Двойной агент. Записки русского контрразведчика

Хольмсен высказался против создания дублирующего разведцентра неким полковником Поляковым, стремившимся не столько протянуть агентурные линии на Россию, сколько тратить деньги в Европе, и, прежде всего в Берлине. Генерал удивлялся, что со дня вступления его в должность был совершенно прекращен отпуск денег на разведку, а Орлов, «отлично ориентированный в круге возложенных на него задач, дает блестящие результаты…». Секрета здесь не было — работали экономно расходуемые резидентом деньги. Но дальше положение менялось к худшему. Орлов принужден заняться «разведывательным товарообменом». Он писал неустановленному лицу, будучи в командировке в Лондоне:

«Меня интересуют только следующие данные: 1) внешняя политика московского правительства; 2) организация, состав, расположение и передвижение Красной Армии и 3) работа III Интернационала в Западной Европе и в Польше. Такие же материалы и я могу давать Вам. Если Вы сговоритесь с Генеральным штабом о таком „товарообмене“, то я с удовольствием устрою его».

В начале 1924 года, отчитываясь за истраченные на разведку средства, Орлов убеждал своих шефов, что дороговизна в Германии растет, естественно, что платная агентура повышает свои требования, а количество присылаемых денег уменьшилось почти в два раза. «Я сократил до минимума количество работающих у меня лиц, — сообщалось из Берлина, — и сократил всем содержание».

Еще через год Орлов уведомляет своего конфидента Бурцева, что вообще не получает жалованья уже много месяцев и добавляет:

«Мало того, работая юрисконсультом, приходится часть своего заработка приплачивать на противобольшевистскую работу, и это Кутепову хорошо известно, так как он является моим контролером. Можете себе представить, что мне приходится приплачивать до 100 долларов в месяц. Конечно, напрягаешь все силы и тратишь массу времени на побочные заработки, сам живешь как истинный пролетарий, но все свои денежные возможности расходуешь на борьбу с большевиками».

А ведь на руках у Орлова в ту пору была почти недвижимая после неудачной операции жена и дети.

Скорее всего, к 1923 году Орлов отказался от своей идеи фикс — создание «Белого Интернационала». Денег ни одна страна на это не выделила, а тем более не хотела ставить в какую-либо зависимость свои национальные контрразведывательные и полицейские органы от некоего Международного бюро. Орлов соглашался уже и на меньшее. Он готов был давать информацию от своих источников в России в обмен на сведения о всех лицах, прибывающих в эти страны из Республики Советов. Предполагалось, что он будет регистрировать указанных лиц, и когда восстановится монархический строй, то ни один из зарегистрированных не возвратится в Россию, не пройдя процедуру специальной проверки на причастность деяниям большевистского режима. Заниматься этим, по мысли Орлова, станет верховная следственная комиссия во главе с ним самим.

Но все призывы тонули в пустоте. Во Франции его сторонниками были лишь некоторые, пусть даже известные, эмигранты, такие, как Владимир Бурцев и великий князь Дмитрий Павлович. По сведениям чекистской агентуры, Орлов остался в восторге от приема в Лондоне, где на встречу его пригласил руководитель британской контрразведки. На дело регистрации большевистских деятелей он даже получил некоторые финансовые средства. Но дальше этого дело не пошло. Несколько лучше складывалась обстановка в самой Германии — установились и окрепли связи с берлинским Полицей-Президиумом и Статскомиссариатом — Государственным комитетом по охране общественной безопасности, где заведующим иностранным отделом состоял спасший Орлова в 1918 году в Петрограде Бартельс. Германские власти усиленно конспирировали свои контакты с русским эмигрантом, поскольку избегали в тот период негативных моментов в развивающихся отношениях с РСФСР, а затем СССР. В то же время они ощущали приближение «красной опасности» и готовы были использовать любые источники информации из коммунистических кругов, а тем более получать сведения о замыслах руководства Коминтерна Орлов представлялся им очень важным осведомителем и наиболее квалифицированным экспертом. История показала, что эксперт не ошибся — он громче других говорил о попытке коммунистов взять власть путем вооруженного восстания, и она имела место осенью 1923 года. Это он сигнализировал о создании при участии прибывших из Москвы коминтерновских групп, наличие которых подтвердил лейпцигский судебный процесс по так называемому делу «германской ЧК». Основным обвиняемым был некий «Скоблевский» — в действительности Вольдемар Розе, командир Красной Армии.

Как утверждал позднее чиновник тайной полиции Бартельс, денег за работу эксперта и предоставленные сведения Орлов не получал, действовал исключительно из идейных соображений, Единственное, что его интересовало, — так это материал полиции и контрразведки для пополнения своего обширного архива.

Некоторым деятелям эмиграции картотека и прочие орловские бумаги казались своеобразным складом забытых вещей, а их хранитель — маньяком, сдвинувшимся на идее всеобщего документирования большевистской деятельности в области внешней политики, подрывных действий, пропаганды и шпионажа, в том числе и в эмигрантской среде.

В ОГПУ, однако, так не считали. Когда агенту иностранного отдела эмигранту Николаю Кротко удалось подобраться к архивам Орлова, а последний продемонстрировал ему фото резидента советской разведки, с которым Кротко и был связан, все слухи о запыленных и никому не нужных архивных папках рассеялись. Резидент вынужден был срочно покинуть Германию, но чекисты с удвоенной энергией принялись за Орлова.

К 1925 году окончательно выяснилось, что бывший следователь в разведывательном «товарообмене» использует фальшивые документы. Сведения об этом стали поступать из разных источников. По большому счету, это было даже выгодно сотрудникам ОГПУ — дурил-то Орлов враждебные Москве спецслужбы, отвлекая их порой на ложный объект, заставляя раскошеливаться на «пустышку». Но фальшивки — вещь обоюдоострая, рано или поздно они могут ударить по самому их изготовителю. Чекисты решили лишь ускорить «полет бумеранга».

В 20-е годы в европейских столицах, и особенно в Берлине, объявилась масса людей и так называемых Информационных бюро, продукция которых, внешне очень правдоподобная, улавливалась разведками, контрразведками и полицейскими службами многих стран. Порой зная, что покупают подделку, «бойцы невидимого фронта» не скупились на деньги, поставляя правительственным либо партийным структурам материал для серьезных шагов в отношении своих оппонентов и откровенных противников. Есть спрос — расширяется и предложение.

В этой связи уместно вспомнить нашумевшее «письмо Зиновьева», где излагались инструкции для коммунистических деятелей в Англии. Опубликование «письма» привело осенью 1924 года к падению лейбористского правительства и приходу к власти консерваторов.

Коммунистическая пропаганда уже тогда приписала Орлову и некоторым другим эмигрантам авторство этого письма, присоединив к ним для пущей убедительности Сиднея Рейли. О его переписке и встречах с Орловым чекистам было доподлинно известно, и они не преминули уведомить об этом коминтерновских и наркоминдельских пропагандистов.

Даже много лет спустя литературный адвокат Коминтерна Эрнст Генри с определенностью утверждал, что «Рейли был автором подложного „письма“. „Орлов и его берлинские сотрудники — техническими исполнителями фальсификации“. Таксе объяснение и упоминание известных фамилий вполне устраивало и советских и зарубежных агитаторов.

Чекисты же, проникшие к тому времени в самое близкое окружение Орлова, знали о его непричастности к злополучному письму. Более того, они провели свое негласное расследование, результаты которого подтвердили и в Разведупре Красной Армии, основываясь на сведениях своих секретных информаторов.

Версия отечественных спецслужб выглядела следующим образом. В Риге работала группа русских эмигрантов, возглавляемая бывшим офицером Покровским. Эти люди не раз фабриковали (и довольно качественно) советские документы, продавая их заинтересованным лицам, включая сотрудников английской разведки и Орлова, с которым Покровский поддерживал связь и считался его информатором. Среди покупателей был и бывший генерал Корнев, получивший британское гражданство и обосновавшийся в Лондоне. В конце лета 1924 года он запросил Покровского: не мог бы последний достать большевистский документ, который реально давал бы возможность навредить английской рабочей партии во время предстоящих выборов. Так родилось «письмо Зиновьева». Дальнейшее — дело техники. Конверт с «письмом» направили в советское посольство в Лондоне, уведомив об этом британскую полицию. Та перехватила послание, ознакомила с его текстом специально приглашенных свидетелей, а в конверт был вложен чистый лист бумаги. Курьер доставил предварительно занесенное в реестр «письмо» по назначению. Затем власти потребовали от советских дипломатов сообщить текст зарегистрированной корреспонденции. Естественно, ответные слова о чистом листе могли вызвать только смех. Провокация удалась. А самого Покровского английская разведка, с которой Корнев имел тесные связи, срочно переселили из Риги в Южную Америку.

Так что Орлов в действительности и в этом случае не имел никакого отношения к этой фальсификации. Однако это вовсе не означает и не доказывает самоустранение Орлова с рынка «достоверной документальной информации». Эмигрантское житье, наоборот, подталкиваю и его в эту сферу. Влиятельный в берлинской русской колонии эмигрант С. Боткин описал председателю совещания бывших русских послов М. Гирсе, на наш взгляд, довольно объективно логику поступков бывшего следователя:

«К сожалению, с Орловым случилось то, что часто бывает с тайными агентами, — не имея возможности, отчасти из-за отсутствия материальных средств, добывать верный материал, он стал доставлять сведения, основанные на непроверенных слухах, а, в конце концов, уже под влиянием денежной нужды, он ступил на скользкий путь пользования, а затем, вероятно, и фабрикации, фальшивых документов… Тем не менее, лица, хорошо и давно его знающие, уверены, что его работа никогда не будет на пользу большевикам».

ШУМНЫЙ СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС

Событие, последствия которого, проявившиеся через несколько лет, стали роковыми для Орлова, фактически привели к полному устранению его с арены тайной борьбы. Произошло это в августе 1924 года. Тогда стало известно, что, уличенный в хищении казенных средств, бежал из советского Полномочного представительства в Берлине и отказался возвратиться на родину сотрудник Михаил Сумароков. Он заранее все обдумал и решил, что с пустыми руками никому не будет нужен, окунется в нищету и закончит свои дни среди бездомных бродяг. Секретные бумаги Полпредства, несомненно, давали гарантии сытой жизни, хотя бы на некоторое время. Крал он документы не один день и в результате туго набил ими огромный чемодан.

Не исключено, что еще до побега Сумароков установил контакт с руководителем частного Информационного бюро, бывшим царским офицером, выходцем из Прибалтики Гаральдом Зивертом, усердно трудившимся для Комиссариата по обеспечению общественной безопасности.

Узнав через свою агентуру о существовании Сумарокова, а вернее Павлуновского, поскольку немецкая полиция уже выдала беглецу новый паспорт на вымышленную фамилию, Орлов решил установить с ним связь непосредственно. Свой план он реализовал, но напрочь испортил отношения с давним партнером Зивертом. За Сумарокова-Павлуновского шла серьезная борьба, ведь он не только доставил советские секретные документы — товар, имеющий солидную цену, но и уверял, что сохранил связи в Полпредстве и среди приезжающих из СССР дипломатических курьеров, разного ранга чиновников и партийных, включая коминтерновских деятелей. Более того, он представился сотрудником советской разведки, службу свою якобы начинал еще в 1918 году у Дзержинского, знал агентуру ОГПУ в ряде стран Европы, не говоря уже о Берлине и здешних эмигрантских кругах. Словом, о таком источнике информации можно было только мечтать.

Прошло некоторое время, сумароковские документы пополнили архивы Орлова, германских и некоторых других спецслужб, отыграли свою роль в антибольшевистских и антикоминтерновских пропагандистских акциях. Заработанные деньги, в отличие от Орлова, Сумароков прогулял в ресторанах с любовницей-немкой и вновь остался без средств к существованию. Работать где-нибудь на фабрике он, естественно, не хотел, а посему избрал для себя путь фальсификатора, что не являлось чем-то исключительным в эмигрантских кругах. Был, к примеру, разоблачен немецкой полицией изготовитель фальшивок бывший летчик Сергей Дружеловский. Он отсидел за свои подделки несколько месяцев в тюрьме, а затем, в результате умелой оперативной комбинации резидентуры иностранного отдела ОГПУ был выведен на территорию СССР и предстал перед судом. На процессе он назвал имена почти дюжины эмигрантов, кои также занимались доходным промыслом — изготовлением и продажей «секретных» документов.

Об Орлове он почти не упоминал, но указал на его связь с польской разведкой. Остальное сделала официальная пресса в СССР и контролируемые Компартией Германии газеты в Берлине.

Резидентура ОГПУ полностью контролировала развитие событий. Ее агент Николай Крошко, прозванный позднее «королем кремлевских шпионов», регулярно изымал из орловского архива конфиденциальные документы, обращая внимание своих руководителей на то, что Орлов не только водит за нос некоторые разведки, но и собирает для коллекции образцы всякого рода фальшивок. Среди последних Крошко обнаружил и сфабрикованные бумаги, уличающие американского сенатора Бора и еще одного его коллегу в лоббировании за крупное вознаграждение принятия решения о признании Америкой Советского Союза.

Кстати говоря, российский историк Борис Старков обнаружил в архиве Президента России направленный в Политбюро документ ОГПУ, подтверждающий, что Бора работал в интересах внешней политики СССР. Информация в отношении сенатора дошла в те годы до Орлова в виде подготовленной в Париже фальшивки и сохранялась в архиве. Как ее предполагал использовать Орлов — неизвестно, а вот Сумароков быстро сообразил и начал искать покупателя. Через третьих лиц он вышел на контакт с американским корреспондентом Книккербокером, но тот особого интереса не проявил. Однако о сделанном предложении рассказал своему знакомому, не зная, естественно, что тот состоит в связи с представителями ОГПУ. Это было недостающее звено в цепи чекистских мероприятий в отношении Орлова. Книккербокеру ненавязчиво порекомендовали разоблачить шайку фальсификаторов — Сумарокова и Орлова. Одновременно в берлинский Полицей-Президиум поступил доклад от монархистов, приверженцев великого князя Кирилла Владимировича. В нем отмечаюсь, что Орлов, будучи последователем франкофила великого князя Николая Николаевича, ведет работу не только по дискредитации кирилловцев — сторонников Германии, но и занимается разведкой в пользу французского генерального штаба.

Так страсть Орлова к пополнению своего архива, фабрикация основанных на ложной информации документов для французской и польской спецслужб, участие в склоках между эмигрантскими группировками создали благоприятную базу чекистской операции. При попытке продать порочащую американского сенатора фальшивку и другие сфабрикованные материалы криминальная полиция арестовала Сумарокова. Вслед за этим был проведен обыск на квартире Орлова, обнаружена часть его архива, а в газетах появились сообщения об обнаружении «фабрики фальшивок». Владельца архива взяли в тот же день.

С марта по начало июля 1929 года длилось предварительное расследование. Советская и германская коммунистическая пресса подняли страшный шум, требуя от властей примерно наказать «фальсификаторов», эмигрантские газеты были несколько сдержаннее, но четко обозначили свою позицию — подделыватели документов действовали только на свой страх и риск, опозорили идейную эмиграцию, и поддержки им ждать не следует. Заметим, что в газетах русского зарубежья тоже работали связанные с ОГПУ люди. Но это к слову, а не в оправдание Орлова. В борьбе с советской властью и Коминтерном он в последние перед арестом годы считал возможным использовать любые методы. На изменение Орловым методов деятельности повлияло раскаяние перед советским судом, расцененное как предательство, давнего знакомого и соратника Бориса Савинкова, исчезновение в России партнера и близкого приятеля Сиднея Рейли, компрометация коммунистами и уход с поста в Государственном комитете по обеспечению общественной безопасности Вальтера Бартельса. И, конечно же, финансовые трудности, далеко не личного характера.

Приведем фрагмент из письма Орлова Бурцеву, написанного в конце зимы 1925 года:

«Я тут собираюсь действовать методами большевиков и оттолкнуть в сторону все рассуждения об этичности или неэтичности моих действий, почему и перехожу на активизм и выхожу из комнатной работы на улицу. Посмотрим, что выйдет. Несомненно, в газетах скоро появятся описания некоторых событий, и я, после совершения некоторых действий, сообщу Вам подробности. Я вполне уверен, что Вы по ознакомлении с делом станете на мою сторону, т. к. предполагаемые и разрабатываемые действия подрежут большевикам корни в Европе».

А подрезанными оказались корни у Орлова. Он решил в одиночку или пусть даже с группой единомышленников (если таковые у него были) переиграть ОГПУ, которое уже провело операцию «Синдикат-2», сковало наиболее активную часть эмиграции по операции «Трест», но самое главное, что его сотрудники имели за собой поддержку государства, основы которого чекисты защищали в большинстве своем идейно.

Десять дней длился суд. Сумароков пытался поначалу валить все на Орлова, но потом сник и признал, что надумал продать фальшивки американскому журналисту лично, без влияния «содельника». Дело рушилось. В последний день суда прокурор вынужден был признать, что отказывается от основной части обвинений. Суд учел, что Орлов не использовал фальшивки для публичных целей, вреда они не нанесли (разумеется, для Германии). Его признали виновным в попытке совершить мошенничество и так же, как и Сумарокова, приговорили к четырем месяцам тюрьмы, которые поглощались заключением в период предварительного следствия. Из зала суда Орлов направился домой, а защитник по его просьбе обжаловал решение суда. Для Орлова не произошло самого страшного, чего тайно добивались чекисты. Не имея немецкого подданства проживая на «птичьих» правах по так называемому нансеновскому паспорту, он мог быть выдворен из Германии и выдан советским властям. Суд второй инстанции, состоявшийся через год, подтвердил решение своих коллег, а власти приняли решение, запрещающее ему оставаться в стране. С большим трудом, при активной помощи Владимира Бурцева, он переехал на жительство в Бельгию и совершенно отошел от активной части эмиграции, переключившись на персональную литературную и пропагандистскую работу.

НА ЗАДВОРКАХ ЭМИГРАЦИИ

Все немецкие газеты пристально следили за ходом процесса над Орловым. Как сообщали репортеры, в зале суда яблоку негде было упасть. И это немудрено. Дело из чисто уголовного, вне всяких сомнений, превратилось в политическое. Ясно, что германские власти испытывали определенное давление со стороны советского посольства и, не желая повредить пока еще успешно развивающимся отношениям с Москвой, довели расследование до судебной стадии. А тут началось — защита потребовала вызова в качестве свидетелей сотрудников берлинского Полицей-Президиума и чинов государственного комитета по охране общественной безопасности. Обнаружились интереснейшие подробности оказания безвозмездной помощи со стороны Орлова в выявлении нелегальной деятельности Германской компартии и представителей Коминтерна. Одновременно было установлено, что Сумароков-Павлуновский тоже работал на тайную полицию, но за деньги, причем снабжал ее в последнее время чистой «липой». Вскрылась неприглядная картина нечистоплотной конкуренции германских спецслужб между собой. О разгоревшемся скандале наверняка детально знали чекисты, поскольку опубликованные в последнее время факты свидетельствуют о наличии в Полицей-Президиуме их агента — Вилли Лемана (Брайтенбах). Это давало возможность корректировать проводимые мероприятия, нагнетать обстановку вокруг процесса.

То, что Орлова хотя и осудили, но выпустили в зале суда, не расстроило работников ОГПУ. Своей цели они достигли: Орлов теперь уже в судебном порядке признан мошенником, у него конфискована часть злополучного архива. Но самое главное, что от осужденного отвернулись многие эмигранты, пусть и не разделявшие решения суда, но для сохранения своего реноме считавшие за благо открыто не общаться с ним. Эмигрантская пресса через свой статьи отделила Орлова от «добропорядочной и высоконравственной» беженской публики.

Имелся и побочный эффект, на который чекисты, может быть, и не рассчитывали — решением высших германских властей был упразднен Государственный комитет по охране общественной безопасности: одним надзирающим за работой резидентур советских спецслужб стало меньше.

Многие немецкие газеты, не имея конкретных фактов, но исходя из анализа обстановки на процессе и оглашенных в зале суда сведений пришли к правильному, по сути, выводу, что без «руки Москвы» здесь не обошлось. В одной из статей говорилось:

«Сражен Чекой с помощью американского журналиста Книккербокера по приговору берлинского суда самый опасный и неумолимый противник большевиков».

Другой журналист выразился еще более определенно:

«Процесс против Орлова является победой Чеки в Германии».

Ну а что же сам Орлов? Через адвоката он подал прошение о повторном рассмотрении его дела судом высшей инстанции, но, предчувствуя, что изменений добиться будет крайне сложно, решил не форсировать рассмотрение ходатайства, засел в своем загородном доме и закончил ту самую книгу, которую читатель держит сейчас в руках. Естественно, Орлов торопился, судя по некоторым подготовительным материалам, она должна быть полнее, точнее и, если хотите, более литературно отделана. Не успей он издать свой труд до повторного рассмотрения дела, он мог вообще не увидеть свет. Ярлык фальсификатора напрочь приклеился к нему, и хозяева типографий явно не выражали заинтересованности издавать заклейменного судом мошенника. Позднее, с большими трудами, при помощи старых знакомых, удалось протолкнуть в печать, пусть и в существенно сокращенных вариантах, еще две книги: в Англии — «Секретное досье», а в США — «Подполье и Советы». К концу 30-х годов, по имеющимся у нас сведениям, уже были готовы два объемных тома о красных дипломатах, но они так и остались в архиве Орлова.

Как и ожидалось, повторное рассмотрение дела не внесло изменений. Приговор был оставлен в силе. Кроме того, германские власти принудили его покинуть страну. При поддержке Владимира Бурцева Орлов получил разрешение на проживание в Бельгии по так называемому нансеновскому паспорту.

Брюссель — далеко не самый оживленный эмигрантский центр. Представителей активного крыла здесь практически не было, а те, кто относился к их числу, не интересовались знаниями и опытом Орлова. Все последующие годы он проявляет себя лишь в написании антибольшевистских статей да обличением устно и через печать некоторых эмигрантов и целых их организаций в сотрудничестве с органами советской власти.

Как ни странно, он сам действовал в русле чекистских мероприятий, выступал в роли незавербованного агента Чего, например, стоит его жесткая позиция в отношении «Братства русской правды», разработку которого усиленно вели иностранный и контрразведывательный отделы ОГПУ.

В составленной справке «О деятельности Верховного круга БРП» Орлов изобразил организацию как чисто разведывательную, служащую интересам одних иностранных держав против других, а вожди ее совершенно забыли о России, утратили напрочь идейную основу своей деятельности. Распространяемая в виде статей и писем на имя известных эмигрантских деятелей орловская информация «внесла раскол между БРП и РОВС», а следовательно, раздробила хотя бы на время их акции против СССР.

В письме Верховного круга БРП к Владимиру Бурцеву — вечному арбитру в эмигрантских спорах и ссорах — говорилось, что Орлов чернит не только головку организации, и, прежде всего Александра Кольберга — «брата номер девять», но и ее саму, называет «шпионской немецкой фирмой», разглашает в переписке имена известных ему «братьев», ставя их под удар чекистов.

Боролся Орлов и с русскими фашистами, и с другими антикоммунистическими группами, одних обвинял в пассивности, других — в услужении большевикам. Словом, он действительно стал «чужим среди своих».

Недруги платили ему взаимностью. Собравшись с силами, они нанесли Орлову ответный удар. В сентябре 1936 года русский писатель и эмигрантский журналист Александр Валентинович Амфитеатров в газете «Возрождение» опубликовал довольно объемную статью под кричащим заголовком «Орден Иуды Предателя», полностью посвященную Орлову. Образно говоря, статья явилась последним гвоздем в крышку гроба бывшего судебного следователя и разведчика. Дело в том, что Амфитеатров тоже состоял в «Братстве русской правды». Его подручные — «братья» подготовили для статьи неплохую фактурную базу, сознательно исказив или не проверив сведения из биографии Орлова начиная чуть ли не с босоногого детства.

Известный литератор безапелляционно обвинил Орлова во всех смертных грехах, причислив к Ордену Иуды Предателя. Стареющий Орлов пытался было защищаться, направлял многостраничные письма во все эмигрантские газеты, отдельным авторитетным соотечественникам. Но отклика, а тем более поддержки в большинстве случаев не находил. В редакциях его послания даже не рассматривались, в праве на опровержение ему отказывали повсеместно.

Общую кампанию против Орлова поддержали и фашистские средства массовой информации. Еще в 1933 году гитлеровские пропагандисты опубликовали полностью сфальсифицированную переписку его с другим эмигрантом Александром Гуманским, в которой указывалось о якобы проводимых ими действиях по дискредитации Адольфа Гитлера. Здесь явно не обошлось без участия давних противников Орлова из числа «монархистов-легитимистов», ориентировавшихся с давних пор на национал-социалистов. Известно, что последних «брюссельский изгой» называл коммунистами наоборот и врагами России, хотя первоначально он видел в Гитлере единственного действенного борца против большевизма в Германии и даже в числе первых послал ему только что полученную в типографии книгу «Убийцы, фальсификаторы и провокаторы». Уже позднее он прочел гитлеровскую «Майн кампф» и понял, что главный нацист ненавидит Россию, будет стремиться расчленить ее, а затем завоевать.

Русский патриот не мог сбросить это со счетов и далее воспринимал Гитлера и вообще национал-социалистов равнозначными большевикам.

Орлова сломали окончательно. Чтобы не бросать тень на воинские и эмигрантские общества, где он работал в качестве юрисконсульта, ему пришлось подать прошение об увольнении, тем самым лишая себя относительно устойчивого заработка.

О последнем этапе жизни безработного эмигранта почти ничего не известно.

На протяжении многих лет своей деятельности на должностях следователя, контрразведчика и разведчика, работая подпольно или гласно, он был занят то обеспечением охраны тайн, то их раскрытием любыми доступными средствами. Тайна находилась всегда рядом, поэтому и сейчас, спустя много лет, мы не можем полностью реконструировать богатую событиями биографию Владимира Григорьевича. Тайной остаются и обстоятельства его гибели.

По имеющимся сведениям, он был учтен в розыскных списках гестапо, и после оккупации Бельгии фашистами сотрудники группенфюрера Мюллера разыскали и доставили Орлова в Берлин, а несколько дней спустя его тело ранние пешеходы нашли в одном из скверов. Поэтому 1941 год условно можно считать последним на пути «человека отчаянной жизни», как не единожды называл Орлова его долголетний соратник Владимир Бурцев.

Александр Зданович.

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ

Абиссалов Ибрагим. Негласный сотрудник ОГПУ в 20-е годы.

Азеф Евно Фишелевич (1869—1918). Из семьи портного. Окончил реальное училище, работал хроникером в Ростове-на-Дону. Для продолжения образования уезжает в Германию и поступает в Политехническую школу. Получил диплом инженера. По возвращении в Россию инициативно предложил свои услуги политической полиции. В течение 15 лет состоял платным агентом, являясь одним из руководителей партии эсеров, возглавляя ее боевую организацию. В 1908 году его тайная деятельность была разоблачена, и он уезжает за границу. Во время первой мировой войны был арестован в Берлине по подозрению в шпионаже в пользу России. Умер в тюрьме.

Алексеев Михаил Васильевич (1857—1918). Генерал от инфантерии, сын солдата сверхсрочной службы. Окончил военное училище, Академию Генерального штаба. Участник русско-турецкой, русско-японской и первой мировой войны. С августа 1914 года начальник штаба Юго-Западного фронта, затем главнокомандующий армиями Северо-Западного, Западного фронтов. С августа 1915 года начальник штаба верховного главнокомандующего, а с марта по май 1917 года — верховный главнокомандующий. Один из инициаторов создания «Союза офицеров армии и флота». Был сторонником активной борьбы с неприятельским шпионажем и дезорганизаторами тыла армии. Требовал от Временного правительства немедленного восстановления деятельности военных судов. Осенью 1917 года приступил к созданию «Алексеевской организации» — предшественницы Добровольческой армии. После Октябрьской революции нелегально проживал в Петрограде и 12 ноября тайно выехал в Новочеркасск, где возглавил Добровольческую армию вместе с генералом Л. Г. Корниловым. После гибели Л. Г. Корнилова руководил «Особым совещанием» — правительством на территории Белой армии. Умер от болезни сердца.

Альтшиллер. До первой мировой войны австрийский консул в Киеве. Был в близких отношениях с командующим Киевским округом, а затем с военным министром России Сухомлиновым. Подозревался русской контрразведкой в шпионаже.