Двойной агент. Записки русского контрразведчика

Вскоре дела зашли настолько далеко, что уже ко второму числу у полковника не было ни рубля на водку, не говоря уже о других расходах. Он взял немного из казенных денег, которые были в его ведении. Это уже серьезно! Сорок рублей! Теперь придется экономить! Потом еще шестьдесят! Какой вкус у хорошего вина!…

— Подарил бы мне что-нибудь, старая свинья, — потребовала у него как-то кухарка.

— Денег нет, — ответил полковник.

— Возьми еще из казенных.

— Откуда ты знаешь?! И вообще, это неправда! Я оттуда ни копейки не брал.

— Да, как же! Ты каждую ночь, как накачаешься, во сне об этом бормочешь! Я даже рот тебе рукой закрывала, чтобы твой ординарец не услышал, какой у него славный командир! Ну, так что будешь делать?

Полковник дал ей денег, — разумеется, из казенных.

Неожиданно из Варшавы нагрянула ревизия. Полковник Штейн не знал, что предпринять. Если все откроется, — значит, конец карьере. В ужасе он бросился к ростовщику, и тот одолжил ему пятьсот рублей.

Ревизия ничего не обнаружила! Счета сошлись! Замечательно! Полковник снова был в прекрасном настроении и послал за писарем, чтобы вместе отпраздновать это замечательное, по его глубокому убеждению, событие. Писарь, однако, отказался.

— Ты что, подлец, брезгуешь моим коньяком?!

— Никак нет, ваше высокоблагородие, я… я… боюсь, что в городе пойдут разговоры.

— Что еще за разговоры? Какие разговоры? Разве ревизия нашла хоть малейшее нарушение?

— Никак нет, ваше высокоблагородие, это кухарка везде распускает сплетни. А по ночам, прошу прощения, ваше высокоблагородие, если позволите, слышно, как вы бранитесь и кричите…

— Черт с ними! Пей, и пусть эти идиоты из Равы болтают что хотят. Пей! Это все враки.

— Я и не сомневаюсь, ваше высокоблагородие, да только мне известно, что в Варшаву все время шлют жалобы о ваших попойках, а мне не хочется отправляться в Сибирь из-за того, что я с вами пью.

Вышвырнув за дверь жалкого труса, полковник послал за кухаркой, отругал ее, запретил распускать сплетни и пообещал новую шубу. И тут вдруг раздался звонок в дверь!

Так поздно!

— Иди посмотри, кто это. Меня ни для кого нет дома. Кого там черти носят?

— Может, это ревизор из Варшавы? Люди говорят, нам лучше бежать отсюда, Иван!

— Открой дверь и впусти его, — приказал полковник. На бедняге лица не было, и — что уж совсем не пристало солдату — он дрожал.

Кухарка впустила мужчину лет тридцати — чисто выбритого, не очень высокого, но весьма привлекательного. Это был Арнольд Барт.

— Вы по какому делу? — спросила кухарка за дверью.

— У меня частное дело к господину полковнику. Я от Заллера.

Ага, Заллер — это ростовщик. Должно быть, он хочет получить свои пятьсот рублей. Выставить его вон? Срок уплаты истекает только через два месяца. Но, может быть, лучше с ним договориться? Да, так будет лучше. Это будет по-умному.

— Заходите, пожалуйста!

Арнольд Барт вошел в комнату. У него были отличные манеры. Он низко поклонился, как бы извиняясь за сам факт своего существования!

— Садитесь, герр Барт, и рассказывайте, что вас ко мне привело.

— Мы одни?

— Можете говорить свободно. Не желаете ли водки? Ваше здоровье! Сигару? Огня?

— Меня прислал к вам ваш друг господин Заллер. Он хочет вам помочь. Вы сможете кое-что заработать и рассчитаться с долгами. У меня есть замечательный план. Мы будем печатать почтовые открытки с изображением российских банкнот. Желтые — один рубль, зеленые — три, голубые — пять, красные — десять. Вы меня понимаете? Очень милая и оригинальная идея. Бумагу купим в Антверпене, печатные станки закажем в Губене, а клише нам даст Владимир Литвинович, наш хороший друг из Садовой, под Лембергом. Вы понимаете?

Понимал ли полковник? Когда так много поставлено на карту, раздумывать не приходится, и полковник согласился.

— Только как нам попасть к Литвиновичу? — спросил он. — Мне придется сначала обратиться в штаб, за разрешением на выезд за границу.

— Ах, мой дорогой полковник. Можно все устроить гораздо проще и незаметнее. У меня есть близкий друг, который живет в Ченстохове, немец, некий Генрих Баранек. Он с радостью одолжит вам на два-три дня свой паспорт. Вы, разумеется, поедете в штатском. С его паспортом мы съездим в Галицию и обратно безо всяких затруднений. Замечательно, что вы потомок немецких колонистов и так бегло говорите по-немецки.

Все шло по плану. Возможно, фон Штейн чувствовал себя не слишком уверенно, но, обдумав ситуацию, понял, что другого выхода нет! Кухарка требовала подарков, и он нуждался в деньгах, не только чтобы расплатиться с долгами. Деньги были ему нужны и на повседневные нужды, чтобы как-то пороскошнее жить в этом Богом забытом углу.

— В конце концов, два дня в поезде пройдут очень быстро, — пытался успокоить себя полковник. — Дельце будет обделано в два счета, и тогда я опять буду при деньгах.

В субботу новоявленные приятели отправились в Ченстохов, где, как и было условлено, Баранек одолжит Штейну свой паспорт. Полковник предъявил его на границе и был пропущен в Галицию без всяких вопросов. Он вздохнул свободнее. Конечно, ему пришлось понервничать. Если бы выяснилось, что выезжает он без разрешения и по подложным документам, тогда бы, мягко выражаясь, он оказался в неловком положении.

Едва они пересекли границу, как дверь открылась, в купе вошли четверо и спросили у Барта, куда он едет.

— В Садовую Вишню, — удивленно ответил тот.

— Случайно не к Владимиру Литвиновичу?

— Да, именно к нему!

— Он только что уехал в Вену. Вам лучше ехать туда, — сказал один из незнакомцев.

— Как вас зовут? — спросил второй.

— Арнольд Барт.

— А этот господин тоже едет к Литвиновичу?

— Позвольте, господа, представиться! Меня зовут Генрих Баранек! — сказал Штейн, решив заявить о себе прежде, чем будут ему заданы незнакомцами неприятные вопросы.

— Прекрасно! Герр Баранек, вы тоже поедете в Вену. Позвольте вам представить капитана Лера из Имперской… — И он пробормотал что-то неразборчивое.

Полковник фон Штейн побледнел. Бедняга постарел прямо на глазах.

«Неужели это ловушка? Чертов мошенник Барт!» — в сердцах выругался про себя Штейн.

Ему с огромным трудом пришлось взять себя в руки и промолчать. Наконец, собравшись с мыслями, он заявил, что идея поехать в Вену его вполне устраивает.

Четверо незнакомцев представились австрийскими офицерами. Всю дорогу они сидели с полковником в купе, не разрешая ему выйти в коридор, и заказывали для него все, что ему хотелось.

Вот и Вена!

Штейн вышел в окружении четырех человек. Барт, шедший чуть позади, шепотом давал полковнику торопливые наставления, что ему надо успокоиться, что все не так плохо, как кажется.

У вокзала их ждал автомобиль. Все шестеро сели в него — Штейн сзади, на почетном месте, Барт рядом с ним, четверо офицеров впереди, в качестве охраны. Автомобиль остановился у военного министерства. Фон Штейна провели в помещение на первом этаже. В просторном кабинете за большим письменным столом сидел полковник австрийской армии.

— Прошу садиться, полковник Штейн, — без всяких преамбул начал австриец. — Я слышал, вы собираетесь основать здесь предприятие по производству фальшивых денег? В этом нет никакой необходимости. Если вам так нужны деньги, может быть, мы сумеем кое о чем с вами договориться. Мы, разумеется, не потребуем от вас ничего противозаконного, ничего, что шло бы вразрез с вашим долгом солдата! Мы лишь попросим вас заполнить вот этот вопросник на русском языке. Ничего секретного там нет, но Австрия будет благодарна, если вы, как командир гарнизона в Раве, выскажете свое компетентное мнение по поводу интересующих нас вопросов…

Полковник фон Штейн пробежал глазами лежавшую перед ним бумагу и, не найдя в ней ничего такого, что заставило бы его раскрыть военную тайну, без колебания ответил на все вопросы, а австрийский полковник все тщательно записал. В конце беседы он достал из стола семьсот рублей и вручил их русскому, вежливо поблагодарив за информацию.

Два австрийских офицера проводили его к стоявшему наготове автомобилю, отвезли на вокзал и сопроводили его в купе первого класса до границы. Там они попрощались, дав возможность продолжить поездку полковнику Штейну до Равы в одиночестве.

Он до сих пор так толком и не понял, что же с ним произошло. Единственное, что он знал с какой-то долей определенности, было то, что теперь он сможет расплатиться с долгами и, сверх того, у него останется еще двести рублей. Поэтому, вернувшись к себе, он принял философское решение не думать об этом странном происшествии и наслаждаться жизнью, как и прежде.

Долг уплачен, опасность позади, напряжение последних недель — тоже. Вино, кухарка и карты снова заняли свое привычное место. Но очень скоро он истратил все до последней копейки и опять отправился за ссудой к Заллеру.

И вновь в самый критический момент раздался звонок в дверь, и в комнату вошел Арнольд Барт.

— Как насчет еще одной поездки в Садовую Вишню, полковник? — поинтересовался он. — Денежки нас заждались.

Полковник рассмеялся и ничего не сказал, но буквально через несколько минут, быстро переодевшись в штатское, уже был готов отправиться в путь. И опять пригодился паспорт Баранека. Барт купил билет до Вены. Штейн уже знал, что от него требуется, поэтому обошлось без формальностей.

В Вене события развивались по знакомому сценарию: сопровождающие, автомобиль, сидящий за столом полковник, список вопросов. Правда на этот раз вопросы оказались более деликатного свойства, и полковник Штейн, командир Равского гарнизона, решил пойти на попятный.

— Нет, на этот вопрос я ответить не могу, — заявил Штейн, твердо решив не предавать свою страну.

— Тогда, дорогой полковник, мы будем вынуждены возбудить против вас уголовное дело, ведь вы приехали по фальшивому паспорту! Конечно, это было бы крайне неприятно после всего того, что между нами произошло — будьте же благоразумны, полковник! У нас уже есть ответы на все эти вопросы! Мы просто хотим, чтобы вы подтвердили их. Если вы откажетесь, то нам, конечно же, не составит труда найти кого-нибудь, кто согласится нам помочь. Однако имейте в виду, если вы дадите правильные ответы на все вопросы, то можете рассчитывать на тысячу рублей.

Полковник понял, что его загнали в угол: у него не было ни времени, ни возможности обдумать ситуацию. Поэтому он сделал то, что от него требовали. Уезжая обратно, он увозил с собой тысячу рублей.

Вернувшись домой, полковник Штейн стал еще больше сорить деньгами, полностью обновил гардероб своей любовницы-кухарки, беспробудно пил и играл в карты в компании более чем сомнительных личностей. Его начальству, жене и дочери, жившим в Варшаве, градом посыпались анонимные письма.

Обе женщины отправились в Раву, прочитали ему нотацию и удостоверились, что он действительно располагает крупной суммой денег, происхождение которых он раскрыть отказался.

Фрау и фрейлейн Штейн вернулись в Варшаву в полном расстройстве. Не сошел ли он с ума? Не стал ли он орудием в руках каких-то бесчестных людей?

Дамы решили обратиться за советом в штаб, и им пообещали, что за полковником установят наблюдение и постараются раскрыть тайный источник его богатства. С этой целью в Раве обосновался сотрудник секретной службы, который следил за каждым шагом полковника!

Как-то поздно вечером в дверь дома полковника снова раздался звонок. Арнольду Барту, а это был именно он, без лишних церемоний предложили войти. На этот раз он не просил полковника ехать с ним в Вену. К чему лишние расходы? Да и терпеть дополнительные неудобства не было вовсе необходимости. Полковнику нужно было лишь заполнить вопросник, который он, Барт, принес с собой. Полковник прочитал его, не проронив ни слова.

— Владимир Литвинович готов заплатить вам триста рублей задатка, — сказал Барт. — А когда вы доставите ему в Вену секретные карты Генерального штаба, можете рассчитывать еще на три тысячи.

— Но я не могут добыть ни карт, ни информации. Они настолько секретны, что хранятся только в штабах Варшавского, Киевского и Санкт-Петербургского военных округов.

— Я почему-то не думаю, дорогой полковник, что Владимира Литвиновича полностью удовлетворит такое объяснение. Он, возможно, даже сочтет нужным отправить в варшавскую военную разведку вопросники, заполненные вами раньше. Как видите, дорогой друг, будет неразумно ссориться с ним.

С тяжелым сердцем Штейн обратился с просьбой о двухнедельном отпуске. В Санкт-Петербурге и Киеве ему удалось добыть все, что требовал Литвинович. Сложив документы в чемоданчик, он направился в Ченстохов, взял там паспорт Баранека и, не теряя времени, продолжил свой путь до нужной станции на границе с Австрией.

Никогда в жизни он не испытывал такого беспокойства, как в этот раз. Если бы только можно было не ездить в Вену! Но какой смысл об этом мечтать? Он без долгого раздумья купил в кассе билет до первой станции по ту сторону границы. Ожидая прибытия поезда, сидел в буфете, пил обжигающе горячий чай и чувствовал себя абсолютно несчастным. Он ерзал на стуле, поглядывая на чемоданчик. Объявили посадку на поезд до Вены. Он попытался встать, но остался на месте. Казалось, внутри его шла борьба, лишавшая его сил.

Колокол прозвенел в третий, и последний, раз. Штейн не двинулся с места, как будто был привязан к стулу. Он выпил еще одну чашку чаю и, расплатившись, продолжал неподвижно сидеть. И второй поезд отправился в том же направлении без него. Он все так же упрямо, глядя перед собой, оставался неподвижным. Ушло еще два поезда, и, наконец, колокол возвестил об отправлении последнего, но Штейн и в этот момент даже не попытался встать.

К его столику подошел полицейский:

— Сударь, зал ожидания закрывается.

Штейн, казалось, ничего не слышал.

— Куда вы едете?

Полковник вздрогнул от ужаса и назвал станцию.

— Но ваш поезд вот-вот уйдет!

Штейн вскочил и как одержимый ринулся через ресторан к двери, выходящей на перрон.

— Остановитесь, сударь? Вы забыли свой багаж! — прокричал ему вслед полицейский. Штейн был так возбужден, что забыл о самом главном, о чемоданчике. Спотыкаясь, он бросился назад, схватил его — и в этот момент шестеро мужчин оттеснили его через боковой выход в небольшое помещение полицейского участка. За полковником следили с самого начала поездки!

Спустя несколько дней разжалованный начальник Равского гарнизона находился в Варшавской крепости, а мне было поручено его допросить. Ко мне привели немолодого сломленного человека, потерявшего интерес к жизни. Я предложил ему сесть.

— Дразните, — сказал он, поворачиваясь ко мне спиной.

— Что это значит, сударь? — удивился я.

— На небо, доктор, прямо в рай, на небо. И не держите меня — в клочки разорву! Идиот! — заорал он.

Итак, он решил разыгрывать из себя сумасшедшего! Заговорив с ним ласково, я объяснил ему, что все агенты, чьи адреса были найдены при нем, арестованы и отпираться бесполезно.

— Я — индеец! — ответил пленник, молниеносно срывая с себя одежду и голым ложась на пол перед моим столом. — Я должен укрыться от отравленных стрел.

— Назовите имя вашей любовницы, кухарки, — спросил неожиданно для него я.

— Имя? У нее нет имени. Она — ангел!

— Послушайте, бесполезно разыгрывать из себя сумасшедшего. Все агенты, арестованные одновременно с вами, прибегли к тому же трюку, но потом отказались от этой затеи и признались, что действовать так им посоветовал Барт. Признавайтесь, вас этому тоже он научил?! Этот негодяй умнее всех вас, вместе взятых! Как только он узнал о вашем аресте, он тут же сбежал в Австрию!

— Тихо! Я — мухолов!

— Постарайтесь, сударь, вести себя прилично!

— В ловле мух нет ничего неприличного! Послушайте, мне нужны эти мухи, потому что я составляю новую стратегическую карту Германии и Австрии, и мухи обозначают города, которые мы должны бомбить, чтобы дойти до Парижа! Знаете, князь, если бы я собирался в Париж, то я отправился бы туда по воздуху. Опля! Ну что, тварь, попалась?

— Вы сможете продолжить ловлю мух, когда я закончу с вами. Будьте добры, сядьте. Начнем с вашего визита в Киев. В котором часу вы туда приехали?

— В десять часов!

— Нет, вы прибыли в восемь!

— Неужели? Откуда же вам это известно?

— Куда вы направились, сойдя с поезда?

— В аптеку.

— Нет, вы пошли в магазин, где приобрели небольшую шкатулку. Что вы делали после этого?

— Я пошел в ресторан и…

— Нет, вы не ходили в ресторан. Вы отправились в мясную лавку и купили колбасу, которую съели в парке. Что вы делали потом?

— Господи, откуда вам все это известно? Неужели за мной все время следили?

Я утвердительно кивнул головой. Этого несчастный вынести уже не мог. Он полностью потерял самообладание и понемногу рассказал мне всю историю о том, как он попал в расставленные для него шпионские сети.

Бывший полковник Штейн, которому в то время было пятьдесят три года, был приговорен к двадцати годам каторжных работ в Сибири. Какова его дальнейшая судьба — мне неизвестно.

Слава Богу, наконец-то вокзал на Фридрихштрассе! О Берлине 1913 года можно рассказывать долго! Сколько событий! Жизнь бьет ключом!

Мы, наконец, достигли цели путешествия, в которое отправились из Варшавы. Но, прежде всего я, конечно, должен объяснить, кто это «мы». Мы — это мой друг, государственный обвинитель, и ваш покорный слуга, судебный следователь. Мы очень напряженно работали, и нам только что удалось разоблачить еще одно опасное шпионское гнездо, как ни странно, тоже в районе Равы. Там мы арестовали телеграфиста Варшавского телеграфного бюро Петра Антосевича: он был взят с поличным в тот самый момент, когда доставал из кармана планы обороны Варшавы, чтобы передать их немецкому шпиону — некоему Эрнсту Бему, который якобы являлся представителем одной из фирм, торгующей в России сельскохозяйственным оборудованием.

В ходе допроса мы добились от предателя признания, что он при посредничестве Бема продал огромное количество важных секретных документов Рихарду Скопнику, высокопоставленному немецкому чиновнику из приграничного города Зольтау.

Рихард Скопник — ловкий и умный немец лет около сорока, занимал на границе официальную должность, дававшую ему все возможности для шпионской деятельности. Конечно же, ни для кого не было секретом, что у него были агенты по всей Польше, и за нами они следили везде, куда бы мы ни поехали. Однако всякий раз, когда мы по долгу службы приезжали на границу, он всегда вел себя с очаровательной любезностью.

И вот мы с коллегой в Берлине. По счастливой случайности на перроне нас встретил полковник русской армии с орденом Святого Владимира в петлице. Он с жаром приветствовал нас, своих соотечественников, и не отходил от нас до тех пор, пока не познакомил с чрезвычайно обаятельным молодым человеком, неким доктором Якобом из Берлина. Доктор Якоб поразил нас заботой и вниманием, выражал восхищение всем русским и умолял нас быть его гостями во время нашего пребывания в Берлине.

Все это ставило нас в чрезвычайно неловкое положение. Не могли же мы, поблагодарив его за несколько назойливое приглашение, объяснить, что мы предпочли бы, чтобы на время короткого визита в столицу Германии нас оставили в покое. Наконец мой друг намекнул, что дело обстоит именно так. Вот тут-то доктор Якоб и показал свое истинное лицо. Уж не хотим ли мы оскорбить его? Ведь он испытывает к России самые теплые чувства! Его дядя — высокопоставленный правительственный чиновник в Зольтау, Рихард Скопник! Может быть, мы с ним знакомы?

— Да, немного, — ответил мой друг, незаметно толкая меня локтем. — Племянничек приставлен следить за нами в Берлине, — прошептал он мне по-русски, когда мы спускались по вокзальной лестнице.

— Сделаем вид, что ни о чем не подозреваем, — ответил я.

Мы позволили племяннику Рихарда Скопника сопроводить нас в один из известных отелей и угостить завтраком, дали прокатить себя на такси и посмотрели достопримечательности немецкой столицы. Мы посетили Потсдам и, наконец, закончили день в кабаре на Унтер-ден-Линден. Мы пили, смеялись и вскоре немного опьянели, что, впрочем, неудивительно: мы видели в зеркало, как наш друг подливал нам коньяк в пиво, полагая, что делает это незаметно.

— Еще так рано! — сказал он, уводя нас в ночной бар, славившийся хорошенькими девочками, которых он тут же пригласил на пикник при луне на берегу реки Шпрее.

В отель он привез нас целыми и невредимыми, когда забрезжил рассвет, и чуть ли не уложил нас в постель! Остаток ночи он провел в коридоре, не сомкнув глаз, и на следующий день, когда мы настояли на том, чтобы сделать кое-какие покупки перед отъездом из Берлина, не выпускал нас из виду. Он нанял частный автомобиль, бегал за нами в магазине Вартхайма в поисках сувениров на память и упаковал их так, чтобы их не обнаружил бы даже самый зоркий таможенник.

Все это обошлось ему, наверное, в копеечку, но он не позволил нам заплатить хотя бы за что-нибудь. И всегда успевал первым. Ну что мы могли поделать! В конце концов, мы пошли по пути наименьшего сопротивления и покорно позволили показать нам все, что было интересного в этом очаровательном городе. День мы завершили, как обычно, в кабаре за кружкой приправленного коньяком пива.

На следующий день мы уезжали домой в Варшаву, где нас ждала работа по делу Антосевича-Бема-Скопника. Доктор Якоб заказал для нас два места у окна в вагоне первого класса, проводил нас на вокзал, сам внес в купе наши вещи. Он нежно обнял нас на прощание, назвал своими самыми дорогими друзьями и клятвенно заверил нас в том, что скоро будет вспоминать эти незабываемые дни в Зольтау в обществе своего дяди Рихарда Скопника.

Поезд тронулся и, окутанный клубами пара, стал медленно набирать скорость, а мы смотрели в окно и махали нашему «другу». Можно представить себе вздох облегчения, который вырвался из уст этого энергичного коротышки, когда он убедился, что две опасные личности отбыли в сторону границы.

Мы с моим другом, имея большой опыт в подобных делах, не могли не оценить, насколько добросовестно он выполнил данное ему поручение следить за нами во время нашего пребывания в Берлине и пресечь любые наши происки в Германии. Только зря он потратил столько денег и сил. Никакой цели мы не преследовали! Мы не стремились ничего выведать. Мы приехали, как и сказали, немного отдохнуть и отвлечься от тяжелого и запутанного дела в Раве.

Наш берлинский «друг», безусловно, сделал все возможное, чтобы развлечь нас, и мы благодарны ему за это по сей день!

Мое купе имело очень странный вид: горы документов на полу, кучи бумаг на пульмановских диванах и еще целая груда в сетке для багажа у меня над головой. Я даже не мог выглянуть в окно! Кругом были бумаги, бумаги и еще бумаги. Все это были документы по делу братьев X. и Ко. (Оба брата и по сей день играют в экономике далеко не последнюю роль. Они научились копить деньги и, что более важно, их наживать. Да и память у людей в наши дни такая короткая!).

Я читал, читал и читал. Позади остались Петроград, Москва, Ростов, Баку. Поезд шел все дальше. И все это время — только документы по делу братьев X. Так в чем же обвинялись братья X. и их сообщники?

До войны Россия экспортировала большое количество сахара в Персию, где очень любят пить чай. Братьям X., в то время мелким уличным торговцам, каким-то образом удалось организовать перевозку сахара караванным путем не только в Персию, но и неприятельским войскам в Турцию, и даже дальше, в Германию. Более того, они экспортировали за границу, во враждебные России страны, все, что могли прибрать к рукам по линии военного интендантства.

За взятки, железнодорожники помогали доставить товар до границы, а потом все шло как по маслу, поскольку контроля практически не было. Бельгийцев, которые взимали таможенные пошлины на турецко-персидской границе, обвести вокруг пальца тоже было нетрудно.

До войны доход братьев X. составлял около восьмисот тысяч рублей. В первый год войны, благодаря хорошо организованной системе контрабанды, достигшей огромных размеров, их капитал вырос до десяти миллионов рублей, а на следующий год — до семидесяти пяти миллионов рублей золотом!

Итак, в 1916 году меня направили в Персию, чтобы разоблачить преступную деятельность «предприимчивых» братьев и покончить с их знаменитым караваном. Задание не из легких, уверяю вас, поскольку, уже находясь в Киеве, оба героя и их сообщники проявили такие чудеса изобретательности, что были осуждены лишь ценой огромных усилий.

Что мне пришлось пережить на суде!

Допросив одного из них, я предложил ему подписать протокол.

— Писать? Мне? Как это вдруг я смогу писать? Я не писатель и не секретарь! Зачем мне уметь писать? Я подрядчик, финансист. Мои мысли бегут быстрее, чем ручка по бумаге. Поэтому я очень сожалею, что не могу ничего подписать.

Но сейчас, в бешено мчащемся поезде, мой ум был занят вопросом, как контрабандистам удавалось переправлять весь этот бензин, нефть, железо вражеской державе, я погружался в тонкости определения качества сахара! Я даже попытался выучить несколько персидских слов, потому что мне предстояло поработать в Персии и общаться с караванщиками.

В дверь моего купе постучали — это проводник принес телеграмму:

«Немедленно отправляйтесь в Тифлис. Необходимо срочно встретиться с вами. Великий князь Николай Николаевич».

Это, разумеется, заставило меня изменить планы, и я немедленно отправился в Тифлис.

Великий князь знал меня по предыдущим делам, связанным с разоблачением шпионов. Ему также было известно, что я мог поехать в Персию только по делу большой важности.

Итак, я прибыл в Тифлис. Великий князь Николай жил в доме губернатора. Я показал полученную телеграмму охране, и меня провели в кабинет, где с большими церемониями принял личный советник великого князя, которому доложили о моем приезде.

Советник проводил меня в апартаменты князя. Минуя многочисленную охрану, мы прошли в банкетный зал. Стол, как я заметил, был сервирован на три персоны. В зал вошел великий князь Николай. У него был холеный, ухоженный вид. Он дружески приветствовал меня, и без дальнейших церемоний мы сели за стол. Прислуживали нам два одетых в форму казака.

— Consomme en tasse? (Чашку бульона?).

— Скажите мне, — спросил великий князь, — как вы собираетесь вести дело против этих бандитов?

Я коротко посвятил его в свои планы. Провести расследование в Тифлисе, перекрыть все лазейки, допросить караванщиков, разоблачить всех сообщников и устранить нанесенный ущерб.

После консоме (бульона) подали риссоли (пирожок с мясом), квас, черный хлеб. Водку не пили, хотя соблазнительная бутылка стояла на столе.

Я передал великому князю копию своего пятнадцатистраничного отчета. Он имел полное право быть в курсе происходящего, ведь именно он нес ответственность за ту территорию, где орудовали контрабандисты. К тому же было похищено кое-что из его собственных запасов.

Через двадцать минут аудиенция закончилась. Великий князь, прощаясь со мной, очень любезно попросил меня:

— Займитесь этим, мой дорогой друг. Я рад, что прислали именно вас! Нам здесь очень нужна твердая рука!

Я без промедления продолжил свое путешествие в Тебриз, к наследнику шаха. Мои попутчики тут же переполошили весь город, и по нему со скоростью лесного пожара разнеслась весть, что прибыл царский посол.

Мой первый визит был к российскому консулу, который предложил мне остановиться в его доме. Это было как нельзя более, кстати, потому что другие здания имели вид не очень привлекательный. Не успел я привести себя в порядок, как к дому подкатил шикарный, запряженный четверкой лошадей экипаж персидского губернатора. Это был невероятно старый маленький человечек, одетый в парадный мундир, на котором красовалась большая звезда — высший орден государства. Консул представил меня ему, и я подумал про себя, какие препоны готовит на моем пути правительство Персии. Конечно, я был русским судебным следователем, прибывшим в Тебриз с единственной целью — потрудиться на благо своего государя. Не было ни договоренностей с местными властями, ни согласия их правительства. Но старого перса привели сюда совершенно иные заботы!

— Какая форма будет на мне?

В каком мундире я приеду завтра утром на аудиенцию к наследному принцу, я объяснил ему через консула, который выступил в роли переводчика (у меня с собой была только поношенная полевая форма). «В таком случае, — заявил губернатор, — наследный принц тоже наденет поношенную полевую форму. Итак, завтра утром в одиннадцать».

На следующий день без десяти одиннадцать к российскому консульству подъехала необычная кавалькада. На козлах роскошного экипажа сидел казак, а рядом с ним ливрейный лакей размахивал национальным флагом России размером с большую скатерть. Оба были одеты в великолепную форму. Еще двое верховых казаков ехали впереди, двое — с правой и двое — с левой стороны экипажа. Чего, скажите, еще желать! Мы галопом промчались по узким улочкам города, через базарную площадь, где сотни странного вида людей с крашеными волосами и бородами, сидя на корточках у лотков и жаровен, предлагали свой товар.

С дикими воплями казаки расчищали путь нашему экипажу, и мы неслись во весь опор мимо бесчисленных верблюдов и ишаков на встречу с наследным принцем. Его дворец сгорел. (А жаль, ведь при нем был гарем!) Теперь он временно проживал в маленьком и скромном доме.

Мы прибыли к месту назначения, и кавалькада остановилась перед крошечным домиком. У входа нас ожидал оркестр из десяти музыкантов, одетых в форму, которая ужасно напоминала форму российской полиции с той лишь разницей, что ее украшали лампасы, как у генералов! Был и дирижер, почтенный старец, который размахивал огромной дирижерской палочкой. Когда мы выходили из экипажа, оркестр грянул марш Петра Великого. Прелестный знак внимания! На террасе нас ждал человек в невообразимо древнем мундире с зеленой лентой через плечо и сверкающим орденом Льва и Солнца! Это был церемониймейстер.