл в Советский Союз.

В Москве Слащева поселили на Садовой, в доме Шустова. Вход был со двора, и окна тоже выходили во двор. В квартире имелись две смежные комнаты и кухня. В третьей комнате жил чекист, верхний этаж был передан старым сотрудникам спецотдела ОГПУ.

У Слащева был телефон. Прослушивать телефон гораздо удобнее, чем просматривать корреспонденцию. Повар-латыш, который готовил для него, заодно просматривал все письма и фиксировал приходы посетителей, а живший по соседству чекист следил за Слащевым и днем и ночью, что было источником постоянного унижения. Слащев уже не был генералом. В его удостоверении личности четким канцелярским почерком было написано:

Слащев очень любил животных и в Москве целые дни проводил с соловьем, лишившимся лапки, курицей и воробьем. На лекциях по стратегии, которые Слащев читал в стрелковом училище, его встречали криками и свистом. Некоторые слушатели в Академии Генерального штаба звали Слащева «палачом». И даже дома ему не было покоя. Ему постоянно досаждали беспризорники. Однажды в его окно влетел камень, в другой раз на него обрушился целый поток оскорблений и насмешек.

Иногда опрокидывали самовар, а в крупу подмешивали мел.

Однажды Слащев выбежал из дома с кухонным ножом в руке и скрылся за углом. Через несколько минут он вернулся в комнату с окровавленными руками, глаза его были полны ужаса.

«Эти скоты, — запинаясь, проговорил Слащев, — пустили в комнату кошку. Она сожрала соловья и загрызла воробья. Все это подстроено специально, чтобы досадить мне! Здесь всегда так! Своими преследованиями они хотят свести меня в могилу! Будь проклята эта чертова дыра!»

ОГПУ, наконец, было удовлетворено и могло уже не тратить силы на измученного и униженного Слащева. Чекист Воленберг подкрался к нему сзади и выстрелил в затылок.

Ленин предусмотрел возможность того, что рано или поздно большевики будут вынуждены бежать из Кремля и искать убежища в других странах. В качестве меры предосторожности был создан секретный фонд, который позволил бы большевикам продолжить свою деятельность. Тогда же в разных странах с этой целью было размещено двести миллионов рублей золотом. В начале 1921 года в Женеву через Стокгольм были доставлены первые десять миллионов золотых рублей царской чеканки; два миллиона золотых рублей отправили в Париж; восемь миллионов были переплавлены с целью скрыть их происхождение в случае проведения банковской проверки.

Эта операция была проведена в Женеве Лео Шерманом. Его отец, шестидесятилетний эмигрант из России, жил с семьей в Берне. Старшему сыну, Лео, к тому моменту было сорок лет. Все члены семьи были натурализованными гражданами Швейцарии, и семья владела собственностью в Берне. Лео возглавлял торговый дом, который занимался оптовой и розничной торговлей недорогой обувью.

Прибыль от коммерческих операций семьи Шерман (специальная система учета позволяла избежать больших налогов) зачислялась на их частный счет и ежегодно составляла несколько миллионов швейцарских франков. Дела Шерманов пошли еще лучше после того, как советское представительство было вынуждено покинуть Швейцарию. По распоряжению Ленина все средства большевиков, находившиеся в Швейцарии, были поделены между надежными людьми. Шерману было передано двадцать миллионов франков. С ним и его сыном было заключено соглашение о расходовании определенных сумм по распоряжениям из Москвы, а также об учреждении коммерческих предприятий, доходы от которых должны были пополнить казну ИНО.

Через представительство в Константинополе, имевшее отделения в Батуми, Тифлисе и Баку, Шерманы установили связи с коммунистическими центрами. Фирма называлась «Шерман, Мейзель и Ко». Кавказские филиалы служили прикрытием материального обеспечения пропагандистской деятельности Коминтерна. Большевики поручили Шерманам создание складов оружия и медикаментов.

Филиалы представляли собой материальную базу для будущих красных армий.

Давид Шерман не был большевиком. Он работал на Советы только тогда, когда это было выгодно его фирме или отвечало интересам его сына, убежденного большевика. Он служил посредником между Платтеном, представителем Коминтерна в Швейцарии, и доктором Боготским, представителем советского Красного Креста в Берне. Специальные поручения финансового характера, аналогичные тем, которые выполнялись Шерманом, Москва давала и доктору Эшу, который тоже пользовался доверием большевиков.

Жена Карахана и дочь Цюрупы часто привозили этим двум верным слугам различные суммы на хранение. Деньги «на случай крайних обстоятельств» также хранились у Красина. Однако после разоблачений, сделанных Квятковским, президентом принадлежавшей большевикам и расположенной в Лондоне торговой компании «Аркос», большевики перестали доверять Красину и приказали вернуть доверенные ему деньги.

Когда Советы узнали о злоупотреблениях Квятковского, ему было предложено вернуться в Москву. В Лондон прибыли два чекиста, которые поначалу были с ним вполне дружелюбны и изо всех сил старались уговорить его вернуться в Москву, где, по их словам, его ожидало повышение. Однако когда Квятковский отказался, они под угрозой смерти заставили его подчиниться.

Как только Квятковский пересек границу, он был арестован и доставлен в ОГПУ, где, на основании полученных данных в Лондоне, ему предъявили обвинение во взяточничестве. На это Квятковский заявил следователю Ломачидзе, проводившему допрос, что он брал деньги с ведома и согласия Красина. Например, он взял около ста тысяч фунтов стерлингов от одного нью-йоркского бизнесмена. Эту сумму не внесли в бухгалтерские книги, а поделили между главными представителями компании «Аркос», причем часть денег перевели на личный счет Красина, который сказал, что эти деньги предназначены для ИНО.

Поскольку Лондонское отделение ИНО денег не получило, Красин был вызван для проведения специального разбирательства, но не чекистами, а руководителями партии. После разбирательства, которое происходило в Кремле, Красина доставили домой в полуобморочном состоянии, и в течение какого-то времени у него ежедневно случались припадки.

Перед большевиками стояла дилемма. Сталин и другие большевистские лидеры, такие, как Дзержинский и Трилиссер, были в ярости от заявлений Квятковского и Красина. Но больше всего они боялись, что правда просочится в прессу, и хотели, поэтому любой ценой сохранить все в тайне, особенно в связи с тем, что Красина уже назначили советским представителем в Лондоне, и показания Квятковского могли подорвать престиж советского правительства за рубежом.

Если бы сумма, полученная Красиным на хранение, не составляла нескольких миллионов фунтов стерлингов и не представляла собой денег, выделенных на «особые нужды» ИНО в Париже, было бы проще дать Красину умереть «в результате болезни» и положить его рядом с Лениным. Но в этом случае все деньги будут потеряны! Поэтому было необходимо получить деньги и передать их другим ответственным лицам до того, как Красин умрет. Но, несмотря на болезнь и угрозы Политбюро, Красин не поддавался и не продемонстрировал ни малейшего намерения выполнять распоряжения Сталина, В конечном итоге он был вынужден подчиниться высшему руководству. Его заставили сдать чековую книжку, подписать доверенность и, таким образом, передать деньги и акции, которые якобы принадлежали ему, а на самом деле являлись собственностью ИНО.

За прошлые заслуги Красину на личные нужды оставили двадцать пять тысяч фунтов стерлингов. После передачи чековых книжек, ключей от сейфа и подписания доверенности состояние Красина заметно ухудшилось. Левая сторона лица была парализована, зрение ослабло.

Дзержинский понимал, что внезапная смерть Красина, который до последнего времени был абсолютно здоров, особенно после недавнего скандала вокруг «Аркоса», бросит тень на Кремль. Поэтому он немедленно дал распоряжение распространить через Информационное бюро сообщение о том, что Красин неизлечимо болен. В то время как в международной прессе публиковались сообщения о болезни Красина, советские газеты писали о том, что он активно готовится к вступлению в новую должность в Лондоне. Умирающий консул в сопровождении врача и нескольких чекистов был перевезен в Париж и передан в руки Раковского. После того как ОГПУ вернуло свои деньги, Красин «умер».

Когда по тем или иным причинам контроль за действиями сотрудника торгового представительства или советского посольства не представляется возможным, часто прибегают к инсценировке ограбления.

В марте 1926 года, когда Красина не было в Париже, его секретарь Волин подвергся подобному «ограблению». Были похищены изобличающие его материалы, что имело для Красина самые неприятные последствия. Вскоре пошли слухи, что Красина пытаются устранить с помощью медленно действующего яда. Ни один из московских чиновников не мог отрицать тот факт, что здоровье Красина значительно ухудшилось. Вспомнили откровенное высказывание Сталина, заявившего, что он против кровопролития, так как если оно начнется, то очень скоро все сведется к принципу «сегодня ты, а завтра я!».

Но в том выступлении речь шла о кровопролитии, а не о более скрытых методах устранения неугодных. Поэтому в Москве друзья не доверяли друг другу, и, даже находясь за границей, люди боялись за свою жизнь. Все это создавало невыносимую атмосферу. Казалось, что даже самоубийство секретаря Зиновьева окружала какая-то тайна. Вмешательство агентов ОГПУ в повседневную деятельность торговых представительств достигло такого уровня, что многие специалисты в области внешней торговли были устранены.

Представитель народного комиссара внешней торговли товарищ Фрумкин в сентябре 1926 года прибыл в Берлин, чтобы успокоить специалистов и восстановить порядок. Но, несмотря на это, Бегге жаловался, что вездесущие шпионы сообщают иностранной прессе о каждом его шаге, и с сожалением констатировал, что не в его власти запереть всех служащих в здании торгпредства.

Исчезновение ряда шифровок из советскою посольства в Шанхае взбудоражило всех чекистов. Несколько русских обществ подверглось нападению, в частных домах были произведены обыски. В одном из них обнаружили письмо, якобы написанное секретарем консульства и руководителем отдела большевистской пропаганды на Дальнем Востоке товарищем Чистяковым. Содержание письма давало основания подозревать его автора в связях с белогвардейцами.

Чистяков был наполовину кореец, закончил Дальневосточный институт восточных языков и какое-то время преподавал в частной коммерческой школе во Владивостоке. Чистякову было отдано распоряжение доставить секретный пакет на пароход «Индигирка». Обычный чекистский прием в данном случае сработал безотказно. Никто не знал предполагаемое время отплытия судна. Часть экипажа была в увольнении на берегу. Матросы продавали привезенный с этой целью мех или устраивали попойки, потому что, как поговаривали, хотя на следующий день увольнений на берег и не будет, возможна задержка с отбытием.

Когда появился Чистяков, ему было велено немедленно отправляться во Владивосток. Однако он отказался на том основании, что ему необходимо уведомить об отъезде свою семью и он не может так быстро решить этот вопрос. С ним не стали спорить. Однако пригласили в каюту капитана, чтобы передать ему документы для консульства. Не успел он войти в каюту, как в руках у него оказалась радиограмма с приказом о его немедленном аресте и доставке во Владивосток.

Госпожа Чистякова, не имея никаких сведений о пропавшем муже, обратилась в консульство. Чекисты посоветовали ей сесть на пароход «Олег». Обеспокоенная женщина забрала детей и, ничего не подозревая, последовала этому совету. Ни родственники, ни знакомые больше их никогда не видели.

Чистяков, а с ним еще трое русских и один китаец, которых тоже обманом заманили на корабль, были выброшены за борт. Это случилось в конце февраля 1925 года.

Некий Карпов-Якшин, специальный представитель иностранного отдела ОГПУ, 24 августа 1924 года бежавший из советского посольства в Берлине с фальшивым паспортом на имя Михаила Сумарокова, пришел в Информационное агентство Гарольда Зиверта и сделал следующее заявление:

— Восемнадцатого августа тысяча девятьсот двадцать четвертого года неизвестный мне гражданин Германии (очевидно, член Германской коммунистической партии) был вызван в советское посольство в Берлине (в помещение того крыла, где располагается разведотдел) и подвергнут допросу, который длился всю ночь. Он был задержан, и больше его никто не видел. Комната, где он находился, была закрыта на ключ.

Сумароков, который в то время был сотрудником посольства, получил подробную информацию о том, что немец был убит в этой комнате, и лично видел большую корзину, которую вынесли из комнаты и перетащили в подвал на следующую ночь, 19 августа. Обычно из комнаты, где произошло убийство, корзины не выносили, так как она использовалась в основном в качестве хранилища оружия и документов. Суд над немцем организовали красный дипломат Лобанов, имевший поддельный паспорт на имя Бустрема, глава берлинского отделения ИНО и ГПУ, и представитель Коминтерна, работавший в советском посольстве в Берлине под фамилией Миров. Как только разбирательство закончилось, в комнату вошли Бантек (кассир разведотдела и сотрудник посольства) и товарищ Семен, уполномоченный ОГПУ, фамилия которого неизвестна. Очевидно, именно эти двое и убили немца.

В ИНО есть группа, специализирующаяся на кражах и ограблениях в иностранных посольствах. Она имеет в своем распоряжении необходимые инструменты и приспособления, лекарственные препараты и т. д. и работает очень чисто. Обычно из дипломатической почты стараются незаметно изъять лишь важные документы, и только в случае неудачи похищается вся почта, к поискам которой подключается уголовный розыск и которая затем торжественно возвращается владельцу.

Однажды в отдел ГПУ в Харькове пришел из Москвы приказ ограбить польского посла на Украине, который вместе со своим секретарем отправлялся из Харькова в Москву. В каждом купе, занятом советскими чиновниками и иностранными дипломатами, находилось по чекисту; нападение на поезд, в котором ехал польский посол, предполагалось совершить между станциями Шепетовка и Славута. В последний момент советские чиновники получили указание отдать «грабителям» некоторые вещи, которые затем им будут официально возвращены комиссаром по иностранным делам.

Переодетые бандитами чекисты остановили состав, ворвались в купе, где спали посол и еще трое поляков, и выволокли из него буквально все, чтобы скрыть; что истинной целью была дипломатическая почта.

Забрав добычу, «бандиты» разрешили машинисту поезда трогаться, а сами на двух автомобилях, принадлежавших местному ГПУ, помчались в Харьков. Все было сделано легко и просто, а главное для поляков — убедительно.

Харьковское представительство хорошо известной американской организации АРА располагалось по адресу Пушкинская улица, дом 42, и большевики очень интересовались его корреспонденцией. Комендантом дома был назначен чекист Ворошилов, один из служащих секретариата также был сотрудником ГПУ.

Офис АРА находился на первом этаже здания, а жили американцы — на втором. Ворошилов должен был найти, где хранится корреспонденция, а второй агент — выкрасть официальную печать АРА с тем, чтобы на следующий день вернуть ее на место. После того как были продуманы все детали, Ворошилов получил приказ оставить на ночь открытым одно из окон, выходящих в сад. В два часа ночи чекисты под видом грабителей влезли в окно и, пока американцы мирно спали этажом выше, выкрали мешок с почтой.

Мешок доставили в безопасное место, открыли и подвергли его содержимое тщательному изучению. Переписав из писем все, что было необходимо, мешок снова опечатали и в пять часов утра возвратили на место. Долгое время все шло гладко, но однажды в руки просматривавших почту чекистов попало несколько объемистых свертков. В одном из них был подробный отчет об экономической ситуации на Украине. Отчет решили не класть обратно в мешок, так как он представлял слишком большой интерес для ЧК.

В свертках были обнаружены также банкноты на общую сумму тридцать пять миллиардов рублей, что по тем временам было очень значительной суммой. Кроме того, в одном из свертков лежало дорогое колье и другие ювелирные украшения.

Положить деньги назад было просто невозможно, и чекисты оставили их себе. Утром американцы подняли тревогу. Их ограбили. В милиции ничего не знали о людях ГПУ и прислали на место происшествия наряд. Доставленные на место преступления собаки сразу взяли след и привели стражей порядка к зданию ГПУ.

Начальник центрального разведывательного отдела ГПУ товарищ Галицкий, увидев в окно собак и милицию, сразу же позвонил начальнику милиции и приказал немедленно убрать псов.